Воспоминания задним числом (Виктор Екимовский)

Материал из Ханограф
Версия от 16:07, 7 сентября 2019; CanoniC (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к: навигация, поиск
« Воспомина(не)я — Задним Числом »    
       ( с по личной ре-цензией )
авторы :  проф.Екимовский&пр.Ханон
« Воспоминания задним числом » «Скрябин как лицо» Виктора Екимовского

Ханóграф : Портал
ES.png


Содержание



Виктор Екимовский

« ре-цензия ре-цензии Задним Числом » [комм. 1]
( п е р в о е  р у з с к о е  п и с ь м о ) [комм. 2]

...я открыт всему дурному  
на века и на года...[1]:312
( М.Н.Савояров )

...фотография при первой встрече, спустя почти год после «рецензии задним числом»...
Виктор Екимовский(2010) [2]

Д

орогой Юрий , [комм. 3]

    Много, слишком много мыслей Вы во мне возбудили своей книгой.[3] Поначалу я реагировал постранично, вступал в диалог или контр-диалог, с ES и, естественно с курсивным ЮХ. Но, прочитав книгу до конца внимательно (а по-другому с ней было нельзя, конечно) влез в ваши шкуры и почувствовал определённый негатив (конечно, для себя, любимого). Чтобы объяснить это ощущение, понадобится, наверно, оборотная книга с большим количеством страниц,[4] но сейчас (может, после всего?) [комм. 4] ограничусь малым. Думаю, получится «Сумбур вместо музыки»,[5] не без эмоциональных оценок,[комм. 5] но и не как медицинский факт.
    Сразу распределю на три взгляда :

Сати,
Ханон,
Екимовский. [комм. 6]


Сати

...ну... что тут лишнего разговаривать: фигура харизматическая. Уникальная. Большая, Великая. И так далее...
фигура харизматическая(1922) [6]


    Здесь и говорить нечего: фигура харизматическая. Уникальная. Большая, Великая. И так далее.[комм. 7] Спасибо Вам, теперь мы узнали его литературное творчество – фантастическое (и это объективно): <рядом с которым> Козьма Прутков, Хармс, Маяковский, Тэффи – ходят в коротких штанишках. Хотя, pardon, был ведь и Джойс с «Улиссом» и, особенно, с «Финнеганом».[4]:350 Это языковые шалости – замечательные, юмористические, саркастические – чего стóит, к примеру, «бычья шея» [7]:186 или «маленький Равель» (149 см.),[7]:188 даже крошечный. [комм. 8] Кланяюсь Вам за всё это – изыски его писем, и переводы, и публикацию. [комм. 9]

    Возможно, если бы Вы опубликовали все письма Сати и все его статейки и статьи отдельно – Ваше издание стало бы бестселлером в музыковедении. [комм. 10] Сати как лицо.[комм. 11]

    Но Сати, к сожалению, был ещё и композитором, «композитором музыки».[7]:294 И вот тут возникают проблемы – «гений он, или нет ещё»... У каждого есть свои пристрастия – тот любит Брамса, этот любит Булеза, а я, например, люблю Сибелиуса (не знаю почему, но третья часть 4-й симфонии, которую автор завещал исполнить на своих похоронах, меня трогает и я боюсь её слушать).[комм. 12] Музыкальное творчество «композитора музыки» отнюдь не однозначно – двухтомник фортепианной музыки Peters’а у меня имеется, а других сочинений типа «Парада» я не знаю (только легенды). Тем не менее, у меня сложилось впечатление, что Сати как Кейдж – разбрасывал идеи (великие, провидческие),[комм. 13] но ничего по-настоящему гениального сам не сделал. [комм. 14]

    Можно сколь угодно называть «задницами» того, с бычьей шеей или другого, с наполеоновским ростом, но у них состоялись Великие Творения (...Пеллеас,[8] ...Дафнис...),[комм. 15] и при этом не важно, что импрессионизм выдумал вечно нищенствующий с пропитой физиономией желчный и язвительный старикан по имени Эрик-Альфред-Лесли.[комм. 16] Ну выдумал и выдумал.[комм. 17] Кейдж тоже много навыдумывал (4’33”, подготовленный рояль, хэппенинги и т.п.), но разработали, довели до качества и количества его находки другие (кишка у первооткрывателя была тонка). [комм. 18] Также и другие пощёчины — дада, неоклассика, полистилистика, меблировка, минимализм и т.п. – замечательные, колоссальные прозрения, а где Настоящий Результат?.. Опять спёрли, украли, другие задницы типа Дариюсов и Франсисов... Для чего работал? Для чего жил? — вечное нытьё и ругательства, вечное попрошайничество и скабрезность... Да и друзей то у него не было — внешне куртуазность, а по сути всех обсирал.[комм. 19] «Знаете, как собака бьющую руку лижет?..» [комм. 20] (В.Маяковский).[9]

    Короче: как композитор Сати не получился на астральном уровне,[комм. 21] но как личность — состоялся, и он Вам, Юрий, безумно близок.

Далее перехожу — к Вам.


Ханон

...Вы – каноник. У Вас – доктрина. Без тени иронии, абсолютно честно и искренне, я безмерно уважаю и ценю людей, имеющих свои установки, и чем они безумнее, тем более привлекательны и интересны...
ещё одна фигура(2008) [10]


    Ваша позиция предельно ясна: Get out!!!(Пошли вы все!..) [комм. 22]

    Вы — каноник. У Вас — доктрина. Без тени иронии, абсолютно честно и искренне, я безмерно уважаю и ценю людей, имеющих свои установки, и чем они безумнее, тем более привлекательны и интересны. Ну так поделитесь же ими!..., не будьте Симеоном-столпником, годами прозябающим на одной ноге со скрытыми в костяной части тела гениальными мыслями и идеями.[комм. 23] В самом деле, ну не плевать ли Вам на их нормативное «общество»,[комм. 24] которое вечно исторгает из себя глупости и гадости..., — разве здесь могут быть какие-то сравнения: кому нужны Ваши «дерениковичи» и Лу-и Ла-Луа?..[комм. 25] Стоит ли обижаться на очередное Гуано (Сати), на Керубини (Берлиоз), на Пейко (Екимовский) или на Тищенко & К° (Ханон). Они же примитив, сплошное terre a terre (как говорил Ваш же Скрябин) — ну их всех в болото! Ан нет, Вы решили по-другому: раз так, то и музыку туда же. Уберу её подальше, за семь печатей и пусть они это переживают, что лишились уникального композитора.[комм. 26] (Кстати, не получилось!.. — и для Вашей музыки наступило заднее число — Вы неосмотрительно выплеснули когда-то в этот бренный мир свой CD,[комм. 27] и кустами-огородами он всё же пробрался куда-то)... Тоже, к слову сказать, неплохая иллюстрация к предыдущему пункту марлезонского балета.[11]

    Ну и хрен бы с ней, с музыкой-то <так решил Ханон>, она ж — только средство.[комм. 28] Займусь другим... — И занялся.[комм. 29] И сделал книгу «Скрябин как лицо». Над которой витает эпиграф Гессе: «Только для сумасшедших». В литературе, а тем более в музыковедении, уже давно ничего толком не придумывалось. А вот поди ж ты, нашёлся некто Ханон, взял да и написал про Скрябина, да так, что и не знаешь, на какую полку положить сей труд – подобного слыхом не слыхивали и видом не видывали... Поставил, шельмец, в тупик: «био» — не био; то ли один, то ли двое; то ли XIX век на дворе, то ли XX... и ещё много других «то ли». [комм. 30] — Но вот, прошло ещё времечко, и пришла идея другой книги. Про Сати, значит...[комм. 31] Тут вообще всё завязано морским узлом. Это ж надо такое придумать — дву’авторство! Вот это ход!.. Нашёл «себе подобного», настоящее Wahlverwandtschaften... по Гёте!..[12] Единичная идея. Браво-во!..[7]:560 Значит, в слово’писании ещё найти что-то можно, а в музыко’писании (это уже мой вопрос) — нет?..[комм. 32] Что, музыка не заслужила дальнейших попыток поисков? Кишка тонка??? [комм. 33]

    А может, гораздо проще? То, чем мы все маялись в 1990-х — как писать музыку, когда всё уже написано — и ваши пост’модернистские опусы и консерватóрские скандалы оказались не более чем примитивным тупиком?..[комм. 34] (простите за невольную дерзость, но все мы думали об идее продолжения НОВОЙ музыки)...[комм. 35] Куда проще взять и уйти, не находя решения. Уйти в литературу, живопись, в оранжерею (наверно, уже хамлю, но не обижайтесь, я примитивно предполагаю). — Дайте, дайте посмотреть хоть одну партитуру,[комм. 36] после всего.[7]:633 — Куда Вы пошли, если пошли?.. Мы же одной крови, по Киплингу...[13]

    И ещё: уйти — всё-таки легче, чем остаться. В жизни — не знаю, может это и сила, но в музыке — точно, слабость. Кстати: и Скрябин, и Сати так и не ушли...[комм. 37]

— И теперь чуть-чуть, извините, третий персонаж.


Екимовский

...фотография при первой встрече, спустя почти год после «рецензии задним числом»...
и ещё одна фигура(2010) [2]


    Так, видите ли, совпало, что в следующем году Ассоциации Современной Музыки стукнет два десятка лет, а я её председатель (после Денисова, ушедшего в 1996).[4]:322 Данная очередная «Шестёрка» почему-то задержалась на этом свете, и вот теперь к её юбилею замыслился большой концертный «Парад». — Проще говоря, положение таково: я, как и другие её члены, должен выступить с новым сочинением, для чего, собственно, и нахожусь сейчас в Рузе с самыми благими (творческими) намерениями.

    Так, видите ли, совпало, что после Вашей книги я не могу сосредоточиться на этой никчёмной работе по написанию чёрненьких кругленьких значков на пятичленном стане. Вы и Сати выбили меня из колеи (радуйтесь!)..[комм. 38] — Причём, вовсе не тем выбили, что я по-серьёзному восприял Ваш необычный проект (Ваша книга — произведение, сочинение, композиция), а тем, что Талантливые, Большие, Самостоятельные люди творчества не реализовали своих уникальных потенций и ушли (постепенно или сразу — не суть важно) от общества, не заметив, что в нём иногда присутствуют и ЛИЦА, пускай и не инвалидные, но всё-таки воспринимающие.[комм. 39]

    И ещё так, видите ли, совпало, что именно в это время Владимир Мартынов презентовал мне свою новую книгу «Зона opus-posth или новая реальность», в которой он камня на камне не оставляет в философском осмыслении сегодняшнего, в настоящем времени, места музыкального творчества (а музыка для меня — самое главное, всё остальное от лукавого). Я по пальцам могу пересчитать, кого заинтересует его позиция — «эпоха композиторов заканчивается» — и подозреваю, Вы будете одним из этих пальцев. Ваша позиция Ухода срезонирует с этими размышлениями: серьёзными и убедительными.[комм. 40]

    «Властную мысль свою скажи», — как говаривал Ницше. — Властную музыкальную мысль скажи»,... — добавлю. И тут Вы правы, пожалуй, и Мартынов тоже прав — её уже нет...[комм. 41]

    Раньше в метро на одних дверях писали «выход», а на других «нет выхода». Увидев такую странную дилемму, психологи настояли изменить вторую надпись, — теперь вместо неё пишут «нет прохода». Не попали ли Вы (Мы) в ту же гипнотическую ловушку, отрицательно воздействующую на людей — «нет выхода»? Честно говоря, последние годы этот кровавый лейбл висит надо мной дамокловым мечом – всеми силами я пытаюсь уползти из-под него, но из прежде стремительной лани постепенно превращаюсь в двухсотлетнюю черепаху.

    Конечно, я снова о ней, о музыке. Она — дерево, ствол, хотя на нём имеются и ветки, и сучки, и листочки (по Вашему — отцы, дети, грибочки, ягодка, ягодицы...)

   В своё время я спокойно проглатывал суждения умных критиков,[комм. 42] которые меня ничуть не терзали:
     Baletto — «Композитор хотел, наверно, просто зло подшутить над публикой» (Сов.Музыка);
     Мандала — «Очередное недоумение вызвало новое сочинение Екимовского» (Культура);
     Бранденбургский концерт — «Только не ошибся ли автор в этой достойной внимания бессмыслице?» (Musik Texte).

    Сегодня – Я сам себе критик. Безжалостный и терзающий. Каждое новое сочинение приносит мне (лично мне) всё больше боли, чем удовлетворения. И я близок последовать за Россини, Айвзом, Сибелиусом...[комм. 43] И свою лепту в этот процесс вносит и Ваша последняя книга: если «Скрябин» невероятно взбудоражил и вдохновлял, то «Сати», к сожалению — наоборот.[комм. 44]

    Не подумайте только, будто бы я хочу бросить какую-то тень на Вашу исключительную работу.[комм. 45] Знакомо ли Вам ощущение белой зависти?.. Для меня это показатель наивысшей оценки и признания сочинения (проекта, акции и т.п.) — Так вот, дорогой коллега, я бы хотел быть автором Вашей книги.

— Это из разряда моих идей...[комм. 46]

    Вот, вручаю на Ваш суд мой получившийся «сумбур».
                Засим и остаюсь всегда искренне ВашВ.Е...  (16.7.9.21.) [14]







Пояс’нение  (по-малому)

...кирпичная фотография (a parte) при первой встрече, спустя почти год после «рецензии задним числом»...
при встрече(2010) [15]

Э

та страница, — скажу я, для начала взяв дыхание и деликатно откашлявшись в сторону..., — между прочим... (говоря сугубо между нами), она далеко..., и даже очень далеко... не так проста и открыта, как некоторым хотелось бы думать или казаться..., по крайней мере, с первого взгляда. И здесь, как мне кажется, не нужно (бы) далеко ходить за правдой, потому что её мнимая простота и открытость, сделав половину круга (меж двух полушарий), сплошь и рядом оборачивается собственной противоположностью..., пускай даже и задним числом. Чтобы не сказать более грубого слова...
      — Или даже двух...

  Впрочем, я готов немедленно повторить..., для тех, кто не понимает (или плохо понимает) с первого раза..., а равным образом, и со второго — не исключая, между тем, и всех последующих. Эта страница, — сказал я, — между прочим..., она... далеко..., и даже очень далеко... не так коротка и про’странна, как это могло бы показаться с первого взгляда (как всегда, поверхностного). И даже более того, я очень рекомендовал бы держать про себя, что её мнимая короткость и про’странность, сделав неполную четверть круга (промеж двух полушарий), оборачивается задним числом собственной теневой стороною, более известной в быту как отрицание отрицания... — Чтобы не вспоминать более определённого слова...
      — Или даже двух...

Что за смысл искать правду, пытливо и упорно,
   когда она и так валяется на поверхности!..[16]:54

  Намеренным образом составленный и свёрстанный на своей поверхности в жанре почти идеально-деревенском: «я ей слово — мне десять в ответ», изначальный текст «всего лишь письма» тихо и неспешно обрастает мхом и лишайниками, наслоениями и подробностями, комментариями и деталями, ответами и последствиями ровно до той поры, пока не теряет окончательно своих родовых черт, превращаясь то ли в бастарда, то ли в мутанта. Или, совсем понизив голос — превращаясь в нечто, называемое словом «вещь» или «искусство». И в самом деле, кто бы из присутствующих мог всам’деле поручиться, что здесь находится и находит себя настоящее (имевшее место) письмо. Или это ещё одна дурная выходка одного из патентованных авторов «задним числом», который... даже если напрямую признаётся в обмане, именно в эту минуту вполне может говорить чистую правду..., или немного иначе.[17] — С другой стороны, даже если бы подобное письмо от маститого Виктора Екимовского к несомненному маргиналу и отщепенцу в самом деле имело место (что само по себе крайне сомнительно), то где же гарантии (я спрашиваю), что оно было именно таким..., и что текст приведён полностью и точно, как об этом уверяет автор страницы. — Кстати говоря, тоже лицо крайне сомнительное и внушающее массу подозрений, список которых насчитывает как минимум пять пунктов...
      — Или даже двух...

      Сначала преврати свою жизнь в слово,
  а затем уже можешь делать из неё — всё что угодно...[16]:58

  И наконец, хотелось бы знать: может ли (некий) читатель всерьёз признать некое письмо (даже если оно и имело бы место в реальности), попавшее в подобный контекст, по-прежнему письмом, — скажем, присланным в конверте от одного адресата другому. Или оно, кое-как оформленное и раскатанное по публичной поверхности страницы сего хано́графа, становится уже вовсе не письмом, но — чем-то другим, название чему, вероятно, ещё не окончательно поставлено в строку. Само собой, сказанное выше — не вопрос. Совсем... И тем более, оно не требует ответа. Скорее, ставит точку на том месте, где предполагалось бы продолжение фразы. И здесь, начинается маленькая игра..., как любит герр Виктор. Словно потёртый палимпсест в старом манускрипте,[4]:293 поверх первой надписи : «я ей слово — мне десять в ответ» (помимо со’знания, чисто автоматическим письмом по шагреневой коже) неожиданное возникает ещё одна, значительно более торжественная: «технический сюр’реализм» (причём, без малейшей попытки пояснения).
      — Или даже двух...

Если я ошибаюсь — пускай меня поправят.
   Но, поправляя меня — пускай не ошибаются!..[16]:59

  Пожалуй, именно здесь и крылся бы ключ (возможно, гаечный), открывающий эту странную страницу..., писанную (до) полу’ прозрачными симпатичными чернилами, ложью поверх лжи, маслом поверх хлыста и точкой поверх неточности..., — если бы не ещё одно обстоятельство времени и места (бес) действия.[17] — Рампа... Сцена... Подмостки... Гильотина... Король...[18]:679 — Отдалённо напоминая странный стриптиз на расстоянии, возможно, где-то посреди большого стадиона, где только через театральный бинокль можно разглядеть в маленькой точке на горизонте — некую сказочно красивую девицу, последовательно снимающую с себя разнообразные тряпки..., чтобы, наконец, остаться на виду у всего мира... совершенно — неглиже. В телесном трико, натуралистически точно изображающем голое тело. Возможно, даже тело — семидесятилетней старухи..., после всего. Или собственной персоной Эрика-Альфреда-Лесли..., 16 июня 1925 года. — И каждую пятницу десятки тысяч (заранее) восхищённых обывателей, почти наизусть зная конец и мораль этой ветхой басни, выстаивают длинные очереди, чтобы снова и снова оказаться лицом к лицу с дивным спектаклем навыворот.[комм. 47] Остающийся практически неизменным... Повторяющийся каждую неделю как ритуал в пользу одной..., возможно, даже основной человеческой потребности.
      — Или даже двух...

     – Не бойся показаться идиотом!..
В конце концов, это — максимум того, на что ты можешь рассчитывать..[16]:52

  Не говоря уже о третьей (и последней)... И здесь, решительно обрывая свой маленький бред (под видом якобы пояс’нения), я ставлю точку... Пятую точку, разумеется..., когда все предыдущие слова, покружившись в воздухе, наконец, падают в одно место..., на землю..., я хотел сказать, задним числом, конечно, чтобы соединиться в одну компактную картинку, отдалённо напоминающую всемирно знаменитое мокрое место..., или широко разрекламированное пятно на белых штанах. — И всё же..., не будем напрасно огорчаться. Мой дорогой друг... В конце концов, мы же отлично знаем, что эта странная страница лживого публичного стриптиза, намеренно свёрстанная в примитивном жанре «я ей слово — мне десять в ответ», не представляет собою ничего иного, кроме как эрзац-отрыжку маленького сюр’реального обмена..., пардон, — обмана, повторяющегося всякий день с утра до вечера — с меблировочным упорством едва ли не детского (по своей искренности) минимализма. По сути..., ничем не отличаясь от обыкновенной... человеческой... жи...
      — Или даже двух...

 По существу, главный вопрос жизни заключается в том,
       что доподлинно не известно: а была ли она вообще?..[16]:72






Ханóграф : Портал
ESss.png




Юрий Ханонъ

« ре-цензия ре-цензии Задним Числом » [комм. 48]
( п е р в ы й  р у з с к и й  о т в е т ) [комм. 49]

...хорошо быть бездарным,  
я скажу вам, друзья...[19]:324
( М.Н.Савояров )

...не сразу даже и соберусь решить, за какое место хвататься и с чего начать...
сей Юр.Ханон(2008) [10]

О

Виктор сей ! [комм. 50]

    ...столько тут Вы мне всякого наговорили-наделали-написали, что не сразу даже и соберусь решить, за какое место мне впервой хвататься и с чего начать освещение своих тёмных сторон... Особенно если учесть, что рукописное «писисмо» Ваше шло до меня русской низменностью почти двадцать дён (наверное, пешком), а потому и Вы сами уже, верно, многое позабыли из того, на что я собираюсь здесь днесь отвечать. А посему и придётся мне ныне покорпеть на славу и соорудить ради Вас предупредительный «цитатничек Мао Екимовского», чтобы Вы равно и на себя любовалися, и на меня дивилися. Но ради такого уникального случая (что, прямо скажу, не всякую жизнь случается) — ничуть не грех и потрудиться. Конечно, куда лучше и точнее было бы говорить с Вами изустно и прямо в уши, чтобы и реагировать сразу, и пояснять где неясно, но раз уже всё случилось «так-нетак» — стану нанизывать буквицы на бумагу да надеяться на Ваше вящее & сущее Понимание.

    И прежде всего [20]:7 — спасибо громадное & нижайший поклон Вам за живую, живую, трижды живую реакцию. Одинаково не избалованный ни реакциями, ни живыми, я очень тронут (и практически, тронулся)..., тем более, думаю — что Ваш отзыв на мою книгу станет первым и последним. — Вокруг меня уже почти никого и не осталось, чтобы отзываться..., тем более — так. Ну представьте себе, если Вы (почти со мною не знакомый) стали первым «настоящим» читателем (задним числом) — так будет ли у меня какая-нибудь речь от «второго», тем более, такая точная и по существу? Но более всего — спасибо Вам, что Вы подтвердили мою правоту. Это было самое драгоценное — узнать от Вас, что я не ошибся. Когда годами разговаривал с Вами (через тот самый корешок на полке) о том,[комм. 51] что Вы мне теперь сами — и сказали. Не ошибся почти ни в чём, ибо это тот самый Вы и были. Так же, как не ошибался я, разговаривая со Скрябиным, Сати, Алле, Нитче или Хармсом.[комм. 52] Свидетелем двух из этих разговоров Вы уже — стали.[комм. 53] Сейчас у нас с Вами наступил третий, как видите.

    Однако — немного к делу. Следом за Вами, чтобы не потеряться в катакомбах вялого мозга, распределю писисмо своё на три взгляда:

Сати...,
Ханон...,
Екимовский.... [комм. 54]

    И вот для начала, так сказать, ради разбега:


Сати...

...встречный поклон за высокую оценку моего и Эрика литературного труда...
опять этот Сати(1922) [6]


    Встречный поклон Вам за высокую оценку моего и Эрика литературного труда. Но должен сразу заметить (хотя, как мне кажется, и в «Прежде всего» и «После» об этом сказано очень точно) что «вступая в диалог или контр-диалог, с ES и, естественно с курсивным ЮХ» было бы важно понимать, что такой черты разделения в книге реально не существует. И если серый курсив действительно везде мой, то из этого ничуть не следует, будто прямой шрифт — всюду его. Ни одного текста Сати я не оставил нетронутым, (кажется, там отчётливо сказано: от одной пятой, до пятикратного!.. вмешательства).[20]:634 И должен Вам признаться, что многие его штуки, трюки и выходки стали на порядок лучше от этого вмешательства, перешли из разряда заметок или записок — в настоящее искусство, а некоторые и вовсе образовались из «ничего». Говоря точнее, кое-каких текстов Сати вовсе не писал или только собирался их написать (при известном повороте ситуации). — Вот такой расклад, в общем. Так что у «литературного творчества Сати» действительно образовалось два автора..., в последнее время. В этой связи очень тронул и позабавил меня, например, этот Ваш пассаж: «языковые шалости – замечательные, юмористические, саркастические — чего стóят «бычья шея» [20]:186 или «маленький Равель» (149 см.),[20]:188 даже крошечный. Кланяюсь Вам за это — изыски его писем и переводы, и публикацию»... Оба означенных примера Вы выбрали точнёхонько как в английском сервизе — у самого Сати ни «бычьей шеи», ни «малюсенького Равеля» НЕТ и в помине. Всё это он только имел в виду или думал втихомолку, если угодно, но стыдился произнесть. Да.

    И ещё одно маленькое «апропо»: вот Вы говорите мне «спасибо за публикацию»... И я отвечаю: «не за что». Виктор. — Именно так, в прямом смысле слова. Ведь я ничего не опубликовал. Я просто сделал книгу и отправил её Вам. Никакого публичного тиража книги нет, возможно «пока», а может быть, и впредь не будет. Получив в своё время серьёзную цепочку подлостей «от них» (и издавая Скрябина четыре года вместо обещанных четырёх месяцев) я более не вступаю в другие отношения с издателями, кроме как деструктивные. Не стану углубляться в подробности, хотя и здесь у меня есть, что Вам сказать для пущего понимания. И вот, закончив «Воспоминания задним числом», я задал себе точный вопрос: «что тебе мешает впредь писать книги так же, как и партитуры, чтобы их никто не видел?» И ответил: «Ничего». Это — последняя книга, которую увидели (хотя заметьте, я пока точки не поставил). — Ну да это так, словно бы пустяк, замечание по структуре разговора. Дальше Вы стали говорить о более важных для себя предметах.

    «...Тем не менее, у меня сложилось впечатление, что Сати как Кейдж – разбрасывал идеи (великие, провидческие), но ничего по-настоящему гениального сам не сделал». Честно говоря, я даже и не стал бы Вам возражать, поскольку этот предмет (а именно: музыка) мне вообще не кажется и никогда не казался достойным отдельного внимания. Но тут дело идёт о Сати и, как мне кажется, о принципиальной ошибке. Если Вы читали мои старые «интервуэ»,[21] я всегда говорил, что Скрябин — больше чем музыка, а Сати – меньше чем она.[22] И сразу сделаю акцент: в этом контексте слова «менее» и «более» — не есть оценка. На мой взгляд это подвиг равной тяжести, поскольку смысл его состоит в том, чтобы не вписываться в обыкновенные человеческие стандарты профессиональных занятий и преодолевать навязанные клановые функции. Короче говоря, они оба (как два некитайских болванчика) торчат вон из своего дела, хотя и в разные стороны. Но в результате Скрябин и Сати «более-менее» равны в своих достижениях. А вот сравнение Сати с Кейджем, признаюсь — меня чуть покоробило (несмотря даже на мою некоторую человеческую благодарность Кейджу).[комм. 55] Всё же, они находятся на разных концах человеческого бревна. Во-первых, Кейдж безнадёжен. Он — всего лишь музыкант. Не меньше и не больше. Вдобавок, тусовщик, пустобрёх и паразит (не в смысле оскорбления). Вот Вы пишете: «Кейдж тоже много навыдумывал (4’33”, подготовленный рояль, хэппенинги и т.п.)» В том-то и дело, что Кейдж — типичный скопец, он сам ничего не выдумал, а только компилировал чужие идеи и сеял как свои (только уже в другие времена). Такая у него функция была, видишь ли: сеятель. «Минимализм репитативный» — он стянул из Меблировочной музыки и ранней пьесы «Vexations» (впрочем, этого факта даже не скрывал, за что ему отдельное спасибо). Его подготовленный рояль Сати кое-как подготовил ещё в «Ловушке Медуза» (если здесь вообще можно говорить всерьёз о каком-то «открытии»). А 4’33” — это простое повторение «Траурного марша на похороны великого глухого» (1896) дядюшки Альфонса Алле (приятель и земляк Сати, умерший в 1905 году). А хэппенинги — на мой вкус — это и есть чистая тусовка и перепев: заимствовано полной мерой у ранних дадаистов, сюрреалистов и проч. — Ну да хрен бы с ним-то. Даже не стоило бы разговора. — А важно вот что: Вы сами говорите, что не знакомы с главными вещами Сати, а потом (словно позабыв об этом) сами же и воспрошаете гневно: «а где Настоящий Результат?..» — Забавный финт (ушами), Вам не кажется? Да ведь есть он, результат, Виктор, есть (хотя даже и этот вопрос мне не кажется принципиальным, поскольку он опять находится в профессиональной, то есть, клановой области). Прежде всего, результат в том, что это менее чем музыка. И пускай — здесь моя аранжировка, но Вы не можете не признать, что даже для постороннего уха это слышно и работает — а иначе почему бы Сати стал одним из самых исполняемых композиторов ХХ века — спустя полвека после смерти?.. Его музыка слишком явно отличается..., «после всего». Она слишком оригинальна, чтобы не броситься в глаза и уши многим пресыщенным и пресытившимся от однообразия профессиональной замазки. И к тому же, если Вы отчего-то не знаете Парада или Сократа, но слышали «Дафниса», из этого же вовсе не следует, что есть только Дафнис, а Сократа — нет... Смешно. Это Вы немного впали в полемический задор, как мне кажется. На мой взгляд, «Прекрасная истеричка» или «Синема» выбивает искру сильнее любой манной каши (это я про Дафниса). Да и список «пострадавших» именно от музыки Сати, а не от его идей — значительно длиннее, чем вы предполагаете. Тот же маленький Равель (вместе с бычьей шеей) — ведь он вовсе не на идеях Сати вырос, а на его чудовищных опытах (ранних). И Пуленк, и Орик, и Мийо, и Соге, и Франсе, и прочие микроцефалы также учились именно на музыке, такой в ней чудовищный пороховой заряд идей. Это по ним очень видно. Слушаешь их — и сразу видно, откуда ноги растут — именно музыка Сати их сделала, а всё равно нет у них этого выхода за грань собственного занятия, они как были музыкантами, так и остались. Не больше (как Скрябин) и не меньше. А у Вас, Виктор, этот выход за грань всю жизнь был..., как уши торчал из под земли. А Вы обратно всё запихивали, сами не знали — зачем... (зато я знаю).

    Всё это время откровенно принуждаю себя говорить о музыке, и никак не могу избавиться от ощущения, что говорю о каких-то мелочах. Но если продолжать о ней, то от себя (если пожелаете), готов сделать и прислать Вам диск с «бест оф Сати». — Только нужно ли это Вам? И разве об этом вообще речь? Равель, Дебюсси... Результат их (в отличие от Сати) вовсе не в том, чтó именно они сделали, а прежде всего в том, что они — часть системы, профессионалы, люди клана, они были на своём месте и среди своих, там они и взяли своё. — Вот и всё. (Ну представьте, например, себя со своей музыкой среди пигмеев Малави или гамадрилов Египта, хорош бы там был результат). А таланта у них было ничуть не больше, чем у Сати, если можно измерить. Мне так видно. Впрочем, судите сами: ведь я в книге нигде не защищал «вечное нытьё и ругательства, вечное попрошайничество и скабрезность»... Как раз (если Вы меня точно понимаете) это всё (хотя и вынужденное) мне совсем не близко. А вот неблагодарность, неряшливость и грубость я действительно не люблю и считаю качествами плебеев, дворняжек. Вот Вы, Виктор, человек аккуратный и благодарный, каких мало..., что выдаёт в Вас... несомненного инвалида... Хотя Вы отнекиваетесь и не признаётесь. А не признаётесь потому, что субстратный страх срабатывает, авто’защита. Ибо в отличие от меня и Сати — Вы не прошли «точки не’возвращения», у Вас «здесь», в человеческом мире нормы оставалось больше, чем «там»..., и всю жизнь Вы довольно успешно пытались вернуться назад к норме, к «ним». Я не слишком неясно (коротко) выражаюсь? Вот, например, посмотрите..., как раз из этой области (ракохода и возвращения), что за дикая мысль у Вас в письме проскользнула: «...да и друзей то у него не было – внешне куртуазность, а по сути всех обсирал»... Как будто отсутствие друзей — это какой-то недостаток, или дурной признак, или даже порок... В этих Ваших словах чистейшая эманация коллективного (бес)сознания. Отсутствие друзей — не порок, а проблема: боль, сжатие. Или наоборот: свобода, выдох. Вот у меня, например, нет друзей, хотя я всегда сожалею об этом. Это — боль. У меня характер очень верный, но мои так называемые «друзья»..., они один за другим допустили не’допустимые подлости (человеческое, слишком человеческое, не так ли?..), чтобы впредь оставаться «друзьями». (Здесь моя история похожа на Сати). — И свой «Дебюсси», очень похожий, у меня тоже был. Только человек он куда более ничтожный, я очень серьёзно повлиял на него, по существу просто Сделал, но потом он бросил искусство ради реализации превосходства над людьми в самой примитивной (денежной) сфере. В результате к концу жизни вместо друзей у меня остались только должники и клопы. Я сейчас не стану разбирать отдельно генезис проблемы, конечно, причины здесь также и в структуре характера (моего). Здесь и теперь — только о результате. Ну..., скажите на милость: когда Клоп Дебюсси отдыхал на взморье, а Сати в это время голодал и сидел без медяка: здесь чья куртуазность проявилась?.. Впрочем, прошу прощения, ведь и это тоже по сути не важно, поскольку безнадёжно частный вопрос. Terre a terre... Кошмар какой..., только поглядите, ещё только первую треть от’писал, а уже целый роман получается... В стихах.

— Срочно перехожу к Вашей второй части. — Спасаюсь бегством.


Ханон...

...Вы – каноник. У Вас – доктрина. Без тени иронии, абсолютно честно и искренне, я безмерно уважаю и ценю людей, имеющих свои установки, и чем они безумнее, тем более привлекательны и интересны...
опять этот Ханон(2008) [10]


    «Ваша позиция предельно ясна: Get out!!!(Пошли вы все!..)» — Виктор..., не слишком ли Вы опять упростили?.. Я и сам, грешным делом, считаю верным упрощать, но — желательно не уклоняясь далеко в сторону... Если для меня тяжело и несвойственно функционирование в социальных системах, если по природе своей я почти неспособен к жизни в клане или в обществе и если я по возможности сократил эти непродуктивные затраты из своей жизни, в таком случае, пожалуй, можно сказать, что в самом деле случился «Get out». Но выводов таких (как у Вас далее по тексту) всё же делать не стоило. Ведь это уже недопустимое упрощение, сказать, будто бы я всерьёз послал «дерениковичей и Лу-и Ла-Луа. Стоит ли обижаться на очередное Гуано...» Опять Вы впали в полемический задор и пронеслись мимо поворота. Ну Вы хотя бы фактическую основу, что ли, припомнили бы. — Когда я ушёл? 1992 год. Это же было решение не в сердцах, а принял решение заранее, и отказался вовсе не от Ти-щенков, а прежде всего, в ситуации большого успеха послал к чертям навязчивых кинорежиссёров, отбросил десятки предложений на постановки и музыку, выкинул телевидение и журналистов, короче, отмёл всякую суету. И даже более того, я Вам уже говорил, что именно из-за них (этих Ти-щенков) я принудил себя как раз не уйти, а прийти: ровно на те два-три года (1988-1991), которые я (как дядя-Вася или Равель) примерно исполнял роль социальной морды. Если бы «это самое Гуано» как следует не съездило меня по кумполу в Консерватории, так я бы ушёл сразу, без этих трёх лет инъекции. Но в таком случае (sic!) Вы бы сегодня про меня ничего не знали. — Ну да оставим, это ещё впереди... Кстати, а Вам известно ли, что означает очень кстати упомянутая Вами фамилия «Мнацаканян» (дереникович) по-армянски? «Мнацак» — это пустое место, а «Мнацакан» — маленькая дырочка на пустом месте. Во всяком случае, так мне рассказывал его земляк (и студент), композитор Попов (Саша Попян) — мой бывший однокурсник. Вот от «Мнацакана»-то я и ушёл, аки колобок. От пустой суеты... — А что, Виктор, разве Вас никогда не коробило и не утомляло это в высшей степени изящное толкание со своими коллегами (конкурентами)... у края музыки? Тёплое чувство локтя, бока, плеча, задницы... И если мне не нравится это чувство, так за что же меня здесь укорять? Никогда и ни при каких условиях не поехал бы в дрезденское издательство Be-la-eff..., наряду с этим обаятельным Армяном Мкртчаном (пардон, позабыл фамилию), которого Вы обрисовали всего в пяти словах...[4] Только не подумайте, это я говорил вовсе не Вам в укор..., если желаете, а мне — в оправдание. И только.

    Теперь о доктрине и установках. «...Ну так поделитесь же ими!..., не будьте Симеоном-столпником»... — Виктор. Откуда Вы такое взяли, что я «не делился»? И раньше делился (прям, как инфузория), и до сих пор делюсь. Только это дело очень серьёзное и называется не просто так, а «суггестия». Доктрина без практики — всего лишь теория, философия. Я в такого клоуна никогда не играл. И никогда не совершал «знакомство» с доктриной по своему желанию (из праздного любопытства), но только по «заявке». При этом по результатам знакомства в самом деле меняется вся картина жизни. И таких людей вокруг меня набралось за жизнь немало, уж всяко — больше десяти. Несколько из них, которые никогда рисовать не умели — внезапно стали очень интересными художниками (причём, это только побочное последствие). Но увы, большинство людей пусты по своей природе. Результаты доктрины многие употребляют на утверждение собственного превосходства над окружающими. Но Вы же говорите совсем о другóм предмете..., когда произносите слово «поделитесь», и я это ясно вижу, хотя и не говорю. <...> А потому здесь уже я задам Вам вопрос — «зачем же было уходить, чтобы потом делиться». Конечно, я оглядываюсь, но только иногда. И ещё, вот что важно — Вы же сейчас именно со мной разговариваете, и пишете мне обо мне, именно потому нам лучше было бы разговаривать изустно, чтобы было меньше ошибок или непоняток. — Вот Вы говорите: «для Вашей музыки наступило заднее число — Вы неосмотрительно выплеснули когда-то в этот бренный мир свой CD». И представляете, каково мне читать о своей «неосмотрительности», когда я попустил её — намеренно и однократно. Единственный диск — и всё! Баста. (Хотя было даже время, когда я подумывал выплеснуть и второй, ради прецедента, но всё же — удержал себя). Но не только диск! Так же специально, как и сделал один фильм (практически, ради Оскара, хотя и заранее не зная его названия) — сделал и всё! (Там, правда, не так гладко получилось и меня Сокуров буквально уломал на вторую не нужную мне добавку). И то же самое с прессой и ТВ. Не «неосмотрительно», а однократно нарушив собственный запрет, ради... уже говорил чего. А пресловутый CD — что толку преувеличивать его значение. Есть он или нет — почти без разницы. Это всё равно, Виктор, Вы же и сами отлично понимаете всю очевидную недостаточность и ущербность маленькой человеческой жизни с её системой ничтожных ценностей. После одного исполнения, после двух или после 149 — всё равно настаёт одна и та же тишина. Я не стану выражаться жёстче, но ведь и Вам всегда было этого МАЛО. Вы же заслуживали несравненно большего, чем быть «одним из коллег», или «даже» главой «Ассоциации СМ». — Вы чувствуете, к чему я клоню?..

    А Вы изображаете меня так запальчиво: «...ну и хрен бы с ней, с музыкой-то, она ж — только средство. Займусь другим. И занялся. И сделал книгу Скрябин как лицо». — Опять не так, Виктор. На книгу «Как лицо» у меня ушло три месяца. Три. Точно так же, как и на «Воспоминания задним числом» (правда, здесь ещё столько же пришлось угробить на полное оформление продукта, рисунки и макет). И вовсе не было такого, что я сидел и решал, что «хрен с ней, с музыкой, займусь другим». Всегда занимался и тем, и другим, именно потому, что всё это есть «средство» — для овеществления доктрины. Вот что важнее всего. Доктрина сама по себе в воздухе не висит, её «материализовать» надобно. Ради чего существуют все средства на свете: музыка, словечки, букашки, картинки... Кстати, даже в прямом смысле всё было одновременно, буквально во время написания «Скрябин как лицо» я сделал «Удовлетворительные пьесы» (Pieces Saties’faisantes), полуторачасовая штуковинка для фортепиано. И теперь во время работы над книгой «Сати задним числом» писал кусками «Карманную мистерию» — забавное перекрестие (опять Сати-Скрябин), не правда ли?..

    Обратите внимание, Виктор, Вы время от времени выдумываете себе какого-то другого Ханона, более примитивного, чем я есть..., видимо, чтобы ему было «удобнее возражать». Но честное слово, я Вам менее всего нужен именно для этого — для возражения. Сами увидите. Но прошу Вас, имейте в виду, я нисколько не досадую на Вас и благодарен Вам за Ваше внимание так, как это вообще редко бывает. Потому что я Вас вижу и понимаю. Очень вижу и очень понимаю. И при том Вы невероятно высоко оценили мой труд над двумя этими книгами... «Единичная идея. Браво-во! Значит, в слово’писании ещё найти что-то можно, а в музыко’писании (это уже мой вопрос) — нет?.. Что, музыка не заслужила дальнейших попыток поисков? Кишка тонка???» — Здесь я улыбаюсь. Если Вы книгу прочитали, значит «в словописании найти что-то можно», а если музыки не видели, значит уж точно «кишка тонка...»

    Но всё же думаю, что сказанное Вами близко к правде. Скорее всего, мои окусы за последние два десятка лет не произвели бы на Вас такого впечатления, как книги. Всё же Вы — музыкант куда больше, чем я. И Ваша коробочка основательно замусорена жизнью в среде композиторов и музыкантов. Вот, например, когда я писал свою пятичасовую фреску «Перелистывая людей» — я и слыхом не слыхивал, что, оказывается, это у многих современных копозиторов такой концертный театр и оркестранты бродят туда-сюда. Писал вчистую — для бродячего оркестра, да и из чисто гуманитарных соображений (представьте, каково сидеть без туалета пять часов, ещё засудят за нарушение трудового права, чего доброго). Знал бы, что это общее место — так, глядишь, и не написал бы вовсе эдакую «дрянь». А на диске, кстати, Вы видели мои штуки периода «югенд» (22-25 лет мне тогда было, едва не студент), они гораздо более музыка, чем спустя год, два, пять... «Пять мельчайших оргазмов» — они ещё отрабатывали способность ячеек языка вмещать смыслы. Там даже музыка — отчасти цель. (Это, между прочим, я не сейчас говорю, задним числом, а тогда совершенно сознательно объявил для себя период отработки приёмов). И с каждым годом по избранному пути музыка всё более средство становилась (просто так: средство и средство), как и всё прочее. Теперь мне уже совсем на профессию плевать. Музыка превратилась в субстрат, агар-агар для какого-то хрустального театра идей, в котором неспешно выращиваются «золотистые шарики» ради уничтожения воображаемых остатков мира.

