Тусклая жизнь, ос.54 (Юр.Ханон)
В структуре оперы значатся три жестокие «бездействия», исполняемые, впрочем, в один акт (с большими перерывами)..., или нет (бес перерывов)..., точно сейчас не припомню, а врать не буду. Много, слишком много с тех пор актов утекло. Короче говоря, одно из двух (или в один акт, или в три). Однако продолжительность оперы определённо составляет один час и ещё пять минут впридачу. И всё же здесь кроется некая ошибка..., потому что на самом деле опера длится значительно, значительно больше... До полу’суток, говоря прямо. И это не просто слова. Совсем не просто. н — Плохое зрение, тугой слух, дурной вкус, слабое понимание, вялая память, тусклое спокойствие, большой желудок и приятное самочувствие — чтó ещё нужно человеку для настоящего счастья!.. таким образом, всё сразу расставлено по местам и предельно ясно. И не нужно, пожалуйста, делать такой невинный вид, будто ничего не было. Здесь и сейчас находится вовсе не полноценная статья, но только её пень..., или старый огрызок от утвердительной страницы, — якобы посвящённой старому (законченному далеко в прошлом веке) сочинению в жанре тусклой камерной оперы с пением и танцами. Написанное в мае 193 года, спустя пять лет после состояния первой готовности, это произведение никогда прежде не ставилось, не исполнялось, не игралось, хотя и безраздельно царило на территории земного шара. Понятное дело, такая вещь (равно как и её автор) заслуживала бы и лучшей судьбы. Отчасти (но только отчасти!) эта страница по масштабу и структурному содержанию могла бы иметь вид, близкий к аналогическим статьям «Маленькие детские пьесы большого содержания» или «Мерцающие девицы для тубы и певицы», однако говорить об этом уже поздно, поскольку известный поезд только что тронулся (умом), а вокзал за ним — не последовал, следуя инструкции. А потому, поглядывая за воображаемую линию горизонта, я теперь считаю возможным оставить здесь мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие статьи, имеющие (кое-какое, иногда косвенное, опосредованное или принципиальное) отношение к этому маргинальному сочинению, а также его (такой же) истории, теории, практике, теням, от’ражениям, наброскам или отброскам (в равной мере внутренним или внешним)...
— Что же касается самогó Володи Ленина... Сейчас попробую объяснить на пальцах, так проще будет... Вот, например, у меня есть условная опера под названием «Тусклая жизнь». В ней участвуют два (за)главных персонажа: собака и медведь. Понимаете, просто два животных: тенор и баритон. Вот и всё... Для меня этого вполне достаточно. Когда на сцене собака или медведь — это «тёплый» для меня факт, он греет мне душу. Но думаю, он мало кого ещё согреет. А вот когда на сцену внезапно вылезает Ленин, этакий балетный супермен в пиджаке, рослый, мускулистый, подпрыгивающий, с развевающимися волосами... — мне кажется, это достаточно «тёплый» факт для любого советского зрителя. Понимаете, у меня сегодня пока ещё есть желание писать тёплые балеты. на всякий случай напомню, как всегда, не гнушаясь из...лишними повторениями, что в исторической ретро’спективе (оглядываясь на зад) «Тусклая жизнь» ос.54 (одноактная опера в трёх актах), несмотря на свой вполне пухлый внешний вид и такой же размер, относится к числу строго канонических сочинений этого автора, тем не менее, решающих локальные (но не прикладные) задачи. Если говорить конкретно: состав маленького оркестра барочно-камерный, лапидарный, минимальный набор струнного оркестра с трубой in D (высокая труба), тромбоном, фаготом, контрафаготом, двумя гобоями (деревянные только гнусавые), ударными и клавесином. К ним добавляется три солиста (сопрано, тенор-собака и баритон-медведь), а также два крошечных антифонных хора (хор собак и хор медведей). Написание партитуры, первоначально свёрстанной ещё в 1988 году, было отложено на пять лет по простейшей причине: отсутствие либретто и текста, на которые было жаль тратить отдельное время. Поначалу тусклый автор тусклой оперы ещё надеялся на какое-то сотрудничество с лицами внешнего мира (на должность либреттиста было две кандидатуры). Нужно ли и говорить, что никакого вразумительного результата за пять лет не последовало. Но и с другой стороны, за эти годы тусклая жизнь переменилась несколько раз до полной неузнаваемости. Достаточно намекнуть, что первая готовность оперы относится к 1988 году (пунктиром: последний курс консерватории, Советский Союз, работа над дебильным оформлением кинофильмов, наконец, публичная жизнь, телевидение, концерты). И собственно, работа над чистовой партитурой — май 1993, когда постепенно отсохло всё перечисленное в скобках, начиная от Советского Союза и кончая концертами. Второй год герметической жизни. Первоначально автор не желал соединять в своём лице сразу двух авторов, самостоятельно работая не только над музыкой оперы, но и над либретто. Он (вполне справедливо) полагал работу над партитурой и без того слишком тяжкой и тусклой. Однако жизнь распорядилась иначе: единственное, к чему привели подобные мысли — так это к трёхлетней проволóчке в работе над оперой. Ни один из либреттистов urbi et orbi не смог справиться с поставленной проблемой «Тусклой Жизни»: как литературной, так и философской. Единственный предоставленный отрывок либретто представлял собой не более чем детский лепет. Чёрт. И тогда автор был вынужден сам взяться за перо и стило.
как нетрудно себе уяснить из вялой цитаты, помещённой чуть выше (головы), означенное тусклое сочинение само по себе стало ещё одним шагом по герметизации жизни и творчества своего автора. И если один из предполагаемых соавторов после двух лет уговоров написал несколько листочков (в клеточку) с какими-то бессодержательными огрызками фраз, лишённых минимальной конструкции и мысли, то второй — и вовсе не сделал ничего. Как следствие, — собственноручно написанная канва с примерными текстами («греческими стихами») оперы и её черновое либретто, доделываемое уже непосредственно в партитуре тусклой оперы. К слову сказать, литературная основа оперы не основана ни на чём мало-мальски конкретном, это вполне оригинальное произведение, не имеющее иного смысла (и ценности), кроме как в качестве составной части живого оперного спектакля. Более того, либретто «Тусклой жизни» не имеет обозримых аналогов в истории вербального творчества. Ни один литературный источник не был положен в её основание, не влиял на автора и не содействовал в работе над текстом. Последнее, между прочим, было весьма сожалительно (во время работы), поскольку опереться на что-либо (и хотя бы немного облегчить себе задачу) хотелось постоянно. Однако нет. Опера была выстроена на зыбкой почве. А может быть, даже на болоте. Типичный воздушный зáмок (даром что тусклый). Слава богу, что всё не так, что всё иначе. таким образом, автору-литератору пришлось обслуживать автора-комозитора, как это бывало и прежде, если припомнить такие сочинения, как «Некий концерт» для фортепиано с оркестром, «Среднюю Симфонию» (и даже «Симфонию Собак»), не исключая также откровенные вербальные казусы в виде «Внутренних песен», «Публичных песен» и «Маленькой ночной музыки», законченной незадолго до «Тусклой жизни». Многократно повторялись опыты коллаборации с самим собой и впредь (один из самых жестоких и про’странных примеров подобного рода — «Веселящая симфония», конечно). С другой стороны, у работы «в обществе самого себя» были и несомненные выгоды. И прежде всего, в процессе работы оба автора пребывали в полном (или почти полном) ассонансе, минуя любые столкновения и противоречия (включая конфликты редактирования). Кроме того, автор текста мог при написании сразу иметь в виду его музыкальную структуру, агогику и прямое назначение, чем многократно сократил (самому себе) неизбежные издержки сотрудничества со слабо соображающими или слишком норовистыми посторонними лицами. Нет спору, тех господ, которые усмотрели черты известного подобия между этой «тусклой оперой» с одной стороны и «Средней Симфонией» ос.40, с другой стороны..., так вот, я хотел сказать: тех господ, которые усмотрели черты известного подобия я послал бы немедленно и крайне далеко. Кроме того, я отошлю их к тому известному факту, что оба этих окуса были замыслены и вполне готовы в моей голове почти одновременно, а именно — в 1988 году («Средняя Симфония» — чуть раньше). Кроме того, я напомню этим, с позволения сказать, людям, что оба упомянутых сочинения задуманы & написаны (по случаю) одним и тем же автором — точнее говоря, мною, Хоневым. Кроме того, я напомню этим людям ещё одно обстоятельство: что никакого сходства между этими сочинениями на самом деле нет, но зато есть очевидное сходство между этими людьми, а также конкретными задачами, которые они перед собой ставили. И наконец, я напомню этим людям, что таким как они, в принципе бесполезно что-нибудь напоминать. <...> Добрый вечер, друзья, — скажу я им, добродушно улыбаясь издалека. Очень издалека. под’заголовок «греческая опера», равно как и все прочие под’заголовки не должны никого вводить в заблуждение... Равно как и выводить из него же. Прежде всего потому, что это сочинение в силу своей бес..предельной слабости и полного отсутствия параллельных аналогов, может соответствовать любым определениям, одновременно ускользая от них. И прежде всего, такие поводы даёт структура про’изведения. Одноактная опера «Тусклая жизнь» чётко делится на три акта или — (без)действия (как несколько раз подчёркивает и даже настаивает автор). Её, с позволения сказать, «сюжет» распределён на три части (как уже сказано, три бездействия) под интригующими названиями «Старость», «Слабость» и «Смерть». Каждая из них имеет предельно чёткую структуру и жёстко ограниченное окончание. Но и того автору показалось мало: ради окончательной определённости между тремя бездействиями тусклой оперы помещены две балетных Интермедии средневековых танцев, обозначенные как «Котильон №1» и «Котильон №2». К примеру, первый из них состоит из «Менуэта» (трёхдольного), «Ригодона» (четырёхдольного) и «Гальярды» (трёх-четырёхдольной). Пожалуй, сказанного вполне достаточно... Существует ли на земле нечто более Тусклое, чем «Мусорная Книга»? — это не вопрос! как всегда, если Ханон берётся за какое-то дело, пускай даже и трижды традиционное — неминуемо, жди подвоха. Что-нибудь обязательно окажется — не так. Или всё вместе. — И прежде всего, посмотрим на афишу (как если бы она была у нас перед глазами). Как всегда, главное написано крупными буквами. Со свойственной ему гримасой пренебрежения, автор с порога называет своё (театральное!) произведение — «Тусклая жизнь». Так он поступает, видимо, для того, чтобы заранее распугать всю публику, (это всего лишь версия, не более того) которая предпочитает ходить в театр за яркими зрелищами и развлечениями (вроде потасканного щелкунчика), но вовсе не за «тусклой жизнью», которая и так у неё — в избытке. Однако одних слов автору кажется недостаточным. Не удовлетворившись единожды произведённым (тусклым) эффектом, он продолжает с упорством настаивать (на афише), что предлагаемое публике зрелище не может вызвать ни малейшего интереса. Жанр этого произведения указан в подзаголовке однозначно — под словами «Тусклая жизнь» в скобках (чуть мельче) значится пояснение: тусклая опера. Значит, зритель должен понимать: не только жизнь, но и музыка, и видимо, весь спектакль будет в полной мере обладать этим жизненным свойством (тусклостью). Однако и здесь странные выходки автора не заканчиваются. Опера названа «одноактной» — а мы хорошо знаем, что один акт в театре обыкновенно длится от четверти до половины часа, редко когда больше. Но если заглянуть в партитуру (или программку вечера), там указан хронометраж: одна только музыка этой оперы занимает целый час с излишком (более 65 минут). А значит, следует понимать: тусклого будет много и долго, да ещё и публику, скорее всего, не выпустят из зала..., даже до ветру (трёх’актный спектакль идёт без антракта, поскольку опера «одноактная» по определению).
наконец, припомним ещё кое-что окончательно тусклое, на закуску. Ради вящей определённости. И не будем забывать золотое прáвило (как всегда, сделанное из чистейшего серебра); правило, состоящее из одного слова: среда! — Именно так. Среда неизбежно влияет на объект. Вспомним 1993 год (когда была написана опера). Место расположения партитуры: Россия (предположительно). — Нет, конечно, этому времени далеко до войны (Первой Мировой), но танки очевидно стреляли. Хотя и болванками, но зато — прямо по Белому дому... Знаете ли, есть такой дом — в центре Мосвы. Открываем программку тусклого спектакля и смотрим: чтó там ещё написано... — А написано не так мало. Эта странная опера, хоть она и «одноактная», но почему-то состоит из трёх действий. Но и здесь автор остался верен себе. Он отчего-то именует действия — «бездействиями», а также даёт каждому из них своё (на)звание, во вполне прежнем (тусклом) ключе, видимо, пытаясь окончательно привлечь интерес публики. Не погнушаюсь повторить их ещё раз, ради окончательной определённости. Бездействие первое: «Старость». Бездействие второе: «Слабость». И наконец, бездействие третье: «Смерть». Итак: разговор кончен, сомнений больше не осталось. Нечто предельно тусклое, в роде смертельной скуки нависло над театром, публикой, городом, страной... — И всё же, не всё так безнадёжно мрачно. Между тремя «бездействиями» внезапно обнаруживаются две маленькие балетные отдушины: для простоты назовём их интермедиями (довольно бесцеремонно поставленными на место отменённых антрактов). Они называются «Котильон №1» и «Котильон №2», каждый из которых состоит из трёх старинных танцев, точнее говоря, только из форм и слов, которые от них остались... Краткая справка. Котильон — это ещё один французский танец, получивший своё название от словосочетания «нижняя юбка», поскольку во время танца дама была вынуждена переступать, чуть выше поднимая ноги и чуть приподняв юбку, отчего нижние юбки становились видны даже постороннему глазу. По своей сути, это танец-игра или игра в форме танца. Позднее Котильон утратил значение жанрового танца и превратился в один из номеров бала, группу из нескольких (чаще всего, трёх) самостоятельных танцев, которые исполняли все участники в конце бала. нужно ли теперь линий раз задавать сакраментально-банальный вопрос: «а была ли когда-то исполнена эта тусклая опера»? Внимал ли хоть раз незадачливый автор её тусклым звукам? А ещё кто-нибудь, кроме него? Оставим глупые гримасы (им место в цирке, не здесь). Разумеется, у них не принято называть вещи прямыми именами. И даже если их театры до отказа переполнены гомогенной кашей из образцово тусклых пьес, балетов, опер и прочего хлама, — об этом не принято и не приятно вспоминать. И уж в любом случае, никогда прежде они не выносили эту мрачную прозу жизни — на афишу. Или в газетный заголовок. И что теперь..., нужно ли пытаться задавать последний вопрос: на чтó, собственно, рассчитывал этот странный автор, когда сочинял свою каноническую тусклятину? — и не тот ли эффект он получил в конечном счёте, которого ожидал?.. — Пожалуй, достаточно вопросов. Они давно кончились. Как и всё остальное... «Благонравная проповедь» целомудрия у Вагнера превращается в прямое подстрекательство к противоестественности, извращению и даже насилию над натурой: да, и знайте отныне — я глубоко презираю каждого, кто не видит в Парсифале покушения на настоящую нравственность. Пришла пора сказать прямо: Вагнер своего позднего периода в высшей степени аморален... Именно это (для тех, кто до сих пор не понимает!) и явилось причиной нашего столь «внезапного» и скоропалительного разрыва. — Да здравствуют пять мельчайших оргазмов, да будет тусклая жизнь! — ах, как жаль, что я не успел вовремя выкрикнуть эти слова... прямо в его оторопелое лицо, при жизни. Представляю себе этот «божественный» эффект..., или аффект. Однако..., разве уже поздно... — или я ослышался?.. итак, достаточно: полностью исчерпав собственную влагу, дряблый огрызок окончательно превратился в сухой остаток. Пред’последний вывод напрашивается бес затруднений & практически, сам собой. Особенно если принять во внимание, что с самого начала своей продуктивной практики этот автор с полным правом может объявить себя непримиримым, в полной мере вне...конвенциональным типом и отрицает любую коллаборацию с оккупантами & прочим человеческим материалом. А потому, и этот его в высшей степени «тусклый опус», как всегда, оказался замолчан, затоптан, оболган и забыт всеми теми, кто считает себя профессионалами своего дела и привычно сотрудничает в парадигме нормального мира людей. Кроме того, было бы не лишним припомнить (на’последок), что у всякого достижения есть свои герои (те самые — без..действующие лица). А потому здесь можно было бы перечислить не менее двух десятков облигатных «сумеречных идолов», по их словам, якобы «поклонников творчества» этого автора (от Мстислава Леопольдовича до Теодора Клеопатровича), ни один из которых так и не приподнял скальпа от повседневной суеты, чтобы хотя бы одна маленькая вещица из «параллельного репертуара» была приведена в исполнение. Со всеми вытекающими последствиями, разумеется. — С такими, прошу прощения, «поклонниками» — прямая дорога туда, во внутреннее (полностью закрытое) творчество (как это было последние два, три четыре десятка лет), а затем и далее по стопам братьев-альбигойцев. Впрочем, не будем зря колыхать воздух: указанный путь универсален. Всех (не)желающих — прошу проследовать.
</div> — Этот недовольный тон «эмпирио’критики» позволяет сделать вывод, и вполне однозначный. Видимо, Автору удалось блестяще (тускло) воплотить свой идеальный замысел..., если даже ругательное мнение выглядит как чистая идея. Всё точно: высокий образец трафаретной слабости. И недо’разумение Наконец, удивлённо вытянем лицо (по вертикали, снизу вверх) и сократим пустые слова ради других, ещё более пустых... Про запас остаётся ещё одно предположение (невероятно тусклое, разумеется), которое мне вменяется в обязанность огласить при любой ситуации. — Если, паче чаяния, у кого-то из проходящих мимо ренегатов & апологетов закрытых и внутренних методов искусственного искусства появится тусклое, но под’спудно ощутимое желание как-то инициировать, спровоцировать или даже подтолкнуть выкладку этого символического материала из истории России и, отчасти, Голландии конца XX века, никто не возбраняет обратиться, как всегда, в президиум Большого Имперского Дурдома (желательно, в секретариат) → по заранее известному адресу не...посредственно к пятикратному автору, пока он ещё находится относительно здесь, на расстоянии вытянутой руки или про’тянутой ноги. — Однако..., рекомендовал бы всё-таки не тянуть кое-кого (за хвост). Наша малая кунст’камера скоро будет закрыта & зарыта окончательно, как и всё на этом свете (вопреки желаниям дураков)..., причём, «бес’ права переписки». А мы пока ещё помним, чтó может значить это сочетание слов..., после всего. — Или antidates, одним словом... Моя книга кое-кому может показаться тусклой, однообразной и даже более того... Однако, не жалуйтесь мне! Прежде всего, она ничуть не более тусклая, чем вся ваша жизнь, от рождения и до смерти. Но при том я напомню, что посреди всей вашей тусклой жизни книга эта безусловно покажется ярким, и даже ярчайшим пятном.
| ||||||||||||||
