Лобзанья пантер и гиен (Юр.Ханон)

« Лобзанья пантер и гиен »     как было уже сказано выше  (и ниже) автор :  Yuri Khanon ← Кое-что о божественном... Беседа с психиатром... → Ханóграф : Портал ... о лобзаньях пантер — и гиен ... Юр.Ханон  (но.1991)   В’место в’ведения Мадам..., мсье..., мадмуазель... без лишних слов...,         буквально два слова ради начала (или для окончания)...   Ниже... (это я сказал: ниже) — публикуется гисторический текст статьи «Лобзанья пантер и гиен», увидевшей этот свет (слегка темноватый, к слову сказать) в декабре 1991 года в известном мосовском журнале «Огонёк». — Хотя нет, не совсем так (прошу прощения). Начнём ещё раз... Пускай даже здесь была сказана чистая правда. Значит, так... Не имея намерения зря трудиться, чтобы попросту повторить историческую публикацию декабря 1991 года, которую (и без меня) можно найти в интернете, — я решил выложить сюда некий гибридный вариант, основанный, прежде всего, на исходном тексте этой статьи (имея в виду начальную рукопись) от 5-6 сентября 1991 года. К сожалению, никогда не обладая трафаретным опытом работы с «редакциями» журналов, в следующие три дни я проявил некоторую излишнюю лояльность (практически, в рамках стандартного коллаборационизма), в результате чего статья претерпела некие изменения (причём, весьма ощутимые) — хотя и вполне общительного, но всё же не лучшего свойства. Таково было необязательное зло — ради очередного «выхода в мир»... Сверх того, разделённое на две части (неравные & неровные). — Во-первых, текст пришлось сократить (согласно требованию редакции). — Во-вторых, придать ему слегка более партикулярный характер (чисто внешнего свойства). Впрочем, всё это (весьма жалкое по содержанию) — ничуть нельзя было бы назвать причинами достаточными для настоящей публикации, если бы не две причины (сугубо дополнительного характера). Сейчас, подождите минутку — и я о них намекну...:12 Буквально в двух словах... Или может быть — в одном. — И прежде всего, статья «Лобзанья пантер и гиен» стала для меня второй публичной пробой, так сказать, одной из репетиций на пути к работе над книгой «Скрябин как лицо», первый том которой был закончен спустя два с половиной года после публикации в «Огоньке». Несмотря даже на то, что в принципе никакие «опыты» или «пробы» на грызунах в этом вопросе, вроде бы, и не требовались. И всё-таки, отчего пренебречь лишним вариантом, тем более, если он сам (практически, пешком) пришёл ко мне с просьбой. второй поводок пантеры — И здесь (плавно и незаметно) дело переходит ко второму поводу, маленькому поводу (почти поводку), составлявшему (как правило) главную мотивацию этого поступка. Поскольку (прошу прощения) ни Эрик Сати, ни Саша Скрябин, ни некто-Ханон даже в малейшей степени не были при жизни своей (а после неё — тем паче) «просто композиторами», будь то профессионалами или любителями, — так или иначе — людьми своего клана или дела. Как бы не называть этот странный предмет (доктриной, идеологией или системой), основное содержание деятельности этой пре’святой троицы — находилось вовсе не в музыке, а за ней, над ней, под ней или даже — помимо неё. Именно потому (кроме собственно мусикийского искусства) всё это «трио-вдвоём» немало практиковало и иные (более или менее прямые) способы выражения идеи, начиная (между прочим) от материала собственной жизни. Затем следовала собственно философия, психология (не исключая суггестии, разумеется), а также рисунок (живопись, графика, каллиграфика), прямое исполнительство (приведение в исполнение) и во главе угла всего (выше)перечисленного — его Величество текст. Литературный, публицистический или внутренний. Любой. Но (так или иначе) воспроизводящий ту же (над’музыкальную и над’текстовую) доктрину. Понятное дело, каждый из троицы (Скрябин, Сати или Ханон) совершал предложенные действия — вполне по-своему, так сказать, в особых пропорциях и формах. И всё же, никакие различия не отменяли главного принципа (не говоря уже — о принце). Таким образом, в начале было слово... во всех смыслах. Ибо для начала я это слово дал..., а потому был вынужден его Исполнить. Собственно, чем я занимаюсь и до сих пор...

... от журнала ... « Огонёк »...   В’место в’ведения Полтора года назад «Огонёк» имел неосторожность опубликовать интервью с 25-летним композитором Юрием Ханиным, вытащив Юру на всеобщее обозрение из квартирки на Петроградской стороне, где он пишет музыку в окружении застывших исторических фетишей, цветущих стапелий, прочих суккулентов и рыбы тиляпии. У меня в памяти до сих пор чеканные строки ленинградской «Вечёрки», обвинившей Ханина в неуважении ко всем и вся («увы, журнал «Огонёк» не хочет извиниться»). «Вечёрка» могла, конечно, и напрямую написать, что Ханин — потрясающий музыкальный хулиган, но почему-то не сумела. По истечении полутора лет я убедился, что Ханон — не просто выдающийся музыкальный хулиган, но — выдающийся композитор. Любой, кто в Малом зале Капеллы слышал «Архаическое сочинение №16 для клавесина, балалайки и славного певца» (как и другие славные сочинения), меня в том поддержит. Все талантливые, держащие в руках жизнь мужчины нередко любят поиграть в шпану, эдаких разлюли-хулиганчиков, хотя на самом деле — и это вполне нормально — они просто любят славу, свою работу, деньги или женщин. Таково хулиганство, скажем, двух Никит — Михалкова и Богословского. Ханон — хулиган иного типа. Он щекочет, трансформирует, вышучивает и сплавляет с музыкой собственную жизнь, играя со всем и вся и давно зная, что истинна и противоположность каждой истины. (Как и заметил вполне справедливо Герман Гессе). Он абсолютно естественен в своих эскападах, а вот ни я, ни вы так, увы, естественны быть не можем. Что проводит между нами черту. Так что давайте, что ли, с уважением относиться к тем, кто играет по другому счёту, кто может отрезать себе ухо — как Ван Гог, или сказать «Горит бессмыслицы звезда, она одна без дна» — как Хармс. (апрель  1990) Теперь о поводе всего вышесказанного. Некоторое время назад наш респектабельный «Огонёк» заказал Ханину статью о композиторе Скрябине. Мы, конечно, знали, на что шли, но всё же, получив заказ, икнули. И потому считаем теперь необходимым сделать следующее предупреждение. — Дамы и господа! Перед вами, с нашей точки зрения, не статья, не очерк, а текст, который получился, когда Ханон на время заменил фортепиано пишущей машинкой. Возможно, вам тоже икнётся, когда прочитаете, что (как оказывается) «в 1915 году Скрябин ехал из Москвы в Ленинград». Не пугайтесь и не требуйте объяснений. Это специальный текст для икания. Постарайтесь понять, что могут быть и такие тексты, хотя, чтобы объяснить это, приходится спускаться от Ханина на несколько ступенек вниз. Но всё же спускаться ещё ниже вряд ли имеет резон. Дмитрий ГУБИН :21 Юрий  Ханон « Лобзанья пантер и гиен »   Пред’уведомление ...