Эрик Сати. Список сочинений почти полный (Часть первая)

Материал из Ханограф
Перейти к: навигация, поиск
Эрик Сати. Список сочинений почти полный      
            Часть первая. 1884–1899 год
автор: Юрий Ханон     
     при участии Эрика
Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Предуведомление Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Часть вторая

Ханóграф : Портал
ES.png


Содержание



Э р и к — С а т и — П е р в ы й

Erik — Satie — I-er [комм. 1]

(справочка для неграмотных)  



Прежде’словие

...один из портретов — «не неприятных» Эрику...
Марселен Дезбутен
«Портрет Эрика Сати, парсье» [1]

З
а 59 (пятьдесят девять, прописью) лет своей не слишком краткой, не слишком кроткой и не слишком короткой жизни мсье Эри́к Сати́ сочинил, прямо скажем — не слишком-то много музыки. Во всяком случае, именно так можно судить с точки зрения призрачной науки статистики и её — точно таких же — статистов. При желании, подводя итог, можно даже сказать, что он был — не слишком-то плодовит..., или плодовит ниже среднего. Разумеется, это ничуть не укор и не обвинение, а если и обвинение, то отнюдь — не ему, а в точности напротив.

— Если не более того...
— Однако не будем повторяться?

  Глядя со (своей) стороны на плодовитого автора французы обычно говорятpondeur (— к сожалению, французы вообще слишком много говорят). Словечко, прямо скажем, не особенно приятное, даже если его произнести по-русски: «пондёр». — Вот так: «пондёр» – и всё, не более того. Плодовитая курица, которая много несёт (и даже яйца, возможно). Короче говоря, ассоциации это слово вызывает далеко..., – я хотел сказать, – далеко не самые радужные. И всё же, я возвращаюсь назад, к Эрику Сати.

Назад, — это у них всегда назад...
Пустой разговор.

  Нет, конечно, Сати не был пондёром, ни с одной стороны. И профессионалом он тоже не был. Проще говоря, он вообще не был одним из вас, господа... Но зато он был – аматёром и при всяком случае имел желание заявить об этом: прямо и недвусмысленно. Именно так: никогда не профессионалом, но всегда – любителем и любовником (аматёром) собственной музыки (хотя отсюда вовсе не следует, что он её любил, скорее напротив – только занимался..., с ней). — И ещё он ... не слишком любил людей. Только... по расчёту. — И здесь мне, пожалуй, придётся прибегнуть к (не)излюбленным эвфемизмам. Потому что этих... людей он всегда боялся и презирал, прекрасно понимая цену (и даже, страшно сказать, — стоимость) этой обезьяны, так фатально и так невовремя облысевшей. А лучше скажем немного проще: презирал и боялся, — хотя и мало кому на свете будут понятны эти простые слова. И ещё – неизменно брезговал. Всеми. Начиная от самого себя, любимого, разумеется. Нос до земли, дым до небес... В общем, — всё как и полагается всякому уважающему (или даже не уважающему) себя мизантропу: единственное звание, достойное человека.

— Так вот, значит, почему ему пришлось... временами... так много пить (кажется, самое дешёвый из общедоступных способов смириться и даже полюбить, — их).
Хотя бы — на минутку...

  И всё же, несмотря на то, что Сати сочинил не слишком-то много музыки, она — (любительская и в высшем смысле аматёрская) — заслуживает совершенно особенного рассмотрения со всех сторон: и в виде тушки, и в виде чучела, и в виде обоев (упомянутых)... Оставаясь совершенно отдельным островом, отдельным — от материка всех прочих музык этого маленького мира: как при жизни собственного автора, так и после неё. Ибо она (я говорю снова о музыке), сама того не желая, — стала совершенно особым и отдельным явлением вокруг самой себя..., — как и он сам. Её странный, вечно странный сочинитель...,[комм. 2] «лысый от рождения».[2]:306Вот ради чего, поспешно заканчивая маленькое предисловие к несуществующей статье, я составил этот почти полный список. «Полный список сочинений Эрика Сати». Полнее не бывает..., и даже более того. — Сам Сати, могу это сказать уверенно, не сумел бы составить более полный список, чем этот, мой.

— Это несомненно. И даже — вопреки всему.[комм. 3]

  Равно как несомненно и то, что в любой список он наверняка добавил бы ещё с десяток сочинений собственного сочинения (чтобы не сказать: сотню..., слегка чёрную), обнаружив их вопиющий недостаток — и погрозив мне вослед пальцем, совсем не музыкальным. И был бы совершенно прав, прекрасный старик, даже если эти сочинения были бы высосаны им из (того же) пальца. Только что. Как и всё на свете.

Потому что..., потому что, как говорил при жизни
      один мой н(е)изменный приятель..., имя которого я некстати позабыл:

...Если вся эта жизнь действительно высосана из пальца,      
       кто тебе мешает высосать оттуда — что-нибудь ещё?..[3]



Начало жизни (1866—1899)

...онфлёрская фотография Сати, за пять лет до поступления в консерваторию...
Эрик-Альфред, восьмилетний [4]

Краткое в’ступление


Э
рик Сати родился..., родился..., — как врут свидетели, он родился... 17 мая 1866 года в девять часов утра. Так было... Впрочем, прошу про’щения. Начало всякой жизни (не исключая человеческую..., и даже вашу собственную, мадмуазель...) имеет достаточно неприглядный вид, чтобы (не) выставлять его напоказ. Или напро́тив... А потому – немного сократим, скромно потупив глаз.[комм. 4]

Если вы меня достаточно поняли..., — мадам, мсье...

  В ноябре 1879 года Эрик Сати поступил..., поступил..., — значит, это было так: Сати поступил «вольным слушателем» (как это называлось, почти по-иезуитски) в Парижскую Консерваторию. — Однако, как очень скоро выяснилось, степень его мыслимой и немыслимой «вольности» далеко превосходила всякие представления местных педагогов и демагогов — об этом сомнительном предмете (поставленном в строку только ради красного словца). Обычная ученическая муштра и отсутствие элементарной творческой свободы неизменно внушали «вольному ученику» крайнюю степень отвращения. Конечно, не последнюю роль в этом отвращении играла лень. Вполне нормальная лень: не только детская, но и обще-человеческая..., общая... для всех приматов. И всё же, не так просто. Совсем не так. От природы Сати – не только Инвалид (и я вовсе не случайно пишу это слово с крупной буквы), но и настоящий анархист нравом. И не просто анархист, а искавший — всю жизнь — любви. И не просто любви — но обожания..., точнее говоря обожествления. Конечно, он откровенно ленив (как человек, один из людей), но также он не желает принимать общепринятых глупостей и обязанностей. Никаких. Даже очень важных и умных (хотя, разве такие бывают?) Но у людей так принято: исполнение обязанностей и ролей всегда является необходимым пропуском в среду, клан, стаю..., тем более такую сложную и глубоко проработанную, как эта музыка... (академическая). А потому спустя пять лет тщетного учения пианист Эри́к «заработал» прочную репутацию одного из «худших студентов». Эмиль Декомб (преподаватель гармонии) выдал Сати характеристику «самого ленивого ученика Консерватории», великий композитор Амбруаз Тома отозвался о нём в превосходной степени как о воспитаннике «самом ничтожном», а преподаватель фортепиано Жорж Матиас отобразил в очередном годовом отчёте, что студент Сати и вовсе – «полный ноль». Именно так, не больше и не меньше: «полный ноль».[2]:27-29
  Спустя пять (десять, сто) лет, хотя и нехотя, но бывший ученик (якобы) простил своим учителям их непробиваемую тупость и косность. Примем на веру эту маленькую детскую ложь..., очевидную и неприкрытую. И всё же, до конца жизни слово «консерватория» осталось для него символом клана: сколь тупого и жестокого, столь и непригодного для жизни.

