Эксцентрика (Натур-философия натур)
В 1923 году Даниэль Лазарюс написал три романса на стихи Ариадны Скрябиной, и вскоре сделал ей предложение. Не трудно догадаться, до какой степени этот эксцентричный мезальянс не понравился добропорядочным родственникам музыканта. Чопорная мать Лазарюса возненавидела Ариадну на первом же семейном обеде, дав ей презрительное прозвище «цыганка». Тем не менее, свадьба всё-таки состоялась, с «благословения» дяди Бори <Шлёцера> (брата матери Ариадны). В 1925 (3 февраля) и 1926 годах от этого брака появились две дочери: Татьяна-Мириам («Танья», в честь рано умершей матери Ариадны) и Жильбер-Элизабет (Бетти). Вскоре после рождения Бетти, Ариадна ушла от Лазарюса, забрав детей и навсегда вычеркнув его из своей жизни... н Нежданное счастье! Вчера все центральные газеты сообщили, что будто бы Всё Кончилось! Первых часа полтора казалось, что «Ура!», наконец-то..., – однако, очень скоро пришлось признать, что сенсация оказалась очередным мыльным пузырём. наконец, немного приоткрыв рот, скажем прямо и без дураков: при иных условиях эта статья вполне могла бы не только иметь вид и содержание, но и на деле оказаться весьма крупной, прорывной, странной & про...странной по своей идео..логической проработке (как изнутри, так и снаружи), короче говоря, — такой, каких более не найти во всей мировой сетке & сети (в том числе, и с собаками), а также и на расстоянии до пяти или семи световых лет за её пре’делами. И прежде всего, эту страницу (...страницу, которой нет, с позволения сказать) можно было бы назвать эксцентрически уникальной по качеству анализа и такому же наклонению системного (от маковки до макушки) хомологического подхода. Самые первые такты вступления не оставляли ни малейших сомнений относительно истинных намерений автора. Словно порывом ветра со сцены «сносило» любую возвышенную чопорность или прекрасно-душные настроения. И первое слово, которое приходит на ум при звуке «Прекрасной истерички», конечно — эпатаж. Шикарный. Жестокий. Стильный... — Удар в лицо. Или по лицу. Едва удерживаясь сказать: «что в лоб, что пo лбу». — После трёх лет аккуратного «воздержания», после мертвенно-строгого «Сократа» и шести странных по своей отстранённости «Ноктюрнов», Сати словно бы заново прорвало. От музыки «Прекрасной истерички» и, в особенности, от повторяющегося трижды «Большого ритурнеля» — веет самым скандальным (почти скотским!) духом вызывающе наглой эксцентрики и шутовства. — Ни малейшего желания развеселить. — Ни малейшей угодливости артиста, желающего успеха или денег. Только пощёчины и хамская фронда: вóт чтó создаёт ни с чем не сравнимое обаяние эксцентрической красавицы и «Прекрасной истерички» (обеих сразу и вместе). трудно счесть и подсчитать: сколько уже времени мне пришлось высидеть в позе «известного мыслителя» (поверх всех унитазов на свете) время от времени бросая взгляд на это пу’стое место (которое, как известно, никогда не бывает святым), — а экс-центрики всё нет и, по всей видимости, уже не будет. А как хотелось бы, чтобы она — Сама, наконец, — пришла и сделала всё что полагается в таких случаях (включая даже такое, о чём сказать нельзя). Между тем, в режиме ожидания пресловутая «экс’центрика» вместе со всеми своими кон’центрическими экс’центричностями провела никак не менее двух десятков лет (или почти сóрок, — в зависимости от центрального центра или точки от...счёта). А потому я (пред)полагаю возможным слегка ткнуть пальцем в глаз, а затем — в нёбо и напомнить, что ханоническая трактовка основного предмета этой страницы находится очень далеко от его обычной трактовки классической психологией или психиатрией. Основное событие, к которому следует готовиться первую половину жизни, главный момент, который не должен настать внезапно, важнейшее дело, в котором ничто не может происходить случайно и центральная точка всей судьбы, в которой необходимо продумать каждую деталь — это исчезновение, конечно. Ничего важнее не может быть. как следствие, последствие и под’следствие, эксцентрика и эксцентричность (как вариант инвалидного конструктивного поведения, отличного от конвенциональной нормы) была положен в основание подстройки человеческой натуры как один из важнейших прикладных механизмов искажающей хомистики... — Впрочем, нет. Всё не так... Далее следует пауза (в духе немой сцены). Генерала хватил удар, его жену тут же вырвало, а дочка случайно лишилась девственности. На пороге появляется толстый козёл с лицом Достоевского. А следом за ним в историю вплетается какая-то дрянь в форме слишком жирной и дряблой точки, да ещё и выставленной поперёк строки● А следом за неё ещё два каких-то странных знака▪▬꜠ После чего мне только и остаётся, что привести (немного выше ♂ ватерлинии) мягкое, отчасти, вялое или даже дряблое перенаправление на другие статьи, имеющие кое-какое (чаще всего косвенное, по’следственное или опосредованное) отношение к автоматическим и полуавтоматическим мотивациям инвалидного человеческого поведения, находящегося далеко от центра (или средней линии), а также их последствиям (равно близким или отдалённым, внутренним или внешним)...
