Скрябин как лицо (Виктор Екимовский)

Материал из Ханограф
Перейти к: навигация, поиск
« Скрябин как лицо »
    ( авто-моно-рецензия )
авторы :  Вк.Екимовский  & Юр.Ханон
Скрябин как лицо Толстая новинка

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png



Содержание





      ...К тому же он <Юрий Ханон> написал совершенно фантасмагорическую книгу «Скрябин как лицо», добавив к своей репутации статус отчаянного фантазёра и великого комбинатора.[комм. 1] Листаю эту книгу и не могу себе отказать в удовольствии высказаться о ней, заодно и об авторе...[1]:292




Юрий Ханонъ


« Скрябин как лицо »



– Шуринька, ты закончил свой фортепианный концерт?
– В общем-то закончил, но ещё продолжаю работать над инструментовкой.
А ты, Юрочка, завершил свою «Симфонию собак»?..
[1]:292
( Виктор Екимовский, «Автомонография» )
[комм. 2]


    Оказывается, на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков был такой композитор Юрий Ханин (в дореволюционной транскрипции Юрий Ханонъ),[комм. 3] который являлся самым близким другом... Скрябина.[комм. 4] Удивительно, что никто о нём ничего не знал и даже в «Летописи жизни и творчества А.Н.Скрябина», изданной в 1985 году (М.: «Музыка»),[2] поминутно запечатлевшей всю фактографию скрябинского существования, имя Ханина (Ханона) ни разу не упоминается.[1]:292-293

...и вот, перед нами фотография: на фоне старинной дворянской усадьбы Скрябин и Ханон...
Юр.Ханон и Ал.Скрябин
(С-Петербург, 1902 г.) [3]

    Конечно, те смутные времена многого нам не донесли, кто-то почил в безвестности (скольких русских композиторов, потенциально составлявших цвет нации, мы не досчитались?..), но окружение Скрябина музыковедами изучено достаточно хорошо. И вот, перед нами фотография: на фоне старинной дворянской усадьбы Скрябин и Ханон.
    «Кто есть сей?», – как воспрошал герой Хармса про патриота Ивана Сусанина.[4] Ответ мы без труда найдём в книге «Скрябин как лицо», которая проливает свет на жизнь и творчество сразу двух композиторов – и Скрябина, и Ханина.[комм. 5]
    Как известно, Скрябин родился в 1871 году, а как неизвестно (можно только вычислить по книге), Ханон родился в 1957.[комм. 6] Вот тут-то и начинается мистификация. Параллелизм времён — излюбленный мотив писателей-фантастов. Но фантастический роман, заигрывающий со временем (Уэллс, Беляев, Бредбери, Лем, etc.) — это свободная литература, а музыковедческая монография — всё же историческое исследование, в котором должны быть соблюдены все атрибуты фактологии, тем более, когда описание касается жизни великого вдоль и поперёк изученного композитора. Ханон, будучи ближайшим другом Скрябина, оставил шестисотстраничные мемуары (подготовила их к печати вдова композитора, скончавшегося в 1924 году), где, даже по авторитетным заключениям работников Московского Музея А.Н.Скрябина, нет ни капли вымысла, всё исключительно точно и правдиво – и о конфликтных взаимоотношениях Скрябина с петербургскими «власть держащими» профессорами – Лядовыми и Гензельтами,[комм. 7] и о лености Шуриньки, страсть как не любившего записывать свои сочинённые произведения, и о его волнительных любовных увлечениях – печально известный роман с Наташенькой Секериной,[комм. 8] и о постепенных вызреваниях «экстазных» концепций и даже о том, что в зрелые годы композитор не садился за инструмент «без коньячку».
    Творчество Скрябина в книге описано самым дотошным образом: Скрябин для Ханина – его alter ego, и потому заподозрить мемуариста в том, что он чего-либо не знал из скрябинской музыки, попросту невозможно.[комм. 9] К тому же, будучи превосходным пианистом,[комм. 10] он переиграл (причём, в публичных концертах!) чуть ли не всё скрябинское наследие.[комм. 11] Очевидцы ханинских клавирабендов вспоминают,[комм. 12] что игра пианиста впечатляла не только бесподобным техническим уровнем,[комм. 13] тонким пониманием всех поворотов скрябинского мышления, но и тем, что он не боялся подправлять великого мастера, «улучшать»(!) его нотный текст,[комм. 14] кстати, об этом говорится и в книге: когда Ханон воспроизводил по памяти только что сочинённые Скрябиным пьесы, то исполнял их как-то по-другому, по-особенному:

   — И вот что странно, — задумчиво произнёс Скрябин, — то что ты, Юрочка играешь — это как будто совершенно моя музыка, но вместе с тем там много иного...[5]:45

    Рассказ о жизни двух закадычных друзей обрывается 1909 годом — к тому времени Скрябину исполнилось 37 лет, равно как и Ханину,[комм. 15] приурочившему свой возраст к моменту выхода книги в свет (Санкт-Петербург, «Центр средней музыки», 1995 г.).[5] Последние семь лет жизни Скрябина потому и не описаны — они ещё не были совместно прожиты, хотя, правда, вдова писателя в Послесловии уведомляет,[5]:642-643 что готовится к изданию [комм. 16] и Вторая часть воспоминаний,[6] завершающая скрябинское жизнеописание.[комм. 17]
    На протяжении всей книги, как палимпсест,[комм. 18] просвечивают ссылки на сочинения Ханона — здесь упоминаются фортепианные «Смутные пьесы» и «Несонаты», и балет «Трескунчик», и опера «Шагреневая кость», и симфониетта «Пять мельчайших оргазмов», и «Некий концерт», и «Средняя симфония» (три последних сочинения записаны на компакт-диск – единственное, что нам доступно из всего объёмного наследия Ханина). Между прочим и сам-то композитор практически недоступен для общественности — уже несколько лет его никто не видел:[комм. 19] он сидит, как схимник-отшельник в своём петербургском доме,[комм. 20] превращённом в оранжерею с экзотическими растениями,[комм. 21] и, по слухам, всё время пишет и пишет музыку, которую никому не показывает и никому не даёт играть.[комм. 22] В марте 2000 года друзья композитора устроили концерт,[комм. 23] где исполнялись его «Убогие ноты», так Ханон и там не объявился.[комм. 24] — А в программке, на месте, где должна быть его фотография, зияла пустота.[комм. 25]
    ... « Ханон как лицо » ...[комм. 26]




Виктор Екимовский
  ( сентябрь 2000 )





Эвклид мне друг, скажу,    
Но всё же...,        
Наш Лобачевский мне дороже...[7]
( Михаил Савояровъ )

Пояс’ нѣние     по малому


   ...Мадам..., мсье..., мадмуазель... (последняя особенно)... Как уже не раз было сказано (значительно!) выше (и ниже), а также и посередине (последнее отдельно), этот те(к)ст был сочинён мсье Виктором Екимовским — во второй половине 2000 года. Как гласит сухая оффициальная ин’формация (под рубрикой «рецензии», 4.1. — 9.), эта работа стала последней в ряду публичных (публицистичных & публицистических) критических статей:
   ► Ю.Ханон. «Скрябин как лицо». Для газеты «Музыкальное обозрение». 2000. Рукопись.[1]:422

   ...одним этим, как кажется, сказано далеко... не всё. За скупой строчкой списка (из научного аппарата, расположенного в задней части «Автомонографии») сокрыто немало исторических историй и анекдотических анекдотов, достойных ещё одной, другой, пятой или седьмой статьи — вполне в том же духе, что и (две) предыдущих. И прежде всего, возникает вопрос: почему «рукопись»?.. — Ответ будет сколь прост, столь и неполон. Почти как в сказке. Да... — Разумеется (скажу я вполголоса, для начала), — по той причине, что рецензия так и не была опубликована — несмотря даже на несомненный профессиональный статус и такое же положение подателя сего текста. Спрашивается, но отчего же так?.. Ответ ещё проще и ещё неполнее... — Да именно оттого, что рецензия была подана в газету «Музыкальное обозрение». Так сказать, один из о́рганов..., профессионального сообщества. Проще говоря, клана. Как говорится, дураков нет. Какое же «Музыкальное оборзение» станет всерьёз публиковать тексты про книгу этого отщепенца..., можно сказать, даже — «врага народа», вдобавок, какими-то неправдами добавившего к своей репутации статус отчаянного фантазёра и велiкого комбинатора... Кроме шуток. — Кажется, прошёл ещё добрый десяток лет (с лишним), пока автор статьи не узнал (или осознал), что с его стороны это был «запрещённый приём». Поскольку всем оффициальным о́рганам академического музыкального сообщества настрого запрещено (совсем как в Библе) даже упоминать «Имя Иеговы»..., пардон, имя его..., не говоря уже о каких-то рецензиях... Почти хвалебных. Или, по крайней мере, не слишком ругательных. Пожалуй, на первый раз одним этим замечанием и ограничусь..., впрочем, положив сверху ещё несколько слов. На закуску... — Не без улыбки добавил бы я сюда комментарий руки Виктора Екимовского, в котором он сам рассказал: как же это случилось (& получилось), что рецензию маститого мастера современности — отвергла какая-то задрипанная газетёнка.. пардон, я хотел сказать — оффициальный о́рган.

А потому, склонившись с (бес)предельным уважением, оставляю пустое место... Ради такого случая.
...первая встреча двух «велiких комбинаторов»: десять лет спустя...
Юр.Ханон & Вк.Екимовский
(С-Петербург, 2010 г.) [8]

   От себя же добавлю несколько слов мемуарного характера... «Екимовский как лицо»... — Упомянутый в тексте рецензии мартовский концерт 2000 года, устроенный блестящими «друзьями композитора», затесался в тексте совсем не случайно. И даже более того, несмотря на «зияющую пустоту» на месте автора «убогих нот», сей затрапезный концерт, собственно, и стал главной причиной всего... Да-да, я не оговорился, именно всего, начиная от означенной рецензии и кончая — всеми её комментариями (по содержанию и по сути), а тако же и многими другими страничками Хано́графа. Поскольку (в отличие от убогого автора), Виктор — удостоил присутствием «сто девятое» исполнение своего «Бранденбургского концерта» (композиция 28, 1979 г.) Именно там, на этом исполнении — единственный раз в нынешней био’графии — состоялся некий контакт в непосредственном соседстве двух музык Е. и Х., — так сказать, зачаточное (заочное) знакомство..., для начала. — Но не только одно оно...