  ...Чистым ребёнком я впервые вошёл в ваши классы; и Душа моя была столь нежной, что вы оказались не способны постигнуть её; и повадки мои удивляли даже цветы на подоконнике; и они думали, что видят плюшевую Зебру. <...>
  И несмотря на мою крайнюю молодость и непостижимую Ловкость, вы, по неразумности вашей, скоро заставили меня ненавидеть ваше грубое и неживое Искусство, которое вы преподаёте; вашим необъяснимым упрямством вы надолго заставили меня презирать вас – со всех сторон. И я отвернулся, и я ушёл от Вашего грубого деревянного молотка к своим эластичным мыслям и словам...[2]:67
Эрик Сати, «Личное слово о молитвенном целомудрии», 1892

  ...впрочем..., поскорее оставим эту тему — ради другой, возможно, ничуть не более ценной…


...как говорится, и вся парижская консерватория тут налицо...
Эрик Сати,
восемнадцатилетний (~ 1884-1885)

Начало му...зыки

Е
сли не ошибаюсь, в 1886 году Сати сочинил первые три романса (для голоса и фортепиано) на стихи своего приятеля, Контамина де Латура (не верьте глазам своим, это трижды-красивое имя — не более чем псевдо’ним),[комм. 5] полным образом предвосхитившие все основные черты будущего музыкального стиля под названием импрессионизм. Отдельно следует заметить, что по отношению к музыке этого термина в те времена ещё никто не употреблял: попросту говоря, его не существовало (даже на территории аналогий или метафор). Несколько сухих фактов для сравнения: в том же году вечный учитель Цезарь (Франк) пишет свою засушенную (до предела) вагнерическую симфонию ре-минор, а зеленовато-серый дядюшка Джузеппе (Верди) работает над запоздало-догоняющей оперой «Отелло».[5]

  Не замедлил себя ждать и ещё один бес(славный) провал. Не выдержав гнетущей обстановки сразу в двух домах: у отца и в Консерватории, двадцатилетний Сати в ноябре 1886 года в качестве типического «подросткового протеста» завербовался ... в армию (заключив добровольческий контракт сроком на три года). «Je retire» — лишь бы прочь, прочь отсюда!.. куда угодно, только прочь!.. Впрочем, заряда (про’тесто) не хватило слишком уж надолго. Не прошло и четырёх месяцев, как армия опротивела композитору-новобранцу почище консерватории с папой. — И вот..., однажды в студёную зимнюю пору..., проще говоря, одной бес(славной) февральской ночью, раздевшись до пояса, Сати провёл несколько часов на пронизывающем французском холоде, чтобы снова — освободиться. На сей раз, от службы... освободиться. «Je retire» — лишь бы прочь, прочь отсюда!.. куда угодно, только прочь!.. Восхитительный результат: пневмония, больница, медицинская комиссия, обратный путь. И вот, в апреле 1887 года комиссованный из армии рядовой Эрик Сати торжествующе и обескураженно возвращается в Париж, чтобы там — уже не вернуться ни к папе, ни в Консерваторию. Теперь, сняв комнату на чердаке, он полагает правильным жить отдельно — от чёртовой мачехи, такого же отца и всего остального мира.[2]:27-29

К счастью, Сати ещё достаточно молод и ловок, чтобы переносить собственные ошибки на ногах.

  В 1887 году Сати сочинил ещё одну бомбу (крайне тихую и незаметную): «Три сарабанды». Для простоты скажем так: первый импрессионистский опус в инструментальной музыке. А затем, чтобы не топтаться на месте, в последующие три года появляются причудливые «Гимнопедии» и «Гноссиенны», пожалуй, до сего дня самые популярные из фортепианных произведений Сати, стиль которых сложно определить одним словом, до такой степени они (анти)традиционны, просты и одновременно — ни на что не похожи. В своё время нормативный (советский социалистический) профессор (в области истории музыки) Галина Филенко имела шикарную неосторожность высказать в трёх десятках слов следующую мысль..., точнее говоря, её полное отсутствие:

  ...Гимнопедиями в древней Греции назывались юношеские спортивные упражнения под музыку.[комм. 6] Пьесы Сати в трёхдольном размере выдержаны в непрерывном однообразном ямбическом ритме и почему-то в медленном темпе; они гармонизованы преимущественно септаккордами, носят меланхолично-элегический характер и больше похожи на ленивый вальс-бостон, чем на музыку спортивных упражнений, предполагающих живые, энергичные движения...[6]:54
Галина Филенко, из главы «Эрик Сати»
...(не)существенный фрагмент (такой же) картины Рамона Казаса...
Сати на импрессионистской картине
«Эль Богемио, монмартрский поэт» [7]

  — Браво, профессор!.. Это была восхитительная реприза (в стиле наихудшего Зощенко)! — Не зная ни самой Филенко, ни «Гимнопедий», ни Эрика Сати, ни его музыки (которую тогда было практически невозможно достать и, тем более, дослышать),[комм. 7] но зато будучи превосходно осведомлённым, что такое бессмертная человеческая (а тем более, женская или должностная) глупость, именно с той поры я искренне полюбил Сати вместе с его странными спортивными упражнениями (кстати, и последнее замечание равным образом было чистейшей нелепостью, для тех кто понимает). Вот почему я до сих пор благодарен профессору Филенко за её чрезвычайно свежую и пахучую «идею»: высказать собственное недоумение (и непонимание) в столь неприкрытой (прямой и детской) форме.

Однако вернёмся за лучшее — к нему, к самому Эрику Сати.

  В конце 1888 года некий весьма рафинированный парижский водопроводчик по имени Виталь Окé, в свободное от основной работы время писавший стихи под псевдонимом Нарцисс Лебо, (что в переводе значит Хорошенький Нарцисс) рекомендовал одного своего приятеля (а им оказался как раз Эрик Сати) ко вступлению в члены масонского клуба кабаре «Чёрный кот». Именно там состоялась «внеочередная» встреча обоих двоих (чтобы не сказать: двух) земляков, старых знакомцев, родившихся на одной и той же улице, но только с разницей в двенадцать лет. Тоже крайне эксцентричный, и тоже нормандец Альфонс Алле был тогда главой (если у подобных «органов» вообще может быть голова) и идейным руководителем «фумизма», авангардного течения «пускателей дыма» в глаза, нос и уши.[8]:34-37 И далее следует фраза, которую при всех случаях я назвал бы «жёваной»... При всех (кроме одного этого, пожалуй). Потому что (и в са́мом деле) важность этого общения и со...общения для самого́ Сати нельзя преувеличить... (равно как и преуменьшить тоже нельзя). Хотя и нисколько не композитор (но скорее балагур, рассказчик и постоянный жилец чёрного юмора), этот Альфонс оказался едва ли не самой (много)значительной встречей в жизни Сати. И хотя их дружба длилась совсем недолго, увенчавшись (как и следовало ожидать) жгучей обидой Сати и почти долгим почти полным почти разрывом, прямое и подспудное влияние Альфонса продолжалось – до самой смерти (в данном случае понимаемой как «конец жизни»), а также и некоторое время — после.

  Куда менее значительная и интересная..., но тоже — встреча с «Великим» мсье «Саром», или, проще говоря, Жозефеном Пеладаном, театральным мистиком и жрецом собственной секты решительно развернула Сати в сторону дешёвых эффектов, где он также умудрился своё новое слово — как изобретательный изобретатель «средневековых и эзотерических» гармоний (и даже мелодий, как это ни странно сказать). И здесь его музыка (с вывертами и заворотами) снова оказалась совершенно оригинальной и решительно ни на что не похожей. Медитативная модальная, иногда откровенно атональная музыка (часто в квартовых гармониях) опередила своё время на цельных два десятка лет.

Впрочем, если говорить точнее, то — навсегда.

  И ещё несколько слов о «вечных» ценностях..., если позволите... В 1891 году (в кабаре «Трактир в Клу», где Сати работал вторым пианистом) состоялось его встреча с неким Клодом Дебюсси, в те времена «только ещё» лауреатом Римской премии (выдаваемой по результатам учения в консерватории) и ярым (до мозга костей) вагнеристом.[2]:60-61 Спустя всего три года резко поменявшийся Дебюсси, ставший ещё более ярым анти-вагнеристом, пишет расплывчато-созерцательный «Послеполуденный отдых фавна» (как оказалось впоследствии, нечто вроде симфонического манифеста) и постепенно, год за годом (шаг за шагом) превращается в признанного лидера нового музыкального направления: импрессионизм.