Практически все гормональные, физиологические и психические механизмы, которые для красоты были перечислены как варианты нормы, в случае шарма обладают — несомненным признаком перекоса, дисфункции или даже патологии. Изящная изломанная девушка с фигурой мальчика, слишком большие выразительные глаза на худом лице, нервное эксцентричное поведение, с трудом скрывающее под собой личные комплексы (сильные и болезненные), излишняя манерность в мимике и одежде, чрезмерная скрытность или преувеличенная общительность... — Да, список можно не продолжать. Всё это — типичные узнаваемые черты шарма и такие же типичные признаки несбалансированного психо’гормонального фона.
на всякий случай испуганно оглянусь, забегу за соседний угол и оттуда ещё раз напомню, что в истерической ретро’спективе (в том числе, обзирая отдалённое п(р)ошлое) тема органического или намеренного эксцентричного поведения, а также его многочисленных подвязок и подмазок (не исключая последствий), возможных по воле и поневоле, была разработана (в общей или, напротив, частной форме) основным автором ханóграфа в таких основополагающих работах как: «Скрябин как лицо» (часть вторая), «Ницше contra Ханон», «Два Процесса», «Чёрные Аллеи», «Три Инвалида», «Книга без листьев», но прежде всего, в трёхтомнике «Животное. Человек. Инвалид», а также затронута во многих других книгах (включая «Воспоминания задним числом» и «временно отсутствующего Альфонса»). Впрочем, навряд ли имеет смысл говорить об этом подробно, поскольку «книга не воробей» и даже не собака. Она, у которой нет ничего своего, кроме нескольких листьев из бумаги и полстакана мутной сыворотки, — в итоге, маленькая и беспомощная вещь. Не более того. Особенно, в контексте & окружении этого ханóграфа, в котором экс’центрика и экс’центричность (наряду с таким же экстремальным соде’ржанием) введена в высший принцип и царит поперёк подавляющего большинства страниц, оставляя их до седин вдали от любых центров и середин. Или высоко над ними, по крайней мере. Как (не) хотелось бы думать. Включая, всё остальное, разумеется (в качестве запасного варианта, как у них глубоко... принято). А иногда и ещё глубже. Почти всю свою жизнь... (не исключая, впрочем и бóльшей части своей смерти) — Альфонс Алле был экстремально экс’центричен. Да-да, я ничуть не оговорился. Всё так. — Он был экс’центричным писателем, экс’центричным художником и экс’центричным человеком, а кроме того, он был природным экс’центрическим философом в полном смысле этого слова. Его творчество и способ вести себя обладали признаками тотальной тотальности. Он был эксцентричен везде. И не только в своих рассказах, афоризмах, притчах, не только в музыке, стихах или «картинах», но и в са́мой привычной бытовой жизни. Он был эксцентричен каждый день, каждый час, а иногда — даже каждую минуту. Он был экс-центричен, потому что ни в чём для него не было — центра... Или..., по крайней мере, мало в чём. Было... Как ни крути, но он был таков. А не таков он — не был. И это лишний раз подчёркивает безрадостное положение вещей. наконец, два раза выдохнем (алкогольным перегаром), отойдём на максимальное расстояние от центра (этой) карусели и — оставим в покое всё сказанное ранее, постаравшись впредь не махать руками и не колыхать воздух вокруг себя сотнями & тысячами бес’полезных слов (они все бес’полезные). В любом случае. Не думаю, что после всего останется хотя бы один шанс уцелеть. Даже находясь в том месте, куда ещё никого не заносило. И в той позиции, в которой ещё никто не засветился. Например, стóя на одной ноге со ртом, заклеенным прозрачным кленовым листом. В таким случае, прощайте (говорю на всякий случай)... ...сейчас я не стану напрасно вдаваться во все внутренние (сокрытые до поры) механизмы и (как следствие) положения хомистики, этой глубоко эксцентричной науки на стыке микро’биологии и макро’психологии, из которой напрямую следует в точности такой порядок вещей в человеческом мире. Среди нас, чортовых братов-приматов... Ограничившись простой констатацией факта, едва ли не статистического, паче чаяния: как правило именно те, кого люди до поры называют «эксцентриками» или «маргиналами» находятся ближе всего к той линии, которая ведёт к центру... Своего Места. Или Времени. пожалуй, добавим ещё несколько монет в свинью-копилку нашего времени. Предлагаю ещё раз открыть рот... Если попутно попытаться принять во внимание ретро’грессивную специфику предмета, обращённого почти в глухую темноту бессознательных состояний, а также полную бесперспективность диалога с безголовой популяцией Homos Apiens, этот автор, будучи в полной мере вне...конвенциональным типом, с полным правом может отнести себя к числу «непримиримых» и, как следствие, более не вступать в коллаборацию с оккупантами & прочим человеческим экссудатом. В 1878 году при весьма странных (чтобы не сказать: эксцентричных) обстоятельствах отправилась на тот свет эльзасская бабушка Эрика-Ольги-Конрада. Хотя на первый взгляд всё было вполне традиционно для Онфлёра, всё же — приморский город, и даже порт (хотя к тому времени — всерьёз угасающий). Вот так и <чёртова> бабушка: она утонула, купаясь неподалёку от берега, причём, на таком приметном месте, где вода едва доходила до колена. Приняв во внимание последний факт (несомненно, носивший все черты божественного промысла), внезапно овдовевший орденоносный дед (Жюль Сати) срочно обратился к вере и стал ревностным прихожанином, — впрочем, и здесь не обошлось без странностей. На всякий пожарный случай, он посещал церковные службы с каким-то особенным молитвенником в руках, не имевшим ни малейшего отношения к религии (что-то из области натур-философии и красоты форм в природе).. вот потому-то (составив ин’валидное суждение вне границ эксцентрики, эксцентричности и любого другого демонстративного поведения), нет резона как-то отдельно трудиться, оформляя и выкладывая большую главу об эксцентрике как принципиальном способе иной жизни — в публичный доступ, чтобы сообщить очередное нетривиальное «нечто» некоему условному числу типов, и без того пожизненно пребывающих в автоматическом режиме. Как сказал бы преподобный Альфонс, — подобная настойчивость отдалённо напоминает «лекцию о вреде курения» перед группой мертвецки пьяных клошаров... Очень странное человеческое изобретение — власть. в любом случае, никакие хомистические теории или методики, какими бы они ни были на самом деле (верными или всесильными, пустыми или завиральными) не оставят ни малейшего следа на песке, воде или пустом месте, не говоря уже о (тех самых) «продуктивных последствиях», ради которых они были открыты и созданы. Пожалуй, только настоящий эксцентрик, находясь в таком дурном положении, способен сделать возвышение или выбоину на ровном месте. А затем сровнять её снова, чтобы никто ничего не успел заметить. Чем дальше в лес, тем больше слов. — Пошла вон, подлая скотина. В итоге, как справедливо сетовал Эрик, время решает всё. «Родившись слишком молодым во времена слишком старые», трудно рассчитывать на что-то путное, кроме «ужасной мерзости» бульварных листков и золотой пыли развлекательных песенок кафе-концерта. Уж кто-то, а Сати сполна испил эту чашу, на (не)добрый десяток лет (и каких лет!..., лучших и важнейших для жизни и творчества) погрузился в беспросветную яму кафе-концерта, с лёгкостью превращающую любое золото — в дерьмо, а любую карету — в тыкву. И только «несчастный» случай (пополам с Равелем) сделал ему шанс вырваться из страшного места. — Тем нагляднее пример Михаила Савоярова, всю жизнь остававшегося там, внутри золотой пыли «ресторанного творчества», даже не совершая попыток оттуда вырваться и всё-таки стоически пытавшегося превратить свою нескромную «кисаньку» — в абсурдное и вызывающее эксцентрическое искусство. Вопреки всему «здравомыслию» и всем обывателям, из века в век диктующим трафаретные «законы жанра» и такие же стандарты существования... и тем не менее, не будем останавливаться на одной теории. Прежде всего, потому, что сама по себе эксцентрика являет собой непосредственную практику (ткань жизни), в своём чистом (бумажном) виде доступную лишь уродливым единицам. И в этом содержится ещё один малый секрет экс’центричного или экс’центрического поведения, основанный на сильнейшем напряжении громадного внутреннего неравновесия (дисбаланса), чаще всего проявляющегося через душевную боль (энтропия). — Только такие «акционерные» поступки, достигая своей цели, оставляют след. В искусстве. Или в науке. Или на поверхности жизни, без разницы. Как это можно видеть в идеальном случае эксцентрического соотношения «трёх инвалидов», называя, прежде всего, Скрябина и Сати, — во вторую половину жизни виртуозно овладевших (собой) как техникой подлинной, высочайшей экс..