Святой Доминик альбигойский (Борис Йоффе)

Материал из Ханограф
Версия от 12:32, 4 марта 2020; CanoniC (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к: навигация, поиск
Святой Доминик доминиканский     
     или Велiкая Ересь Святости
авторы:  Бр.Йоффе& Юр.Ханон
« Икона и Симфония » « Един во Множестве »

Ханóграф: Портал
EE.png


Содержание



... Писающий Мальчик ...

( или хроника времён Святого Доминика Альбигойского )

Как говорится: ваш какóв пророк,  
Ну, значит, такова у вас и вера...[1]:164
( Михаил Савояров )


...изо всех искусств, пожалуй, именно архитектуру труднее всего заставить себя увидеть как область чисто художественную, эстетическую, потому что слишком уж прямо и бесстыдно связана она — с идеологией, с господствующей мифологией, с властью, с законом...
С е в е р н ы й  В и д ъ  И з ъ  Д ж у д ѣ к к и  н а ф а с а д ы  В е н е ц i и...[2]


И


зо всех искусств, пожалуй, именно архитектуру труднее всего заставить себя увидеть как область чисто художественную, эстетическую, потому что слишком уж прямо и бесстыдно связана она — с идеологией, с господствующей мифологией, с властью, с законом.

   Никому не дано знать, какой закон справедлив, а какой — просто жесток; какая власть правомочна, а какая самозванна; кому на самом деле положены привилегии, а кому — шиш с маслом или даже гильотина поверх шапки. Но... для того, видно, и придумано самое гуманное из искусств... Едва бросишь беглый взгляд на грозные стены и массивные ворота, на суровую кладку и неприступные окна за толстыми решётками, на раззолоченные фонтаны и прихотливый орнамент, на воинственные зубцы и трижды широкие лестницы, на изящные балкончики и вычурные инкрустации, на низкие двери и недобро прищуренные башни с амбразурами окон... и — всё, баста, точка. Больше вопросов нет, думать не нужно: всё и так видно.

Бес слов.

   Дворец дожей не оставляет ни малейшего места для сомнений в своей превосходной степени превосходности. Глядя на него, и поневоле исполняешься велiкого понимания: венецианский уклад жизни, социальная, политическая системы Республики — наилучшие. Ясные, разумные и внимательные; притом, не чуждые смирения, одновременно и прагматичные, — и ориентированные на высший, иррациональный идеал прекрасного. Пресловутый „индивидуализм“ в такой системе не отрицается и не карается, хотя одновременно утверждается и всеобщее равенство всех индивидуальных индивидов перед законом (но и только — перед ним, перед законом). Посмотришь на Версаль и неизбежными следом за ним кажутся не только универмаг Самаритэн, подобный одеколону, ставшему плотью, но и безобразный Принтем, но и Ле Корбюзье, но и бесконечные футбольные стадионы с царящими на них толпами... И ещё — бесконечно реплицированные Версали и версальчики немецких земель — зримое утверждение власти бережливости и умеренности, — ведь средства нужнее для войны... И ещё петропавловский шпиль, бесплодно-бесплотная попытка: то ли убежать, то ли догнать... И ещё московский Кремль — будущая проекция лагерных вышек.

   Для чего строится на неприступной горе крепость? Может быть, ради защиты (от собственного страха), или в первую очередь — ради вящей наглядности, как эмпирическое доказательство неоспоримого права феодала на «свою» землю и людей?..[3]:288

   И не в том ли неповторимая красота романских церквей, что они (как один!) утверждают таинственную & тайную власть сакрального единства с Невидимым и Непостижимым; гармонию и смирение, тишину, внимание и прощение? — Власть Девы, Младенца и Невинно замученного..., основное достоинство которых состоит в том, что Их Нет.[4]:59 Вечно отсутствующие. А потому сакрально неспособные оспорить бесспорную власть тех, кто всегда вовремя и всегда на месте: здесь и сейчас.

   ...Несомненная красота есть и в грозных, и в страшных постройках, и в преисполненных суетной гордости и жажды славы... Без неё, без этой физиологически дейтсвующей красоты, — они мгновенно утратили бы свою силу и наглядную убедительность, свою способность порождать новые мифы и неиссякающую веру..., прошу прощения, — веру в пред’начертанный закон, порядок и власть. Или, по крайней мере, — во что-то одно из перечисленного... Власть красоты?.. — но... не будем в очередной раз (напрасно) обольщаться. Красота власти, конечно. Два пишем, пять в уме. Главное умалчиваем, как обычно. Значит, просто — красота. Одна. Как перст.