   Как явствовало из воспоминаний композитора (на этот раз без указания конкретного имени), явившись накануне концерта в питерский «Дом Книги» (что на Невском проспекте), он был счастлив обнаружить на (какой-то неясной для меня) витрине единственный..., последний экземпляр книги «Скрябин как лицо». — Не поверив глазам своим, он его немедленно купил и затем (почти сразу) прочитал..., едва ли не единым махом. Не присутствуя в тот момент на указанном месте, я вынужден попросту верить и передавать прямую речь (в косвенном виде)..., поскольку... заподозрить мемуариста в том, что он чего-либо не знал из екимовской биографии, попросту невозможно.[1]:293

Объявленный ранее эрмитажный «концерт четырёх копозиторов» состоялся на следующий день (впрочем, здесь возможны варианты, например: «в тот же день вечером» или, напротив, «через два дня»). Как известно, на нём не случилось исторического факта личного знакомства Виктора Екимовского, Жоскена Депре и некоей «зияющей пустоты» — в связи с полным отсутствием двух последних. Затем, спустя ещё полгода (это случилось чуть позже, а не сразу по прочтении искомого Петрарки) появилась рецензия для газеты «Музыкальное обозрение», так и оставшаяся на правах рукописи — до 2008 года, когда была опубликована вторая серия «Авто-моно-графии». — Именно туда Виктор своею исключительной властью вставил (на страницы 292-293) прежде оставшуюся в небрежении рецензию. На этой территории академический клан (вместе со своим «обозрением») уже не имел права решающего голоса. Там она и заняла львиную долю места, посвящённого персоне «питерского отшельника Х», так и «не явившему своё лицо миру»...[1]:292-293 — Собственно, всё это время господа Екимовский и Ханон так и оставались в статусе «лично не знакомых»..., в коем и пребывали бы до сих пор, если бы не одно крошечное недоразумение...

Впрочем, на этом месте несколько строк из краткого жизнеописания выпускается..., за ненадобностью.
А затем и вовсе следует давно знакомая надпись, смысл которой (иной раз) фатально не совпадает с текстом:

«  К О Н Е Ц   П Е Р В О Й   Ч А С Т И  »   [9]:641






Ком’ ментарии

...вероятно, двойник того экземпляра, который стал причиной появления одноимённой рецензии...
«Скрябин как лицо» [10]