центрики. Да, так было. Глупо отрицать. Ещё глупее забывать. — Они оба сполна узнали — через внутренний дисбаланс и боль, — цену и себе, и людям, и вещам, и своему присутствию среди них (вне контекста, что и есть высший пилотаж)... — Ведь мне вас совершенно нечему учить, — продолжал Лядов с видимым удовольствием, — Всё, что вам нужно, вы и так сами знаете... И оркестр вы слышите прекрасно. Вот только отчего это у вас такая вечная тяга к резкости, к заострению углов? Ведь вы сами наверное представляете себе, как это будет звучать, — и он удивлённо тыкал пальцем в третью страницу “Сущего концерта”. пожалуй, хватит (растекаться по древку). Достаточно. Сократим ради краткости: и без того сказано больше, чем следовало. Обычно в таких случаях бравые профессионалы ставят поверх слов клеймо, печать и свою красивую фамилию, даже не стараясь проникнуть в механизмы или явления (формальный способ проверки на подлинность, ничем не сложнее денег). — Оставим..., и отсечём от статуи Микеланджело всё лишнее..., в том числе, и её, эксцентрику. Чтобы затем наклеить её красным значком на одно место, ничем не хуже фигового листка. — Если не можем, то хотя бы не будем забывать, в конце концов... Представленный <теле>каналом как шутка или эксцентричная выходка молодого артиста, поначалу сюжет «Музей Вождей» прошёл как будто бы почти незамеченным и, как казалось, без особых последствий. Тем не менее, спустя год-другой стало прозрачно понятно (и известно), что это не совсем так. — Многие, кому это было нужно, заметили и отметили интервью в «Мониторе». Во-первых, с этого момента началась медийная «трёхлетка», когда Юрий Ханон весьма часто появлялся на ленинградском телевидении со своими странными выходками (как правило, не до такой степени политическими). А во-вторых, его примером и очередной пробитой брешью в кирпичной стене «гласности» воспользовались также и другие персоны ленинградского андеграунда. По впервые проложенной тропке политического (или исторического) абсурда, спустя полгода, год, два, пять — двинулись (по одному или гурьбою) многие пешеходы..., не говоря уже — о гужевом транспорте и ослиных повозках... по правде говоря, я ещё не до такой степени готов наигрывать из себя дурня..., — пардон, — одного из вас. Этот бедный мир, кое-как сотворённый на коленке Пьяным Хирургом, хроническим образом не соответствует той внутренней картине, которую способен создать Высокий Инвалид. Как суковатое чугунное бревно, человеческая материя вечно лежит поперёк дороги. И возможностей сдвинуть её с места — до обидного мало. Даже притворившись нездешним. Или вышедшим из какой-то очень глубокой задницы. Как все. Но в любом случае, ex centre... И чем дальше, тем лучше... — Да, совсем запамятовал..., и последнее, — собственно, ради чего я и затеял весь этот разговор... Если же у кого-то из ренегатов или апологетов всемирно-исторической связи эксцентрики с качеством и уровнем экс’потенциальной внутренней жизни появится желание как-то инициировать, ускорить или даже спровоцировать выкладку этого, безусловно, экс’тремального исследования (научного & наученного), отчасти выдержанного в эксцентрическом духе, никто не запрещает им обратиться с соответствующим запросом по → единожды известному адресу не...посредственно к одному из авторов (мира & здания), пока он (оно, они, их) ещё остаются здесь, на расстоянии вытянутой руки. Поскольку послѣднее время, без малейших сомнений, подходит к своему концу и в ближайшей перспективе любые заказы имеют все шансы пролететь на большой скорости как фанера (мимо не только Парижа, но даже — Под’порожья)... В том числе, даже и такие, которые (в принципе) можно было бы — всё-таки — принять к исполненiю. Но при любом случае..., советую поторопиться (если хотите результата, конечно). Лавочка скоро прикроется (как уже не раз бывало)..., причём, «бес’ права переписки». Не говоря уже обо всём остальном..., равно без эксцентрики или при ней. — Говорят, это <была> прививка? — да, не смею возражать. Это она, прививка. Если не более того.
| ||||||||||||
