Дважды два почти пять (Альфонс Алле)

« Дважды два (почти) пять » авторы : Аль.Алле &               Юр.Ханон ( опять ) ← Зелёный квадрат Альфонса Похоронный марш памяти велiкого глухого → Ханóграф : Портал « 2 х 2 ≈ 5 » ( в качестве доказательства ) «Красный квадрат» Аль’фонса  (1884) (псевдо’реконструкция: Юр.Ханон, 2009)   1 . вид снаружи ... « Deux et deux font cinq » — пожалуй, самая известная книга французского писателя-абсурдиста (или юмориста, или минималиста, лишнее зачеркнуть), мсье Альфонса Алле..., однажды переведённая на русский язык неким весьма отвязанным лицом..., — прошу прощения, его по’смертным со’автором как «Дважды два — почти пять». Таким образом, в самом начале страницы кое-что становится понятным... Как оказывается, это всего лишь название сборника рассказов, к тому же, всего лишь юмористических (как они обычно говорят). В общем, ерунда какая-то. — На постном масле... Если им (этим...) всам’деле поверить, так здесь и — выдумывать особенно нечего. Да и говорить — не о чем. Проще пареной репы... Как дважды два: просто название..., просто сборника..., просто юмористических..., просто рассказов..., просто собранных в очередную (как дважды два, пятую) книжку..., просто ради смеха..., просто писателем..., просто Альфонсом (Алле! — ап...) и, наконец, просто в 1895 году выпущенных парижским издательством Оллендорф, которое взяло за манеру всякий год штамповать по одному (а то и по два, хотя и не «дважды два») мусоро’сборнику Альфонса Алле. Впрочем, находясь на этой территории не следовало бы принимать всерьёз ни одной цифры... — Даже тех, которые написаны прописью..., белым по чёрному — как дважды два. Вот, к примеру, 1895 год... Глядя на эту дивную штуковину с большим числом непонятных закорючек и знаков, можно всерьёз подумать, что таковой в самом деле существовал... — Ничуть не бывало. И прежде всего, этот год не имеет ни малейшего отношения к опубликованным текстам Альфонса, обозначая всего лишь условный момент, когда книжка (как дважды два пять) поступила в продажу. А сами рассказы Альфонс Алле сочинял и публиковал (по одному, к сожалению — в разных газетах и журналах) — в предыдущие годы, затем раскладывая небольшой пасьянс и кидая жребий: какой из них запихнуть в очередной сборник... Вот и весь, пожалуйте вам, 1895 год. Не говоря уже о том, что любая цифра (в том числе и времени) несёт в себе нечто вроде временного договора чистейшей условности, начиная от весьма сомнительного по своим параметрам «рождества Христова» и кончая всем остальным, что прилепилось к нему на хвосте..., за отчётный период в указанном месте: «старая Европа и её задворки»... — Даст бог, скоро набегут очередные полчища варваров, которые снесут прошлую цивилизацию до основания и на обломках самовластья напишут: «книга Альфонса Алле 2х2=5 была издана в Аль-скабаре 79 904 швара по бызлому ксёпу драпего соба». Оставим, оставим, как говорил Альфонс... Поскольку всё это, тем более, ерунда, — как дважды два... Особенно если принять во внимание, что сборник был совсем не маленьким, включая в себя «2 х 2 = 63» рассказа,:351-353 располагавшихся на трёхсот двадцати (с лишним) страницах текста. Хотя..., если почитать хорошенько..., то получится не так уж и много. В предыдущие годы, чтобы обеспечить этого Альфонса Алле приличной квартирой, ресторанным питанием и регулярной выпивкой, этому Альфонсу Алле приходилось строчить по два-три (редко когда больше) рассказа от пятницы до пятницы. Примерно так строилась его «рабочая» неделя: две хроники в «Le Journal», ещё одна — в «Le Sourire». Как правило, он отбывал эту неприятную обязанность — как раз там, в том месте (где питал и поил Альфонса), между делом и дотянув до последнего срока, так что приходилось строчить наспех, буквально на коленке, пока не закрылась почта, не заснул курьер... или ещё какое-нибудь местное животное средней величины, через которое свежий текст можно было зашвырнуть в редакцию.   ...По правде говоря, я испытываю жуткое омерзение к жизни в кафе. Прежде всего потому, конечно, что время, проведённое в подобного рода заведениях безнадёжно украдено у благочестия и молитвы... Увы, такова современная жизнь (хотя и говорят, что в средние века современная жизнь была совсем другой), но сегодня даже самые суровые молодцы, выбиваясь из последних сил, всё-таки заставляют себя изо дня день волочить ноги в кафе, чтобы стать хотя бы немного похожими на сáмого настоящего пьянчужку из-под забора... Альфонс Алле, «Левый ботинок»:46-51 По договору Альфонс должен был отправлять оба своих рассказа (исключая третий, разумеется) — по четвергам. Он прекрасно мог бы написать их в среду... или даже во вторник. Не торопясь. И тем не менее, каждый раз он ждал четверга, в четверг дожидался вечера, а вечером тянул до последней минуты, затем садился за столик в глубине кафе, самого близкого к почте — и впопыхах строчил. Едва закончив оба рассказа, не перечитав и не исправляя, кидал их по конвертам, и посылал гарсона на почту — отправить поскорее, пока ещё не поздно.:8 Таким образом, в первом квартале 1894 года означенный журнал под названием «Журнал» опубликовал два десятка хронических хроник Альфонса Алле, в том числе: восемь — в январе, шесть — в феврале и ещё шесть — в марте. С немалой радостью Альфонс отсылал бы вдвое, втрое меньше. Или принял бы пятикратно больший гонорар... Как дважды два. — Но увы, сакраметальных шести хроник в месяц ему хронически не хватало... для напряжённой & насыщенной жизни... в том са́мом кафе, из которого он отсылал свои рассказы.:p.XXIX Тысячу раз знакомая история: лень contra нужда..., пускай даже малая (не большая)... И снова в царстве лени побеждает нужда. — О, велiкий Альфонс!.. Движимый исключительно благими мотивами, в начале марте он попросил своего приятеля, портного (по имени Астр) из прекрасного альбигойского городка Каркассона, написать от имени читателей слёзную жалобу Фернану Ксо (главному редактору «Журнала»), чтобы донести свою печаль от «слишком редкого появления восхитительных фантазий мсье Альфонса Алле». — Аккуратный Ксо ответил славному (по)читателю в начале апреля, что «и в самом деле, статьи Альфонса Алле стали менее частыми в последнее время, вследствие нехватки места». Однако, главный редактор «Журнала» пообещал взять это пожелание на заметку, и «сделать отныне всё возможное, чтобы предоставить больше просторов его фантазиям». — И точно!.. В апреле «Журнал» опубликовал уже восемь хроник Алле, а в мае — семь...:p.XXIX Алле  (сорокалетний) Правда, в июне наступил лёгкий провал: всего один рассказ Алле, а в июле их сызнова стало — четыре, всё-таки ниже среднего. Но причиной тому уже стал — отъезд..., всего лишь отъезд автора (о котором ниже)... — Короче говоря, среднее число примерно понятно: два-три небрежно-на’коленных рассказа в неделю. На первый взгляд — не так уж и много. Но если помножить на число недель..., и лет. Глаза разбегаются: (почти) целое состояние... Не в состоянии подсчитать точно, но мне кажется (порою), что за год подобного непосильного труда могло накопиться от ста до полутора сотен штук подобного ресторанного материала. Наподобие закуски..., после (не)доброго стакана абсента. Пожалуй, шестьдесят три из этого числа вполне можно было выбрать как дважды два..., что Альфонс