Эмиль Пессар (Эрик Сати. Лица)

Материал из Ханограф
Перейти к: навигация, поиск
проф. Эмиль Пессар      
    или Эмиль Луи Фортюне де Пессуар
автор :  проф. ХанонЪ     
     при участи’и проф.Эрика и Лесли
Профессор около нуля Учитель весьма ничтожный

Ханóграф : Портал
ESss.png


Содержание



Belle-L.pngПрофессор Belle-R.png
бледной немочи ...


Что ж ты, брат, такой лядащий,
Газ бы принял − веселящий...[1]
(Мх.Савояровъ )

...и речь здесь будет идти ни-о-чём, и речи здесь не будет идти ни-о-чём...
...по малойкрупице...[2]

Краткая с...правка

...ч
тобы не пускаться в длинные суждения, осуждения, обсуждения и рассуждения, скажу сразу и в двух словах, о чём тут пойдёт речь... И сделать это мне будет не трудно, совсем не трудно, поскольку заранее было известно, что речь здесь будет идти ни-о-чём. Буквально говоря: ни о чём.

Или — о ничём, если тáк понятнее...

  ...ничём, имя которому — легион.

В любое время.     
    И в любом месте.

  И вовсе там не по какой-то особенной & с’ложной причине, но только потому, что в любое время и в любом месте из него, говоря по существу, и со’стоит любое время и любое место. — Со всеми, так сказать, вытекающими...



  ...also, also..., mein liebes Mädchen, lass uns dieses zweifelhafte Vergnügen nicht umsonst ausstrecken. Ziehen Sie Ihre schmutzige Bluse und Ihren Rock aus und lehnen Sie sich in diesem Gynäkologiestuhl zurück. Lass uns eine gleichzeitige Spielsitzung starten...[комм. 1]

  Однако..., в качестве увертюры (или прелюдии) попробуем открыть музыкальный словарь Римана (1900 года) на букву «Пе», чтобы понять, наконец, о чём здесь идёт речь. — И что же мы там увидим?..

  Пессáр (Pessard), Эмиль Луи Фортюне, франц. композитор, род. 29 мая 1843 в Париже, ученик Базена и Карафы в консерв., 1866 получил Римскую премию, инспектор преподавания пения в парижских городских школах; принадлежит к числу наиболее даровитых французских композиторов (оперы и оперетки: „La cruche cassée[1870], „Le char“, „Le capitaine Fracasse“, „Tabarin[1885], „Tartarin sur les Alpes“ [1888], „Les folies amoureuses[1891], „La dame de Trèfle[Bouffes parisiens, 1898], 2-голосная месса с органом, кантата „Dalila“, квинтет для духовых инструментов, фп-ное трио, оркестровая сюита, фп-ные пьесы, романсы и пр.)[3]

  Мы не имеем ни малейших оснований не доверять в данном случае мсье Хуго Риману (хотя он и немец, а пишет — про француза).[комм. 2] Его энциклопедия, равным образом авторитетная и прославленная (да ещё и чисто музыкальная, между прочим), опубликованная в 1900 году (уже пятым изданием), когда Эмилю Пессару не исполнилось ещё и 57 лет, — возможно, смотрела куда-то туда, в будущее..., причём, далеко в будущее (как и всякая энциклопедия, чёрт). Равно как и в прошлое. Напротив, недалёкое.

— ( не могу не заметить в скобках )...

  — Тем не менее, не может не привлекать соответствующая стандартная формулировка, выбранная херром Риманом для данного случая. Пожалуй, выпустив лишнюю информацию по поводу опер и опереток, мы запомним нечто главное, относящееся к 1900 году..., что мсье Пессар «принадлежит к числу наиболее даровитых французских композиторов». И ещё, в качестве дополнительной информации к размышлению..., — что по окончании консерватории он «в 1866 получил Римскую премию», а затем... божьей милостью занял должность «инспектора преподавания пения в парижских городских школах». Итого: даровитый..., премированный..., инспектор. В сумме: нечто вроде (пре)святой троицы..., слегка двойственной.[комм. 3]

Воистину..., из этого Пессара — как из (парижского инспектора по) тóй песни, — слóва не выкинешь.
...поражаясь его бездарной липкости...[4]:266  
...на удивление, придётся признать(ся)...
Эмиль Пессар (~1880) [5]

н
а удивление, глядя на его лицо, поневоле придётся признать, что этот человек родился (29 мая 1843 года) в Париже..., — хотя родители его не были парижанами. Ни тот, ни другой... Ни даже — третий, прости господи.

  Несмотря на ярко выраженное физическое развитие (мальчик с рождения оказался крупный, так сказать, корпулентный) и брутальную внешность ребёнка, ещё в детстве мать пожелала непременно дать ему как можно более фундаментальное музыкальное образование, что называется: с помпой. К счастью, способности обнаружились... постепенно. И усидчивость тоже не подвела. Ученик был внимательный, упорный, иногда даже упрямый: голубая мечта методиста. Сначала музыке учили, как всегда, домашние педагоги и репетиторы, а с девяти лет Эмиль Пессар начал посещать классы парижской консерватории, шаг за шагом, закончив её в 23 года. Его академическими педагогами (славные имена которых теперь, спустя сотню-другую лет, мало чем отличаются от его собственного) на последних курсах были Франсуа-Жозеф Базен (гармония), Жан Лоран (фортепиано), Франсуа Бенуа (оргáн) и Мишель Энрико Караф (композиция). Эмиль Пессар был учеником почти примерным. В 1862 году он получил первую премию по курсу гармонии. А в 1866 году (в год выпуска, как и полагается), представив пред очи конкурсной комиссии дважды прекрасную кантату «Далила», Пессар получил... Большую Римскую премию по композиции,[комм. 4] с чем и завершил обучение в консерватории.[6] — Последнее событие произошло, прямо скажем, очень вовремя (за пять лет до той войны, совершенно изменившей лицо Франции, а немного спустя — и всего мира).