— Остаётся ли она по-прежнему чистой и незапятнанной своими «делами»?
Кто знает, пускай ответит: её отсутствие навряд ли просвет(л)ило умы и сердца...
...а между тем, городские площади столетиями украшены бесконечными вариациями одной и той же статуи или памятника, — в разных формах отвечающего за воссоздание картины ...
одна из памяток [5]

   Итак, не стану зря отпираться: карты брошены на стол.[6] Речь идёт исключительно о силе..., — силе эстетического. Разъять на части и понять источник этой силы невозможно без знания механизмов работы восприятия, — самогó человека как такового (материя „мозга всех людей одинакова“, не так ли?..), и каждого в отдельности (индивидуальный опыт слишком разнообразен, чтобы можно было обладать мало-мальски достоверно обощённым знанием о территории, значении, выразительности и силе воздействия ассоциаций любого символа, знака или его структуры). Невозможно, — так я сказал, — но имел в виду: невозможно в принципе. Причём, касается это не только искусства во всех его традиционных приложениях и формах существа (музыка, архитектура, живопись, поэзия...), но и вообще — всех без исключения сфер человеческой деятельности, — всех способов общения, со’общения и проявления, будь то отдельная личность, несколько людей или социальная группа. Их речь, мимика, жестикуляция, одежда, грим... (список можно продолжать до противоположного берега) — всё находится за пределами возможного... А между тем, городские площади столетиями украшены бесконечными вариациями одной и той же статуи или памятника, — в разных формах отвечающего за воссоздание необходимой картины утилитарного п(р)ошлого — с его героями и авторитетами. Такого же п(р)ошлого, о котором каждый из нас читает ещё в детстве, — отчего-то безо всякого удивления — в школьных учебниках по истории.

   Главная задача художника, подчиняющего себя тому или иному миропорядку, власти, идеологии, мифологии — создать именно такое произведение, в которое можно было бы (хотелось бы) верить,[7] как в свидетельство господствующей или приходящей реальности.

   Признание (господствующей) группой людей той или иной картины мира в качестве подлинной реальности — преподнесённой в определённом наборе визуальных и вербальных символов — как следствие, влечёт за собой потребность осквернять, уничтожать, разрушать или каким-то иным образом стирать из памяти некие конкурирующие, враждебные символы, представляющие ту или иную альтернативную реальность. Какая-нибудь краткая словесная формула, условный жест или графический знак могут с лёгкостью оказаться причиной изысканных мучений и смерти. Общий смысл манипуляций донельзя прост: или признай нашу реальность истинной, или — будешь исключён из неё любым доступным способом, это уж как повезёт... Что же касается художественных произведений или священных текстов, по какой-либо причине выпадающих из легальной картины мира, то они уничтожаются с тем большим остервенением, чем выше их убедительность и сила действия: сиречь, красота.




   Святой Доминик сжигает книги альбигойцев. Святой! ...Книги сжигает... Одну за другой. На костре нерукотворном. Озарён их светом.

Одухотворён громадной важностью своего дела...
...не будем проявлять излишнюю (альбигойскую) недоверчивость, скажем только между прочим, что это мистическое событие случилось удивительно вовремя...
живое свидетельство [8]

   Но чтó же в книгах тех альбигойских?.. — Пустой вопрос. Потому что..., как всегда: не тá картинка в них, не тá реальность, и вообще, решительно всё в них не то! Но прежде всего, не тé у них — авторы. И читатели тоже не тé. — Не захотели они вовремя подчиниться..., склонить голову, преклонить колени... Хоть и предлагали им не раз, по-хорошему предлагали.[9]:563 И по всякому... тоже предлагали. А значит, какие же здесь могут быть сравнения, после всего!..[10]:633 Разве передавала Пресветлая Богоматерь кому-нибудь из этих срамных (господи прости!..) альбигойцев священный розенкранц?[комм. 1] Никакого сравнения со святым Домиником!.., как говорится, они здесь даже и близко не стояли! — Вот он, смиренный, исхудавший, вечно одухотворённый красавец, аскет, герой и добрейшая душа с небесной лилией в руке, в точности такой, каким он и был, без сомнения... — Стóит лишь кинуть благодарный взор на множество его чудесных изображений, почесть прочтением столь же достоверные, сколь и красочные описания его подвигов и будней, — он, единый и единственный, благоговейный и коленопреклоненный, принял святой дар Истинного Розария прямо из рук пресвятой Девы Марии, несомненно, в награду за своё безупречное послушание и пламенные молитвы, чистый любовный огнь души и непреклонность разума, терпение и нетерпимость к врагам истинной веры. Ну..., и всё остальное... — Так что книги те манихейские, они — очевидный излишек, ненужный остаток.[11]:604 Пускай хоть полчаса согреют обретших истину, посветят им. Как и сами их непотребные читатели-писатели, пускай воспылают как следует на божественном алтаре жертвы, аки сияющие свечи света еретического.[комм. 2]

   На чудесном, мастерски отлитом в бронзе рельефе работы Джузеппе Марии Маццы (начало XVIII века) мы благодарно наблюдаем, с каким неземным терпением и кротостью вседобрейший Доминик помогает очистившимся от ереси альбигойцам уничтожать свои богомерзкие книги, дабы впредь диавольской кривдою своею не замутняли они ту единственно верную реальность, которую предрешают единственно верные слова из единственно верных книг.[комм. 3] И стар, и млад, добровольно, пылая стыдом за былые свои заблуждения, приносят и приносят толстые вредные книжки к стопам святого проповедника.[комм. 4] Весело и уютно потрескивает огонёк, так что очередная собачка (и мнится даже, будто благородная борзая) бросила свои неотложные дела, чтобы погреться у праведного камелька и набраться уму-разуму из религиозного дымка.[12]:122 И ангелы на небесах возрадовались, и серафимы с удивительной готовностью воспели гимн божественной красоты: о вечное благодарение тебе, брат Доминик, пастырь заблудших (овец)!

