Клод Дебюсси (Эрик Сати. Лица)
...я не в силах позабыть изумительные завтраки, на которых я бывал у моего старого друга Дебюсси, обитавшего тогда ещё на рю Кардинé. <...> в Эстетика Дебюсси во многих его произведениях близка символизму: она импрессионистична во всём его творчестве. Простите мне слишком простые слова: но не я ли был тому отчасти причиной?.. пожалуй, только что сказанного уже вполне достаточно, поскольку в некоторых случаях (замечу глубоко в скобках) удар кулаком в лоб (или по лбу), а также несколько слов намёка могут сказать значительно больше, чем длинный хвост в несколько оборотов вокруг заднего входа. А потому — оставим... Очень удачное слово. Да... Потому что ради вящего примера я традиционно оставлю здесь мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие хано’графические страницы, имеющие (кое-какое, иногда опосредованное или принципиальное) отношение к этому человеку с бычьей шеей, а также его (их) теням и проекциям (внутренним или внешним)...
Успех, который две мои «Гимнопедии» имели на его <Клода Дебюсси> собственном концерте в Музыкальном кружке, где он сам и дирижировал, и представлял свои сочинения – этот успех, который сделал всё, чтобы «перевернуть привычное вверх дном» – его неприятно удивил. Он даже толком не смог скрыть своего неудовольствия.
на всякий случай напомню ещё раз (как патентованный & всемерно ославленный обозреватель минимального минимализма), что в истерической ретро’спективе (оглядываясь на зад) тема этого копо’зитора, несомненно, в десятки раз более известного, чем сам Сати, была изрядно за...тронута или примерно так же размята основным автором ханóграфа в нескольких фунда...ментальных работах о Сати и его окружении, прежде всего, таких как «Воспоминания задним числом», «Малая аркёйская книга» и «Три Инвалида» (список, как всегда, не полный)... Учитывая глубоко заднюю, ракох’одную специфику этого лауреата «Римской премии», до мозга костей конвенционального автора (имея в виду Клода Дебюсси, конечно), полностью и со всеми потрохами принадлежащего к профессиональной культуре (со всеми вытекающими особенностями и последствиями), а также полную бес’перспективность диалога с лицемерной популяцией Homos apiens, автор имеет полное право уклониться от выкладки в публичный доступ своего, совершенно отдельного & особого текста про этого, мягко говоря, до сих пор психологически не’прояснённого типа, про «творчество» и «биографию» которого было опубликовано очень большое число текстов (не исключая моно’графий, поли’графий и демо’графий), но все — исключительно поверхностные, нечленораздельные и — жёваные (в рамках конвенционального музыковедения). Причём, во всех этих изданиях по существу не содержится ни слова об Эрике Сати (оказавшем сильнейшее влияние на Дебюсси, своего почти сверстника). — Чаще всего следует клановое умолчание (как вариант намеренной лжи) или несколько строк, равно дряблых и пренебрежительных. Когда мы впервые встретились, в самом начале нашего общения он был словно промокашка, насквозь пропитан Мусоргским и кропотливо искал свой путь, который ему никак не удавалось нащупать и отыскать. Как раз в этом вопросе я его далеко переплюнул: ни Римская премия..., ни «премии» каких-либо других городов этого мира не отягощали мою походку, и мне не приходилось тащить их ни на себе, ни на своей спине... Ибо я человек в роде Адама (из Рая), который никогда не получал премий, но только крупные шишки – большой лодырь, несомненно. и тогда..., словно бы случайно позабыв основной предмет этой тусклой статьи и внезапно развернувшись на 180 градусов, я спрашиваю..., — да, я задаю вопрос... прямо в лоб: «почему же авторы работ о Дебюсси продолжают упрямо молчать об Эрике Сати, продолжая точно такое же молчание, которое в течение своей жизни держал сам Дебюсси...» — Я спрашиваю (втихомолку) и ответ мне известен как свои пять пальцев на задней ноге (собаки)..., — и кто-нибудь утрудился не то, чтобы ответить, но хотя бы поставить один этот вопрос (как минимум, крае’угольный для всей его жизни, вопрос, без которого все «авторитетные» и «общепризнанные» академические книги про Клода Дебюсси (не говоря уже про учебники) лишены даже тени смысла, все они — не более чем упаковочный картон, жёваная макулатура третьей ректификации). Можете обернуться и обратить внимание: ещё раз я задал вопрос. И