О достоинстве Эрика Сати (Пётр Чернобривец)

« По поводу... достоинства                 Эрика Сати » авторы : Пт.Чернобривец &                   ( Юр.Ханон ) ← Эрик-Альфред-Лесли Лобзанья пантер и гиен → Ханóграф : Портал ...по поводу Достоинства Эрика Сати ( — 1992 — ) Спокойствия рачитель на часах   У будки пробудился, восклицая: «Кто едет?» — «Муза!» —    «Что за чёрт! Какая?»  Ответа нет...   ( Мхл.Лермонтов )    Сати (Satie) Эрик Альфред Лесли (17 мая 1866, Онфлёр, департамент Кальвадос — 1 июля 1925, Аркёй, близ Парижа) — французский композитор. В начале XX века начал публиковать небольшие сборники пьес для фортепиано; сочинения лаконичные, необычные по форме, без претензий на красивость, с экстравагантными названиями: «Три пьесы в форме груши» (1903), «В лошадиной шкуре» (1911), «Автоматические описания» (1913), «Сушёные эмбрионы» (1913)... Сати часто называли «человеком противоречий». Способный на самые неожиданные поступки, он и в творческих декларациях не раз изменял свои взгляды на прямо противоположные. Активно выступая против слепого подражания Р.Вагнеру, за развитие французского национального искусства, поддерживая импрессионизм, Сати столь же рьяно нападал на его эпигонов, противопоставляя импрессионизму чёткость, простоту, строгость линеарного письма... «Сати — самый изменчивый человек на свете. Кто знает, сколько раз он менял свои эстетические и моральные принципы», — пишет П.Ландорми... Музыкальная энциклопедия  ( под ред. Ю.В.Келдыша ) Хотел сказать ........           Но голос замер мой — и я проснулся. ( Мхл.Лермонтов )   шедевр из галереи... Б удучи как-то проездом в некоем заброшенном и уже забытом поселении, решил я посетить единственную достопримечательность его, а именно картинную галерею, каких нынче множество и множество. Круглое помещение было практически безлюдным. Лишь иногда мелькали отдельные тени ревнителей искусства, которые заглядывали с животным страхом внутрь живописи, что-то в ней лично открывая. Конечно же, мне хотелось последовать благодатному примеру истинных людей. Я подошёл ближе — и... Сначала взору моему предстали рамки. Строгие, одинаковые масштабно, они вырисовывались чёткими, без возражений, силуэтами на фоне очень гладких, тщательно оштукатуренных стен. В первой из них ничего не было. За свежей рамой располагалась пустота. Но зато сзади сияли тихим трепетом глаза кого-то из редчайших посетителей. «Вы понимаете!» — воскликнул он. — «Да..., понимаю». — «Ведь это целый мир! Это космическое таинство. В нём кроется всё, что угодно». — Я приподнял рамку. Стена, да и только. Меня пробрала дрожь, и я с унылым видом побрёл дальше, к следующей картине.    В той, новой раме находилось действительно «всё, что угодно». Точнее, целая мусорная яма. Каждый, кто ни проходил мимо, обязательно бросал туда фантики, окурки, различный хлам... А прямо перед шедевром, что напротив, стояла лошадь и тупо поглощала из его глубин травянистое гнилое месиво. Меня уже тошнило. Из каждой рамы тянуло зловонием. Хотелось залезть на лошадь и улететь куда-нибудь к высотам, настоящим, заоблачным... И я покинул этот зал. подлинный Р...    Следующий зал был целиком посвящён... Рафаэлю. Стоит подивиться и поразмыслить, как удалось в условиях этакого захолустья собрать обширную и необычайную коллекцию его картин (сплошь подлинных); то ли воровским методом, то ли воистину фантастическим — загадка. Но это, столь же круглое пространство было полностью увешано шедеврами. И каждой раме соответствовала подобающая ей картина. Я наслаждался. А величавое лицо вновь сияло передо мною, ласково произнося: «Вы понимаете!» — «Да», — думал я по инерции. — «Ведь это целый мир, космическое таинство... В нём кроется всё, что угодно». Тут мне припомнились печальные глаза той лошади... и я уснул.    — Великое прозренье носилось во мне весь день и даже ночью. Я думал: ведь все мы поглощаем из картин, из книг, из разливающихся звуков любую пищу, какую ни дадут: внутри обложки, рамки, внутри тех труб, изрядно распускающих духовную струю. В конечном счёте, на фоне искусства мы — те же лошади, которых ныне бесконечно травят последними отходами уже закончившегося, меркнущего века. Но всякий, производящий это мессиво, определяет смысл его как целый мир, как таинство. И мы привыкли пожирать его. Нам нравится, что в нём — всё, что угодно, что в голову взбредёт. Причём реальность, содержимое сего для нас отсутствует — оно нам безразлично. Конечно, предпочтительней иметь высокую идею, но не менее приятен и возвышенный туман, пыль, копоть; нас радуют сияющие блики, а также просто некие излучения, мельчайшие частицы атомов... Поэтому и материал, задействованный в наши дни художниками, есть воистину материал предельно подлинный. И наш милый век, пресытившись и плюнув на время предыдущее, придумал себе новый пищевой продукт. То — камни, глинистая смесь, вдобавок чуточку навоза и липких жидкостей и, конечно же, густой плевок. Всё это — новизна. Прежним остался лишь высокий смысл. Ибо варево сие, перекипев, перебродив внутри творения и творческого акта, застилает пьяным дымом глаза, остатки соображения и разума несчастного создателя. И он, пошатываясь, бредит Рафаэлем возвышенно-одухотворённым, да и вообще — невесть чем...,:246 любым, что только попадёт по руку. и ещё один...    Мы же, в свою очередь, вдыхая аромат этого пьянящего животными парами ярко-лучистого экстракта, покорно верим..., веруем. И ржём от счастья (хотя не очень часто). Сама же внутренняя природа составляющих его начал нас не интересует. Мы, скорее, озабочены дурманом, исходящим от этого нектара. Между тем, подлинная сущность и новизна того, что нам заявлено в качестве наиновейшего, заключена именно в убогости его материи, в особой низости и никудышности, ведущей фактически — к полнейшему отсутствию. Вот истинное качество, достигнутое усилиями времени. Вот что может стать основой иного типа осознания, подхода, воззренья, наконец... Ведь существо материальной части не может не заявить о собственных правах, хотя бы и с опозданием. Пока что проглядывается некое бессмысленное тождество: новейшее искусство в формальном видении своих стремлений — суть полное подобие стремлений давно прошедших. Высокий же исконный смысл остался тем же, и в неизменности своей — почиёт. В результате, творчество теперь извечно по природе. И это — обязательное качество его.    Мы уже видели, что средства ныне — безразличны. И под любое ощущение, мысль, идею мы можем смело подставлять некую произвольную, свободно выбираемую сумму этих средств. Аналогичное вполне надёжно выражается несовместимыми, взаимоисключающими комплексами звуков, красок, слов. Примеров тому множество. И смысл истории искусства во многом — в постоянной замене комплексов. При подключении очередного, нового достаточно лишь убедить воспринимающего его субъекта в соответствии пока что непривычных средств. А это — всего лишь дело времени. Ведь следует учитывать, что в целом всё вообще достаточно едино. Каждое начало имеет массу отражений. И Рафаэль найдёт нечто тождественное в рамках нынешних... Кроме того, сегодняшние средства характеризуются массивностью и прочностью строенья своего. Поэтому любая высокая идея из любого времени заведомо осядет в них. Идеи, а также большие помыслы сейчас особо благодатны для искусства. Они настолько привязаны к нему, что кажутся с виду неким разумевшимся дополнением. И нам достаточно (как бы действуя теперь иным, противоположным методом) набрать какую-либо совокупность средств — тут же содержательное, смысловое их насыщение появится само, без нашего участия.    — Итак, процесс взаимо’обратим. Божественный напиток приобретает аромат, сливаясь наитеснейшим образом с высотами прошедших мыслей. Не правда ли?..    