Кое-что о Даргомыжском (Из музыки и обратно)
...но когда она ответит: «кое-что»,
...этот маленький рассказ, вернее говоря, два маленьких рассказа, первый из которых (совсем крошечный) занимает меньше половины всей истории, я записал, кажется, в начале августа 1884 года, в имении Бабкино.[комм. 1] Между делом, за вечерним чаем, нам эти два анекдота рассказала Маша Киселёва (Мария Владимировна),[3] которая, в свою очередь, слышала его от своего отца Володи Бегичева, тогда директора московских императорских театров. Пролежав почти год в записной книжке, эта бабкинская хрустальная безделушка, в итоге, очень пришлась к месту. Само собой, я пристроил её для очередной хроники (в «будильнике»), когда больше нечем было заткнуть дырку.[4] По правде говоря, первый рассказик (где говорится про свечку с образами для графа Соллогуба) куда лучше получился, чем второй — немного затянутый и невнятный — про Рубинштейна, который, к слову сказать, был немного того..., и не слишком любил женщин, как и его друг Чайковский. По крайней мере, об этом нужно было знать, когда читаешь рассказ. А как об этом скажешь, когда всё нельзя. И туда — нельзя, и сюда — нельзя. Одно слово: цензура... Только целоваться можно (Даргомыжскому с Рубинштейном, вестимо, а всем остальным даже и того не разрешается). — Но я не об этом. В общем, представляется теперь так: в итоге, если вернуться к этим двум безделушкам, можно было бы их — совсем иначе сделать. Вот, например, очень правильно было бы отделить первый анекдот (про то как Даргомыжский и Соллогуб, даром что граф, в Москву приехали) от — второго (чисто музыкального). Да ещё и развить, как следует. До маленького сказа. Если бы мне позволяло место в журнале, я и сам бы так сделал. Но тогда — второпях — было не до разсуждений. Наскоро переписал из книжки в лист — и с глаз долой. В номер. — Даром что Даргомыжский. Теперь — совсем не то дело, конечно. Теперь можно медленно, тихо... С чувством и расстановкой — всякое слово осмаковать и в строку. На своё место... Или — на чужое, но тоже с расстановкой. Не торопясь, значит. — Вот я о чём ноне говорю.
Случилось, что Александр Сергеевич и автор «Тарантаса» граф В.А.Соллогуб по приезде в Москву остановились в одно и то же время на квартире господина Б.[комм. 3] |
...но когда она скажет кое-что, Раз случилось так, что Даргомыжский и граф Соллогуб остановились на одной и той же квартире. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- Сегодня..., друзья мои, настал ещё один очень печальный день. Даже страшно произнесть.
- Кажется, ныне кончается этот мой цикл, месячный, как это широко у них при́нято, совсем не по-мужски... Сожалею, но ничего не могу противо поставить. Много, очень много времени утекло. Говорят, лет уж сто назад это случилось, сугубо примерно в те времена, когда случилось известное по хроникам событие. Известный в народе писака и скорбный мерзавец, Антон Чехопи́льский, умирая (в свою очередь) от собственных страшных месячных, которые почему-то пошли у него горлом, благодаря своей предыдущей обширной врачебной и враческой практике, прилюдно завещал (ся), чтобы почему-то именно я поднял его упавшее знамя и продолжил дело всей жизни. И вот, оно, кажется, свершилось. Невзирая ни на что и ни на кого: продолжаю. Подняв высоко упавшее его знамя. И тоже харкаю какими-то странными месячными. — Значит, опять 26.
Случалось..., так случалось, — не раз в своей жизни Антон случался. И не два. Но раз, случилось нечто такое, чего с ним никогда не случалось. Нежданно-негаданно, два наших столичных корифея, (оба анонимы, разумеется) приехали инко’гнито в Мосву-белоствольную. Первый из них был какой-то кропатель невидный, граф Фоллогуб. А второй, впрочем — тоже кропатель, но больше по мусики́йской части, и звали его Даром-что-му́жской.
И вот, прийшед они раз в Мосву белоствольную, остановились они в невидной избушке с банею на двоих. А дело зимой было, жаль что сразу-то не сказал. Зна́чить, холодно. Носа из избы наружь не высунешь. Потому — плохо дело.