За оставшиеся годы бывший студент успел, к счастью, почти всё, что требовалось.

  Так сказать, программу минимум. А также обязательную программу. Его «Далила», как и было положено по статуту Римской премии, с помпой прозвучала в императорской Парижской опере (театр Вентадор) 21 февраля 1867 года. А сам лауреат, отбыв положенные два года на вилле Медичи, представил комиссии свои новые шедевры, лишённые даже малейших признаков неуважения к принципам академической школы и традиции, присущего некоторым представителям творческой молодёжи. А равно и в обратном порядке... В качестве особого благоволения Эмиль Пессар был принят в ту же консерваторию, которую недавно столь блестяще покинул: сначала в качестве ассистента, а затем и получил дозволение преподавать как ординарный педагог младших подготовительных классов.

...поражаясь его бездарной липкости и бледной немочи...[4]:266  
...последнее, что удалось Пессару до начала тóй ужасной войны...
Гвардейцы Кайзера в Ле Бурже [7]

п
ожалуй, последнее, что удалось Пессару (всего за полгода) до начала той ужасной войны — был «Разбитый кувшин», конечно. Премьера его одноактной оперы-буффо «La cruche cassée» состоялась (не без некоторого успеха, впрочем) 21 февраля 1870 года в парижской Опера-комик, когда автору (к слову сказать) не исполнилось ещё и двадцати семи лет (27 прописью). Вернувшись из Италии, после столь блестящего завершения ученической истории и начала композиторской карьеры (поблёскивающей отсветами Большой Римской премии). Как это важно, в нашем деле: сохранить прежние знакомства. И даже завязать новые. — Последнее, пожалуй, было самым главным, что удалось этому Пессару. Не растерять связи в академической среде. И наладить хорошие контакты в парижском театральном клане. Panem et circenses (не до хлеба)... Зрелища, зрелища и ещё раз — развлечения...[комм. 5] Чтобы продолжать ковать, ковать и ковать (успех, славу, деньги), — пока горячо.

— Увы, чортовы пруссаки опять всё изгадили.[8]:36

  Пожалуй, к осени 1870 года стало слишком уж горячо. Совсем не до оперы. Всё расплавилось и потекло. — Разгром армии. Пленение, низложение и смерть Наполеона (третьего). Блокада Парижа. Сожжённый Страсбург. Версальское перемирие. Парижская коммуна. — О..., моя бедная Франция!.. Прощай, Эльзас и Лотарингия. Наконец, как венец всего: позорный франкфуртский мир и (почти) такой же Адольф (Тьер). — О композиторской карьере можно было забыть лет на десять.

— Ну..., или немножко меньше...

  Между тем, страна потихоньку зализывала раны, выплачивала изуверские контрибуции, избавлялась от фрицев. Потихоньку возвращалась и светская жизнь Парижа. Конечно, уже не такая как прежде, блестящая, имперская, — теперь поскромнее. Но зато уже немного тогó, буржуазная. Премьера пессаровской оперы «Дон-Кихот», случившаяся в зале Эрара в 1874 году прошла почти незамеченной. Пожалуй, переломным стал 1878 год, спустя семь лет после окончания той войны. Сразу два парижских театра представили две оперы Пессара, — одна из которых была (почти) написана ещё тогда, до катастрофы, — сразу после разбитого кувшина. Первую из них, оперу-буффа «Колесница» далá парижская Оперá-комик 18 января 1878 года. А следом не задержалась и премьера полноценной оперы «Капитан Фракасс». Она состоялась в парижском Театр-лирик спустя полгода, 2 июля 1878 года. И главное..., главное! — в начале 1878 года Пессар получил место. Настоящее место. Почти синекуру!.. — он занял должность надзорного инспектора (pion) по школам Парижа, проверяющего надлежащее качество уроков пения.[комм. 6] А в следующем, 1879 году инспектор пения в парижских школах Эмиль Пессар был удостоен звания кавалера Ордена Почётного легиона.

— Кажется, дело окончательно пошло на лад...
...с удивлением и усмешкой, поражаясь         
        его бездарной липкости и бледной немочи...
[4]:266  
...на удивление, придётся признать(ся)...
Эмиль Пессар (1880-е) [9]

и
наконец, его усилия были по достоинству оценены коллегами. В 1881 году (между прочим, ему исполнилось только ещё тридцать восемь) Эмиль Пессар добился..., достиг вершины..., прошу прощения, — наивысшей точки своей карьеры. Наконец, он получил вожделенное звание (и должность) профессора той сáмой «консерватории музыки и декламации», стены которой покинул размашистым шагом всего полтора десятка лет назад, — крепко сжимая в руках заслуженную в трудах и сражениях Большую Римскую Премию. Полный честолюбивых надежд и планов. Точнее говоря, честолюбивых планов и надежд. А ещё точнее говоря, обоих. — С тех пор..., и в течение трёх (с лишним) десятков лет (хотелось бы сказать: до смерти..., но нет), Пессар вёл в консерватории сначала курс гармонии, а затем ещё и — композиции. Поистине прекрасное постоянство, несомненно, одно из лучших прижизненных качеств этого профессора, о котором следовало бы, пожалуй, сказать отдельно. Хотя бы пару слов...

Или пару пар, в крайнем случае...

  Потому что как раз тогда..., в этот момент с месье Пессуаром случилась осечка, первая осечка, — как любил (в таких случаях) говорить дядюшка-Альфонс,[10]:23 первая..., а может быть, даже и единственная, — причём, она была совсем небольшая, эта осечка. При иных обстоятельствах, я полагаю, можно было бы её и вовсе не заметить. В конце концов, я сам не был свидетелем..., и не видел этого момента, но давайте — поверим ему нá слово.[комм. 7] Во всяком случае, у нас нет никаких оснований ему не верить. Или, тем более, оспаривать выдвинутую точку зрения. Потому что именно тогда, в 1883 году господин ординарный профессор (гармонии), кавалер почётного легиона (пока ещё только кавалер)[комм. 8] и лауреат римской премии впервые..., — выставил свою кандидатуру на соискательство звания академика изящных искусств.[11]

— Я не случайно сказал: «впервые».[комм. 9]
...смотрят на него с удивлением и усмешкой,         
        поражаясь бездарной липкости и бледной немочи...
[4]:266  
...он получал свой прекрасный «фикс» просто так, только за один факт внезапного обнаружения своей задницы в изящном кресле академика...
Эрнест Гирó (1890) [12]

п
отому что..., потому... что... на первый раз, когда мсье Эмиль Пессуар, господин ординарный профессор, кавалер почётного легиона и лауреат римской премии, выставил свою кандидатуру на освободившееся естественным путём (как всегда, в результате смерти очередного академика) кресло, — ему было отказано. Проще говоря, его забаллотировали (в болоте изящных искусств). Он (далеко) не набрал необходимого числа голосов действующих академиков. Тем не менее, прекрасное кресло продолжало манить Пессуара. И не мудренó. — Жалованье академика..., придаваемое ему вместе с креслом..., оно не подлежало никакому сравнению с жалкими профессорскими грошами консерватории, только мелодекламации и похоронная музыка наворачивалась на глаза при одном только воспоминании. Причём, в консерватории ещё нужно было нудно работать, набирать студентов в класс, стараться удержать их побольше да подольше, а академик — он получал свой прекрасный «фикс» просто так (от Бога и господина министра), только за один факт внезапного обнаружения своей задницы в изящном кресле. Да ещё и пожизненно (получал), до гробовой доски!.. Пока не издохнет!.., — настоящая синекура, эльдорадо, пара’диз... Даже поверить трудно. Мечта поэта (равеля)...

А потому..., игра стоила свеч..., честнóе слово.[13]

  Начавши столь важное дело, остановиться на полпути уже невозможно. Особенно, при таком-то характере. И лице... Вот потому-то мсье Пессуар и продолжал не останавливаясь в том же духе, при каждом удобном случае... Как дятел. — Едва умирал очередной академик (благо, они делали это регулярно), как он: «тук-как-тук, здрасьте, это я...», и подавал свою заявку на очередное освободившееся кресло. — Как раз за этим-то занятием и застал его в начале июня 1892 года преосвященный & равноапостольный парсье Эрик Сати.[комм. 10]

...как раз за этим-то занятием и застукал его в начале июня 1892 года преосвященный равноапостольный парсье Эрик Сати...
Эрик Сати (1893) [14]

  — Как раз тогда, 6 мая того же года скончался..., или, может быть, пре(д)ставился академик и профессор той же консерватории, Эрнест Гирó. Между прочим, человек для Сати не чужой. Даже можно сказать, совсем не чужой... Всего год назад, вняв настоятельным советам своего «друга» и ученика Клода Дебюсси, — который всерьёз считал, что Эрику недостаёт с..ного «профессионализма» и вообще... школы (той сáмой, с классным надзирателем), в какой-то момент Сати «сдался» и решил в самом деле немного «доучиться». Так сказать, добавить себе немножко недостающей школы. — Само собой, в этом логове клана его ожидал очередной провал, — более чем законо’мерный. Очень скоро после поступления нерадивого студента Сати, профессор Эрнест Гиро собственноручно выгнал его из своего класса композиции (причём, случилось это, между прочим, совсем недавно, в 1891 году).[15]:649-651 И вот, не прошло и года, как очередной профессор кислых щей (по классификации Льва Ландау)[16] пре(д)ставился, освободив очередное насиженное кресло академика..., а ученику представилась возможность взять, так сказать, небольшой реванш. На расстоянии. И бывший студент (даже не закончивший консерватории), разумеется, не упустил столь приятной возможности, подав 6 июня 1892 года (ровно месяц спустя после смерти Эрнеста Гиро) заявление в секретариат Академии Изящных искусств.[17]:64

Заявление на безвременно опустевшее кресло академика, само собой...