Но объективность материала — всё же, есть некое довлеющее свойство. Определённые качества его не могут не отражаться на «сути» творения. Нынешние средства, благодаря своей природе, активно «тянут» вниз, на дно; XХ век потенциально овладел «низами» творчества, создав (хотя и чисто умозрительным путём) их материальную основу. Эти «низы» доподлинно необходимы. Ибо стоит нам окинуть взором структурные основы жизненных явлений в их сути, как... Короче говоря, потребуется полный спектр, и низменная часть его, быть может, проявит себя в немалой степени. Она душевна, даже занимательна. И в музыке уже отчасти воплощена. Судите сами. Душный зал. Повсюду конский храп и ржанье (это слушатели, которые тупо глядят на исполнителя и ничего не понимают). Процесс уныл и много’труден. Всё предыдущее мало чем отлично от последующего (но не наоборот). Будущего нет. Скорее, ещё одно отраженье прошлого. А музыка, тем временем, дотошно и сосредоточенно, шаг за шагом, восполняет отсутствовавшие ранее «низы». Впоследствии мы начинаем уже понимать, что они вовсе не отсутствовали; они всегда благополучно существовали в любом искусстве. Между тем, как мы упоминали, всякое явление и всякое начало имеет массу отражений. И стоит лишь легонько повернуть лицо на несколько градусов — отражение всплывёт, представив переосмысленное, перевоплощённое обличье творческого мира, некую версию, какую нам и не хотелось бы видеть, но в результате видеть приятно.    И это же происходит в музыке, которая, впрочем... возможно, и не музыка совсем. Это всего лишь — Эрик Сати. *¹ судите сами...    Он — первый мастер, внезапно распорядившийся малоподвижным багажом вступавшего в то время в жизнь искусства. Сначала, было, он и сам пытался создать этот багаж (в ранних своих произведениях), но, похоже, истинное чувство его природных качеств не позволило первопроходцу в достаточной мере «повысить» материал (пока ещё способный возвышаться). — Сати, напротив, в скором времени полностью и окончательно его низводит; ради продолжения собственного творчества он доблестно и самоотверженно влезает в самую настоящую лошадиную шкуру и... так и остаётся в ней. Хотя в дальнейшие периоды его замысловатого пути мы можем наблюдать совсем иные устремления, но ведь фактически-то они не состоялись, не были воплощены. Ибо его подход к самой сути материала не позволял подняться на необходимую высоту пьедестала. А в результате, будучи внешне одним из «наиболее меняющихся, изменчивых лиц», перебегая, казалось бы, непрерывно от одного качества — к другому, противоположному, на самом деле он оставался — совершенно прежним. Истинная приземлённость держала его прочно в той же шкуре, вне всякого возможного полёта. Он как бы полноценно и в то же время безмерно воплотил в себе реакцию на долгое отсутствие сего начала в музыке (в достойном выражении). Начало это, пребывающее вечно и непрерывно в лошадиной шкуре, а значит — и во всём мире, мгновенно отражающее всяческий процесс и каждое явленье и, по сути, адекватное жизни как таковой, столь бледное, столь туповатое, что как бы даже и отстраняемое всеми нами (в рамках высокого искусства), — именно оно полностью определяет и подчиняет себе музыку Сати. Довольно скоро безболезненно оно проявит себя в обширном потоке музыки, вместе с иными началами, станет привычным, обыденным, отражающим свой необходимый пласт в пестрящей, мутной гамме. Оно не есть — гротеск, в котором всё переполняется на высшей ноте; здесь, напротив, пустота, спокойствие и полное отсутствие внутри.    Прослушав музыку Сати, мы как-то чувствуем внутри её отсутствие. Остаётся лишь болезненная бодрость, но без желанной художественной информации. Время прошло без пользы. Мы ничего не вынесли и не сумели в очередной раз хапнуть полагающийся кусок возвышенного, поэтически съедобного. Нас обманули, подсунули пустое место, ничем, оказывается, не заполненное. — Впрочем, позвольте... Ведь в музыке вообще немало пауз (неких закорючек, что между нот). И даже абсолютное отсутствие заполненности — есть лишь один из её вариантов. В конце концов, существует и возможность создания музыкального произведения сплошь из пауз (подобного пустому воздушному пространству внутри рамы, вместо полотна). Оно таинственно и одухотворённо отображает всё «что угодно». Но вместе с тем встречаются, подчас, совсем иные паузы, другой природы. Достаточно лишь беспристрастно вслушаться в любую музыку, дабы «узреть» несметный, нескончаемый поток безумных звуков, проезжающих, заснувших, лишённых адекватности какому-нибудь смыслу и, возможно, реально вовсе не претендующих на существование. Их громадное количество. Целый массив бесцветной пустоты. Но он уже не говорит нам о «чём угодно». Он конкретно, уныло, тупо заявляет о себе самом. А в общем процессе музыки имеются большие возможности для подобных заявлений. Сати — пример тому. И вот, пожалуй, нам остаётся теперь лишь осознать, в чём корни, истоки этого явления, где жизненное существо, естественная его подпитка, и откуда, собственно, взялось это начало, столь странное, на первый взгляд. — И как вы полагаете?..    ...внезапно пробудившись, я первым делом огляделся по сторонам. Но что же я увидел? — А ничего... Возможно, лицезрение высокого искусства губительно для наших чувств. Ибо, как я ни всматривался, реально различал только серый слой. Он был повсюду. Хотя местами вроде бы пробегали, вернее, мелькали некие полу’существа, приятные на вид и радостные.    Но, с другой стороны... вряд ли всё это было на самом деле. Разве что в виде продолжения той странной провинциальной галереи, очередной её округлый зал. Так неужели она будет размещаться теперь повсюду, непрерывно?.. — Нет! Я рассмеялся собственным нелепым причудам. Ведь это всего лишь естество, которое мы ежедневно наблюдаем, не более. И, успокоившись вконец, отправился домой...    На этой ноте можно было бы, пожалуй, и закончить данную работу..., но, нечаянно взглянув на её заголовок, я вспомнил, что совсем забыл упомянуть некий обещанный предмет, а именно — достоинство Эрика Сати... И, посчитав что это может явиться определённым недостатком в глазах дотошного читателя, решил всё же хоть вскользь коснуться досадным образом упущенной из виду темы. исключительно... по поводу достоинства...    Понятие достоинства в искусстве вообще-то весьма распространено. Каждый автор (да и не только автор), чтит своё достоинство превыше остального. И есть немало музыкальных произведений, которые призваны прежде всего воплощать достоинство. — В своих ранних сочинениях Сати немало стремился к этому. Так, первый его опус был уже далеко не первым, а несколько последующих и без опуса претендовали на порядочное достоинство. — Но увы! В дальнейших произведениях достоинство вдруг начинает испаряться. Ему оказывается очень и очень далеко до таких авторов, как Онеггер, Хиндемит, Стравинский и многие прочие, которые практически всем своим творчеством сумели подтвердить собственное достоинство. Сати скорее является недостойным отражением (либо исполнением) музыки иных, достойных авторов. И он имеет много недостойных лиц. Пожалуй, наиважнейший лик — Дебюсси. Одна из версий самого Сати — лик для собаки... Он различается в ряде конкретных (псевдо’стилистических) своих характеристик. Но подчас слабовато узнаваем. При этом нередко наблюдается (в качестве своеобразного приёма) сознательное упрощение явления. Обычно простота с достоинством легко, спокойно шествуют рука об руку внутри искусства. Но к моменту завершения прошлого столетия достоинство стало гораздо более ассоциироваться со сложным, многогранным и сладостно пере’наполненным миром творчества. Эта тенденция (реально объективная) реально оказалась для музыкального искусства вполне губительной. Ибо (как знать, как знать!..), если бы Вагнер между, например, вторым и третьим действиями своего «Тристана» (в виде антракта, к примеру) поместил какой-нибудь фрагмент из Эрика Сати, то..., может быть, и не появились бы тогда на свет ни Барток, ни Стравинский, ни... все остальные. Пожалуй, стремление к подчёркнуто простому особенно заметно при непосредственном поклоне в сторону Клода Дебюсси, а именно — в первой части «Предпоследних мыслей». В этой музыке мы постоянно ощущаем вялые, как бы неумелые потуги воссоздать доподлинно цветущий фон; реальных звуков же для этой цели, увы, позорно мало. Как результат — весьма убогое изображение чего-то, так и не сформировавшегося.    Не менее изящная черта (являющаяся во многом следствием вышеизложенного) — стремление к экономичности используемых средств, а также к чрезвычайной конструктивности формы и языка. Последнее из этих качеств..., оно проявилось вдруг, с приходом нашего столетия, причём, в таком великолепном виде, какого не наблюдалось и в лучшие, былые времена (cкажем, полифонические). Сати радостно приемлет это землянистое, тугое свойство созидания. Его система подлинно логична и конструктивна. Он обожает простейшие последования сходных формул, аккордов (но ведь именно таковые, при минимальном смягчении логически-прямолинейного начала, с таким же успехом могут быть образцом красочности и пряности). Он также предпочитает мелодическую чёткость, определённость. Его структуры на редкость однообразны и при этом математически точны (а ведь достаточно было чуть «приукрасить» общий композиционный план — и он, снова говорю, стал бы образцом убедительности и строгой задумчивости мысли). Само однообразие, не будь оно уж слишком однообразным, вполне сошло бы за бесконечность погружения души. И надо сказать, что «Гноссиены», к примеру, не лишены в этом смысле определённой половинчатости; написанные ещё в промежуточный период, они отчасти даже смотрятся изысканно, хотя червь сомнения гложет зачарованного слушателя, как бы спрашивая его: не глупая ли всё это шутка? Излишняя устойчивость в музыке вообще воспринимается разнообразно. Это довольно специфическое качество, ярко проявившееся, скажем, у Шуберта, а также у русских авторов, к концу прошлого столетия становится приевшимся и порядком поднадоевшим. Теперь оно способствует лишь возникновению тоскливо-скучающего музыкального пространства. И оно у Эрика Сати является по сути основополагающим, фундаментально необходимым для естественного существования системы. А система эта нескончаема и многообразна, как мир. Всякий & любой элемент без исключения потенциально способен войти в неё. дух конструктивности    Ныне мы можем наблюдать огромное количество эффектных музыкальных средств из современности (да и не только), которые умело консервируются в музыке Сати, выпариваются, вычищаются и подаются слушателю в оголённом, ничем уж не прикрытом виде. При собственном активном безразличии к идее насыщенности, Сати как автор становится своеобразной точкой притяжения всевозможного, в том числе, (если не в особенности) сугубо мусорного. Его отдельные частицы, попав в среду действия тех сил, что определяют созидательный процесс на творческой кухне Эрика Сати, мгновенно трансформируются и образуют совершенно неожиданную систему взаимоотношений. В результате музыка Сати становится как бы фундаментальным аналитическим исследованием качества и, что важнее, существа художественной ситуации. Метод — суть переосмысление, перевоплощение, перетасовка материала, способствующая выявлению иных его природных качеств, ранее по какой-либо причине оставшихся в тумане. Подобная мутация внутри искусства не только физически полезна, но в принципе необходима. Ибо она даёт нам перспективу и даже наиважнейший вывод. *² — На этот раз он состоит..., он состоит — в полнейшем отсутствии как вывода, так и перспективы.    Как же это понимать? — должно быть, вы спросите. — Послушайте музыку Сати, прочувствуйте её природу, а после этого задайтесь мыслью: что же дальше?..    ...Увы! Последний вопрос печален и много’труден. Но, по крайней мере, таким путём пришли мы, напоследок, — к высокой философии.:578 На ней и подобает завершить постылое сие исследование, чтобы распрощаться: скромно, но достойно.:89    Итак... прощайте и слушайте Сати, хоть изредка...                   вместе с его... предполагаемым достоинством..., — рассеянно добавлю я. Пт.Чернобривец   & ( Юр.Ханон )          se 1992       (но 2017)

A p p e n d i X Пояс’нения  ( по поводу достоинства, отчасти ) Петя Чернобривец (1982) и так, дело сделано..., теперь приступим к обсуждению некоторых вопросов... Причём, вопросов глубоко второстепенных..., — скажу сразу, чтобы никого не вводить в заблуждение... ...насколько вы все, надеюсь, уже догадались, а некоторые, возможно, даже поняли, эта статья..., — скажу я для начала..., — да, эта статья (и даже эссе, чтобы впредь не бояться этого слова) представляет собою смесь двух противу’положностей. С одной стороны, представляя собой абсолютную новость, она совершенно нова..., — да, но с другой..., с другой — её возраст уже почти почтенен: шутка ли сказать?.. — Целая четверть века. Не всякая сволочь до такого доживает. Нет, не шутка, конечно... Во всяком случае, не смешно. Нисколько... Итак: я подытожу: сегодня (в ноябре 2017 года) эта статья одновременно нова и стара. — Вóт, значит, чтó я хотел (бы) сказать на этот раз... Именно так. Ровно четверть века эта статья, — скажу я для начала..., — да, эта статья (и даже эссе, чтобы впредь не бояться этого слова) пролежала в моём столе, а тако же — под столом и даже немного ниже. Написанная в 1992 году (так сказать, на заре не’советской власти), ныне она впервые вылезла из-под моего стола и, наконец, увидела этот ваш мир..., несомненно, прекраснейший из возможных. Вернее сказать, — наоборот, конечно. Всё наоборот... От начала до конца. Этот ваш мир, несомненно, безобразнейший из возможных (не) впервые (не) увидел её... — Вóт, значит, чегó (бы) я не хотел сказать на этот раз... И тем не менее, подобное положение вещей (вероятно, глубоко безрадостное, — замечу в скобках) не имеет ни малейшего отношения к существу вопроса..., а также его истории (не побоюсь этого слова). Поскольку история предлагаемого вам эссе уже сегодня насчитывает ровно четверть века. — Срок, однако!.. Не всякая сволочь до такого доживает..., хотелось бы верить. (не)Ровно четверть века эта статья, — снова скажу я для начала..., — да, именно так, эта статья (и даже две статьи, чтобы впредь иметь достаточное представление) пролежала в моём столе, а тако же — под столом и даже немного ниже, чтобы только сегодня, спустя ровно двадцать пять лет, наконец, стронуться с места и, в конечном счёте, оказаться — опубликованной здесь: в полном согласии с тем обещанием (читай: словом!), которое я дал автору ещё тогда, в незапамятном 1992 году... — Само собой, всё сказанное имеет хотя бы малое подобие смысла, если достаточно понимать: что́́ для меня всегда знчило и значит сие странное слово «обещание»..., в отличие от прочих людей & людишек этого мира..., несомненно, прекраснейшего из возможных... Вернее сказать, — наоборот, конечно. Всё наоборот... От начала и до конца. Этого вашего мира, несомненно, безобразнейшего из (не)возможных. Вместе с его пресловутым достоинством, разумеется... Как же без него... — Не говоря уже обо всём остальном..., о чём говорить совсем не хотелось бы... Итак: несмотря на возрастающее противодействие, я продолжу... Ровно четверть века эта статья (а вместе с ней — и ещё одно эссе, чтобы сызнова не бояться этого слова), — скажу я для начала..., — да, именно так, ровно четверть века две эти статьи пролежали в ящике моего стола, а тако же — под столом и даже немного ниже..., будучи вложенными в особый спец.конверт со следующей крупной надписью поверх всего (синим и красным фломастером): « Петя Чернобривец, две статьи: посредственная и — нет ». А ниже (более мелко) были выведены их названия (совсем как здесь)... 1.  « По поводу достоинства Эрика Сати » 2.  « Средняя Симфония и проблемы симфонизма » — Обе они, вернее сказать, обои этих эссе (чтобы впредь не бояться этого слова), принесённые мне автором в виде сугубой рукописи (причём, понимая это слово в том прямом виде, в котором оно сегодня уже почти поза...быто), ещё тогда, в 1992 и 1993 году претерпели некую особую историю своего бытования, о которой (и о котором, соответственно) я не должен был бы теперь умолчать, верный принципу прекрасной прямоты, объявленному в начале начал... И вперворядь скажу сразу: ни разу я не воспрошал и не просил П.Ч. о написании этого (или подобного ему) эссе. Обе статьи («посредственная и нет») были написаны им исключительно по собственной инициативе (что особенно ценно, не так ли?) — и даже более того, вызвав некоторое моё удивление и, отчасти, неловкость, они послужили поводом для следующего диалога (во время которого разговаривал, в основном, один из подателей сего)... — А понимаешь ли ты, Петя, — (спросил я ради начала разговора) — что мне решительно негде опубликовать твои статьи?.. (ответ был неотчётливо утвердительный, как всегда)... — В таком случае, имей в виду: я сделаю для тебя что смогу. Для начала, я их отдам в перепечатку (один экземпляр твой, само собой). А затем означенные статьи (сначала, значит, это была одна, а затем, опять же — обои) будут лежать у меня в столе до скончания века..., пока, наконец, у меня не появится конкретная возможность: где бы их опубликовать. (ответом мне было ещё одно расплывчатое согласие, как всегда)... Юр.Ханон (1991) Сказано — сделано. И в самом деле, за ближайший (после написания рукописи) месяц я сделал по два машинописных экземпляра обоих статей: «этой» и «средней»... Один экземпляр (вместе с рукописной рукописью, вестимо) отправился прямиком на зад к автору (у которого, отлично зная его характер), видимо, и лежит до сих пор где-то среди прочего сапропеля бумажных культурных отложений конца прошлого века. А другая машинопись, соответственно, осела у меня в папке, внутри объёмистого конверта (формата «а4»), лежащего в ящике моего стола, а тако же — под столом и даже немного ниже..., в точности с тою надписью, о которой я уже докладывал немного выше..., так сказать, в верхах. В точности как три брата в старой сказке: одна из них была не’посредственной, а другая — напротив (неё). И в самом деле, чистая правда: эти обе две чернобривских статьи я оценил именно таким образом. — Одна из них была очень хороша, в полной мере наделённая тем редким, даже редчайшим качеством не’посредственности, импровизации и игры, которое столь редко можно повстречать у представителей стайного (или, не дай-то бог, даже стадного) музыковедения & искусствоведения (равно как и у любых прочих профессио’налов, верных представителей клана — прежде всего, посредственных по основному своему вос...требованному свойству). При том было бы нужно сказать отдельно, что означенный мсье П.А.Чернобривец, несомненно, наделённый редкой способностью к свободному анализу, живому письму и даже, порою, настоящему парению над материалом, тем не менее, очень редко (даже тогда, в прошлые времена своей со’предельной молодости) был способен достичь необходимой скорости отрыва: «первой ко(с)мической»..., чтобы не говорить слишком про’странно. И прежде всего, для того ему требовался живой & оживляющий интерес к предмету, нескованность условиями и условностями, а также — и своё, вполне аналогичное внутреннее состояние, находившееся (бы) в желаемом и желанном резонансе (или диалоге) с будущим текстом. Огорчительным образом (как мне кажется), в статье «по поводу достоинства Сати» далеко не всё совпало, имея в виду форму, тон, живость, игру ума (и так далее вдоль по дорожке, уходящей в ту степь, куда очень редко ступает нога не-художника)... — И тем не менее, высокий уровень мысли (так сказать, замысла и идеи) этой работы — несомненно, на голову выделяет её из любой массы текстов о музыке, а тако же и текстов — о Сати (пытаясь говорить в частности)... Вот почему я посчитал обязательным, в итоге, выложить — «всё что у нас было»... Таким образом, исполнив своё обещание (двадцатипятилетней выдержки) и сохранив оное Достоинство... Собственно, вот и вся (яко...бы) моя пояснительная пред’...история от Лазаря по поводу нежданного эссе (чтобы впредь не бояться этого слова)..., — если не считать, конечно, предыдущих тринадцати лет кое-какой сов’местной биографии: сначала школьной, затем — консервато́рской и, наконец, слегка по...сторонней, постепенно переходящей в по-ту-стороннюю... И в самом деле, мало того, что четверть века, так ещё и тринадцать лет сверху (вроде коричневой розочки на пирожке)... Тоже, между прочим, не абы какой кот нас..ал. Хотя... это как ещё поглядеть. Вполне возможно, что и с той стороны виднее... Особенно, если через зеркало. Тем более, — Чёрное..., как в лучших домах Лондона... — Впрочем, оставим...:74                           Наверняка... мы ещё вернёмся к этому разговору...:590 Ком’ ментарии  ( по поводу достоинства ) среднее напоминание Ис’ сточники  ( и составные части ) Ханóграф : Портал Лит’ература  ( достойная и недостойная ) Ханóграф: Портал Д.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интервью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Лениград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г., стр.11 Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юр.Ханон. «Моя маленькая ханинская скрябиниана». — Мосва: журнал «Место Печати» №2 за 1992 г. — Приложение: к 120-летию со дня рождения А.Н.Скрябина, стр.102-135. Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон. «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов» — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина», — Москва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & изд.«Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2009 г. — том 1. — 680 с. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. — 836 стр. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. — 544 стр. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. — стр.2-12 Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. — 624 стр. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. — 648 стр. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Ханóграф: Портал Г.М.Шнеерсон, «Французская музыка XX века». — М.: Музыка, 1964 г. (первое издание) — 1970 г. (второе издание) Г.Т.Филенко, «Французская музыка первой половины ХХ века». — Лениград: «Музыка», 1983 г., — 232 стр. Cocteau J. «Еrik Satie». — Liège, 1957. Rey, Anne. «Satie». — Paris: Seuil, 1995. Satie, Erik. «Correspondance presque complete» (réunie et présentée par Ornella Volta). — Рaris: Fayard; Institut mémoires de l'édition contemporaine (Imec), 2000. Satie, Erik, «Ecrits». — Paris: Champ libre, 1977. Ornella Volta, «L’Imagier d’Erik Satie». — Paris: Edition Francis Van de Velde, 1979. Erik Satie, «Cinq Grimaces pour „le Songe d’une nuit d’été“»: pour Orchestre (œuvre posthume). Reduction de piano par Darius Milhaud. — Wien, Leipzig: Universal-Edition A.G. — 1929. Printed in Austria Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. См. так’же  ( невзирая ни на какое достоинство ) Ханóграф : Портал « Средняя Симфония и проблемы симфонизма » ( вторая статья того же автора ) Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава ( во всех смыслах ) Эрик Сати: краткая биография & список сочинений почти полный ( в четырёх частях ) Бастард Тристана ( или ублюдок Вагнера ) Автоматические Описи  1913 года ( описавшие всё ) Пять Гримас  ( не ко сну и не в летнюю ночь ) Тени после — Сократа  ( или вокруг него ) Истерическая красавица  ( уголовная статья вместо напоминания ) Ханóграф : Портал «Три кандидатуры одного меня» ( от первого лица ) Клод Дебюсси ( тридцать лет спустя ) Музыка — чисто..., для мебели  ( нечто поверх жизни ) И минимализм — до минимализма ( докторская диссертация под видом профанации ) И дадаизм — до дадаизма ( вторая докторская диссертация под видом второй профанации ) Траурный марш на смерть великого глухого ( не говоря уже о слепых... ) Трубачи (или русский минимализм) ( статья не по теме ) Смерть и(ли) Смех см. д’альше → П е р д у’ п е р ж д а ю ( не’благородную & не’благодарную публику ) кон’фиденциально и экс’потенциально :   настоящая работа... публично появилася впервые  только здесь и сейчас  ( 2017 г. ).   — Настоящий вариант сделан по принципу публичного (почти панельного) материала в форме об’лицо...вочной плитки. И прежде всего, исходный текст мсье Чернобривца был соответствующим образом расшифрован, обработан, оформлен и, наконец, выложен в некоей соотносительной неизменности по сравнению с оригиналом, а затем второй автор, имя коего даже и вспоминать лишний раз не хотелось бы, снабдил эту статью волосатым аппаратом в виде массы комментариев и источников, а тако же — пояснений, выяснений и разъяснений, чтобы его, наконец, не смог понять никто или почти никто, разве что кроме пьяной собаки №16ж. — Таким образом, первая публикация удерживает за собой исключительное право и стать тут же последней..., вследствие системности проявлений тотального неуважения.  Авторы сего : Пт.Чернобривец & Юр.Ханон.   Все права сохранены.   Auteurs : Tchernobrivets & Khanon.     All rights reserved. * * * эту статью может редактировать только один Автор. — В принципе, кое-кто и мог бы и сделать пару за’мечаний, послав их — пакетом в дальний ящик... «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »