Песни во время еды, ос.49 (Юр.Ханон)
На остальные концерты аншлаг был обеспечен автоматически. Желающих взглянуть на красивую “авангардную экзотику” набралось более чем достаточно, хотя мало кто из присутствующих, в сущности, понимал содержание происходящего. Шумным успехом пользовались, как всегда, вокальные произведения, в особенности, эксцентричные “Песни во время еды”, вполне соответствовавшие названию. Перед началом исполнения этого цикла из двенадцати небольших песен на сцену выходил одутловатый диктор и терпеливо разъяснял публике, что во время исполнения музыки всем необходимо непрерывно есть. Затем диктор уходил, а в зале на маленьких передвижных столиках и вправду появлялось изрядное количество десертов. В кратких паузах между пением изволил откушивать даже певец, не говоря уже об авторе, который, сидя за роялем, непрерывно что-то жевал и при этом продолжал невозмутимо аккомпанировать... В общем, более не вдаваясь в гнусные подробности, я должен ещё раз повторить, что концерты получились весьма странными, хотя и прошли с необычным успехом. Однако, от предложенного мне продления контракта я отказался наотрез и ради пущей убедительности взял обратный билет на поезд — поздним вечером 25 сентября. н По истечении полутора лет я убедился, что Ханон — не просто выдающийся музыкальный хулиган, но — выдающийся композитор. Любой, кто в Малом зале Капеллы слышал «Архаическое сочинение №16 для клавесина, балалайки и славного певца» (как и другие славные сочинения), меня в том поддержит. <Здесь Дима Губин упоминает предпоследний концерт «Ханинские чтения», прошедший в одноэтажном особняке Боссé на Четвёртой Линии Васильевского. Кроме «Архаического сочинения №16-ж» тогда имели звучание ещё и «Песни во время еды»...> таким образом, не будем делать вид, будто ничего не заметили. Здесь и сейчас находится вовсе не полноценная статья, но только её пень..., или старый огрызок от утвердительной страницы, — якобы посвящённой строму вокальному опусу, написанному весной 1991 года, ещё на территории Советского Союза. Отчасти (но только отчасти!) эта страница могла быть приближена по масштабу и структурному содержанию к аналогическим статьям «Маленькие детские пьесы большого содержания» или даже «Мерцающие девицы для тубы и певицы», однако, об этом говорить уже поздно, поскольку известный поезд только что тронулся (умом), а вокзал за ним не последовал. А потому, поглядывая за воображаемую линию горизонта, я также считаю возможным оставить здесь мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие статьи, имеющие (кое-какое, иногда опосредованное или принципиальное) отношение к этому опусу, а также его истории, теории, практике, теням, от’ражениям, наброскам или отброскам (равно внутренним или внешним)...
...Скандальную репутацию Ханон приобрёл ещё в Ленинградской консерватории, которую, так и неясно, окончил ли (вроде как выгнали). Так же не добрался он и до Союза композиторов (вроде как не приняли). Ну а скажите, как можно принимать в СК автора сочинений с названиями типа: «Средний темперированный клавир» для фортепиано, «Песни во время еды» для голоса и сопровождения, «Громоздкий фетиш» и «Карманная мистерия» для оркестра, «Тусклая жизнь» (тусклая опера) <... полных> неприкрытого издевательства над стилистикой (неважно — традиционной или авангардной), низведением «серьёзных» жанров в балаганные представления? Одним словом — вызов благополучному (или неблагополучному — всё равно) эстетствующему обществу... на всякий случай напомню, как всегда, не гнушаясь из...лишними повторениями, что в исторической ретро’спективе (оглядываясь на зад) «Песни во время еды», ос.49 (12 штук, 1991 г.), несмотря на свой вполне портативный размер, вес и толщину, относится к числу скорее прикладных (конкретных) или публичных, чем строго канонических произведений этого автора. Написанный специально для исполнения в серии концертов (Сати-Ханон) в середине периода «массового производства камерной музыки» (после «Маленьких детских пьес большого содержания» и «15 Ave Maria с комментариями»), этот цикл стал публичной демонстрацией сублимированной савояровской концертной манеры (третьей ректификации), а также, как это ни странно предположить, скрытой реакцией на «меблировочную музыку» мсье Эрика Сати. Этот цикл, написанный на свои тексты (стилизованные под «слегка серебряное» начало XX века), с точки зрения автора представляет собой дурной пример: как не следует вести себя во время концерта или любого другого акта исполнения музыки. В этом смысле ниже «Песен во время еды» продвинулось только следующее вокальное сочинение: «Беседа с публикой», от начала до конца проникнутое духом вдумчивого идиотизма. ...с одной стороны, это время стало последним публичным годом (с концертами и прочей коллоидной массой всяких выступлений), но и крайне продуктивным и напряжённым, с точки зрения работы над новыми музыкальными опусами (в основном, камерными), не исключая, впрочем, и текстов (отнюдь не эпи...фитного содержания). Кстати сказать, именно тогда я навалил целую кучу во’кальных циклов, которые тут же шли (как из левого рога изобилия) — прямо из-под рук в концерт. как нетрудно уяснить из эпифитной цитаты, помещённой чуть выше (головы), публичная полоса (или серия) «усыхающих вокальных циклов» — ничуть не выдумка и даже не ложь. Она не только существовала на самом деле, но и была задумана как поступенная отработка психологических приёмов достижения канонического контакта и раскачивания публики на материале самого простого (и даже «демо’критического», если угодно) жанра: песни или романса. Если посчитать (хотя бы примерно) число этих «усыхающих циклов», то (в большом варианте) получится никак не меньше полутора десятков сочинений, начиная от «Маленьких камерных фетишей» ос.25 и кончая «Мерцающими девицами». — Что же касается бега по-маленькому, то и здесь насчиталось бы с десяток дидактических опусов, среди которых будут такие несомненные вехи (на пути усыхания) как «Публичные песни» и «Каменное лицо» (пропуская все промежуточные звенья, перечисленные выше) и, наконец, как выветренная вершина, — несравненные & несравнимые «Мерцающие девицы», в которых всё упёрлось и которыми всё кончилось. Последние из последних, они «сделали» последний концерт (7 ноября 191) и поставили размашистую точку на мусорной корзине всяческой публичности. Наверное, основные определения и формулировки марксизма-ленинизма <равно как и любой другой идеологии> накрепко усваиваются в раннем детстве, — во время еды..., или даже сквозь сон... По крайней мере, для этого текста, посвящённого одной из самых «заветных» моих мыслей, — я, сколько ни ломал голову, но так и не смог придумать лучшего заглавия, чем это, — которое гордо значится наверху страницы... как всегда, не обошлось тут без знаменитой двойной бухгалтерии, столь показательной для этого автора. Как мы уже видели, эта тетрадь состоит из «двенадцати небольших песен»... Ради точности продолжения разговора было неплохо их перечислить по порядку (если это возможно, конечно), чтобы лишний раз убедиться. Тем более, что есть такая возможность, — взять в руки программку, отпечатанную ради одного из концертов и, послюнив палец, пересчитать номера. Итак, вот они, уже здесь: После №6а оба исполнителя могут прерваться и покинуть сцену на пару минут (водораздел). Такой несложный приём, тем не менее, освежает общее безрадостное впечатление. При том, не следует никак наигрывать или обыгрывать этот нежданный перерыв. И даже выражения лиц у исполнителей должны быть сугубо нейтральные, не выражая ничего, кроме факта собственного присутствия.