Так вот сидели они сиднем в дому и хошь-не-хошь, творчеством занималися, из-под волос что-то вытаскивали. Даром что му́жской всё более по своей части приударял, значить, по барабану, а Фоллогуб — только по малой нужде, литературой своей нечестивой подтирался. И вот, как-то опять вечор сидят они, Фоллогуб книжку листает по-малому, а Даром-что-му́жской от скуки потолок белит да напевает знаменитую арию вороно́го мельника пополам с верной вороной.
— Ну ты б лучше при-заткнулся, мил друг, — наконец, не выдержал Фоллогуб, — а то от твоего воя богомерзкого уже всё нутро чадит как от сивухи. Сбегай-ка лучше по морозцу в баню, мил друг, да принеси-ка мне оттудова свечку воска ярого, чтобы мне светлее литературу листать было...
— Заткнуться-то мне не диво, — с готовностию в ответ напел ему Даром что му́жской, — но ты уж молви слово, друг ситный, да пошто́ ж тебе свеча? И не для того ли тебе, от Богу, неугасимый светоч разума даден, чтобы мне-то в баню теперь — и до́ смерти больше не ходи́ти?.. (конец цитаты)
( С-Пере, 26 ещё дебря 214 )
каноник Юр.ХанонЪ
|
|
- Знать, плохо дело, сегодня... тут у нас трауер... опять случился. Хотя и нежданный. Как всегда.
- — Вот потому-то, в память о безвременно погибшем рабе божием, Ан-Тоне Чухове, а тако же и многих рабах евоных, виднейших коропози́торах и пипоса́телях нашей земли русской, как то: Слычевском, Панслевском, Дармужском, Фалогубе, Гардыжском и Ханыжском, перечисляя далеко (не всех), [комм. 4] составляю ныне я оный траерный некро́лог, единовременно умываяся скупой слезою апосто́графа. — Ну, навроде как строю заново на месте старого пепелища — ещё одно капище поганое языческое в честь срамного бога Ярила, давно скинутого наземь христианскими детищами. — Не буду зазря повторять: какого. Того ещё, старого, с трёхчленом гегелевым вместо главы. И вот, в качестве финальной отходной мессы, пою я ещё одну старую песню. Двенадцатую, как Саша Блок. Оставляя, стало быть, вас всех здесь неприкаянными сиротами — с грудью полной слёз и неземной благодарностью к себе... Впрочем, оставим пустые надежды.
- — Благодарности ли нам ждать здесь..., в этой юдоли сплошной неблагодарности и всяких других чувств.
Регулярно в своей жизни обжираясь у жриц и отовариваясь у древнейших товарок по профессии, идол наш светлейший, Антон Чухов и сам к ним немало относился. Как и все прочие «гении», не приведи господь. А тако же ходили под богом и прочие наши корифеи, не исключая относительно Великого пипоса́теля Фалогуба с коропози́тором Дарому́жским.
Было раз, приехавши они в поганый град Москов, сняли ради того баню деревянную, а при ней и невидную комнатку для отдыха, одну на двоих. Хоть и было их в тот раз — трое, не считая пса поганого...
А дело страшной зимой случилось, совсем не чета нынешним огрызкам да огаркам. Кажись, всё на свете перемёрзло, и даже последняя водяная прорубь задубела, как религиозная утварь. Но что делать! — зря, что ли приехали, время терять! Натопили баню докрасна, нагнали туда с десяток девок приблудных, ради сугреву, да и зачали творчество гнать на пару. Дарому́жский — он всё более по своей части приударял, по русалкам, а Фалогуб — всё только соответствующую литературу перелистывал, да пёр горбатого. И вот, как не заладилось у Фалогуба с одной из девок какую-то очередную свою фабулу вытворить, пипоса́тельскую, так он и возопил из своего угла бани.
— Друг мой сердешный, Сашка коропози́тор, молю тебя, зажги со всех сил с того-то конца, да подсунь-ка мне скорее свечку воску ярого...
— Ага, пипоса́тель чортов! — не без особого торжества из своего конца сразу отозвался Дарому́жский, — значит, плохи дела у наших сервильных поганцев, лижущих подножия трона?.. — А вот ка́к возьму, да и не подсуну свечи тебе, чтоб сгинул ты во тьме нашего века самодержавного мракобесия, да наслажуся вволю картиною твоего рабского позорища!.. (конец цитаты)
( С-Пер, 25 ещё янря 215 )
каноник Юр.ХанонЪ
|
|
И первым же случаем придётся назвать — Её..., значит, мою Большую Странную С(т)раницу, которую я был вынужден (причём, буквально, «вынужден») начать вести в сети под давлением Его..., этого большого зверя, которого трудно назвать простым и красивым словом. И здесь бы мне к лицу остановиться, и не продолжать эту навязшую (промеж зубов и ушей) тему, однако — не тут-то было... Разве можно умолчать..., тем более — о Нём, о звере, которого трудно назвать простым и красивым словом... Потому что Ему куда более к лицу — сложные и некрасивые. И здесь, не особо мудрствуя, я назову этого зверя прямо в лицо... Поскольку имя ему — тотальное социальное свинство той части животного мира, которая (по какому-то недо’умению) называет себя людьми.
Оставим эту тему..., она не слишком-то богата. Внутри моей Одной Большой страницы можно было найти ещё с полтора десятка других, ничуть не менее крупных страниц. Как иногда говаривал приснопамятный Козьма, «во всех частях земного шара имеются свои, иногда даже очень любопытные, части».[10] Одной такой частью и стал — «Бестиарий».
- Страница, вынужденно посвящённая человеческому зоопарку.
— Тому зоопарку, которому я никогда себя не навязывал, от которого — ушёл вон, чтобы сделать свою жизнь вдали от него, и который, тем не менее, постоянно продолжал (и продолжает поныне) лезть ко мне, навязываться и показывать свою (в лучшем случае) козью морду. Исполать ему за это — троекратно и чуть выше ватерлинии...
- — Именно там, с маленьким ходом раз в месяц и появились эти маленькие рассказы, вернее сказать, анекдоты или драгоценные безделушки (то ли минималистические, то ли дымистические) — из жизни копоситора Даромыжского и псателя Салогуба.
В качестве интермедии — между обыкновенной тупостью и бездарщиной: кровью и гноем, которую обычно называют человеческим с’обществом, пол’литикой или пара’литикой. Как всегда, в узком жутком промежутке между рвотой и поносом..., мой дорогой. — Нетрудно убедиться, что маленькие анекдоты о Дармыжском появлялись (с не-завидной регулярностью) ровно год: с фераля 214 по янар 215. Именно потому их и набралось двенадцать, по числу ослов в стойле. Ну да, ну да..., знать, «плохи дела у наших сервильных поганцев, лижущих подножия трона?.. — А вот ка́к возьму, да и не подсуну свечи тебе, чтоб сгинул ты во тьме нашего века самодержавного мракобесия, да наслажуся вволю картиною твоего рабского позорища!..»[11] Тем не менее, цикл этот включает в себя ещё раз, два, три, четыре и четырежды четыре, и четыре на четыре, и ещё потом четыре...,[12] — не опубликованных ни там, ни здесь, ни ... — и относящиеся к той части полного архива ХХ, которая называется прилагательным сказуемым подлежащим уничтожению ... — подробности по́чтой, в общем, спешно откланиваюсь, до свиданья, месье, и постарайтесь впредь не слишком попадаться мне на глаза..., — пока не кончилось.
— И что, вы хотите сказать, мне интересна эта ваша «политика»? Чёрта с два! Это ва́м, ва́м она интересна, вы́ её делаете, и ва́с она делает, эта суета и срамота, сплетни и склоки вашей маленькой деревеньки размером с шарик. Земной или воздушный. Потому что..., какой бы костюм с галстуком ни был надет на эту обезьяну, всё равно вылезет..., если не хвост — так лапа, а если не лапа — тогда, копыто. — Вот и вся моя вам служба ... новостей. Вкратце. А подробности — ниже. Чуть выше ведра...»[13]
Ком’ментарии
- ↑ В этой усадьбе Бабкино (у четы Киселёвых) Антон Чехов гостил летом 1874 и 1875 года. Как пишет в своей книге воспоминаний Михаил Чехов (младший брат Антона), «Киселёвы были близко знакомы с Даргомыжским, Чайковским, Сальвини. <...> Брат Антон был страстным любителем искать грибы и во время ходьбы по лесу легче придумывал темы. <...> Возвратившись из лесу, пили чай. Затем брат Антон опять усаживался за писание, позже играли в крокет, а в восемь часов вечера ужинали. После ужина шли в большой дом к Киселёвым. Это были превосходные, неповторимые вечера. А.С.Киселёв и В.П.Бегичев сидели у стола и раскладывали пасьянсы. Е.А.Ефремова аккомпанировала, тенор Владиславлев пел, а все Чеховы усаживались вокруг Марии Владимировны и слушали её рассказы о Чайковском, Даргомыжском, Росси, Сальвини...»
- ↑ О том, кто такой Володя Бегичев — уже было сказано выше. Достаточно и того одного повторить, что он был отцом прехорошенькой Маши Киселёвой (она была его ранней дочкой, от первого брака, даже и в те времена, когда он уже давно состоял — во втором). Кроме того, он долгие годы служил при министерстве двора и числился управляющим (в том числе и по репертуарной части) московскими императорскими театрами.
- ↑ В третий раз я не стану уточнять, кто был этот «господин Б.», а также его жена, тоже госпожа Б., и под тою же фамилией.
- ↑ В перечисленных фамилиях сделано слишком много ошибок, либо это люди несуществующие и выдуманные. Во всяком случае, мало кого из них удалось идентифицировать в качестве исторических личностей или (хотя бы) литературных персонажей.
Ис’точники
- ↑ 1,0 1,1 1,2 1,3 1,4 1,5 1,6 Юрий Ханон. «Ювенильная тетрадь» (181-201). Том первый, стр.22. — Сана-Перебур. «Центр Средней Музыки» — специально для внутренней документографии Хано́графа.
- ↑ Иллюстрация. — Антоша Чеханте, А.Ч. (Чехов), или «брат своего брата», фотография чуть позже рассказа «Кое-что о Даргомыжском», Мосва, 1886-87 г.
- ↑ Михаил Чехов. «Вокруг Чехова» (встречи и впечатления). — М.: Московский рабочий, 1964 г. — стр.150-151
- ↑ Рассказ А.Ч. «Кое-что об А.С.Даргомыжском» был опубликован в журнале «Будильник» №20 за 1885 год (стр.236), который вышел в конце мая (дозволен к печати цензурой 24 мая 1885 года).
- ↑ А.П.Чехов. Сочинения в 18 томах (полное собрание сочинений и писем в 30 томах). — М.: Наука, 1975 г. — Том 3. (Рассказы 1884—1885 гг. Юморески. «Драма на охоте»). — стр.440
- ↑ 6,0 6,1 6,2 6,3 6,4 6,5 Юрий Ханон. «Ювенильная тетрадь» (181-201). Том первый, стр.23. — Сан-Перебур. «Центр Средней Музыки» — специально для внутренней документографии Хано́графа.
- ↑ Иллюстрация. — копоситор Александр Сергеевич Даргомыжский (автор «Русалки» и «Каменного гостя»), иллюстрация примерно тех времён (1860-е), что описаны в этом странном анекдоте.
- ↑ Иллюстрация. — граф Владимир Соллогуб (автор «Тарантаса»), фотография примерно тех же времён (1860-е), что описаны в знаменитом рассказе Антона Чхова.
- ↑ Иллюстрация. — Юрий Ханон. — Сана-Перебур, мар-2010, среднее уточнение — для каноника.
- ↑ «Сочинения Козьмы Пруткова». — Москва, «Художественная литература», 1976 г. — стр. 121
- ↑ Юр.Ханон, «Кое-что о Дармыжком» (сборник малых форм, способных к увеличению). — Сан-Пург, Центр Средней Музыки, 205-215 (для внутренней документографии Хано́графа).
- ↑ Даниил Хармс. Полное собрание сочинений: в четырёх томах. — Сан-Перебур: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997 г. — Том третий, стр.31: «Миллион».
- ↑ Юр.Ханон, впереди-словие к заднику «Бестиария». — Сана-Перебур. «Центр Средней Музыки», 2014 г.
См. тако же
Ханóграф: Портал |
Ханóграф : Портал |
- 17 романсов на стихи Чайковского (для фортепиано и касторки)
- Любители — и любовники (ad marginem)
- Очень толстая — новинка
- Анархист от — музыки
- Рука — дающего
- Смерть и(ли) Смех
- Газетное меню (для ресторана)
- Физиология шарма
- Беседа с психиатром в присутствии Скрябина
- Поэт царя Авгия
- «Шаг вперёд — два назад»
- «24 упражнения по слабости» (для пианистов, композиторов, любителей музыки, пива и толстых женщин)
- Странное соседство
- * * * эту статью может редактировать или исправлять только автор.
— Все желающие сделать замечания или дополнения, — могут использовать обходной манёвр...
- * * * публикуется во второй раз : текст, редактура и оформление — Юрий Хано́н.
« stylet by Anna t’Haron »