  Ну нет, конечно. Далеко не один он был такой умный (и правда, какой самоубийца отказался бы от развесистой академической синекуры). На то же нагретое местечко метили ещё шестеро молодцов, одним из которых был некий профессор, кавалер и лауреат. И его фамилия по какому-то странному стечению обстоятельств оказалась — Пессуар. Разумеется, Эрик Сати заранее и без вариантов был не проходной кандидатурой (на что, собственно, и была рассчитана его акция), — и даже если бы он оказался единственным, выставившим себя на звание академика, всё равно «коллеги» — наверняка — забаллотировали бы его. И хотя голосование было тайным, спустя сто (с лишним) лет можно (тайно) сообщить, что за Сати был подан только один голос.[11] Несомненно, Эмиль Пессуар, профессор и кавалер, набрал значительно больше..., в несколько раз. Однако и он остался далеко..., далеко за бортом академии, в очередной раз. Продолжая, впрочем, и впредь упражняться в том же духе, выставляя свою кандидатуру каждый раз с аккуратностью настоящего немца...

При виде каждого следующего освобождённого кресла...
...смотрят на него сверху из тёмных окон            
с удивлением и усмешкой,    
         поражаясь бездарной липкости и бледной немочи...
[4]:266  
...профессор и группа студентов консерватории, курс гармонии Эмиля Пессара, сезон 1894-1895 годов...
Пессар и его класс гармонии, включая Равеля (1895) [18]

п
очти как в старой волшебной сказке, три раза Эрик Сати закидывал невод в стоячее болото и выставлял себя на соискание звания академика музыки: в 1892, 1894 и 1896 году, претендуя на кресла Эрнеста Гиро, Шарля Гуно и Амбруаза Тома.[комм. 11] «Без какого либо на то основания, господам Паладилю, Дюбуа и Леневе было отдано предпочтение»...[17]:265 И всякий раз опустевшее кресло, закономерно не доставаясь Эрику Сати, одновременно проплывало и мимо носа мсье Пессуара. В аккурат, до следующего раза...

Который, впрочем, приводил к похожему результату.

  Не будем напрасно сомневаться. Как медведь в пассаже, Пессуар ни единого звука не разобрал в эпатажно-показательном выступлении Сати (на тему вступления в академическую академию).[комм. 12] После очередного провала кандидатуры своего эксцентричного конкурента, профессор Пессуар поспешил сообщить одному из академиков, с которым имел приятельские отношения, что означенный выскочка представляет собой «просто сумасшедшего, который до сих пор ничего не сделал». — Можно не сомневаться, до какой степени он был бы удивлён, этот добрый профессор, если бы ему сообщили (в доверительной беседе), что этот «просто сумасшедший» уже оказал и ещё долгие годы будет оказывать как личное, так и творческое влияние, как минимум, на двух студентов, посещавших его курс в парижской Консерватории.[комм. 13] Первым из них был Морис Равель, с большим трудом выносивший засушенное (как в гербарии) занудство своего дорогого профессора, а вторым — Федерико Момпу,[комм. 14] стремительно покинувший стены этого учебного заведения вследствие полной «непереносимости» уроков мсье Пессуара.[15]:649-651 Повторив свою акцию трижды, Эрик Сати выпустил запланированную порцию громов и молний в сторону академических мумий, а затем — демонстративно покинул поле битвы.

Но не таков был Эмиль Пессуар.
Совсем не таков...

  Никогда господам академикам не удалось бы так легко от него отделаться. Как говорится, не на того напали... В общей сложности семнадцать раз он выставлял свою кандидатуру, всякий раз получая один и тот же результат (тот же, что у Сати). И так продолжалось ровно до той поры, пока... не началась ещё одна война. На сей раз — мировая.

  ...каждый раз я с громадной грустью вспоминаю г-на Эмиля Пессара, моего старого товарища по совместной бездарной борьбе. Видит Бог, мы начинали с ним практически в одно время. Но я ушёл (после третьей попытки), он же продолжает своё педантическое занятие — до сих пор. Уже десятки раз я мог наблюдать, как он снова и снова брался за это старое дело, не имея ни малейшего навыка и пренебрегая даже самыми простейшими хитростями. До сей поры он простодушно и упорно продолжает всякий раз стучаться в эту дверь, которая ещё ни разу перед ним не открылась. Да ведь он в этом деле попросту ничего не смыслит! — и всем вокруг него это совершенно очевидно. Показывая на него пальцем, они так и говорят. Бедный добрый господин! Как тяжело, как трудно ему будет пристроиться или втереться против течения — туда, где его ожидает так мало радушия, так мало приветливости, так мало гостеприимства! Вот уже двадцать лет, как я вижу его упирающимся лбом в этот неблагодарный и мрачный предмет, носящий название Академии. Между тем, проницательные ловкачи смотрят на него сверху из тёмных окон Дворца Мазарини с удивлением и усмешкой, поражаясь его бездарной липкости и бледной немочи.
      — И это причиняет мне много страданий.[4]:265-266
Эрик Сати, «Три кандидатуры одного меня» (1912)

  Пожалуй, я и закончил бы на этой возвышенной ноте своё разжиженное эссе (или juss, — как сказал бы Эрик), но вдруг, внезапно или случайно, мой утомлённый взгляд ещё раз упал на слово Pessard... — И тогда, впервые, словно бы что-то неуловимо знакомое почудилось мне в нём, поперёк букв. Пессар..., пессар..., пессарий..., но чтó же это на самом деле значит, чёрт возьми! Нельзя же, в конце концов, всерьёз назвать подобное клановое чучело — копозитором! Или профессором. Или лауреатом. Или даже офицером... Ордена... почётного легиона.

— Ну да, конечно, так я и думал...