История, в стотысячный раз писанная победителем...
...Вот она здесь, прямо перед нами, обязательная картина мира, зримая, вещественная, красивая: один из важнейших моментов в истории человечества, не так ли? Были книги, были заблуждения, были еретики — и все, нету их!...
живее жизни [13]

   Столь веское, столь зримое доказательство — более не требует никаких доказательств. Отлитое в бронзе, да ещё и так искусно, что глаз не отведёшь, — «а значит, доподлинно истину вам говорю». — Значит, так оно всё и было. Так — и ничуть не иначе. Вот она здесь, прямо перед нами, обязательная картина мира, зримая, вещественная, красивая: один из важнейших моментов в истории человечества, не так ли? Были книги, были заблуждения, были еретики — и все, нету их! Однако...

   ...Искусство, даже когда оно, казалось бы, до предела сервильно..., даже когда оно полностью исчерпывает себя функцией пропаганды, полагания, наглядного утверждения единственно верной реальности..., в том случае, если оно на самом деле — подлинное, высокое искусство, — в любом случае — парадоксально. Настоящее искусство всегда искусственно, оно само себе вещь, — представляя некую отдельную реальность, вполне самостоятельную от жизни.[14] Оно не говорит языком инструкции или плаката, оно не проводит прямых линий и не пускает по торной дороге. Тем самым, ни один барельеф о торжестве правильной картины мира не говорит о мире, но только — о самóм себе. И тем более, когда искусство остаётся на нижнем уровне ремесла или халутры. Если сделано оно не хорошо, если художник попросту отбывал работу ради хлеба насущного, не приподняв головы над самим собой, то ни одна, пускай даже самая громоздкая статуя, — не сможет достигнуть своей исподней, властной цели, лишившись священной способности убеждать ещё в момент рождения. Как не убеждали бесконечные памятники Ильичу, сколько бы революционных кепочек не отливалось в чугуне, бронзе или латуни.

   Так и получается: куда ни поверни, а всё одно: не годится большое искусство для справления малой нужды человеческой.[комм. 5] Если хорошо оно, то живёт своей жизнью как миф, фантазия, видение, сказка — быть может, дополняющая, оттеняющая или одухотворяющая реальность, но никак не подтверждающая или заменяющая её.[15] Художественное переживание всякий раз превозмогает свою утлую задачу, (п)оказываясь отдельным, — и вместо желаемого подавления или растворения личности в материнской жидкости общего мифа — как птица Феникс, оживает индивидуальность из плодородного пепла альбигойских книг.

   Один парадокс тщетности влечёт за собой другой. Наконец, проснувшись, индивидуальность наша продирает и протирает глаза, пытаясь разглядеть сквозь пелену сонного сознания: кáк возможно создать прекрасное произведение на тему глупую, страшную, смехотворную, отталкивающую?.. И тут же, — следующим шагом: а есть ли тогда хотя бы мало-мальски существенные отличия в темах? Не всё ли равно, в конце концов, утверждению какой именно химеры в качестве очередной «подлинной реальности» посвящено художественное произведение? Не подменяет ли собою эстетическое переживание — цель? И даже..., страшно сказать, не становится ли художественное воплощение — само’целью, каким-то волшебным образом огибая... или минуя стороной вечно заострённые штыки (не)земной власти.[комм. 6]

...как быть художнику, осознавшему это? Разом лишившемуся, таким образом, всех прежних тем своего искусства?...
п’роба пера [16]
Даже в бою...,            
даже у мрачной бездны на краю и
даже... в террористическом угаре?

   ...с громкими криками «ура!..», закидывая гранатами окопы воображаемого врага...

   — Как быть художнику, внезапно протёршему глаза и... осознавшему это? Обнаружившему себя посреди этого — увы, очевидного — мира. И разом лишившемуся, таким образом, всех «истинных тем». Может быть, начать сжигать свои собственные произведения, подобно тому как (тоже) Святой Доминик, в своё время сжигал — чужие, неверные книги? Ещё один шаг в сторону праведности? Верности? Веры?..[17]

...или в точности напротив...         
          (как предлагали братья-альбигойцы)...

   Такой художник бесконечно суров к миру с его преступным безразличием к истине и плюрализмом реальностей, суров — и к человеку с его (малой) потребностью в эстетическом переживании.[18]

Прометей, погасивший огонь.[комм. 7]     








A p p e n d i X



... Manneken Pis ...

( oder eine Chronik der Zeiten des heiligen Dominikus von Albiguia )

Wie das Sprichwort sagt, was ist dein Prophet,  
Nun, dann haben Sie den gleichen Glauben...[1]:164
( Michail Savoyarov )


...Architektur kann man kaum als ein rein ästhetisches Gebiet betrachten: zu direkt ist ihre Verbindung zu einer Ideologie, einer Mythologie, zu Macht und dem Gesetz. ...
S ü d l i c h e A n s i c h t v o n V e n e d i g a n d e n F a s s a d e n v o n J u d e c c h i...[19]


A


rchitektur kann man kaum als ein rein ästhetisches Gebiet betrachten: zu direkt ist ihre Verbindung zu einer Ideologie, einer Mythologie, zu Macht und dem Gesetz.

   Niemand weiß, welches Gesetz gerecht, welche Macht legitim ist, wem Privilegien zustehen, und wem — keine Rechte. Aber — führt man sich Festungswerke, graziöse Fontainen, erzählende Kirchenfassaden, ausgesuchte Ornamente, kriegerische Türme, fragile Balkone, breite Treppen, zarte Inkrustationen vor Augen, dann erübrigen sich alle Fragen, man muss sich den Kopf mit den Grundfragen des Seins nicht zerbrechen: alles, was die Weltordnung betrifft, ist unmittelbar zu sehen.

