Засушенные эмбрионы (Эрик Сати)
...Характер этих крошечных фортепианных миниатюр, живых и образных, вполне соответствует их названиям, письмо их, на первый взгляд простое, сводящееся к самому незамысловатому двухголосию, таит в себе немало тонких, даже изысканных неожиданных ладо-функциональных наслоений. к
...читая текст советского профессора, невозможно не обратить внимания на одну странность: среди аморфной массы слов, автоматическим образом описывающих «Засушенные эмбрионы» и соседние с ними опусы, напрочь отсутствовало нечто главное, что очевидным образом держал про себя сам автор (в данном случае имея в виду Эрика, конечно). Конечно, в музыковедческом тексте было бы трудно услышать реальную звуковую материю, чтобы ощутить основную затею: ради чего вообще начиналась игра. — В чём, собственно говоря, состояла идея, замысел, наконец, конструкция целого. — Понимаю, задача слишком трудная..., для музыковеда, к тому же, по принципу «профессионализма» не обладавшего достаточными ресурсами (включая интеллектуальный) или хотя бы — информацией... и ещё раз напомню на всякий случай (как старый нелюбитель минимального минимализма), что это почти лирическое от(ст)уп(л)ение объявилось здесь, на этом месте отнюдь не просто так: фундаментальное ханографи́ческое исследование о природе и породе «Засушенных эмбрионов» Эрика провело в режиме тлеющей публикации более двух десятков лет, пребывая в готовом и почти законченном состоянии (не пересоленное, не пересушенное и даже не пережаренное). Представляя собой классический пример нескромно рдеющего среди текста redlink’а (красной ссылки) более чем с семи десятков страниц, оно долго и терпеливо ожидало, что в какой-то момент рвотный рефлекс у недостаточно размоченного автора притупится до такой степени, что можно будет просочиться сквозь его пальцы и кое-что (успеть) сказать об этом, несомненно, видном предмете натурально-философического сати’еведения (через призму, как минимум, хомолóгии). Поскольку... слишком уж экстремален и непропорционален был этот материал..., чтобы пренебречь его возможным присутствием. Даже здесь, в этом эмбриональном мире, где любое присутствие излишне... ...это небольшое сочинение и поставило жирную двойную черту в биографии Пьера (а также Анри) Пупара. — Его отец, вполне благонамеренный чиновник и добропорядочный провинциальный бюргер, услышав, что сын докатился до публичного употребления столь «малоприемлемых и предосудительных сочинений», в категорической форме потребовал, чтобы его доброе имя (Пупар) отныне больше никогда не оказывалось в соседстве со всякими там эмбрионами, тем более — засушенными... однако нет. Как видно, этого не случилось, и даже напротив. Число небрежений и прочего мелочного свинства в окружающих де’корациях дошло до степени нетерпимой. И даже более того... И вот, actum est, дело кончено, — можете умилённо прослезиться, расписаться в ведомости & получить на руки классический суррогат, залитый щедрым слоем производственного формалина. Здесь и сейчас перед вами (выложен) очередной засушенный эмбрион высоко-тавтологического уровня, поскольку он, в свою очередь, представляет собой четвёртый эмбрион на основе трёх ранее засушенных эмбрионов. Нет сомнений: последний результат заслуживает всеобщего удовлетворения. На месте полно...ценного текста, который вполне мог здесь (и не только здесь) быть. И не просто полноценного, но открывающего такие детали, грани и обстоятельства «сати’ерического гербария», которые никому презжде (и впредь) ни разу не приходили в голову (подобно тому, как это произошло с опубликованными «Автоматическими описями дел»). Потому что значение этой страницы, благополучно избежавшей публикации — переоценить невозможно (несмотря на всю его видимую, внешнюю локальность). Как системный продукт, имеющий отношение далеко... (и очень далеко) не только к так называемой музыке (Эрика), но и к вашему миру вообще. Снизу доверху и слева направо. Наподобие, скажем, того Альфонса, которого не было. Но он, в результате, появился, отнюдь не засушенный (сделаем такой вид). Вопреки всему и всем... Эмбрионам от мира сего. ...в те годы организатором концертов Wiener Kulturbund был не кто-нибудь иной как — херр Арнольд Шёнберг. Не могу и не хочу поручиться, что именно óн прочитал вступительное слово за папашу-Сати, но его авторитетный атональный голос в концерте — прозвучал определённо & наверняка. И это снова оказалось пресловутое «piano parlé». Пока Жанна Мортье исполняла «бюрократические эмбрионы», Шёнберг, засунув голову в ноты, с (чисто немецким) выражением декламировал всё те же «забавные ремарки» и сюжеты, выписанные автором между строк — не для чтения вслух. Нетрудно представить, чтó было, когда об этом узнал папаша-Сати. Гнев его был роскошно-показателен. — Что за дивная порка!.., даже невольно слезятся глаза, после всего. Впрочем, воспитательный эффект был — известен. Заранее... И навсегда (с позволения сказать). Если же (также вопреки всему) у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливо или навязчиво оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого немало...важного генетического материала (если его ещё можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по известному адресу не...посредственно к (дважды) автору, пока он ещё здесь, на расстоянии вытянутой руки (левой). Между тем..., я рекомендовал бы не тянуть известное животное (за хвост) и не откладывать (его) в чёрный ящик. Лавочка довольно скоро прикроется, а затем и совсем закроется..., причём, «бес’ права переписки». — И тогда... уже никаких эмбрионов. Сплошная жвачка третьей ректификации (которую вы все и так имеете в неограниченном количестве). ...обширная мадам Жанна Мортье..., — смешно сказать... Ведь ей... — да-да, именно ей, а не кому-либо другому, — месье Сати изволил посвятить одно маленькое..., очень маленькое своё сочинение (читай: «Засушенные эмбрионы»), написанное летом 1913 года, в сáмом начале месяца июля. И даже не целое сочинение, страшно молвить, а всего-то одну... его треть. Точнее говоря, одну... третью часть (длительностью едва с минутку, засушенную и эмбриональную). Под названием — Подофтальма... (de Podophtalma). При том, кому он посвятил предыдущие две (первую и вторую) — это отдельная песня, ничуть не менее выпуклая (к ней мы ещё вернёмся, кроме шуток).
| ||||||||||