для начала — несколько слов о том, чего нет..., — как это и полагается в любом приличном обществе... ...Предлагаемая вашему вниманию статья на самом деле представляет собой рассказ, вышедший из-под руки известного композитора (его имя Юрий Ханон, если не возражаете), в котором говорится о ещё более известном композиторе (его имя Александр Скрябин, если не против). — И здесь, пока ещё ничего не началось, мы сразу сообщаем и дважды подчёркиваем, что это — рассказ. Да-да, именно рассказ, а не что-либо иное... Значит, это не статья, не интервью и не заметка. — Именно по этой причине всё сказанное ниже (и даже выше) выглядит скорее как образец стилистического письма, а не сухая газетная шелуха. И ещё несколько слов, предупреждая возможные крики возмущения или непонимания... Заранее (и без тревоги в голосе) мы хотели бы сообщить, что автор статьи относится к означенному ниже (и даже выше) господину Скрябину — с предельно возможным уважением и во всей статье нельзя найти даже намёка на осмеяние его лица, образа, персоны или фигуры. Об этом мы вынуждены сказать отдельно, поскольку уже не раз так бывало... — Хотя все подобные случаи (без исключения), как показывало вскрытие, оказывались чистейшей уткой. — Разумеется, здесь и сегодня нам категорически не хотелось бы дополнительным образом повторять (и тем более, размножать) общественную практику столь сомнительного свойства... ...а потому просим не бомбардировать нашу администрацию возмущёнными отзывами читателей и почитателей... напротив, благодарственные письма и денежные средства просим присылать на адрес журнала, прямо в кабинет главного редактора (ни в коем случае не автору). Если после почтения и прочтения статьи у вас возникнет желание поближе познакомиться с личностью А.Н.Скрябина, у нас есть для вас в запасе полезный совет: углубиться в самую лучшую в этом роде книгу Л.Л.Сабанеева «Воспоминания о Скрябине». Книга эта, написанная профессором математики и близким приятелем композитора (при жизни, разумеется), была издана в 1925 году (одной из московских типографий) на личные средства автора, вскоре благополучно интернированного по указу Ленина за пределы СССР. ...не можем пожелать того же автору нашей публикации... — Если же, паче чаяния, вам почему-либо не удастся достать (выше) названной книги, в таком случае мы можем только дать ценный совет нашим коллегам (из числа пока ещё не интернированных за пределы СССР): поскорее переиздать «Воспоминания о Скрябине» большим тиражом (миллиона в три-четыре, не меньше). — Полагаем, она разойдётся мгновенно..., так что никто её даже и не заметит... Если же после почтения и прочтения статьи у вас возникнет желание поближе познакомиться с личностью и творчеством её автора (напомним, его имя Ю.Ханон), в таком случае мы уже ничего вам посоветовать не сможем. :21 Поскольку, между прочим... есть на свете вещи равно возможные и невозможные. Но это — исключительно для тех, кто понимает... ( Государственная коллегия по личной печати ) ...и станут укусы пантер и гиен — лобзаньем сжигающим...   — Ну вот. Стало быть, дело начато... — Как я понимаю, вы уже читаете эту вяловатую статью. Написана она известным автором со странной фамилией «некто-Ханон», который придумал её по поводу и материалу жизни некто Скрябина. — Только что сказанным, собственно говоря, содержание статьи исчерпывается если не полностью, то почти полностью. Александр Скрябин И всё же не будем напрасно впадать в грех преуменьшения... Конечно, это легко сказать «некто Скрябин», а ведь небось только половина всего благообразного человечества скажет наверняка, что это был именно композитор, а не кто-либо иной (к примеру, министр просвещения, извозчик или дворник), и следовательно, время от времени имел обыкновение сочинять какую-то музыку. А уж и совсем мало кто знает, что он был ещё и «Александр Николаевич», а не просто Скрябин какой-то. От себя же в порядке особенной осведомлённости могу ещё и прибавить, что жён у него было 2 (две прописью), причём, не одновременно, а последовательно, то́ есть, одна вслед за другою, и детей было соответственно семь, а может быть — даже восемь, по четыре от каждой из этих жён. Конечно, всё сказанное уже является достаточным поводом, чтобы развернуть бурную дискуссию о невиданном понижении русской деторождаемости в современный период и оскудении на этой почве полей и лесов нашей страны, — однако эту злобную дневную тему я, пожалуй, буду развивать уже в своей следующей статье про Скрябина..., или про кого-нибудь другого. А в сегодняшней статье я эту тему, пожалуй, развивать — не буду. Без особого умысла, но просто так..., на всякий случай. На этом месте, строго говоря, статью с общей информацией о «некто Скрябине» и его «якобы творчестве» можно было бы и завершить..., — однако не тут-то было. По стандартам журналов «Огоньков», я обязан для такой статьи равномерно заполнить гораздо больше чистой бумаги, превратив её, тем самым — в печатную продукцию (из непечатной, как это обычно принято... у людей). Что я сейчас и постараюсь исполнить, подручными средствами. Хотя... представьте, как правильно (и даже приятно) было бы оставить (ниже) в качестве продолжения статьи некоторое количество чистой бумаги. Просто чистой бумаги, — для заметок... ...