   Der Palazzo Ducale lässt keinen Zweifel: die venezianische Lebensart, die venezianischen sozialen und politischen Systeme sind die besten —, klar, klug, aufmerksam, bescheiden und zugleich pragmatisch und an einem irrationalen Schönheitsideal orientiert. Ein System, in dem Individualismus weder verneint noch bestraft wird, wenn auch die Allgleichheit vor dem Gesetz (aber — nur vor dem Gesetz) postuliert wird. Und schaut man auf Versailles — so sieht man gleich das Kaufhaus Samaritaine kommen, das einem Fleisch gewordenen Parfüm gleicht, und auch die weitere unausweichliche Entwicklung, zum hässlichen Printemps, zu Le Corbusier, zu Fussballstadien… Und die deutschen Versailles‘, die nicht die Macht des Verschwendens, sondern die Macht des Sparens verkörpern (wozu wird gespart?.. Für ein Hoforchester oder eine Armee?). — Und der Kreml, eine Projektion von Lagerwachttürmen.

   Wozu wird auf einem Berg eine Burg gebaut? Zur Verteidigung oder eher der Anschaulichkeit wegen, als offensichtlicher Beweis eines Feudalrechts auf Erde und Menschen? Und liegt nicht die unnachahmliche Schönheit von romanischen Kirchen darin, dass sie anschaulich die geheimnisvolle Einheit mit dem Unsichtbaren und Unbegreiflichen postulieren, Harmonie, Demut und Stille, Aufmerksamkeit und Vergebung? Die Macht einer Jungfrau, eines Kindes und eines unschuldig Gemarterten?

   ...Es gibt eine Schönheit auch in furchterregenden Bauwerken, und auch in solchen, die mit Eitelkeit und Ruhmsucht zu tun haben... Ohne Schönheit würden sie sofort ihre Kraft verlieren, ihre Überzeugungskraft, ihre direkte Verbindung mit einem Mythos, mit dem Glauben an Gesetz, Ordnung und Macht. Ob diese Schönheit unbefleckt bleiben kann?

Wer weiß —, aber ihre Abwesenheit hätte kaum zu einer Aufklärung des Verstandes und der Seele beigetragen.
...Die Aufgabe eines Künstlers im Dienste einer Weltordnung, Mythologie, Ideologie, Macht ist, ein solches Werk zu schaffen, das in seiner Glaubwürdigkeit und Wirkung die ein oder andere Realität bezeugt...
Memo oder Denkmal

   Wir reden also über die Kraft des Ästhetischen. Die Quelle dieser Kraft zu finden, sie zu analysieren, ist ohne das Wissen über die Wahrnehmung unmöglich: menschliche Wahrnehmung allgemein (das Gehirn ist bei allen Menschen gleich gebildet) und die Wahrnehmung jedes Einzelnen (eine individuelle Erfahrung ist zu eigen, isoliert, um zu einem verallgemeinerten Wissen über Ausdruck, Bedeutung, Wirkung, Assoziationsfeld eines Symbols, eines Zeichens, einer Struktur führen zu können). D. h. so ein Wissen ist schlicht unmöglich. Und das betrifft nicht nur die Kunst in all ihren Formen, sondern auch die Formen des Sich-Benehmens und Kommunizierens: Reden, Gestikulation, Mimik, Kleidung, Aussehen... Auch die Vergangenheit wird durch anschauliche, unmittelbar wirkende Kunstwerke moderiert (konstruiert) wie die Denkmäler auf Straßen und Plätzen, die die Helden aus den Geschichtsbüchern darstellen.

   Die Aufgabe eines Künstlers im Dienste einer Weltordnung, Mythologie, Ideologie, Macht ist, ein solches Werk zu schaffen, das in seiner Glaubwürdigkeit und Wirkung die ein oder andere Realität bezeugt. Und wenn eine Gruppe ein bestimmtes Weltbild für die Realität schlechthin erklärt, werden zwangsläufig die Symbole, die für eine Alternative stehen, der Vernichtung bestimmt. Eine verbale Formel, ein Zeichen, eine Geste kann Ursache eines qualvollen Todes werden. ...Akzeptiere unsere Realität als die einzig wahre, sonst... Und je überzeugender die störenden Kunstwerke sind — d. h. je schöner — umso beflissener und brutaler werden sie vernichtet.




   Der Heilige Dominikus verbrennt Bücher von Albigensern. Ein Heiliger, der Bücher verbrennt! Hell beleuchtet.

...So viele Bilder, so viele Texte bezeugen — genau so war er, und seine Treue und sein Gebet, seine reine Liebe und alles Andere haben ihm den verdienten Schatz gebracht, direkt aus ihren zarten Händen...
genaue Tatsache

   Nein, es spiegelt sich nicht die richtige Realität in den verdammten Albi-Büchern wieder, ganz offensichtlich. Hat vielleicht ein Albigenser den heiligen Rosenkranz aus den Händen der Mutter Gottes bekommen? Nein, der Heilige Dominikus hat ihn bekommen, der schmale, demütige, geistvolle Asket, so schön, so gutherzig, mit einer Lilie in der Hand. So viele Bilder, so viele Texte bezeugen — genau so war er, und seine Treue und sein Gebet, seine reine Liebe und alles Andere haben ihm den verdienten Schatz gebracht, direkt aus ihren zarten Händen. Also weg mit den trügerischen Manichäer-Büchern, sie sollen der Gemeinde der Gerechten wenigstens mit Wärme und etwas Licht dienen. Und ebenso diejenigen, die sie geschrieben haben.