и делал. Из года в год. Кажется, никогда он не говорил, будто «выбирает лучшее» за год... — Вероятно, на подобные замечания ему не хватало глупости. Хотя всё остальное, безусловно, при нём — было... Конечно, написать сразу целую книгу непросто. За один вечер в ресторане такое навряд ли удастся..., во всяком случае, ужин наверняка простынет, а вечер будет непоправимо испорчен... Таких дурацких эскапад Альфонс в своей жизни всегда старался избегать. Таким образом, порядок сбора сборников становится примерно понятен. А если нет — повторю ещё раз. Свои хронические рассказы Альфонс записывал — чаще всего в кафе, между двумя бокалами (стаканами, рюмками, бутылками, сифонами, лишнее вычеркнуть). Над «книгами» своими почти не работал, а выглядело это примерно так: «Не городите глупостей..., чтобы я сидел, не отрывая задницы, и корпел над книгой? — это же невозможно смешно! Нет, лучше я всё-таки её оторву!..»:18 — И в самом деле отрывал! Удивительное дело!.. Потому что..., страшно сказать, но это был настоящий человек слова!.. Это был человек настоящего слова, не то, что некоторые!.. ...Как говорила вдова человека, умершего после консилиума трёх лучших врачей Парижа:         Но что же он мог сделать один, больной, против этих троих — здоровых? :11 Альфонс Алле, « россыпью » — Характер?.. Вы спрашиваете, каков у него был характер?.. Извольте, раз так (но только не жалуйтесь потом)... И прежде всего, он был настоящим, органическим анархистом — с головы до пят, начиная от всего своего искусства..., и кончая повседневной жизнью, — а затем всё то же самое, но в обратном порядке. Слова, слова... Как тяжело договориться об их значениях..., когда сегодня и вчера у нас называют «патриотом» последнее прибежище негодяя, а крупнейшие государственные преступники занимают в точности такие же кресла... — Вóт, значит, по какой причине (и днесь, и присно, и вовеки веков) я вынужден уточнить, что этот Альфонс был совсем не таким «анархистом», как те бравые ребята, что швыряли бомбы в качестве ресторанного блюда... или в тех же целях ковыряли ножиками очередных президентов Франции.:14 Всё это — как дважды два, — мой дорогой друг..., поскольку именно в такой приятной обстановочке (в кафе, — только в кафе, разумеется) было написано большинство из 63 рассказов этой пятикратной книги. Любо-дорого (по)глядеть... — Ах, и милое же это было времячко (во Франции, и западной Европе). Ничуть не лучше нашего, чтобы не сказать: напротив. Попробую сказать одной строчкой..., как в новостях. 12 февраля 1894 года «анархист» Эмиль Анри «бросил» бомбу в зале шикарного парижского кафе (читай: кабаре, ресторана) «Терминус» (что у вокзала Сен-Лазар). — Затем, не заставив себя слишком долго ждать, 4 апреля (от его солидарных компаньонов, оставшихся на свободе) последовал подрыв ещё одного богатенького ресторана «Фойо». Подробности (мясного меню на тот день) излишни, надеюсь. Следующее достойное внимания событие произошло уже 24 июня того же года. Во время открытия лионской выставки, ещё один анархист (отчасти, итальянец), Санте Казерио, не слишком размениваясь на технические средства, попросту пырнул ножом мсье Сади Карно, (вне)очередного президента Франции. Настоящий кустарь-одиночка, ничего не скажешь. Приятно представить себе это зрелище, несомненно, исполненное эпического велiчия и вообще... очень достойное (в своём жанре). К ночи бывший руководитель страны благополучно испустил дух.:14-15 Пожалуй, здесь я приостановлю поток слов: довольно — для начала... В одном из рассказов 1894 года (само собой, попавшего в сборник «Дважды два — почти пять») Альфонс Алле, обычно предпочитавший помалкивать на темы «пол’литики» (и прочей человеческой грязи), рассерженно отвечает этим «анархистам» устами — самого́ господа Бога:   — Так вот, изволь послушать! Они, эти твои бедненькие оборванцы противны мне даже больше, чем богачи!.. Да ты посмотри на них сам, Дедуля! Вот они копошатся внизу, прямо под тобой, эти тысячи и миллионы якобы неутомимых тружеников пролетариата..., я повторяю, тысячи и миллионы, которые в течение веков покорно позволяют издеваться, околпачивать и эксплуатировать себя жалкому меньшинству феодальных скотов, жирных капиталистов или даже кучке подвыпивших солдат! И это..., это якобы из-за меня они принимают «страдания»?! – ах-ах! – очень приятно слышать. Вот что я вам всем скажу чисто – сердечно: если бы Я сам был маленьким анархистом Анри, то вовсе не в богатеньком кафе Терминус я бы кинул свою гремучую бомбочку, но – лучше возле какой-нибудь грязненькой пивной или дрянного трактирчика рабочего предместья Антуана!..:113-114 Альфонс Алле, «Новогодняя сказка» В июне Альфонс Алле отправился, вернее сказать, его отправили (между прочим, за счёт журнала под названием «Журнал») в масштабную журналистскую «командировку». Цель — весьма далёкая. Соединённые Штаты и Канада (франкоязычный Квебек, в особенности). Самолёты в те времена, само собой, ещё не летали, равно как и всё прочее. Только — пароходы. На угле... Отправление — как всегда, из Гавра (9 июня 1894 года), на борту транс’атлантического лайнера «La Touraine», прибытие в Нью-Йорк — спустя ровно неделю (16 июня, не к столу будь оно упомянуто). Едва ли не четверть (по объёму) текстов (как дважды два) посвящена этому путешествию в разных его формах ипостасях, от прямой до косвенной. Посланный в экспедицию, Альфонс был обязан отработать, как минимум, несколькими десятками текстов: «...Поездки на такси по Нью-Йорку невероятно дороги. Передвигаясь пешком в течение недели, можно сэкономить вполне достаточную сумму, чтобы выкупить обратно Эльзас с Лотарингией»...:p.XXIX Затем обратный путь. Не слишком ли дорогое удовольствие?.. В июле Альфонс вернулся во Францию и остаток лета провёл у родителей (как всегда, на Верхней улице), в Онфлёре. ...Старая как этот мир мечта каждого порядочного человека:       убить кого-нибудь, хотя бы и в порядке самозащиты...:11 Альфонс Алле, « россыпью » — А дальше началась какая-то странная глупость: даже не верится (после всего).:633 Затея иди...отская, почти кошмарная: за каким-то чортом этот самоубийца с характером ресторанного аристократа вздумал — жениться..., причём, по-настоящему. То ли ребёнок, то ли старик..., он окончательно рехнулся, дорогой друг. Ему, видите ли, показалось, что он вечно куда-то опаздывает, что жизнь незаметно уходит от него, что он почти ничего не успел... Всё, точка. — Проще чем «дважды два», даже и говорить стыдно, не то что слушать. Эх, брат... — И в самом деле, жить ему оставалось всего ничего, каких-то жалких одиннадцать лет. Для женитьбы уж точно не срок: как говорится, только пенки снять... И сразу же выпасть в осадок. Впрочем, напрасный труд, возражать поздно: дело решённое. В сентябре Альфонс Алле отправился из Онфлёра в недалёкий путь, практически, на «крайний север» Франции (в Арденны), и там пару недель провёл в семье своей будущей жены. — Приятно себе представить. Этот дивный (до рвоты) городок Седан (почти на границе с Бельгией), где постоянно случалось что-то очень хорошее... Например, на четверть века раньше (в 1870 году, когда Альфонсу, сыну аптекаря было всего-то 16 лет) в плен к пруссакам (между прочим, вместе со всем своим войском) попал сам дядюшка-Мальбрук..., последний император бывшей Франции, Наполеон III. — Вечно навеселе, не то пьяный, не то издеваясь над миром, свой последний холостой год..., равно как и все предыдущие, Альфонс провёл постоянно находясь в узком пространстве между двумя бутылками (одна из которых «до», а другая — «после», на полпути прочь отсюда).:p.XXX — Как ни крути, но книга..., эта ужасная книга... была опубликована как «дважды два» — в юбилейный год, ровно за десять лет до его смерти. Жаль, что узнать об этом пришлось только задним числом... Но увы, таков порядок маленького времени. Сначала была осень 1894 года. А затем и ещё одна, следующая. А между ними — зима, весна и ещё одно лето. — Что за дивная мерзятина!.. Не слишком ли поздно, в конце концов... Даже — для «женитьбы». ...Кладбище – это самое замечательное место на свете.         Оно буквально кишит незаменимыми людьми...:10 Альфонс Алле, « россыпью » Наконец, 1895 год... Дело решённое (как в омут без головы). 19-го февраля, в присутствии мсье Рея (ординарного парижского нотариуса) был заключён брачный контракт между Альфонсом Алле (41 с небольшим год) и Маргаритой Мари Гузе (26 лет с тем же небольшим). Практически, дважды два пять. Свадьба (как всегда это случается) состоялась послезавтра, два дня спустя (21 февраля 1895 года) в муниципальном управлении шестнадцатого округа, а затем — в церкви Сен-Оноре-д'Эйло. Жена Алле, дочь пивовара из Антверпена.:p.XXXI Очаровательная женщина (к тому же, полная дура)..., честное слово, ну совсем не хотелось бы говорить о ней что-нибудь дурное. — Или, тем более, делать... Кстати говоря, и второй её муж (спустя дюжину лет) тоже будет... постоянно находиться между двух бутылок. В этом узком пространстве... ...Если я не ошибаюсь, вдовство женщины почти всегда           является следствием смерти её супруга...:10 Альфонс Алле, « россыпью » — Вскоре после свадьбы Альфонс Алле и его молодая жена (отныне — и на десять лет — «madame Alphonse Allais») отправились в свадебное путешествие. Чрезвычайно забавная затея: Париж-Венеция, начало марта 1895 года. Пожалуй, означенное событие того стоило... — Только с очень большим трудом, словно мучимый сильной изжогой, я в состоянии понять: каким образом жизнь человека оказывается несравнимо глупее и бездарнее его «творчества». — Даже выдающийся Артур Сапек, — дымоватый (& хамоватый) учитель и наставник ранних лет Альфонса Алле..., не миновал этой участи. И всё же, хотелось бы думать, автор «дважды два — пять» вполне мог бы изобразить нечто более ценное..., хотя бы на поверхности воды. Оставим, старина. Кто старое помянет, тому — прямо в глаз. Чуть пониже бровей... Или (в крайнем случае) — между них, если очень повезёт... Простите, мадам, но я никак не могу сообщить вам мой возраст.           К сожалению, он каждую минуту меняется...:13 Альфонс Алле, « россыпью » И в самом деле: какие могут быть счёты..., между нами. Только с большим трудом могу удержать себя от лишних слов. Они все теперь — лишние, мсье..., поверх окончательной суммы уравнения. — Кажется, был на свете ещё один французский писатель, приятель Альфонса Алле, немало попользовавшийся от его щедрот: по имени Жюль Ренар. Пожалуй, мне здесь будет уместнее слегка помолчать. — Пускай он теперь поговорит вместо меня..., напоследок. — В своём дневнике (опубликованном в середине 1920-х годов) этот Жюль Ренар описал быт «молодой четы» Алле, до крайности безыскусно и доходчиво, — вот ещё одно странное слово. Буквально, как дважды два... «...Они живут в отеле. У них имеется 20 000 франков, к которым они не притрагиваются и берегут для покупки домика в Онфлёре. Они привезли из <городка> Блуа маленького грума, которому платят по 15 франков в месяц и которому решительно нечего делать. Каждое утро он приходит в отель и спрашивает у мадам: «Что нужно сделать?» Но никто не знает, даже мсье. Тогда его посылают отнести письмо к <заведомо> отсутствующим друзьям и велят ему обязательно дождаться ответа»... «Два и два — пять» (обложка первого издания, 1895) ...Осенью 1895 года (традиционно в начале октября) у Оллендорфа вышла очередная книжка Альфонса Алле из числа его «годовых сборников». Только десять лет продолжалась эта история с публикациями. Первый сборник («Надорвался») появился у того же Поля Оллендорфа в 1891 году, последний («Не бейтесь в истерике») вышел — уже в новом веке, вместе с нулями (1900), в издательстве «Ревю бланш». На этом месте Альфонс прекратил публиковать свои «годовые отчёты». Дивная традиция, между прочим, вполне достойная (и удостоенная) продолжения..., спустя ровно век. — Таким образом, не трудно сосчитать, что вышедшая в 1895 году книжка Альфонса под названием «Deux et deux font cinq (2+2=5)» оказалась — ровно в центре, посреди его остальных книг. Или — в точности напротив. — (Не)кстати сказать, до меня доходят крайне странные и неприятные слухи. Как оказывается, многие до сих пор не поняли (спустя 120 лет), почему книга «2+2=5» так названа. Не имея в своём арсенале достаточного количества (из’бранных) слов, я сызнова сделаю шаг назад..., чтобы Альфонс (с высоты своей досады) ответил сам. Как он это и сделал — спустя примерно четыре года после дважды два. Послушайте..., если есть — чем...    «...Многие люди (которые поступили бы гораздо лучше, если бы занимались своими делами), частенько пытались мне возражать, и делали это примерно такими словами:    – Мсье Альфонс, вы, кажется, любите давать своим книгам звучные и даже вкусные названия, которые, тем не менее, не имеют ничего общего с темой книги. К таким, например, относятся: «Мы не говядина», «Руку сломал», «Дважды два – почти пять», или даже «Любовь, наслаждения и органы». Между тем, напрасный труд искать среди ваших рассказов какие-либо подтверждения или хотя бы упоминания о говядине, сломанной руке или органах (вкупе с наслаждениями). – Их там нет и в помине!.. Подобный способ озаглавливать собственные сочинения кажется не только небрежным, но и ни при каких обстоятельствах не может являться признаком глубокого и основательного мышления (последнее – особенно досадно). А что в результате? – в результате нам, как вашим верным читателям, такой способ действовать не даёт не только покоя, но и права с полным основанием причислять Вас к сонму великих и бессмертных писателей...    – Так (или примерно так) они обыкновенно мне возражали (хотя, видит бог, они поступили бы гораздо лучше, если бы занялись своими делами)»... — Не без (видимого) удовольствия прочитав ещё раз этот дивный кусок нашего с Альфонсом приди’словия к (ещё одному мусоро-) сборнику из неизданной и почти сожжённой книги «Три Инвалида», могу только лишний раз кивнуть головой (в знак понимания). И полностью согласиться с ним, тем, кто ни разу не просил от меня никакого согласия. В отличие от того, например, который его постоянно ждал и даже требовал... — И в самом деле, Альфонс прав, сто раз прав (как дважды два). Настоящий фумист (брат фумиста), предтеча дадаистов, фонфористов? сюрреалистов и «даже» минималистов, человек авангарда, родившийся на полвека раньше, чем это ему было «положено», он постоянно плевал против ветра и поступал «не как принято». И только сумрачный обыватель сегодня может не заметить, из какого материала сшиты его штаны... Кажется, я что-то сказал?.. Прошу прощения, только по недомыслию. Имея в виду отсутствие чужих ушей и глаз. — Всё в своей жизни Альфонс делал восхитительно невовремя, опережая своё время на двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят или даже сто лет. Говоря по существу, ему как правило было не слишком важно, что и на сколько опережать. Он вообще об этом не думал..., не говоря уже о том, что чаще всего он не думал вообще. Но, что главное: в любом случае и в любой момент времени он оставался глубоко не «здесь» и не «теперь» — и это, пожалуй, самая сильная его сторона, как всякого дважды-живущего (и, как следствие, дважды умершего), — чтобы не говорить слишком длинно.:8 Чёрт!... Кажется, здесь осталось место для ещё одного отрывка из дневника этого Жюля Ренара... Я возьму два пистолета Два виска, два эполета, Отойду на пять шагов — Вот и всё, без лишних слов... Михаил Савояровъ: «Осенило» (из сборника «Кризы и репризы», 1906) 6 декабря 1895 года: Похороны, умер отец Куртелина. Глаза Куртелина были полны слёз. Боль умного человека тяжелее видеть, чем боль дурака. Пожалуй, похороны выглядели бы слишком печальными, если бы не было смехотворных священников.    ... Диалог :      — Как же грустно думать, мой бедный Алле, что ты умрёшь раньше меня!      — Ты в этом уверен?..      — Настолько, насколько вообще можно быть уверенным.      — И на сколько же ты меня переживёшь?      — Какая разница, — говорю я, — раз ты этого всё равно не узнаешь!      — Очень весёлые шутки у тебя! И сколько же лет мне осталось жить?      — Около восьми...      — В самом деле, — сказал Алле, — я чувствую в себе сил на этот срок.:p.XXXII-XXXIII «Чёрный квадрат» Аль’фонса  (1882) (псевдо’реконструкция: Юр.Ханон, 2009)   2 . вид изнутри ... « Deux et deux font cinq » — пожалуй, самая известная из книг французского бытописателя-абсурдиста (или беллетриста, или юмориста, или минималиста, ненужное зачеркнуть), мсье Альфонса Алле..., однажды переведённая на рурский язык неким весьма отвязанным лицом..., — прошу прощения, его по’смертным со’автором как «Дважды два — почти пять». Казалось бы, сущий пустяк: сборник юмористических рассказов, ничего больше... Развлечение скучающих коммерсантов и коммивояжёров: в поездах и дилижансах... Стыдно даже сказать, до какой степени сам Альфонс презирал эту публику... «Он всё время творил», — написал Жюль Ренар в своём дневнике. Пожалуй, это самое точное суждение о том, кого сегодня сегодня ставят на первое место среди французских юмористов, называют первым по количеству написанного и, вдобавок, имеют «номером один» в алфавитном списке писателей. При том, что он был демонстративно (показательно) «ленив» и почти не «работал» — в том смысле, который литераторы обычно прилагают к этому слову. Во времена «дважды два» (практически, высшая точка его творчества и плодовитости) Альфонс был обязан еженедельно выдавать на гора три хроники (две в «Журнал» и одну в «Сурир»), ему приходилось проявлять дьявольскую изобретательность и блестящее остроумие, всякий раз делая рассказ посреди очередного заседания в кафе, между двух бокалов, «с пол-оборота», буквально «из ничего». Удивительно сказать: его полное собрание сочинений насчитывает более (дважды два) — пяти тысяч страниц. — Как результат подобной литераторской небрежности и «лени»: поразительное богатство и изобилие разбросанных драгоценностей, замаскированных под дешёвую бижутерию.:5 Эта показная лень..., видимо через неё он решал главный свой комплекс: презрения к «низкому творчеству», которому посвятил всю жизнь. Делая свою работу исключительно «ради денег», спустя рукава... между двумя выпивками, он снова восстанавливал себя в праве «велiкого литератора...»   ...От самого начала карьеры в «Чёрном коте», ему частенько случалось с крайним презрением отзываться о своей работе. При этом каждый раз он многозначительно намекал на те глубокие и серьёзные произведения, над которыми он трудится сам, скрывая ото всех, в тиши “кабинета”. Но, скорее всего, уже тогда он издевался. Как правило, он держал себя с такой неподдельной важностью велiкого человека, что было практически невозможно проверить: говорит он всерьёз или смеётся над вами...:14 Юр.Ханон :  «Два Процесса» Его метод «работы» в этот (пред)последний период жизни давно превратился в общеизвестную легенду..., или анекдот. Устроившись за столиком кафе, не важно где (в зависимости от сезона, будь то в Онфлёре или Тамари), буквально не задумываясь, он скоростным методом исписывал пару листков и затем, как можно скорее (без какой-либо проверки и поправки) отправлял их по почте с ближайшего вокзала. — Только так он мог вполне отдаться иллюзии собственного пренебрежения и лени, которую он пожизненно культивировал и которая его всякий раз подталкивала к новым выдумкам. Не раз и не два (и не дважды два), второпях используя какой-то старый сюжет, рассказ или забытую хронику, опубликованную лет двадцать назад (ещё в «Чёрном коте» или «Жиль Блаз»), вечно небрежный Алле, который вечно не хранил никакого архива, и вечно-то он попадал в свою собственную ловушку: был вынужден двадцать раз изобретать велосипед, открывая по десять Америк на неделе и переписывая наново заскорузлый анекдот, уже давно позабытый, опубликованный и зарытый на кладбище Сент-Уан. И всякий раз у него получались новые импровизации, яркие детали, зёрна фантазии: забавная фамилия, хлёсткий приговор судьям, банкирам, армии, внезапная выходка логики, логика выходки или кривая гримаса разума. Лентяй, постоянно расталкиваемый своим жестоким остроумием, он не переставал творить...:X Альфонсу Алле было в высшей степени свойственно и крайнее раздражение, питавшееся от истока крайней нелюбви к коллективным формам человеческой тупости и, как следствие, отказа от любых форм власти; церковь, армия, суд, банки, правительство — всё это регулярно становилось мишенью для его презрения или насмешки..., чаще всего, по касательной. Кроме того, непременным свойством его коронного стиля стала показная бесцеремонность по отношению к читателям, временами переходящая в агрессивное неприятие их скудоумия и ограниченности... Как формы того же отношения: глубокое отвращение к парламентской подлости и фарсу всеобщего избирательного права; полное презрение ко всем тем, кто дерзает судить себе подобных. — Единственным средством против таких хронических раздражений и раздражителей оставался: талант художника и виртуозность (небрежность) письма. Свои эмоции и мысли Альфонс регулярно выражал не от первого лица, а через свои излюбленные маски, впрочем, каждая из которых была (по вскрытии) вполне реальным лицом: это маститый театральный критик Франсис Сарсей (к тупому здравомыслию которого Алле питал отвращение); близкий к правительству экономист Поль Леруа-Болье (ни одной строчки которого Альфонс не удосужился прочитать); а также генерал Пуалю де Сен-Марс (почти Брюэн-де-Сент-Ипполит), курьёзные литературные тексты и самое воинственное имя которого доставляло ему нескрываемое удовольствие.:XI Жевать дважды два жёваное... Питаться по пятому разу чужими выделениями. Не говоря уже о более жёстких привычках: разве это не естественно для человеческой природы? Заново повторив здесь (с чужого голоса) массу уже не раз повторённых сведений, между тем, я крайне далёк от какого-либо раскаяния..., или