Однако пишу. Александр Скрябин — лицо ведь легендарное и уникальное далеко..., — далеко не только здесь, у нас, но и вообще, повсеместно. Например, вспоминается некто Бернард Шоу, который, прослушав (в своём сыром и тусклом Лондоне 1914 года) «Поэму Огня» уже целых два раза подряд, вскочил вместе со всем залом и стал очень громко кричать (сугубо по-английски, разумеется), что он хочет прослушать её ещё и — в третий раз, и, возможно, даже в четвёртый, если повезёт... А ведь эту самую «Поэму Огня», как вы, вероятно, уже догадались, именно Скрябин и сочинил. И это есть одно из самых замечательных и чудесных его сочинений, в котором он подробно и в тонкостях описывает, такт за тактом, совершенно бестактно, — каким именно образом он станет уничтожать всё человечество, землю и Вселенную в ослепительном экстазе соединения с Мировым Духом. Тогда это представлялось ему делом каких-нибудь трёх-пяти лет. Однако снова в его планы вмешался какой-то смутный Ильич... Через означенные три года настал 1917-й, вместо ослепительного экстаза случилась весьма тусклая революция, и всех желающих соединиться с Мировым Духом — стали медленно зарывать в землю. — А что Скрябин?..., как оказалось, Скрябин к тому времени уже два года как — умер. А сделал он это как раз в тот момент, когда взялся за написание «Предварительного действа» к своей Мистерии. Таким образом, все неудачи сошлись в одной точке... — Что такое «Мистерия», — сегодня почти все знают, да и я только что уже вкратце описал, как это должно было выглядеть. А «Предварительное действо» к ней было (по замыслу Творца) одновременно чем-то вроде приманки и камеры предварительного заключения. Услышав дивные, никогда не слыханные ещё звуки, зачарованное человечество должно было тихим шагом (словно кроткие кролики перед удавом) собраться вокруг скрябинского соборного оркестра..., и затем, следуя за ним по пятам, переместиться в Индию (кстати говоря, английскую тогда колонию), откуда доносились волшебные звуки, ведущие ко всемирному экстазу. Там, в этой английской колонии, покончив с «Предварительным действием», вскоре началась бы — и сама Мистерия... Таким образом, можно ничуть не сомневаться: спустя недолгое время всё бы полностью завершилось — ко всеобщему удовлетворению. Впрочем, о нём чуть позже, если не возражаете... Скрябину исполнилось всего 42 (сорок два) года, он был могуч (несмотря на свой кошмарно маленький рост и субтильное телосложение) и только достигал своего личностного максимума, наивысшей точки развития творческих сил... Но вот, едва только он взялся за работу над «Предварительным действом», — как ему пришлось (почти тотчас) заболеть и умереть. Возможно, что это и была его индивидуальная Мистерия, но в итоге — другой уже не состоялось, и до сих пор нам с вами приходится уныло существовать, уныло ходить на службу и читать унылые статьи про всеобщее унылое существование. Хотя саму по себе идею Мистерии (не более чем эффектное слово!) подхватили: и некто Вячеслав Иванов потом долго пытался её рифмовать, а Всеволод Мейерхольд собирался её представлять, а Маяковскому даже удалось её написать (хотя всего лишь «Мистерию-буфф» с клопами), — но всё это было уже «совсем не то»..., и все они продолжали жить (недолго и несчастливо), а умирали — значительно позже, и видимо, вследствие совершенно других причин. Точнее говоря, совсем не от Мистерии. И не вследствие вселенского экстаза... — Впрочем, я полагаю, уже давно бы нужно взять себя в руки и излагать биографию по порядку. А?.. Ну, тогда слушайте, раз так получилось... Вл.Ленин  (1895) А родился Скрябин в 1872 году, почти в один день с Лениным (знаете ли, был тоже такой композитор). Учился, правда, не в Казанском университете (как очень хотелось бы сказать), а в Московском кадетском корпусе. (Примечание для дам: при всех случаях не следовало бы путать кадетов-военных с членами прославившейся (позднее) в России политической партии Конституционных Демократов, бесславно почившей после 1918 года). — Впрочем, согласитесь, это замечание опять не по сути статьи (автор, несомненно, — дурак, в последнее время). А по сути, значит вот чего (как всегда, суть находится ниже). Где я и предлагаю её искать. Каждому — в личном порядке. Уже значительно позже (см.ниже) Скрябин кое-как попал в Московскую консерваторию и учился там (с переменным успехом) как пианист и композитор. Однако диплома композитора ему так и не довелось увидать. Его крайне тусклый педагог (некто Антоний Аренский), композитор с салонными усами, которого, боюсь, совсем уже мало кто из читающих эту статью сможет припомнить, — выгнал Скрябина вон из своего класса (в прямом и переносном смысле слова) и таким образом не дал ему стать доблестным профессионалом. Впрочем, малая золотая медаль пианиста ему по окончании всё же досталась. Однако призна́юсь: гораздо более существенным в его ученических годах мне кажется совсем другое... В те годы директором Московской консерватории был некто Василий (опять же) Ильич Сафонов. «Наш Ильич» — как его за глаза ласково называли студенты. Невзирая на почти катастрофическую разницу в возрасте, росте и весе, Сафонов был не просто учителем Скрябина, но отчасти даже его поклонником. Скрябин бесконечно удивлял его своим особенным умом и ни на что не похожим дарованием. Важный директор и неважный студент..., с каждым годом обучения они сходились всё ближе и ближе. Иногда только под утро их (чуть ли не на носилках) вытаскивали из какого-нибудь ночного ресторана. Вот так, будучи значительно его моложе, Александр Скрябин, тем не менее, очень близко сошёлся с Ильичом. А подобные знакомства, согласитесь, просто так не случаются. Теперь уже уверенно можно сказать, что их судьбоносная встреча одинаково сильно повлияла и на Ильича, и на молодого Скрябина. Не могу удержаться от того, чтобы не привести здесь небольшой акростих, тогда же написанный педагогом Ильичом — на студента Скрябина. И вот он, уже здесь: Скрябин  (Мосва, 1897)        Силой творческого духа        К небесам вздымая всех        Радость взора, сладость уха,        Я для всех фонтан утех.        