   Auf dem bronzenen Relief — einem Meisterwerk von Giuseppe Maria Mazza (1653-1741) — sehen wir deutlich, mit welch frommer Geduld der gütige Dominikus den ehemaligen Häretikern hilft sich von den falschen Büchern zu befreien, damit sie mit ihrem verzerrten Realitäts-Modell nicht das neue, reine und wahre Weltbild stören, das Bild, das man mit den richtigen Worten in den richtigen Büchern beschrieben hat! Jung und Alt kommen sie freiwillig, sich für die alten Fehler schämend, und bringen immer neue böse, dicke Bücher; die Flammen spielen fröhlich und sogar ein nettes Windhündchen ist gekommen um sich zu wärmen. Man kann auch sehen, wie sich die Engel im Himmel freuen: Wir danken dir, oh Dominikus, du guter Hirte!

Gewinner schreiben eine Geschichte...

   ...Wenn schon in Bronze gegossen, und so wunderbar kunstvoll, so bleibt kein Zweifel: genau so war es. Ein wichtiger Moment in der Geschichte der Menschheit. Es gab einmal böse Bücher, falsche Gedanken, Häretiker — aber jetzt ist es vorbei, sie sind weg! ...jedoch...

   Die Kunst, auch wenn sie scheinbar nur als Propaganda gedacht ist, als Manifestation einer richtigen Realität, wird, falls sie dabei doch noch eine hohe Kunst ist, zu einem Paradoxon.

   Wurde sie nicht gut gemacht, so verfehlt sie ihr Ziel: sie überzeugt nicht. Egal wie viel Revolutionsmützen man in Bronze gegossen hat, die Lenin-Denkmäler überzeugen nicht. Wurde sie aber gut gemacht, so beginnt sie mit ihrem eigenem Leben zu leben, als Mythos, Fantasie, Märchen, die eine Realität berühren, schattieren, umreißen, beseelen (begeistern!) — aber sie nicht ersetzen! Das ästhetische Erleben wird autonom, und das Individuelle wacht erst auf — anstatt sich in einem gemeinsamen Mythos aufzulösen. Dem ersten Paradoxon folgt das nächste: aufgewacht, reibt sich unsere Individualität immer wieder die Augen: wie ist ein schönes Werk zu einem hässlichen, dummen, schrecklichen, widerlichen, lächerlichen Thema möglich?

...Как быть художнику, осознавшему это? Разом лишившемуся таким образом всех тем?...
Feder’test

  &emspUnd der nächste Schritt: gibt es denn überhaupt wesentliche Unterschiede in den Themen? Ist es nicht egal, welche Chimäre uns als eine wahre Realität postuliert werden soll? Ist also nicht das ästhetische Erleben schließlich ein Selbstzweck?

— Auch im Krieg,            
auch am Rande des Abgrunds?

   Was aber bleibt einem Künstler, der dies verstanden hat? Sind ihm somit alle Themen auf einmal verloren? Soll er seine eigenen Werke verbrennen, wie Dominikus diese Bücher?

   Dieser Künstler wird streng zu der Welt sein mit ihrer Gleichgültigkeit zur Wahrheit und ihrem Realitäts-Pluralismus. Genauso streng ist er auch zu dem Menschen und seinem Bedürfnis an ästhetischem Erleben.

Ein Feuer löschender Prometheus.     






Пѣпѣл ком’мѣнтариѣв

...один из вариантов сна матери святого Доминика в ночь перед рождением сына...
пёс господень
(апокриф) [20]