  1. Маленькое (в один абзац или две фразы) связующее вступление, приведённое здесь — отсутствовало в рецензии 2000 года, но зато было (в качестве вводного текста) на страницах «Автомонографии» Виктора Екимовского. Листаю эту книгу и не могу себе отказать в удовольствии начать с этого маленького абзаца..., — невзирая даже на внезапно возникшую тень некоего Остапа... Кажется, это единственный (теоретический) случай — в моей (практической) практике.
  2. Не случайно здесь (говоря глубоко в скобках) в качестве источника опять поставлена «Автомонография», хотя Виктор вроде бы (или яко’ бы) цитирует диалог главных героев из книги «Скрябин как лицо». Пожалуй, здесь бы я поставил первый акцент. Начиная отсюда, с этого удивительного «эпиграфа», вернее говоря, отталкиваясь от удивительного него, можно было бы поставить слегка подозрительный (как труба) знак вопроса. Хорошо помню, как мысленно сделал реверанс (одними бровями) Виктору (впервые прочитав две строчки своего диалога со Скрябиным)... — И что, неужели не ясно: в чём же тут соль? Очень просто. При всём своём желании, перелопатив вдоль, попе’рёк и по диагонали текст книги «Скрябин как лицо» — там нельзя обнаружить подобного диалога (ни по тону, ни по содержимому). Тем не менее, поданного как типическая цитата, да ещё и кур’сивом. — Само собой, ни малейшей рекламации. Разумеется, я был бы полным кретином, если бы слегка пожурил Виктора за этот приём лже-цитирования. — Скорее напротив. Не имея ни малейшего намерения лишний раз рыться в неприлично толстой книжке (неприлично не’толстого писателя), автор рецензии решил выдать в начале текста некое стороннее ощущение, так сказать, типичное послевкусие, оставшееся от шестисот-страничного диалога между двумя композиторами. И всё же, как бы это выразиться половчее..., — именно отсюда начинается маленькое зерно сомнения, брошенное рецензентом во влажную ямку человеческого недо’умения. «Это шутка или тайна?» — как (в своё время) напевали по сходному поводу персонажи ««Шагреневой кости». Не рискуя сказать грубость (или глупость), могу только нижайше поблагодарить Виктора за редкостный человеческий документ, оставленный потомкам... — Ханон в кратком изложении Екимовского? Нет, не совсем так. Или даже совсем не так. Скорее говоря, артефакт ещё одного диалога (только уже между дважды-два композиторами) — причём, оставленный ещё в те времена, когда не было не только личного знакомства, но также и всего остального, что обыкновенно можно пришить к «Делу» двух современников и «коллег».
  3. Столь милое замечание нашего уважаемого рецензента..., о дореволюционной транскрипции фамилии «Ханин» — я полагаю, вполне могло бы (кое-кому) показаться тонкой иронией. Или напротив, жестокой шуткой..., если бы не всё последующее развитие темы, постепенно, шаг за шагом начинающей накапливать зёрна сомнения и складывать их за щёку (как маленький осенний хомяк — из музыкального обозрения). Пожалуй, я рискнул бы сравнить этот стихийный метод Виктора Екимовского с сериальной техникой (которой он в своё время отдал хотя и маленькую, но всё же дань). Словно пальцем в нёбо..., или ногой в глас... — Зерно за зерном, указание за указанием, промах за промахом, подозрение за подозрением..., только достигнув некоего заранее условленного числа, например, апостолического или равноапостольного..., — наконец, они складываются в законченную систему (чтобы не сказать: фигу..., например, из двенадцати пальцев).
  4. A propos: маленькое замечание от автора-зануды («историка от музыки» и «фактоведа», как будет явлено впоследствии). Всё-таки (сугубо между нами) определение «самый близкий друг... Скрябина» нигде не фигурирует (в тексте книги) и никак не вытекает (из него же). Скорее, следуя духу Скрябинской мистериозности и его же увлечениям с...ой эзотерикой, можно было бы сказать что-то о «тайном» (или скрытом) друге, что-то наподобие спиритического или масонского контакта. Или, на худой конец, о «доверенном лице», постоянно пребывающем где-то ad marginem (что вполне соответствует действительности), так сказать, на отшибе активного скрябинского общения. Если же следовать духу авторского книжного текста, то «внутренний диалог» и такое же общение двух лиц в романе «Скрябин как лицо» вполне мог бы соответствовать выводу о некоей «внутренней дружбе» (или контакте..., наподобие визионерского). Впрочем, не слишком ли многого я хочу?..
  5. В своей рецензии Виктор Екимовский слегка чередует две скрипичные транскрипции (чтобы не говорить о рескрипциях) фамилии автора книги: «Ханин» и «Ханон». Одна из них (старая, постаревшая и устаревшая на тот момент) была употреблена как более привычная и соответствующая агогике русского языка. Впрочем, я здесь позволю себе иной раз поменять авторское написание в пользу (а не во вред), чтобы прошедшие с тех пор семнадцать лет (почти совершенно...летние) не прошли впустую. Само собой, так оно и было...
  6. Честно говоря, я был бы крайне признателен Виктору, если бы он (по прочтении сего) прислал мне примерную калькуляцию: каким образом он вычислил из текста книги «Скрябин как лицо» факт моего рождения в 1957 году. Положа руку на сердце (а голову на гильотину), — мне кажется, что подобная бухгалтерия могла бы сделать честь любому Флоберу (пополам с Золой от Мопассана). И дело здесь даже не в том, что искомый Ханон не родился в 1957 году (или даже около того), а родился совсем не в 1957 году..., но прежде всего, в том (принципиально внутреннем или релятивистском) методе познания, который может быть применён в подобных случаях: как в лабораторной практике, так и в полевых испытаниях. Последнее особенно приятно представить... По чести сказать, именно в таких «мелочах» и скрывается основной ключ. Или напротив, скважина. Или сразу обои, не говоря уже обо всём остальном... — Спасибо, Виктор.
  7. Ещё один пер’сональный комментарий тоном заправского зануды и нудиста (де-историка музыки). — Преклоняю (и не устану преклонять) колена перед невероятной разборчивостью Виктора... Кажется, из всех петербургских «власть держащих» профессоров он умудрился выбрать именно тех (двоих), с кем конфликтных взаимоотношений у Скрябина было меньше всего..., точнее говоря, почти совсем ничуть. А вот про отборных фельдфебелей и чиновников от музыки — великодушно позабыть. Приведённые персоналии здесь говорят сами за себя. Гензельт (даром что Адольф), слава тебе господи, успел отдать концы, прежде чем Шуринька замахнулся на него своей клавиатурой (здесь, пожалуй, у автора рецензии сработала «техника переноса»). Лядов же, паче того, при всей своей почвенной иронии над скрябинской «манией величия», всегда оставался самым надёжным его союзником (а в конце жизни почти эпигоном) в среде консервативной питерской «кучки», а по первости даже продолжал упрямо «скрести Скрябина», когда все остальные отказывались быть его золотарями. Короче говоря, выбор Виктора меня полностью удовлетворил. Всегда говорил (и не устану говорить), рассеянность великого человека делает ему не только честь, но и заставляет временами глаголить устами подспудной Истины. Ещё один нiзкий поклон за эту дивную науку высокого интуитивизма, мой дорогой Виктор Алексеевич.
