Пабло Пикассо (Эрик Сати. Лица)
Антигармоничный, психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «Русского Балета», устроив скандал <...>, в то время, когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли... А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят... х
Публика в зале неистовствовала, вопила и лезла на сцену. Музыки временами совсем не было слышно из-за воплей и свиста. Патриотически настроенные молодчики едва не сорвали спектакль буйной потасовкой (знакомая картина, не правда ли?) и криками «Грязные боши», долой бошей, Сати и Пикассо боши!» кроме всех прочих деталей, было бы неплохо принять во внимание, что Пикассо в отношениях с Эриком Сати имел совершенно другое лицо, чем это обычно описывается в сотнях жёваных изданий, посвящённых французскому искусству начала XX века. Оба живые, крайне самодостаточные & эксцентричные (хотя и совершенно по-разному) личности, тем не менее, они нашли друг друга во взаимодополнении: их общение происходило без натяжек и тяжёлых последствий, так или иначе, проявляющихся во всех контактах Сати. Более того, в нескольких случаях Пикассо очевидным образом подставлял плечо своему визави, включая помощь денежную и ситуативную. Сам же Эрик Сати многократно подчёркивал, сколь многим в своём творчестве он обязан именно художникам, (не музыкантам!) влияние которых он испытывал на себе не раз (от Энгра — до Матисса и от Пюви до Дерена), пытаясь адекватным образом перенести выразительные средства с языка одного искусства — на другое. Не был исключением и Пикассо, несомненный поклонник музыки Сати, в свою очередь, ставший также источником некоторых его открытий. Здесь внезапно возникает двойная черта и знак пробела (подробности почтой, само собой). Пожалуй, и так сказанного более чем достаточно... Если бы Вы знали, как я зверски печален! «Парад» на глазах меняется к лучшему, очень лучшему, и прямо за спиной Кокто! У Пикассо есть такие сногсшибательные идеи, которые мне нравятся куда больше, чем <тщедушные> мысли нашего Жана! Какое несчастье! И я «держусь» за Пикассо! И Кокто об этом не знает! Что делать! Я кусаю Вам локти!
пикассо пережил Эрика почти на полвека. На первый взгляд, эта стандартная фраза почти ничего не говорит. Однако здесь (между слов, как всегда) находится ещё одна небольшая ловушка, мимо которой проходят все, даже не обратив на неё внимания и отправляются дальше (как правило, лесом). Пережив ещё три войны, включая мировую, Пикассо сделался чем-то вроде добровольного пограничника без фуражки. Он умозрительно соединил три бесконечно отдалённые эпохи и отправившись на тот свет, когда я (говоря к примеру) уже ездил по холодному Лениграду на автобусе №49 — в музыкальную школу (в Тюремном переулке). В целом — это всё, что я готов сейчас (не) сказать о Павле Пикассо, небольшом испанском художнике, получившем имя во Франции. И тем не менее, учитывая глубоко рако’ходную специфику этой персоны, обращённой лицом к собственной спине, а также полную бесперспективность экс’терьерного диалога со лживой популяцией Homos apiens, автор с полным правом может объявить себя «непримиримым», а также вне...конвенциональным типом и, как следствие, не вступать в коллаборацию с оккупантами & прочим человеческим материалом, существующим только здесь и сейчас. А потому (вне всяких сомнений), здесь и оставлен только огрызок вместо полноценного эссе (или целой книги, которой никогда не будет). Всё это, не слишком мудрствуя, можно назвать — ответом, и не более того. Ответом на типовое небрежение, проявленное в коллективной (массовой) форме. Вóт, значит, основная причина, по которой автор не стал попусту терять время, оформляя и выкладывая, в сущности, готовый (черновой) текст о Павле Пикассо в публичный доступ, брезгуя сообщить некоему условному числу типов, пожизненно пребывающих в состоянии неконтролируемого автоматического сна, что они кое-что якобы читали нечто особенное про отдельную жизнь этого художника, не имеющего к ним ни малейшего отношения, после всего. Вероятно, ради вящей определённости можно было бы ещё и оставить на поверхности треугольную печать (такого же сапога), однако и этот поступок — в общем — не стóит не только труда, но даже упоминания... «Сократ» — не фреска Пюви или Дени, — как сказал Франсис Пуленк. Это — натюрморт Пикассо... Это начало горизонтальной музыки, которая перпендикулярна всей прочей музыке. Если же у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливо оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого немало...важного материала (если его ещё можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по испытанному адресу не...посредственно к (дважды) автору, пока он ещё здесь, на расстоянии вытянутой руки. Между тем..., рекомендовал бы не тянуть (за хвост) и не откладывать в ящик. Лавочка довольно скоро прикроется, а затем и совсем закроется..., причём, «бес’ права переписки». А тогда — Allez! Все вопросы вон туда, → к мсье Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис-и-Пикассо. Ответ будет примерно таким же... Эти последние полгода, когда смертельно больной, истощённый Сати — уже не человек, а остаток, практически, скелет, обтянутый кожей — лежал в больнице (имени Иосифа и в корпусе Гейне, чтобы не говорить лишнего), меняясь друг за другом, его посещали — они. Художники. Нет, не композиторы. — Жорж Брак кормил его с ложечки. Валентина Гюго — приносила пачки свежих носовых платков. Пикассо и Сюрваж — меняли, порой, насквозь мокрые простыни. Наконец, потерянный Бранкузи раз за разом навещал его, принося с собой собственноручно сваренный... бульон. Куриный бульон, — я хотел сказать.
| |||||||||||||