  1. Согласно канонически утверждённым легендам Католической Церкви, в 1214 году (в самый разгар крестовых походов против альбигойцев), колыхающаяся в воздухе Дева Мария явилась лично святому Доминику, тогда ещё не святому, но уже весьма влиятельному монаху-проповеднику (чтобы не сказать: чиновнику) из свиты епископа Диего де Асеведа, — чтобы собственноручно вручить ему единственно верный, одобренный высшей цензурой Розарий — своеобразный джетльментский набор для католической молитвы на чётках. Не будем проявлять излишнюю (альбигойскую) недоверчивость, скажем только между прочим, что это мистическое событие случилось удивительно вовремя (по результатам очередного крестового похода, чтобы подтвердить его неземную правильность & праведность, а также достойным образом увенчать рождение нового монашеского «ордена проповедников»). — К слову сказать, это далеко... не единственный сюжет из числа доминиканских анекдотов, излюбленных & избранных. Ещё один ранний апокриф расказывает о тёмном происхождении оффициального герба ордена доминиканцев — бегущей собаки с пылающим факелом в зубах. — Как свидетельствуют биографы и очевидцы, она появилась напрямую из того дивного сна, который ангелы господни показали матери (будущего святого) Доминика в ночь накануне рождения сына. Гончий пёс с горящим фекалом в зубах спешил к ней с благою вестью о грядущем ея сыне & его велiкой судьбе. Но скромно умалчивая о прочих пикантных подробностях (о сожжении книг — ни слова!).. — Не обошлось, впрочем, и без прекрасно’душной игры слов, скромно, но со вкусом обрамляющей название (будущего) монашеского ордена совершенно в духе равноапостольного Альфонса. Доминиканцы или, созвучно по-латински, «Domini-Canes» — в переводе не что иное, как псы Господни (или, говоря точнее, привратные собаки папы Римского). Теперь, зная историю вопроса, совсем не трудно себе представить: в какую сторону так спешит горé сей божий пёс с факелом в отверстой пасти. Скорее всего, поджигать очередное кострище, набитое отборной еретической человечиной (предварительно превращённой солдатами папы в прекрасную еретическую отбивную). — А может быть, тёмное пламя этого факела призвано испепелить очередные зловредные манускрипты альбигойцев?.. Не иначе, перед нами явил свой лик ещё один предок известного г-на Данко с горящим сердцем в зубах. Разве только..., принявший обличье монашествующей собаки. — Оставим. Я заканчиваю. И без меня уже картина прозрачно ясна, всё в точности как сказано в первоисточнике у самих братьев-альбигойцев: l’escurs esclarzig!..
  2. Прошу к столу: здесь нет ни малейшего преувеличения, равно как и строкою ниже. Цветущий рай альбигойской цивилизации, богатая земля древнего Арагона и, несомненно, желанная добыча для праведников (обещанная папой), была превращена крестовыми походами в выжженную территорию, по которой бродили чудом уцелевшие нищие. Довольно и одного того, что один из несомненных культурных центров Европы до сих пор не восстановил своего былого значения, так и оставшись южным захолустьем выродившейся страны, когда-то называвшей себя Францией. По сообщению некоего современника событий, война эта не слишком соответствовала современным конвенциям и международно принятым нормам. Кажется, особенно трогательная картина сопутствовала взятию небольшой крепости Безье (всего в двенадцати километрах от средиземноморского побережья), далеко не самой еретической в Окситании. Говорят, что еретиков-катаров в городе насчитывалось не более трёхсот, маленькая секта, включавшая в себя два-три процента от безьянского населения. Когда один из «полевых командиров» войска Христова задал вопрос папскому легату Арнольду Амальрику, как отличить истинных католиков от еретиков, чтобы сохранить жизнь правоверным, тот небрежно ответил «Caedite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius». — «Убивайте всех! Господь сам отличит своих!» По итогам удачного штурма, тот же легат сообщал в письме папе Иннокентию III от августа 1209 года: «...пока бароны <военачальники> совещались, к каким бы приёмам прибегнуть, чтобы позволить выйти из города католикам, — слуги и другие люди низкого звания, причём, некоторые даже без оружия, не ожидая приказов вождей, сами напали на город. К нашему изумлению, с криками „к оружию, к оружию!“, за два или три часа они пересекли ров, перелезли через стены, и Безье был взят. Они не пощадили никого, всех предали мечу, почти двадцать тысяч человек, вне всякой связи с верой, рангом, полом или возрастом. После этой большой резни целый город был разграблен и сожжён. Так чудесным образом осуществилась божья месть...» — Что тут скажешь? Иной раз, история божественного промысла обладает более чем суровым характером оголённой наглядности. Одно лишь слегка омрачает общее впечатление: папский крестовый поход с удивительной точностью воспроизвёл на практике главный постулат альбигойской веры: земля оказалась удивительно похожей на урочище Дьявола, а разница между добром и злом окончательно утерялась в складках борьбы за очищение поверхности земли от ереси. L’escurs esclarzig, дорогой папа. — Воистину esclarzig!..
  3. Святой Доминик, сжигающий книги альбигойцев — один из шести отлитых в бронзе барельефов (два триптиха, левый и правый), представляющих важнейшие картины из жития святого. Все эти работы, до мозга костей академические, — созданы в 1722 году Джузеппе Мария Маццой (не путать с мацóй) и находятся доныне в Капелле Св.Доминика доминиканского же храма Св.Джованни и Паоло в Венеции. — ...а что ещё можно добавить? (как спросил в конце своего комментария автор статьи, поступивший более чем уместно). — Пожалуй, напоследок остаётся только восхититься, как спустя недобрых пятьсот лет, когда не только костры, но и сами альбигойцы были уже прочно зарыты и забыты, — жирные генералы армии победителя продолжали праздновать (не свою) красивую победу, превратив её в очередную сказку для черни. В чёрной бронзе. — И снова никуда не деться от прекрасного как мир l’escurs esclarzig!..
