Беседа с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина (Юр.Ханон)

Беседа с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина автор : Юрий Ханон         ( не считая Р.Войтенко ) ← Анархист — от музыки Любители — и любовники → Ханóграф : Портал Беседа с психиатром в присутствии  увеличенного изображения А.Н.Скрябина ( естественно-разговорная мистерия в одном акте ) – Говорят, что Саша любил рассматривать  кончики своих усов под лупой.  – Нет, это неправда.  ( Ольга Монигетти ) П реамбула : 18 мая 1992 года. (Конецъ ХХ века, страшно сказать). Историческое время. Я, Ерий Хонев, он же Юрий Ханон, он же Савояров Петя, в общем, все мы, перечисленные ниже, сидим в гостях у старого своего ближайшего знакомого по детству, известного психиатра и психотерапевта, директора Санкт-Петербургского Центра социальной психиатрии и реабилитации, Романа Матвеевича Войтенко. Очень сложная у него должность, честно говоря, и очень хотелось бы её сократить, как следует. — Но поздно... Уже вечер. Роман М.Войтенко (после беседы «20 лет спустя») Роман Матвеевич грустно расчехляет свою старую телевизионную линзу, чёрную, в потрескавшейся медной оправе, и бережно наливает в неё кипячёную воду, а я..., как бы это лучше сказать..., я вынимаю из сумки сильно усатую фотографию Скрябина и вставляю в магнитофон одну из лучших кассет фирмы «Монрое». Есть такая фирма, если кто не знает, как форма всемирного зла... — И вот, у меня неожиданно оказывается старческое сморщенное лицо. Поневоле приходится начать диалог, в трёх лицах (для тех, кто понимает). Первые слова даются с большим трудом: – Роман Матвеевич, пожалуйста, осторожнее с водой. У Скрябина усы могут обвиснуть. Эта фотография мне невиданно дорога́. (Неестественно выпучивает глаза.) Р.М.: – Вы что, уже включили запись? (Немедленно закуривает). Ну вот, тогда давайте продолжим... Вы помните, о чём мы говорили?.., – это моя старая-старая формулировка: что именно позволяет отличать гения, к примеру, от просто талантливого человека. Гений – он создаёт принципиально новую систему, которая (к тому же...) должна завоевать признание и доказать, так сказать, свою общественную значимость. (С сомнением смотрит на увеличенное изображение Скрябина, не переставая внутренне курить). Ю.Х.: – Ну... (У Романа Матвеевича низкий спокойный голос. Он – известный психиатр. Возражать совершенно не хочется, хотя, вероятно, и следовало бы). Р.М.: – (Продолжает, как бы не расслышав). Да, проблема, что Скрябин – гений..., если исходить из того, что он создал принципиально новую систему. Но всё-таки, почему так считается..., что Скрябин гений? Чтобы организовать новое направление в искусстве, необходимо к таланту иметь ещё кое-что, а именно – рацио, разум. (Привычно закашливается). В этом смысле Скрябин – типичный солипсист-самоучка. – Да-да, солипсист-провинциалист, как его называли эти вялые, бездарные социал-демократы, типа Плеханова или Ленина (уже не припомню, кто из них был более вялым). – Скрябин самоучка, совершенно бездарный, бессмысленный... – «Женский солипсист». Рассеянный, несобранный, неорганизованный... Несистемный. – Совершенно точно. Никакой системы у него в этом не было, даже и са́мой примитивной. И вместе с тем даже такой в общем-то детский уровень дал ему возможность подняться над материалом, посмотреть на проблему музыки пускай с примитивных, но всё-таки философских позиций. Прочим композиторам это даже и близко не снилось. При наличии таланта такой прорыв сразу дал принципиально новую систему организации материала. Правда, попытка выйти на рациональный уровень у него была солипсическая, но это как раз не важно. (Стряхивает пепел). – Разумеется, не важно, тем более, что солипсизм даёт огромные, невиданной возможности поднятия собственного туловища над материалом. Даже дядюшка-Ленин говорил, что последовательно проведённый солипсизм – опровергнуть невозможно!:288 – Да, ничего плохого в этом нет. Солипсизм ничем не хуже любой другой теории. Просто Скрябин был примитивен как философ. – Да он попросту не философ. По существу он – практик, он так жил. Простейшая форма субъективного идеализма, как Ханон говаривал ещё при жизни – это женский субъективный идеализм, а следующий за ним уже скрябинский. (Не хотелось бы так думать). – Да, Скрябин – солипсист-самоучка, «доморощенная философия субъективного идеализма» – вот такая формулировочка организовалась. Но ведь даже этот не слишком-то серьёзный уровень позволил ему радикально подняться над большой группой композиторов. (Кашляет в сторону). – Практически надо всеми окружающими композиторами. Он говорил: «Как это они не понимают, что скучно, глупо — быть просто композитором!» Да, это человек, который неожиданно вышел на совершенно новый уровень и сам оказался ошарашен открывшимися новыми возможностями. Но затем немножко не справился с ними. (С сомнением смотрит на мутную линзу). – Правильно – не справился, потому что не смог. Однако попытка рационализировать своё мышление, мировосприятие привела к тому, что он стал жёстко организовывать свою музыку. Ведь до сих пор говорят о необычайной структурности его музыки, математизации и формализации её. – Это и были первые признаки нового. Но я хотел бы прежде всего перейти к важнейшим механизмам, которые его к этому вывели. А шёл он к этому очень тяжело и постепенно. Вы это видели по его философским запискам, по книге воспоминаний Сабанеева. Это было огромной внутренней проблемой. Может, психологической, а может – психопатологической? – Нет ни малейших оснований говорить о психопатологии, исходя из того материала, который я