  Открываю второй том малого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона на букву «Пе»... — Пессар, пессарий..., — ах, матка-боска, ну как же я сразу не припомнил. Можно же было..., догадаться. — Выпадение..., конечно, это оно. Нелепое выпадение. Или опущение, по крайней мере.[комм. 15]

  Совсем запамятовал. — Это же она, она, пресловутая клятва Гиппократа! — тá самая, которую в приснопамятном Советском Союзе должен был произнести врач, каждый врач, прежде чем ему выдавали диплом..., трудовую книжку... и коленом под зад. Абзац третий. Фигура пятая:



«...Также буду, насколько смогу в меру своих знаний и способностей, предписывать больным полезный для них образ жизни и ограждать их от всего вредного и пагубного. Не подам никому, склонённый просьбами кого-либо, смертельного яда и не посоветую этого. Подобным образом не дам женщине абортивный пессарий для вытравливания плода, но во все времена буду показывать себя как в жизни, так и в науке беспорочным и не запятнанным ни в каком преступлении...»[19]


  В общем, прошу прощения...,
    кажется, я слегка промахнулся, малость зарапортовался...,
          приняв пустое место, дырочку в земле, чистейшую посредственность... за какой-то наличный пессуар, мало-мальски полезный в сáмом общем смысле слова... И вообще, не стоило так, конечно, поступать..., совершенно зря публикуя и выставляя на всеобщее обозрение эту пустую главу, одну (неполную) главу из своей книги..., из неопубликованной книги, никогда не опубликованной, точнее говоря, из книги, которой в скором времени — не будет...[11] Как оказалось в результате краткого и нетщательного расследования, на самом деле — нéт, попросту не существует никакого комозитора по фамилии Пессар. Именно так: его нет... и никогда не было. Это промах, очевидный промах. Или недоразумение, поскольку на его месте в течение последних двух тысяч лет значится — полное отсутствие или выпадение... Или, на худой конец, — опущение. Как уже было сказано выше. Таким образом, пессар — это не более чем ошибка. — Досадная, но вполне обычная, будничная ошибка.

Как и всё на этом свете.          
        Всё, к чему только касался человек...
[20]  







Ком’ ментариев

...ну что, прокомментируем малость?..
комментарии от Х.[21]


  1. Эта заплатка розового цвета кажется довольно странной и нелепой для начала эссе о французском академическом композиторе, преподающем в парижской консерватории курс гармонии: also, also..., mein liebes Mädchen... и т.д. (с нем.) «...итак, итак..., моя дорогая девочка, не будем напрасно растягивать это сомнительное удовольствие. Сними свою грязную блузку и такую же юбку и сядь поудобнее в это гинекологическое кресло. Пожалуй, начнём сеанс одновременной игры...» — Пожалуй, я позволю себе оставить этот неясный пассаж без комментария.
  2. ...и правда, не имела ли место, в данном случае, тонко спланированная диверсия, устроенная гуманитарной службой разведки Вермахта?.. — Отношения Франции и Германии после кошмарной войны 1871 года, ужасного разгрома и позорного версальско-франкфуртского мира были, мягко скажем, натянутыми. Нельзя исключать, что со стороны Хуго Римана имела место, как минимум, жестокая ирония, а как максимум — намерение дискредитировать актуальную французскую музыкальную школу перед лицом мирового сообщества.
  3. По идее, следовало бы в этом патетическом месте оставить сразу три комментария. Первый — после слов «в 1866 получил Римскую премию» (причём, Большую, добавлю в скобках). Второй — после получения Пессаром должности «инспектора преподавания пения в парижских городских школах». И, наконец, третий — после всего остального (включая особливую даровитость и духовитость). — Однако, по здравом размышлении (которого не было) и по результатам совещания генеральной редколлегии ханóграфа, было решено разнести (очень удачное слово) три означенных комментария по ходу статьи, — исключительно ради их разноса, поскольку в неразнесённом состоянии они производили бы слишком неразнесённое впечатление. Таким образом, я предлагаю искать разнесённый пессаровский сервиз ниже, чем это можно было бы ожидать. И затем, сызнова собирать его воедино, в целостную картину мира.
  4. Большая Римская премия (тем более, по композиции) в те времена служила несомненным маркером официального признания кланового положения будущего музыканта (а также художника, скульптора, архитектора и так далее). Учреждённая во второй половине XVII века (впрочем, музыкальная премия была добавлена в список позже, уже при Наполеоне I), она постепенно засыхала, известковалась и вырождалась вместе с породившими её соответствующими кланами (Академиями). К концу XIX века этот процесс, можно сказать, завершился наилучшим образом, — превратив Римскую премию почти в карикатурное произведение имени самой себя. С одной стороны, она означала только высший (для бывшего студента) знак признания традиционалистского «качества» и лояльности со стороны начальников клана (профессоров, академиков и прочей номенклатуры), получаемый при окончании консерватории. А с другой стороны, идеально отвечало духу легального соревнования, которое старшие коллеги, снисходительно подглядывая сверху, поддерживали у творческой молодёжи (в целях демонстрации и укрепления своей власти, разумеется). Уже одно тó было достойно показного осмеяния, что вплоть до конца XIX века официальным обязательным жанром соискателя оставалась кантата, — жанр хотя и светский, но в высшей степени застылый и анахронический, отсылавший к образцам сáмой рафинированной академической тухлятины (не говоря уже о церковном происхождении). — Об анекдотичности казуса Римской премии ещё с молодых лет с особой определённостью говорил Эрик Сати (не без брезгливости), время от времени возвращаясь к этой теме.
      Быть отмеченным Римской Премией — это значит уже очень многое. Как показатель — она содержит в себе исчерпывающую информацию. Перед ней вы предупреждены обо всём, и вы знаете, к чему себя готовить и чего ожидать; потому что Римская Премия — прежде всего «монета», то есть, её реальная цена всегда ниже номинала. Так что если вас одурачат..., вам будет даже нечего возразить.
    Эрик Сати, «Происхождение Просвещения» (1922)

    Этот знак поощрения имел очень мало отношения к творчеству, но «зато» ставил гербовую печать (знак качества и лояльности) на том месте, которое соискатель смог (и желал) занять в профессиональной среде, — и прежде всего, по отношению к поколению учителей и мэтров. Чистейшим ляпсусом (причём, двойным) стало награждение Римской Премией Клода Дебюсси (хотя в те поры он ещё не был ни импрессионистом, ни скандалистом, ни новатором) за кантату с символическим названием «Блудный сын». Выставив своё посредственное произведение на конкурс из праздного духа соревновательности, очень скоро победитель не смог соответствовать даже номинальному статусу Римского Призёра, — элементарно не выдержав скуки и дезертировав с виллы Медичи, где ему положено было сидеть два-три года, сочиняя очередной шедевр для своих дряблых профессоров.

      Когда мы <с Дебюсси> впервые встретились, в самом начале нашего общения он был как промокашка, насквозь пропитан Мусоргским и кропотливо искал свой путь, который ему никак не удавалось нащупать и отыскать. Как раз в этом вопросе я его далеко переплюнул: ни Римская премия..., ни «премии» каких-либо других городов этого мира не отягощали мою походку, и мне не приходилось тащить их ни на себе, ни на своей спине… Ибо я человек в роде Адама (из Рая), который никогда не получал премий, но только крупные шишки...
    Эрик Сати, «Клод Дебюсси» (1922)

    Не представляет ни малейшего вопроса: в каком именно качестве Эмиль Пессар получил Большую Римскую Премию и образцом чегó была его кантата (исполненная в театре Вентадор 21 февраля 1867 года), которая «долила» ещё один небольшой стакан римской блевоты в порцию отборной академической преснятины. Со стороны соискателя и лауреата это была несомненная заявка, — со временем, получившая махровое подтверждение. Хотя и не без казуса, — в данном случае, особенно пикантного.

  5. В те годы опера (тем более, комическая) занимала совсем не то место, что теперь (или даже сто лет на зад). Прежде всего, это была текучка, штамповка, публичный конвейер. Зрелище и развлечение (близкое, например, к цирку или футболу). Panem et circenses. Минимум искусства. Как можно проще и легче. Смешнее и зубоскальнее. И никаких сложностей! Но затем начался переходный период, всего какой-то десяток лет назад запущенный господином Верди. Прошло всего сорок лет — и оперы (а также водевили и прочие пьески) были понемногу вытеснены на обочину, превратившись в «рафинированное» времяпрепровождение для «особо-культурной» публики. Место развлекательных спектаклей окончательно заняли эрзацы искусств третьей ректификации: кино, спорт, а затем ещё много чего.
  6. Должность инспектора школ Парижа (по урокам пения) Эмиль Пессар занимал чуть более двух лет (1878-1880), — однако и того было более чем достаточно. Раз и навсегда он объявил себя как чиновник, pion, классный надзиратель, продолжив затем своё занятие — под другим названием, уже в профессорском звании, одно слово — «пион», ментор, педагог в худшем смысле слова. В своё время, именно такое частное определение получил от меня небезызвестный Д.Быков (в лицо, разумеется). Для русского читателя в этом слове содержится не слишком-то много смысла. Возможно, из памяти всплывает нечто бюрократическое, вроде «проверяющего инспектора городского отдела образования». Между тем, у французов pion вызывает куда более богатые ассоциации. Надзиратель за школами (когда-то церковный), охранитель традиций, проверяющий чистоту и соответствие содержания уроков инструкциям и правилам. Для Эрика Сати в течение всей жизни pion оставался ругательной кличкой, обозначавшей, с одной стороны, крайнюю степень академической засушенности (следование в русле клана), а с другой — дурную склонность воображать себя очередной шишкой, сколачивать вокруг себя «школы» и надзирать за своими «школьниками». Вся музыка, всё искусство, да и люди вообще в своих занятиях были растянуты и делились между двумя крайними полюсами. С одной стороны находился официоз, профессионалы и менторы, во главе которых обязательно находился тот или иной pion, а с другой — аматёры (любовники и любители), делавшие не «под себя» и не по должности, а создававшие живую ткань, (в идеале) всякий раз новую и неожиданную. — Ну..., или не всякий раз.
      — В искусстве не должно быть никакого поклонения и рабства. В каждом своём новом произведении я намеренно сбиваю с толку своих последователей: и по форме, и по сути. Это, пожалуй, единственное средство для артиста, если он желает избежать превращения в главу школы, так сказать, классного надзирателя.
    Эрик Сати, «Нет казарме!» (1920)

    Большая Римская Премия..., для начала, заявка более чем определённая, затем — ещё и должность школьного надзирателя. Вне всяких сомнений, Эмиль Пессар органически представлял собой человека профессии, верную часть клана до мозга костей, — чугунный антипод Эрика Сати, который всё делал поперёк системы. Карьера, успех, уважение коллег, — все ценности, цели и мечтания Пессара были насквозь пропитаны клановыми ароматами. Консерватория. Академия. Дожность. Звание. Оклад. — Одним словом, «Бюрократическая сонатина», предел ординарного счастья.

      Равель — не композитор. На самом деле он — прирождённый шеф классных дам, надзиратель по призванию. Сегодня Равель стал признанным руководителем всех дебюссишек, столоначальником дебюссяток и вождём дебюлов.
    Эрик Сати, Записные книжки (1920)

    И эти слова, между прочим, были сказаны — о Равеле. Не о Пессаре... О том сáмом Равеле, который никогда не был ординарным профессором консерватории. И лауреатом Большой Римской премии тоже — не был (хотя и пытался... несколько раз). И даже, прости господи, наоборот: считал себя почти учеником Сати (не Пессара, нет). Хотя о последнем обстоятельстве..., прошу прощения, — немного ниже. А затем — и ещё ниже... (несмотря на то, что очень скоро ниже, кажется, будет уже нéкуда).

  7. «...Каюсь, ведь и мне порой случается заходить в кафе-шантан; но, во всяком случае, я прячусь... — и вовсе не из-за лицемерия (которое также достойно порицания), но только по велению благоразумной осторожности — и, главным образом, чтобы меня просто не было видно. Мне было бы очень стыдно, если бы меня увидели, здесь, потому что, как меня часто предупреждал дядюшка Альфонс: „это может вызвать осечку при женитьбе“. Что такое может из себя представлять эта „осечка“, он не пояснял. Но я всё равно до сих пор ему верю. Как самому себе»... — Так, или почти так прекрасный дядюшка Эрик Сати описывал этот случай в своей статье с соответствующим названием «Нехороший пример». И хотя его текст видимым образом не имеет прямого отношения к покойному Эмилю Пессуару, — всё же не будем слишком торопиться с выводами. А если и будем, то хотя бы постараемся избежать осечки...
  8. Ну да, это совсем не оговорочка, «пока ещё только кавалер» (понечётного легиона), — однако, ещё не кончится XIX век, как мсье Пессуар станет — уже офицером того же ордена. Это прекрасное событие случится в 1894 году. Но и только. Звание командора ему уже не светило. Увы, время идёт, люди стареют и уходят. Одни в отставку, другие — и того подальше. Так потихоньку, шаг за шагом, былые связи мсье Пессуара в правительственных кругах — закончились. И остался он, сиротинушка, до самой смерти всего лишь — «офицером» какого-то легиона. Вот только не припомню — какого именно.
  9. И вообще, я очень редко чтó говорю случайно. Попросту, это не в канонической традиции: болтать как у них принято (приятно) по инерции, что на памяти всплывёт. Даже и не пойму сразу, откуда такое предположение, почти оско(р)бительное. Кажется, не давал повода.
  10. Пожалуй, я не стану здесь повторять, по какой причине и с какой целью Эрик Сати подавал три свои кандидатуры на кресло академика изящных искусств, — поскольку этот вопрос уже единожды был освящён & освящён (хотя и не исчерпывающим образом, но зато сразу двумя авторами) в статье «Три кандидатуры одного меня»: от Сати и от меня одновременно. А потому всех интере...сующихся & любопытствующих я отсылаю — за угол. В соответствующую статью..., на соответствующей странице.
  11. Возвращаясь к этим событиям спустя почти двадцать лет (в 1913 году), приятель Сати (и одновременно, копоситор) Флоран Шмит в своей юмористической статье для газеты «Монжуа» (Montjoie!), примерно так описал первый отказ Эрику Сати на вступление в члены Академии: «...ужасная травма, которая, несомненно, годом позднее свела в могилу Шарля Гуно». Но зато уж после его смерти освободившееся кресло корифея национальной оперы стало приманкой не только для второго кандидатства Сати. В 1894 году заявления написали целых восемь композиторов-претендентов на освободившееся кресло Гуно: Форе (Fauré), Гастинель (Gastinel), Годар (Godar), Жонсьер (Joncières), Савейр (Saveyre), неизменный Эмиль Пессуар (Pessard), Сати (Satie) и Теодор Дюбуа (Théodore Dubois). Именно этот последний (насквозь деревянный «du Bois»), будущий и прошлый директор Консерватории, одержал верх в борьбе за широкое освободившееся стуло Шарля Гуно. В очередной раз выборы стали торжеством клановой номенклатуры. Разумеется, Пессар не мог всерьёз тягаться с Дюбуа.
  12. Пожалуй, другой на моём месте сформулировал бы иначе, более чётко, удачно, что ли... Наверняка, он сказал бы не «выступления Сати», а его, к примеру — публичной акции, перформанса..., или даже хеппенинга (на худой кончик). И совершенно правильно бы поступил. А потому на этот раз я предоставляю полную свободу другому — говорить... вместо меня. Пускай его...
  13. Энциклопедии в таких случаях обычно перечисляют длинный список якобы учеников якобы профессора якобы Писсуара, который торжественно открывают два бубновых туза: Морис Равель, Гюстав Шарпантье, в качестве розовой розочки на торте прибавляется — Федерико Момпу, изредка ещё Жак Ибер (посещавший класс Писсуара после 1910 года, перед войной), а затем следует длинный список ничего не говорящих фамилий, вроде: Жорж Карьер, Жюстин Эли, Поль Бастид, Морис Ошар, Роше Буше, Леон Маньер, Жорж Спорк, Омер Леторель, Вильям Молар и так далее. Само собой, я не стану повторять подобных глупостей, поскольку (как я уже сказал), эти ничего не говорящие фамилии принадлежали не просто «якобы ученикам якобы Писсуара», но даже более того, все они не были ни учениками, ни Писсуара, потому что имя всему этому перечислению — клан, а цена — два сантима. И ни копейкой дороже.
  14. Для тех, кто не знаком с именем Федерико Момпу, могу только дать ссылку на википедию. Этот странный, закрытый человек (второй руки, несомненно) мог бы ничего не говорить о степени влияния Сати на его стиль, поскольку любая (фортепианная или вокальная) пьеса его сочинения скажет об этом куда яснее любых слов.
  15. Пессарий, пессар — кольцо из твёрдой резины, каучука или металла, употребляется в гинекологии (при опущении, выпадении матки, изменениях её положения). В современной медицине — силиконовое или пластиковое устройство, которое вводится во влагалище для поддержания внутренних органов малого таза (матка, мочевой пузырь, прямая кишка). Относится к классу средств медицинского назначения, применяемых в акушерстве и гинекологии в качестве профилактики и лечения недержания мочи, пролапса органов малого таза, дисфункции мышц тазового дна и других аналогичных анамнезах.