  4. Если внимательно вглядеться в лица на отменно-прекрасном барельефе Джузеппе Марии Маццы, становятся зримо видимыми те вековечные способы, которыми служащие художники, действуя друг за другом, рука в руку, нога в ногу, шаг за шагом ретуширует реальность вплоть до полного превращения её в чистую (как слеза младенца) ложь... или отдельную реальность. На переднем плане справа — старый (очевидно, матёрый) альбигоец, одетый в римскую тогу (или женскую ночную рубашку, по выбору реципиента). Бывший еретик, осознавший свою былую ошибку перед небом и землёй. Он посрамлён, но приносит толстую книгу ложного вероучения с очевидным достоинством. На лице его мы не видим ни синяков, ни выбитого глаза, ни малейших следов побоев, ни сожжёного дома, ни отобранной земли, ни убитых дочерей и сынов. Очевидно, что безоговорочная победа истинной веры произошла где-то на полях будущей Сорбонны во время равного и честного богословского диспута. Признав своё поражение, он приносит альбигойский талмуд к победившему его проповеднику. Тот с достоинством принимает свою победу как должное, впрочем, не приближаясь к бывшему еретику, не удостаивая его даже взгляда и сохраняя непреодолимую дистанцию духовного превосходства: земля и небо. — Нет, я ни единым словом не спрашиваю: могло ли такое быть в действительности. Подобный вопрос кажется мне слишком эксцентричным (чтобы не сказать придурковатым)... даже для этих страниц. — Существует ещё одна (доминиканская) легенда о «чуде» «Святого» Доминика и альбигойских книгах, — легенда, иллюстрирование которой, по-видимому, не входило в (творческие) планы Джузеппе Маццы (хотя до сих пор существуют картины и фрески других авторов на эту тему). Согласно «реальной» истории, описанной многими «беспристрастными» очевидцами, снисходительность монаха-проповедника в отношении поверженных врагов христовых поистине не имела границ. Чтобы показать уцелевшему населению, до какой степени правильной мерой был крестовый поход, Доминик решил устроить публичный божий суд, во время которого его собственные сочинения и прóклятые книги катаров бросали в огонь по очереди. Разумеется, пламя пощадило только святые тексты Доминика, но «зато» полностью пожрало всю альбигойскую ересь, страницы которой (замечу в скобках) не были предварительно пропитаны специальным раствором или просто намочены святой водой. Присутствовали ли при этом цирковом акте сами катары или их изображали переодетые монахи-статисты, художественная история скромно умалчивает. Точнее говоря, на этот счёт имеются разные мнения, в зависимости от времени и источника. Несомненно одно, вне всякого присутствия или отсутствия, над всеми папскими потугами с той поры незримо витал маленький призрак отбивной котлеты в форме альбигойского l’escurs esclarzig!..
  5. — Пожалуй, штыки для таких целей всё-таки понадёжнее будут, хоть на них и «не очень удобно сидеть». И всё же, одного только не учитывают записные любители надпочвенной власти, которая всегда сегодня, здесь и сейчас: как ни пыжься человек, как ни надувайся, как ни вставай на цыпочки, трибуны или пьедесталы, а всё одно — выше головы не подпрыгнешь, богом не сделаешься. При любом сюжете собственная задница догонит и всё расставит по местам, как единственный настоящий пьедестал в натуре натур, данный каждому ровно на тот срок, сколько ему дымить на земле: от забора до заката. — Вот оно, настоящее безыскусное мерило инстинкта власти, эталон которого хранится в пробирной палатке... у каждого смертного. Рядом с бессмертной альбигойской формулой мира: l’escurs esclarzig!..
  6. Следуя по пути безошибочного первобытного инстинкта, все участники альбигойского крестового похода (1209-1229-2019), легаты и нунции, оборванцы и бароны, благообразный святейший чиновник Доминик, его римский папа и множество испанских мам, сыновей и дочерей..., — наконец, все их наследники (включая двуединого автора этой страницы) непроизвольно повторили древнейший ритуал приматов. — Что, первым делом, должен совершить торжествующий победитель, поправший «злейшего противника»?.. Разумеется, для него не существует такого вопроса: всё, что было ранее «нельзя», здесь и сейчас — не только позволено, но и обязательно. А потому он и поступает по главному примату закона примата: для начала, он насилует (убивает) жену и дочерей побеждённого, обращает в рабов его детей, грабит и сжигает его дом, присваивает себе земли и власть, но прежде всего, он рассекает его грудь и, как высший пункт победы, съедает сердце врага, чтобы присвоить себе его жизненную силу вместе с духом и прирасти за счёт поверженных. — Уничтожив, таким образом, скверну альбигойцев и превратив их страну в выжженную землю, правоверные католики, тем самым, не только полностью подтвердили альбигойскую доктрину царства земного зла, но и сами — удивительно наглядным образом — переродились, окончательно сделавшись альбигойцами, катарами, манихеями под властью папы. Разве только с одним малым отличием: теперь они были не прежней «узкой сектой еретиков» в рамках Альби (Арагона и Окситании), но поднимай выше(!) — католической (в идеале: всемирной, вселенской) конфессией, постепенно распространяясь и заражая поглощённой ими ересью — все остальные религии (начиная от ветхозаветной, вестимо и кончая теми, о которых «или плохо, или никак»). — И вот, что мы видим!..., уже сам летописец, умилённо живописуя сожжение альбигойских книг святым Псом Господним, внезапно воспрошает с едва уловимым акцентом: «...не всё ли равно, утверждению какой именно химеры в качестве подлинной реальности посвящено художественное произведение? Не оказывается ли, в конце концов, эстетическое переживание самоцелью?..» — Здравствуй и снова здравствуй, брат мой, вѣчный альбигоец: l’escurs esclarzig!..
  7. «Прометей, погасивший огонь» — в точности такое название дал своей прекрасной статье — её автор, имя которого я хотел бы сегодня скромно утаить. Редчайший случай, между прочим, если учесть, что этот автор, как правило, вовсе не даёт своим статьям никаких заголовков, оставляя дело их генерации (и дегенерации) — равно про мою душу. И тем ценнее показался для меня этот неожиданный опыт полного проникновения, почти прорыва в существо обсуждаемого & о(б)суждённого предмета: «Прометей, погасивший огонь», — по существу, то же самое, что l’escurs esclarzig, один из поэтических триумфов и скрытых символов альбигойства, не говоря о полусотне других, не менее ценных связанных и связных ассоциаций. — Очень высоко оценив яркость и (почти) мистическую точность заголовка, тем не менее, я (своей волей) решил — похоронить его втуне, точнее говоря, оставить в финале авторского текста, где он и находился изначально. Причина такого решения была ничуть не менее ярка и точна, чем сам заголовок. И автор без колебаний согласился с моим аргументированным предложением: не ставить концовку в качестве шапки. Но как следствие, сам собой возник ещё один, следующий вопрос: какое же название теперь поставить на пустующее место в начале страницы..., вместо означенного Прометея? — После недолгого и не слишком мучительного размышления, я пришёл к однозначному выводу: заменить столь яркий и точный авторский заголовок решительно нéчем. Вариантов нет. «Прометей, погасивший пламя» поистине незаменим. — Вóт, значит, по какой причине мне пришлось поставить в начале этой страницы — говоря по сути — тавтологический повтор или, проще говоря, полный синоним прежнего названия. — Надеюсь, этим своим комментарием я всё прояснил окончательно и вопросов больше не осталось. Во всяком случае, на сегодня мой репертуар исчерпан: dixi..., или l’escurs esclarzig!..