Бурной жизни треволненья        Испытав как человек,        Напоследок без сомненья        Ъ-омонахом кончу век. :331 Бурная молодость, впрочем, достаточно быстро прошла. Тихо и неумолимо приближался 1905 год, а вместе с ним — и пора обещанного Ильичом Ъ-омонашества. Из «сундука с новыми сочинениями Шопена» (по известному определению некто-Лядова) Скрябин стремительно превращался уже в сундук с новыми сочинениями Скрябина. На первых порах, конечно, пришлось слегка наступить на горло собственной песне и (по)преподавать в консерватории, чтобы иметь какие-то деньги. Одновременно бодрила и тучная финансовая поддержка известного мецената и лесопромышленника (буржуя, конечно) Митрофана Беляева. Он же — издавал все сочинения молодого Александра Николаевича в своей типографии (в Лейпциге, конечно, кто же в Москве-то издавать станет!) — И кажется, дела понемногу (по)шли в гору. С самой юности Скрябин был склонен ко всеобщему схематизму в своих представлениях о жизни (по крайней мере — собственной, не говоря уже о любой другой). К примеру, решив, что 26 лет — это есть исключительный возраст, когда непременно и во что бы то ни стало следует жениться (хоть трава не расти!), он немедленно это и проделал с первой попавшейся под руку девицей по фамилии «Вера Исакович» (тоже золотой медалисткой... — в смысле мануальной игры руками на фортепиано). Говорят, во время и после той свадьбы Скрябин был грустен — как никогда более в своей жизни. Однако схемы требуют жертв. И Александр Николаевич без излишних раздумий приносил эти жертвы, ничего не скажешь: настоящий партийный функционер. К тому же времени полное развитие получило и ещё одно явление исключительной силы, о котором я не могу (попросту не имею права) умолчать, поскольку речь идёт о предмете — архи’важнейшем. В особенности теперь — перед лицом сгущающихся всемирных сумерек. С этого момента и до самой его трагической смерти этот предмет красной нитью проходил сквозь всю жизнь Скрябина. И здесь я имею в виду, конечно, его великие, трижды прекрасные усы. Нет, не усмехайтесь. Конечно, я знаю, сегодня слишком многие предают совершенно несправедливому забвению эту тему, важнейшую в своём роде. Особенно же обострилась эта проблема после 1953 года, когда усы стали всё реже и всё скуднее появляться на горизонте, вернее сказать, на вечереющем небосклоне нашей жизни. Уже неоднократно я выступал по телевидению и радио, а так же во многих печатных и непечатных публикациях — в защиту этой вечной насущной темы. — В конце концов, разве в одном только мне всё дело? Протрите глаза, оглянитесь вокруг себя. Обозрите пустынное пространство вокруг своей головы и постарайтесь припомнить, что с нами происходит всякий день и час... Почему такие, в общем-то, прекрасные люди-лидеры, наподобие Собчака, Ельцина, Горбачёва — пренебрегают едва ли не важнейшим, что дано им от высшего разума и природы... — Ах, если бы они только ведали, насколько безнадёжно проигрывают каждый день и каждый час только оттого, что на их верхней губе, под носом нету усов: тех или иных. Впрочем, не в именах, конечно же, дело. Просто слишком, слишком мало известна в правящих кругах личность Скрябина, его лицо и его образ. и ещё раз — усы... И снова я возвращаюсь к усам... Гибельна их недооценка по недомыслию или по молодости. Уже много раз говорил я об этом и повторю сейчас снова: тема усов — это тема далеко не фасадная и не внешняя, как казалось бы на первый взгляд, а подлинно глубинная. Усы — понятие основное: опорное и духовное. Поначалу своей биографии, обессиленный ежедневными упражнениями с бритвой, никак не мог Скрябин найти..., нащупать своё подлинное лицо. И только позже, шаг за шагом, постепенно начало́ проявляться оно, словно бы проступая поверх старинной фотографии дагерротипа. — Именно потому, только с появлением и ростом усов стало неудержимо возвышаться скрябинское творчество. Именно они постоянно влияли на его жизнь и представления. И именно они, как это ни печально слышать, стали косвенной причиной его смерти.:333 Вернее сказать, гибели. В частности, сегодня я счастлив сообщить, что славный певец Андрей Славный, имея весьма похожую на Скрябина внешность, внял наконец моим долгим увещеваниям и ныне приобрёл такие же подлинные, великие усы. Убеждён, скоро вы о них услышите. А многие — уже кое-что услышали... из-под усов. Но я тем не менее почту за благо вернуться назад, к Скрябину. Пока я говорил глупости и рассуждал о всякой ерунде, прошло немало времени. И даже более того... — Скрябин уже в творческом расцвете. Закончена «Божественная поэма», чрезвычайно удивившая всех ярким музыкальным рассказом о каком-то довольно странном мировом Духе, который к тому же (в версии автора) имеет тенденцию непрерывно самоутверждаться. — Но и это только промежуточное сочинение. Словно бы напрямую воплощая проблемы своего духовного роста, Скрябин уходит от первой жены ко второй, он живёт за границей, следит оттуда за революцией 1905 года и невольно приглаживает усы. За последние годы они уже очень сильно выросли и теперь по своей длине значительно выходят за рамки лица. — Как утверждают свидетели, особенно интенсивно происходил их рост во время долгих споров с Г.В.Плехановым (и его женой, старой большевичкой) о судьбах мира и России. Тогда же Скрябин изрядно листал «Капитал» Маркса, и (как следствие) постепенно проникся презрением ко всякому социализму и коммунизму, как низшим формам материального сознания. — В его замыслах и планах наступает заметное прояснение... Наконец, — он берётся за работу над очередным небывалым сочинением: «Поэмой экстаза». — Но что же это за «экстаз», не пора ли, наконец разобраться? Причём, разобраться раз и навсегда (ах, возможно ли такое?) Скрябин  и «его экстаз» (1909) ...