  8. К слову сказать, печально известный роман с Наташенькой Секериной далеко не единственный, описанный в этой книге. Куда более ярко на хрестоматийном фоне жёваной гимназистки выглядит скрябинская чахоточная невеста 1896 года (М.К.) или (ещё того паче) Маруся Благовещенская пополам с покупной девушкой Н.А.Лисовской, о которых прежде никто даже и не заикался (ну... разве что, кроме и.о.профессора Цытовича)...
  9. Как я вижу, опять «жена Цезаря вне подозрений...» (не исключая также и всего остального). И всё же, (не на шутку) рискуя своей репутацией «велiкого комбинатора», оставлю ещё один след на песке. Увы, не так (или не совсем так), как бы приятно это ни выглядело. — Творчество Скрябина не описано в книге самым дотошным образом..., прежде всего потому, что вовсе не оно представляет собой предмет внимания автора. Пожалуй, психология этого творчества — да, освещена весьма подробно (а местами даже излишне), а также силовые линии, образовавшие постепенную эволюцию Скрябина «от дворянского пианиста — до композитора-доктринёра». Кстати сказать, по той же причине вполне можно (и даже нужно) «заподозрить мемуариста в том, что он чего-либо не знал из скрябинской музыки». Этот Ханон (говоря о нём в третьем лице..., или даже в четвёртом) всегда интересовался музыкой во вторую или третью очередь — как материалом, носителем доктрины. Именно потому очень часто «мемуарист» может многого не знать, не помнить или выпускать из виду в имманентных вопросах искусства. Проще говоря, автор книги «Скрябин как лицо» никогда не был завзятым «профи», знатоком материала, но скорее — его организатором. Примерно в том же смысле, как сам Скрябин желал в конце концов организовать музыку (и все искусства иже с ней) в Мистерию, чтобы отправить максимально возможное число читателей и слушателей на тот свет. Конечно, «Карманная Мистерия» ставила перед собой менее амбициозные задачи, но всё же... совсем не из области музыки.
  10. Большое спасибо, дорогой Виктор. Но всё-таки, скромно потупив наглые глаза (божья роса), замечу: «превосходным пианистом» я не бывал никогда (даже в мертвецки пьяном состоянии). Как говорится, бог миловал от такой напасти. — Если нужны кое-какие подробности этого вопроса, кое-что я затронул (боком-боком) в прекрасном фортепианном эсце «Рихтер против Прометея». А если сказать коротко и ёмко: такое явление называется не пианистом, а совсем другим словом, которое я сейчас (по старости и слабости ума) случайно позабыл.
  11. ...и рад был бы здесь промолчать, да не позволяет — совесть (высоко’ооплачиваемого професси’анального историка музыки и авторитетного фактолога). — Увы, нет..., не так. «Чуть не всё скрябинское наследие» я не переиграл (тем более, в публичных концертах!) — и даже если бы пожелал, попросту, не успел бы. Этих концертов у меня было слишком мало (1988-1991 год, раз, два, пять, — и всё, баста!..), вдобавок, прекрасный Скрябин на них присутствовал только третьим голосом, где (как правило) царили чахлые раритеты в виде Ханона и Сати. Тем более припомнить, что Скрябиным советская публика была вполне накормлена (хотя и ничего толком в нём не понимая), но зато двух других (из упомянутого выше трио) практически не знала. Кажется, только раза два-три я выносил (сор из избы) на сцену... — как сейчас помню, в одном биографическом анекдоте фиоритурная (около-прометеевская) «Поэма» op.59 №1 показательно соседствовала с моим «Подношением Куперену» (в концерте от 7 ноября 1991 года, особняк Боссе). — Правда, если попытаться говорить в непубличном смысле (и не прикидываться очередным «фактологом»), то Виктор всё-таки окажется прав. За исключением высших фортепианных форм (писанных для клавишных профессионалов & конченых виртуозов), и в самом деле я переиграл — всё. А в тайном (закрытом) багаже, сверх того, присутствует такой особый чемодан (пока не опустошённый) как студийная запись: «все прелюдии» Александра Скрябина, сыгранные таким особым образом, как прежде их никто не играл. — Нет, это вовсе не реклама. Скорее, даже напротив — эвфемизм (чтобы обойти точное описание способа исполнения). Сборник составляет четыре диска. Разумеется, не изданных. И даже неслыханных. Не говоря уже обо всём остальном, мой дорогой Виктор...
  12. Интересно было бы узнать имя хотя бы одного из этих «очевидцев» (если, конечно, кто-нибудь из них ещё уцелел — в рамках российской программы защиты свидетелей). С нетерпением жду от Виктора персональных данных (явки, адреса, контакты). Пожалуй, в данном случае бесподобно подошёл был фразеологический оборот «врёт как очевидец», причём, взятый как облупленный, в прямом смысле слова. Впрочем, и здесь я вынужден ещё раз повторить сказанное Выше: пожалуй, я был бы полным кретином, если бы пожурил Виктора и за этот приём изложения материала. Скорее наоборот. <...> Не рискуя сказать грубость, могу только поблагодарить Виктора за этот редкостный человеческий документ: артефакт внутреннего диалога (только уже между двумя другими композиторами) — причём, составленный в те времена, когда между ними не было не только личного знакомства, но также и всего остального, что обыкновенно можно пришить к «Делу» двух современников и «коллег».
  13. Кажется, здесь в тексте Виктора закралась небольшая (орфо)графическая ошибка, которую я не решился исправлять (внезапная робость замучила). Вместо написанного в рецензии: «бесподобным техническим уровнем» следовало бы читать «бесу подобным техническим уровнем». — Впрочем, вполне допускаю, что автор рецензии со мной не согласится (не говоря уже о чём-то большем). И здесь, завершая свою маленькую поправку, я могу только вспомнить одну (маленькую) мысль из печально известной книги «Альфонс, которого не было»:
        Если я ошибаюсь — пускай меня поправят.
          Но, поправляя меня — пускай не ошибаются!..