снова — нет ответа, как всегда. — Пустое дело, можете не беспокоиться: не будет его и впредь. И не только на этот вопрос. В жизни & творчестве Клода Дебюсси (и не только его одного, вестимо) имеется ещё с десяток важнейших смысловых точек, о которых ни разу не заходило даже и речи. Потому что — нéкому её было заводить, эту речь, бессловесные твари..., — потому что решительно нéкому было ставить вопросы и отвечать на них..., — потому что совершенно не важны и не интересны для них эти «смысловые точки», — здесь, посреди выжженной равнины так называемой «официальной науки», первый и последний принцип которой — клановое безголовое лицемерие. Горячий привет, просроченные фарисеи!.. Внешне Дебюсси походил на мать. Многочисленные фотографии сделали его облик очень узнаваемым. Одарённый от природы очень хорошим здоровьем, лишь за несколько лет до смерти он перенёс первые приступы тяжёлой болезни, которая вскоре должна была его отнять у нас..., и у вас тоже, – хотел я сказать. и ещё раз напомню на всякий случай (как заправский не’любитель минимального минимализма), что это лирическое от(ст)уп(л)ение объявилось здесь, на этом месте отнюдь не просто так. Скажем просто и сухо: хано’графическое эссе о Клоде Дебюсси, этом французском комозиторе первого ряда с мерзотным характером и поступками, абсолютно постыдными для высокого художника, провело в режиме ожидания публикации более четверти века лет, пре’бывая в почти готовом состоянии (не перегретое и даже не пережаренное). Представляя собой классический пример redlink’а (красной ссылки) более чем с полусотни страниц, оно долго и терпеливо выжидало, что в какой-то момент нынешняя окружающая о(б)становка (разумея это об’текаемое слово в любом наклонении и масштабе) хотя бы немного выправится и станет чуть менее агрессивно-тупой, и тогда..., — тогда можно будет кое-что (успеть) сказать об этом, несомненно, заметном и своеобразном деятеле академической музыки первых десяти лет XX века. — Однако нет. Лёд не тронулся (умом) и земля не пожелала вертеться в обратную сторону. И вот, теперь дело кончено, actum est: теперь можете полюбоваться на очередной результат своего эффектного (не)присутствия: ещё одна сушёная груша на месте живого натур-продукта. Заметьте себе: я никогда не нападал на Дебюсси. Мне вечно мешали только дебюссисты. Прошу иметь в виду, раз и навсегда: не существует никакой школы Сати. Так называемый «Сатизм» попросту не смог бы существовать. Именно во мне он нашёл бы своего первейшего и непримиримого врага. Если же у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливое & навязчиво оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого почти полностью усохшего материала (если его ещё можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по спец. адресу с соответствующим заявлением на имя (трижды) автора, пока он ещё находится в относительной близости, на расстоянии вытянутой руки (левой). — Хотя напоследок... я рекомендовал бы не растекаться вязкой жидкостью по древу, не тянуть известное животное (за хвост) и не откладывать его запчасти в ящик. Как это, в своё время, случилось и с мясной лавкой «бычьего Клода», равно и наша лавочка скоро прикроется, а затем и за’кроется совсем..., причём, «бес’ права переписки». — И тогда... pardonne-adieu, потому что ужé не будет никакого просвета во взгляде на купюру в 20 франков & изображённого на ней «Клода французского» (не исключая также трёх десятков каких-нибудь других Клодов). Отныне и навсегда — да здравствует пустое место с разменным номиналом от центрального банка пятой республики!.. — Верти ручку, Клод! Как минимум, в этом будет момент истины и близкого соответствия тому, с позволения сказать, «пассажу», который этот «импрессионист №1» сыграл на фоне собственной жизни. От начала и до конца. В сáмой её существенной части... Позором для отечественного музыковедения было практически полное — за исключением одной довольно краткой и весьма ангажированной работы Г.Филенко — игнорирование личности гениального Эрика Альфреда Лесли Сати (1866-1925), великого композитора и властителя умов. Ведь без Сати не было бы и Дебюсси (в значительной мере), и Равеля, и композиторов «Шестёрки», и Анри Соге сотоварищи, и испанского классика Федерико Момпу, и Мортона Фелдмана, и Говарда Скемптона, и кое-чего из Джона Кейджа...
| ||||||||||||