Помнится (как сейчас помнится...), на русской премьере «Поэмы экстаза» (в исполнении чайного барона Кусевицького) был грандиозный успех (к слову сказать, успех вообще преследовал Скрябина всю жизнь, буквально по пятам). — Так вот, после концерта дирижёр, контрабасист и меценат Кусевицкий (ещё один буржуй, конечно) устроил крупный банкет в честь автора. Скрябин явился туда со своей женой (уже второй, разумеется), одетой к тому же — в слишком заметное жёлтое платье. Впрочем, собрание подобралось разношёрстное (не только по цвету платьев). Кроме виновника торжества были приглашены всяческие гости, в том числе и некие родственнички, как всегда, набежавшие в изобилии. И вот, представьте себе, во время очередного тоста за внеочередную «Поэму экстаза» с дальнего конца стола донёсся старческий голосочек генерала Скрябина: «А экстаз-то, во́н он сидит рядом, жёлтенький...» — Пошлость, конечно, невероятная. На грани мистерии... Александр Николаевич был обижен чуть ли не на всю жизнь. — Усы обвисли. Но, собственно, на что же он так обиделся? И о каком же экстазе, прошу прощения, здесь могла идти речь, если не о «жёлтеньком»? И в этот ответственный момент я вынужден сделать ещё одно небольшое отступление — посреди плавного течения своей речи. :22 ...мне кажется, состояние некоего экстаза (или, по крайней мере, нечто аналогичное или отдалённо напоминающее его) до некоторой степени известно каждому советскому человеку (и даже готов допустить, что и некоторым не’советским людям оно также знакомо), — однако именно поэтому для улучшения дальнейшего восприятия главного предмета статьи явно следовало бы кое-что разъяснить об этом явлении. Так в чём же тут проблема?.. — А вся проблема (как оказалось) заключается в том, что мир развивается не каким-либо иным, а именно следующим образом: в начале есть нечто единое, условным образом назовём эту штуку «Хаосом», среди которого (совсем как в Библии, не к столу буде сказано) летает одинокий озлобленный Дух. Правда, это продолжается не слишком долго. Чуть позже Дух, прискучив мрачными полётами, слегка приподнимается над Хаосом и в возвышенном парении творит (создаёт) себе некую противоположность (условным образом назовём её Материей). Причём, не всё так просто... Поскольку Дух (по Скрябину) — творящий, активный, мужественный, а Материя — напротив, пассивная, женственная. В результате образуется очевидная «пара». Разделяясь и расходясь в процессе жизни всё далее друг от друга, они постепенно становятся полярными (не в смысле холода, конечно), достигая своего максимального внутреннего развития, каждый по-своему. И вот тут-то, представьте, начинается самое интересное: потому что у разобщённых Духа и Материи возникает сакраментальная тяга обратно друг к другу, — вплоть до полного слияния! Надеюсь, вы уже понимаете, куда я клоню (вернее сказать, не я, конечно, а Скрябин)... Таким образом, центробежные силы притяжения (гравитации) постепенно усиливаясь, превосходят центростремительную энергию отталкивания. И как раз в этот момент становится насущно необходимой Мистерия, чтобы раскачать процесс и подтолкнуть «нерешительный» мужской Дух к его слишком пассивной женской Материи. — Наконец, волей судьбы рождается некий Александр Скрябин, который приводит свой замысел в исполнение. Налицо итог: дело сделано, мужское и женское начала мира стремглав бросаются навстречу друг другу, и в ослепительном экстазе их соединения рождается дивный головокружительный танец погибающей Вселенной, снова превращающейся в первозданный хаос. — И вся эта прелесть (страшно сказать) повторяется бесконечное число раз. Во́т, собственно говоря, и — всё (вкратце) об этом са́мом экстазе. :23 Впрочем, нет... Потому что осталась (в запасе) и ещё одна кое-какая деталь. Оказывается, кроме (слегка абстрактного) съединения Духа с Материей в эротическо-космическом акте, в некоей начальной стадии Мистерии мыслились..., вернее говоря, должны были иметь место также и подготовительные массовые сближения людей, перед всеобщей смертью невольно подражающих Космосу. Однако (вопреки всеобщим ожиданиям) это культурно-массовое мероприятие было задумано вовсе не как грязная оргия (наподобие «свального греха»), а как вторая стадия Мистерии мира, когда под чудесные звуки съединённых искусств люди начали бы постепенно приподниматься над землёю (совсем как Дух) и парить в ослепительном танце всеобщего экстаза. Пожалуй, здесь я принуждён снова остановиться и перевести дух. не такие ли оргии?.. — Ничуть не боюсь, что меня (вернее сказать, нас со Скрябиным) воспримут неправильно. Это уже явно произошло. Но всё же разъяснить ещё один весьма важный (причём, ничуть не менее важный, чем — усы, по крайней мере) вопрос считаю необходимым. — Какой же?.. А это — чисто русский вопрос, между прочим. По мнению большинства советских и некоторых зарубежных историографов, изучающих вопросы половой жизни различных народов, прообразы древних (зачастую, языческих) Мистерий и массовые формы экстаза — получили весьма своеобразное преломление в повседневной жизни славян. Согласно подобным исследованиям, так называемый свальный грех, весьма привычный для соборной жизни русских людей, а потому прочно вошедший в их обиход и культурные традиции, признаётся чуть ли не за типично русское явление. Поэтому, дабы всемерно усилить возможность непонимания или неправильного понимания, должен добавить следующее: Понятие «экстаза» мало кто рассматривает (если вообще рассматривает) иначе, чем узкопрактическое, прикладное состояние, являющееся результатом достаточно несложных (зачастую механических) манипуляций. В большинстве случаев это явление смешивается (до почти неразличимого состояния) с физиологическим оргазмом или даже эякуляцией. И тем более, крайне редко кто из исследователей способен подняться в своих представлениях выше некоих весьма незначительных обобщений практики этого процесса — хотя бы на медицинской или технологической основе. Вот, например, припоминается, как после каждого исполнения моего сочинения «Пять мельчайших оргазмов» для фортепиано и мелкаго оркестра, после жидких аплодисментов и громких сомнительных требований «биса», подходили слушатели или присылались записки с довольно прикладным (чрезмерно возбуждённым) пониманием происходящего на сцене (между дирижёром и первыми скрипками, например). В общем, опять (спустя почти век) повторилось нечто вроде «жёлтенького экстаза». — Но меня, в отличие от дражайшего А.Н.