Фетиш (Натур-философия натур)
— Фетиши подменяют смыслы. Сила воли, мера участия, — намерение, — труд. н ...нагляднее всего выглядят диспозиции двух авторов, если дать себе труд сопоставить заголовки известных книг Ницше: «до» и «после»... Когда его «Сумерки богов» в результате скрытого диалога получили название — «Фетиши в тумане». Именно так предпоследняя книга Ницше стала называться после системного (терапевтического и тавто-логического, с позволения сказать) вмешательства, которое осуществил — тот же Юрий Ханон. <...> трудно подсчитать: сколько уже времени я сижу в позе «известного мыслителя» (как это полагается, поверх унитаза) и гляжу на это пу’стое место (которое, как известно, никогда не бывает святым), а фетиша всё нет и, по всей видимости, уже не будет. А как хотелось бы, чтобы он — Сам — пришёл и всё сделал (типовая сказочка для идиотов, само собой). Таким же образом, как фетиш сам никогда не приходит в человеческий мир, но всегда является при встречном усилии & продуктивном напряжении воли, так же и случай ханóграфа представляет собой не более чем пример более общего правила, опущенного до уровня глаз. А иногда и немного ниже. Культура. Искусство. Воображение. Сознание. Образ. Ценность. Фетиш. Метафора. Вещь в себе. Мир как представление. — По сути, всё это и есть самая настоящая сюрреальность, всегда находящаяся где-то сверху, над тканью обычной человеческой жизни. Во всяком случае, именно такое место она органически занимает там, откуда её вынули, пытаясь выдать за откровение. между тем, в режиме ожидания пресловутая «глава о подлинности фетиша» провела никак не менее десяти лет (или почти сóрок, в зависимости от точки от...счёта). А потому я полагаю возможным напомнить, для начала, что ханоническое понимание основного предмета этой страницы находится очень далеко от его обычной трактовки классической психологией и психиатрией, не говоря уже о бытовом языке, полностью опошлившем это понятие. Как следствие, феноменология фетиша была положена в основание подстройки человеческой натуры в качестве одного из важнейших прикладных механизмов де’формирующей хомистики... В большинстве образцов суккуленты не могут не вызывать мгновенного эмоционального ответа (с восклицательным знаком!), чаще всего — восхищения: до такой степени безупречно они оформлены эстетически, переплавляя в один образ — сразу три способа существования и, как следствие, три разные (часто непримиримые) эстетики: растительную, животную и каменную; причём, всякий раз в новых пропорциях и с переменными ингредиентами. В лучших своих образцах суккуленты — несомненные шедевры, произведения натурального искусства высочайшего уровня (если угодно — скульптуры, заведомо упрощая) и одновременно — фетиши, «зачарованные вещи» громадной силы действия и воздействия. В своих свойствах переплавленной триединой природы они, несомненно, превосходят всё, чего смогли достигнуть животные, растения или камни по отдельности. Поставив рядом «каменное лицо» литопса и оголённый эхинопсис, угловатую эуфорбию и цветок невероятной стапелии, человек напрямую сталкивается с заведомо недоступной ему степенью формального совершенства, заключённого в маленьком, иногда крошечном объёме и спрессованным — под громадным давлением. Отпечаток чуда, великой силы и пережитой смерти лежит на этих вещах. И неудивительно, что люди в течение всей своей истории тянулись к этой живой внутренней тайне, и желали быть рядом с ней, обладая если и не самим фетишем, то хотя бы его малым знáком или наружной вещью. здесь текст внезапно прерывается (вследствие резко возросшего отвращения). Далее следует пауза (в духе немой сцены) и широкий прочерк ▬▬▬▬ во всю ширину строки. А затем дряблое многоточие... — после которого мне только и остаётся, что привести (ниже) мягкое или вялое перенаправление на другие статьи, имеющие кое-какое (чаще всего косвенное, посредственное или о’посредованное) отношение к автоматическим механизмам фетишизации (ин’валидной) человеческой природы, а также — их многочисленным последствиям (равно внутренним или внешним)...
Из любого правила, каким бы оно ни было, для начала люди делают — портмоне. Жалкий фетиш, более всего подходящий для того, чтобы положить его в карман. Или за пазуху. А из любого портмоне, каким бы оно ни было, — только приоткрой его! — сразу торчат волосатые ноги человеческой потребности — повседневной, вечной и не’потребной... — Будь она с ножом, автоматом, бомбой или фиолетовым шнуром...
на всякий случай напомню ещё раз, что в истерической ретро’спективе (оглядываясь на зад) тема продуктивного фетиша, а также его многочисленных связей и последствий, возможных по воле и поневоле, была разработана (в общей или, напротив, частной форме) основным автором ханóграфа в таких основополагающих работах как: «Скрябин как лицо» (часть вторая), «Ницше contra Ханон», «Два Процесса», «Чёрные Аллеи», «Три Инвалида», «Книга без листьев», но прежде всего, в трёхтомнике «Животное. Человек. Инвалид», а также затронута во многих других книгах (включая «Воспоминания задним числом» и «Альфонса»). Впрочем, навряд ли имеет смысл говорить об этом отдельно, поскольку «книга не воробей». Она, у которой нет ничего своего, кроме нескольких листьев из бумаги или мутного воздуха, — в итоге, маленький и беспомощный фетиш. Не более того. — Наконец, успокоимся сами и оставим её в покое... — При всей своей подавляющей важности для развития цивилизации, наука была в целом основана на приборном способе познания (якобы независимом и «объективном). Это был, если угодно, её пунктик, фетиш или клановый Бог, который назывался «опыт». Сейчас я не стану подвергать сомнению сам по себе приборный способ, который ничуть не более объективен, чем всякий другой. Главное в данном случае — другое. Дело заключается в том, что далеко не всё в мире (и это ещё очень мягко сказано) поддаётся приборному способу познания. В частности, большинство вопросов так называемой «натурфилософии» — далеко выходит за рамки существования любой науки, поскольку «мир в целом» (как величина умозрительная и свойственная в основном сознанию) далеко выходит за рамки любого прибора. если отдельно принять во внимание герметическую специфику предмета, обращённого почти в глухую темноту бес- или под-сознательных состояний, а также полную бесперспективность диалога с безголовой популяцией Homos Apiens, автор с полным правом может считать себя «непримиримым», в полной мере вне...конвенциональным типом и, как следствие, не вступать в коллаборацию с оккупантами & прочим человеческим экссудатом. А потому, составив суждение вне любой попытки фетишизировать так называемую реальность, не стоит труда отдельно трудиться, оформляя и выкладывая эту работу в публичный доступ, чтобы сообщить очередное нетривиальное «нечто» некоему условному числу типов, и без того пожизненно пребывающих в автоматическом состоянии фетиша. Как сказал бы преподобный Альфонс, — подобный подход отдалённо напоминает «лекцию о вреде курения» перед группой мертвецки пьяных клошаров... В любом случае, авторские теории и методики «прямого выхода», какими бы они ни были (верными или всесильными, нелепыми или ошибочными) не оставят ни малейшего следа на пустом месте, не говоря уже о (тех самых) «продуктивных последствиях». ...как раз в те же месяцы, в ноябре-декабре 1907 года я тоже заканчивал своё первое отчасти “световое” произведение. Это было довольно большое двухчасовое сочинение под странным названием “Громоздкий фетиш” для оркестра. С первыми звуками мрачного, как бы “скрытого” вступления к фетишу во всём зале разом выключался свет, и затем исполнение — уже до самого окончания происходило в кромешной темноте, лишь изредка прорезаемой короткими смысловыми вспышками, узкими молниями разноцветных лучей, неожиданно и резко бьющих <публику> по глазам. Оркестр должен был играть под большим чёрным колпаком из особенной материи, пропускающей сквозь себя все звуки, но не пропускающей ни единого проблеска света. Но несмотря на относительную краткость этого сочинения, полученное ощущение стояло уже довольно близко к тому, с чего должна была начинаться Великая и ничтожная “Карманная Мистерия”. С этого места начинался путь постепенного открытия тайны и приближения к приведению в действие. впрочем, не будем останавливаться на одном Скрябине, — который смог выстроить на этом сыпучем песке целую «Мистерию» с многочисленными добавками снизу и сверху. Между прочим, и небезызвестный мсье Сати (как я уже однажды сказал в недалёком отсюда месте) слишком хорошо узнал — эту цену, хотя и не сразу, конечно. Да, так было. Глупо отрицать. Ещё глупее забывать. — Однако сократим ради краткости: список можно не продолжать. Обычно в таких случаях бравые профессионалы ставят поверх них клеймо или печать (разновидности кланового фетиша), даже не стараясь проникнуть в механизмы или явления (формальный способ проверки на подлинность, ничем не сложнее денег). Название «Аркёйская школа» передалось к ним от Того, кого они решили избрать своим «фетишем» – своего давнего приятеля, обитающего в этом пригороде. Забавная мысль! Этот «фетиш» уже изрядно послужил: ведь и «Шестёрка» тоже подобным образом использовала его несколькими годами ранее. наконец, оставим и этот пустой разговор в жанре дряблого фетиша — всё равно из него больше ничего не высосешь... По правде говоря, я ещё не готов наигрывать из себя сумрачного идиота..., — пардон, я хотел сказать, — одного из вас, — по крайней мере, до такóй же степени. А потому скажу сухо и просто, чтобы закрыть тему и поставить на ней жирный крест... Этот маленький бедный мир, кое-как сотворённый Верховным Хирургом на левой коленке, фатальным образом не соответствует той внутренней картине, которую в состоянии создать отдельный человек. Именно потому и возникает зачаточная потребность в фетишизации предметов или понятий мира, чтобы, таким образом, подменить вечно отсутствующую Персону и попытаться встать на её место. Далеко не у всех зачаток переходит хотя бы в начаток, не говоря уже о полной схеме превращения мира в развёрнутую систему фетишей. Но и здесь нет ничего уникального: ведь точно так же происходит и со всеми прочими потребностями. «Пять мельчайших оргазмов» относятся к типу идеального сочинения (вещи, предмета, явления). Что бы ни случилось, какие бы события ни происходили в мире, они остаются некоей константой, неразменной величиной и никогда никому не пригодятся. — Как типический фетиш (зачарованная вещь) среднего размера. При всех равных, раз и навсегда, они (все пять) — вне их мира. Если же у кого-то из ренегатов или апологетов всемирно-исторической связи техники воспроизводства фетишей с общей картиной мира появится желание как-то инициировать, ускорить или даже спровоцировать выкладку этого, безусловно, экстремального исследования, никто не запрещает им обратиться с соответствующим запросом → по известному адресу не...посредственно к одному из авторов (мира & здания), пока он (оно, они, их) ещё здесь, на расстоянии вытянутой руки. Поскольку послѣднее время, без малейших сомнений, подходит к своему концу и в ближайшей перспективе любые заказы имеют все шансы пролететь на большой скорости как фанера (мимо не только Парижа, но даже — Подпорожья). В том числе, даже и такие, которые (в приницпе) можно было бы принять к исполненiю. Но при любом случае..., советую поспешить (если хотите результата, конечно). Лавочка скоро прикроется (как уже не раз бывало)..., причём, «бес’ права переписки». Не говоря уже обо всех остальных фетишах, навсегда оставшихся без своего законного места. Любая целостность в ощущениях человека состоит из отдельных составляющих её частей. Всякий фетиш, сколь бы монолитным он ни представлялся взгляду (или осязанию), имеет весьма сложную и подробную внутреннюю структуру. На языке людей системы этот принцип обычно называется «диалектикой», хотя не имеет с ней ничего общего...
| ||||||||||||