Зола ис’сточников

...игра пропорций и направлений создаётся движением арок и прорезей...
и его место...[21]

  1. 1,0 1,1 Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки, 2017 г.
  2. Иллюстрация — Вид на южные фасады Венецианской набережной с северного берега острова Джудекка. Белая архитектура напротив джудекских фасадов адского синьора Палладио, в основном, работы Сансовино, а мерцающий Дворец дожей — Календарио.
  3. В.И.Ленин, «Материализм и эмпириокритицизм» (Критические заметки об одной реакционной философии). — Мосва: Политиздат, 1989 г.
  4. Юр.Ханон. «Альфонс, которого не было» (издание первое, «недо’работанное»). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 2013 г. — 544 стр.
  5. ИллюстрацияВенеция. Памятник (памятка) бандиту Коллеоне возле школы Сан Марко. Бр.Йоффе, 17 окр 219, — специально для статьи «Пространство времени»... (или Брюкнер в Венеции)...
  6. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука, Ленингадское отделение, 1977—1979 гг. Том 5. Евгений Онегин (глава четвёртая). Драматические произведения. — 1978 г.
  7. Ф.Ёдор Тютчев. Лирика. В двух томах, том первый (Умом Россию не понять). Серия «Литературные памятники». — Мосва: Наука, 1966 г.
  8. ИллюстрацияВенеция. Капелла Св.Доминика доминиканского храма Св.Джованни и Паоло. Джузеппе Мария Мацца. Святой Доминик, сжигающий книги альбигойцев (правый барельеф правого триптиха), 1722 г.
  9. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус. «Два Процесса» или книга без права переписки. — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. — изд.первое, 568 стр.
  10. Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (якобы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010. — 682 стр.
  11. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 213 г.
  12. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г.
  13. ИллюстрацияВенеция. Капелла доминиканского храма Св.Джованни и Паоло. Святой Доминик, сжигающий книги альбигойцев (фрагмент правого барельефа правого триптиха работы Джузеппе Мария Мацца), 1722 г. — Фото: Борис Йоффе, 28 но 219.
  14. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г.
  15. Boris Yoffe. «Musikalischer Sinn». — Hofheim, 2012.
  16. ИллюстрацияЮр.Ханон. Окончание первой (второй) книги Михаила Савоярова и о нём: «Внук Короля» (с’казка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. 26 мрт 219, на фотографии последний экземпляр, передняя часть книжного блока без обложки.
  17. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016 г.
  18. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г.
  19. Abbildung — Blick auf die Südinsel Giudecca vom Glockenturm des Markusdoms (Venedig), 15. Mai 2011, Canale della Giudecca (Canale Vigano) & un’isola «Spina Lunga».
  20. Иллюстрация — фотография-апокриф из (досто)славного града Карлсруэ: герр Бр.Йоффепёс с ним). Мар 2019 года (по прямому заказу подателя сего). — Ashya (f), batardische chien d’Yoffe.
  21. Иллюстрация — фотография из храма богини Унитас (С-Петербург, В.О.), спустя минуту после посещения Виктором Екимовским. Юр.Ханон, июнь 2010 г.



Прах литѣратуры  (ѣрѣтической)

Ханóграф: Портал
NFN.png

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png



См. тако же

Ханóграф : Портал
B.Yoffe.png

Ханóграф: Портал
EE.png




← см. на зад



Red copyright.png  Все права сохранены.   Red copyright.png  Auteurs : Бр.Йоффе&Юр.Ханон.   Red copyright.png  All rights reserved.

* * * эту статью могут редактировать или исправлять только авторы.

— Некоторые желающие сделать замечание,
могут послать его в ту даль или немного ближе.



* * * материал сработан специально для Хано́графа,
публикуется впервые
, окончательно и бес...поворотно,
перевод с венетского на рурский — Boris Yoffe,
перевод с русс’кого на русс’кий — как всегда,
чистовой текст, редактура и оформление опять: Юр.Хано́н.



«s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n»