  ...Эстетика Дебюсси во многих его произведениях близка символизму: она импрессионистична во всём его творчестве. Простите мне слишком простые слова: но не я ли был тому отчасти причиной?
  По крайней мере, так говорят. И вот пояснение, если угодно:
  Когда мы впервые встретились, в самом начале нашего общения он был как промокашка, насквозь пропитан Мусоргским и кропотливо искал свой путь, который ему никак не удавалось нащупать и отыскать. Как раз в этом вопросе я его далеко переплюнул: ни Римская премия..., ни «премии» каких-либо других городов этого мира не отягощали мою походку, и мне не приходилось тащить их ни на себе, ни на своей спине... Ибо я человек в роде Адама (из Рая), который никогда не получал премий, но только крупные шишки – крупнейший лентяй, несомненно.
  В тот момент я писал «Сына звёзд» – на текст Жозефа Пеладана; и много раз объяснял Дебюсси необходимость для нас, французов, наконец, освободиться от подавляющего влияния Вагнера, которое совершенно не соответствует нашим природным наклонностям. Но одновременно я давал ему понять, что нисколько не являюсь антивагнеристом. Вопрос состоял только в том, что мы должны иметь свою музыку – и по возможности, без немецкой кислой капусты.
  Но почему бы для этих целей не воспользоваться такими же изобразительными средствами, которые мы уже давно видим у Клода Моне, Сезанна, Тулуз-Лотрека и прочих? Почему не перенести эти средства на музыку? Нет ничего проще. Не это ли есть настоящая выразительность?
  Это и была исходная точка правильного пути плодотворных поисков, почти совершенным образом воплотившихся – и даже дававших первые зелёные яблоки, но... Кто мог показать ему пример? Продемонстрировать уже сделанные находки и открытия? Показать землю, в которой следует копать? Предоставить ему первые яркие доказательства и достижения?.. Кто?..
  — Я не хочу отвечать: меня это больше не интересует.[2]:510-511
Эрик Сати, из статьи «Клод Дебюсси», 1922 год
...Эрик Сати Первый (несомненно, великий)...
Эрик Сати, парсье Бога (~ 1895) [9]

  Трижды (в узком промежутке между 1892 и 1896 годом), Эрик Сати выставлял «кандидатуру самого́ себя» на соискание звания и кресла Академика (в секцию Академии Изящных Искусств): соответственно, на места умерших композиторов Гиро́, Гуно́ и Тома́. Пожалуй, этот акт напоминал (отчасти) публичное самоубийство. Или пощёчину идиотам. Или акт эксгибиционизма (снять с себя сначала предпоследнее, а затем последнее). Или, в конце концов, невиданной настойчивости (пол-литический) перформанс..., как теперь любят. В любом случае, поступок «нуждался в толковании», которого не было и не могло быть. Как у всякого прямого действия (для тех, кто понимает). В большинстве случаев никто ничего не понял. Причём, до сих пор. — Но так было (тогда)...
  — Возраст удивительного (& удивительно наглого) соискателя при его первом заявлении был 26, а при последнем – 30 лет. Все три раза кандидатура Сати была воспринята академиками как нелепая или анекдотическая и отклонена практически без рассмотрения (каждый раз ему удавалось получать в свою пользу только один «утешительный» голос).[10]:649 Выступив в печати с гневными отповедями и послав (верблюду) Сен-Сансу (тогдашнему бессменному главе Академии) оскорбительное письмо,[2]:93 после третьей неудачи Сати (плюнул и) перестал стучаться в дубовые двери дворца Мазарини. Спустя полтора десятка лет он в жёстко-иронической форме описал историю «трёх своих кандидатур» в третьей статье (фрагменте) из «Мемуаров страдающего потерей памяти».[2]:265

  И ещё несколько слов... (не про Дебюсси, как не странно). Осенью 1893 года произошла ещё одна встреча, ничуть не менее важная, на этот раз — в другом парижском кафе, под названием «Новые Афины». Известный инженер по имени Жозеф Равель, между прочим, один из изобретателей «бензиновой повозки», привёл познакомиться с Эриком Сати своего сына, стало быть, Мориса, — юношу, почти мальчика (необычайно маленького роста), — который, как оказалось, горячо и на всю жизнь был восхищён «Гимнопедиями», «Сарабандами» и «Гноссиенами».[2]:82-83 Впрочем, тогда эта встреча была вполне проходной, эпизодической, — и не вызвала у Сати даже отдалённого ощущения необычайной важности...

  Наскучив жреческим многословием и постоянными претензиями велеречивого «Сара» Пеладана, Сати очень скоро (в 1893 году) ушёл от него прочь, «Je retire» — снова и снова прочь, прочь отсюда!.. — чтобы «основать» свою «Вселенскую церковь Искусства Иисуса-Водителя». Не долго думая, он решил (видимо) переплюнуть прежнего мэтра, провозгласив себя не просто каким-то жалким «Сáром», а бери выше! — великим «Парсье» Бога. Теперь он стал Эриком Сати Первым, вселенским правителем и мессией новой космополитической веры.[комм. 8]

Некоторые могут поинтересоваться: ради чего эта очередная выдумка? — Эпатаж?.. — Попытка обратить на себя внимание?..

  Как всегда, вопрос показательно глупый. — Разумеется, только ради завоевания мира. И не более того. В течение всей своей жизни этот Великий Инвалид пытался и никак не мог найти себе места. И всякий раз, грешно сказать, искал его отчего-то в Центре. Стараясь понимать центр по-разному, и всё-таки каждый раз попадая (ногой) в одну и ту же навязчивую точку.

  Верный традициям христианских баронов, моих предков, прославлению моей расы и чести моего имени, я готов к этой борьбе. Я уничтожу всех неверных, я изрублю их на мельчайшие кусочки пречистым топором Шарля Мартеля и пресветлым мечом Людовика Святого. Их злоба и козни бессильны против меня, потому что меня охраняют несокрушимые доспехи истинной Веры. И пусть они, скрежеща от злобы, знают, что я непобедим, ибо я действую от имени подлинной добродетели, отнять или дать которую не во власти ни одного из смертных. Великая сила, которая покровительствует мне, она такова, что разбивает перед собой все преграды. Я ношу имя, которое их тревожит, и я скрываю весь мир в своём мозгу. Я обладаю властью приказывать и повелевать, а предназначение моё огромно и чрезвычайно. Я пришёл в свой Час, но это поймут лишь немного позднее, ибо то, что ныне только готовится – поистине огромно. Лицо Мира будет совершенно обновлено ужасным потрясением. Необходимо, чтобы все злодеи одновременно раскаялись и склонились в глубокой молитве и мученичестве; иначе – все они погибнут как один. И я сегодня их об этом предупреждаю на языке высоком и строгом...[2]:94
Эрик Сати Первый, «Обращение»

  Результаты не замедлят сказаться. Шаг за шагом, Сати погружался всё глубже туда, в нищету...[комм. 9] Сначала он не смог оплачивать свой роскошный чердак и с последнего этажа ему пришлось перебраться на первый, в скромную обитель парижского зловония. Комната его была так мала, что он имел все основания называть её «шкафом». Но затем даже и эту комнату стало решительно нечем оплачивать, и такое своё состояние хронического банкротства Сати обозначал одним коротким словом: «Бибе», совсем «Бибе», — по имени хозяина шкафа, чердака и всего остального дома, места обитания и прочих прелестей этого маленького мира.[2]:123

  ...Два года в шкафу – неплохая цена, для настоящего искусства. Во всяком случае, я — так теперь думаю, после всего...[2]:125
Эр.Сати, Юр.Ханон, «Разговаривая о себе»

  К сожалению..., к очень большому сожалению, никто в этом мире (а также, возможно, и во всех остальных) не застрахован от неудачи, а то и полного провала. В том числе, не застрахован даже Он, Сам Главный Хирург... вместе со своими ассистентами, прислугой и секретаршей. (Чтобы вы не сомневались, в данном случае я имел в виду – Его, Самого́ го́спода Бога, скажу с ударением). Возможно, так случилось потому, что он для себя (в последний день Творения) не создал достаточно надёжной страхово́й компании. И с той поры в роли наиболее очевидного артефакта этой его неудачи — отчасти, поневоле, — выступаем все мы, подлые и подлунные, точно так же незастрахованные, а равно и Он Сам, потерпевший (но всё-таки стерпевший, каким-то чудом) полнейшее фиаско в деле Сотворения мира.

...комната Сати, почти шкаф
Жилище Эрика Сати (1891) [11]
Причём, своего собственного, что особенно обидно...

  Возможно, кое-кто даже и спросил бы: к чему это я пустился в слегка затянутое философическое отступление?.. Ответ более чем прост. — Находясь в должности Главы Вселенской Церкви Искусств Иисуса-Водителя, и как следствие, будучи Компаньоном (или Парсье) Господа Бога, некий человек по имени Эрик Сати (сейчас я не стану лишний раз объяснять: кто это такой) потерпел вместе с ним такое же... или почти такое же фиаско. Можно сказать, что их акционерное общество «Dieu & ES» тихо обанкротилось примерно через три года после своего громоподобного учреждения. В принципе, здесь нет ничего уникального: таков вполне обычный, традиционный срок жизни... для коммерческого предприятия. Некоторые даже быстрее справляются... с божьей помощью. И всё же, не всё так хорошо: это была хоть и главная, но далеко не единственная неприятность. За что бы ни брался Парсье, повсюду его поджидала неудача: сразу или постепенно. Месяц за месяцем, год за годом, положение его становилось всё более тяжёлым и отчаянным. И тем более остро он его ощущал, это отчаяние, что у него было два... (по крайней мере два) отягчающих обстоятельства.

Сейчас попробую сказать по порядку, если это кому-то требуется...

  Во-первых. Да... — Во-первых, Сати слишком хорошо узнал цену. И, пожалуй, после этих двух слов можно поставить жирную точку... Они не требуют пояснения. Или требуют, но слишком уж Большого, которого я не готов давать, а Вы... мадам, мсье, – взять... И всё же, я поневоле (пред)вижу перед собой недовольные лица. Требующие, ожидающие объяснения, сатисфакции... или ещё чего-то, ничуть не менее приятного... — Извольте. К сожалению, я должен Вас разочаровать. Цена – слово универсальное. Про него можно сказать практически Всё... — Всё что угодно. Точно так же, как Сам господь Бог – по сути – это вселенское Ничто (или Всё), так и любая «цена»... Крайний (& крайне угольный) угол человеческого, животного, живого и неживого мира. Нечто превосходное и основополагающее, — постамент, чтобы не сказать лишнего. Потому что всё, — да, и я вынужден повторить, — решительно Всё на свете имеет свою цену, вполне конкретную, хотя и выраженную, как правило, – не в деньгах. И господин Сати (как я уже сказал пятью строками выше) cлишком хорошо узнал — эту цену, хотя и не сразу. Да... Он узнал... цену — и себе, и окружающим людям; он узнал цену — и вещам, и своему присутствию среди них... Сократим ради краткости: список можно не продолжать. Обычно в таких случаях профессионалы ставят поверх них клеймо или печать, даже не стараясь проникнуть в механизмы или явления (формальный способ проверки на подлинность, ничем не сложнее денег). «Мания величия»... «Комплекс неполноценности»... «Завышенный уровень притязаний». — Оставим... По правде говоря, я ещё не окончательно готов наигрывать из себя идиота..., — пардон, — одного из вас — по крайней мере, до такóй же степени. А потому скажу сухо и просто. Увы, как правило, люди вокруг Сати были слишком малы и ничтожны, чтобы понимать... или хотя бы видеть своё место. Назначение. Роль. Практически — насекомые, а не люди..., которые не играли необходимой роли, не выполняли назначения и не занимали раз и навсегда отведённое им место. — Вот в чём заключался корень этой проблемы, — старой как всё на свете. Сотворённый Верховным Хирургом мир фатальным образом не соответствовал той внутренней картине, которую создал его Парсье, Эрик. — И здесь не помогали ни проклятия, ни осуждения, ни отречения. Мир, тупой и инертный, продолжал стоять на своём... Как чугунная тумба.

Это — «во-первых», чтобы не останавливаться слишком надолго.

  И во-вторых, у Сати в его обыдневной жизни не было никаких тылов — ни малейших... Я повторяю: никаких тылов. Запасов... Жиркá, так сказать. Мать умерла, когда Эрик был ребёнком. Отца..., считай что не было. Родных тоже. — Один, вовсюду торжественно один. Или — почти один. У него не было ничего такого, что позволяло бы остаться свободным и не думать о грошах на жизнь. Не было ни капиталов, ни должности, ни синекуры, ни богатых (или заботливых) родителей, ни лысоватых меценатов или дарителей, в конце концов, у него не было даже сносных друзей, на которых можно было бы положиться. Или положить, хотя бы... — Один, вовсюду один. Почти голый, почти босой, почти лишённый кожи – один как перст (с молотком в кармане) посреди очень большого и очень суетного города. Urbi & orbi. Пардон. Града и мира... Бюргерского и буржуазного. Обыденного и обывательского. Где решительно никому не было до него дела. И почти у всех было — Оно, своё место, которое нужно было обустраивать, расширять и всячески приподнимать. Не согласуясь ни с какими табелями о рангах и должностными расписаниями... — Будь то Парсье Бога или Сам Бог, этим убогим парижанам было решительно плевать на собственное повседневное ничтожество и чужое величие..., — величие маленького художника, такого непомерно огромного и не умещающегося внутри своего уникального и ни на что не похожего мира.

  Занимать и не отдавать (деньги) — это одна из возможностей. И Сати изрядно практиковал такую возможность. Но, к сожалению, эта операция не даёт слишком долгого или устойчивого благополучия, тем более — при отсутствии должного размаха. Так сказать, масштаба личности (наши бравые кремлёвские людишки меня поймут с полуслова)... Поддержка (младшего) брата Конрада (тоже Сати, как ни странно)..., — увы, это жалкие крохи на фоне подавляющей бедности. Правда, среди далёких воспоминаний, далеко позади осталась одна прекрасная сумма, шикарный подарок от друзей детства (братьев Луи и Фернана Ле Монье) из Онфлёра, нежданно получивших наследство и решивших им поделиться..., однако она утекла сквозь пальцы за считанные месяцы, недели и дни. Увы, природная наклонность раскидывать монеты налево и направо так скоро не проходит. В отличие от денег. — Короче говоря, совместное предприятие «Сати & Бог inc.°» очень быстро дало трещину и стало рассыпаться на глазах. При этом главным, кто не справился с возложенными на него обязанностями, оказался, конечно, директор...

Директор предприятия, — я хотел сказать.
  ...Я кончил тем, что верю, будто Добрый Бог – это всего лишь одна из тех вечных сволочей, которых так много шныряет вокруг меня, из стороны в сторону. Его ненавязчивое, претенциозное милосердие..., я слишком хорошо вижу, как он помаленьку крошит и разбрасывает его в разные стороны..., но делает это неохотно, и только в крайних случаях.
  И что же ты хочешь, брат мой, чтобы я сказал тебе? Кажется, у меня это сегодня не получится совсем. Что бы я ни сказал, это не принесёт Ему ни счастья, ни удачи..., и я совсем не удивлюсь, если Он в ближайшее время вовсе потеряет своё насиженное место. В итоге, мне кажется, это было бы зрелище, полное красоты самой суровой.[2]:166
из письма Конраду Сати, осень 1900

  Однако я забежал чуть вперёд и потому... теперь мне придётся вернуться на два года. Всего на два года. Какая, в сущности, мелочь. Именно тогда, отчаянно борясь с нуждой (и вовсе не малой, как хотелось бы сказать), и пытаясь заработать хоть какие-то денежки на проживание среди людей, Сати начал подрабатывать в кафе-концертах с разными шансонье: сначала в качестве аккомпаниатора, а затем и — сочинителя самых настоящих кафешантанных песенок, «ужасной мерзости» или дряни, — как он их называл с полным на то основанием (имел право). Сначала его работодателем, почти манной небесной, стал певец и шансонье Венсан Испа, затем эстрадная дива Полетт Дарти[комм. 10] Впрочем, карьера аккомпаниатора не задалась. И даже более того: совсем не задалась. Иногда этот бедняга Сати попросту «забывал» явиться на концерт... (вовремя или в тот же день), а если являлся, то иной раз не мог поддерживать репертуар... из-за количества залитого внутрь алкоголя. Но, с другой стороны..., задача минимум была выполнена, или почти выполнена: сочинённые им песенки... часть из которых имела вполне удовлетворительный успех у публики, позволили кое-как протянуть ему ещё лет пять, шесть, восемь... Почти до того времени как на горизонте жизни появилось хотя бы что-то ещё, кроме «ужасной мерзости».[2]:132 Мадам... Мсье... Какая же всё-таки «мерзость»... — эта ваша жизнь. Вот что хотелось бы сказать. Но — воздержусь. Потому что не время. И не место... — Вот так же и Сати. Буквально сразу же, как только представилась первая маленькая возможность, он (с подлинным отвращением и облегчением) бросил сочинять мерзкие доходные песенки и пьески — «для публики»: публичных людей и женщин. Однако случилось это много позже, только к 1909 году.

  — Да, мсье... Был когда-то и такой год, знаете ли... Однако было это достаточно давно.

Мало кто теперь сможет вспомнить...
Если понимаете, конечно...






A p p e n d i X

1884-1899  (с’писок)

Один только Господь Бог может
составить совершенный словарь.
( Буаст ) [12]


Почти полный список сочинений Эрика Сати
часть первая: 1884 — 1899
Его год Русское на’ (звание) [комм. 11] Titre français Состав, жанр, стиль Durée [комм. 12]
1884 Аллегро (быстро) *[комм. 13] Allegro пьеса для фортепиано ~ 0’25
1885 Вальс-балет, (опус 62) Valse-ballet, op.62 [13] пьеса для фортепиано ~ 1’50
1885 Фантазия-Вальс Fantaisie Valse пьеса для фортепиано ~ 2’10
1886 Два квартета ((не найдены) Deux Quatuors струнный квартет (учебный опус)
1886 Три мелодии 1886 года на стихи Контамина де Латура (Ангелы, Элегия, Сильвия) Trois Mélodies de 1886 голос и фортепиано (первые образцы импрессионизма в музыке) [13] ~ 7’40
1886 Цветы (на стихи Контамина де Латура) Les fleurs [13] голос и фортепиано (и опять: первые образцы импрессионизма) ~ 1’30
1886 Средневековая песня (на стихи Катюля Мендеса) Chanson médiévale голос и фортепиано ~ 1’30
1886-87 Шансон Песня»... на стихи Контамина де Латура) Chanson голос и фортепиано (первые образцы импрессионизма) ~ 1’00
1886-88 Стрельчатые своды (четыре) Ogives четыре пьесы для фортепиано (блуждающие гармонии, монодия, модальная музыка) ~ 9’00
1887 Три сарабанды Trois Sarabandes *[комм. 14] фортепиано (первые образцы импрессионизма в фортепианной музыке) ~ 13’40
1888 Гимнопедии Gymnopédies три пьесы для фортепиано, (пожалуй, самые популярные сочинения Сати) ~ 7’30
1888-89 Цикл статей и заметок
(под псевдонимом Виржи́ния Мило́)
(«Альбом Вирги́нии», «Прогнозы на 1889 год»)
L’Album à Virginie (Virginia Lebeau) & Pronostics pour l’Annee 1889 опубликованы в журнале «Японский фонарь» [14]
1889 Венгерская песня (не найдена) Chanson Hongroise для фортепиано
1889-91 Гноссиены (шесть, последняя датирована 1897 годом) Gnossiennes наряду с гимнопедиями, пожалуй, самые популярные сочинения Сати для фортепиано ~ 16’00
1891 Гимн Поклонения Знамени (из «Принца Византии») Hymne pour le Salut Drapeau! культовая (театральная) музыка (для «Сара» Пеладана) ~ 3’40
1891 Лейтмотив Панфе (для одноимённой пьесы Пеладана) Leitmotiv du Panthée монодия для фортепиано (в одну руку) ~ 0’45
1891 Прелюд Принца Византии (не найден) 'Prélude du Prince du Byzance для фортепиано
1891 Первые размышления Розы+Креста Première pensée rose+croix фортепиано (культовая музыка для Пеладана) ~ 1’10
1892 Перезвоны Розы + Креста (в трёх частях) Trois Sonneries de la Rose + Croix фортепиано (служебная музыка для «Сара» Пеладана) ~ 12’15
1892 Ноэль (не существует) Noël [13] фортепиано
1892 Романские танцы (не существует) [15] Danses Romanes оркестровая сюита
1892 Византийские танцы (не существует) [15] Danses Bysantines оркестровая сюита
1892 Харасеос (не существует) [15] Kharaseos музыка для театра (один акт)
1892 Назарянин (не существует) [15] Le Nazaréen для оркестра (трёхактный балет)
1892 Назарейские прелюдии (две) Préludes du Nazaréen фортепиано ~ 9’20
1892 Праздник, устроенный нормандским кавалером в честь некоей юной дамы (XI век) Fête donnée par les chevaliers normands en l’honneur d’une jeune demoiselle [13] прелюдия для фортепиано ~ 3’40
1892 Прелюдии к Сыну звёзд (три)
(«Ария Строя», «Ария Великого Мастера», «Ария Великого Приора»)
Préludes du Fils des Etoiles камерный ансамбль в составе труб, арфы и флейт (музыка к пьесе Сара Пеладана), атональная музыка, квартовые гармонии *[комм. 15] ~ 10’30
1892 Сын звёзд *[комм. 16] Le Fils des Étoiles *[комм. 17] переложение для фортепиано, театральная музыка (прелюдии к «халдейской вагнерии» Жозефена Пеладана) ~ 12’00
1892 Гноссиена № 7 (Прелюдия № 1 к Сыну Звёзд) Gnossienne No. 7 фортепиано (результат импровизации) ~ 4’30
1892 Бастард Тристана опера в трёх актах (не существует) Le Bâtard de Tristan [2]:66-67 голоса и оркестр («опера» для «Большого театра» Бордо) ~ 25-30’
1892 Успуд (христианский балет в трёх актах, либретто де Латура и Сати) Uspud [2]:69-71 фортепиано (клавир балета) ~ 25-30’
1893 Готические танцы (девять) Danses gothiques [13] фортепиано (блуждающие гармонии, модальность, местами атонализм) ~ 10’00
1893 Молитва Prière фортепиано
1893 Раздражения Vexations фортепиано,[16] первый образец репетативного минимализма *[комм. 18] в музыке *[комм. 19] ~ 24 часа
1893 Привет Бики, привет! Bonjour Biqui, Bonjour! голос & фортепиано ~ 0’15
1893 Умеренно Modéré фортепиано
1893 Прелюдия Эгинхард Prélude d’Eginhard фортепиано (театральная музыка, опять для Пеладана) [5] ~ 2’10
1893 Роксана мелодия (якобы не существует) [15] Roxane голос и фортепиано (клавир «для» оркестровки)
1893-94 Произведения Архиепископской церкви Искусства (послания Эрика Сати Первого) [2]:86-100 Oeuvres de l’Église Métropolitaine d’Art эссе, статьи, заметки, отлучения, опубликовано в Картулярии
1893-95 Месса бедняков в семи частях (якобы неоконченная) [2]:83 Messe des pauvres хор и «клавир» (для орга́на) ~ 20’10
1894 Прелюд героических врат неба Prélude de la Porte héroïque du ciel [13] музыка театра (к эзотерической драме Жюля Буа) ~ 3’45
1894 Месса веры (не существует) [15] Messe de la foi хор и клавир (для орга́на)
1895 Псалмы (не существуют) Psaumes фортепиано
1895 Мистические страницы («Просьба», «Гармония I», «Гармония II», «Гармония III») Pages mystiques четыре пьесы для фортепиано ~ 4’30
1895 Симфония, увертюра и опера (не существуют) [15] Symphonie, Ouverture & Opera голоса и оркестр («опера грабителей и мародёров»)
1897 Нежность (на стихи Венсана Испа) Tendrement (chanson de cabaret) голос и фортепиано (кафешантанная музыка) [2]:132 ~ 4’40
1897 Танец навыворот (предисловие к «Ариям, от которых все сбегут») Danse de travers для фортепиано ~ 2’00
1897 Холодные пьесы («Три танца навыворот» и «Три арии, от которых все сбегут») Pièces froides фортепиано ~ 11’25
1897 Ласка Caresse фортепиано ~ 2’00
1897-1914 Эскизы и наброски из записной книжки (сборник) Carnet d’esquisses et de croquis для фортепиано (двадцать пьес, сборник издательства Салабер) ~ 12’00
1898-1903 Три пьесы в форме груши с чем-то вроде Начала, Продолжением того же самого и Добавлением, за которым следует Завершение *[комм. 20] Trois Morceaux en forme de poire avec une Manière de commencement et une Prolongation du Même, un En Plus et une Redite. для фортепиано (в 4 руки), написана ради диалога и домашнего музицирования с Клодом Дебюсси ~ 15’00
1899 Женевьева Брабантская (музыка к пьесе Контамина де Латура в трёх актах) Geneviève de Brabante 15 номеров для фортепиано, музыка для театра (или отрывок «оперы») [17] ~ 6’00
1899 Вдовец (на стихи Венсана Испа) Le Veuf [17] голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 1’00
1899 Джек-из-ящика (для пьесы Жюля Депаки), ноты были найдены после смерти Сати заброшеннами за пианино Jack-in-the-box [5] фортепиано, музыка для пантомимы, раннее влияние джаза ~ 6’00
1899 Алина (полька) Aline-Polka фортепиано (кафе-концерт)
~1900 Маленькая увертюра к танцу [комм. 21] Petite ouverture à danser для фортепиано ~ 1’40
1900
——
1913

Список сочинений. Часть вторая

Tableau des œuvres. Part II

* продолжжение следует







Ком’ментарии

...не нужно думать, что это намёк. — Нет, это никакой не намёк: нам невдомёк все ваши намёки...
среднее указание [18]

  1. Подробный комментарий к полному имени Эрика Сати я уже оставил в предыдущей статье («Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Предуведомление»). Здесь же мне только остаётся скупо заметить, что, несмотря на нарочито «неграмотное» (британское) написание имени «Erik», произносить его следует всё же не как привычно (для русских и почти всего остального мира), а — на французский манер, с ударениями на последние слоги. Прямо сейчас готов продемонстрировать для желающих свой великолепный нормандско-кальвадосский акцент, смотрите: «Эри́к Сати́». Именно так и следует поступать впредь — до поступления очередного распоряжения. Которого, впрочем, можно и не дождаться.
  2. «Лысый от рождения \ Только из приличия...» — здесь, ради остроты понимания — приводится первая строчка из «Трёх поэм любви» господина Эрика Сати, написанных им на текст того же господина в са́мом начале Мировой войны, поздней осенью 1914 года. Это сочинение, удивительно автобиографическое и загадочное со всех сторон (включая нижнюю), несомненно, требует написания отдельной статьи. Вот только... pardon, — от кого требует? И в самом деле, от кого? Этот вопрос придётся пока повесить в воздухе.
  3. Разумеется: «вопреки всему», здесь не может быть двух со...мнений. Или трёх, тем более. Вопреки всему и несмотря на тотальное равнодушие, несодействие, ругань и даже противодействие со всех сторон, мне всё-таки удалось (в последний раз) довести это дело до конца. Буквально говорю — на честном слове и на одном крыле: и первая книга Сати, и даже публичный список Список сочинений Эрика (в четырёх частях) — были начаты, сделаны и закончены..., а затем стали существовать своей отдельной био...графией. Вызывая вокруг себя массу человеческой мути, чаще всего — из теневого спектра. Казалось бы, о чём тут говорить: сущий мусор и пустяк. Это очевидно: даже и возражать не стану. И тем не менее, продолжу эту пустую тему...
      Странно припомнить, но ведь они обои (и книга, и список) ужé за первое десятилетие своего существования как-то умудрились обрасти (словно ракушечником или тиной) — вторичными книгами и паразитарными списками, ничуть не менее зернистыми, особенно, если их взять за шиворот и попытаться вытащить — сюда, на свет. Пожалуй, главным недостатком этих продуктов (или напротив, достоинством) в отличие от оригинала была их очевидная клановость и безликая конвенциональность. Проще говоря, то свойство, которое органически не (было) присуще ни Эрику, ни его Первой Книге, ни обоим... взятым как вместе, так и порознь. — Неужели опять не вполне ясно?.. — ну хорошо, сейчас покажу на пальцах. Казалось бы, о чём тут говорить: сущий мусор и пустяк. Вне всяких сомнений: не стану возражать. Ни слова, ни вздоха. И тем не менее, продолжу эту пустую тему дальше...
      Скажем, если в 2009 году книга «Воспоминания задним числом» была аки перст в известном месте: первой и единственной сатие’графией на русском языке (равно как и эта таблица его сочинений), то спустя лет пять-семь-девять-сорок-сто она породила массу придатков, приживал и огрызков, чтобы не трудиться выбирать выражения. Огрызков, — сказал я. Каких именно? — тут же спросили откуда-то снизу. Да проще простого!.. Вот, к примеру, один псевдо...литературный курьёз, если желаете..., нечто вроде срамного анекдота на заданную тему. Итак: время, место и обстоятельство действия.
      — «То было раннею весной»... Не далее как 7 августа 218 года некий („поэт“ & новоиспечённый изд(ев)атель по имени) Игорь Булатовский при первой же встрече поведал мне, что во время подготовки к изданию текста книги Эрик Сати, «Заметки млекопитающего», вышедшей из утробы издательства Лимбаха в 2015 году, он постоянно пользовался именно этим списком (в четырёх частях) как основным справочным материалом, по которому сверял и исправлял приведённые в книге факты, даты и названия сочинений Эрика Сати. Сам Булатовский (лицо сугубо служебное), будучи штатным сотрудником при Лимбахе, исполнял в этой книжечке функцию выпускающего редактора, в чём нетрудно убедиться, приоткрыв её — где-то в задней части (на стр.416). Как сказал (бы) в своё время прекрасный Эрик, — так оставим же их на том месте, где они сами себя оставили: «Шмит & Равель, эти два выродка обезьяны без таланта. Между прочим, они до сих пор довольно неплохо выглядят, осмелюсь предположить... Я не раз видал их в зеркале, проходя мимо...» Очень своевременное замечание, между прочим. Казалось бы, о чём тут ещё говорить: сущий мусор и пустяк. Это очевидно: не стану возражать ни слова. И тем не менее, ещё немного продолжу эту пустую тему...
      Пожалуй, некоторой пикантности рассказу Булатовского придаёт одна ма-а-а-аленькая боковая деталь: этот самый «Иван Лимбах» (выступающий в лице его бывшей жены) не только отказался издавать «Воспоминания задним числом», но и оформил свой отказ, так сказать, в образцово-жлобской форме с дурно скрываемым гормональным оттенком. — А затем, в качестве отдельного последствия, решил ещё и выпустить собственную антитезу, те самые «Заметки млекопитающего», ставшие чистейшим проявлением детской вредности. Напомню на всякий случай, что в тот момент первая книга Сати (задним числом) не только не была издана, но и вообще висела на волоске, благодаря бес...примерному свинству российских изд(ев)ателей. Казалось бы, о чём тут ещё говорить: сущий мусор и пустяк. Это очевидно: не стану возражать ни слова. И тем не менее, ещё немного продолжу эту пустую тему...
      — И не хотелось бы говорить, да придётся, видно. Конечно, история эта порядком мелочная и давняя, однако я не стану заставлять себя смолчать или как-то сократить её... Даже из чистой брезгливости к мелочным людям. Потому что, прошу прощения, но подобные выходки плебеев (конкретного времени и места)... не имеют срока давности, но зато имеют своё название..., причём, вполне конкретное.
      Описываемый сюжет начался с письменных переговоров между мною и главным редактором издательства (имени бывшей жены Ивана Лимбаха). — Для начала она выдала несколько жёваных текстов третьей ректификации, за которыми смутно угадывалась скрытая обструкция. Вывести скрытое на поверхность не составило труда. В результате, отказав в публикации «Воспоминаний задним числом», и заслужив своим примерным хамством у нас с Эриком фирменную отповедь... почти диетическую, спустя ещё пару лет она продолжила свою «карьеру» с места в карьер (в карьере) заявлением, сделанным уже по поводу книги «Альфонс, которого не было»: «пока я сижу на этом месте, автор с такой фамилией не будет иметь с моим издательством никаких дел». И вообще, она просила бы впредь никогда не произносить в её присутствии сочетания букв, хотя бы отдалённо напоминающих «Ханон». — Казалось бы, слегка странноватое отношение к некоему лицу, которого она ни разу не видела (даже во сне). Казалось бы, о чём тут ещё говорить: сущий мусор и пустяк. Это очевидно: не стану возражать ни слова. И тем не менее, ещё немного продолжу эту пустую тему...
    ...Записки млекопитающего... или «Три пьесы в форме человеческой груши»...
    в форме груши

      — Между тем, после вскрытия тела пациента история эта оказалась далеко..., прошу прощения..., ещё более тривиальной (как по виду, так и по роду). Как выяснилось по случаю, знакомство с фрагментом «Воспоминаний задним числом» оставило у тётеньки след... и даже царапину. Впервые узнав от меня о существовании литературного автора по имени Эрик Сати (со столь нетривиальными текстами), госпожа г.редакторша затем взяла это дело на контроль и обратилась с предложением к «блестящему транслятору Валерию Кислову», перевод которого (виданный мною, впрочем, только фрагментарно) показался мне скорее кислым, чем блестящим, а в некоторых местах, сверх того, и курьёзным, а паче всего — усреднённым и обывательским, не в пример первоисточнику. Впрочем, здесь я не стал бы настаивать (на спирту, вероятно). Сам ни с одной стороны не являясь переводчиком, я не готов ни ценить, ни оценивать эту работу, кроме как с позиции партикулярной этики. — А вот здесь-то как раз далеко не всё (было) чисто... И чем дальше, тем грязнее, с позволения сказать. И здесь, подобно блестящей форме кислого рондо, я возвращаюсь к началу своего комментария из серии: «их нравы». Итак: после всего... в производстве книги под сугубо коммерческим названием «Заметки млекопитающего» изд(ев)ательство имени жены Лимбаха во время подготовки своего издания регулярно справлялось (и вовсе не за углом, а) — прямо здесь, на соответствующих страницах преосвященного Ханóграфа, проверяя себя по всем насущным вопросам жизни и творчества Эрика Сати. Да ещё и заглядывало на страницы той сáмой книги, издавать которую отказало в подленькой форме и которая стала единственной причиной появления «Заметок млекопитающего». И разумеется, всё как в лучших домах Гоморры: безупречно тихо, шито, крыто, comme il faut!.., ни малейшего слова..., ни пол-слова благодарности или хотя бы облигатного упоминания в книжке о том душещипательном факте не оказалось. Ну разве что только вот эта партикулярная мелочь, приведённая выше: «она просила бы впредь никогда не произносить в её присутствии сочетания букв, хотя бы отдалённо напоминающих Х-А-Н-О-Н...» — Думаю, этого вполне достаточно, после всего. Мы с Эриком удовлетворённо потираем руки. — Получив из мира млекопитающих и порнокопытных ещё один неизменно низменный, но оттого ничуть не менее прекрасный «человеческий документ» типовой подлости!.., — как любил в таких случаях говорить Шура Скрябин. Казалось бы, о чём тут говорить: сущий мусор и пустяк. Это очевидно: не стану возражать ни слова. И тем не менее, среди человеческого хлама и пустяков прозрачно видна всё та же млеко...питающаяся грязь и шелуха, которая пожизненно сопровождала самогó Сати (сто лет на’зад) и сделала список его сочинений вдвое, втрое, вдесятеро короче (равно как и мой собственный, сто лет спустя)... Но зато блестящие обыватели и бывшие жёны всё это время — непременно — сидели на своих местах. Как библейские сурки...
      — Мадам... Мадмуазель... Пожалуй, достаточно. Allez!.. Низкий же Вам поклон за все ваши низости, ск(о)ромные работники культурного кайла и топора. Как сказал бы в таком случае блаженной памяти Эрик: «всё! детей больше не будет!..» И он был бы прав, прекрасный господин.
  4. Принимая решение радикально сократить весь текст, имеющий отношение к детству & раннему детству Эрика Сати, автор этой статьи отдавал себе полный отчёт, что в данном случае сокращению подвергаются едва ли не главные тектонические события, которые впоследствии сформировали весь ландшафт и географическую карту этого ярчайшего человека, композитора и литератора. Одним словом, это исключительное явление можно было было назвать — «Инвалид», нисколько не рискуя быть по́нятым. Или немного точнее: «Высокий Инвалид», чтобы всё окончательно запутать, оставив прозрачно ясным... Однако (сегодня и навсегда) я не принимаю решительно никаких претензий в свой адрес. Во-первых, все четыре статьи цикла «Список сочинений Эрика Сати» — посвящены совсем другому предмету, а потому биографические предисловия здесь поставлены исключительно в качестве цепного пса, скажем, — в целях облаивания почтенной публики, которая значительно более заслуживает палки, чем почтения. И во-вторых, кроме основной статьи цикла «Эрик Сати» — здесь, рядом существует ещё и претолстая книга на этот предмет (не раз упомянутая в качестве источника), в которой с удивительной прямотой сказано Всё..., кроме того, впрочем, что я предпочёл скрыть.
      — А это, между прочим, далеко... (далеко не мелочь!.., хотел я сказать).
  5. Латур — и Сати. Не раз, и не два раза в своей жизни Эрик Сати не без ехидства обыгрывал сходство своей фамилии с другой, ничуть не менее известной, подписываясь «Сади́» или ещё точнее... В конце концов, переехав рабоче-крестьянский пригород Парижа в Аркёй (Arcueil, для тех, кто не очень понимает по-русски), Сати поселился в непосредственной близости с одной из бывших цитаделей своего визави, где «тот засовывал прямо в ротик своей трепетно дрожащей мадмуазель Розе Келлер конфетки со шпанской мушкой». Тем более наглядным выглядит это сочетание: Сати — и Латур. Словно двое приговорённых к смертной казни: сам маркиз де Сад и его слуга Латур (якобы лишённый от рождения чувствительности к боли) — вернулись на сто лет вперёд, в тот же Париж — но уже конца XIX века.
  6. *Sic!.., не просто «спортивные упражнения под музыку», но прежде всего, «детские спортивные упражнения в голом виде». Что же касается до музыки, то она тут вообще ни при чём, дорогой профессор. Тем более, когда речь идёт о «древней Греции». — Как говорится, при таком-то раскладе уже не до музыки.
  7. Стыдно признаться, однако одно из первых, хотя и более чем скромное издание музыки Сати в годы советской власти предприняла... моя бабушка, не́когда — жена, а затем и вдова Михаила Савоярова. В начале 1970-х годов она подвизалась в единственном питерском издательстве — как составитель очередного сборника музыки для фортепиано в четыре руки. И там, среди прочего человеческого барахла, она опубликовала собственное переложение одной (очень короткой) пьесы из эпатажного цикла «Пять гримас к сну в летнюю ночь». Честно говоря, я теряюсь как-то ещё комментировать этот факт, кроме одного слова: Савояров. Если это не его рука (спустя сорок лет), то чья же?
  8. Справка для тритонов... «Парсье» – труднопереводимый титул (или сан), самолично введённый в собственный религиозный «обиход» Эриком Сати, означает нечто вроде удельного князя или даже товарища по коммерческому предприятию, находящегося в доле с самим Господом Богом.
  9. Пожалуй, именно здесь будет особенно уместно ещё раз вспомнить фамилию того человека, о котором здесь идёт речь. Как это ни странно, но я имею в виду снова — Сати..., Эрика Сати. Словно по какой-то вселенской иронии, сама по себе его фамилия Satie — в переводе с французского — будет звучать по-русски очень похоже, примерно как Сытин (от слова сытость или наедание). И это, между прочим, у того человека, для которого бо́льшую часть жизни реальной проблемой была добыча денег на элементарное пропитание..., — не только не «Сытость», но более того, хроническая бедность, временами почти нищета и даже не-до-е-дание. Впрочем, не будем слишком утрировать эту тему. Она здесь на основная, хотя и весьма важная, чтобы тыкать ею кое-кому в лицо. Например, Вам, мсье..., мадам. При чтении этой статьи.
  10. Венсан Испа, Полетт Дарти… Не так уж и долго (или в точности до наоборот) эти два имени останутся отмеченными красным цветом. В своё время знаменитые монмартрские шансонье с яркой и непростой судьбой, сегодня они — совершенно забыты. Мне кажется, их имело бы смысл поставить здесь..., во весь рост. Чтобы они... поглядели на вас, мадам, мсье...
  11. Зелёным цветом в списке сочинений отмечены самые заметные серии литературных произведений Эрика Сати (разумеется, факультативно). Эссе, статьи или циклы заметок.
  12. Само собой, о длительности сочинений можно говорить (хотя и не хотелось бы) — только условно или сугубо приблизительно. В зависимости от исполнителя и исполнения, продолжительность звучания может изменяться весьма вольно, а в экстремальных случаях, ad libitum — даже вдвое или втрое. Не говоря уже о тех случаях, о которых — даже и вспоминать не хочется.
  13. Прошу обратить внимание (или не обращать). Довольно редкий случай, с которого Эрик Сати начал... — «Аллегро» (allegro) — не только классическое, но и стандартное (...удручающе обыкновенное) обозначение темпа, всего лишь темпа музыкального произведения, к которому прилагается в качестве примечания слово «быстро»... По всей видимости, это должно говорить о чём-то особенном..., нетривиальном. То ли об авторе статьи..., то ли о её читателях..., то ли обо всём остальном. — Да... Иной раз даже и рот открывать не хочется, при таких-то обстоятельствах.
    ...прекрасный подарок от Бориса Йоффе...
    произвели впечатление?
  14. Прежде всего — об этом произведении, «Три сарабанды» для фортепиано спустя десять, двадцать и тридцать лет Морис Равель (не раз, и не два) говорил как о музыкальном прецеденте, сформировавшем его новый стиль и отношение к музыке. В отличие от Клода Дебюсси, человека по характеру вздорного, самодурственного, почти грубого и до предела неблагодарного, Равель (почти) всякий раз не упускал случая отдать дань Эрику Сати, своему учителю и предтече («Précurseur»), как он сам его называл. Хотя и с его стороны дело шло не всегда о «чистой благодарности», но чаще — о трезвом расчёте...
  15. Несмотря на пожизненное пренебрежение к формальным вопросам музыки и музыкальной ткани, в этом примечании к «Сыну звёзд» я вынужден отметить следующее... — В этих трёх псевдо-религиозных прелюдиях, весьма неповоротливых и непривычных для профессионального уха (и глаза) Эрик Сати небрежной рукой совершил очередное открытие, которое достаточно трудно закрыть, даже при очень большом желании. Впервые в истории европейской музыки он массированно применил квартовые гармонии и сочетания нетерцовых аккордов в качестве основного выразительного и формообразующего средства. В этих прелюдиях, видимо, для усиления «мистических ощущений» (от созерцания мистерий «Сара» Пеладана) Сати употребляет сцепки и длинные последования шестизвучных аккордов, целиком состоящих из кварт, таким образом, на много лет опережая аналогичные созвучия в сочинениях Шёнберга, Скрябина, Мийо и Хиндемита. Если желаете, можете это взять себе на заметку, вспотевшие господа профессионалы. А можете и не брать, како всегда...
  16. A propos: именно эти пьесы, лапидарные, странные, однако полные какой-то брутальной выразительности, глубоко непривычной для уха профессионального музыканта, произвели наибольшее (ударное!) впечатление на Клода Дебюсси (а чуть позднее, и Мориса Равеля) с точки зрения отношения к языку гармонии..., и привели (в конечном счёте) к пересмотру ими своего стиля, а затем и появлению музыкального импрессионизма. Прелюдии к «Сыну звёзд» Сати показывал Клоду Дебюсси собственноручно, вместе со своими более ранними открытиями: «Сарабандами», «Гимнопедиями» и «Гноссиенами». Что же касается до Мориса Равеля, то он — сам знакомился с этой музыкой в нотах, после чего пожелал познакомиться с их автором — лично (мальчик Равель был младше Сати на девять лет). Об этой встрече в кафе «Новые Афины» я уже сказал несколько слов выше.
  17. Nota Bene (при «дурной» игре). — Несомненно, в этом пункте имеется в виду вполне то же самое произведение, что и строкой выше. Однако... как показывает многовековая практика существования этого человечества (и его боковых ответвлений), иной раз не мешает повторить, и проявить неуместную настойчивость. Поскольку... если кто-нибудь не понимает, так он и не поймёт. Вот для чего в нашем деле постоянно приходится повторять... даже неповторимое.
  18. «Репитатив, репетативный» — игрушечный термин, плод словесной игры Эрика Сати (унаследованный им от Альфонса Алле и самого себя, вестимо). Яркое, отчасти издевательское словечко, введённое им в речь около 1920 года, по сути, «репитатив» (или репетатив) означал то же самое, что и более привычный «Relache» (релаш! — «спектакль отменяется», табличка на дверях закрытого театра), по сути — эпатаж, издевательство над публикой. Произведённый от слияния слов répit (отсрочка, передышка), répéter (повторять, репетировать) = повторная отсрочка и récitatif (речитатив) или réсital (сольный концерт), в итоге, «репетатив» в целом описывал первую форму минимализма: меблировочную музыку. А публика, пришедшая на «концерт», вместо речитатива с арией получала прямо себе в нос «репетатив», полный облом (répit), отсрочку, обман лучших ожиданий, да ещё и повторённый (répéter) множество раз.
  19. « Vexations » — (в переводе: раздражения или досады) и в самом деле, эта маленькая пьеса для фортепиано достойна тройного удивления. Вполне автобиографическая скромная вещица для фортепиано, написанная Эриком Сати в состоянии раздражения (или досады) на свою любовницу с дурным характером (мягко назовём её Сюзанн Валадон, служившей «натурщицей» для многих известных и знаменитых художников), тем не менее, она несёт на себе сразу несколько отпечатков (забавная мысль, не так ли?) Скажем проще: практически все обстоятельства жизни, окружавшие её, оставили на ней свои отпечатки (пальцев). Чтобы было понятно. И в самом деле, нужны были очень серьёзные досады и раздражения, чтобы сделать сразу несколько открытий в области музыки. В полную противоположность названию, характер пьесы крайне вялый, почти безупречно тихий. Ради глупости можно было бы сказать: медитативный. И вся она состоит из бесстрастных последований уменьшенных трезвучий (с редкими вкраплениями — увеличенных). В итоге: 1893 год, налицо одна из первых атональных композиций в истории музыки. Затем: не долго думая, измученный раздражениями Сати строго предписал пианисту, исполняющему эту пьесу (в отдалённом будущем), играть её 840 (восемьсот сорок!) раз подряд без малейшего перерыва. На первый взгляд небольшая пьеска для фортепиано. Однако после этой ремарки продолжительность такого исполнения в общей сложности могла бы варьировать в пределах от 18 до 24 часов, что нисколько не испугало и не остановило не на шутку раздражённого автора… В результате — второе открытие. За (почти) 60 лет до очередного «изо’бретения» репетативного минимализма Эрик Сати стал первооткрывателем (опять Предтечей!) нового стиля. Переоткрытая много десятилетий спустя Джоном Кейджем, пьеса «Vexations» послужила прекрасным поводом для нескольких фортепианных марафонов по всему свету, когда многочисленные пианисты, сменяя друг друга за клавиатурой, постарались точно привести в исполнение директиву автора.
  20. «Три пьесы в форме груши с чем-то вроде Начала, Продолжением того же самого и Добавлением, за которым следует Завершение» — таким образом, не трудно сосчитать, что на самом деле пьес вовсе не три, как указано в названии, а семь, что и подтверждается при беглом осмотре места преступления.
  21. «Маленькая увертюра к танцу» — или, говоря родным языком, «маленькое вступление к танцу», — достаточно курьёзное название, оставляющее немало пространства для тонкой & иронической мысли. И тем не менее, по своему звучанию это — очень яркая (хотя нарочно замедленная, даже словно бы заторможенная) и удивительно с’покойная пьеса, одна из несомненных фортепианных удач Эрика Сати.



Ис’точники

Ханóграф : Портал
MuPo.png

  1. ИллюстрацияМарселен Дезбутен, «Портрет Эрика Сати, парсье» (ок. 1896 г.). Дом-музей Эрика Сати, Онфлёр
  2. 2,00 2,01 2,02 2,03 2,04 2,05 2,06 2,07 2,08 2,09 2,10 2,11 2,12 2,13 2,14 2,15 2,16 2,17 2,18 Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). – Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010 г. 682 стр. — ISBN 978-5-87417-338-8
  3. Юр.Ханон, «Мусорная книга». — Сана-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2002 г., том второй, стр.306, «Глава вопросов».
  4. Иллюстрация — фотография Эрика Сати (ученика онфлёрского коллежа) в возрасте восьми-девяти лет, ~ 1874-1875 год. Детство как форма кошмараEnfantillage pittoresque»)...
  5. 5,0 5,1 5,2 Anne Rey. «Satie». — Paris, «Solfeges Seuil», 1974, стр.183-185, всего страниц в книге: 192 шт.
  6. Г.Т.Филенко, «Французская музыка первой половины ХХ века». — Ленинград: «Музыка», 1983 г. — 232 стр.
  7. ИллюстрацияРамон Казас, «Эль Богемио, монмартрский поэт» (деталь). — Библиотека Северо-Западного университета, Эванстон.
  8. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г.
  9. Иллюстрация — «Эрик Сати, Парсье Бога» (название условное). Anonyme. Portrait d'Erik Satie sous une Ogive, s.d. coupure de presse. — Archives Jean Wiéner, Paris.
  10. Erik Satie, «Correspondance presque complete». — Paris. «Fayard / Imec», 2000. 1260 p. ISBN 2-213-60674-9, тираж 10 000
  11. Иллюстрация — картина Сантьяго Русиньоля «Жилище Эрика Сати» (изображена его комната или будущий «шкаф» на рю Корто, Париж) — масло, холст, 1891 г. Внизу справа видна подпись: S.Rusiñol.
  12. Полный русско-французский словарь, составленный Н.П.Макаровым. — Санкт-Петербург, издательство Н.П.Макарова, 1874 год, стр.VII (эпиграф от издателя).
  13. 13,0 13,1 13,2 13,3 13,4 13,5 13,6 Erik Satie, «Correspondance presque complete». — Paris. Fayard / Imec. 2000, 1260 p., pp.1202-1210. ISBN 2-213-60674-9. тираж 10 000
  14. Erik Satie, «Ecrits». — Paris. Editions Gerard Lebovici, 1990. pp.102-117
  15. 15,0 15,1 15,2 15,3 15,4 15,5 15,6 Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). – Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010 г. 682 стр. — стр:673-676
  16. Erik Satie. «Correspondance presque complete». — Paris, Fayard / Imec, 2000. 1260 p., pp.1124 ISBN 2-213-60674-9, тираж 10 000
  17. 17,0 17,1 Ornella Volta, «Erik Satie». — Paris. «Hazan lumieres», 1997. 200 p., pp. 191-195. ISBN 2-85025-564-5
  18. ИллюстрацияЮр.Ханон, зарисовка со сцены, (назовём её условно: «Пара ангелов») выполненная 24 ноября 1998 года (до и) после премьеры балета «Средний Дуэт» в Мариинском театре (тушь, акрил, картон). Фрагмент: якобы «Белый ангел» — правая половина эскиза.



Лит’ература  ( по...ту...сторонняя )

Ханóграф: Портал
Neknigi.png

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png



См. так’же  ( по списку )

Ханóграф: Портал
EE.png

Ханóграф : Портал
ESss.png



При’вхождение и Про’должжение

Ханóграф : Портал
ES.png

Эрик Сати. Список сочинений почти полный.
                  Предуведомление.
► Эрик Сати. Список сочинений почти полный.
               Часть вторая (1900—1913)
► Эрик Сати. Список сочинений почти полный.
               Часть третья (1914—1924)




CC BY.png © Автор (Yuri Khanon ) не возражает
против копирования данной статьи в разных целях (включая коммерческие)
при условии точной ссылки на автора и источник информации.

* * * эту статью может редактировать или исправлять только автор.
— Желающие сделать замечания или заметки, могут послать их
через соответствующее *отверстие, если кто понимает слова.


«s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n»