Морис Равель (Эрик Сати. Лица) — различия между версиями

м
ожно закрыть тему, поскольку отдельная & обдельная статья по обозначенной раньше и выше теме «Морис Равель, как о нём никогда не пишут» («Maurice Ravel, comme on n'écrit jamais sur lui») до сих пор не свёрстана, не оформлена и не выложена в открытый доступ. Тем не менее, я считаю возможным заметить, что на территории ханóграфа существует ряд статей, где очевидно можно найти редкие, точные или скользящие упоминания об этом необычном комо’зиторе «с лицом жокея с булонского ипподрома», значение которого во внешней (экстерьерной & публичной) судьбе Эрика Сати (начала 1910-х годов) невозможно переоценить. Фактически, игнорируя сослагательное наклонение в истории (в том числе, и в истории музыки), можно утвердить стопроцентно-верную упрощённую & краткую формулу (нечто вроде заупокойной здравицы), согласно которой «если бы не Морис Равель, мы бы сегодня ничего не знали об Эрике Сати». Последнее обстоятельство очевидно говорит о непростых качествах характера Равеля, а также о его особых, почти пожизненных по длине и смыслу отношениях с Эриком Сати, имевших траекторию более чем причудистую (в несколько извилин и поворотов с винтом)... Разница в возрасте между ними составляла десять лет: те самые десять лет, на которые Равель фатально опоздал родиться. Ещё в бытностью свою в консерваторских учениках, Равель искал свой новый стиль и — нашёл его в ранних сочинениях Сати, поклонником которого он себя считал. Договорившись обо встрече и познакомившись со своим «заочным учителем» осенью 1883 года, Равель сохранил особые (хотя и пунктирные) отношения со своим визави в течение четырёх десятков лет, — несомненной кульминацией которых стал 1911 год, когда Равель выступил организатором первой серии парижских концертов Эрика Сати...

пожалуй, только что сказанного уже вполне достаточно, поскольку в некоторых случаях (замечу глубоко в скобках) удар кулаком в лоб (или по лбу), а также несколько слов намёка могут сказать значительно больше, чем длинный хвост в несколько оборотов вокруг заднего входа. А потому — оставим... Очень удачное слово. Да... Потому что ради вящего примера я традиционно оставлю здесь мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие хано’графические страницы, имеющие (кое-какое, иногда опосредованное или принципиальное) отношение к этому человеку невероятно маленького роста с лицом жокея, а также его теням и проекциям (внутренним или внешним)...

1.  Эрик Сати в лицах (и через них)
2.  Эрик-Альфред-Лесли (абсолютно новая глава 1991 года)
3.  Клод Дебюсси (статья Эрика)
4.  Альбер Руссель (ученик учивший учителя)
5.  Флоран Шмит (дряблая статья)
6.  Прекрасная истеричка (в соседстве с Равелем)
7.  Цитатник Эрика Сати (обо всём и ни о чём)
8.  Эрнест Шоссон (упавший с велосипеда)
9.  Луи Дюрей (самый старый из «Шестёрки»)
10.  Эмиль Паладиль (профессор бледной немочи)
11.  Сага о Соге (маленьком комо’зиторе)
12.  Урок Орика (опоздавший)
13.  Жак Ибер (№7 из «Шестёрки»)
14.  Жак Бенуа-Мешен (три смерти одного фашиста)
15.  Шестёрка (между Равелем и Сати)
16.  Аркёйская школа (последняя)

на всякий случай напомню ещё раз (как патентованный & всемерно ославленный обозреватель минимального минимализма), что в истерической ретро’спективе (оглядываясь на зад) тема этого копо’зитора, несомненно, значительно более известного, чем сам Сати, была изрядно за...тронута или примерно так же размята основным автором ханóграфа в нескольких фунда...ментальных работах о Сати и его окружении, прежде всего, таких как «Воспоминания задним числом», «Малая аркёйская книга» и «Три Инвалида» (список, как всегда, не полный)... Учитывая ракох’одную специфику этого до мозга костей конвенционального автора (имея в виду Равеля, конечно), полностью и со всеми потрохами принадлежащего к профессиональной культуре (со всеми вытекающими особенностями и последствиями), а также полную бес’перспективность диалога с лицемерной популяцией Homos apiens, автор имеет полное право уклониться от выкладки в публичный доступ своего, совершенно отдельного & особого текста про этого, мягко говоря, до сих пор психологически не’прояснённого типа, про «творчество» и «биографию» которого было опубликовано очень большое число текстов (не исключая монографий, полиграфий и демографий), но все — исключительно поверхностные, нечленораздельные и — жёваные (в рамках конвенционального музыковедения). Причём, во всех этих изданиях об Эрике Сати (оказавшем сильнейшей влияние на молодого Равеля) не содержится ни слова..., — или несколько строк, вполне дряблых и бессодержательных.

и тогда..., словно бы случайно позабыв основной предмет этой тусклой статьи и внезапно развернувшись на 180 градусов, я спрашиваю..., — да, я задаю вопрос... прямо в лоб: «почему же авторы работ о Равеле молчат об Эрике Сати, в то время как сам Равель многажды подчёркивал, сколь многим он ему обязан...» — Я спрашиваю (втихомолку) и ответ мне известен как свои пять пальцев на задней ноге (собаки)..., — и кто-нибудь утрудился не то, чтобы ответить, но хотя бы поставить один этот вопрос (как минимум, крае’угольный для всей его жизни, вопрос, без которого все важные академические книги про Мориса Равеля лишены даже тени смысла, — не более чем упаковочный картон, клановая макулатура третьей ректификации). Обратите внимание: ещё раз я задал вопрос. И снова — нет ответа, как всегда. Пустое дело, можете не беспокоиться: не будет его и впредь. И не только на этот вопрос. Есть в жизни Равеля (и не только Равеля, вестимо) ещё с пол-дюжины опорных точек, о которых ни разу даже и речи не заходило. Потому что — нéкому её было заводить, эту речь, бессловесные твари..., — решительно нéкому было ставить вопросы и отвечать на них, — здесь, посреди выжженной равнины так называемой «официальной науки», первый и последний принцип которой — клановое безголовое лицемерие. Привет, фарисеи!..

и ещё раз напомню на всякий случай (как заправский не’любитель минимального минимализма), что это лирическое от(ст)уп(л)ение объявилось здесь, на этом месте отнюдь не просто так. Скажем просто и сухо: хано’графическое эссе о Морисе Равеле, этом комозиторе экстремально маленького роста с лицом, совершенно неподходящим для творческого человека, провело в режиме ожидания публикации более четверти века лет, пре’бывая в почти готовом состоянии (не перегретое и даже не пережаренное). Представляя собой классический пример redlink’а (красной ссылки) более чем с шестидесяти страниц, оно долго и терпеливо выжидало, что в какой-то момент рвотный рефлекс у означенного выше автора притупится до такой степени, что можно будет кое-что (успеть) сказать об этом, несомненно, заметном и своеобразном деятеле академической музыки первой четверти XX века. — Однако нет. Лёд не тронулся и земля не стала вертеться в обратную сторону. И вот, дело кончено: теперь можете полюбоваться на типичный суррогат: ещё одна сушёная груша на месте живого натур-продукта.

Если же у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливое & навязчиво оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого почти полностью отсохшего материала (если его ещё можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по известному адресу с соответствующим заявлением на имя (трижды) автора, пока он ещё находится здесь, на расстоянии вытянутой руки (левой). — И напоследок... я рекомендовал бы не растекаться вязкой жидкостью по древу, не тянуть известное животное (за хвост) и не откладывать его запчасти в ящик. Как это, в своё время, произошло с «Шестёркой», и наша лавочка довольно скоро прикроется, а затем и за’кроется совсем..., причём, «бес’ права переписки». — И тогда... pardonne-adieu, потому что ужé не будет никакого просвета во взгляде на этого Равеля (не исключая также трёх десятков каких-нибудь других Равелей). Отныне и навсегда — пускай процветает пустое место с лицом жокея!.. Слава оккупантам, велiким и прекрасным! Король умер, да здравствует королева!..