хотя бы признания вины... Скорее, напротив. Ни разу я не подписывался под обязательством говорить всё и до конца. Дарить за бесценок местной свиноферме свои драгоценные открытия, которые всякий раз (как трижды знаменитый «Яша-скульптор») используют близкий мне материал только в качестве глины, каши или навоза для лепки... — Будь то прекрасный Скрябин, невероятный Сати или причудливый Альфонс, всякий раз я обращаюсь к ним только за материей для главного диалога..., между тем, придерживая при себе главное, что ни один из живущих в одно время со мной пока не заслужил права узнать. Получить... Скорее, напротив. Даже стыдно вспоминать, ка́к они служили и чего́, тем самым, заслуживали... Так и ныне. Здесь и сейчас... — Ни сном, ни духом, я не намереваюсь открывать главные механизмы этого отдельного мира, из которого маленькая железная дверь и узкий коридор ведут туда же, где находится главный ключ. — Сокровище одноглазого капитана..., пардон, философа, — я хотел сказать... И всё же (для тех, кто умеет видеть и имеет внутреннее лицо), кое-что уже становится видимым в этой маленькой (и мелочной, на первый взгляд) затее, которая (словно бы в издёвку) посвящена какой-то (до поры почти не известной у нас) книжке 1895 года под названием «Дважды два — пять». Шаг за шагом, словно бы осторожно или нехотя, моей целью остаётся показать направление..., возможно, даже то место, откуда открывается вид на окончательную картину. — Но всё же никогда и нигде не дохожу я даже до (дважды-два) пятого приближения к последнему слову. Эрик Сати, проект надгробного бюста Продолжу в том же духе и теперь, слегка размазав пастельными красками (по спине) нечто важное. Такое, что они обычно (как дважды два) продают втридорога..., купив ни за что (или за обыкновенное дерьмо, как говорил в таких случаях Эрик)...:403 — Итак..., вернее говоря, — Also, мой дорогой Фридрих... Описанная (уже почти пять раз) манера работы Альфонса почти идеально укладывается в некий исторический стереотип предтечи, уже давно выставленный мною в центре витрины под торговой маркой «дадаизм до дадаизма». Спустя четверть (с лишним) века, практически тот же метод использовал суковатый дядюшка Андре Бретон в своих «Магнитных полях», а затем он был поставлен буквально на поток: дадаистами и сюрреалистами, но уже от мира сего. — Тогда подобные выходки и выверты уже были вполне возможны..., и даже публично..., и за них даже платили..., — тогда..., после окончания мерзейшей первой мировой войны (бывшей «сама по себе» уже венцом человеческого дадаизма и сюрреализма). — Совсем не то, что во времена Альфонса. Или даже — Эрика, «родившегося слишком юным во времена слишком старые...»:283 Разумеется, я разумею «автоматическое письмо»..., широко разрекламированный трюк ранних дадаистов. В прямую противоположность, скажем, «Автоматическим надписям» (1913 года) Эрика Сати... Между тем, психологическая ниша альфонсовой «работы» над своими «кунстштюками» находилась ровно в том же месте. — И только правила игры (предполагаемого автоматизма) отличались безусловным и подавляющим образом, — продиктованные временем (будь оно неладно) и обстоятельствами места действия (будь они прокляты). Поскольку основная цель «творческой лени» Альфонса Алле была глубочайшим образом причудлива и нетривиальна, вполне исчерпываясь формулой: «заработок». — Не поднимая задницы с насиженного стула в кафе, ресторане или харчевне, он ставил перед собой высочайшую творческую задачу: исписать пару листков чёрт знает каким бредом, взятым из-под волос прямо здесь и сейчас, чтобы на вырученные средства (два су за строчку, — это тебе, братец, не «дважды два») иметь возможность и впредь продолжать сидеть на том же стуле в кафе, ресторане или харчевне. И здесь следует жирная точка, венчающая собой шикарную территорию тотального непонимания... Пожалуй, как раз «Дважды два — пять» может служить своеобразным эталоном всего автоматического письма Альфонса Алле, представляя собой на деле «среднюю линию» или вершину пригорка его литературных упражнений. С одной стороны, сорокалетний автор именно к этому времени достиг того идеального личного автоматизма (стереотипичности приёмов), который у людей отчего-то принято называть «профессионализмом». — Разумеется, не так. И тем не менее, тотальная «лень» (небрежение и презрение) диктовала свои правила игры во всём процессе: начиная от замысла каждого следующего рассказа (зерна, воспоминания, истории, анекдота, игры слов) и кончая — окончательным пасьянсом всего сборника (шестьдесят три рассказа, один за другим, все — как «дважды два»). Фактически каждый этап, каждый шаг посреди этого пути обладал идеальным свойством «автоматического письма», ничуть не замутнённого излишней рефлексией, — разве только чёткой картинкой представления нескольких лиц, находящихся на другом конце почтового конверта с очередной хроникой: главный редактор журнала, иногда — издатель, несколько приятелей и, наконец, покупатель. — Тупая тварь с барабанным пузом, привыкшая скалить зубы, ковыряя в них палочкой после обеда... Честно говоря, продолжать дальше в том же духе не хочется... Равно как и — Альфонсу. Впрочем, другим своим концом пресловутый «автоматизм» упирался совсем в другой субстрат. — Ученик аптекаря, загулявший в Париже..., типичный недоучка, сошедший с дистанции и лишённый отцом — содержания, Альфонс испытывал острый недостаток фундаментальных знаний и навыков. В большинстве случаев его спасала собственная великолепная инвалидность, заранее дававшая ему громадную фору перед «нормальными людьми». Крайняя живость ума, парадоксальность ассоциаций и отвязанность фантазии — всё это позволяло свободно спекулировать (почти жонглировать) не только умом (соображением), но и воображением. — Собственно, эта спекуляция и составляла не только самый механизм, но и существо альфонсовского «автоматического письма». — Тезис, анти-тезис, синтез. — Поэты, писатели, беллетристы, художники, парижская богема..., поначалу для недоделанного фармацевта — это почти боги, люди тайного знания. Затем — краткий курс знакомства с этой средой и небольшая прививка «выдающегося» Сапека приводит к невиданно чёткому пониманию, почти осязаемому в своей убийственной конкретности: как оказалось, литераторы (в подавляющем большинстве своём) — типичное дерьмо, обыватели и придурки — ничем не лучше дряблого бакалейщика в XXVI квартале. Во всяком случае, к тридцати годам, небрежно рассеивая вокруг себя блестящие идеи и глупости, Альфонс Алле с пронзительностью вселенской тоски чувствует собственное подавляющее превосходство над этим тусклым миром, который (тем не менее!) ему не подчиняется. Не пора ли тебе, наконец, заткнуться, чортова скотина?.. Именно здесь и пришли на помощь пренебрежение и «лень», позволившие выработать насущный автоматизм работы над текстами и, таким образом, решить главную проблему — собственного внутреннего недостатка или неуверенности в том деле, к которому себя никогда не готовил, но всегда занимался. Даже в детские годы... — Говоря по сути, Альфонс Алле в самой сердцевине своей инвалидной натуры типичный & органический враль, выдумщик, балагур или трепач, по стечению обстоятельств ставший — писателем, что называется, по прямому призванию. Пожалуй, здесь он самым неожиданным образом попадает (пальцем) прямо в... «родню» своему неназванному русскому кузену, Петру Шумахеру... Такие разные, такие странные, такие непохожие друг на друга..., но вот ведь какая незадача: главная разница между ними — время..., и только оно (причём, далеко не одно). Родившийся почти на сорок лет раньше «во времена слишком старые», да ещё и — в России, Шумахер (со своим жёстко-анархическим характером) не имел совсем никаких шансов. Во времена Николая Палкина единственным средством спасения была — мимикрия под среду. — Само собой, ни о каком «фумизме» не могло быть даже и речи. И всё же, закрыв глаза на мелочи антуража эпохи, иной раз с трудом можно отличить, о ком идёт речь: то ли про Петра, то ли про Альфонса (не говоря уже про Ерёму)...   ...Водку <не абсент, нет?> иначе он не пил, как большими чайными стаканами. Со своими друзьями, фотографом Брюэн-де-Сент-Ипполитом и доктором Персиным <де-Перси?>, за один присест обыкновенно выпивали четверть ведра. Несмотря на невероятное количество выпиваемых им спиртных напитков, я пьяным его никогда не видела. Это была сильная и закалённая натура. Выходя на улицу, он не надевал ни шубы, ни пальто и в самые сильные морозы <дождливую парижскую осень?> щеголял в одном сюртуке. Домашний костюм его был — длинная женская рубашка, и больше ничего. <...>    Несмотря на то, что он воспитывался у ксёндзов, он был полнейший атеист. Литературу и иностранные языки он знал великолепно. Для общества это был незаменимый человек. Он очень любил рассказывать. Когда он начинал говорить, пересыпая речь остротами и шутками, все тут же умолкали. <...>    К сожалению, он был большой циник и, не стесняясь присутствием женщин, говорил непозволительные вещи. Утверждая, что необходимо серьёзное мешать с весёлым, он постоянно выкидывал разные дурачества. <...> Вообще он всегда говорил так, что трудно было уловить, правду ли он говорит или врёт.        Врать он любил вообще.:145-146 Удивительная картина: Шумахер и Алле, разделённые половиной века и ещё одной половиной Европы (вместе с Сибирью, временами), оба — рослые, крупные, особые и глубоко чужие в своей среде люди..., один — белокурый нормандец среди чернявых французов, другой — и того паче — какой-то странный кучерявый немец, на голову выше толпившихся возле него русских. Пожалуй, пропасть между ними положила та досадная планка (времени и места действия), которая называлась: предел дозволенного. Родившись с разницей в 37 лет (с российский коэффициентом рабства, считай — все сто!...), Алле пережил Шумахера на какие-то жалкие в иных обстоятельствах четырнадцать лет (считай — целая вечность). — Не хотелось бы, конечно, доходить до крайностей, брат-иезуит... — Но при каком-нибудь «велiком» Торквемаде неугомонного Альфонса вместе с его идиотскими шуточками покрошили бы на мелкие кусочки в салат оливье (на па́ру с Шумахером). При Николае Первом, пожалуй, отправили бы отдыхать солдатом на Кавказ (без права переписки) — это был бы ещё довольно мягкий результат. А в сравнительно вегетарианские времена процесса Дрейфуса Альфонс Алле вполне мог (бы) стать успешным «юмористом-халтурщиком» автоматического письма (которого все воспринимали как чудака, болтуна и балагура «allais!»), но никак не «серьёзным» художником. Во времена царящего повсюду раненого & уязвлённого обывателя (патриота), никакой фумизм (вообще и конкретно) не может существовать в легальном поле иначе, как только занимая нишу «пустяка», забавы для отдыхающего (после вчерашнего) бюргера. Спустя ещё четверть века, во времена поздней цивилизации махрового декаданса господа дадаисты могли выделываться как хотели, выдавая свою «лень» и небрежение за «высокое искусство». В среде того времени и места это не только сходило им с рук, но и приносило вполне обывательский успех вместе с деньгами (само собой, нравы и го́норы изрядно смягчались долгожданной победой в долгой войне). Но увы, тридцатью годами раньше (после позорного поражения в позорной войне) картина выглядела почти идеально обратной..., — пожалуй, максимум того, что оставалось фумистам – была ярая шутка. Всё остальное оставалось не только не принятым и не понятым, но и вообще — за бортом возможного. Джоконда Сапека  (1883) Абсент..., мой друг. Это был единственный вариант для тех, кто не мог так удачно (вовремя и к месту) острить... Нельзя сосчитать: сколько фумистов отправилось на тот свет..., этим путём. Включая Альфонса, между прочим... Собственно, на неказистой почве тотального несоответствия и выросли преждевременные «автоматические» тексты Алле, именно силою своей небрежности и автоматизма совершившие с десяток поистине авангардных прорывов (формальных, стилевых, экзистенциальных, политических или философских, без разницы), не замеченных или не оценённых в силу сопредельной слабости своего времени и места. — Причём, он и сам (совершив очередное «автоматическое» открытие из области какого-нибудь из будущих минимализмов) зачастую не видел в этом ничего, кроме своей «небрежной» манеры расшвыривать налево-направо яркие выдумки и фантазии. — Примерно так же, как в своё время похожим делом занимался и его главный «учитель» — «выдающийся» Сапек, не раз заступавший (левой ногой) на территорию сюрреализма или дадаизма, но ни разу не оставивший на ней своего пограничного столба... Разве только отпечаток ноги..., будущего чиновника министерства культуры Франции... — К сожалению, здесь и сейчас, находясь на этой территории исключительного права, я считаю себя об’язанным оставить здесь не только список из шестидесяти пяти шедевров (частью, откровенно провальных) «автоматического письма» Альфонса, но также и поставить кое-какие акценты (на полях). Заранее, впрочем, оговорившись, что с той поры, когда мне пришлось работать над этими текстами (имея в виду исключительно «дважды два») в первой книге «Альфонс, которого не было», минуло уже семь лет. Срок немалый... — Особенно, если учесть громадное количество сделанного (равно как и уничтоженного) за это время. Само собой, время кончилось (ваше время): я не принимаю никаких рекламаций..., и даже простых возражений. Спустя пять, семь, десять или сто (как дважды два) лет я совершенно не обязан помнить всё. Или ничего не путать. А потому — сниму только пенки, даже не пытаясь поднять руку на все’охватный каталог из шестидесяти пяти открытий Альфонса Алле на территории элементарной арифметики. Тем более, что его метод ресторанного «автоматического письма» вполне предполагает именно такое продолжение. Так сказать, по методу прямого соответствия. — Подобно десяткам блестящих находок Даниила Хармса, сделанным по тому же «автоматическому» принципу, каждый отдельный рассказ «дважды два» (и весь сборник в целом) заключает в себе неизбежный элемент «стохастики» или «алеаторики», если так будет угодно услышать, мой дорогой друг. Но прежде всего, конечно, небрежности и случайности. — Пожалуй, трудно найти в истории литературы ещё один сборник, столь же неровный по своим чередующимся провалам и взлётам, нижним и верхним уровням входящих в него тем, текстов, подходов (и литературы вообще). — Собственно, именно таковым и было одно из ближних последствий того же метода «автоматического письма», когда состояние, настроение и момент работы над рассказом (не исключая взятой темы, тени и тона) фактически определял его конечный уровень. Без последующей проверки, редактуры или переделки. Дорогая баронесса, Ваши два деликатеса Были очень хороши... Михаил Савояровъ: «Письмо» (из сборника «Кризы и репризы», 1910) Впрочем, здесь, каюсь (как дважды два), в дело вмешался зловредный след моей левой руки... Прочитав хотя бы одно только название означенной книги «Альфонс, которого не было» (при всей его вящей многозначности), не так уж и трудно догадаться, о чём намекает автор: вероятно, в русском варианте тексты Алле кое-что потеряли в первозданном «автоматизме», но зато значительно больше приобрели — в конечном результате, главный критерий которого полностью исчерпывается кратким & жестоким словом «вещь». Говоря прямым словом, я едва ли не впервые заставил Альфонса работать..., — сколько он за всю жизнь не наработал.:57 Таким образом, сто десять лет спустя — практически, заново — были сделаны его «дважды два», которые даже в названии приобрели нечто (несомненно) лишнее. Поверх всего: «Дважды два — почти пять» (без уточнения, сколько там не хватает до объявленного числа)... Результат (говоря без ложной скромности) прежде — неслыханный. Равно как и наоборот. В точности. Само собой, здесь кроется основное значение предмета, которого не было прежде, и который чудесным образом появился — теперь. Так жил сам Альфонс, постоянно (по чистой рассеянности) рассеивая вокруг себя дивные плевелы познания и клобуки тупости. И точно такую же биографию оставил позади — второй автор, насыпавший вокруг себя новую территорию, которой не было прежде. — Итак, отныне actum est: вóт они здесь, вместе со своими «дважды два», не бывшими ранее, и не будущими впредь... — Первый из них (дважды двоих), меланхолик и мизантроп, тотальный киник и скептик, с мнительным и тревожным вниманием к мелочам и деталям жизни, всю жизнь пытавшийся найти укрытие в женщине (худенькой блондинке, что в данном случае особенно курьёзно), которая должна была заменить ему не только жену, но и мать, Альфонсину. И всю жизнь с какой-то безнадёжной надеждой он смотрел на детей, потому что казались они ему ещё не настолько тупыми, как вырастающие из них впоследствии люди. В качестве отдельной краски добавляя к общему салату почти ницшеанское по своему напряжению неприятие религии, и жёсткое отрицание «первородного греха» (какой же в том грех!), и протестантского культа работы (какая же в том благость!), к тому же, под густым соусом крайней брезгливости по отношению к обывателям, плоским людям «от мира сего», и постоянное ощущение непричастности к их миру, и неловкости по отношению к их деньгам, и глубокого внимания к животным толпам народа, и (при том!) — сочувствия к жестоко подавленному восстанию Коммуны. Отсюда прямо следуют и средства, которыми он чаще всего притуплял свою боль и тревогу: игры со словами, понятиями, деньгами, алкоголем, женщинами — и абсент. Дважды абсент. А иногда — даже и трижды, что давало особенно неприятные последствия..., если понимаете.:28-29 Из этого материнского материала, говоря вкратце, и состоит материя срединного для Альфонса сборника «Дважды два».    ► Пожалуй, наиболее ярким и жестоким прорывом среди отдельных рассказов стал №19 «Чекушева месть» (микро-пантомима для цирка будущего), где с каким-то лихим озорством ребёнка Альфонс (одним махом) предвосхищает все основные черты будущего (через три четверти века) минимализма: в маленькой литературе, театре, цирке и даже — кино. Итак, запомним (про всякий случай) это название «La Vengeance de Magnum»..., на будущее, исключительно на будущее.    ► Изрядно чудовищный вид имеет другая находка Альфонса (словно бы вытащенная из бюро находок, спустя сотню лет): почти сюрреалистический по своему тону рассказ №37 «Экономический патриотизм». Пожалуй, по своим жутковатым «открытиям» эту штуковину можно поделить ровно на две части (в полном согласии с её названием). По первому (экономическому) вопросу Алле с блеском обул бывшего премьер-министра бывшей Франции Доминика де Вильпена, который во время своей пресс-конференции (июль 2005 года) с большим апломбом призвал граждан своей страны покупать отечественные товары, назвав подобное поведение «экономическим патриотизмом». Приятно было бы сунуть под нос этому мах(е)ровому бюро’крату, что его «новая» теория была (сто десять лет на зад) аккуратно пришпилена к фундаментальному «экономическому» сборнику с типично бухгалтерским названием «Дважды два пять».:32 Что же касается второй части (патриотизма), то в своём рассказе Алле красочно и подробно (ровно за два десятка лет) предвосхищает начало бактериологических (и химических) войн в Европе, а затем даёт развёрнутую идеологию вопроса (исключительно для господ-патриотов).    ► Следом (практически в стык) за патриотизмом можно обнаружить (под неказистым №38) прелестную выходку Альфонса, озаглавленную примерно так: «Интересное положение». Пожалуй, обладая в местном парламенте подавляющим большинством голосов, я бы рискнул назвать этот рассказ прорывом в области подлинно-анархического законодательства. Или — ве́рхом цинизма по отношению к высшим государственным символам. Или, на худой конец, практическим релятивизмом в области общественной морали. Помнится, за «шутки» несравненно более мягкого свойства в 1872 году брат-Шумахер получил судимость по статьям 1001 и 1045, а весь тираж его книжки (почти безобидной, к слову сказать) «Для всякого употребления» публично сожгли (как дважды два!) во дворе питерской прокуратуры. Здесь же, на всякий случай замаскировавшись под «письмо вдумчивого читателя в редакцию газеты», а также пользуясь репутацией юмориста, который мелет всякую чепуху, Альфонс Алле смешивает с двумя равно прекрасными субстанциями... — ни более, ни менее, как Высшую Награду французской республики (и здесь, вслед за Альфонсом, я не могу удержаться от того, чтобы не передать на расстоянии свой горячий привет с воз...душным поцалуем нашему велiкому рогоносцу, кавалеру Ордена Слабости второй степени за №9, — мсье Алексею Венедиктову). Значит, так тому и быть... — Пожалуй, довольно для начала. Если появится (малая) нужда, позднее добавлю ещё кое-что..., ради вящего заполнения «Места Печати»...     Давайте, постараемся быть хотя бы немного терпимее к человеку, всё же, не следовало бы забывать: в какую примитивную эпоху он был сотворён...:16 Альфонс Алле, « россыпью »

A p p e n d i X - a Справочный список рас’сказов   как «дважды два»  (но не более пяти) не претен...дуя на окончательную точность или бесповоротную всеохватность, этот список (за малой недостачей — всего двух двоих) поставлен здесь только ради создания иллюзии вящей фундаментальности, а также всепроникающей нескрываемости той сугубо конфиденциальной информации, которой не было прежде (и вот, пожалуйте: теперь она якобы появилась, здесь, да ещё и в виде аккуратных квадратно-гнездовых ячеек, удобных для ис...пользования)... № « Deux et deux font cinq »        ( 2 + 2 = 5 ) « Дважды два — почти пять »         ( 2 + 2 ≈ 5 ) (за) метка 1. Polytypie Политипичность я..., мне... 2. Et Daudet ? А До-де..? о другом Альфонсе 3. Antibureaucratie Антибюрократия малый провал 4. Correspondance et correspondances Переписки и Пересадки продолжение 5. Le mystère de la Sainte-Trinité devant la jeunesse contemporaine Мистерия Святой Троицы    пред лицом современности школьное 6. La vapeur Па-ры   в две пары этюд 7. L’acide carbonique Углекислость выходка 8. The perfect drink Идеальный напиток капитан кап 9. Conte de Noël Новогодняя сказка без лишних слов про Бога 10. Début de M. Foc dans la presse quotidienne Блестящий дебют мсье Фока в ежедневной прессе пародия 11. Philologie Фило-лог-и-я игра слов 12. Fragment de lettre de M. Franc-Nohain Отрывок письма г.Франка-Ноэна  ( ... ) порнография 13. Un excellent homme distrait Великолепный рассеянный комедия нравов 14. Un honnête homme dans toute la force du mot Честнейший человек в высшем смысле слова ну да 15. Des gens polis Галантные люди судебно-куртуазное 16. Le Captain Cap devant l’état-civil d’un orang-outang Капитан Кап пред лицем гражданина-орангутанга анекдот 17. Véritable révolution dans la mousqueterie française Подлинная революция во Французской ружейной стрельбе сюр’реализм 18. Trois records Три рекорда импровизация 19. La Vengeance de Magnum Чекушева месть    ( микро-пантомима для цирка будущего ) мини’мализм 20. Le petit loup et le gros canard Маленький волк и толстая утка путевая идиллия игра о с’лов 21. Une des beautés de l’administration française Одна из лучших красавиц французской администрации за’гадка 22. La vraie maîtresse légitime Настоящая законная любовница а’морале 23. Ohé ! Ohé ! Эй! Эгей! пародия 24. Le Clou de l’exposition de 1900 Пара гвоздей выставки 1900 года    ( Проект Капитана Капа ) сатира 25. Commentaires inacrimonieux Неядовитые комментарии    к инструкции генерала Пуалю из Сан-Белона насмешка 26. Essai sur mon ami Georges Auriol Мой друг Жорж Ориоль    ( попытка эссе ) мемуары 27. Une industrie intéressante Интересная индустрия импровизация 28. Larmes Слёзы выверт 29. Les Végétaux baladeurs Гулящие растения ботаника 30. L’Auto-ballon Авто-Баллон спич 31. Une pincée d’aventures récentes Привкус вчерашнего приключения обманка 32. Une vraie poire Настоящий лопух исповедь 33. Un peu de mécanique Немножко механики сатира 34. Pauvre garçon ou la vie pas drôle Бедный мальчик ( или незабавная жизнь ) досье 35. Hommage à un général français Ещё одно подношение генералу П. гаерство 36. L’Antifiltre du Captain Cap Антифильтр Капитана Капа или ... научный сюрреализм 37. Patriotisme économique ( lettre à Paul Déroulède ) Экономический патриотизм :Викитека    ( недолгожданное письмо Полю Деруле ) жёсткая сатира 38. Proposition ingénieuse Интересное положение законопроект 39. Six histoires dans le même cornet Шесть случаев из одной за’писки    ( или каждый раз во рту улыбка ) анекдоты 40. Le ferrage des chevaux dans les Pampas d’Australie Подковка и перековка    ( в пампасах Австралии ) спич 41. À Monsieur Ousquémont-Hyatt, à Gand Тысяча толчков    ( монсеньёру Ускемон-Йатту ) языковая игра 42. Les arbres qui ont peur des moutons Те деревья, которые боятся баранов псевдо’ботаника 43. Phénomène naturel des plus curieux Интереснейший природный феномен опять ботаника 44. À bord de la Touraine Неделя без дела    ( не’путевой листок ) заметки 45. Gosseries Прекрасная проказа убей отца 46. L’Oiseuse Correspondance Тщетная переписка насмешка 47. L’Interview fallacieuse Лживое интервью ( насквозь ) интервью 48. Mauvais Vernis Нехорошая лакировка :Викитека сатира 49. La Question des ours blancs devant le Captain Cap Проблема белых медведей    ( в свете Капитана Капа ) зоология 50. Nouveau système de pédagogie Новая система симультанной педагогики    ( через оптику и фонетику ) про детей 51. Proposition d’un malin Polonais Предложение хитроумного поляка ехидство 52. Un bien brave homme Очень большое сердце анекдот 53. Une sale blague Гнусная шутка :Викитека цинизм 54. Artistes Новые артисты пародия 55. Simple croquis d’après nature Простая зарисовка с натуры ( и не более того ) опыт 56. Maldonne Ошибочка промах 57. Contre nature ou La mésaventure du docteur P... Противное естеству    ( или велiкая трагедия доктора ПП... ) анекдот 58. Une drôle de lettre Письмо с боем игра 59. Fragment d’entretien Подслушанный обрывок беседы   на площади Кабур между моим юным другом Пьером и мной кинизм 60. Thérapeutique décorative et peinture sanitaire Декоративная терапия и санитарная живопись анекдот 61. Les beaux-arts devant M. Francisque Sarcey Два изящных искусства    пред лицом мсье Франсиса Сарсёя критика 62. À Monsieur Roudil, officier de paix des voitures Заявление мсье Рудию    заведующему парком извозчиков сатира 63. Notes sur la Côte d’Azur (quarante-trois nouvelles, petites et pas si) «Записки с Лазурного Берега» (сорок три новеллы, маленьких и не очень) и правда

A p p e n d i X - aa Ком ’ ментариев ему вослед (1917 год) Ис ’ сточников Ханóграф: Портал Лит’ература   ( справочники и пособия по дважды два ) Ханóграф: Портал Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ханон Парад Алле» (или малое приложение к большому прибору). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2011 г. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» или книга без права переписки. — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон, Аль Алле. «Мы не свинина» (малая ботаническая энциклопедия). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Юр.Ханон, Аль Алле. «Не бейтесь в истерике» (или бейтесь в припадке). Третий сборник (второго мусора). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Ханóграф: Портал Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г. Alphonse Allais «Cher Monsieur vous-même». — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1999. ISBN 2-213-60324-3 (зачем это?) Alphonse Allais (plus biographie par François Caradec) «Œuvres anthumes». — Paris: Robert Laffont Edition S.A., 1989. François Caradec « Alphonse Allais». — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1997. ISBN 978-2-213-59988-5 (опять) Erik Satie «Correspondance presque complete». — Рaris: Fayard; Institut mémoires de l'édition contemporaine (Imec), 2000. См. тако’ же Ханóграф : Портал Чёрный квадрат Альфонса Алле (и не только) Белый квадрат Альфонса Алле (и не только) Зелёный квадрат Альфонса Алле (и не только) Похоронный марш на смерть великого глухого (не говоря уже о слепых...) Дадаизм до дадаизма Минимализм до минимализма Альфонс, человек без центра Эмиль Гудо, президент гидропатов Жорж Ориоль Хуйо не друг, но в’друг (почти полвека: от Альфонса до Сати) Ханóграф: Портал «Альфонс, которого не было» (или книга в последнем смысле слова) «Два Процесса» или книга без права переписки «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет «Ницше — contra — Ханон» (или книга, которая-ни-на-что-не-похожа) Музыка... исключительно — для мебели О музыкальном в’-лиянии собак Михаил Савояров: русский фумист Абсент... обсценный Ещё один ... оболганный философ см. д’альше →  Авторы сего : Юр.Ханон & Аль.Алле.  Все права сохранены.   Auteurs : Khanon & Allais.   All rights reserved. * * * эту статью не может редактировать или исправлять никто. — По большой нужде можно было бы даже и сделать какую-то заметку, послав её — куда подальше... * * * публикуется, вероятно, даже и впервые : текст, редактура и оформление — Юр.Ханóн   «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »