Вчера (Натур-философия натур) — различия между версиями

ни-ко-гда..., вот именно, — я повторяю, настойчиво, — потому что никогда, никогда я не любил этого человека (если это человек, конечно). И даже более того: никогда не знал его (поэт он, что ли, писатель, или какой-то там философ). Не держал в руках (ничего). И не видел (тоже ничего). Точнее сказать, попросту не числил этого автора, как некое отдельное лицо. Можно сказать, даже брезговал. Или презирал..., считая результатом обычной недомолвки. Точнее сказать, недоразумения, конечно. Или моды, если угодно. Да. Маленькой временной моды. Отчасти, псевдо... латинского характера. Нечто..., наподобие очередного открытия Амэрэки.^[3] Или изобретения очередного ржавого велосипеда. Бес колёс.^{[комм. 1]} — И всё-таки..., надо же такому случиться, я повторяю: вчера..., можно сказать, даже вечóр, часу в шестом (o mein God!..),^[4] прислала мне одна хотя и недалёкая (исключительно в смысле расстояния), но зато, не...бесной красоты девица — некие слова. Его слова, конечно.^{[комм. 2]} Подписанные. Даже два раза, как кажется. Или три. Снизу и сверху. Да ещё и, прости господи, по-ангельски , что, прямо скажем, имело совсем уж дурной вид. С их стороны. Потому что..., да, потому что ангельский язык я тоже, прости господи, никогда не любил. И даже более того: ни разу не знал его. Равно как и все другие, человеческие. И не числил, как нечто отдельное, отличное от всего прочего...

...и тем не менее, это — случилось.

  И вот, я снова повторяю, это случилось, вопреки всему, казалось бы. И даже вопреки — ему..., здравому смыслу. Да. Вскрыв конверт дрожащею рукой, я — увидел. Или вновь увидал... — Нет, немного не так. Скажем немного иначе: из него выпало. Вниз. На пол. И даже ниже... Как-будто невзначай. Несколько фраз. Словно бы без намёка. Или даже более того. Безо всяких преувеличений: это было великое, незабываемое событие. Дай бог бы всякому такое, особенно, при жизни. Как говорил мой прекрасный, трижды прекрасный пращур,^{[комм. 3]} «...и даже на пороге смерти, как бы ужасно ни устал, я вспомню то письмо в конверте...» (к сожалению, далее нецитабельно)^[5] Не слишком долго думая, я, немного приподняв выпавшую бумажку, прочёл „примерно“ следующее стихотворение (как там было указано)...^{[комм. 4]}

  Никогда прежде, за пять с лишним десятков своей (не)продолжительной жизни, я не держал в руках ни одного Борхеса (прежде всего, приходится признать^ся: в этом не было ни малейшей необходимости). И тем более, не пытался прочесть ни одной его буквы. Но теперь, раз уж такое случилось, пускай и помимо моего желания, следовало подчиниться тупым обстоятельствам и просто констатировать факт: судя по выпавшему (из конверта) образцу, это был неплохой поэт. Возможно, даже хороший (не исключая также и всех прочих вариантов). Но главное, что несомненно приходилось признать: передо мной оказалось нечто лучшее... из него.

...последнее было особенно приятно..., для первого знакомства.

  — Хотя..., не всё так просто и однозначно. Даже на первый взгляд стихотворение выглядело довольно странно. Написанное на незнакомом языке, наверное, по-американски. Вроде бы (это я знал пред...положительно) Борхес не был английцем по рождению (скорее всего, немец, если судить по фамилии). И американцем тоже не был... Разве только латинским американцем (между прочим, там у них беглых немцев — тьма, после того случая). Кстати о птичках!.., вот что ещё подумалось, между прочим, — а случаем, не из Аргентины ли он родом, этот Борхес?.. Тогда замечательно, конечно. Всё сходится. Я даже сосчитать не берусь, сколько в моей оранжерее его земляков (причём, прямо в земле и с землёй). — Тысяча, не меньше. И все в горшках. — Надо бы поинтересоваться, почему он стихи писал по-ангельски? Ведь в Аргентине-то, вроде бы, теперь испанский в ходу... Но тогда, пожалуй, следовало бы написать это стихотворение немного иначе...

  Будет любопытно, если я действительно окажусь прав... И это стихотворение (приятная краткость которого только и делает его столь выдающимся..., в отличие, скажем, от моего эссе) действительно написано по-испански. Тогда интересно: точно ли я привёл его текст? — я же не знаю по-испански ни слова. Вернее сказать, только два-три слова, самых необходимых, не более... Но с другой стороны, если присмотреться к испанскому оригиналу... (и попытаться сравнить его с ангельским вариантом, выпавшим из конверта), он куда менее походил на стихи. Даже со всеми скидками на XX век, псолевоенное время и всякие верлибры господ дадаистов & не говоря уже о всяких прочих пускателях дыма. И главное: этот борхес или боргес,^{[комм. 5]} кажется, пытался донести до читателя какую-то мысль. Желание похвальное, конечно. Однако, не слишком-то поэтическое...

...хотя поэты всякие бывали, конечно, тем более, среди испанцев (беглых).

  Нет..., всё-таки очень сомнительный конверт я получил вчера вечóр, часу в шестом...^[4] Наверное, и открывать его не стоило..., хотя бы из чистой пред’осторожности. Впрочем, теперь уже поздно, об этом. Поезд ушёл. И второй тоже, вослед за ним. Но зато... теперь, глядя на этот грязный обрывок бумажки, истоптанный чьим-то каблучком, думается всё же, что присланный отрывок — вовсе не стихотворение, противу написанному там в аннотации серым по серому, поперёк линованного листа, как и полагается.^[8] Пожалуй, дело обстоит немного сложнее. И передо мной... отрывок. Да..., точно. Не целое стихотворение, а всего лишь отрывок. Три строчки (но зато каких!..) из поэмы (но зато какой!..). Большой. Идейной. — Философской, скорее всего. Да, скорее всего, так и есть. И по-хорошему, этот текст должен выглядеть примерно так, говоря русским языком...

  Повторность фраз, молитвенность интонации, нарочитая монотонность, напоминающая звук падающих капель воды... Глядя на этот странный текст, честно говоря, я бы заподозрил, что его автор как-то связан с религиозными кругами, или, по крайней мере, учился в семинарии. Как товарищ Сталин, например (кстати, на досуге надо бы проверить этот вариант как рабочую гипотезу). Или даже Мао, тоже товарищ (вот тоже, два поэта-подонка, не приведи господь).^{[комм. 7]} Интересно, этот Боргезе был таким же живодёром..., или хотя бы как-то сдерживал свой зверский нрав? — во всяком случае, в его стихотворении между строк угадывается какой-то философский настрой. И созерцательность тоже... — Пожалуй, надо бы ответить на это «письмо в конверте»...^[5] Поблагодарить в двух словах за внимание..., и за знакомство с большим поэтом (очередным, как видно) мирового масштаба дарования. Правда, я поэзию не люблю с детства, прямо-таки терпеть не могу.^[10]:6 Да... Лучше собачий вой слушать надсадный... с утра до вечера, чем завывание какой-нибудь Ахматовой (про словесный мусор, как всегда).^[11] Или даже Блока, ещё чего доброго.

...и не хотелось бы продолжать в том же духе, но придётся...

  С другой стороны, нельзя же так сразу..., огульно, прямо с порога метить поэта..., тем более, велiкого поэта чёрной краской. Или коричневой, например. Ведь вполне возможно, что присланный мне (вчера вечóр) отрывок — и не поэзия вовсе. А какое-нибудь, например, философское эссе, кое-как вырванное (в своё время) из контекста и вложенное в конверт, маленькой дамской ручкой. Или, скажем, вечерняя молитва... глубоко личного содержания (католики сказали бы: литания). Ведь он всё-таки итальянец, я надеюсь, а не какая-нибудь английская вошь! И к тому же — мой родственничек, после всего.^[3]:633 Новообъявившийся. Такое эссе, к примеру, вполне мог бы и я написать. Тоже про время, кстати говоря. У меня уже и есть такое эссе, давным давно. Написанное ещё в старые времена, когда этому Боргезе, небось, ещё и десяти лет толком не было.^[13] В нём с удивительной чёткостью показано, что никакого «времени» на самом деле не существует, это чистейшая фикция, во власти которой находятся такие-вот бедные люди, вроде этого Хуана-Луиса Боргезе, а также его жены и трёх любовниц, без которых, я уверен, не обошлось в этой почти уголовной истории с моим конвертом и выпавшим из него листком (не моим). «Вечор, ты помнишь, сильно злилась и мутным демоном носилась...»^[14] Хорошие стихи. Тоже про время, кстати сказать...

  Но всё же, я думаю, если бы в...вернуть на место весь контекст, выкинутый чьей-то заботливой ручкой (незнакомка, не иначе!..), то произведение Уильяма Боргезе наверняка заблистало бы совсем другими красками (закатными, вероятно, как в его родных тропиках). И даже, страшно сказать, оно могло бы войти..., войти (вместе со своим многострадальным автором) в золотой фонд русской поэзии XIX века. Потому что такими текстами, как я полагаю, просто так не разбрасываются. Имея ярко выраженную финальную окраску (эпитафия, эпилог, эклога, постлюдия), они обычно заканчивают какой-то крупный труд. Даже эпохальный, возможно. Наподобие бесконечной «человеческой комедии» о норе Бальзамо, например.^[15] Или его же шагреневской кости. Тут, я думаю, внутреннее чутьё меня не подводит. Поскольку здесь, между строк маленького стишка, явственно ощущается поступь Командора. Уже приоткрывшего дверь, но ещё не закрывшего её обратно. И тогда в полном виде это должно было бы выглядеть примерно так:

  Чудесное стихотворение, тридцать раз недооценённое современниками и — одновременно — не пóнятое. Никем. В том числе, и его создателем (если этого человека в самом деле можно назвать создателем). И всё же, не так просто закончить, как думалось бы в первый момент. Даже самый беглый осмотр текста позволяет надёжно определить, что его автор не вполне отдавал себе, о чём думает, о чём говорит и главное — о чём пишет. Как и подавляющее большинство людей, которые рождаются, живут и умирают — так и не приходя в сознание.^[17] Первичный анализ этой поэмы сразу выявляет ряд лишних слов, искажающих его смысл и затемняющих понимание. И главное из них, конечно, оно — время. Пустая фикция сознания или бредовая фантазия, говорить о которой всерьёз и учитывать которую в своих умопостроениях — чистейшая глупость.

...глупость, не требующая ни продолжения, ни подтверждения...

  Собственно, этим одним я (бы) и ограничился, отправив своей странной незнакомке короткий ответ с (лицемерной) благодарностью за конверт со стихами и двумя словами по существу... Последнее, как известно, у них — не принято. Совсем... И тем не менее, я сделал это с простотой и краткостью, ни в чём не уступающей первоисточнику. К примеру, в таких выражениях: «Дор-р-р-огая Матильда.^[19]:217 Вчера вечóр я получил от вас какой-то конверт. В нём ничего не было. Только серый листок без подписи. Вашего Борхеса я не знаю. Впервые слышу. Вашего Боргезе я не люблю. Почти презираю. Стихотворение хорошее, хотя и типично китайское по духу. Слово «время» в нём лишнее. Оно очевидно упрощает смысл. До полного стирания. — Никакого времени нет. Есть только река, тигр и огонь. Да и то — одна видимость...» — И наверняка получил бы ответ. Через полтора или четыре с половиной года, вечóр, вчера: «ах, простите, я сразу не заметила. Гений всегда зрит насквозь, а мы ползаем здесь, внизу, и ничего не видим. Действительно, до чего же вы правы, время — лишнее слово. Надо же...»

; Точка с запятой... — Длинное тире... → Переворот листа...

  ...знаю-знаю, можете не повторять напрасно..., — всё знаю, всё давно наизусть знаю..., и многие меня ругают, и теперь, на’верно(е), спросят: что за дичь? о чём это? чтó это всё такое? — и зачем вообще писать (да ещё и публиковать, прости господи) настолько пустое, глупое и бес...содержательное эссе без малейших признаков предмета или хотя бы смысла?..^[21]

— Легко отвечу, однако.

  Сегодня и вчера. Здесь и сейчас. На этом месте и в это время (да, это я сказал: время), после всего роскошества и невиданных щедрот, которые я получил из вашей грязной реки, от вашего пьяного тигра и вашего вонючего огня... После тотального обмана и лжи земли обетованной, посреди кисельных берегов всеобщей жестокости и свинства, посреди парадиза воровского кланового государства, вечно выбирая между живодёрами и мошенниками..., — достаточно! Финал! Некролог! Больше никого, никогда, нигде... — после сотен замолчанных опусов, утопленных партитур, сожжённых книг... После тотального безобразия и обмана. Посреди всеобщего потребительства и тупости. Чем ещё я мог ответить на всю вашу скверну и паскудь? Чем я мог отплатить вам, мои дорогие?..^[22] — к сожалению, у меня нет и никогда не будет такого божественного количества грязи и дерьма, чтобы вернуть вам (не сторицей..., но) хотя бы сотую часть всего, чем вы меня одарили столь щедро и бес...корыстно. — Соседи мои. Друзья мои. Родные мои. Мать моя. Друг мой. Брат мой. Собаки мои. Все вы вместе и каждый по отдельности, заботливо испачкавшие и замазавшие всё, что только возможно... — Чем я могу вам ответить теперь, после всего? В те несколько последних лет, которые я ещё остаюсь куковать в кустах посреди вашего скотского мира. Сегодня и вчера. Здесь и сейчас. На этом месте и в это время (да, это я снова сказал: время)...

...определённо, ни одно (не)доброе дело не должно остаться без ответа, не так ли?..

  И я нашёл этот ответ. Вчера, вечóр... Нашёл, просто пошарив рукой где-то внизу, в старых подвалах человеческой комедии,^[15] среди завалов шагрёневских костей вашего пошлого п(р)ошлого. Он был гениально пуст и прост, этот ответ. В точности по образу и подобию...^[24] В точности как вы сами, мои дорогие...^[22]

  — Всего лишь, я закрыл эту книжку..., и сказал себе вечóр: allez?.., вы не находите это уместным? Не довольно ли с меня ваших щедрот, бесконечно щедрых и велико...душных. Между слов, тихо, незаметно: прошло вчера и настало сегодня. Так не время ли собирать камни?..., разбросанные отнюдь не мною, как всегда.^[25] Пожалуй, достаточно. Отныне закроем эту дырочку наглухо. Так, словно бы её и не было. Никогда. — Zero. Больше ничего ценного. Больше ни капли сути. Ни единого камешка. Только пепел и мятую бумагу. Только пустяки, луковую шелуху и мусор: вóт чтó вы отныне от меня полýчите, прекрасные олухи своей задницы. Здесь и сейчас. На месте невероятно сильного и простого открытия собственной природы, на месте нового пути, который единственный мог бы вывести этих нелепых облысевших приматов из тупика потребительского аппендикса и спасти от скорого исчезновения. Вместо карманной мистерии, вместо неслыханной красоты и невиданного смысла, вóт вам обратно — время..., ваше время, которого не было и нет.

  Вчера и вечóр. Как на вилле Медичи. Руками племянника моего, крошки цахеса, и братца моего, добродушного толстячка Боргезе.

...вóт вам ещё одна безделушка, на память обо всём, что пропало...

  Безделушка, мусор... и безнадёжно пустой пустяк..., практически, нуль, zero, прошедшее время. Дважды прошедшее. Вечóр, вчера, собака злилась...^[14] — И тем не менее, в сухом остатке этого пустяка находится... (именно так!..) бесконечно больше содержимого, чем во всей вашей жизни. От начала и до конца. Который совсем не так далеко, как вы все предпочитаете думать, по привычке. Вопрос размера, не более того... И едва только отодвинешь в сторону постылую лупу повседневной суеты — и вóт он! Уже рядом. Вроде бородавки. На носу у каждого. Или на затылке...

Здесь и сейчас, если отбросить «время»..., — время, которого нет.

И не было никогда. А если и было, то — кончилось. Едва начавшись.