Закрытый Реквием, ос.71 (Юр.Ханон)
Автор даёт малый образец той принципиальной работы, которая легла в основание этого исчезнувшего фолианта. Ни один предмет в нём не остаётся видимым или названным с поверхности (как это было в первом томе). Напротив того, каждый текст, человек, личность — показываются разъятыми на составные части и видимыми изнутри, словно анатомический препарат на операционном столе. Или, по крайней мере, голыми. В чём мать родила. — Систематическое системное проникновение за допустимые и принятые границы изображения, события, явления, слова, одежды, кожи, черепной коробки — вот главный принцип этой уникальной книги. Тем более уникальной, что она (благодаря невидным усилиям тех самых препаратов) более не существует посреди нынешнего мира людей. И прежде всего (не существует), в силу своего основного проникающего принципа... — Любой предмет, не признающий перед собой пределов и границ кланового общества, попросту не имеет в нём места. Таков их закон (Dura & Lex). И второй том книги «Скрябин как лицо» сделался ещё одним, лишним (я подчёркиваю, лишним) подтверждением этого закона. Подобно скрябинской мистерии, Мессе Бедняков, Дневнику Сатаны, Альбигойскому реквиему, Полю и Виргинии, второй Норме, Предварительному Действу, Карманной Мистерии (а также их авторам), — он попросту не может существовать в необязательном мире человека нормы. Он исчезает из него вместе со всем своим пространством отдельной жизни, которая скрывается за его спиной. п
...два самых красивых музыкальных фрагмента во всей истории (псевдо)религиозной музыки взяты за внутренний образец «Закрытого реквиема»: первые такты «Stabat Mater» Перголези и первые звуки Реквиема Моцарта. Оба этих автора непостижимым образом нáчали свои важнейшие опусы с высшей точки не только всего произведения, но и всего своего творчества, — и вообще творчества как такового. Восхитительно прекрасные звуки вступления «Stabat Mater» и Реквиема задают настолько высокую планку, что ни Перголези, ни Моцарт не могут (вы)держать её сколько-нибудь долгое время. На фоне первых тактов обеих этих сочинений всё дальнейшее выглядит как постепенное понижение или резкое падение (& полный провал). — Возражая против подобного метода, автор «Закрытого реквиема» поставил перед собой цель — выдержать высочайшую планку в течение (как минимум) трёх часов. Непостижимым образом, задача оказалась выполнена. Все 175 минут, пока звучит музыка, слушатели постоянно находятся на невероятной высоте первых звуков «Stabat Mater» и моцартовского Реквиема. Внезапное и резкое падение обеспечено — по окончании исполнения. «Requiem internam» мгновенно возвращается на своё реальное место. на всякий случай напомню, как всегда, не гнушаясь из...лишними повторениями, что в исторической ретро’спективе (оглядываясь на зад) «Requiem internam» относится к числу важнейших, крае’угольных (причём, сделанных тупиковым методом), канонических & канонизованных произведений этого автора (в одном ряду с другими магистральными работами, напрямую ведущими к последнему опыту «Карманной Мистерии», этой циклопической подделки под скрябинскую Настоящую Мистерию). Кроме основного («закрытого») варианта русского названия, «Requiem internam» также (может быть) упомянут как «Внутренний реквием» («внутренний покой», имея в виду дословный перевод с католической латыни) или же имеющий вторичную связь «Альбигойский реквием» (по месту и времени приписки & переписки канонического латинского текста большой заупокойной мессы). ...если взять для рассмотрения общее человеческое правило, — всё выглядит значительно проще. Разумеется, реквием — не ангел, парящий за облаками, и не его научный руководитель, но в первую очередь — прибор, — причём, прибор вполне утилитарного назначения... Скажем, небольшая скрипучая раскладушка, чтобы немного вздремнуть по окончании жизни. Или такой же ящик, куда можно уложить свои бесприютные кости...
далее следует двойная черта: можно не спрашивать (и не отвечать), поскольку общая картина приходит в полное соответствие. Разумеется, «Внутренний Реквием» во времена его партикулярного существования ни разу не приводился в исполнение и никем не был услышан. Считанные три (два, пол’тора, три четверти) близких лица видели (читали, листали, держали в руках) его партитуру, более чем прозрачную (в том смысле, что, держа её в руках, совсем не сложно «услышать» её звук). Своей безвестностью и закрытостью «Requiem internam» ничем не отличается от подавляющего большинства других партитур его автора. И только странный случай позволяет сказать, что эта закрытая, внутренняя & альбигойская вещь пока ещё существует, оставшись незамеченной. Не последнюю роль в этом сыграла самая партитура: слишком красивый предмет, чтобы его уничтожить без отдельного повода... На последней странице этого опуса можно видеть отчётистую надпись: «Tempus augminis = 173’». И ниже: «это произведение исполняется в закрытом режиме...» — Окончательный вывод напрашивается бес затруднений & практически сам собой: поскольку этот автор (так же, как и сам Эрик) с полным правом может считать себя непримиримым, в полной мере вне...конвенциональным типом и отрицает любую коллаборацию с оккупантами & прочими человеческими огрызками. А потому (вне всяких сомнений), его очередной закрытый опус будет, как всегда, замолчан, оболган и прилежно забыт всеми теми, кто считает себя профессионалом своего дела и привычно сотрудничает с миром людей нормы. Кроме того, не лишним было бы припомнить (напоследок), что у всякого достижения есть свои герои. А потому здесь можно было бы перечислить не менее двух десятков «поклонников творчества» закрытого реквиема (от Мстислава Леопольдовича до Теодора Клеопатровича), ни один из которых так и не приподнял ни одного пальца посреди пустого мира суеты, чтобы одна эта вещь..., один этот уникум (говоря только к примеру) был приведён в исполнение (хотя бы пред’последнее). Со всеми вытекающими последствиями, разумеется. — И с такими, с позволения сказать, «поклонниками» — прямая дорога именно туда, ко внутреннему (закрытому) реквиему, а затем по стопам братьев-альбигойцев. Впрочем, не будем зря колыхать воздух: указанный путь универсален... ...иногда можно услышать вопрос: при чём тут альбигойцы? — в их времена ещё не существовало фиксированной формы реквиема, и они сами (тем более) никогда не создавали канона заупокойной мессы (Missa pro defunctis). Ответ банально прост. Он полностью умещается не только в тексте «Requiem internam», но и в его названии. И то, и другое полностью переписано в фумистической (почти «дáда») традиции автоматического письма, когда произнесение или выпевание слов (агогика) сохраняет абсолютное подобие (до неузнаваемости или степени смешения), а смысл меняется по альбигойской методике взаимоисключения «l’escurs esclarzig». Именно так лёгким движением руки (губы, языка) происходит превращение «Requiem aeternam dona eis domine et lux perpetua luceat eis» в несовместимое с ним «Requiem internam dogma eis, Nomine, et lux perpetua lucifer eis». Священник сказал: «dixit Domine». Если же у кого-то из ренегатов или апологетов закрытых и внутренних методов искусственного искусства появится под’спудное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого альбигойского материала (если его уместно было бы и впредь называть «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, в консисторию → по известному адресу не...посредственно к пятикратному автору, пока он ещё находится здесь, на расстоянии вытянутой руки или протянутой ноги. Однако..., рекомендуовал бы всё-таки не тянуть кое-кого (за хвост). Наша бравая кунст’камера скоро будет закрыта окончательно, как и всё на этом свете..., причём, «бес’ права переписки». А мы пока ещё помним, чтó может значить это сочетание слов..., после всего. — Или antidates... ...достаточно только взглянуть на заголовки частей этого канонического реквиема: все они на слуху, разумеется. Как минимум, последнюю тысячу лет. И даже более того, чтобы не говорить лишнего. Requiem internam, Dies dirae, Tuba merum, Liber cryptus, <...> Reclamare, <...> Lacunosa, <...> Sanus, Anus Dei, Benefictus... <...> (последнее, как всегда, выпускаем). А напоследок (когда «всё кончилось») сие дивное творенiе божественного разума завершается краткой и доброй как хлеб «директивой автора»: в тексте реквиема нет ни одной ошибки. После чего напрашивается резолюция, последняя & окончательная (размашистым росчерком пера), потому что именно этим своим свойством «Requiem internam» кардинально отличается от католического канона «Requiem aeternam». И здесь снова нет никакой ошибки
| ||||||||||||