читал. Скрябин не был психически болен... – Да, я тоже далёк от этой мысли. (Кашляет в кулак). – Но психопатология – это болезнь. (Положительно). – Но я сказал расширительно, в смысле удалённости от нормы. (Извиняющимся голосом). – В некоторых особенностях его личности прослеживаются компоненты, в значительной мере взаимоисключающие. Вероятно, внутренние столкновения различных факторов внутренней структуры личности и стали тем ядром, которое по различным вариантам и путям вело к формированию его философии и музыки. Начиная с детства и далее, основным конфликтом у Скрябина был конфликт уровня притязаний и возможности их реализации. (Вздыхает, как если бы дело касалось его лично, не переставая курить). – Хотелось бы немножко поконкретнее, если можно. – В чём это выражалось? Он был мелкого роста, а в то же время – ужасным дамским угодником. Он был тревожно-мнительным по характеру, а вместе с тем (опять же это уровень притязаний своеобразный) «очень здоровым человеком», по самооценке. По темпераменту он был меланхоликом, вроде бы такой легко ранимый, аутичный: свой дом, свой круг друзей, нельзя его задевать, – и вместе с тем по своей мотивации он пытался всё время жёстко и широко себя реализовать в большом обществе. – Неужели меланхоликом? Роман Матвеевич, что за странность. Ни разу (сколько мы с ним знако́мы) я не видел в его поведении проявлений меланхолического темперамента. Вообще-то, если говорить начистоту, Скрябин был – холериком, причём, очень ярко выраженным. Можно даже сказать, что он был холерическим холериком..., иногда даже с уклоном в холерный холеризм. – Здесь я не спорю. Вы лучше меня его знаете..., как человека. Но я сейчас о другом. Каким образом себя можно реализовать, вот проблема проблем – и для «холерика холериков», и для «меланхолика меланхоликов». Всякая реализация (равно как и компенсация) может идти по двум путям: либо через рациональное познание мира, либо через чувственное. Больше никаких вариантов для человека не предусмотрено. Пытаясь себя реализовать через рацио, Скрябин себя переламывает в этой доморощенной философии, в которой он считает себя очень крупным и важным. В записках у него есть довольно интересные рассуждения, но те, кто более или менее разбирались в этих проблемах, конечно, могли только посмеяться над этими детскими попытками. А второй путь – чувственный, здесь-то и оказалось, что он действительно может себя проявить. Сначала шла попытка реализации себя по двум путям, разрозненно..., но затем, когда они соединились, и стал тот, настоящий Скрябин... – Между прочим, с чувственной реализацией тоже всё было не так просто. До 26 лет у него были очень крупные неудачи в этом, хронические, постоянные травмы, отказы во взаимности. (Немного отодвигает линзу). – Так я и говорю, что только когда они соединились... – Это был момент ослепительной вспышки... (Утвердительно). – Тогда он и стал настоящим Скрябиным. А до этого и один и другой пути были вялыми, половинчатыми. Но это, опять же, мы исходим из той непременной посылки, что к таланту нужно ещё что-то. Одного таланта недостаточно, с чего мы и начинали. – Музыка, которую он писа́л до момента соединения путей, при некоторой, конечно, гипертрофированности первых симфоний... – Они были неудачными... – Нет, они не были неудачными в точном смысле слова, но они стали неудачей для него самого. Скрябин в них даже далеко не достигал своего собственного уровня, в том числе и уровня притязаний, но на общем фоне они весьма выделялись. – Значит, всё же был талант? (Уверенно, сквозь дым). – Неудачи в рациональном и чувственном путях подхлестнули его к тому, что в самую активную пору формирования человека, то есть, до 28 лет, он переключился исключительно на музыку. – О музыке мне трудно говорить. Он пытался реализовать свой уровень притязаний, но когда делал это только через музыку, получалось талантливо, но... – На уровень выше остальных и на голову ниже себя... (Незаметно поправляет очки). – Пытался в философии – вообще на очень плохом уровне. Но вот когда он каким-то образом соединил для себя музыку с философией – в этот момент и получился настоящий Скрябин. Его высокий уровень притязания прослеживается очень чётко: я овладею поэзией, я овладею философией, я овладею... – «Я должен взять весь мир, как женщину...» – И вместе с тем, он был неуверен, маялся... – Но это же типичный схизис между реализацией и желанием... – В этом конфликте и формируется... – Здесь выбивается искра, правильно. Но давайте договорим о само́й точке соединения, раз уж мы до неё дошли. Этой точкой можно считать его интимную связь с его второй женой, вернее сказать, любовницей, Татьяной Шлёцер. (Смотрит куда-то в сторону, скорее всего — налево). – А почему это – точка? (Чуть подаётся вперёд). – Во-первых, он сам это признавал, во-вторых, объективный критерий (по срокам), в-третьих – резкий перелом в творчестве, наступивший в этот момент. Он начинает работать над «Поэмой экстаза». – Но что здесь было первично? (Снова закуривает). – Вспомним начало его чувственной реализации – жуткие пьянки, похождения, неудачная любовь к Секериной, Машеньке и т.