Скрябина, подобные эскапады нисколько не обижали, но и даже временами — доставляли развлечение. Впрочем, это всё слишком прозрачно и понятно. — Ведь даже после «Поэмы экстаза» многие серьёзные критики имели очевидную слабость называть автора мелким певцом (чуть ли не бытового) сладострастия. А некоторые, особенно рьяные «папарацци» — даже пытались отыскать свидетельства разнузданной сексуальной жизни Скрябина (или хотя бы его жён). Разумеется, ничего подобного им отыскать не удалось... И прежде всего потому, что — ничего не было. — Так в чём же тут дело? Отвечаю... Потому что дело всё, безусловно, в том, что Скрябин — подлинный теоретик, да-да, теоретик и формалист, причём, до мозга костей и во всех вопросах..., — не говоря уже о таком мелком и прикладном предмете (из области домашнего хозяйства), как — экстаз. И я так надолго остановился на рассмотрении этой темы не только для того, чтобы оживить общее впечатление от своей тупой и унылой статьи, но и потому, что поднятый нами вопрос видится гораздо крупнее с «той» стороны мысленной рампы, где слушают и читают, а не с той, где пишут и играют. Проще говоря, в своём повседневном виде это — типичная проблема обывателей и плебеев, но не авторов или творцов... Именно отсюда, из этой точки и вырастают ноги у всех (заведомо нелепых) толкований и толков... Возможно, что на основе скрябинских замыслов Мистерии некоторые сделают вывод о необходимости как можно скорее воссоздать в России дома́ терпимости (вот ведь тоже!... — какой типично русский смысл угадывается в этом слове: особый дом, где «одни терпят других», в противовес, скажем, лёгкому французскому «бордель»), чтобы не допустить гибели Вселенной, или ещё что-нибудь этакое почище, до чего даже и мне сегодня не догадаться. А вот мой особый вывод из скрябинской Мистерии — совершенно иной. Каков же он — говорить ради пущей заманчивости, конечно, не стану, но надеюсь, лет этак через ... узнаете и сами, — поневоле. К сожалению, Скрябин не успел написать (вернее говоря, совершить) Мистерию, ему хватило времени и сил только рассказать о ней посредством музыки или слов (причём, весьма подробным образом) — например, в своём последнем «Прометее» (или «Поэме Огня»). Невольно снижая тон голоса, в этой связи сам собой (снова) всплывает из памяти отрывок из скрябинского текста к «Поэме экстаза», описывающий некое (едва ли не пред’последнее по своему напряжению) пред’мистериальное состояние: «... и станут укусы пантер и гиен лишь лобзаньем сжигающим...» Когда подошла пора и уже было нужно начинать работу по непосредственному сочинению и реализации Мистерии, никогда не болевший Скрябин вдруг начал чувствовать себя всё хуже и хуже. Странно сказать, ещё страннее слышать, — но в последние два года жизни у него крайне быстрыми темпами развивался иммунодефицит. Однако — не вздрагивайте. Это не тот самый фонд «Огонёк — анти-СПИД», о котором вы уже так много наслышаны (а некоторые даже и видели, вероятно). Здесь имеется в виду не приобретённый дефицит, а значительно более распространённый — внутренний или органический (часто врождённый или отложенный), развитие которого происходит исключительно в связи с состоянием человека. — И наконец, когда дефицит скрябинского иммунитета достиг критического значения, где-то в грязном тамбуре поезда Ленинград-Москва он случайно сковырнул обычный прыщик, маленький фурункул на губе. Как следствие, на следующий день у него началось скоротечное заражение крови, гнойный плеврит, и через неделю творец вселенской Мистерии — скончался. Шёл 1915 год. Скрябину было всего-то 43. Он родился на Рождество Христово, а умер — на Пасху. Странное совпадение?.. И контракт на квартиру Скрябин заключил — ровно по день собственной смерти. Тоже ведь странное совпадение, хотя и не мистерия... За сутки до смерти врачи, пытаясь спасти жизнь пациента, сбрили ему усы и разрезали всё лицо. Как это странно слышать... — И даже если у кого-то ещё остаются сомнения в реальной осуществимости Мистерии как Вселенского акта, то никто не сможет возразить, что в результате какой-то массы неприятных и нелепых совпадений человечество потеряло — величайшее из (не)возможных произведений искусства. Юр.Ханон и Ал.Скрябин (С-Петербург, 1902 г.) Прошло пять лет... Пять ужасных лет: когда вместо ослепительной мистерии — русские получили полное ослепление: несколько войн, революций и кошмарную разруху, до полного изнеможения (но безо всякого экстаза). — После множества перенесённых болезней первая жена Скрябина (Вера Ивановна) стала понемногу поправляться. Она уже сидела в кресле, когда внезапно в глазах у неё помутилось, она потеряла сознание и свалилась на пол. В результате падения у неё сделалось воспаление мозга, и она вскоре умерла. А через каких-то полгода в точности такой же смертью умерла — и вторая жена Скрябина (Татьяна Фёдоровна). После едва ли не десятка перенесённых болезней она начала́ поправляться, и уже могла понемногу сидеть в кресле, — когда вдруг, потеряв от слабости сознание, упала. Близкие обнаружили её неподвижно лежащей на полу. Всего через несколько дней и она тоже скончалась от воспаления мозга. — Возможно, кому-то среди моих слов почудится повесть Даниила Хармса «Падающие старухи», а кто-то увидит в этом и мистическое указание. Я же, признаться, решительно уклоняюсь от всяческих подозрений. ...помнится, как-то раз мы с Александром Николаевичем разговорились за кружкой пива в «Праге». Это был какой-то совсем необычный для нас вечер, когда внезапно, в порыве сумеречной откровенности открывались новые горизонты и тайные пласты в жизни и мысли... Много говорили о «Прометее», о Мистерии, о соответствии звука и цвета в его «Поэме Огня» (вот ведь где скрывалось дерзкое провозвестие нынешних убогих огней на дискотеках!)... Но особенно запомнился мне тот момент, когда впроброс, словно бы случайно зашла речь о его жене, Татьяне Фёдоровне. Немного понизив голос, Скрябин сказал: «А ведь я по-настоящему любил одну только Марусю, но зато Татьяна Фёдоровна умеет лучше меня держать в руках»..., — и усы его слегка приподнялись в согласии с какими-то скрытыми мыслями. — Ах, великий формалист! Верша любовь Вселенскую, — человеческой не обрящешь!.. Однако всё же — мена выгодная! А я и говорю ему, словно бы невпопад: «Николаич, а почему женщины музыки писать не могут?» А он мне и отвечает, в тон: «А почему мы с тобой детей рожать не можем, а?..»    — И мы, весело смеясь и обнявшись, пошли прочь отсюда, куда-то вдаль,                   а куда... — уже и не упомню. :23 — Юр.Ханон    (в качестве апосто́графа)

... пояс ’ нение ... Означенная статья «Лобзанья пантер и гиен» была сначала написана от руки, затем необходимым образом сокращена и отпечатана (на машинке «optima»). Весь процесс работы над текстом происходил в промежутке 5-8 сентября 1991 года. Эти же даты (честно) поставлены после авторской подписи в конце машинописного экземпляра, отосланного в редакцию журнала «Огонёк» спустя ещё два дни. Далее (на той же странице) следовал небольшой текст пояснения (к редактору) от автора. В качестве иллюстрации рекомендую фотографию А.Скрябина из известной книги-альбома       «А.Н.Скрябин» (издательство «Музыка», Москва, 1980 г.) Возьмите фотографию со стр.76. К слову сказать, редакция «агонька» не прислушалась к моей рекоммедации и не взяла этот снимок скрябинского лица (зато он поставлен — здесь, в начале статьи), удовлетворившись более известным галантерейным фото (студийная фотография: Скрябин в резном кресле сидит почти как на троне с распушёнными усами). Впрочем, это не столь важно. Пожалуй, также не лишена интереса и краткая история статьи, изложенная ниже (на авторской копии машинописного текста) синей шариковой ручкой. Там, среди всего прочего, значится примерно следующее: — Сей богоугодный текст был написан для затрапезного журнала «Огонёк» по просьбе (предложению) главного редактора отдела культуры В.Чернова (переданной через Д.Губина в конце августа 1991 года). Первоначальный рукописный вариант статьи на последнем этапе работы был существенно сокращён (под указанный стандартный формат и объём). Затем статья пролежала (без движения) в редакции два с половиной месяца. Никаких новостей или указаний на сей счёт также не поступало. Затем (в конце ноября) с «лобзаниями» случилась некая внутренняя история, в результате которой публикация скоропалительно состоялась 6 декря 1991 г. (в журнале «Огонёк №50» за тот год). Текст вышел практически невредимым (случай редчайший, тем более, когда дело идёт о посторонних авторах) — с косметическими исправлениями всего в нескольких фразах (в основном, где говорилось про Ленина). Иллюстрации (фотография моя и скрябинская) в номер взяли не те, которые я предлагал. — Ну и плевать... Теперь, пожалуй, ещё несколько слов, оставшихся за пределами авторской бумаги стандартного машинописного формата... Юр.Ханон  (но.1991) Как (почти правдиво) пояснил в своём вступительном слове Дмитрий Губин, «...некоторое время назад наш респектабельный «Огонёк» заказал Ханину статью о композиторе Скрябине. Мы, конечно, знали, на что шли, но всё же, получив заказ, икнули». — И прежде всего, озвученное Губиным «икание» касалось двоих непосредственных «заказчиков»: первым делом, заведующего журнальным отделом культуры Владимира Чернова, накрепко запомнившего крайне неловкую историю с моим предыдущим материалом в «Огоньке» (имея в виду уже упомянутое выше интервью «Игра в Дни затмения»). Попав в руки тогдашнего глав’реда «Огонька» Виталия Коротича, этот эпатажный материал того же Дмитрия Губина вызвал реакцию, отдалённо напоминавшую спазмы (или колики, на худой конец) — и не только не был подписан в номер, но и сопровождён директивой «даже и думать забыть». И тем не менее (те же два человека, вполне изучившие характер шефа), не последовали приказу начальника и употребили коронный приём, не раз испытанный... — Дождавшись отъезда главного редактора в очередную командировку, они подписали материал в номер у «исполняющего обязанности» (боюсь ошибиться, но в тот раз это был, кажется, Гущин). — А что в результате?.. «Скандальное интервью» вышло почти на полгода позже (в июньском номере «Огонька»), изрядно осенённое отсутствием сиятельного Коротича — и затем вызвало ещё несколько скандалов: публичных и панельных..., с позволения сказать. Несмотря на тот факт, что после августовского путча бывший главный редактор «Огонька» (тогда же уволенный за «трусость») теперь отсутствовал перманентно, а новым шефом «Агонька» стал упомянутый выше (и всуе, как всегда) Лев Гущин, тем не менее флюиды страха (а также «икоты») продолжали витать по старому зданию редакции. Действуя испытанным путём, Чернов и Губин положили за верное на всякий случай подстраховаться, не дразнить гусей и пойти «проторенной дорожкой». Согласно разработанному плану, было решено дождаться, пока Гущин куда-нибудь отъедет — и тогда, волею Чернова (тоже ведь был начальник!) подписать мою статью в номер. — Причём, я не принимаю никаких рекламаций или упрёков в неточностях..., поскольку вся эта история (для меня невидимая и происходившая в Москве) мне была известна исключительно со слов Губина, известного любителя приврать или, по крайней мере, приукрасить. Впрочем, дальше (& ниже) я делаю шаг назад и даю слово «беспристрастному» документу, чудом уцелевшему между прочих мусорных материалов 1991 года: Краткое короткое сообщение (без коротича). Сегодня вечор звонил до странности банальный Губин (даже на себя не похожий по словарному составу своей речи) и радостно орал в трубку, будто моя статья о Скрябине («Лобзанья пантер…») попала случайно в руки Гущину (не знаю, кто это такой, но теперь, как я понял, он сидит в стуле главного редактора «Агонька»). Как оказалось, мою статью (с лобзаниями хищников и трупоедов) от него прятали чуть не два месяца в страхе, что повторится прошлая история про комиссара-Коротича и моё дважды-запрещённое «интервью». Однако как-то дорвавшись до моей п(р)оделки, Гущин (якобы, если верить словам того же Губина) пришёл в экстатический восторг и, громогласно рыча на всю редакцию, собственноручно подписал статью в ближайший номер 50 (выйдет через недельку, что ли?..) — Здесь, как говорится, и сказочке конец. Далее начинается мрачная проза жызни.   (20 нобря 191 г.):7 Дальнейшее не считаю нужным обсуждать подробно. Разве только — наметив пунктиром... В самом деле, подписанная лично его Сиятельством господином главным редактором статья не только вышла в пятидесятом номере «Огонька», но и текст её (словно бы защищённый грифом: «благословлён самим») почти не подвергся редактуре. Дело практически небывалое, особенно, если припомнить: кто был автором статьи (вовсе не сотрудник и не журналист «Огонька») и какого характера текст он предложил для публикации (отнюдь не гладкий, не нормативный и не вычищенный до блеска). — Пожалуй, в иных обстоятельствах даже одно «лобзательное» название уже застряло бы в гранках любого другого издания. Дальнейшие события были скупы и отрывисты. После выхода пятидесятого «Огонька» — на редакционной летучке мои страстные «Лобзания пантер и гиен» признали лучшей статьёй номера (с подачи шефа, разумеется). Почти одновременно за тем ко мне поступил «заказ» на ещё одну статью для «Огонька» (причём, тема была снова свободной, на моё полное усмотрение). Почти тут же я приступил к работе, для начала — только в тезисах (не имея возможности тотчас оторваться от очередной своей громоздкой партитуры)... — В полном виде статья была готова в январе 1992 года и осталась в рукописи... Потому что больше ни одного вопроса на этот счёт не поступало. Ни с одной стороны. и снова Д.Губин  (1990) Как я понимаю сегодня (точнее говоря, вчера), моя третья публикация была похоронена при помощи трафаретного небрежения того же господина Д.Губина, никаких объяснений от которого на сей счёт я не получил вплоть до сего дня... — Вероятно, перспектива столь эксцентрических публикаций слегка затуманилась, а затем и осложнилась после ухода из «Огонька» заведующего отделом культуры Владимира Чернова (основной движущей силы всей истории с лобзающимися пантерами). Однако всё это — не более чем начищенные до блеска предположения или домыслы на вечную тему необязательного зла в форме фигурной щели между «словом и делом». Равным образом, дело осложнялось и моим вечным эффектом не’присутствия (постепенно переходящим в само не’присутствие). Я сидел у себя в однокомнатном Ленинграде, а Чернов — в Мосве. Мои отношения с этим человеком (равно как и с большинством других... тоже людей) отличались поистине лучезарной первозданной чистотою..., — никогда я не был с ним знако́м (ни лично, ни отлично), ни разу не раз’говаривал, не переписывался, не знал номера его телефона и даже спросить: а «в чём же, собственно говоря, дело» — мне было решительно не у кого. — За полным отсутствием лица или персоны спроса. ...так было тогда, в начале 1990-х..., — так остаётся и сегодня, в конце любых других... Причём, совершенно равным образом... ...а потому остаётся одно, — последнее, что можно (было бы) сказать в этой связи: «спасибо, Дима». Что я и делаю..., (якобы) покорный трижды слепой воле Творца...

Ком’ментарии и это всё  (напоследок) Ис’точники Лит’ература   (запрещённая) Ханóграф : Портал Бальмонт К.Д. «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина». — М.: Российское музыкальное издательство, 1917 г. Ванечкина И.Л., Галеев Б.М. «Поэма Огня». — Казань: Издательство Казанского университета, 1981 г. Д.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интервью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Екимовский В.А.. «Автомонография» (издание второе). — М.: «Музиздат», 2008. — 480 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-904082-04-8 Гершензон М.О. (составитель) «Русские пропилеи». Том 6, раздел 2: «Публикация записей Александра Николаевича Скрябина». Материалы по истории русской мысли и литературы. — Москва, 1919 г. Прянишникова М.П., Томпакова О.М. «Летопись жизни и творчества А.Н.Скрябина». — М.: Музыка, 1985 г. Рудакова Е.Н. (составитель). Александр Николаевич Скрябин (альбом). — М.: Музыка, 1980 г. Сабанеев Л.Л. «Воспоминания о Скрябине». — М.: Муз. сектор Государственного издательства, 1925 г. Сабанеев Л.Л. «Скрябин» (два пере’издания). — М.-П., 1923 г. Юрий Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юр.Ханон. «Моя маленькая ханинская скрябиниана». — Мосва: журнал «Место Печати» №2 за 1992 г. Юр.Ханон. «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов» (к 121 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина». — Мосва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — СПб.: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-026-Х Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Эрик Сати, Юрий Ханон. «Воспоминания задним числом». — Издательство: Центр Средней Музыки & Лики России, Санкт-Петербург, 2011 г. Юрий Ханон. «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур, Центр Средней Музыки, 2015 г. Юрий Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: журнал «Современная музыка», № 1 за 2011 г. Шлёцер Б.Ф. «А.Скрябинъ. Личность. Мистерия». — Берлинъ: «Грани», 1923 г. См. так’ же Ханóграф: Портал Некогда — скрести — Скрябина ?‎ Ханон как лицо  без лишней скромности Странное соседство... Несколько маленьких грустных слов — по поводу годовщины усов «Музей Вождей»  ( бес права на ошибку ) Карманная Мистерия  в пред’последнем смысле слова Беседа с психиатром в присутствии Скрябина Святослав Рихтер против Прометея Божественная поэма  (в божественном смысле слова) Ханóграф : Портал Толстая новинка  (очень старая) Не-о-бя-за-те-ль-ное З...ло Дадаизм до дадаизма «Клод Дебюсси» или история ещё одной подлости Божественное растение ... дьявола Православие, народность, лебеда Чёртов орех..., тоже О музыкальном влиянии собак... Орден Слабости  (за заслуги перед отчеством) см. ещё дальше → © Автор ( Yuri Khanon ) не возражает против копирования данной статьи в некоммерческих целях — при условии точной ссылки на авторов и источник информации. © Yuri Khanon. Can be reproduced if non commercial. * * * эту статью может редактировать или исправлять только автор. — Желающие сделать замечания, могут послать их через доктора Богородского, если я понятно выражаюсь. «  s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »