Христиан ван Бетховен (Из музыки и обратно) — различия между версиями

н
о здесь и песенке конец, поскольку отдельная & обдельная статья по обозначенной раньше и выше теме «Христиан ван Бетховен (сын)» («Christian van Beethoven (Sohn)») до сих пор не свёрстана, не оформлена и не выложена в открытый доступ. Тем не менее, я считаю возможным заметить, что на территории ханóграфа существует ряд статей, где очевидно можно найти редкие, точные или скользящие упоминания об этом крайне необычном и своеобразном комо’зиторе, фигуру которого незаслуженно заслонила слава его полу..безумного отца. Кроме того, отдельной проблемой всегда оставался его старший брат (Филипп) (так же комозитор и так же сын своего отца), пожизненный конформист и любитель заработать на чужой славе, который изрядно подпортил Христиану не только репутацию, но и возможность сохранить собственное достоинство. Тем не менее, не обращая внимания на превратности судьбы и недоброкачественных родственников, Христиан смог сохранить своё лицо в первозданной чистоте и пронести через всю жизнь ощущение полноты независимости.

между тем, в настоящее время значение творчества Карла Христиана Бе’ховена нуждается в коренном пересмотре. Фактически, игнорируя сослагательное наклонение в истории (в том числе, и в истории музыки), он переступил через все преграды кланового сознания и преодолел консервативную косность современной публики, чтобы утвердить своё право считаться не просто сыном знаменитого отца, но и совершенно отдельным лицом, с удивительной непринуждённостью перекроившим немецкую музыку середины позапрошлого века. Прежде всего, жизнь и творчество Христиана ван Беховена стала физическим примером преодоления силы инерции. В каковом значении он не имел себе равных в XIX веке и не имеет по сей день, за малыми исключениями, разумеется...

пожалуй, сказанного вполне достаточно. Поскольку в некоторых случаях (замечу глубоко в скобках) удар кулаком в лоб (или по лбу), а также несколько слов природного намёка могут сказать значительно больше, чем длинный хвост в несколько оборотов вокруг заднего входа. А потому — оставим... Да... Очень удачное слово. Потому что ради вящего примера я традиционно оставлю здесь мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие хано’графические страницы, имеющие (кое-какое, иногда опосредованное или принципиальное) отношение к этому комозитору с легко узнаваемой фамилией, но почти неизвестным именем..., а также его теням, скольжениям и проекциям (внутренним или внешним)...

1.  Похоронный марш (на смерть велiкого глухого)
2.  Белый квадрат (чистый лист фумизма)
3.  Эмиль Косоглазый (первый пустивший дым)
4.  Фумизм (который нам сладок и приятен)
5.  Альфонс Алле (который пошёл дальше)
6.  Тристан Бернар (ещё один из фумистов)
7.  И ещё раз Альфонс Алле (во всех видах)
8.  Парижский клошар Биби (друг Верлена)
9.  Как дважды два (памяти Беховена)
10.  Зелёный квадрат Альфонса (и ни слова про абсент)
11.  Фумист Ориоль (в рассказах Альфонса)
12.  Фанфары по фумизму (от дяди-Миши)
13.  Гримасы Эрика (не чета Беховену)
14.  Соитие в природе и человеке (этюд Георгия Гачева)
15.  Говно (без особого намёка)

на всякий случай напомню ещё раз (как патентованный & всемерно прославленный обозреватель минимального минимализма), что в истерической ретро’спективе (оглядываясь на зад) тема этого особенного и (по ближайшем рассмотрении) эксцентричного комозитора, фамилию которого лишний раз упоминать (почему-то) не хочется, была изрядно за...тронута или так же размята основным автором ханóграфа в нескольких фунда...ментальных работах, как это ни странно, имевших отношение к лицу и фигуре — Альфонса Алле, прежде всего, таких как «Альфонс, которого не было», «Не бейтесь в истерике», «Мы не свинина», «Чёрные Аллеи», «Три Инвалида» (с’писок, как всегда, не полный)... Учитывая ракох’одную специфику этого человека, более всего известного в качестве сына своего отца, а также полную бес’перспективность диалога с лицемерной популяцией Homos apiens, автор с полным правом может уклониться от выкладки в публичный доступ отдельного текста про этого, мягко говоря, неочевидного типа, каждое слово о котором шло бы на вес золота (ночного)..., — и с ощущением недолго выполненного долга ограничиться этой небольшой страничкой сугубо справочного характера...

и ещё раз напомню на всякий случай (как заправский не’любитель минимального минимализма), что это лирическое от(ст)уп(л)ение объявилось здесь, на этом месте отнюдь не просто так. Оно явилось результатом длительного наблюдения. Начиная с конца 1980-х годов время шло, а конвенциональное музыковедение продолжало обходить стороной тему не только скоро’постижной беховенской смерти, очевидно явившейся очередным результатом деятельности врачей, но также и его семейного наследия и многочисленных апокрифов, наслоившихся поверх слухов, анекдотов и легенд. Только такие несомненные отщепенцы официальной культуры как Альфонс Алле и Эрик Сати позволили себе слегка коснуться того, что считалось неприкасаемым... Однако их авторитет среди кланового музыкального сообщества ничтожен...

наконец, скажем просто и сухо: хано’графическое эссе о Карле Христиане ван Беховене (а также о его брате, одновременно игнорируя отца) провело в режиме тлеющего ожидания своей публикации более четырёх десятков лет, пре’бывая в почти готовом состоянии (не перегретое и даже не пережаренное). Представляя собой классический пример redlink’а (красной ссылки) с нескольких интригующих страниц, оно долго и терпеливо ждало, что в какой-то момент отвращение у означенного выше автора притупится до такой степени, что можно будет кое-что (успеть) сказать об этом, несомненно, видном деятеле франко-немецкой культуры (имея в виду, как всегда, тлетворные границы соприкосновения этики и эстетики). — Однако нет. Лёд не тронулся и земля не стала вертеться в обратную сторону. И вот, дело кончено: публикация отменяется, статьи не будет, двери заколочены старыми досками. Здесь и сейчас можете полюбоваться на классический суррогат: ещё одна сушёная мумия на месте пахучего натур-продукта.

кроме меня (это если выражаться очень мягко), главным христиано-беховено’ведом на литературном поприще можно было бы назвать, конечно же, прославленного Сапека, а вслед за ним — дядюшку-Альфонса. Последнему, несомненно, принадлежит не только пальма первенства, но и контрольный пакет акций в этом кустарном предприятии, даже в самые трудные времена приносившим его создателям стабильные доходы. Потому что..., — прошу прощения (случайно подавился куриной костью), — потому что едва ли не 116% всех (художественно оформленных) сказок, рассказов & легенд про Христиана ван Беховена и его странную жизнь вышли из-под альфонсова пера. Имея вид неясный по тону и жанру: то ли диковатых мемуаров, то ли исторической беллетристики, то ли (не)забавных документов бытовой хроники своего времени. Часть из них, разумеется, существует и в русском варианте (в нескольких книгах подателя сего, в основном, неизданных и частью, уже сплывших вниз по реке времени под (не)поэтическим названием Ждановка). — Как говорится, и не жалко, туда им и дорога: не дорогá книжка, а дорогá манишка...

жизнь Лодвига вон Беховена отнюдь не была простой и лучезарной. Жесточайший инвалид детства, — что особенно обидно, свою неизлечимую болезнь он получил ещё в младенчестве, от родителей (прежде всего, от матери, а та, в свою очередь, от отца). Подобно несчастному Шуберту и велiкому Шекспиру, он умер от сифилиса (третичного), — а если говорить точнее, то не от самогó сифилиса, но от тех токсических методов лечения, которые широко практиковали врачи его времени и места (свинец, ртуть, мышьяк). Вошедшая в апокрифические легенды глухота вон Беховена была следствием той же болезни (того же лечения), за что мы также можем благодарить его врачей, — несомненно, лучших специалистов той эпохи (с соответствующим уровнем гонораров)... — Кстати говоря, они же поставили ещё один диагноз (чахотка), от которого умерла мать Беховена. После всего... не так трудно понять, о какой именно «чахотке» могла идти речь речь в данном случае. — Тем не менее, даже этот диагноз в начале XIX века не был окончательным приговором: оба сына Беховена прожили сравнительно долгую жизнь, — в итоге, скончавшись совсем от других болезней. В частности, всё завершение эссе о Христиане вон Беховене было посвящено его лебединой песне, «Полосатому реквиему»: последним годам и тем новаторским методам лечения, которые он сам для себя разработал.

Если же у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливое & навязчиво оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого немало...важного материала (если его в принципе можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по известному адресу, выпустив сигнальную струйку дыма не...посредственно в сторону пятикратного автора, пока он ещё здесь, — на расстоянии вытянутой руки (левой). И напоследок... я рекомендовал бы не тянуть известное животное (за хвост) и не откладывать его запчасти в ящик. Наша Большая фумистическая лавочка в скором времени прикроется (на проветривание и сан. обработку), а затем и совсем за’кроется (на обет)..., причём, «бес’ права переписки». — И тогда... уже никакого Христиана или Филиппа. Перво-наперво, на их месте сызнова воцарится прежняя перво’зданная пустота. И поверх всего, как всегда, — он, наш драгоценный каудильо-конфуций, сидящий под недозрелым абрикосовым древом познания. — Он один. Тот, которого не было... На каждом шагу. Или через шаг, как минимум...