Ис’ сточников

Ханóграф : Портал
MuPo.png

  1. Михаил Савояров. «Слова», стихи из сборника «Наброски и Отброски»: «Ямская-тверская-покойницкая» (1921).
  2. ИллюстрацияVícia crácca L. или горошек мышиный (семейство небобовых). Раритетный артефакт близких спутников человеческой цивилизации.
  3. Гуго Риман, пер. Ю.Д.Энгеля (с 5-го изд. 1900 года). Музыкальный словарь Римана (Riemann Musiklexikon). — Москва, Лейпциг, 1904 г. стр.1014-1015.
  4. 4,0 4,1 4,2 4,3 4,4 4,5 Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & изд.Лики России, 2010 г. — 682 стр.
  5. Иллюстрация — Эмиль Пессар (Émile Louis Fortuné Pessard), хронический преподаватель парижской консерватории, хронический инспектор музыкальных школ и «такой же» соискатель академического стула. — Photographié par Charles Reutlinger vers 1880.
  6. Marc Honegger, Dictionnaire de la musique: Tome 2, Les Hommes et leurs œuvres, L-Z. — Paris, Bordas, 1979. — pag.847
  7. Иллюстрация — Gemalde von Carl Rochling. Kompagnie des Kaiser-Alexander-Garde-Grenadier-Regiments Nr.1 am 30. Oktober 1870 bei Le Bourget, — пастель 1908 года (почти сорок лет прошло, а фанфаронские пастели рождались сотнями).
  8. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус. «Два Процесса» или книга без-права-переписки. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г. — изд.первое, 568 стр.
  9. Иллюстрация — Эмиль Пессар (Émile Louis Fortuné Pessard), ординарный профессор парижской консерватории. — Photographié par atelier Nadar, 1880-s.
  10. Юрий Ханон. «Альфонс, которого не было». — Сана-Петербур: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 2013 г. — 544 стр.
  11. 11,0 11,1 11,2 Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г.
  12. ИллюстрацияЭрнест Гиро́ (Ernest Guiraud), академик и профессор консерватории, успевший пять раз проголосовать против кандидатуры Пессуара, а в 1892 — освободивший стул академика, опять доставшийся другому. Фото 1890-91 года (незадолго до смерти).
  13. А.К.Толстой: Юнкер Шмидт. — Сочинения Козьмы Пруткова. Мосва: Детская литература, 1983 г.
  14. Иллюстрация — «Эрик Сати, Парсье Бога» (название условное). — Anonyme. Portrait d'Erik Satie sous une Ogive, s.d. coupure de presse. Archives Jean Wiéner, Paris.
  15. 15,0 15,1 Erik Satie. «Correspondance presque complete». — Рaris: Fayard; Imec, 2000/
  16. Лидия Чуковская. «Прочерк». — Мосва: «Время», 2009 г.
  17. 17,0 17,1 Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2009 г.
  18. Иллюстрация — Типовая консерваторская фотография: курс гармонии Эмиля Пессуара, профессор и студенты, сезон 1894-1895 годов. Фрагмент фотографии, сидят Пессуар и Равель.
  19. Magni Hippocratis Opera Omnia Quae Extant. Franconofurti. MDXCV.
  20. Юрий Ханон. «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis.
  21. ИллюстрацияЮрий Ханон, каноник и композитор, автор первой книги Сати и о Сати. — Сана-Перебур, Петровская набережная, Не’ва, май 2008 г., закат напротив крестов.



Лит’ тературы  (ничтожный с’писок)

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png

Ханóграф: Портал
EE.png



См. тако’ же

Ханóграф : Портал
ESss.png

Ханóграф : Портал
ES.png




см. д’альше



Red copyright.png  Автор & податель сего : Юр.Ханон.  А значит, все права сохранены.  Red copyright.png
Auteur : Yuri Khanon.  Red copyright.png  All rights reserved.


* * * эту статью мог бы редактировать или поправлять
только один автор.
— А если кто-нибудь пожелает сделать замечание или заметку,
то милости просим в пись’менной форме сюда...


«s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n»