    Вот Вы пишете почти в сердцах: «...простите за дерзость, но мы все думали об идее продолжения НОВОЙ музыки»и что?.., Вы представляете, меня Этот предмет никогда не интересовал!.. Формальная часть творчества для меня была важна только в качестве способности исполнять функцию орудия в рамках общей задачи. Зачем для этого «новая музыка»? Кстати, именно за это я и пенял Скрябину. Он слишком увлёкся формой, а в итоге вместо Мистерии влетел — в историю музыки (да и то, в качестве «тупика», глухого аппендикса). Новатор этакий, вишь ли, из него получился. Так что никакого «решения» формы я никогда не искал. А вот что мне было действительно важно — это заставить музыку работать на резонанс. А Вы меня укоряете, что «...куда проще взять и уйти, не находя решения. Уйти в литературу, живопись, в оранжерею (наверно, уже хамлю, но не обижайтесь, я примитивно предполагаю)...» — Ох, Виктор. И здесь я совершенно не понимаю, «куда я ушёл». Литература?.. — всего две книги по 700 страниц за 14 лет. Кстати, тут у Вас ещё одна малая неточность затесалась: «Но вот, прошло ещё времечко, и пришла идея другой книги. Про Сати, значит...» Не так. Эти две книги — они были задуманы и (внутренне) сделаны одновременно, в 1992 году. Я положил себе за обязанность: сделать их за время своей жизни. «Стал должен». И тогда же записал у себя в «Мусорной книге»: надеюсь, у меня хватит сил и терпения отложить «Воспоминания задним числом» на десять лет, не менее»...[23]:119 И ещё, насчёт сил..., если бы Вы знали, чего мне стоила эта работа. Совершенно больной от хронического стресса, в окопе, на износ. Закончив текст книги и первый раз «похоронив» Сати,[20]:631 в первую же ночь потерял сознание, упал и разбил себе голову о батарею отопления (благо, они у нас чугунные). Море крови. Закончив макет и второй раз «похоронив» Сати заболел так, что и вспоминать не могу, ужасно, целый месяц болел его «картофельной болезнью», первый раз такое видел.[20]:454 Не мог ни сидеть, ни лежать. Врачей, само собой, презираю как истовый инвалид. Никогда к ним не обращаюсь, и даже когда ногу сломал — сидел в норе и зализывал раны. Жизнь тотальна, Виктор, нельзя в одной её части быть «как все», а в другой — особенно. Да, ну это детали. Возвращаюсь к Вашему «Уйти в литературу, живопись»... Живопись — она ведь и того паче, совсем с гулькин нос, кстати, только на прошлой неделе мне пеняли, что я «создал принципиально новую технику работы с маслом и нигде об этом ничего не говорю». В ответ только пожал плечами. Ерунда. Масло масляное. (Опять клан, профессия, форма, больше ничего). — Не путайте, Виктор, прошу Вас..., я же не из музыки ушёл, а из обывания, из кланов, из суеты человеческой. За эти годы я написал примерно три десятка партитур, каждая из которых длительностью от часа — до пяти, а теперь работаю последнюю, 50-часовую пакость, «Карманную Мистерию». Со мной в этом вопросе вообще разобраться очень легко. С самого начала я наверное знал (решил), сколько числом у меня будет окусов, какие, чем дело кончится, когда я завершу писать музыку вообще и что сделаю затем со всем своим рукописным наследием. Вы что, думаете, я в шутку свои партитуры «спрятал»? В своё время мне пришлось очень серьёзно преодолеть внутренние человеческие перегородки, и прежде всего — свои собственные. Главное — есть решение и есть воля его выполнить, несмотря на собственную боль и страх. Простите за лирическое отступление. Пожалуй, с Ханоном на этом пора бы и «кончать».

— Ещё ведь впереди у нас осталось самое главное: Виктор.




Екимовский...

...фотография (для знакомства) при первой встрече, спустя почти год после «рецензии задним числом» и спустя десять лет после «скрябинской рецензии»...
и снова Виктор(2010) [2]


    С места в карьер... Вот Ваши слова, Виктор: «...так, видите ли, совпало, что после Вашей книги я не могу сосредоточиться на этой никчёмной работе по написанию чёрненьких кругленьких значков на пятичленном стане. Вы и Сати выбили меня из колеи (радуйтесь!)..» Пропуская мимо глаз и ушей Вашу «убийственную & иронию», я вынужден с поистине сибелиусовской сериозностью объявить Вам: нет, не радуюсь. Нисколько. Ничуть. — Более того, Ваши затруднения оказались для меня, пожалуй, самым огорчительным (и даже неожиданным) фактом из нашего со-общения за всё последнее время. Я совершенно сериозно не считаю свою книгу проблемой или тупиком (напротив, это путь во всех смыслах слова!..), и нисколько бы не желал, чтобы Ваша чудесная (почти детская) открытость, с которой Вы втянулись в эту рискованную дверь, послужила поводом для плохой остановки. Напротив того, я до сих пор у’прямо & у’порно полагаю именно для Вас, Виктор, «После всего» — громадной возможностью для нежданного освобождения от беспросветной человеческой жизни,[20]:637 которая постоянно сковывала и сковывает Вас при помощи своего достаточно примитивного набора хирургических инструментов. Главный из них — сам человек, конечно, который всегда при Вас. Это примитивное животное постоянно лезет к Вам со своими «положительными установками», оно любит, когда ему хорошо и не любит, когда — плохо. Это оно постоянно лезет к Вам со своими стайными клановыми ценностями, потому что от рода ему известно, что необходимо быть при стае, держаться за связи и знать субординацию (правила игры). Это оно постоянно требует от Вас потребления и удовольствий, ибо по природе своей это животное лениво, грубо, глупо, жадно и жестоко..., оно любит пустое времяпрепровождение, путешествия и прочее дерьмо, называемое «маленькими радостями» и прочими ритуалами <...>. И из этих мелочей состоит бездумная повседневная жизнь, но за них приходится слишком дорого платить, ибо кто живёт субстратом, тот и есть субстрат. Вы в своей жизни никогда не смирились совсем с таким положением, однако и отказаться также не были готовы. — Да. Это и есть тот самый «порог невозвращения», который я перешёл невозвратно, а Вы всё-таки вернулись, хотя и никогда не забывали, чтó там увидели.[24]:379 Поймите меня верно, порог (граница) — это и метафора, но и чистейшая конкретика, физи(ологи)ческая и социальная. Вы же сами теперь настаиваете, что «не инвалид», но только «сочувствующий», то есть, Вам иная жизнь интересна и хочется к ней прикоснуться. Парадокс, однако. Так не бывает. За всё приходится платить, Виктор. И за отказ от «невозвращения» — очень высокая цена. Она называется — возвращение. Со всеми вытекающими и втекающими обстоятельствами и платежами.

    Ещё одно удивительное дело... Постоянно корю себя, что разговариваю с Вами «в неподобающем тоне». Но увы, — ничего не могу поделать. Сколько раз я выдавал своё точное определение: «Возраст следует считать не от начала жизни, а от её конца».[23]:169 Вот-вот, я как раз об этом. Понимаете ли, никак не могу избавиться, разговаривая с Вами, что я старше Вас лет этак на тридцать..., и не могу внутренне не ответить на такое сопоставление. Всё время что-то разъясняю, втолковываю, раскладываю, в общем, веду себя как учитель: придурок по долгу. Но увы, об этом же я с Вами часто говорил (заочно) и предыдущие девять лет, сквозь обложку А-монографии.[4] И в самом деле, Вы почти подросток до сей поры, и в этой локализации Вашего места видна отчётливо и Ваша упорно отрицаемая «инвалидность» — конечно, совсем не достаточная для получения государственного пособия, но вполне пригодная, чтобы всю жизнь желать невозможного, не довольствуясь жалким цензом потребления. Оборотитесь к себе... Взгляните сами, о чём Вы пишете, между слов: «...причём, вовсе не тем выбили, что я по-серьёзному восприял Ваш необычный проект (Ваша книга — произведение, сочинение, композиция), а тем, что Талантливые, Большие, Самостоятельные люди творчества не реализовали своих уникальных потенций и ушли (постепенно или сразу — не суть важно) от общества, не заметив, что в нём иногда присутствуют и ЛИЦА, пускай и не инвалидные, но всё-таки воспринимающие»... И Вы мне серьёзно хотите сказать, будто Вас в самом деле ввело в депрессию (скрутило, выбило), что какие-то два едва известные Вам придурка (имярек) «откуда-то ушли»? Понимаете ли Вы механизм подобного «выбивания»? Здесь двух мнений не может быть. Это — резонанс. Вы обнаружили в себе ответную часть, соответствие этому «уходу». А два каких-то придурка Вам без нужды, от их проблем у Вас голова болеть не может. «Выбило» — читай: это Ваша Внутренняя работа. Ни одна книга просто так ничего «выбить» не может, если у Вас «не выбивается», не готово к выбиванию. <...> А Вы пишете словно бы про другое: «не реализовали своих уникальных потенций и ушли». Ну во-первых, почему это «не реализовали»? Разве реализация — это обязательно два-три десятка скучающих харь в концертном зале, натужная пресса или заказчики с оттопыренными задницами, как у гамадрилов? Зачем «реализацию» полностью сводить к социальному (клановому) признанию? Это классическая ошибка. Реализация много сложнее и подробнее, и социальная часть в ней — даже не половина. Конечно, я не стану сейчас разнимать на составляющие и наскучивать анализом «на яйцеглист»..., главное, что Ваш внутренний резонанс идеально исходит из Ваших собственных потенций (потребностей), нереализованных. Сати и я выступили здесь только в роли гонга, провокации. Некая часть Вашего «я» — всю жизнь точно так же тяготилась убожеством социальной нормы, унизительными навязанными правилами, необходимостью жить наравне с людьми часто ничтожными и мириться с подобными себе ради клановой «реализации». И это реальная проблема (ограничение, сдавленность). Так же, как и для меня — серьёзная проблема в социальной дисфункции, на которую я себя обрёк (со своим лидерским характером и гипер’активностью). Даже ампутированная нога — продолжает болеть, не правда ли? Но я знал, на что иду и готов был заплатить по счетам сполна. Самое страшное меня ещё ожидает впереди, когда сила воли ослабеет и я не смогу противостоять миру, одновременно, не являясь его частью. Проще говоря, как-то существовать среди них всё-таки приходится. И счета оплачивать, и много чего ещё такого выделывать, о чём Вы знаете лучше меня. И вот, после всего Вы пишете мне достаточно жёсткую и равно прискорбную (как для меня, так и для Вас фразу): «...И я близок последовать за Россини, Айвзом, Сибелиусом... И свою лепту в этот процесс вносит и Ваша последняя книга: если «Скрябин» невероятно взбудоражил и вдохновлял, то «Сати», к сожалению — наоборот». Как раз здесь между слов гораздо больше правды, чем простое «не реализовали и ушли». И вот как раз эту правду Вы говорите прямо о себе, в первом лице. Тот, у кого не было подобного опыта — не может эдакое вычитать из книжки, фильма или рекламы с уличного щита, чтобы «повторить». Я напоминаю ещё раз, имя этому слову — резонанс или соответствие. Важнейшая часть любой информации. <...> И наконец, последняя цитата из Вас, Виктор...

    «...Не подумайте только, будто бы я хочу бросить какую-то тень на Вашу исключительную работу. Знакомо ли Вам ощущение белой зависти?.. Для меня это показатель наивысшей оценки и признания сочинения (проекта, акции и т.п.) — Так вот, дорогой коллега, я бы хотел быть автором Вашей книги. Это из разряда моих идей»...
    Спасибо, Виктор. Это действительно Высшая оценка. Честно говоря, ничего точнее я в своей жизни не слышал (нет, не в смысле похвалы или одобрения). Важнее всего, что это соответствовало моему пониманию. — Да, Виктор, глядя на корешок Вашей «АМГ»,[4] я часто так и говорил: это по части Ваших идей. В Вашей книге потенциально заложено (сокрыто) во сто раз больше, чем сделано на поверхности. Равно как и во всей Вашей жизни. И я не имею в виду примитивное «сколько» или «как», но только принципиальное Качество Ваше, много превосходящее человеческий организм, людской материал и обычаи, которые Вас пришпиливали к этой жизни. Вы находитесь несколькими этажами выше, Виктор, чем пытались это всю жизнь показать. — Вот такая история, после которой лучше бы мне, пожалуй, поскорее заткнуться.

    Пожалуй, на седьмую страницу я уже не полезу, хотя, вот, ни слова ещё не сказал о присланной Вами новой «АМГ»...,[комм. 56] хотя Вы вроде бы пока ничего и не спрашиваете... Может быть, просто ждёте, чтобы я как-то осветил страничку с Вашей закладкой?..[комм. 57] Думаю, Вы почти всё знаете и без моей болтовни. Наше с Вами Родство можно обнаружить через страницу на третью. Кстати говоря, а Вы помните, что написали девять лет назад на титульном листе предыдущей «Автомонографии»?..[комм. 58] — Импровизируя, Вы удивительно тонко проникаете в середину вещей, а потом делаете такой милый вид, будто случайно проходили мимо и ничего не видели. Такая практика Вашей жизни вытекает из самозащиты, прежде всего. Сегодня я пока воздержусь говорить о Вашей книге, уже выдохся. <...> Но если Вам что-то интересно конкретно, спросите прямо, мне так будет гораздо легче отвечать, по отдельным кусочкам и деталям. <...>

    И ещё раз вдогонку благодарю Вас, Виктор. Своими живым (очень живым!) откликом Вы поддержали меня так, как в моей жизни не бывало..., и даже представить не мог. Но главное, что сказанное Вами — чистая правда, давно мне известная и в частности, и в общем. Могу только повторить из начала письма... Это самое ценное — узнать от Вас, что я не ошибся. Браво-во-во!..[20]:560
      Обнимаю Вас аки Ханон.
              Сан-Перебур. 5 аус 209.[25]







Ком’ментарии

...не нужно думать, будто бы здесь содержится какой-то намёк. — Нет, это никакой не намёк: ибо мне невдомёк все ваши намёки...
не по указке [26]