  14. Говоря об «улучшении нотного текста» фортепианных вещиц Скрябина, вынужден опять поставить небольшой акцент на весьма досадном (для некоторых) факте равнодушия этого автора-исполнителя к музыкальной материи (или музыке как материалу). Вовсе не ради эпатажа и не в результате долгих размышлений над «бемолем с паузой» Ханон «улучшал» (или ухудшал) нотный текст скрябинских пьес. Чаще всего это происходило по настроению, рассеянности или небрежности (если иметь в виду именно живое концертное исполнение, а не студийные записи). Кстати сказать, в точности подобный генезис имели и скрябинские «ди’версии» последних лет, особенно часто случавшиеся против его ранних опусов (дело давнее!.., грехи молодости), когда, запамятовав (или по легкомыслию), пианист-Скрябин брал лишние ноты, аккорды, менял концовку, а затем замечал: «автору это позволительно». — Хотя сравнения здесь неуместны. Всё-таки Скрябин был «настоящим» пианистом, вполне полноценным и даже с золотой медалью (малой). А Ханон может быть назван этим словом только в каком-нибудь старинном анекдоте..., или имея непременное желание — оскорбить.
  15. Пожалуй, здесь имело бы смысл полностью повторить первый «бухгалтерский» комментарий, связанный с блестящей операцией определения особого года рождения автора книги «Скрябин как лицо» (часть первая, издание первое). Но увы, самое печальное во всей этой истории состоит в том, что как бы этот Ханон ни старался извернуться или скорчиться, но ему так и не удалось бы «приурочить» не только свой возраст, но также и вообще всё что угодно — к сакраментальному «моменту выхода книги в свет». Чтобы убедиться в полной беспомощности любых поползновений подобного рода, вполне достаточно самым беглым образом просмотреть отдельную статью про «заказ» или первую попытку издания этого романа (а равно и последние, пропустив ради краткости промежуточные версии). Не говоря уже обо всех остальных покушениях на издание (к примеру: других книг, музыки, живописи или прочих художественно оформленных воплей & соплей), которые всякий раз приводили только к очередному провалу, чтобы не сказать: микро-мистерии..., совсем не скрябинского профиля. В общем, и здесь придётся остановиться на безрадостном (вполне агностическом) выводе: большинство сведений о жизни не могут быть никаким образом проверены или установлены — ни заранее, ни пост-фактум... В общем, как говорил дядюшка-Альфонстой же книге):
        Простите, мадам, но я никак не могу сообщить вам мой возраст.
              К сожалению, он меняется каждую минуту...
  16. Чистая правда: ни «вдова писателя», ни (вслед за ней) прекрасный рецензент книги не соврали. И в самом деле, «Вторая часть воспоминаний» готовилась... к изданию. Однако всё дело (как это случилось и с большинством важнейших начинаний Скрябина, Ханона или Сати) упёрлось другим концом — в человеческий материал. Поскольку первая часть книги (законченная написанием весной 1994 года) была издана буквально чудом и с ужасающими трудностями только спустя пять лет, то до второго тома закономерным образом дело вовсе не дошло. А спустя ещё пять лет было принято решение об его уничтожении (сугубо мистериальном, конечно). Это скромное достижение Автор (со свойственным ему великодушием) полностью возложил на «противную» сторону — имея в виду не только господ «издателей» вместе с их фирменными изд(ев)ательствами, но и всю среду своего времени (или «субстрат», как он выражается) в целом.
  17. Пожалуй, вторая часть книги «Скрябин как лицо» завершает далеко не только «скрябинское жизнеописание», но и (почти) всё остальное, что только можно завершить (включая и своё собственное существование). Именно этим своим странным (и вероятно, уникальным) свойством она действует сильнее всего (как если бы разговор шёл о какой-то реально существующей вещи). Потому и «жизнеописание» (равно как и «описание смерти», к примеру) ни в малейшей степени не становится пределом или «завершением» повествования или сюжета. Эта книга (говоря о ней в прошедшем времени) с самого начала принципиально лишена представления о любых пределах и перегородках, из которых состоит редуцированное сознание людей и их (такой же) мир. Здесь, собственно, и заключался её главный смысл (вместе с основным действующим началом). Системным и систематическим образом второй том «Скрябин как лицо» заступает за грани и границы всего, что только ценно и доступно для подобного применения. Говоря фактическим образом (хотя и без «фактологии»), вторая часть «Скрябин как лицо» воспроизводила на уровне текста некое подобие Мистерии — не скрябинской и не ханонской версии, но (скажем, к слову) — средней или синтетической... Принципиально нездешней. Не от мира сего. Стирающей перегородки и границы между миром и сознанием, между представляемым и реальным, между вчера и сегодня, между «было» и «не было». — И здесь я усилием воли прерываю свой выходящий за пределы комментарий. Значит, пускай пока останется так..., ради вящей простоты (не)понимания.
  18. Комментарий для тех, кто не успел позабыть (за последние два столетия), что такое палимпсест. Специфический термин, дошедший из тех ветхих времён, когда бумага или папирус были слишком дорогим и редким материалом, не продавались на каждом углу килограмм за копейку, а потому — в идеале — (как невиданная драгоценность) подлежали последовательному использованию до «полного изумления». Ровно по этой причине старые книги (избежавшие костра инквизиции, например) часто не уничтожали, а осторожно стирали — насколько это было возможно, чтобы поверх старого написать нечто новое, более ценное, благонадёжное и дозволенное. И всё же, прежние тексты порой просвечивали через наслоения. Это нецензурное безобразие обычно и называлось у них «палимпсестом».
  19. Благодарю Виктора за небольшое (практически, художественное) преувеличение. Признаться, я и сам рад бы сказать про этого Ханона, что «уже несколько лет его никто не видел», но увы... Практически каждый день всякая шантрапа (пардон, добропорядочные обыватели, — я хотел сказать) из числа современников видит его и на улице, и в подворотнях, и в чёрных парадных нашего города. А хотелось бы, конечно, чтобы — и это было неправдой. Кстати сказать, уже в следующей фразе Виктор сам себя слегка опровергает, упоминая о каких-то «друзьях» какого-то «композитора», устроивших какой-то «концерт» с его «Убогими нотами». Рассуждая буквально, наверное, пришлось бы сделать вывод, что они, эти легендарные «друзья», его тоже «несколько лет не видели» (а концерт готовили, значит, «видимо-невидимо», принципиально не глядя..., — к примеру, надев на голову мешок или закрыв глаза мокрой тряпкой). И главное, это сладкое слово «друзья»... Сколько лет я его не слышал (не говоря уже о предмете). Вот уж в самом деле правда: «уже несколько (десятков) лет я никого из них не видел». — Ах спасибо, Виктор..., что за дивную сказку я себе представил Вашими стараниями (ну, прям..., как «отчаянный фантазёр» и велiкий комбинатор): видимо-невидимо этих «друзей», даже глаза разбегаются. В разные стороны (как Виктор любит)...
  20. Очень сожалею, но у меня в Петербурге никогда не было «своего дома» (даже одноэтаж’ного, чёрт). На тот момент — не более чем однокомнатная квартирка на Городском острове, совершенный «притырок»... — А вот за «схимника-отшельника» большое спасибо. Если выпустить за скобки все религии (кроме альбигойской, разве что, говоря в скобках), этот термин вполне соответствует желаемой картине мира.
  21. Об «оранжерее» с экзотическими растениями, в момент написания рецензии (2000 год), можно было говорить только в качестве метафоры или в сослагательном наклонении. Впрочем, к празднику выхода (в свет) второго издания «Автомонографии» это и в самом деле стало реальностью: вполне тупой и не метафорической. Хотя..., если говорить с точки зрения нормального человека (или такого же композитора), то и в самом деле, однокомнатная квартира забитая тысячей растений — вполне сойдёт за оранжерею (или хотя бы небольшой подлесок с кустами в углу).
  22. Как видно из следующей фразы, это не совсем правда. Как раз тогда, в 2000 году этот схимник-отшельник дважды «дал» поиграть свою музыку. К тому же, начиная с 1998 года, «государственный Мариинский театр республики северная Осетия» пустил по миру (говоря буквально) приснопамятный «Средний дуэт», поставленный на музыку второй части «Средней Симфонии», так что на (не)добрых десять-двенадцать лет можно было накрепко поза(быть) об этом «никому и никогда». С той поры на самых грязных (и больших) подмостках страны, а также всего прочего мира — небольшой кусок музыки постоянно светился..., засвеченный.
  23. — Ох уж эти мне «друзья», добрейший Виктор... Не могу удержаться (в качестве маленького комментария) от нескольких инвективов, два из которых будут несомненно — обсценными. Всё же, как мне мнится, называть словом «друзья» (во множественном числе) одну показательную сучку, достойную нескольких чувствительных ударов в причинно-следственную область — это через’чур уж щедро. Не исполнив ни одного обязательства или обещания, эти божественные «друзья», как говорится, выполнили только одну функцию: у’течки или воровства. Вернее сказать, обои вместе. И ничего больше... — Впрочем, в 2000 году Виктор, видимо(-невидимо), ещё ничего не знал об этом предмете. Да и сегодня, надеюсь, не узнает. — Даже если прочитает этот комментарий (в чём я нисколько не сомневаюсь, ничуть не рискуя ошибиться).
  24. Не объявился, чистая правда, Виктор. Собственно, и не собирался. Признаться, мне всегда это казалось какой-то странной традицией: ходить на концерты с исполнением собственной музыки (тем более, убогой). — Или я её не слышал никогда?.., — вопрос тем более глупый, что у меня абсолютный слух и все свои партитуры (ни разу не исполненные) я слышал ровно столько раз, сколько их открывал. На мой вкус, это довольно сомнительное удовольствие: ходить на какой-то концерт, умилённо любоваться обвислой задницей очередного (простите, того или иного) дирижёра и слушать (не)далёкое (от совершенства) исполнение. Лучше это время употребить на дело (большое или хотя бы маленькое). В конце концов, ни разу в своей жизни я не наблюдал, чтобы какой-нибудь Моцарт или Беховен посещали концерты в Питере. Даже если они проходили в этом... Эрмитаже.
  25. Предпоследний комментарий..., насчёт пустоты, которая «зияла». Звучит красиво и даже прекрасно, не скрою... Даже дюже читать приятно. Но увы, было — не так. Вернее сказать, не совсем так. Как сейчас помню программку того эрмитажного концерта (принесённую мне на дом..., пардон, в оранжерею — тем самым инвективно-обсценным персонажем, о котором шла речь строками выше). В ней квадратно-гнездовым способом (по клеточкам) были размещены изображения (лиц) четы четырёх композиторов, сочинения которых попали в обойму того дня. В трёх первых клеточках аккуратно располагались два неких голландца, не слишком «летучих» (Жоскен Депре и Гюс Янсен), чуть ниже обосновалась фотография — «Екимовский как лицо» (озабоченно созерцающего дивную партитуру своих «иерихонских труб»). А в четвёртой — вместо «зияющей пустоты» красовался некий серенький оттиск печати (читай: экслибрис), внутри которого можно было прочитать на двух языках (исключая ассирийский и шумерский): «canonic Yuri Khanon»..., или что-то в таком роде. Кстати сказать: здесь можно было бы ещё раз пропеть «осанну» велiкой рассеянности рецензента..., поскольку в той же программке в начале аннотации «убогих нот» было поставлено имя автора (Юрий Ханон, вестимо), а затем, чёрным по белому: «р.1965». — До сих пор жалею, что Виктор Екимовский (а также и всё остальное человечество) никогда не слышал (и не услышит) оперу «Тусклая жизнь». Там (как мне кажется) сказано всё... о величии, о гениальности и о природе: взятых как вместе, так и порознь.
  26. Пожалуй, здесь можно поставить точку и расслабиться. — Последние три слова (начертанные как на заборе) словно бы прояснили (слегка) замысел блистательного рецензента. Оказывается, эта импровизация (в полном соответствии с принципом транзитивности) называлась «Ханон как лицо». А стало быть, не было ровно никакой нужды (даже са́мой малой) трудиться снабжать текст Виктора комментариями и поправками, якобы пытаясь что-то уточнить, исправить ошибки или отметить отдельные излишки (издержки) производства. Потому что..., как уже было сказано в приди’словии, на этой территории «Х как лицо» действуют совсем другие законы. Пожалуй, сама природа вмешалась в эту историю, (временно) восстановив равновесие. Совсем как — в репризе Девятой симфонии Бе’ховена... (или Екимовского)... Который (как оказалось) в середине 2000 года ...написал совершенно фантасмагорическую рецензию... на книгу «Скрябин как лицо», добавив (таким образом) и — к своей репутации статус отчаянного фантазёра и велiкого комбинатора... — Так трижды спасибо, мой дорогой Виктор. В который раз не устаю снимать шляпу (которой не было) со своей натруженной маковки черно’рабочего умственного труда. Мне кажется, здесь есть что отметить..., если не ошибаюсь, мы сызнова составили неплохое трио... вдвоём. — В точности по (старому) рецепту Эрика.


Ис’ сточники


  1. 1,0 1,1 1,2 1,3 1,4 1,5 Виктор Екимовский, «Автомонография» (издание второе). — М.: «Музиздат», 2008 г. — 480 стр, тираж 300.
  2. М.П.Прянишникова, О.М.Томпакова. «Летопись жизни и творчества А.Н.Скрябина». — М.: «Музыка», 1985 г.
  3. Иллюстрация.Юрий Ханон и Александр Скрябин — Сан-Петербург: 1902 год (фронтиспис из книги «Скрябин как лицо»).
  4. Даниил Хармс. Полное собрание сочинений: в четырёх томах. — Сана-Перебур: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997 г. — Том второй, стр.353 (случаи) (Исторический эпизод).
  5. 5,0 5,1 5,2 Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть первая), издание первое. — Сан-Перебур, Центр Средней Музыки & Лики России, 1995 г. — 680 стр.
  6. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & Лики России, 2002 г. — 840 стр.
  7. Михаил Савояров. «Слова», стихи из сборника «Синие философы»: ««Кривизна»» (1912).
  8. Иллюстрация.Юрий Ханон & Виктор Екимовский, документальная фотография: первая встреча (личное знакомство, десять лет спустя). Сан-Перебур: мар-210 (ultra-Tour).
  9. Юрий Ханон. «Скрябин как лицо» (часть первая), издание второе. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2009 г. — 680 стр.
  10. Иллюстрация.Юр.Ханон. Обложка книги «Скрябин как лицо», том первый, редакция первая (Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & Лики России, 1995 год). Экземпляр из общего тиража, первый вариант оформления (серый глянцевый балакрон).






Лит’ература   (затрещённая)

Ханóграф : Портал
MuPo.png

Ханóграф: Портал
EE.png






См. тако же

Ханóграф : Портал
Skryabin.png

Ханóграф: Портал
Yur.Khanon.png




см. дальше →



Red copyright.png  Все права сохранены.   Red copyright.pngAuteurs : Вк.Екимовский & Юр.Ханон.   Red copyright.png   All rights reserved.

* * * эту статью не может редактировать или исправлять никто,
или, в крайнем случае, только кто-то Один.

— Все желающие сделать замечания или дополнения, — могут сделать это в соседней кабинке...

* * * публикуется впервые : текст, редактура и оформлениеЮр.Хано́н.

«s t y l e d  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n»