Дариюс Мийо (Эрик Сати. Лица)
Мне не ясно, по какой причине нельзя относиться к художникам как к обычным гражданам. Жак Бенуа-Мешен — композитор, написавший несколько произведений, в которых вы можете найти некоторую долю таланта. Он был министром в кабинете Лаваля. Сейчас он арестован и обвиняется как предатель, немецкий шпион. Надеюсь, его расстреляют... м
Пожалуй, именно тогда, в конце 1912 года Сати начал активно разрабатывать внутри себя всякую и всяческую «автоматику» в области искусства: приём не только новый, но и модерновый — во всех смыслах этого слова. Причём, понимая её не буквально, по-импрессионистски, как например, это сделали спустя пять-семь лет по следам «учителя» Онеггер (со своим «мировым паровозиком») или Мийо (в каталоге сельхозмашин), а — во всех возможных и невозможных ипостасях: находящуюся и внутри, и поверх вещей. Говоря в практическом смысле слова, «Автоматические Описи» открыли очередной ящик Пандоры и начали линию непрерывных пятилетних вариаций Эрика Сати на тему самой разной (скрытой и явной) машинерии и автоматики в области искусства — во всех её мыслимых (& немыслимых) формах и нормах. Пожалуй, именно эти мозговые экзерсисы (у станка) приведут спустя два-три года к возникновению полно’масштабной конвейерной (автоматической) музыки, только в силу случая получившей название «меблировочной», а затем выльются в скрытую внутреннюю механику «Сократа» (несомненно, находящегося поверх вещей и поверх истории, включая свою собственную).
и тогда..., словно бы случайно позабыв основной предмет этой дряблой статьи и внезапно развернувшись, я спрашиваю..., — да, я задаю вопрос... прямо в лоб: «а почему этот Мийо сочинял и сочинил так много музыки?..» Этот толстый увалень, страдающий целым веером заболеваний, которые комо’зиторский труд (с его напряжённо-сидячим образом жизни) усиливает многократно... Этот тучный парень из богатой семьи, который имел достаточно средств, чтобы лишний раз не утруждать себя всяким празднописанием ради заработка... И тем не менее, именно он (а не его «дорогой учитель») очень быстро заработал репутацию — самого плодовитого комозитора в истории музыки. Во всяком случае, для XX века музыкальная многодетность Мийо — вне конкуренции. И кто бы мне ответил: по какой же причине он снова и снова усаживал себя за нотную бумагу и строчил (да ещё и с громадной скоростью, столь странной для его комплекции!) свои небрежные опусы?.. — Я спрашиваю: и кто-нибудь утрудился ответил хотя бы на один этот вопрос (как минимум, крае’угольный для его жизни, без которого все академические книги про Мийо лишены даже доли смысла, — обычная клановая макулатура третьей ректификации). Я спрашиваю. Как всегда — нету ответа. И можете не беспокоиться: не будет его и впредь. Да и не только на этот вопрос. Есть в жизни Мийо (и не только Мийо, вестимо) ещё с пол-десятка опорных точек, о которых ни разу не заходило речи. Потому что — нéкому её было вести, — решительно нéкому было ставить вопросы и отвечать на них, — здесь, посреди пустой равнины так называемой «официальной науки», первый и последний принцип которой — клановое безголовое лицемерие. Привет, фарисеи!.. ...это Са-а-ти-ти пишет вам: он только что закончил два своих «меблировочных трюка». Он счастлив как король. Мы их всех непременно «будем иметь», вот увидите. и ещё раз напомню на всякий случай (как заправский не’любитель минимального минимализма), что это лирическое от(ст)уп(л)ение объявилось здесь, на этом месте отнюдь не просто так. Скажем просто и сухо: хано’графическое эссе о Дариюсе Мийо провело в режиме ожидания публикации более четверти века лет, пре’бывая в почти готовом состоянии (не перегретое и даже не пережаренное). Представляя собой классический пример redlink’а (красной ссылки) более чем с полусотни страниц, оно долго и терпеливо выжидало, что в какой-то момент рвотный рефлекс у означенного выше автора притупится до такой степени, что можно будет кое-что (успеть) сказать об этом, несомненно, видном деятеле академической музыки XX века. — Однако нет. Лёд не тронулся и земля не стала вертеться в обратную сторону. И вот, дело кончено: теперь можете полюбоваться на типичный суррогат: ещё одна сушёная груша на месте живого натур-продукта. ...до конца жизни Мийо не утерял какой-то специфически «сатиеватой» привычки всякий раз беспорядочно маневрировать (несмотря на всю свою — нарастающую с годами тяжеловесность). Все его стили — от ранних бразильских танцев до (не)поздней какофонии (с олигофонией), словно бы прячутся, прыгают и гримасничают в попытке куда-то уклониться, зачем-то обмануть ожидания или спрятаться. Почти так же, как у папы-Сати. Но увы, без малейшего проблеска смысла (ведь он, всё-таки, «композитор»)... — Подытожим в двух словах: Мийо — маневренный Сати. Если же у кого-то из проходящих мимо ренегатов или апологетов появится отчётливое & навязчиво оформленное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого почти полностью сморщенного материала (если его ещё можно назвать «материалом»), никто не возбраняет обратиться, как всегда, → по известному адресу с соответствующим заявлением на имя (дважды) автора, пока он ещё находится здесь, на расстоянии вытянутой руки (левой). И напоследок... я рекомендовал бы не тянуть известное животное (за хвост) и не откладывать его запчасти в ящик. Как это, в своё время, произошло с «Шестёркой», и наша лавочка довольно скоро прикроется, а затем и за’кроется совсем..., причём, «бес’ права переписки». — И тогда... уже никакого просвета во взгляде на этого Мийо (не исключая также трёх десятков каких-нибудь других Мийо). Отныне и навсегда — да здравствует пустое место!.. — Каким уроком была жизнь Сати!
|