после предполагаемого возвращения певца с аккомпаниатором, они оба, тщательно сохраняя предписанные им «нейтральные выражения лиц», доводят дело до закономерного завершения. Во всяком случае, таков был замысел автора, если верить его вялым запискам. Ниже приводятся оставшиеся заголовки (вторая половина цикла), исполняемые после вынужденного перерыва: Сразу же по произнесении названия напрашивается скрытая параллель или аналогия с «меблировочной музыкой» Сати. Аналогия, конечно, верная, да не очень. Впрочем, это и без лишних слов отчётливо заметно (по результату). Хотя — некая «версия» в голове у автора до начала работы имелась. Осталась она там и после окончания работы. главное внутреннее назначение этого цикла (по неосторожному выражению такого же автора) — «подтачивание основ здравомыслия» (вероятно, у публики), с целью хотя бы немного пробудить вечно закрытое & отсутствующее сознание ради дальнейших попыток обнаружения иной, не’очевидной картины мира. Достигается эта задача, прежде всего, через избегание (ломку) стереотипов — как музыкальных, так и словесных. Основное содержание и главная суммарная задача всех двенадцати (шестнадцати) песен до предела чётко обрисована их солидарным заглавием: это локальное идеологическое сочинение, призванное между делом (в данном случае, во время еды) внедрить через ротовые отверстия фундаментальные вопросы философии (прежде всего, гносеологические и этико-экзистенциальные). В отличие от смежных вокальных циклов, все проблемы подаются опосредованным, эстетически усложнённым языком, не вызывающим у слушателя ни отторжения, ни ощущения агрессии (вторжения во внутренний мир). Отдельный интерес представляет семантика текстов (видимая даже на примере заголовков), где преобладают уменьшительные выражения в связке с прямыми рекомендациями. Однако, это заранее обманчивое впечатление. Автор (текста и музыки) намеренно создаёт атмосферу романтической расслабленности и доверия, с мягкой иронией отсылающего к Серебряному веку русской поэзии. Между тем, произведение в целом создаёт ощущение «маленького» (локального) сюрреального мира, в котором возможно всё..., или почти всё. Но главное, что установки этого мира не совпадают с повседневными, намеренно принижая их реальное значение. Последний концерт прошёл особенно шумно. Публика неистовствовала и заставила меня повторить на “бис” едва ли не бóльшую половину “Песен во время еды”. Наконец, всё закончилось, в зале погас свет, и я смог немного отдохнуть в артистической комнате. Но не прошло и минуты, как в мою дверь тихонько постучали, даже почти поскреблись. Несколько недовольный таким поворотом дел, я весьма нелюбезно проворчал “минутку”, (по-русски) и затем резко открыл дверь, не подозревая там увидеть ничего для себя хорошего...
однако далее..., — далее следует небольшая пауза (возможно, лёгкого генерального характера), во время которой по замыслу автора происходят некие скрытые процессы. — В отличие от подавляющего числа сочинений этого автора, «Песни во время еды» для певца и сопровождения несколько раз исполнялись (с очевидным успехом), хотя весь период их исполнения оказался директивно ограничен годом их написания (191). Кроме того, сохранилась полная концертная запись, хотя и не слишком качественная (с последнего концерта, состоявшегося 7 ноября того же года) и несколько фрагментарных — в том числе, одна или две телевизионных. — Пожалуй, напоследок остаётся только перелистать старые ноты (напомню: написанные ещё на территории СССР) и перечитать заголовок, полностью исчерпывающий цель и характер этого символического произведения в смеш(ан)ном жанре: ос.49 «Песни во время еды» для певца и сопровождения (последнее слово, настойчиво повторяясь, призвано дополнительно акцентировать внимание на процессе еды, сопровождающей пение). Почти полчаса непрерывного действия над возможностью (sur!) приоткрыть черепную крышку хотя бы кого-то из присутствующих. Дюжина (шестнадцать) песен в необычном контексте, каждая из которых может быть поставлена как философский этюд в импрессионистских тонах. — Пожалуй, сказанного более чем... достаточно. Это — всé — словá, котóрые можно было бы понимать в качестве наглядного после’словия. «Поэзия» текстов иногда слишком навязчиво выдаёт бронзовый привкус «Серебряного века», однако, всякий раз опрокидываемого в лужу лицом вниз. Не следует думать, что автор ставил перед собой эту задачу и целенаправленно её воплощал. Право же, подобного рода задачи слишком мелки, чтобы всерьёз ставить их у себя перед лицом. Однако также не следовало бы напрасно полагать, что такой результат достигнут случайно. Конечно, мелкие вопросы решаются мимоходом и пóходя, но они возникают попутно как следствие решения задач более крупных. итак, достаточно: полностью исчерпав собственную влагу, дряблый огрызок превратился в сухой остаток. Пред’последний вывод напрашивается бес затруднений & практически сам собой. Особенно если принять во внимание, что с самого начала своей продуктивной практики этот автор (так же, как и сам Эрик Сати) с полным правом может считать себя непримиримым, в полной мере вне...конвенциональным типом и отрицает любую коллаборацию с оккупантами & прочим человеческим материалом. А потому (вне всяких сомнений), и этот его «локальный опус во время еды», как всегда, оказался замолчан, оболган и прилежно забыт всеми теми, кто считает себя профессионалами своего дела и привычно сотрудничает в парадигме нормального мира людей. Кроме того, не лишним было бы припомнить (на’последок), что у всякого достижения есть свои герои (без..действующие лица). А потому здесь можно было бы перечислить не менее двух десятков облигатных «сумеречных идолов», по их словам, якобы «поклонников творчества» этого автора (от Мстислава Леопольдовича до Теодора Клеопатровича), ни один из которых так и не приподнял головы от повседневного процесса непрекращающейся еды, чтобы хотя бы одна маленькая вещица была приведена в исполнение. Со всеми вытекающими последствиями, разумеется. — С такими, прошу прощения, «поклонниками» — прямая дорога туда, во внутреннее (полностью закрытое) творчество (как это было последние два, три четыре десятка лет), а затем и далее по стопам братьев-альбигойцев. Впрочем, не будем зря колыхать воздух: указанный путь универсален. Всем (не)желающим — прошу проследовать. На первых концертах исполнялась в основном та музыка, которую я определял для себя как “экстремальную”. Потому, видимо, и реакция зала, и апплодисменты, и шипение, и свист оказывались столь же экстремальными. Кроме уже известных “Песен во время еды” исполнялись и другие, довольно старые сочинения, написанные мною лет десять назад: “Маленькие детские пьесы большого содержания”, “Каменное лицо” и “Беседа с публикой”. Эти немаленькие циклы песен обладали действительно ударным, экстремальным характером воздействия, легко входили в головы слушателей и укреплялись там достаточно прочно. Наконец, удивлённо вытянем лицо (снизу вверх) и сократим пустые слова ради других, ещё более пустых... — Если же, паче чаяния, у кого-то из проходящих мимо ренегатов & апологетов закрытых и внутренних методов искусственного искусства появится под’спудное желание как-то инициировать, спровоцировать или ускорить выкладку этого символического материала из истории России конца XX века, никто не возбраняет обратиться, как всегда, в президиум Большой Имперской Столовой (желательно, во время еды) → по заранее известному адресу не...посредственно к пятикратному автору, пока он ещё находится относительно здесь, на расстоянии вытянутой руки или про’тянутой ноги. — Однако..., рекомендовал бы всё-таки не тянуть кое-кого (за хвост). Наша малая кунст’камера скоро будет закрыта & зарыта окончательно, как и всё на этом свете (после еды)..., причём, «бес’ права переписки». А мы пока ещё помним, чтó может значить это сочетание слов..., после всего. — Или antidates, одним словом... — Давайте, вернёмся к главной теме, вашему будущему концерту 7 ноября. Ведь он — уже не первый, который происходит в особняке Боссé. Чем вызвано такое пристрастие к этому залу?
| ||||||||||||||