  1. Само собой, приведённое здесь заглавие — не более, чем очередная инсинуация второго автора текста, вдобавок (добавлю), не самая удачная. И в самом-то деле: какой болван (тем более, будучи в своём уме) стал бы давать отдельное название своему письму..., именно так: письму, да ещё и написанному в адрес почти незнакомого лица. Тем более (чисто, между нами) у мсье Екимовского и без писем вполне достаточно (чтобы не сказать даже более того) предметов, которым можно (или даже нужно) давать всякие заголовки или титулы... — Полагаю излишним было даже и начинать обсуждение этой идиотской темы. Совсем напротив: пора кончать..., как всегда, не...посредственно после заголовка. Минуя все прочие стадии (почернения). Между прочим, очень рекомендую. — Мой новый метод композиции (после Карманной Мистерии)...
  2. Пожалуй, прецедентов & премьер здесь значительно больше, чем «один» (ловко указанный в подзаголовке). Для начала говоря: это не только первое «рузское письмо», но и вообще, одно из первых писем, полученных мною от Виктора..., можно сказать, вместо знакомства. Этот манускрипт на осьми страницах с подобием «сепаратной ре’ценсии» (или дружеского отзыва) я получил от человека, с которым мы лично были ни разу не встречались (даже случайно, средь шумного бала). Равным образом, на тот момент я и в глаза не видывал его «АвтоМоноГрафии» — говоря, разумеется, о втором из...дании, равно как и его не’опубликованной «рецензии на Скрябин как лицо». — Кроме того, и сама по себе книга «Воспоминания задним числом» (законченная основной работой уже более года) в те поры публично ещё не существовала (до её издания оставалось ещё полтора года). Кожаный предварительный экземпляр «Воспоминаний задним числом» Виктор получил от меня (по почте, курьерской доставкой) в первых числах июня 209 г. — в качестве давно отложенной «репарации», что также было своебразным прецедентом. Пожалуй, достаточно: здесь «первый рузский» комментарий временно заканчивается..., чтобы спустя немного времени обнаружить себя в каком-то совсем другом месте...
  3. ...я полагаю, что не стоило бы воспринимать эту форму приветствия слишком предметно или буквально: начиная письмо таким образом, Виктор вовсе не имел в виду, что именно этот Юрий, скажем, в отличие от десятков других и в самом деле является для него «дорогим» (например, в прямом или даже переносном смысле этого слова). Насколько я осведомлён, подобное обращение в начале XXI века было общепринятым и даже банальным, не скрывая за собой ровно ничего конкретного. К примеру, очень часто именно таким образом приветствовали друг друга люди, которые (напротив) терпеть друг друга не могли и совершенно искренне считали своего визави «дешёвым» или вообще скотиной. — К примеру, примерно в те же годы (2009-2010) я получил немало писем от Л.Г.Ковнацкой, А.О.Ратманского, В.И Полунина, а тако же и других, не менее маститых деятелей современной российской культуры, которые начинались в точности таким же образом: «Дорогой Юрий». — Вероятно, вы мне не поверите, но и там это не несло под собою ничего мало-мальски похожего на какое-то соответствие... Я же, в свою очередь, поступал в точности напротив: никогда не обращаясь к своим корреспондентам (и даже близким) со слова «дорогой»..., вероятно, в меру своей природной испорченности или исходя из инвалидного духа противу’речия. И даже в тех случаях, когда весьма «дорогие» и даже «дорогостоящие» лица ко мне обращались с таким словом, никогда не отвечал подобным на подобное. — Вероятно, Виктор хмыкнет и слегка подивится, прочитав мой странный комментарий (для начала): и в самом деле, для шутки он слишком длинен и недостаточно забавен, а если принять его в’серьёз — то напротив, недостаточно глубок. И всё же..., не будем торопиться. Потому что всего через одно слово — причём, не обязательно именно такое, дорогое — можно провалиться в такие пре...исподние материи, о которых даже и не подозревал, когда правая рука выводила в начале листа: «Дорогой Юрий»...
  4. Вероятно, здесь Виктор пытается сделать компактный (слегка едкий) намёк на название & содержание последней главы (или послесловия) «Воспоминаний задним числом», — особой части, весьма чувствительно отличающейся ото всей прочей книги (и прежде всего, по резкости «стиля» и предмету обсуждения). «После всего», ...именно так и называется задняя часть «Воспоминаний задним числом».
  5. Совершенно справедливое предупреждение: спасибо, Виктор. Как будет видно (ниже пояса), «эмоциональных оценок» и всамделе будет более чем довольно. Впрочем, не в них суть, но прежде всего (и затем: после всего) в той их природе, из которой они выросли. Не рискуя сказать окончательную банальность, тем не менее, напомню нашу общее (с Фридрихом и Виктором) мнение, что всякая ре’цензия (не исключая, само собой, и «ре’цензии на ре‘цензию») говорит — прежде всего — о её авторе и рисует — превыше всего — его авто...портрет (за рулём форда или даже фолькс’вагена, иной раз). Пожалуй, здесь я почту за благо закончить этот ослиный комментарий. И без того: в нём содержится значительно больше (и гораздо раньше) необходимого. — Как говорится, сначала прожуй, а затем уже глотай. Здесь, впрочем, получилось совсем наобо’рот. — На оба рта.
  6. Текст письма Виктора привожу полностью, без исключений, но с небольшими правками, большей частью — чисто ко(с)м(ет)ическими, как он любит...
  7. В этом месте у Виктора стояла традиционная аббревиатура: «и т.д.», которую я позволил себе превратить в некоторое подобие отдельного мира. Потому что..., и в самом деле, говоря «и так далее», оказываешься значительно далее, чем можно было предполагать в начале этой стандартной речевой форм(ул)ы... — Впрочем, далее на эту тему можно ещё раз перечитать комментарий к начальному обращению «Дорогой Юрий»... Как это ни странно, но даже через самое банальное «и т. д.» можно так же легко попасть в места не столь отдалённые, но всё же находящиеся на очень большой (чтобы не сказать: бесконечной) дистанции от человека или людей нормы.
  8. Особенно курьёзно выглядят приведённые Виктором (причём, совершенно безвинно) примеры «языковых шалостей» Сати, маленькие & одновременно бычьи, оба из которых (говоря сугубо между нами) принадлежат перу второго автора книги, ничуть не скрывавшего факта своего отборного провокаторства — как в рамках книги, так и за её границами. Узнав (спустя месяц) более детально, до какой степени замешаны внутри книги тексты и интонации этих двоих: мсье Сати & Ханон, мсье рецензент не мог сдержать своего вторичного изумления задним числом..., теперь уже следующего — поверх предыдущего. Впрочем, сугубое повторение об этом скабрезном предмете можно подробнее прочитать ниже..., как всегда.
  9. Спасибо за Ваш поклон, дорогой Виктор (скажу я так, действуя в прямом смысле слова). Начиная с кошмарного 2008 года, когда вопреки всем и вся, противодействуя всему миру, и находясь посреди стандартного для нашей странной страны бандитско-бюрократического ада, я на чистом упрямстве сделал эту книгу..., — нет, не книгу, конечно..., а драгоценный прецедент — Виктор был и до сих пор остался единственным, кто в самом деле поклонился мне за нашу с Эриком работу. Вот так я сегодня скажу..., Задним числом. — Дорогой Виктор...
  10. По чести сказать, эта мысль Виктора ещё тогда, в августе 209 года мне показалась крайне тёмной по содержанию (чтобы даже и не начинать говорить о начинке)..., да и сегодня, спустя почти десяток лет, я остаюсь при мнении, вполне идентичном. — То ли нормативная, то ли трафаретная, то ли (даже) эксцентрическая (не говоря уже об эпатаже..., которого не было), словно бы и совсем не Виктор её писал... Повертев и даже провернув несколько раз эту фразу в руках, могу только остаться «при своём»: пожалуй, по своей сугубой степени почернения она вполне тянет..., как бы это выразиться..., в общем, на нобелевскую премию (в области идей). И не в том смысле, что она не ясна или я её как-то недопонял, — но исключительно только в том, что она — сама по себе — темна до степени полной непрозрачности. — Да..., Виктор.
  11. Само собой, Сати как лицо, что же ещё!.. — Будучи знакомым с моей первой книгой с 2000 года (почти на десять лет раньше, чем со мной) и даже написав о ней рецензию, сколь краткую, столь и яркую, естественно, Виктор не мог не заметить, что «они вместе составляют прелестное трио..., вдвоём». — Даже по своему внешнему оформлению Скрябин и Сати (обы как лицо) были задуманы и сделаны как провокация двухтомника. — Правда, последующее изд(ев)ательское исполнение несколько подпортило первоначальную чёткость впечатления. — Что поделаешь, опять деньги, дядюшка. Опять шкуры. «Лики как лицо»...
  12. Несмотря на сугубую незаконченность «пятой печати», я всё-таки не готов оставить её без внимания. — «...тот любит Брамса, этот любит Булеза»..., а кое-кто и севрюжину с хреном (под Сибелиуса). Категорически не принимаю этот (сокрытый) упрёк или такую же поддёвку (под шинель). — И прежде всего потому, что мне всегда было откровенно плевать на их музыку и её мнимую разницу: вкусовую (стилевую, жанровую и всякую прочую). Напрасный труд: кто как не Вы, Виктор, знаете и помните это лучше других..., возможно, даже лучше всех. С этого начались наши отношения. И на этом они — рискну намекнуть — поставили точку. Кстати сказать, словно бы позабывшись на минуту слабости, Вы сами же очень скоро возвращаетесь к существу вопроса и пишете (чуть ниже, в главе «Ханон») о материях отнюдь не музыкальных. Поскольку отлично знаете и помните: дело не во вкусе и не в осетрине второй свежести... — Скрябин и Сати (не исключая и Ханона, впрочем)..., единственные в истории «композиторы музыки», для которых собственно музыка была — вторым делом, третьим планом, человеческим материалом и задней кулисой для идей. И я не стану в очередной раз трындеть о том, как каждый из них относился к искусству и его атрибутам. Только отвешу свой встречный поклон Виктору за выбор персоналий... Пожалуй, лучшего набора нельзя было и выдумать: Брамас, Булез, Сибелиус..., разве что одного Брукнера здесь и не хватает, по особливому контрасту. Особенно, если этот набор звуков бесконечно «...трогает и боязно её слушать». С почтением и пониманием отношусь к подобным эмоциям дорогих мне людей (сам имею такие же пристрастные предметы)... И тем не менее вынужден повторить: «Воспоминания задним числом»..., а равно «Скрябин как лицо» и прочие артефакты моих взаимо’отношений с «Эриком и Шуриком» не имеют ни малейшего отношения ко вкусам, нравам, молоткам, мастерам и прочим похоронным симфониям.
  13. «Сати как Кейдж разбрасывал идеи?..» — ах, Виктор..., никогда у меня не повернулся бы язык сказать такое. Несмотря на вполне очевидную параллель и общую принятость подобного образа Кейджа в профессиональной среде, эти две фигуры несопоставимы (прежде всего) по масштабу «тех самых идей». Кроме того, мысль эта грешит поверхностностью. Впрочем, я далёк от того, чтобы всамделе журить Виктора. Конечно, Кейджа у нас все знали (особенно в кругах музыкального авангарда 1980-х)..., а Сати — фиг. Тем более сказать, этот пассаж выглядит тем более курьёзным, что существовала на свете «Меблировочная музыка» и «Раздражения» Эрика Сати, — из которых именно он, Джон Кейдж почерпнул (чтобы затем «разбросать») идею транс-музыки или будущего минимализма. Впрочем, Виктор на тот момент даже и в глаза не видывал моего отдельного эссе «Минимализм до Минимализма», а когда увидел — грешно хвастаться — ещё раз мне отвесил поклон..., словно бы снова после заднего числа.
  14. «...ничего по-настоящему гениального сам не сделал» — ещё одно моё восторженное рукопожатие Виктору. — Пожалуй, при известных обстоятельствах я бы и сам подписался под этой сногсшибательной формулой, выдав себя за автора. — Да... Пожалуй, так. Хорош был бы Эрик, если бы (как следует поднатужившись) всё-таки вытянул эту общечеловеческую штангу и, не с мылом, так через постное масло, получил бы свой легальный пропуск в ложи первого яруса..., прошу прощения, в пантеон (я хотел сказать) — в панский пантеон патентованных (по понтам) «композиторов музыки» (видимо, вслед за агонизирующими лебедьми Сен-Санса), которые сдюжили, не ударили в грязь лицом и смогли украсить свою грудь «кое-чем по-настоящему гениальным», наподобие равелевского ордена почётного легиона. В том-то и дело, что основная ценность Сати находится совсем на другой территории, где «по-настоящему гениальным» может быть только очевидное дерьмо (конечно, Виктор, я огрубляю). — Впрочем, и здесь я не стану кидать камень в брата своего. Ни разу не дослышав главных (в том числе, чисто музыкальных) выходок и прорывов Эрика, Виктор Екимовский попросту достроил внутри себя старую и на удивление очевидную музыковедческую утку, не без умысла пущенную ещё дурнем-Стравинским (не говоря уже о записном подлеце Дебюсси), что-мол таланта у Сати оказалось маловато, и вообще это явление более литературного (читай: склонного к «литературщине») или даже декоративного порядка... — Пожалуй, достаточно..., в этой точке прервуся: на эту тему мне и поневоле придётся соорудить ещё парочку комментариев, «по-настоящему гениальных» — чуть ниже...
  15. «Великие Творения (...Пеллеас, ...Дафнис...)» — ну вот мы и дошли..., допрыгались до Творений..., «по-настоящему гениальных». Чудные примеры, Виктор... — Типическая отрыжка профессиональной культуры: время, школа, клановые ценности, промозглый учебник истории музыки: модернизм, «ХХ век», чёрт. Игра воды, бульканье жижи..., беспросветно занудный «Пеллеас», декоративно красивенький «Дафнис», вынырнувшие на поверхность исключительно благодаря эст’этической (и даже пол...литической) конъюнктуре в довоенном Париже..., — это ли «Великие творения»?.. — С трудом могу сдержать улыбку, вспоминая об этом дурно оформленном продукте в жанре (словами самого Сати) «задница, полная холодного дерьма» (под видом очередного Пеллеаса, свинопаса или бельмеса). И в самом деле, чистая правда: всё это можно сколь угодно называть «задницами», ничуть не рискуя ошибиться. В точности такие же, с позволения сказать, «аргументы» всякий раз выдвигали записные французские музыковеды (чаще всего, поклонники или приятели Дебюсси, вроде Ландорми или Лалуа). Мол, недостаточно было прочитать нотацию Дебюсси и «присоветовать ему сюжет Метерлинка, нужно было ещё и написать Пеллеаса», — иронизирует один из этих. Даже если рассуждать на их языке..., не слишком ли небрежно: просто так позабыть, признать «не бывшими» (совсем как царствование Анны Леопольдовны) те самые «первые зелёные яблоки», о которых говорит Сати... — «Кто мог показать ему <Клоду Дебюсси, ярому вагнеристу> пример? Продемонстрировать уже сделанные находки и открытия? Показать землю, в которой следует копать? Предоставить ему первые яркие доказательства и достижения?.. Кто?..» — Не слишком ли это щедро, в конце концов: позабыть (как будто их и не бывало) «Три сарабанды» (между прочим, изданные в 1887 году), с которых делали свой «импрессионизм» оба: и коротышка, и бычья шея. Или вокальные «Три мелодии 1886 года», в которых содержалась лучшая половина «Пеллеаса». Или, на худой конец, даже «Гноссиены» с их изрядным зарядом соли — в задницу. Между прочим, это вовсе не моя выдумка: и сам Сати отлично понимал разницу между настоящим «шедевром» и очередным профессиональным менторством. К примеру, закончив своего «Сократа» (прорыв в тот самый «неоклассицизм»), он писал: «...я имел счастье нисколько не «выбрить» этот бедный мир, заставляя его со скукой слушать мою «работёнку». Да, я ухватил свою добрую звезду. Твой старый друг попал в цель. Он собирается сделаться знаменитым, при этом не превратившись в «зануду»! Исторический прецедент, однако. Я сознаюсь, что во время написания «Сократа» страшно боялся сделать из него очередное «Творение», что в данном случае весьма легко, разумеется...» (между прочим, тоже можно посмотреть в книжке «Воспоминания задним числом», стр.402-403) — Впрочем, о чём это я?.., видимо, опять забылся: лишние перечисления и цитаты всякий раз напрасны..., разговаривать с профессионалами на их языке — напрасный труд, только в очередной раз увидишь дурня (в зерцале). И в самом деле, чем не очередной минимализм, наш любимый: повторить от забора до обеда всё тот же самый, старый-добрый-заскорузлый разговор спустя ещё сотню лет с четвертью... И стоило ли мне ради лишнего божественного повтора выхаркивать & выблёвывать из себя «Воспоминания задним числом» (кровью по бумаге)..., а потом Вам трудиться читать их... — Оставим, Виктор. Как говорил наш с Вами (не)добрый визави: «...я не хочу отвечать: меня это больше не интересует».
    ...Биби-ля-Пюре, вечно нищенствующий с пропитой физиономией желчный и язвительный старикан по имени Эрик-Альфред-Лесли, видимо снова всё так...
    клошар по имени
    Эрик-Альфред-Лесли
  16. «...вечно нищенствующий с пропитой физиономией?» — Ой, как некрасиво. Особенно — если вспомнить, как устроен любой клан (тем более, музыкальный) и что там есть, на деле — успех, связи, умение наладить контакты, подсуетиться с нужными людьми... Мне кажется, в нашей книге очень хорошо видно, кто это умел, а кто — не очень. Если Сати только «шесть» из сорока лет своей «карьеры» имел какие-то заказы (по своей прямой профессии), а я, к примеру, и вовсе не одного (да ведь и «Воспоминания задним числом» сделал ничуть не благодаря, а вопреки миру с...ных профессионалов), разве из этого может следовать презрение или пренебрежение к кому-то ещё, кроме клана?.. Ну да, Сати был беден, иногда голодал..., скажем, в отличие от «дорогого» друга-Дебюсси, который и женился неплохо, и сам парень не промах, жил в доме на улице Булонского леса и ни разу даже издалека не почесался помочь своему «дорогому учителю». — Ну и, наконец, не пожалев сочных красок в своей палитре, с чего же Вы это взяли, Виктор, что он «с пропитой физиономией»? — очень мило выглядит, после всего. Признаться, сколько живу на свете, но ни разу не видывал такого-то Сати. Ну..., знамо дело: желудок или печень (цирроз, как-никак). наконец, даже селезёнка. Но физиономия-то с какого бодуна «пропитая»?.. Прям, не Сати получился, а чисто, парижский клошар какой-то: Бодлер в борделе, или Верлен со своей секретаршей. — Браво-во-во!..
  17. Если говорить в строгом смысле слова, то Сати вообще ничего не выдумал. И никакого «импрессионизма» он тоже в упор не видел. Были его ранние сочинения (совсем не оперы, нет), те же фортепианные Сарабанды или вокальные мелодии, вполне сформированные образцы будущего стиля, опередившие своё время на десяток лет. Ярый вагнерист «с бычьей шеей» и позолоченный карлик ордена почётного легионаоба — впервые услышали в этих пьесах свою будущую музыку (от «Послеполуденного фавна» до «Игры воды») и откровенно учились на «зелёных образцах». Разница между ними была только в одном: Дебюсси никогда не признавал своего ученичества (в агрессивной форме) и всячески старался принизить как самого Сати, так и его влияние, а Равель поступал — в точности напротив (во многом, кстати сказать, в пику первому).
  18. Вот..., почему я сразу сказал, что поверхностная параллель между Сати и Кейджем попросту притянута сюда за яйца (профессиональных и клановых клише). Подобная рифма глубочайшим образом неуместна (прежде всего, как типичная демагогия), как минимум, по причине несопоставимого масштаба личностей. Начиная, кстати сказать, от знаменитой театральной пустышки «4’33”», которая, по существу, стала только переизданием «Похоронного марша памяти Бетховена» от старинных щедрот Альфонса Алле (с одним только уточнением: всё-таки, первоисточник не пытался надувать щёки по поводу своей очередной фумистической выходки, выдавая её за какой-нибудь ко(с)мический «силентизм» или глубокомысленное «молчание ягнят»). Равно и хвалёный (вернее сказать, самохвальный) кейджевский «минимализм», придуманный после парижского знакомства с рукописями «Меблировочных пьес» и «Vexations» Сати. Типичный позёр, тусовщик и фумист (спустя почти сто лет), дядюшка-Джон (по сути) был талантливым и бодрым рекламистом самого себя, постоянно устраивавший хеппенинги — в свою драго’ценную пользу. Только с бо-о-о-ольшой натяжкой я мог бы назвать подобное занятие «рассеванием идей»..., — примерно так же и тётя-Клава из заводской столовой «рассеивала» гуляш и борщ по рукам голодного пролетариата. — Хотя..., «культурной» картины тотального заимствования это не меняет: как всегда, записных скопцов вокруг Кейджа было много, и подкормились из его рук немало — те (в основном, профессионалы), всегда готовые был пользоваться готовым рецептом для изготовления своего пожизненного блюда...
  19. Печально слышать и видеть, Виктор, как Вы продолжаете отрабатывать объявленный во первых строках «определённый негатив (конечно, для себя, любимого)», как всегда, с целью освобождения (дистанции) от него. — Судите сами. Да..., и у меня «друзей тоже не было», но только с большим трудом я мог бы поставить это себе в грех или «обвинение». К примеру, когда один друг детства оказался сукиным сыном и попросту «сбежал с деньгами»; другой — из обычной обезьяньей лености обгадился сам, а заодно попытался ещё и меня попутно обгадить; когда единоутробный «брат» постоянно искал (и до сих пор ищет, поддонок этакий) как бы удачнее обворовать или обставить, когда всякий (даже на пустом месте) норовил побольнее укусить руку дающего и вытворить какую-нибудь подлость на пустом месте, разве можно выставлять отсутствие друзей (по сути, тяжкое пожизненное одиночество) в укор?.. Не слишком понимаю. Пожалуй, кроме реакции само’защиты здесь дело пахнет ещё и начальной хомистикой. Тем более сказать, экзистенциальное (или пожизненное) одиночество вообще отличает «гения» от клановой «толпы талантов». Как минимум, это трафарет... — Мне кажется, главный вопрос отношения и со-отношения здесь находится совсем в другой плоскости. Видите ли Вы сами, мой дорогой Виктор?..
  20. Нет и ещё раз нет, Виктор... «как собака бьющую руку лижет» — я не знаю (прежде всего, потому что не желаю знать). — Слегка пожав плечами, на мой вкус здесь гораздо уместнее было бы вот это..., всё-таки из самогó Эрика: «Ползать на животе — это хорошо, конечно... Однако в этой позиции не слишком удобно лизать руки тому, кто добивает вас ногами в задницу...» (см. «Воспоминания задним числом», стр. 593). — И вообще, какое отношение это всё имеет к «музыке» или «творчеству»?.. Кажется, ничего кроме раздражения. А ведь Сати именно его во многих случаях и сублимировал, Виктор! Едва ли не четвертина (церковная) его сочинений сделана на этих дрожжах. Вот на что (кроме всего прочего) Вы отозвались своей несомненной досадой («Vexations!..») Впрочем, оставим. — Менее всего я желал бы вызвать своими замечаниями & заметками — Ваше раздражение. Ещё одно, после всего... (идём дальше, Виктор?..)
  21. В принципе, я нисколько не сомневаюсь, что среди большого числа «астральных уровней» наверняка имеются и такие, где Сати не получился не только как композитор или писатель, но и во всех прочих отношениях. Не знаю, на каком именно из упомянутых уровней находился в этот момент герр Виктор Екимовский, который к тому же (по его собственному признанию) не был знаком ни с одним из опорных сочинений Сати, но спустя три месяца (а именно, 25 окбяря 2009 года), получив от меня той же курьерской почтой два диска Сати (фортепианный и оркестровый), он прислал скупой отчёт об ознакомлении с Сати. И вот что там было сказано (привожу дословно): «Полагаю, Вы не ждёте от меня какой-либо оценки прослушанного, могу только констатировать, что явление, как Явление, имело место быть. Спасибо за просвещение моего невежества...» — И Вам тем более спасибо, мой дорогой Виктор, — а сверх того, как всегда, встречный поклон...
  22. «Разговаривая о себе» (слегка глуховатым голосом воспоминаний задним числом, вестимо), само собой, я не посмел бы возражать маститому мэтру Виктору, — единственному из всего клана академистов, который отчего-то «не плюнул мне вослед» на моё «Get out!»..., чтобы не сказать большего. И тем более (не посмел бы возражать) в таком контексте, где он (тем более, в сугубо эмоциональной форме) судит об этом странном (более чем странном, — небось, и не во всякое-то столетие такой образчик выплывает из тьмы веков!) человеке — причём, практически вчистую, с белого листа (carte blanche), ни разу не встречавшись, не видев его лично, полично, воочию и почти ничего не зная его (и о нём). Поступок, прямо скажем, почти героический (как и вся его жизнь, с позволения заметить). Ибо знание Виктора обо мне исчерпывалось (его интересом и, как следствие) добытым в общедоступных местах кратким публичным списком просочившихся работ (перечисляю в хроно...логическом порядке: «Убогие ноты в двух частях», «Скрябин как лицо», Пять мельчайших оргазмов, Некий концерт, Средняя симфония, вероятно, ещё кое-что мелочное из репертуара всяких дней затемнения, затем — ещё парочка осевших в мировой паутине моих антикварных интервью и статей (начала 1990-х годов) и, наконец, словно розочка на торте, искомые «Воспоминания задним числом» — ещё не остывшая под моими пальцами и (особ замечу!) не изданная книга, имевшая на тот день все шансы так и остаться в числе прочих неизданных «Чёрных Аллей», а «затем и уничтоженных томов: как первых, так и вторых... — Грешно сказать, но в те времена Виктор даже толком не знал: сколько мне лет, щедро прибавив к дате моего (вы)рождения битых восемь лет (1957 год..., он сказал). Хозяин-барин. — И тем не менее, я всё равно не решаюсь возразить ему в полный голос, когда он сообщает мне (в письме): «Ваша позиция предельно ясна: Get out!!!»..., и только шёпотом (потупив глаза) я прибавляю от себя: «не так..., не совсем так, дорогой мой Виктор... Как мне кажется, моя позиция куда точнее была выражена на другом языке и немного другим персонажем..., совсем не амэрэканским, в своё время (не раз) сказавшим от себя и о себе: «Je retire»... — Смею добавить (отсебятину) единственно по одной причине: слишком хорошо мне известная основная мотивация и главный мотив жизни этого человека, вернее сказать, этих обоих... в кабинете префекта. Когда весь пресловутый «Get» & «out» на свете относится к какому-то другому, низкому миру, а потому как-то сразу становится лично не интересен, поскольку находится совсем в другом месте и решается только при помощи «Карманной (или какой-то другой) Мистерии», но зато предельно личное и единоличное отчаяние в форме «Je retire» способно восстановить (хотя бы на краткий срок) тот внутренний мир и тишину, точнее сказать, отсутствие мелочной суеты, которое единственно необходимо для работы: неуклонной и поступательной..., в каком бы направлении она ни велась...
    ...Но увы, поздно разговоры разговаривать. Давно уже пора идти сжигать очередную партитуру...
    очередная премьера
  23. Честно говоря, я бы немедленно покрылся краской стыда, услышав из уст Виктора такое: «ну так поделитесь же ими!..» — и тут же свалился бы со своего симеоновского столба, если бы не одна досадная мелочь..., вернее сказать, даже две досадные мелочи (не считая всех прочих), одну из которых (горячую, ещё не изданную, почти на семь сот страниц в кожистом переплёте) он только что держал в руках. И в самом деле, я теряюсь сообразить: откуда взялось это патетическое (как лунная соната) восклицание в побудительной форме?! — Странно взглянуть на это дело здравыми глазами..., и правда, дорогой Виктор..., ну разве ж это не поклёп?..., ну разве ж я (этот трижды безумный каноник) «не делился» своими «гениальными мыслями и идеями»?.. Ну, давайте попробуем загибать (для начала хотя бы только пальцы, не всё остальное)... Вот поглядите, для начала, одна книга (причём, неприлично пухлая, почти семь сотен страниц), изданная мною с громадным трудом, продираясь через кусты терновника — вопреки всем придуркам от мира сего..., а затем — и вторая (ещё горячая, не изданная благодаря тем же лицам). Разве кто-нибудь протянул мне руку помощи в этом деле, далеко не внутреннем?.., во время которого все «издатели» в меру сил препятствовали, обманывали и занимались рвачеством?.. — А ещё тот диск... И десятки концертов, прекращённых из-за ползучего противодействия союза копоситоров и прочей академической клаки... Не вижу смысла перечислять дальше. — И в самом деле, хочется спросить, потрясая в воздухе удивлённой ладонью: «Виктор!..., о чём Вы?..» — Когда у меня годами, десятилетиями лежит (горит, тонет) добрый десяток книг и недобрая сотня партитур, которые я предлагал им..., на вытянутых руках. — Но нет. Ни одна скотина не «согласилась» взять. Как оказалось, им ещё нужно было что-то в комплект к моим невероятным, неповторимым подаркам..., например, клановые связи, отношения, лояльность, деньги... Или ещё... какие-то другие мелочи, которые они ценят (в рамках и границах) своих бессмысленных ритуалов вокруг унитаза и «задницы, полной холодного дерьма». — Пожалуй, я бы ещё и понял, в чём Вы меня пытаетесь упрекнуть (или к чему призвать), если бы не был так... безумен (и, как следствие, «тем более привлекателен и интересен»)... — Но увы, поздно разговоры разговаривать. Давно уже пора идти сжигать очередную партитуру. — Итак..., вот моя рука, Виктор, мой единственный далёкий друг... Не в’друг. — Пожалуй, только спрошу напоследок, прежде чем в пред’последний раз прикрыть за собою дверь: а Вы-то..., — Вы что-нибудь сделали, чтобы я, так сказать, «поделился?» (теми самыми..., скрытыми в костяной части тела гениальными мыслями и идеями). Ну..., хоть что-нибудь совсем не сложное. Какую-нибудь ритуальную мелочь. Или полторы..., на худой конец. — Само собой, этот свинский вопрос я уже сегодня задаю..., теперь (не тогда)... Ведь мы же с Вами очень хорошо помним: как это было на самом деле. И с книгой. И со второй. И с пятой. И с партитурами. Не раз и не два..., за последние девять, сорок, сто, тысячу лет... И те же «Воспоминания задним числом»..., писанные кровью по забору их мира, — ведь они так до сих пор и не были бы изданы, если бы мне не помог..., единственный человек из всего миллиона, миллиарда людей. Единственный..., да ведь и тот — давно мёртвый, умерший ещё в 2004 году. Да..., Виктор. Вам ли не знать, что с той поры ничего..., решительно ничего не изменилось в общем порядке дел. Разве только партитур поубавилось... слегка. И книг..., тоже. Дальше — только многоточия. Да.
  24. Здесь содержится несомненный силлогизм, Виктор. Обратите внимание: начиная со второго года 1990-х моя парадигма «работы в обществе самого себя» как нельзя лучше соответствует заданному вопросу: «именно чтó — плевать». Совершенно отдельно от их навязчивого кланового противодействия, я продолжал неуклонно заниматься своим делом (именно в той части, где можно совершенно плевать как на их содействие, так и противодействие), одну за другой продвигать магистральные партитуры: от «Перелистывая людей» — до «Карманной Мистерии». И совершенно напротив, если бы я был вынужден озаботить себя исполнением (записью, концертами), вот уж где, в самом деле, мне было бы «не плевать» на их нормативное «общество». И прежде всего, пришлось бы идти на поклон клану и участвовать в непродуктивной суете, пытаясь в очередной раз расшибить башку об их кирпичную стену. — И куда же здесь ещё плевать?.. Кажись, места плюнуть уже не осталося.
  25. Ну вот, что ещё за оказия: откуда-то из бентоса столетней давности всплыл какой-то несчастный «дереникович» (Мнацаканян), о котором я не вспоминал, кажется, с советских времён. — И что за дивный персонаж... До боли, до коликов усреднённый член композиторского клана (совсем не в пару «ужасному китайцу» Лу-и Ла-Луа), ленивый и любопытный сибарит, он ни единого разу не принял участия в том шельмовании (пардон, ошкуривании и перевоспитании) меня, которое ему, по идее, вменялось в прямую обязанность (как декану факультета). Скорее даже напротив..., своим дряблым неучастием он весьма облегчил мне задачу — проскользнуть сквозь систему высшего обезобразования, а напоследок ещё и попросил меня о небольшой услуге..., очень трогательной (по своей заурядности). Само собой, речь между нами зашла о кино..., в общем, чтобы я замолвил за него словечко какому-нибудь режиссёру (из тех, что мне покажутся лишними). — Бедняга, совершенно очевидно он меня с кем-то спутал..., из своих, — в полном согласии с традициями своей родины.
  26. Назло маме уши отморожу, А назло папе — всё остальное. Пожалуй, если в самом деле поверить Виктору, будто я убрал свою музыку куда подальше, чтобы «отомстить» тем олухам, которым с самого начала было решительно плевать и на неё, и на меня, то следующим шагом было бы вернее попросту объявить автора «Воспоминаний задним числом» — лидером в области дряблого кретинизма. К счастью, всё было не так. И даже более того: совсем не так. Впрочем, ноги у этой истории растут из такого места, про которое мне сегодня и здесь говорить не только лень, но и тошнотно.
  27. Диск, «неосмотрительно» выплеснутый в этот мир, на самом деле был разовой инъекцией, оставленной совершенно намеренным образом. Точно так же, кстати, как и плешивые «Дни затмения», «Публичные песни» и концерты «Музыка собак». Правда, результаты этих премилых «кустов-огородов» не раз доставляли мне отвратные минуты, года и даже десятилетия (видимо, в качестве особого поощрения автору)... Чего стоил, к слову сказать, один только Средний дуэт (между прочим, прямое порождение как раз того диска), рвотные судебные дела по поводу которого получили ход как раз в то время, когда Виктор прислал мне первое письмо «задним числом».
  28. Кстати говоря, чистейшая правда. Именно так: музыка — только средство. И никогда не цель. Средство овеществления доктрины — в том числе.
  29. — Ну уж дудки!.. Не было такого никогда. Достаточно только проглядеть (бегло) историю написания и дальнейшей работы над тем же «Скрябиным как лицо» (1994-1995 год), чтобы убедиться: там и в помине не было такого «хрена с музыкой & займусь другим». Буквально во время написания этого толстенного талмуда появились два полуторачасовых сочинения: «Удовлетворительные пьесы» для фортепиано и в довесок к ним ещё «Ресторанные пьесы» для механического пианино. Само собой, я уже помалкиваю о том, что началось, едва текст книги был закончен. Толстые партитуры сызнова замелькали в моих руках и перед моими глазами (включая, между прочим, такие глыбы (дерьма..., истинные шедевры) как «Сила Судьбы» и «Стерильная Месса».
  30. И ещё один мой благодарный (& встречный) поклон герру Виктору за его горячую..., настоящую оценку моего скрябинского талмуда, и в самом деле — прецедента, свалившегося «неизвестно с какой полки». Более никогда, нигде, ни от кого..., ни прежде, ни теперь — я не получал столь яркой и точной реакции. И дело даже не в похвале, но в совершенной точности высказывания по сути. Браво-во-во!.., Виктор.
  31. Ради фактической точности вынужден заметить (и здесь, и ниже): «времечко не прошло» (в том, что касается идеи). «Скрябиным как лицо» и «Воспоминания задним числом» появились (в замысле и конструкции) одновременно. И только реализация (в силу разных причин, о которых довольно сказано в другой статье) оказалась на почти почтительной дистанции в полтора десятка лет.
  32. Повторю ещё раз..., свой прежний комментарий. — И снова (здесь и ниже по тексту) мы имеем дело с решением математической задачки с десятью неизвестными. Не будучи знакомым с этим с(т)ранным «композитором музыки» (ни с тем, ни с другим), автором уже второй прочитанной книги слоноподобного размера, Виктор Екимовский в своих умо...заключениях питался исключительно слухами, легендами и собственными выводами. Одним из этих выводов (исключительно по умолчанию) стал примерно такой: «выпустив один диск с тремя сочинениями, Юрий Ханон вскоре бросил сочинять музыку, полностью переключившись на книги...» Между тем, всё было в точности наоборот. Вскоре после выхода известного диска, Ханон стал сочинять гораздо больше музыки, а также картин и литературных произведений, закрыв за собой дверь и удалившись из постылого публичного пространства. Вот и вся «история человечества»..., вкратце.
    ...Николай Семёнов, единственный человек из всего их мира (да и тот уже не здесь), благодаря которому книга «задним числом» всё-таки была издана..., — больше никто и пальцем о палец не ударил...
    только один из них
  33. Не устану повторяться и повторять. Спасибо, Виктор, за этот фантастический напор, страстность и при’страстность, тоже почти невероятную — особенно, если внезапно припомнить (сугубо задним числом, разумеется), между кем и о чём здесь ведётся разговор. Однако..., вопрос задан. Значит, нужно отвечать (несмотря даже на то, что на него давным-давно отвечено). Пожалуй, насчёт «кишки» я точно не скажу: в конце концов, этот предмет не слишком сильно (и желательно не напрямую) задействован в процессе написания музыки. Но зато всё остальное... Даже при полном понимании, что речь идёт о главном фетише (если угодно: ценности) Виктора: формальной новизне, прорыве, открытии..., я не вполне могу уяснить себе: «о чём тут речь». Вся разница между книгой (к примеру «Воспоминаний задним числом») и музыкой (в которой у меня кишка, понимаешь ли, тонка оказалась), состояла в моём внутреннем решении: бесконечно эфемерном, если разобраться. Не желая тратить силы ради пустой публикации (исполнения) музыки, я всё же дал себе слово совершить над собою насилие (и вступить в контакт, говоря прямым языком, с миром подонков) ради публикации прецедентной литературной работы. Начнём с того, что на момент переписки нашей даже и книга Сати была не издана ровно в той же степени, как всё остальное... моё. Собственно, ни один из тех, кто держал в руках предварительные экземпляры «Воспоминаний задним числом» (типичный сам-издат, только в кожаной обложке) и пальцем о палец не ударил, чтобы хотя чем-то помочь нам с Эриком в этом деле. Ни Ковнацкая, ни Скобкина, ни ещё десяток выдающихся ренегатов своего времени (чтобы не перечислять всех, кто легко мог и легко не пожелал ничего сделать). И только один человек (бывший заместитель редактора..., уже давно умерший, что особенно показательно) вложил своё участие в этот проект. Требуется ли более точное «доказательство» того, что эта книга..., и её авторы (мягко выражаясь) «не от мира сего»?.. — И теперь спрашивается: ради чего мне («чужому среди чужих») нужно было бы втягиваться в пустую клановую суету с заранее известным результатом? Чтобы с гордостью ответить на вопрос: «что, кишка тонка???» — Разумеется, тонка. Никогда не собираясь устраивать пунические войны «один против всех», с музыкальным (академическим) кланом за исполнение, запись или издание своей музыки, в один прекрасный момент я попросту махнул (левой) рукой на партитуры: и новые, и старые. В 1993 году мой уход прочь из публичной жизни выглядел (и был многократно назван вслух) примерно таким образом: обычную общительную линию «рукопись-концерт-запись» я заменил на герметическую «партитура-переплёт-полка». Попросту говоря, мне показалось совершенно нерентабельным продолжать расшибать лоб в попытке пробить хотя бы малую брешь в плотных рядах блюстителей нерушимых консервов. Но работать я стал ещё больше, поскольку избавился от помех и отвлекающих факторов. «Лучше я буду делать своё дело, чем делать свои дела»... — Таким образом, я готов подтвердить принципиальную тонкость своей кишки в социализации собственной музыки. Впрочем, не прошло и трёх лет, как (в очередной раз натолкнувшись на тотальное жлобство так называемых «издателей») я перестал пытаться издавать и новые книги (не трудно убедиться, сколько их накопилось за это время, начиная с «Ницше contra Ханон». В этой части разницы никакой нет... — Впрочем, ведь Виктор явно говорил не об этом..., но о своём, о больном и сверх’ценном. О попытках создать «нечто новое». Отлично понимая: о чём идёт речь, я всё же попытаюсь отмахнуться. Свежесть, новизна (в том числе и формальная ) — это прекрасно, конечно. Но среди системы моих (канонических, доктринных) ценностей они всегда занимали второе положение..., если не третье. В том числе и разговаривая о книге «задних чисел», я видел её вящую уникальность совсем в другом месте, чем новизна приёма (дву’авторство или совмещение современных обоев со старым кабинетом префекта). Собственно, об этом я сразу написал Виктору в своём ответе. И (как видно) продолжаю упрямо дописывать недописанное до сего дня.
  34. Прошу прощения за нарочитую банальность, Виктор, но «примитивный тупик» — это вся человеческая жизнь. Так что я не стал бы здесь размениваться на какую-то «музыку», скандалы или пост-модернизм. Пожалуй, ещё вот что вспоминается на этой почве... Ещё во времена поступления в консерваторию, когда я был странным абитуриентом, поразившим всех своим полным неделанием исполнять клановые танцы (хотя бы ради того, чтобы попасть на композиторский факультет), упомянутый выше дереникович (декан) сказал мне с нескрываемым интересом: «вот ведь Вы пытаетесь идти по стопам Скрябина..., но ведь это — тупик»... На что я немедленно ответил (достаточно дерзко для абитуриента): «тупики, Александр Дереникович, существуют только в головах человеческих»...
  35. Сожалею, но сызнова (и не в последний раз) вынужден повторить своё признание: дело в том, что меня никогда & ни в каких обстоятельствах не заботила «НОВАЯ» музыка, о которой, как оказывается (по словам Виктора), «все мы думали». Нет, не все. Как минимум я один — не думал. Ни разу. Ещё знаю наверное, что не думал о ней также и сантехник Шульц из соседнего домоуправления. Значит, уже двое выпадают из предложенного Виктором дискурса. — И правда, что за увечная идея: «продолжение НОВОЙ музыки». На мой вкус — ценность и задача ничтожная, чисто умозрительная и, поверх всего, ещё и социальная, проникнутая духом какого-то странного спорта (бега на короткую дистанцию, поминутно оглядываясь на соперников). — Пожалуй, моя главная ассоциация, связанная со всякой «НОВИЗНОЮ», состоит из двух частей, обе из которых очень сильно отдают «задним числом». И если первая из них (исключительно для любителей и профанов) гласит: «ничто не ново под кустами»..., а вторая, словно бы сговорившись с нею, вторит голосом незабываемого Петра Шумахера: «хочу я новым стать поэтом, впервые воспою ГОВНО». — Пожалуй, здесь могу только повторить..., в очередной раз: «музыка — только средство, инструмент». А если музыка становится целью..., да ещё и не просто так себе музыка, но, пардон, Её пресловутая НОВИЗНА (да ещё и с большой буквы)..., то это (прошу прощения) очень утлая, временная, мелкая и старая цель..., не говоря уже о её ярко-гормональном характере (сродни возбуждению, интересу, любопытству или, говоря шире, либидо вообще). Едва отступает давление, интерес, тургор, как пропадает и мнимая новизна. Особенно это заметно после всего и задним числом, если поверить словам самого́ Виктора.
  36. — Ну почему же «после всего», Виктор!.. Едва только расстояние между Питером и Мосвой позволило дотянуться, как весь несносный штабель моих партитур был к Вашим услугам, не так ли?.. И произошло это не далее как в марте следующего (210) года..., в аккурат — при первом нашем «знакомстве», как видно на той фотографии. Если угодно, могу напомнить первую реакцию: увидев всю эту гору партитур (большей частью, кстати, в таких же кожаных переплётах, как и «заднее число»), Виктор покачал головой и сказал: «да, теперь вижу..., по сравнению с Вами я — просто лентяй».
  37. Слегка сомнительное утверждение (даже если считать по большому счёту, не цепляясь к словам). — Скрябин очевидно ушёл..., едва только принявшись за «Предварительное Действие». Всё его Главное осталось с ним, он не просто ушёл, но и забрал свои основные произведения с собой. — Что же касается до Сати, то он «уходил прочь» (Je Retire) с завидной регулярностью: едва ли не каждый божий год из своей жизни, отнюдь не божественной. — Как результат, число его несделанного колоссально, а сделанного — напротив, крайне скупо (в позорном для мира «нормальных» людей соотношении «шесть к сорока», как я показал в одном небольшом эссе, здесь неподалёку). Если как следует разобраться, мой «уход» поначалу только увеличил норму выработки..., и только затем (после того же 2009 года) реверсивный метод композиции несколько компенсировал эту безрадостную картину.
  38. Не стану скрывать: никакой радости по поводу восклицания Виктора я не почувствовал. Равно как и всего прочего, что полагалось бы мне по долгу службы..., если бы таковая когда-нибудь существовала в реальности.
  39. Ну..., на этот вопрос (хотя и не заданный) у нас с Виктором мнения слегка расходятся. Не признавая себя лицом инвалидным, как мне видно со своей стороны, Виктор всего лишь включает механизм гипер’защиты. — Чтобы не вдаваться в подробности, скажу коротко: вопрос только в степени..., если угодно — доле или про’порции. Всё остальное на эту тему я уже давно — донёс до адресата. Кому интересно — спрашивайте непосредственно у носителя информации.
  40. Нет, Виктор, конечно же, не срезонирует... Как правило, и прежде-то у меня не бывало резона резонировать с резонёрами, а теперь — и подавно. Впрочем, прошу прощения за пустой комментарий: и это уже давно кануло в прошлое (задним числом).
  41. И снова Виктор внутренне спорит (якобы, соглашаясь) с тревожащими его бесплотными призраками (в лице некоего искусственного, выдуманного им Ханона и смутного & мутного Мартынова, прежде всего). — Понятное дело, при моих-то депансах, когда от самого начала музыка занимала сугубо служебное место карманного средства в общей конструкции компактного конца этого маленького мира, напряжённый вопрос «властную музыкальную мысль скажи» просто пролетел мимо кассы. — Само собой, мне здесь нечего было скрывать, запираться, да и размышлять над ответом — тем более; а потому без особого труда я сказал Виктору (also sprach) свою властную мысль..., — но вот ведь какая незадача!..., — к музыке она имела самое опо’средованное отношение. В точности такое: как к средству, но не цели.
  42. Здесь невольно из глубин костяной коробочки всплывает дивная заметка Эрика из его записной книжки (1921 года): «...Курьёзная штука: — то ли критик глуп, то ли умён... Всё равно не разберёшься. Это уж наверняка...» (см. «Воспоминания задним числом» стр.468)
  43. Если кто-то не’допонял: в этой россыпи блестящих имён Виктор Екимовский объединил совершенно разношёрстную публику, просеянную по основному признаку: каждый из этих трёх (в своё время, каждый по своей причине) махнул рукой на музыку, прекратив её сочинять (систематически, регулярно, как основное дело жизни). — К сожалению, ни одного из перечисленных я не мог бы (находясь в уме) поставить в пример себе или Виктору. Удачно женившийся Россини, объевшийся мраморной говядины с гарниром из собственной лени. Смутный чиновник Айвз, прискучивший собственной беззвучной какофонией. Или благополучный Сибелиус, предпочитавший алкоголь и прогулки по родным пенатам. И тем не менее, их поступок можно только приветствовать..., впрочем, решительно не заметив его смысла.
  44. И здесь в очередной раз я приношу Виктору свой виновный поклон за то якобы депрессивное влияние, которое произвели на него «Воспоминания задним числом» (в первую очередь — после всего, конечно). — Собственно, именно потому между этими двумя книгами (имея в виду, конечно же, Скрябина и Сати) дистанция в полтора десятка... (лет, жизней, веков). Написанная языком боли и страдания, эта гомерически (не)весёлая & слишком эксцентрическая книжка иной раз действует не хуже удара шумахеровского мешка с дерьмом... — Also: опять виноват... «Всё, что меня смешит — не делает меня сильнее». И всё же, не будем путать со щекоткой.
  45. «Исключительная работа»..., какое дивное слово. Признаюсь: ни разу мне не приходило оно в голову. Ни во время работы, ни затем, во время кошмарных попыток издать книгу, ни, наконец, после всего. А ведь она и в самом деле такая: «исключительная» во всех вариантах и оттенках (и даже включающая исключение), как и оба её автора. — Спасибо №6, Виктор...
  46. Благодарю Вас, Виктор... Ничего лучшего (о своей работе) я не слышал за всю жизнь. И навряд ли могу услышать. — Говоря словами моего соавтора (по заднему числу): «это из таких вещей, которые никогда не забываются». Собственно, и какие ещё (после этого) могут быть недоумения, недопонимания или разногласия?.. Сущие мелочи, пыль и мусор (поверх мусорной книги). — И это уже превыше всего (как сказано в последней главе).


  47. (Некий) читатель должен отчётливо понимать: нет, здесь нет ни малейшего намёка на «Холодные пьесы» Эрика Сати (1897 год), о которых все (присутствующие) подумали сразу же. И в самом деле, было бы странно не подумать. Некогда в незапамятные времена составленные автором из шести частей («Три танца навыворот» и «Три арии, от которых все сбегут»), они настолько тусклы и невразумительны, представляя собою совершенный эталон в данном отношении, что буквально заставляют о себе думать (навыворот). — И всё-таки, нет. Об этих трёх танцах здесь нет и помину. В тексте лаконического пояс’нения (между строк) рассеянно отложены и сокрыты — совсем другие аллюзии и контаминации, не говоря уже обо всём остальном...


  48. Само собой, приведённое здесь заглавие — не более, чем (вне)очередная инсинуация второго автора текста, вдобавок (добавлю уже от себя лично), не самая остроумная. И в самом деле, спрашивается: какой болван (тем более, будучи ещё вполне дееспособным) стал бы давать какое-то название (да ещё и с под’заголовком) своему письму..., именно так: просто письму, да ещё и отправленному в адрес лица почти незнакомого. Тем более (чисто, между нами) у этого человека по имени Ханон и без писем более чем достаточно (чтобы не произносить грубого слова) произведений, которым, говоря исключительно к примеру, можно (и нужно) давать всякие заголовки или титулы... — Полагаю излишним было даже и начинать обсуждение этой дурной темы. Совсем напротив: пора кончать и ставить жирную точку..., как всегда, сразу же — после названия. Между прочим, очень рекомендую. — Мой испытанный метод композиции (после окончания Карманной Мистерии)...
    ...экземпляр книги, сделанный в те времена (2008 год), когда никакой книги ещё не было...
    экземпляр для Виктора
  49. Пожалуй, «первый» — это ещё мягко сказано. И прежде всего это не только первый «рузский ответ», но и вообще, одно из первых писем, отправленных мною в адрес Виктора Екимовского..., можно сказать, нечто вроде знакомства. Правда, в отличие от его рукописного послания на осьми страницах, моё (хотя и ничуть не меньше) было электронным, точнее говоря, нерукотворным — хотя и набранным на клавиатуре компьютера. Однако видимые различия тем и кончаются, чтобы обнаружить себя немного позже — и совсем в другом месте, сегодня ещё не существующем...
  50. ...за приведённой здесь слегка партикулярной формой обращения «О Виктор» (отдалённо напоминающей звательный падеж) на самом деле скрывается типовое (по всей форме), хотя и слегка сокращённое начало всех обращений в адрес высших лиц иерархии: фараона или верховных жрецов. Именно такие обращения открывают едва ли не все настенные тексты мастаб, храмов или пирамид Египта (причём, всех царств и периодов, включая нубийский). В полной форме этот зачин должен был бы выглядеть так: «О, Виктор сей!» — Собственно, так он теперь и выглядит (для тех, кто заметил).
  51. «...тот самый корешок на полке» — как знак внутреннего диалога: здесь имеется в виду экземпляр первого издания «Автомонографии» (с надписью автора), заочно присланный мне Виктором Екимовском в 2000 году (после единственного совместного вечера в Эрмитаже с «Убогими нотами» и «Бранденбургским концертом») через некую неособенную особу. С тех пор (в течение девяти лет) «тот самый корешок на полке» и служил маленькой дверцей для внутреннего диалога.
  52. Основная тяжесть диалога с Даниилом Хармсом тогда была рассеяна по нескольким небольшим текстам, а книги с хармсовскими блокамиВнук короля» и, отчасти, «Избранное избранного») — появились позже.
  53. Имеются в виду две книги, уже прочитанных Виктором: первая (изданная) и вторая (пока не изданная).
  54. Текст своего письма Виктору привожу полностью, без исключений, но с небольшими стилистическими правками (ради внешнего голоса), большей частью — чисто ко(с)м(ет)ическими, как было бы здесь уместно...
  55. «Некоторая человеческая благодарность Кейджу» — за то, что он не присвоил себе открытия Сати, но сказал ему элементарное человеческое «спасибо» (хотя и в слегка кривой форме), исполнив его «Раздражения» и выпустив в свет меблировочную музыку.
  56. Речь идёт о втором (пере)издании «АвтоМоноГрафии» Виктора Екимовского, которую он переслал мне в начале августа по той же почте. Дополненная почти на треть по сравнению с первым изданием (1997-2007), новая редакция, кроме всего прочего девятилетнего наследия, содержала отчёт о единственном случае совместного концерта (Эрмитаж, 2000) и короткую авто-моно-рецензию на книгу «Скрябин как лицо» (публиковать которую в 2000 году отказались все академические издания).
  57. Пересылая мне экземпляр своей «Автомонографии», Виктор предусмотрительно заложил бумажку со своим кратким комментарием на те страницы (кажется, 291-293), где шла речь о книге «Скрябин как лицо» и её эксцентричном авторе. К слову сказать, совершенно не привыкший к подобным знакам внимания и попросту не ожидавший ничего похожего, я обнаружил искомую закладку едва ли не в последнюю очередь, уже раз наткнувшись на эти страницы, так сказать, естественным путём.
  58. Ещё одно упоминание о том же историческом случае: экземпляр первого издания «Автомонографии» (с дарственной надписью автора), заочно присланный мне Виктором Екимовским в 2000 году (после единственного совместного вечера в Эрмитаже с «Убогими нотами» и «Бранденбургским концертом») был передан мне «курьерской почтой» (пони-экспресс), через некую не’особенную особу, одного из организаторов того концерта. Сам я, к слову сказать, на сём «богоугодном мероприятии» естественным образом не появился, — чем, кстати сказать, вызвал ещё одну нетривиальную реакцию Виктора (и мало того что амбивалентную, так ещё и — не одну, говоря после всего).


Ис’cточники

Ханóграф : Портал
ES.png

  1. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (лучшее из худшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. — «Свидание» (1907) (из сборника «Стихи Я»)
  2. 2,0 2,1 2,2 ИллюстрацияВиктор Екимовский (собственной персоной), первая встреча (на Эльбе). — Сан-Перебур, мар.210 (tectum de XaHoH).
  3. Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка), 690 стр. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2009 г., предварительный тираж, экземпляр в кожаном переплёте.
  4. 4,0 4,1 4,2 4,3 4,4 4,5 4,6 В.А.Екимовский. «Автомонография» (издание второе). — Мосва: Музиздат, 2008 г., тираж 500 экз., 480 стр.
  5. Д.И.Заславский. «Сумбур вместо музыки», редакционная статья (об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда»). — Мосва: газета «Правда» от 28 января 1936 г.
  6. 6,0 6,1 ИллюстрацияЭрик Сати. Поздняя меблировочная фотография времён «музыкальных обоев» (~ 1922-23 год). Национальная библиотека Франции, Париж.
  7. 7,0 7,1 7,2 7,3 7,4 Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г.
  8. P.Landormy. «La musique française après Debussy». — Paris: Gallimard, 1943. — 380 p.
  9. В.В.Маяковский. «О разных Маяковских». Полное собрание сочинений в тринадцати томах. — Мосва: Художественная литература, 1955-1961 гг.
  10. 10,0 10,1 10,2 ИллюстрацияКаноник и композитор Юрий Ханон, Петербург (не хочется говорить «Санкт»), Петровская набережная, Нева, вечер в мае 2008 года, ещё во время работы над текстом «Воспоминаний задним числом».
  11. Yuri Khanon (Khanin). «Five Smallest Orgasms» (oc.29), «A Certain Concerto for Piano and Orchestra» (oc.31), «Middle Symphonie» (oc.40). — England: London, «Olympia» (OCD-284), 1992-1993.
  12. Иоганн Гёте. «Избирательное сродство». — Мосва: Художественная литература, 1978 г.
  13. Редьярд Киплинг. «Маугли». — Мосва: «Речь», 2014 г.
  14. В.А.Екимовский. Предварительная ре’ценсия (на правах рукописи). — Письмо из Рузы от 16 июля 209 г. — публикуется с личного разрешения автора.
  15. ИллюстрацияЮрий Ханон & Виктор Екимовский, документальная фотография: первая встреча (личное знакомство, десять лет или год спустя). Сан-Перебур: мар-210.
  16. 16,0 16,1 16,2 16,3 16,4 Юр.Ханон. «Альфонс, которого не было» (издание первое, «недо’работанное»). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 2013 г., 544 стр., ISBN 978-5-87417-421-7.
  17. 17,0 17,1 С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г.
  18. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г.
  19. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (лучшее из худшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. — «Безударное» (1915) (из сборника «Стихи Я»)
  20. 20,0 20,1 20,2 20,3 20,4 20,5 20,6 20,7 Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка), 690 стр. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2009 г., предварительный тираж, кожа, кость, мясо, экземпляр №8.
  21. Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7
  22. Юрий Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью журналисту Максиму Максимову). — Ленинград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2
  23. 23,0 23,1 Юр.Ханон, «Мусорная книга» (том первый). — Сана-Перебур. «Центр Средней Музыки», 2002 г.
  24. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г.
  25. Юр.Ханон. Ответная ре’ценсия (на правах рукописи). — Письмо из Сан-Перебурга в Мосву, публикуется (опять же) с личного разрешения автора.
  26. ИллюстрацияЮр.Ханон, зарисовка со сцены, (назовём её условно: «Пара ангелов») выполненная 24 ноября 1998 года (до и) после премьеры балета «Средний Дуэт» в Мариинском театре (тушь, акрил, картон). Фрагмент: якобы «Белый ангел» — правая половина эскиза.



Лит’ература  ( по...сторонняя, отчасти )

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png

Ханóграф : Портал
MuPo.png




См. так’же

Ханóграф : Портал
ESss.png

Ханóграф: Портал
EE.png






см. дальше →





Red copyright.png  Все права сохранены.   Red copyright.pngAuteurs : Вк.Екимовский & Юр.Ханон.   Red copyright.png   All rights reserved.

* * * эту статью, возможно, и мог бы кое-кто редактировать или поправлять но навряд ли сподобится на такое дурное дело.

— Всякий желающий сделать заметное замечание или дополнительное дополнения, —
может взять перо, стило и кое-куда его послать...


* * * публикуется в...первые : текст, редактура и оф’ормлениеЮр.Хано́н.



«s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n»