д.:292-293 Поэтические чувства... огромные. Потом внезапно он говорит (правда, говорит задним числом, поэтому ему можно и не поверить): «Я ведь был тогда щенок совсем, у меня были такие убеждения, что человек непременно должен жениться, когда ему исполняется 26». И вот он женится на человеке, вернее, на женщине, которую (не вполне) любит. Он вспоминает, как был печален в день свадьбы, чуть не плакал. Но всё равно женился, потому что необходимо. И вот – с ней был профессиональный контакт, четыре ребёнка, но не было интимного открытия. (Ещё немного отодвигает лампу). – При чём здесь женщина? (Пожимает плачами). – Вы считаете, что не при чём? (С неподдельным удивлением). – Ну, может быть, это одно из внешних... (Курит сильнее). – Внешнее ли оно? Ну какое же это внешнее? (Передёргивает плечами). Схема формирования феномена личности Александра Скрябина (от Экстаза к Мистерии) – Конечно, внешнее... Вот, смотри́те, сначала идёт одна работа, рациональная, вот другая линия, чувственная, вот они не стыкуются, поскольку не реализуется уровень притязаний, вот он пишет чуть получше, чем другие, пьянствует, страдает... Всё это зона неудовлетворённости. Дальше, в какой-то момент происходит взаимодействие с Татьяной... (Стряхивает пепел). – Нет, это было несколько раньше, когда ещё был конфликт с первой женой, пианисткой, которая его уже творчески не поддерживала. – Роль Татьяны в том, что она... – Спровоцировала этот момент... – Беспрекословно приняла, что он гений... – Она его, простите, что ли оплодотворила, получается? (Улыбается в усы). – Нет, оплодотворение вот здесь (стук) произошло, в месте соединения рацио и чувственного, а она только была — той маткой, которая его вы́носила. – Ну да, она создала обстановку жизни, постепенно, он наконец почувствовал внешний покой и отсутствие необходимости дальше реализовываться в обычной жизни. – В повседневной. Это бог с ним. (Пренебрежительно). – Ну уж нет, это очень важно. – Жена всегда повседневную жизнь организует. Я думаю, важно здесь было её преклонение, её понимание того, что он гений. – Но и первая жена его считала гением, правда, не таким, который был ему нужен. – Может, не таким. (Не переставая курить...) – То есть, я в этом увидел нечто, на Ваш взгляд бесструктурное. Первая жена, как натура уравновешенная, энциклопедическая, так сказать, нормальная женщина, пианистка, мать детей, жена, хозяйка дома... – Шла некая критика... (Щурится в сторону). – Да, такая оппозиция: здесь у тебя удачно, здесь – не очень. Но я не об этом говорю. – Внезапно ослепившее Скрябина чувство экстаза, радость чувственной реализации, второй линии (стук) – это, понимаете, и есть то необходимое и достаточное, чего он не получил от контакта с первой женой. Вторая его жена была еврейкой, абсолютно экспансивным типом женщины, этакая «грузинка» страстная, она мечтала о связи с ним несколько лет, буквально это было её идеей фикс, смыслом жизни!.. И когда, наконец... – Вы валите всё на секс? (Снова чиркает зажигалкой). – Нет, я не всё валю, я вас провоцирую. Не преуменьшайте то, что было очень важно для него самого́. Вспомните хотя бы скряевское замечание (задним числом): «Нет, всё-таки всю жизнь я любил только одну Марусю». Можно это брать или не брать на веру. Но история отношений объективно строится так: он был даже в какой-то мере связан с Т.Ф., потому что она не видела жизни без него (фанатик). Она сметала на пути все преграды. А для профессорской дочки вступить в связь без брака – это большая драма, представьте. – По тем временам это очень серьёзный шаг. (Стряхивает пепел). – Конечно, и шаг, и драма. И сколько было пото́м неврастенических усилий, чтобы он не вернулся к первой жене, чтобы у него не оказалось никакой другой дамы на стороне. Понимаете, это нечто вроде зажигалки. Чирк, – и готово! В этот момент для Скрябина и произошло столь долго ожидаемое открытие экспансивной сексуальной жизни, и затем последовал его выход на настоящий уровень реализации. – Я думаю не так. (Истово курит). – Я не говорю, что именно и только благодаря этому он и соединил рациональное и чувственное. Безусловно, нет. (Спускает зачем-то линзу вниз и ставит на пол). – Тогда давайте всё поставим на свои места. Наверное, какая-то точка слияния должна быть. Но вот если бы эта точка наступила позже или до того? – Результаты другие были бы. (С сомнением). – Вот почему я и говорю, что это не есть момент оплодотворения, а только матка, понимаете, матка, которая вырастила Скрябина. – Но я не понимаю (почти обиженным голосом), почему Вы принижаете роль чисто сексуальных отношений Скряича со второй женой-любовницей? – Я их не принижаю, я и не преувеличиваю. (Продолжая покуривать). – Ну вспомните, когда этот синтез только намечался, его музыка была связана с гуманитарностью, энциклопедичностью, в ней было этакое школьное бетховенское начало: борьба, конфликт. А когда он обретает мир как женщину и женщину как мир, его творчество превращается в чистой воды мистифицированный секс. Он становится гораздо прямее и «наглее» в формулировках. В те времена подобная наглость в России вообще была нонсенсом! Тут появляется «Поэма экстаза» и «Поэма томления», и даже романс какой-то странный, который в Париже с ужасом отказались опубликовать, назвав его «слишком порнографическим»..., и вот он пишет, что должен взять мир, как женщину. Откуда-то появляется некий Мировой Дух, который должен тоже брать всех подряд, взять материю, как женщину, съединить Мир, уничтожив его в экстазе, то есть в его космогонии начинает явно просматриваться структура полового акта. (Заметно морщится и протирает очки). Тася Шлёцер (фото 1902 года) – Ну, хорошо, смоделируем ситуацию: вот он уже готов к своей новой деятельности; тут появляется, скажем, экспансивная дама... – Тася. – Которая это замыкает?.. – А как она это делает? (С интересом). – Ну хорошо, скажем, появляется не женщина, а он, к примеру... заболевает. И вот, в момент страха реальной смерти, которой он всю жизнь панически боялся, у него происходит замыкание и появляется та же самая идея. – Но вы сами говорите: «сильное переживание, оплодотворяющий момент»... А почему Вы отрицаете, что это мог быть, к примеру, какой-то прежде небывалый для него оргазм, к которому он стремился столько лет?.. Имел внутри, но получил «вовне». (Решительно отодвигает линзу ногой). – Его замкнутая философская система между «Я и Оно» уже тогда практически сформировалась. Но дальше мне нужно её как-то... (С сомнением смотрит на схему). – Заставить работать. (С пониманием). – Нет, мне нужно её персонифицировать. В данном случае возникает дама, но могла бы быть какая-нибудь другая трагедия. Идея есть, а дальше, дальше может быть глина, металл, ткань, гранит. Какая разница! Конечно, в граните и в ткани будут разные воплощения идеи... – Вот об этом я и говорю... (Покачивает ногой). – Но всё-таки в начале была идея. – И это мне говорит позитивист, врач, учёный?! Очень мило! Но я-то имею в виду изменения в само́м характере формулировании идеи, ведь, скажем, Шопенгауэр, Юм, Беркле́й – все они солипсисты... – Ну, там серьёзные ребята... (С пониманием, снова закуривает). – Ребята может быть и серьёзные, а солипсизм у них всё равно разный. Форма терминологического существования идеи неизбежно меняется от того, что мы собираемся лепить: гранит, металл, глину или дерьмо. То есть, могла бы возникнуть не «Поэма экстаза», а какая-нибудь тусклая «Поэма смерти», например. Но это уже был бы совсем не Скрябин!.. – Вот в чём соль! На мой взгляд, системное открытие Скрябина заключается именно в схеме эротического уничтожения мира через непосредственное «космогоническое» вмешательство его музыки. – Я не убежден, что это главное. (Скептически курит). – Ну Роман Матвеич, ведь даже сам Скрябин этого никогда не скрывал. Он говорил: «как у мужчины после полового акта наступает обессиливание, так и здесь в музыке, финальные угасания мира». Если бы не случилось такой сильной сексуальной реализации, если бы не было этой вспышки, освобождения на духовном и даже на словесном уровне... Ведь была же и первая жена: ну сравните сами жену нелюбимую с любимой, спать со скованной женщиной, которая Вам не нравится или с той, которая сама открывается навстречу и даёт Вам полностью раскрыться! – Конечно, разница есть, но для творчества, я думаю, это только аранжировка. (Мрачно курит). – Безусловно, так. Но во-первых, творчество – это и есть аранжировка! – и потом, Вы же сами говорили, что Скрябин – солипсист-домохозяйка, и в этих условиях всякая аранжировка выходит на передний план, становится фасадом. – Не знаю. Всё-таки, в начале – музыка, а потом аранжировка. (Стряхивает пепел). – Но музыка – это же и есть арранжировка! Арранжировка идеи! (Откидывается в кресле). – Я это тоже понимаю. Но аранжировка может быть не только плохая или хорошая, она может быть – разная. Ведь он действительно вышел на мировоззренческие вопросы!.. – Вы как будто сидите и рассматриваете: был бы Скрябин или нет, при таких-то условиях. А я – что он уже́ есть. Вот это – главное. Он есть – именно такой, как он себя сделал через экстаз. (Поднимая руку ладонью кверху). – Ну, скажем, перед нами рисунок: только контур, карандашный набросок сделан, теперь вопрос: чем его расцвечивать? Конечно, эта картина нарисована сексуальными красками, но первично... – Нет, я этого не говорил. (Чего?) – Вот!.., здесь мы и договоримся. Если бы он пошёл по другому пути, то его символика была бы другая... (Смотрит в сторону). – Ну он, кстати, к этому подходил в конце жизни. Но с другой стороны, его повышенная чувственность была у него с самого начала, в основе. – Это – другое. Это опять конфликт уровня притязаний и возможностей реализации. Его система была создана из комбинации музыкального таланта и философской концепции, а аранжировка её шла через сексуальные механизмы, и в результате – вся семантика несла ярко выраженный сексуальный характер. – Причём, заметьте! – его психика была крайне открыта ко всяким внешним влияниям, – как раз ради этих целей аранжировки. – Это тревожно-мнительный радикал его личности. А Тася – это выращивание. – Да-да, начиная со словечек «дивный» и «мило» и кончая всякими дурацкими вещичками в доме. – Но это выращивание не музыки. (Неуверенно доставая сигарету). – Конечно, это достраивание внутренней системы. Этакое мясо, которого ему не хватало для доделки системы на словах. Аксессуары, которых у него самого не было. Он их не выработал, поэтому брал от... – Тася создала среду, где ему было относительно комфортно, вот и всё. (Ошибочное утверждение). – Он сам говорил: «Нам, гениям, нужна жена-мироносица...» – Ну, это он ерунду говорил. Но объективно – именно она создала тот микрокосмос, где он существовал наиболее продуктивно. В этом смысле она – матка выращивающая. (Удовлетворённо мнёт сигарету в руках). Скрябин и Тася  (Брюссель, 1909) – До того как он пришёл к чувственному взрыву и опьянённости, ему для работы требовалось, чтобы на рояли стояла бутылка коньяка. Потребность в раскрепощении психики вела к тому, что «Божественную поэму» он сочинял под коньячком. А с чем связана эта потребность? (Выжидающе смотрит на философскую схему). – С тревожно-мнительным радикалом. Постоянная борьба «за» и «против». А когда он был эмоционально расторможен, не важно, водкой или бабой, грубо говоря, этого колебания не было. – В результате, если посмотреть, «расторможенность бабой» оказалась значительно более эффективной, чем водка. – Ну не только же бабой... – Но мы же в символе это выражаем, понятно... – Но ведь та́к оно в жизни всегда и бывает – это всегда более продуктивно, чем водка. Хотя другому человеку, скажем, у кого нет тревожно-мнительного радикала, это, может быть, и вовсе не нужно. Он уверен в себе, он создал систему, жёстко и чётко её реализует, и никто ему по большому счёту не нужен. (Щурит один глаз от сигаретного дыма). – Вот, это как раз то, к чему стремится Юрий Хоняев, небезызвестный Вам… – Ну не только Хоняев, есть в истории искусства и ещё такие. Филонов, например. – Тревожно-мнительный радикал: Вы туда же вносите скряевские комплексы, связанные с внешностью, и его нелепый дендизм, и усы? (Как-то отвлечённо смотрит в сторону). – Нет, усы я отношу к уровню притязаний. (Скряич за линзой едва заметно улыбается). – А нос, который он полжизни книзу тянул? – А это – ритуальные привычки. (Скряич прячет улыбку в усы). – Потом меня немного настораживает задержка в развитии. Он достигает того, с чего надо было начинать, только к 31 году. Вот скажем, Ханон. Он начал создавать свою философско-практическую систему чуть ли не с пяти лет, и уже годам к 20 был готов – наращиваться. Хотя, с другой стороны, потребность в философской системе – нездоровая потребность. (Чешет нос). – Я не убежден. (Снова закуривает). – Но любой нормальный человек органически понимает, что самая жизнь для него важнее какого-то смысла жизни. Потребность осознания смысла жизни становится насущной, когда жизнь имеет меньший смысл, чем какая-то рациональная деятельность на её почве. С точки зрения Руссо – это психопатология. – Мне кажется, всё зависит от интеллекта человека, его характера. – Но согласитесь, философия – это уже потребность в некоей компенсации... Чего? – Потребность в какой-то системе возникает в двух случаях: когда человек пытается придать смысл своему существованию в начале, и когда он завершает свой путь и вновь пытается осмыслить свою жизнь. – Странная у Вас получается «философия»: исключительно подростковая или старческая. То есть, она несёт при этом две разных функции? Ну ладно, оставим. А вот ещё есть вопрос сроков... Скрябин столько страдал в начале своей жизни, почему же он раньше не прошёл этот путь? Из-за недостаточного образования? Из-за комплекса провинциализма? Из-за того, что тётушки его окружали беспредметной любовью и заботой? – Думаю, что да. – То есть, хорошо, что Хонева тётушки заботой не окружали? И всё? (Полуулыбается). – Ну..., так механически нельзя говорить. Скрябин просто вдруг для себя открыл Фридриха Ницше, мир философии, субъективный идеализм..., короче говоря, всё то, что модно было читать в начале века. – И почему именно начало века (не раньше и не позже) дало таких принципиально новых (композиторов), как Скрябин и Сати? (Машинально протирает линзу рукавом). – Мы, русские, только к этому времени освоили европейский и мировой уровень культуры, её мощную техническую базу. Второй аспект – наша русская особость. Координата шла через какой-то бантик, каким был русский лубок для «Мира искусства». Третья составляющая – русская философия начала века. – Но это же колосс на глиняных ногах. Или Вы Плеханова имеете в виду? – Почему Плеханова... Не Плеханова, а Богданова. (Стряхивает пепел). – Но от Вас я ждал какого-то физического механизма. Ведь 1890-ые годы – это технический взрыв. И это была колоссальная подвижка в психофизиологии человека. Общественный человек внезапно вышел из-под спуда, вырвался из рамок сдавленной несвободы, рабского фетиша, внутри которого находился на протяжении пятнадцати веков. Свобода рождает чудовищ, здесь лежит та нулевая причина, которая не вошла у Вас в первую, вторую и третью. Особенно в связи с русской тягой к анархии. (Довольно вяло, впрочем). – В 60-ые годы освободили крестьян. Дальше пошли «проходные» поколения, это как моисеевские евреи, которые 40 лет шагали, чтобы стать свободными. – Да, 1861-й год, как сейчас помню. То есть, немец – бюргер, англичанин – педант, француз – жуир, а русский – анархист. Тогда получается, что это и дало плод. Это база. А дальше уже бантики пошли. – В искусстве нельзя говорить о технике как о бантике. – Но возвращаясь к Скрябину: где корни его провинциализма? Кадетский корпус, отсутствие системного образования, тётушка, в принципе, была деревенского плана женщина, отсюда отсутствие воспитания? (Незримо подкручивает усы). – Провинциализм – это комплекс неполноценности: «я не в центре жизни». – Почему же..., при таком обожании близких? Правда, в кадетском корпусе этого не было… – Мы же сразу всё поставили на свои места. В прямом смысле из-за маленького роста. – Вопрос как к психиатру: о чувстве той раздирающей радости, которое Скрябина не покидало. Это и есть тот синтез, чувство обретения реализации? – Нет, это исходит из особенностей того темперамента. Как меланхолик... или (тем более) холерик, он был очень тонко чувствующим человеком. Он был очень хорошо закрыт. И это ядро нужно было просто открыть. (Смотрит на фотографию Скряича). – Но он был очень активным, внутри и внешне, и чувствовал всё очень глубоко и сильно. – Да, конечно. Но в нём очень много от меланхолика: начатое часто не доводил до конца, наброски бесконечные. Так не делает холерик, тот пишет, из него сыплется ворох бумаги, он это бросает, потом снова хватает, пишет; сангвиник просто на хорошем уровне будет пописывать; флегматик трудно думает, но работает упорно. А у Скрябина вечное ощущение раздирания, и цвета музыки корнями уходят в его темперамент. Синестезия. Правда, что́ он с этим потом делал..., несерьёзно. (Машет рукой, разочарованно). Но идея-то была великолепная! – Но тогда, значит, самое ощущение собственного темперамента подсказывало ему, что нужна система. Вот его сила – в знании слабости. (Тусклое лицо). – А вот тогда за счёт других структур личности – характера, мотивации – он подпихивал себя. Понимал, что надо как-то организовать эту массу… – Но всё же, по какому же тогда по́воду возникло скрябинское ощущение всепоглощающей радости? Он его искал почти тридцать лет. Мучительно искал. (Растерянно). – Ну это опять возвращается к моменту соединения рационального и чувственного пути. Вот в этой точке соединения – вспышка, радость, контакт! (Закуривает). – И всё-таки Тася. Ведь для холерика ощущение открытости – когда во время занятий любовью возникает иллюзия саморазмыкания, свободы. Он нашёл и испытал это только после 30 лет! Ему Тася сделала такой подарочек. – Ну, это опять уже только аранжировка. – Не важно. Но первая жена этого чувства открытия и открытости ему не дала. – А может, он просто ещё не созрел для этого? – Ну, чисто физиологически это могло произойти. И дети налицо. – Не думаю. Вы считаете, что если бы Тася была с ним в 20 лет, то всё произошло бы на десять лет раньше? – Вы упрощаете. У него могло бы появиться чувство радости в 20 лет, но не появилось бы потребности в создании системы. Наоборот, ничего бы не вышло. – Нет, вышло. (Вертит в руках ручку). – Для этого нужно иметь слишком жёсткий стержень внутри. Чтобы вопреки комфортной обстановке сформировать систему и не сломаться. Ведь всё шло от страдания. Как он говорил: «Но я преодолел, я переборол это». Скрябин и Тася на берегу Оки  (лето 1912 года) – Я думаю, если настоящий талант имеет комплекс неполноценности и зачатки системы, попытки рационализировать свою форму деятельности, то система будет, пусть позже, но будет. (Стряхивает пепел). – К моменту созревания системы конфликт с первой женой стал острее. Если бы его не удовлетворила эта Тася, он сделал бы себе следующую. Как он говорил: «Не было бы Кусевицкого, я бы придумал себе кого-нибудь другого». Но всё-таки была именно она, Тася. – Это аранжировка. Вернёмся к художникам, там проще себе представить: он закончил свою схему, и тут такая толстая-толстая дама появляется – ну, значит, и формы будут такие... Толстые... (Смеётся). Или тощая, например. Но система линий и цвета – в любом случае остаётся. – Чувственная линия всё-таки в нём не до конца реализовалась. Скажем, у него было постоянное стремление к влюблённости. В первой половине жизни он вообще не мог спокойно сидеть рядом с женщиной. И все эти его намёки на то, что должны быть «ласки единого по отношению к множеству», этакое миссионерство: он должен ласкать всех женщин одновременно, мир ему должен отдаться, он возьмёт мир как женщину, не есть ли это склонность преодолеть свой комплекс? – Это фрейдистская концепция мира. В начале века она имела большое влияние на умы. (Чиркает старой кремниевой зажигалкой). – Но он же сам по себе имел этот фрейдистский способ мышления, а не книжки читал... – В той системе ценностей, которую он разделял, женщина традиционно занимала очень большое место. (Закуривает и смотрит на часы). – Не вижу большого отличия от теперешнего времени. Для меня, например, это имеет такое же значение. (Тоже смотрит на часы). – Ну, это для Вас. – Какая разница? Мир – это я. (Слегка наклоняет голову). – Когда сторонники Фрейда переехали в Штаты, то оказалось, что система Фрейда там работает по иным направлениям: это страна, где всякий хочет стать президентом или миллионером (...?) – Но всё же Скрябин – не американец. (Авторитетно). Его даже выперли оттуда вместе с Тасей, за незаконное сожительство. Всегда существуют некие химеры сознания, например, мысль о полной свободе, анархии: «что бы я сделал, если бы всё было можно», решительно всё. – Для американца это стать президентом, а для Скрябина – овладеть миром, как женщиной. У каждого своя шкала ценностей. А у Скрябина она уходила корнями в его комплекс физической неполноценности. – Я не согласен с Сабанеевым, когда он пишет, что мистика Скрябина была сексуальна, как и любая мистика. Сказать, что любая мистика сексуальна, всё равно, что сказать, что всякий кирпич красный. Это есть прилагательное, но не определение. – Это распространённое стандартное суждение того времени. (Вздыхает). – Эта формулировка мне так же непонятна, как мистическая формула Энгельса, будто «единство мира состоит в его материальности». Но вернёмся: как глубоко чувствующий холерик, Скряев был большим интуитом. Его мнительность по отношению к собственному здоровью, то, что сушки нельзя есть со скатерти, при том, что он был в общем здоровым человеком, не было ли это предощущением собственного иммунодефицита? – Об этом нет оснований говорить. – Но ведь не прыщ и не фурункул явился причиной его смерти, а то, что он сковырнул его в поезде, стрептококк попал в ранку, а иммунитет не сработал. – Я каждый день вижу тревожно-мнительных людей. Это проблема не иммунодефицита, а мнительности. (Закуривает как впервые). – Есть масса возможностей строить беллетризованные домыслы по поводу судьбы Скрябина (сморкается в платок): его пристальное внимание к усам и то, что фурункул вскочил именно под усами, как он не давал усы сбривать, и как в итоге их всё же сбрили, но спасти не удалось, и похоронили без усов. – Ну и что? – Вот и я всегда так говорю: «ну и что». Но правильно ли так говорить? Знаете ли Вы, из чего состоит творчество..., и внутренний мир художника? Из «какого сора»?.. Вот, например, контракт на квартиру он заключил ровно по день своей смерти, умер – и семье стало жить больше негде. Да вот и родился он на Рождество, а умер – на Пасху... Вы всё-таки считаете, что комплексы по поводу внешности, т.е. компенсация, и тревожно-мнительный радикал – они растут из разных мест? – Вообще-то это всё растёт из одного места: из структуры личности. Тревожность и мнительность – это система отношений к себе, к людям, с самим собой он здоров, но печётся о своём здоровье. – Тем более, что от его здоровья зависела судьба всего мира. А как Вы полагаете, сам-то он до конца верил в свою Мистерию? – Не думаю. Сверхценная идея имеет огромную эмоциональную значимость, подчиняет всю жизнь человека, его деятельность. А у него всё происходило в основном на вербальном уровне. (Стряхивает пепел). – Но, простите, ведь его деятельность – это музыка. (Морщит лоб). – Но и в музыке он не стремился к этому завершению. Это же видно. Он бесконечно откладывал свою Мистерию и только говорил, говорил и говорил о Ней. – То есть это была сознательно принятая, изобретённая вера? – Да, это была вербализованная идея. (Стряхивает пепел). – Ну да, посадить косточку, а когда вырастет дерево, сказать: «Я не сажал дерево, я сажал косточку, а тут – что́ такое выросло?» То есть, он оплодотворял себя этими разговорами. Значит, мы опять приходим к фундаментальной версии творческого онанизма. (Удовлетворённо). – Но я продолжу. Как раз этот разрыв между уровнем притязаний и возможностей – это важное, по-настоящему мотивационное. То, куда направлены все цели и установки личности. Не надо валить всё в кучу. Темперамент – меланхолический, ну или пускай холерический. Ядром мотивационной сферы были переоценочные тенденции, стремление к реализации уровня притязаний, конфликт между завышенной самооценкой и необходимостью её во что бы то ни стало реализовать. Из комбинации своего таланта и дурной философии он вышиб ту искру, которая (плюс Тася) (понизив голос) сделала Скрябина создателем принципиально новой системы в музыке. Вот Вам и гений. В его музыке очень сильно рациональное начало. Вдохновение, экстаз – это всё слова, а алгоритм музыки очень рационален. (Удовлетворённо кладёт ручку). Юр.Ханон (но.191) – А не выходит ли его излишняя рациональность из того, что, создав формальную систему в музыке, он сам ещё в ней с трудом существовал. Он не мог в ней импровизировать. – Но создание любой системы – это математизация. А следующему поколению, которое воспримет её как данность, уже легче будет пойти дальше от канона. И уже можно будет свободно смешивать предметную живопись с беспредметной... – Вот-вот. Когда я создавал собственную философскую систему, для меня Скряичь явился очень мощной поддержкой. Не как философ, но как композитор, который в определённой мере реализовал философскую доктрину в музыке. Я, собственно, из-за этого начал писать музыку. А система у меня к тому времени уже была: «феноменология фетиша», близкая к субъективному идеализму, но с совсем другой схемой внутреннего строения. Я был одержим идеей найти первоисточник всего, чтобы затем описáть всё через одно. Прекрасно знаю, что это невозможно, но желание достичь невозможного – и есть самое продуктивное. Благодаря Скрябину я увидел, что как минимум единожды был такой прецедент, хотя бы попытка. И гораздо позже я узнал ещё чисто мозговую музыку Сати. Роман Матвеич, а что Вы можете сказать, соотнося этого «Мелкохоняева» с тем, что мы тут говорили о Скрябине? – Я пытался разобраться в Вашей философской системе, когда она формировалась. Сама по себе она меня мало интересовала тогда, я пытался разобраться в рамках психопатологических. (Закуривает). – То есть в отличие от Скряева психопатология в Хоняеве есть? – Нет, наоборот. И практика это доказала. Философская система – это личное дело каждого. Но мы сейчас вышли на другой уровень, когда сам Ханон уже ни при чём. Когда создаётся принципиально новая система, когда к чувственному познанию, характерному для художника, присоединяется рациональный компонент. И таким компонентом может быть любая философская система. – Она у меня присоединилась раньше, чем музыка. – Но меня интересует, что происходит с музыкой, с творчеством Ханона, имеющего к тому же философскую систему. У Скрябина она была дурная, неорганизованная философия, но для него она была достаточной. У Ханона система есть, талант налицо, на этом этапе, который прошёл Скрябин, не обязательно останавливаться. Математизация музыки, ментальная музыка... Это впоследствии может привести к совершенно другой музыке, если ещё не привело. Но мне, к сожалению, тяжело, (стряхивает пепел) я гораздо лучше ориентируюсь в живописи... (Смотрит в сторону, на книжную полку). – В живописи это значительно легче воплотить, там формально-предметный ряд действует гораздо убедительнее... даже на ощупь. Но в музыке надо обладать очень сильным внутренним дисбалансом, чтобы пойти по пути Скрябина. Поэтому никто и не ходит туда. Композиторы – прежде всего люди, профессионалы, они ходят: в консерваторию, на службу. Нужно иметь очень сильный потенциал внутреннего движителя, чтобы выйти за рамки собственного занятия. Движитель – это не талант, это схизис между уровнем притязаний и их реализацией. Это и заставляет... – Это бензин. Энергетический потенциал. Но если б не было этой комбинации, то он бы и писал – то получше других, то похуже. Движитель, талант и рацио. – Вот ещё что хотел у Вас спросить: существует такая мысль, что творческое лицо развивается до 28 лет. А после этого человек уже достигает свой потолок, он уже сформировался и принципиально новых подходов найти не может. Скрябин – тоже очень наглядный в этом смысле пример. Вы помните... – Просто здесь дело в том, что те формы деятельности человека, которые связаны с наращиванием опыта, ну, например, врач, они дают наиболее сильный результат к 45 годам. Бывает ли хороший молодой врач?.., абсурд. Он достигает сначала своего уровня в лет 27-28, а потом потихоньку наращивается опыт, который в этой профессии – больше полдела. А вот генеративные, как например, композитор, математик... ...На этом месте (как всегда, са́мом интересном) кассета фирмы «Монрое» внезапно закончилась, и запись оборвалась. По некоторым данным разговор был записан через линзу на магнитофоне фирмы Sony. У нас нет оснований предполагать, что из участников разговора кто-либо остался в живых. После всего.:643 – Я думаю, что если будет возможность, надо бы сделать из этого интервью (или беседы) хорошую фундаментальную статью, а не то, что здесь, с позволения сказать... Ну, сами посудите – возможно ли найти в науке и литературе последних десяти веков подобный безобразный подход? — Думаю, нет. ...Роман Матвеевич мрачно молчит. Он не знает, что ещё можно сказать этим людям. И я вполне присоединяюсь к его точке зрения. Добрый вечер, – говорим мы оба даже без тени улыбки на лице. – Добрый вечер. Хотя, говоря по существу, ничего доброго в нём нет Это – не более чем чистая форма. Формальность. А соединение рационального и чувственного здесь абсолютно ни при чём. Это я вам — как (абсолютный) свидетель — говорю...

Ком’ ментарии некто «средний» Ис’ точники Ханóграф: Портал Ханóграф : Портал С ’ справка — Настоящее эссе «Беседа с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина» представляет собой реальную запись реальной беседы, которая произошла между композитором и психиатром (в кабинете последнего — на последнем этаже старого маленького дома на набережной реки Фонтанки). Кроме того, эта беседа имела место 18 мая 1992 года (после девяти часов вечера), как выяснилось немного позже ..., точнее говоря — раньше. В полном виде (этот вариант) публикуется впервые. Также нужно отметить, что впервые в полном виде публикуется этот вариант. Кроме того, впервые публикуется этот вариант — в полном виде. Хотя, говоря по существу, этот вид трудно назвать полным. Скорее всего, он неполный. И даже более того..., чтобы не сказать о большем. Значительно сокращённый и упрощённый текст «Беседы с психиатром в присутствии увеличенного изображения А.Н.Скрябина» был опубликован в московском выморочном журнале «Место Печати» (номер IV за 1993 год, стр.173-192). Последнее замечание заслуживает отдельного сожаления. Впрочем, не думаю, чтобы это имело какой-то смысл..., после всего. Лит’...ература   (в основном, левая) Ханóграф: Портал Бальмонт К.Д. «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина». — Мосва: Российское музыкальное издательство, 1917 г. Ванечкина И.Л., Галеев Б.М. «Поэма Огня». — Казань: Издательство Казанского университета, 1981 г. Екимовский В.А.. «Автомонография» (издание второе). — Мосва: «Музиздат», 2008. — 480 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-904082-04-8 Гершензон М.О. (составитель) «Русские пропилеи». Том 6, раздел 2: «Публикация записей Александра Николаевича Скрябина». Материалы по истории русской мысли и литературы. — Мосва, 1919 г. Прянишникова М.П., Томпакова О.М. «Летопись жизни и творчества А.Н.Скрябина». — Мосва: Музыка, 1985 г. Рудакова Е.Н. (составитель). Александр Николаевич Скрябин (альбом). — Мосва: Музыка, 1980 г. Сабанеев Л.Л. «Воспоминания о Скрябине». — Мосва: Муз. сектор Государственного издательства, 1925 г. Сабанеев Л.Л. «Скрябин» (два пере’издания). — М.-П., 1923 г. Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен» (эссе для ренегатов). — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юр.Ханон. «Моя маленькая ханинская скрябиниана». — Мосва: журнал «Место Печати» №2 за 1992 г. Несколько маленьких грустных слов — по поводу годовщины усов (к 121 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сана-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина». — Мосва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — СПб.: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-026-Х Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. Юр.Ханон. «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. Шлёцер Б.Ф. «А.Скрябинъ. Личность. Мистерия». — Берлинъ: «Грани», 1923 г. Юрий Ханон, «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (двух’томная сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. См. так’же Ханóграф : Портал Лобзанья пантер — и гиен Некогда — скрести — Скрябина‎ «То́лстая Новинка» Странные — связи Несколько маленьких грустных слов — по поводу годовщины усов Поэма? симфония? — божественно! Пять мельчайших оргазмов крупнейшего размера «Ницше — contra — Ханон» Ханóграф: Портал «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет ещё «Средняя Симфония», называется... Миша Суворов (композитор — и концы в воду) Не-о-бя-за-тель-но-е Зло Анархист от — музыки И даже — каноник О музыкальном в’-лиянии собак Святослав Рихтер против Прометея см. даль’ше → в ссылку В своё время материалы этого экстремального эссе послужили для написания (опять в википедии, в ней же) крупной и статусной статьи: « Татьяна Шлёцер », к которой и мне пришлось приложить руку (левую, исключительно).  Auteur : Юрий Ханон.   Автор : Yuri Khanon.   Все права сохранены.    All rights reserved. * * * эту статью может исправлять только Скрябин. — Желающие сделать замечания или дополнения, могут придержать их при себе или отправить через Тасю. * * * статья «Беседа с психиатром в присутствии...» (Ханон-Войтенко) в полном виде публикуется впервые, текст, редактура & оформление: Юрий Ханóн, esc. «  s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »