Полынь абсента (Натур-философия натур)

Абсент полыни,         полынь абсента автор: Юр.Ханон ← Рвота как возвращение Аморальный амарант → Ханóграф: Портал зелёная фея разложения ( всемирно-исторический опыт промачивания ) Когда б не печень, я бы ― пил да пил...    А если б не желудок ― только ел, да ел бы.... ( Мих.Савояровъ ) В ступление  ( перед выступлением ) На первый взгляд, эта статья — о нём. Об алкоголе... если не шутите. Всего лишь о каком-то с..ном алкоголе. Ну..., и как это следует понимать? Крайне, знаете ли, сомнительно вдруг увидеть — здесь..., и такое... Дым до небес. В самом деле, не рехнулись ли вы, мой драгоценный..., чтобы он, этот... Хано́н..., и — об алкоголе? Нет, не может быть. Чтобы здесь, в хано́графе — и вот так..., запросто. О какой-то с..ной бутыльке... — С мутной жижей. Будто обычная расхожая потреблять — с николаевского вокзала?.. Нет, нет — отказываюсь верить! — И совершенно правильно делаете. Потому что не статья. И не об алкоголе. И не здесь..., совсем не здесь. — Оставим... Поелику... впереди ещё бутылка..., и не одна, с позволения сказать. Итак..., последний глоток воздуха — и на дно. Цветы Artemisia absinthium (просто — цветы)   — Как?..., неужели же вы до сих пор не знаете, что такое «абсент»?.. — ну тогда, пожалуй, вы «ничего» не знаете. Ровным счётом — ни-че-го. Ни того, ни этого, ни сего, ни пятого, ни десятого... Даже стыдно за вас, милейший. Вот так-то, ничего толком не зная — и сразу сюда, в хано́граф. Ну тогда, значит, придётся начинать — прямо оттуда, с букваря... С самых азов & низов. а бсе́нт (от франц. «absinthe», горькая полынь, Artemísia absínthium) или зелёная фе́я — крепкий (иногда даже слишком крепкий) алкогольный напиток, насчитывающий два с лишним века истории..., впрочем, слегка истерической. В узком смысле слова абсент — всего лишь водка..., полынная горькая водка, он (она, они, их) может содержать от 35-40 до 70 % (а иногда даже до 85 %) спирта. Главный действующий компонент абсента — одноимённый экстракт горькой полыни (Artemisia absinthium). Классический (литературно-живописный) абсент за счёт хлорофилла листьев полыни имеет изумрудно-зелёный цвет (не исключая, впрочем, и другие оттенки тускло-зелёного), однако существуют и другие вариации абсента: прозрачные, жёлтые, синие, коричневые, красные или даже чёрные.   Выдающееся франко-швейцарское изобретение, полученное из лапы очередного эскулапа..., поначалу абсент был всего лишь — лекарством, лечебной настойкой..., впрочем, с претензией на роль очередной... едва ли не панацеи от всех известных болезней..., а также и части неизвестных... — Однако мы-то здесь хорошо помним, из какого места произрастают все человеческие «панацеи», «плацебы», философские камни и прочие волшебные палочки, — и в какое место они затем следуют (по инерции, только по инерции)... Само собой, в точности всё то же случилось и с ним, с абсентом. Начав свою карьеру как всеобщее лекарство, очень скоро Он получил полноправное французское гражданство под именем «Зелёной феи» — или точно такой же «ведьмы»..., а затем (под тем же именем) стал полновесным космополитом — типическим гражданином мира..., — мира людей, разумеется. В роли ... хотя и особенной, но всего лишь выпивки. — Однако..., пора бы уже и объясниться: о чём же я тут пытаюсь говорить... ...Занятно отъезжает душа, когда его много выпьешь!     Виски и пиво для дураков, абсент ― для поэтов... — Эрнест Доусон   Полынь..., чуть лучше, чем ‏‎трын-трава... — Линия пути. Образ жизни. Условный рефлекс. Наконец — привычка. И в самом деле, тошно слышать. Что за вульгарность..., mon cher... — Пожалуй, немного поднимем штиль, до культурного (уровня). Потому что... Потому что..., скажем прямо: абсент — далеко не просто выпивка, но — отчасти, органический ритуал, до сих пор (глубоко) не-до-о-це-нён-ный в своём вливании & влиянии на последнюю европейскую цивилизацию. Главный компонент настоящего абсента — экстракт полыни, содержащий массу алкалоидов и эфирных масел, выше всех среди которых — туйон, имеющий сложное (не исключая токсического) воздействие на психику и нервную систему приматов. Это вещество называют иногда наркотическим, иногда галлюциногенным, иногда — просто терпеном или алкалоидом, однако сила его действия заключается прежде всего — в этой его трудноопределимой сложности. В конечном счёте, не вдаваясь (пока) в излишние подробности, можно сказать, что этот туйон — психоактивное вещество раздражающего и, отчасти, судорожного действия. Вызывая в связке с алкоголем быстрое привыкание, а затем и зависимость (так называемый абсентизм), туйон последовательно разрушает нервную и иммунную систему (впрочем, не исключая общественной и государственной).   Впрочем..., тш-тш, тихо, приятель!..., (пока) я не стану раскрывать главную карту... Это... всего лишь вступление. Начало прямой речи.   Постепенно проникнув во французское, а затем и во всё западное общество из действующей армии..., — после серии колониальных (в основном, африканских) войн середины XIX века, к 1880-м годам абсент превратился в стихийное бедствие, в первую очередь — в среде парижской артистической богемы, по сути, сформировав (и одновременно, проредив) пару поколений абсентной культуры. В конце концов, хотя бы и под сурдинку войны, европейские и заокеанские бюрократы были вынуждены принять меры. — Первыми стали безнадёжно отсталые швейцарцы... В 1907 у них был проведён очередной референдум, из числа тех, которые там проводятся сотнями. Свободные жители кантонов проголосовали за повсеместный запрет на продажу абсента и его аналогов. Спустя всего пять лет абсент был объявлен вне закона в США..., а в 1915 — запрещён и во Франции, после чего повальное влияние & вливание «зелёной ведьмы» пошло на убыль. однако — прошу заметить особо — это было всего лишь начало. Начало разговора... Ступеньки  вниз... ( к основанию ) закат... (Франции) Всю вторую половину XIX века..., не говоря уже о начале следующего века XX... как правило, связывают с понятиями радикального прогресса (так называемой «научно-технической революции») и (одновременно) буйного разложения (так называемого «декадентства и модернизма». Несмотря на излишнее блудомудрие этой многозначительной фразы, на самом деле она означает нечто — значительно более простое и незамутнённое отдельным умыслом... В одном слове это простое может быть выражено как фумизм или «упадок Франции». Именно так. Всего лишь упадок..., всего лишь — одной страны. Центра мира. Пупа земли. Бывшей мировой сверх’державы. Империи №1. Сказанное просто, буднично и односложно, оно выглядит как «тотальный упадок»..., но осенённое лучами падающего за горизонт светила, оно станет уже «закатом Франции»... Очень красивая картинка, не правда ли?..   — Сегодня, существуя в чрезвычайно краткий период мирового господства так называемой «Америки», мы с трудом можем себе представить: что такое вековая гегемония. Тем более, когда речь идёт о такой (в скором времени) несуществующей стране как — Франция. В течение почти трёх веков (невероятно, непостижимо долгое время!) именно она: будь то монархическая или республиканская — была безусловной законодательницей законов мира. Гегемония эта, периодически оспариваемая Испанией, Англией или Германией, тем не менее была полнейшей. И в первую очередь — за счёт культурного слоя, многократно превосходившего таковые в любых странах конкуррентах. Примерно таковым же (в свои времена) было воздействие Римской империи..., чуть меньше — эллинов, чуть больше — Древнего Египта, о котором сегодня даже и говорить-то трудно..., без стыда. — и вот, я уже слышу тоненький голосочек (справа): но..., но позвольте, при чём же тут абсент?  ...Абсент и женщина — не живут ли оба этих чёрта изначально в душе каждого человека?.. — Альфред де Мюссе — и тем не менее, продолжаю..., между прочим, заметив, что словно бы — не заметив.   Сильнейшим ударом по французской гегемонии стал экономический и личный упадок в вотчине выморочного Людовика, завершившийся уже прямым упадком... его головы под воздействием (несомненно, прекраснейшего) изобретения доктора Гильотена. И тем не менее, несмотря на тотальный бардак и гражданскую смуту, эта революция (которую отчего-то называют «великой») в известном смысле даже усилила влиятельное (хотя уже совсем не сиятельное) влияние Франции (опять оказавшейся в авангарде прогресса европейских приматов) — причём, понимаемое в тотальном смысле. Тулонский коротышка в известном смысле — усилил и, отчасти, официализировал новое положение, превратив (пускай и на короткое время) свою страну в гегемона и физического владельца Старого Света. И нет нужды в том, что ради господства он отправил на тот свет чуть не половину старой Франции..., игра стоила свеч. И в свою очередь, Наполеон (после своего упадка, упадания и падения) точно так же сработал на конечное укрепление «мировой» гегемонии Франции: в областях умных и безумных, практически, в равных долях. 1831. Оноре Домье (с рисунка Шарля Филипона)   Понятное дело, одутловатые монархи старой Европы ничуть не были заинтересованы в подобном положении. Практически все силы (после 1813 года) были брошены на всемерное (почти всемирное) ослабление бывшей супердержавы, высшим символом которого, вне всяких сомнений, стал кратковременный успех..., олицетворённый в виде чистейшего дегенерата на троне... Впрочем, при нём Франция значительно укрепилась (хотя бы) с точки зрения ойкономики. Но затем дегенерация всё же взяла верх..., и снова началась чересполосица революций, коммун и реставраций..., несомненно, опускавшая Францию всё ниже и ниже в её мировых (и внутренних) потенциях.   Пожалуй, (пред)последним актом..., в этой дивной симфонии стал ... — он, абсент. Ой, нет, прошу прощения за оговорочку. Я хотел сказать — он, Альфонс. Этот всемирно знаменитый король Альфонс (то ли XIII, то ли XVIII, сейчас сразу и не вспомню)..., то ли внук Наполеона..., то ли его почётный бастард..., вернувшийся на трон. Именно он, так сказать, в личном порядке возглавил — «акционерное общество по разграблению национального достояния Франции». Так говорил один бородатый дяденька, порой не чуждый — политической иронии. Но так повторю за ним и я, живущий сегодня — в точно такие же времена... в точно таком же акционерном обществе. Только без Наполеона...   Агония продолжалась не так уж и долго. Каких-то жалких 18 лет (не считая всех предыдущих)... Хронические вяло текущие войны за сомнительную честь господствовать в Северной Африке... Доблестная аннексия Савойи (немного ближе Крыма). Дым до небес. И фанфары дотудова же. Все эти великие дела лишний раз показывали: до какой пятой точки дошёл упадок бывшей Империи. И всё же пока — конкуррентов не было. Она оставалась..., по прежнему, первой... Но её высота уже не казалась столь недосягаемой. Тем более, что на карте старой еврепы внезапно появилось новое (ужасно) «великое» государство..., тоже претендующее на (мировой) трон. Смехотворно сказать..., имея столь гордое имя — «Хермания»..., ещё на что-то рассчитывать. — О..., майн Гот! Опять эти чёртовы готты! Карл Рохлинг «Гвардейцы кайзера в Ле Бурже»   Развязка была не просто короткой, но — слишком короткой. Груша..., наша прекрасная груша — она сама упала с ветки в слегка приоткрытый рот вер..., вермахта. Та (бес)славная война, которую почему-то называют «франко-прусской» (на мой вкус очень забавное определение, ничуть не хуже знаменитого «финско-китайского инцидента») поставила размашистую точку в истории старой-старой сверх’де’ржавой державы. Поражение при Верте, Седанский разгром, пленение Наполеона III, пруссаки в Версале, блокада Парижа. — Всё. Точка. Приехали.   Дальше сверх того сверх’державе падать было — некуда. Сверх’господство закончилось (как это всегда случается у них, у бравых обезиан) — сверх’упадком.   — Но главное..! Главное..!, глав-но-Е..., каков позор! Прусаки..., теперь они попирали своими погаными сапогами родную землю, разрушали крепостные стены, опустошали винные подвалы, имели наших прекрасных французских девушек... Они, эти трижды жалкие прусаки, вечно презренные и вечно осмеянные..., — убогие провинциальные завистники и подражатели..., — ох, и во что они превратили теперь Францию!.. Трижды великую, всемерно всемирную державу. Теперь, под предводительством этого жалкого таракана..., они расселись своими швабскими ж... в Версале и только из снисхождения к побеждённым подписали временное перемирие..., чуть что — угрожая снова наступать на Париж. Они, эти пивные свиньи счастливого придурка-Вилли... Там же в Версале (а где же ещё это было делать!), и не просто в Версале, а в главном тронном зале Версаля — всё тот же поганый канцелярист с насморком и «высшие» представители новоиспечённого Северного союза, распоряжаясь как хозяева, — провозгласили не что-нибудь, а ЕЁ..., новую Германскую империю — на месте старой владычицы мира. А их жалкий Вилли, этот безнадёжный тупица и провинциал — стал «германским императором». — Анекдот..., или страшный сон.   А затем ... эти новоиспечённые императоры (небрежно, словно сплёвывая через плечо) предложили..., (так уж и быть!) заключить невиданно позорный мир, да ещё и со зверской, невиданной в истории контрибуцией..., в пять миллиардов франков. — Грабители. Мародёры. Настоящие наследники Аттилы. — И поверх всего, словно терновый венец унижения..., как высшая точка..., прости-прощай, наш прекрасный Эльзас и Лотарингия. И то ведь, эти скоты буквально упивались своим положением..., унижая до предела, до конца. — Они соглашались вывести свои войска из оккупированной северной и западной Франции только после того, как: «... германское правительство сочтёт, что восстановление порядка во Франции даёт достаточную гарантию исполнения Францией обязательств, наложенных на неё контрибуцией; и во всяком случае, не ранее уплаты Францией третьего полумиллиарда франков»...   Сейчас я не стану напоминать, к чему привело крушение и унижение трёхсотлетней империи мира... Не слишком длинно. Пожалуй, здесь будет достаточно всего двух слов..., всего двух войн, — несомненно, самых богатых и прекрасных в истории этих людей. Два слова. Две войны. Первая и Вторая. Мелочь, говоря по сути. — Вóт чем заплатили пруссаки за свою с... «империю». Империю, которой не было. — и всё-таки, при чём тут абсент?.. М-да...   — О..., моя бедная Франция, — как нередко любил говаривать наш дорого́й дядюшка-Альфонс..., отчего-то нехорошо улыбаясь.   Униженная, растоптанная страна..., триста, двести, сто лет — веками! — бывшая сверх’державой. И чем же ещё ей было жить дальше... Впредь. Пережив подобное. И не погибнув...   Странный вопрос. Всегда есть чем жить, пока сохраняется она..., жизненная сила империи. Страны. Человека. Любого организма. Жить прошлым и настоящим. Жить будущим..., в конце концов. Надеждой на реванш. Готовиться к новой войне. Или как-то переживать своё невиданное унижение..., в котором нет ровно ничего невиданного. В мире людей..., сотни «великих» империй одним движением руки варвара — превращались в слякоть. И что? — Не такое переживали! (не верите, — спросите у итальянцев). Так что французам ещё, считай, повезло. Это было мягкое падение. Очень мягкое. С подушкой... в пять миллиардов.   И наконец..., что касается до означенного выше Рихарда Вагнера, то ведь более чем прозрачно понятно (хотя, может быть, и не для тупиц), какой именно город мира представляет собой сегодня настоящую почву для Вагнера. — Да, разумеется, я снова имею в виду тот же самый Париж. И чем более французская музыка будет подлаживаться к потребностям «нового духа», тем более она будет вагнеризоваться и пахнуть – собственно, уже и сегодня она демонстрирует эту свою готовность более чем в достаточной степени. – Однако на сей счёт не следовало бы чрезмерно поддаваться обману..., в который как всегда может нас завести – сам герр Вагнер... ...Говоря между нами, в своё время это действительно было недопустимой низостью и даже чёрной неблагодарностью со стороны Вагнера: так дурно поиздеваться над Парижем в 1871 году (после большого поражения в той войне), среди его агонии... – И в самом деле, посмотрите хорошенько на его лицо! Что за махровый националист, что за вредный мерзавец! – однако всякий раз остаётся и ещё один, хотя и вполне риторический вопрос: не слишком ли мелкий поступок для такой «великой» натуры?.. Но, даже несмотря на его «бесславный патриотизм», – сути это нисколько не меняет: в самой Германии Вагнер всё равно остаётся не более чем недоразумением. И в самом деле: может ли на свете существовать некто, более неспособный понять что-нибудь в Вагнере, чем немец, например, молодой немецкий император с (не)ловко вздёрнутыми усами? – Ну что же..., перед нами довольно наглядная картина – из двух лиц, не правда ли? В конце концов, на досуге будет на что полюбоваться. »:631-632 — «Ницше contra Вагнер, Ницше contra Ханон»   — Но увы... Не так уж и сложно оказалось империю скинуть. — Уже дряблую. Обвисшую и повисшую... как мокрые усы на промозглом октябрьском дожде (1870 года). — Но вот дальше..., занять её место... Пожалуй, это было куда мудренее. Скажем прямо: ведь оно ещё очень долго оставалось незанятым, это тёплое версальское местечко. Пруссаки..., эти с...ные победители, как бы они ни выпячивали свои натруженные задницы, но — буквально никуда не годились. Разве что — на сосиски. Разумеется, эти ветчинные рыла, эти сапожные вояки с массовой психологией солдафонов..., как всегда, они сумели победить, но заменить сброшенного идола... — увы.   Англия тоже была ... не слишком-то в форме, чтобы стать... по всем статьям. — Ну..., разве что по некоторым.   В конце концов, это мировое безвластие..., наступившее после заката Велiкой Франции, — оно продолжалось ещё (не)добрый век..., оттого-то и сопровождаясь мировыми войнами, новыми разделами и переделами, иногда переходя в двоевластие или «семибанкирщину»..., — и только к концу следующего, XX века — наконец-то стало ясно — версальский трон занял дядя Сэм..., ещё один всемирный — Альфонс. Само собой, не на триста лет. И даже не на сто. — Потому что новые прусаки..., они никогда не дремлют, с позволения сказать.   Вот и все достижения бравого дяди Вилли... Каких-то жалких пять миллиардов франков. И ещё век войны ... неизвестно за что.   Однако глубоко под спудом..., под кожей этих (якобы) крупных процессов — тихо и незаметно развивались другие..., причудливо переплетаясь и выводя там..., глубоко под кожей — свой изысканный узор. Рисунок уходящей империи. Вторая... Практически весь XIX век (и почти без перерывов, если не считать нескольких наполеоновских путешествий по Европе) эта страна..., точнее говоря, «Велiкая Франция» вела (так называемые) «колониальные войны». Или против Англии или Испании..., или усмиряя — местных бунтующих. Так было. Причём, со всеми вытекающими особенностями, постепенно меняющими лицо нации. Только представить себе..., к слову, — ну что такое, в сущности, «колониальная война»?.. Другой климат. Другие болезни. Другие животные (не исключая, впрочем, и людей)... Всё это не могло не откладывать отпечатка — на страну и её армию (и там, — на месте боевых действий; и здесь, — после возвращения). При достаточно смехотворном уровне той медицины военным докторам приходилось лихорадочно искать средства против местных лихорадок, жары (сухой и влажной), нагноения ран, ядовитых растений, змей, стрел, насекомых и прочей колониальной дряни.  ...оргии ночной работы, время бедности, за которым следовало время пиршеств, запущенный сифилис, взлёты и падения бездомности, ужины вместо обедов, стаканы абсента, приносящие утешение после ломбарда, словом ― всё, что выматывает человека, сжигает и, в конце концов — убивает... — Эдмон де Гонкур   По всей видимости, слепо следуя территориальным инстинктам стайной обезьяны, эти корольки и императоришки — даже близко не отдавали себе отчёт, какому страшному риску они подвергают собственную популяцию, бросая её в массовом порядке (поколение за поколением) в крайне несвойственные и агрессивные условия существования, к которым они категорически не приспособлены. Примерно таким же образом, не видя дальше собственной вытянутой руки..., вернее говоря, кармана — де-голлевская Франция 1960-х бросилась во все тяжкие, бездумно разбавляя собственную популяцию дешёвой рабочей силой — из того же проклятого Магриба, движимая исключительно жаждой наживы. И тот, и другой поступок превратили Францию — в совершенно другую страну..., изуродовав до неузнаваемости. Собственно, именно здесь и лежали истоки перерождения, вырождения..., а затем и падения вековой сверх’державы. — О..., моя бедная Франция..., не слишком ли ты богата, в последнее время?..   Собственно, чего стоил — один египетский поход Наполеона..., этого корсиканского карлика, необузданного самца, одержимого внутренней пирамидой. Словно пароксизмальный эпилептик, он не находил ни минуты покоя, биясь в падучей по всей Европе и за её границами, — пока, наконец, не успокоился под смертельной дозой своего прекрасного мышьяка.   Небольшая (отчасти, вынужденная) «передышка», пока французы бились насмерть на полях Европы, оставляя горы трупов — пожалуй, здесь небольшим исключением послужил «колониальный» русский поход, когда эта стая сполна изведала совсем другой климат (ничуть не африканский) и чудом уцелевшие колонны принесли обратно в Европу — уже принципиально новую, северную флору, носителем которой также не являлись ни они, ни их добрые союзники по несчастью...   В конце концов, Наполеон — справился. Ему удалось. Чуть не большинство боеспособных самцов-французов было перебито и наступила вынужденная передышка. Пятнадцати лет, впрочем, хватило для образования новых отрядов из последующего поколения...   Великолепная груша Луи-Филиппа (понятное дело, ей было настрого заказано впредь поднимать ручонки на старую Европу) с новыми силами бросилась отвоёвывать несколько запущенные (исключительно по небрежению) территории своего племени на поверхности жарких материков. В течение всего его царствования колониальные войны Франции в Северной Африке (в первую очередь в странах пресловутого Магриба) и Индокитае шли только по нарастающей, достигнув максимума — в аккурат к февральской революции. В итоге, вместе с возвращающимися ордами победителей, инвалидов и коллаборантов, французы получили в своё торжественное (бессрочное) пользование — целый букет новой флоры, фауны, не исключая и кое-каких национально-климатических артефактов..., прежде категорически незнакомых для этой стаи..., а потому — «экзотических» и особо притягательных.  ...вне всяких сомнений, абсент погубил больше солдат, чем бедуины...» — Гюстав Флобер   Все эти удары..., равно экзотические и скрытые... — нет, конечно, они не проявлялись тотчас, сразу. Но мало-помалу, накапливаясь под кожей этой популяции, они постепенно меняли её, превращая в другую, всё ещё лидерскую, но уже куда менее пригодную для исполнения своей всемирной миссии — признанного (или не признаваемого) вожака стаи.   Собственно говоря, февральская революция мало что переменила в процессе праздничного угасания империи, разве что принявшего респектабельные формы буржуазного разворовывания. На место прекрасного императора-груши спустя полгода был «избран» ещё один тип, — уже не раз упомянутый здесь (всуе, конечно всуе) Альфонс XXVI — то ли племянник, то ли племянница бесноватого корсиканца. Разумеется, он не прекратил эти прекрасные... колониальные войны — продолжавшие приносить Франции велико(душный) приз..., в виде массы новых микроорганизмов. Пожалуй, несколько освежающим пятном на общем фоне показалась «триумфальная» Крымская война, принесшая массу свежих инвалидов, а затем — уже на закуску — карликовая аннексия Ниццы и Савойи. В конце концов, венец приобретений — гигантское европейское царство-Люксембург, впрочем, в последний момент снова ускользнувшее из лап Французского рейха... На горизонте, нависая над севером и востоком Франции, всё чаще маячил тучный призрак усатого пруссака. Новая съединяющаяся германская «империя» нуждалась в великом свершении, чтобы завить о себе. Ничего другого, кроме разрушения — она не могла. И выход нашёлся сам собой. Трон с чахлой задницей очередного символического Наполеона, — с трудом можно было бы представить себе более эффектную позу.   — Опять блиц-криг, не так ли, месье?   ...Доктор Мартен говорил мне вчера, что он часто видел, как Мюссе пил свой абсент в кафе де ля Режанс, — неразбавленный абсент. После чего к нему подходил официант, протягивал ему руку и, поддерживая, вёл к фиакру, ожидавшему его у двери... — Эдмон де Гонкур   Кажется, северная Африка совсем не пошла впрок стареющей империи. У неё начиналось тихое несварение, закончившееся катастрофой 1870 года.   Но и униженная, падшая империя «франков» ничуть не утратила своего статуса сверх’державы — и не только оттого, что этого места (до поры, до времени) попросту некому было занять. Дело состояло прежде всего в том, что своё всемерно всемирное влияние (и возлияние)... — Франция осуществляла не только, а вернее говоря, далеко не только в качестве государства или (странной) страны. И вот как раз здесь, в этом месте и началась — великая месть (бывшей) мировой державы.   Униженная, поражённая и падшая, она невероятно жёстко, жестоко и изобретательно отомстила всей этой цивилизации — опозорившей её цивилизации, которую она сама и породила... Лёгким движением скинувшей её руки, — она, эта бывшая сверх’держава превратилась из обычной империи ... к которым все привыкли... и с которой все привыкли бороться... — во всемирную империю упадка, в результате пронизавшую — всю культуру и психику современного европейского человека. И как бороться с такой сверх’державой — уже не знал никто. Собственно..., и до сих пор не знает. Пожалуй, на этом месте стоило бы остановиться, ткнув пальцем всего в одно слово..., пускай не последнее, но — второе на этом пути : де’каданс. Четвёртая... Не моё дело — обсуждать исторические версии, терпеливо взвешивая ложь, большую ложь и статистику на весах аптечного рассудка. Если кто ещё не понял: моё дело — канон. — И только через общий принцип можно выявить и показать механизм — всегда коренящийся внизу, в том фундаменте, куда мало кто в состоянии был продраться через кожу, мясо, жилы и кости этого упрямого животного средних размеров... — И всё-таки, несмотря на все писклявые голосочки, раздающиеся снизу и справа, — хотелось бы знать: ну при чём тут абсент? А вы, случаем, не знаете, мадам?   ...Трезвенники ― это несчастные люди, находящиеся во власти воды, этого страшного яда, столь едкого и всеразъедающего, что именно его выбрали для мытья и стирки. Капля воды, добавленная в чистую жидкость, к примеру ― абсент, тотчас делает её мутной... — Альфред Жарри   Говорят, что абсент (в том французском виде, в котором мы привыкли его обсуждать) — стал результатом (не)великой французской революции. Опять. Да..., — значит, опять здесь возник призрак этого вечного робеспьера — в обнимку со своим братом-гильотеном, чудом спасшимся из лап собственного ... величия. Придорожный куст «абсента» (всего лишь полынь)   Как правило, годом «изобретения» абсента называют 1792 год, — Швейцария, захолустный городок Куве неподалёку от савойской границы. Довольно странная точность..., для такого несложного изобретения. И всё же, понимая полнейшую несущественность этого (*исторического) момента, — придётся подчиниться и просто повторить эту старую-старую, тысячи раз жёваную историю. Слегка сентиментальную, на вкус...   — Две аптекарши... не слишком прекрасные (вот настоящая профессия для революционеров), некие сёстры Энрио экспериментировали с настойками, чтобы лечить своих сограждан, добрых бюргеров. Одна из них, получившая товарное название «Bon Extrait d’Absinthe» послужила поводом для сегодняшней выпивки. Это был, стыдно сказать, тривиальный дистиллят полынно-анисовой настойки, полученный в кустарном перегонном аппарате. Впрочем, не будучи заранее уверенными в лечебном эффекте нового снадобья, сёстры не ограничились одной только полынью, намешав в состав как можно больше разных полезных, душистых & пушистых трав. С некоторой долей (не)уверенности можно назвать такие (вполне традиционные для альпийской медицины) травы как ромашка, фенхель, вероника, кориандр, иссоп, корень петрушки, мелисса и даже шпинат (добавляемый ради сугубого подкрашивания жидкости). — Дело житейское. Впрочем, эта настойка так и осталась бы очередным захолустным фактом очередной деревенской аптеки, если бы не (это я уже говорил) очередная..., невеликая революция. Некий монархист, врач по имени Пьер Ординер — благоразумно бежал из смущённого смутой Парижа (от греха подальше) и, остановившись до поры в этом городке — начал практиковать. И прежде всего, «Bon Extrait d’Absinthe» пришёлся ему по вкусу. А затем — авторитет столичного врача, хорошо подвешенный язык, изрядная порция вранья..., pardon, фантазии (по вкусу), несколько щепоток способности к внушению, плюс необходимые связи, практика, наконец, возвращение в Париж... — Короче говоря, к началу XIX века алкогольная фабрика Анри-Луи Перно уже выпускала новое «революционное» средство: абсент — пускай и в скромных количествах, но зато — на всю (новую) имперскую Францию.   Сомнений нет, смуты и во́йны не всегда полезны для бизнеса. Далеко (не всегда)... — И всё же, есть такие вечные принципы и методы организации человеческой стаи (и каждой особи в отдельности), которые позволяют любую смуту или войну (особенно, при помощи известного рода связей и контактов) превратить в крупную удачу.   Разумеется, — да. Вы всё правильно поняли: и здесь не обошлось без классической коррупции (на сей раз, ещё и в алкогольной форме). Государственный заказ! — вот оно, это волшебное сладкое слово, скажу по секрету..., оно способно заглушить любую горечь, даже самую горькую... Это прекрасное понятие таит в себе ничуть не менее прекрасную терапию, с которой не может сравниться — ничто. Это я говорю буквально — Ничто... И даже — сам абсент! Разумеется, здесь всё неплохо состоялось. Стратегический (имперский) заказ на полынную водку был шикарно обеспечен — ещё до восшествия на престол царственной груши Луи-Филиппа. Армия..., ах, эта бедная несчастная французская армия, день и ночь изнывающая под жаром колониального солнца и ударами тропической лихорадки (в спину), — как никто нуждалась в лечении. Желательно, конечно, не порошками и не мазями. Как-то это... не по-мужски. В таком серьёзном деле, между нами, офицерами... требуется известная настойчивость (желательно, в форме настойки). Разумеется, спиртовой — и, конечно же, горькой — как любое уважающее себя лекарство.   Дело пошло. Год за годом производство абсента увеличивалось, пока не достигло рекордных двадцати тысяч литров в день. Приятно представить себе тысячи (солдатских) глоток, одновременно (левой, левой, раз-два-три) — опрокидывающих и ожидающих — положенного по уставу лечебного эффекта... В конце концов, к середине 1830-х годов абсент вошёл в обязательный рацион экспедиционного корпуса французской армии. Каждый солдат (в целях профилактики или лечения рвоты, малярии, дизентерии, а также всех прочих болезней без исключения) получал свою недельную «пайку» абсента. Кончилось тем, что этот волшебный эликсир стали употреблять даже для дезинфекции питьевой воды — настолько эффектно она белела и расходилась клубами эфирного дыма по ёмкости с любой грязной жижей сомнительного происхождения...  ...Крепче любого другого напитка, абсент выводит на поверхность наше «я» — подсознательное... — Оскар Уайльд   Короче говоря, достаточно! И тáк всё ясно.   Да, месье Жарри был прав: абсолютно, обсценно & абсентно. Этот (почти) ритуальный полынный ликёр с такой непреодолимой силой доказал свою тотальную эффективность в борьбе «со всем» и «против всего», что его стали употреблять едва ли не вместо воды... От Алжира до Мадагаскара, от Гвианы до Индокитая — практически все военные и полувоенные были буквально осчастливлены гос.закупками абсента. Как всегда в подобных случаях, мода на напиток распространялась концентрическими кругами. Сначала в действующих и бездействующих войсках, затем среди французских колонистов и эмигрантов..., шире, шире. Возвращающиеся в метрополию военные и штатские, покидая страны жаркого климата также не переставали — лечиться: самозабвенно и увлечённо.   Между тем, подозрительно широкий терапевтический эффект проявлялся не только в ярком обеззараживании воды. К примеру, в северо-африканском экспедиционном корпусе был отмечен существенный рост случаев не слишком тихого помешательства (в особенности, среди пьющего офицерского состава). Из-за своего характерного проявления, это заболевание получило (чисто армейское) название «le cafard». Количество тараканов во французской армии стремительно нарастало, с лихвой возвращая новообразованные полчища насекомых — на родину.  ...Это не живопись, не графика, и не пастель...     Картины Тулуз-Лотрека снизу доверху написаны чистым абсентом... — Гюстав Моро   Марсель, Тулон, Ницца... С каждым годом Франция заметно «кафаризовалась», — в особенности, конечно, это касалось Парижа, вечного центра имперской репатриации. Обычно принято говорить красиво и возвышенно..., об «абсенте поэтов, художников и писателей...» Разумеется, это не лишено справедливости..., поскольку во всех остальных случаях попросту говорить — не о чем.   — Ноль... Zéro...   Абсолютно. Абсентно. Обсценно. В конечном счёте: как угодно. — Не... О... Чем... — Только раз соскреби позолоту поэзии или красок..., и останется один холст. Всего лишь грязная тряпка. Испитое одутловатое дерьмо, потерявшее облик даже — человека. И всё же мы не имеем право забывать, что поэты и философы были всего лишь вершиной..., вернее сказать, тонким остриём, иголочкой этой громадной пьющей пирамиды, горы тел, имя которой — клоака. Парижская клоака, которой она была в те страшные годы...   Париж 1870-х..., он был самым грязным городом Европы. И не только из-за мусора и нечистот. Грязная солдатская масса. Инвалиды. Колонисты. Обнищавшие и испившиеся. Пили не только Альфреды де Мюссе и Альфонсы Алле... Постепенно «буржуазно-колониальным» абсентом заразились все. Рабочие. Грузчики. Официанты. Кухарки. Любой человеческий мусор... через стакан «зелёной феи» приобщался к нему..., высокому искусству, разумеется. К чему же ещё! — Утончённые, духовно возвышенные, прекрасные..., они валялись буквально повсюду. — И никакой поэзии. Один дешёвый абсент... пополам с собственным дерьмом.   ...Есть здесь одно питейное местечко, которое мне очень нравится. Да здравствует академия Абсента, хотя официанты там грубияны. Самая утончённая, самая волнующая привычка — опьяняться этим дивным напитком. Так, чтобы потом заснуть в дерьме!.. — Артюр Рембо   К середине 1880-х абсентная ситуация с абсентом превратилась в обсценную, а затем стала ещё хуже..., с позволения сказать. Не было бы счастья, но теперь бравым производителям абсента помогла — филлоксера, это микроскопическое животное..., вызвавшее едва ли не окончательные изменения в облике бывшей сверх’державной сверх’нации. Массовая гибель французских виноградников в конце 1870-х немедленно привела... к массовой спекуляции на (не)винных ценах. Дальше — проще. Чуть не в несколько раз возросла и стоимость дистиллированного виноградного спирта, на котором раньше готовили абсент. И как следствие, в ход пошёл обычный промышленный спирт (сейчас бы сказали: технический или гидролизный). Массовые сорта абсента стали едва не в десять раз дешевле вина, и в тысячи раз — дороже. Двойная отрава уже не имела противоядий...   Казалось бы, дальше — уже некуда. Но нет..., всякий раз — было. Да. Было ещё куда... — ниже, глубже, грязнее...   Это было похоже на эпидемию..., или экспансию этих ... «le cafard». С каждым годом Франция продолжала «кафаризоваться» всё дальше и дальше, — в особенности, конечно, это касалось Парижа, вечного центра всей французской терпимости... — Теперь их несложно было видеть невооружённым глазом, — они буквально ползали по улицам, поминутно исчезая в подвальчиках и погребках, эти славные полынные тараканы. Для непосвящённых ритуал был формализован до предела. Врачи..., продолжая в прежнем духе, рекомендовали особое время приёма лекарства. Он так и назывался: «зелёный» час — проще говоря, час абсента. Втягивая в своё особенное сверх’державное лечение всё новые круги французов, зелёные «le cafard» продолжали осваивать территорию. Пока, наконец, не освоили. Совсем. Она стала их..., эта империя. И весь мир — тоже был завоёван. В очередной раз. Седьмая...         Эко диво: полынь! Пускай даже и «настоящая»...         Artemisia absinthium — звучит гордо, конечно. Гордо, да не слишком... Конечно, это красивое растение с серебристой ажурной зеленью непросто было бы найти здесь, на севере России (или где-нибудь на Руси, по крайней мере), но зато южнее, в тех «вечных» землях... Выносливое как сорняк, в Средиземноморье и северной Африке эту, с позволения сказать, диковинку можно повстречать едва ли не повсюду, во всех злачных местах. И даже чаще...   И разумеется, как всякое душистое, горькое и смолистое растение, оно не могло не привлечь к себе внимание людей..., вечно оказывавшихся неподалёку... от этой полыни. Ну да, лекарство. Вне всяких сомнений. Классическое, абсолютное лекарство... «Горькое, но такое полезное»..., ах, скушай ещё ложечку, детка. Но далеко не только лекарство. Этот токсичный туйон..., и ещё кое-что кроме него... — слишком многое роднило полынь абсента — с другим, и без того родственным растением классической древности — бальзамической пижмой. Канупер и полынь были важнейшими атрибутами и спутниками бравого бога с того света — Анубиса. Оба этих растения входили в состав для бальзамирования тела (после смерти, к сожалению) — и внутренностей усопшего (помещённых в канопу). Бальзамическая пижма (побег с цветами)   Ветхие греки не стали бальзамировать свои трупы, так что этот рецепт относительного «бессмертия» им не пригодился... Но полынную настойку как лекарство для лечения того и сего — они унаследовали с охотой. Чудом уцелевший Гиппократ считал, что absinthe помогает при желтухе, болях в суставах и при — женских болях. Из греко-римской медицины полынная настойка практически без изменений переместилась в средневековое аптекарское дело... по всей территории Европы. Однако до массового применения абсента..., этого классического средства для бальзамирования трупов — в собственной действующей армии, да ещё и питья его — едва ли не литрами (по уставу), додумались, пожалуй, одни только бравые французы. И им, безусловно, воздалось — сторицей.   Кое-что добавил (со своей стороны) и туйон..., этот основной действующий компонент (особенно, в действующей армии). Не слишком стойкое химическое соединение, он быстро окисляется на воздухе... и практически не растворим в воде. — Собственно, вот откуда взялась эта изуверская крепость абсента. Даже водка — содержит слишком много воды для капризного туйона.   Пожалуй, именно здесь и находится триумфальное завершение..., как для этой статьи, так и для всех вас, — мои славные, мои дорогие обезьяны. Ибо..., ибо — прежде всего возникает маленький человеческий вопрос: «а чего надо-то?» Проще говоря, зачем он ему сдался..., этот трижды бес(славный) «кетон, относящийся к классу сложных терпенов, бесцветное химическое соединение с эфирным запахом, отдалённо напоминающим ментол»... Для-ради каких-таких особенных целей понадобилось ему, этому животному средней величины, тащить себе в рот (да ещё в таких громадных количествах) это нестойкое химическое соединение, растворимое только в чистом (или хотя бы высокопроцентном) этиловом спирте.   Значительно раньше, чем в горькой полыни, туйон был обнаружен в некоторых хвойных растениях, прежде всего, конечно — в туйе (откуда, собственно, и произошло его гордое название). Причём, в хвое этого дерева туйона содержится даже больше, чем в обсценной полыни... Кроме туйи, туйон своим присутствием осчастливил также кипарисы и можжевельники, а из растений травянистых, как я уже сказал, немалое его количество содержится в пижмах (прежде всего, в канупере) & шалфеях. Если посмотреть на все перечисленные растения беспристрастным оком, становится прозрачно понятно: ради каких целей там находится этот туйон... — Кипарис и туйя отвечают на этот вопрос проще всего. Самые неколючие, часто низкорослые, медленно-растущие, а потому и самые беззащитные из всех хвойных растений, не будь у них этого средства..., все они давным давно были бы выедены начисто — этим скотом... Крупным рогатым. Средним... или даже мелким. Наверняка: приложились бы все. И давно не стало бы на свете никакого кипариса..., «матери всех дерев»..., да и вся шикарная придорожная пижма была бы выедена подчистую. Вкусная ароматная травка, без колючек и шипов, да ещё и растущая в таких местах, где кроме неё, выносливой и рослой, мало что способно расти. Однако не тут-то было... — Туйон. Типическое средство биохимической защиты растения от поедания этим скотом..., да и не только этим, с позволения сказать.   ...Скот может поедать пижму <и полынь> при однообразном рационе в качестве пряно-вкусовых добавок. Основные симптомы — тошнота, рвота, понос. <...> Молоко коров при этом приобретает горький вкус и своеобразный запах. Интоксикация животных может закончиться летальным исходом. У беременных самок могут быть выкидыши... — Борис Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР»   Раз отведавши этого зелья (в прямом смысле слова), всякий скот (если уж ему довелось остаться в живых) впредь будет за версту обходить пахучие кустики..., — а не то, чтобы производить «миллионами гектолитров» и всякий день волочиться в ближнюю забегаловку, чтобы добавить очередную дозу... — Итак, в чём же секрет?   Война в Алжире... Гибель империи... Декаданс... Постепенное превращение картины мира — в дым, постепенно растворяющийся в жарком вечернем мареве... Не слишком ли много здесь наворочено, снизу и сверху..., когда на деле — всё гораздо проще. Пожалуй, точнее других сказал об этом — поганец Рембо: «...Самая утончённая, самая волнующая привычка — опьяняться этим дивным напитком. Так, чтобы потом заснуть в дерьме!..» — Однако... не слишком ли привлекательная перспектива? — тем более, для столь романтического поэта. Декадента. Почти символиста... (читая с ли́ста). И когда? — во времена заката бывшей сверх’державы, угасающей нации, — чуть позже — осквернённой, опозоренной, растоптанной полчищами очередных варваров, ничтожеств с оттопыренными задницами... И вдруг — туйон. Типичный конвульсант, категорически противопоказанный эпилептикам. Раздражающее средство, в небольших дозах не имеющее резко выраженного и строго очерченного эффекта..., — оно и действовало индивидуально, — по натуре каждого пьющего. Достаточно только сравнить свидетельства нескольких пивцов, чтобы понять: каким сродством к судорожной реакции обладал тот или иной поэт..., не говоря уже о солдатах или офицерах колониальных войск.   ...Готовность в любой момент встать навытяжку..., быть одним из стаи, очередным винтиком машины, верной частью системы, быть принятым в клан, пройти положенные ступени иерархии от рядового ягнёнка до уважаемого барана и, в конце концов, облегчённо вывалиться наружу..., из этого мира, когда придёт срок. Но простите, чем же такая готовность отличается от порицаемого всеми самоубийства..., или злоупотребления абсентом? И вот что я вам скажу: от малого до ничтожного всего один шаг... Через любой, даже самый поверхностный поступок человека буквально в два шага можно добраться – до его середины... »:736 — Фридрих Ницше, «Ecce homo»   Гибнущая в конвульсиях империя. Опозоренные граждане первой в мире Республики... — словно внезапно прозревшие в суть себя упадочники, декаденты, дымисты, типичные разложенцы — они, следуя главному правилу гомеопатии, словно пытались лечить — подобное подобным. Или напротив, следуя подавляющему инстинкту смерти, добавить к своему кошмарному времени упадка хотя бы несколько капель — глубоко родственного средства, способного только подтолкнуть, только ускорить конвульсивное падение бывшей великой страны — вниз, вниз, к новой войне, к новому падению, ещё ниже, быстрее, к новому упадку, к небытию, в конце концов, к гибели всей ими созданной цивилизации, раз и навсегда заражённой смертельной гангреной падения... — падения своей первой и последней сверх’державы. — О, моя бедная Франция! — кажется, это — всё, что осталось сказать перед последним стаканом... этого желчного..., конвульсивного эликсира. И затем, выдохнув..., как в про́пасть — чтобы там, наконец — пропа́сть.

A p p e n d i X ( или маленький цитатник позеленения ) Абсент в научной прозе Афиша фильма «Афиша» (1913) ➤    Среднее душевое потребление водки в 40% в России составляло 0,61 ведра в год на человека, и в ряду четырнадцати государств, где наиболее распространено употребление водки, Россия стояла на девятом месте, причем на первом месте стоит Дания, где приходится 1,72 ведра на человека. Но и Франция тоже стояла лишь на шестом месте (0,82 ведра на человека), а между тем, в ней развитие спиртного пьянства приводило к ужасающим выводам. Достаточно указать, что в ней расходовалось в 1873 году 7 тыс. гектолитров абсента, а в 1907 году уже 340 тыс. гектолитров и что в её maisons de santé в 1903 году на 10 тыс. сумасшедших приходилось 4 тыс. алкоголиков, причём с 1897 года число сумасшедших алкоголиков увеличилось на 57%. Эти цифры имеют грозное предостерегающее значение и для нас.   — Анатолий Кони, «К истории нашей борьбы с пьянством», 1915 ➤    Иногда судорожные припадки возникают у алкоголиков впервые в состоянии опьянения и в несомненной связи с ним. В случае прекращения пьянства они могут совершенно исчезнуть. В этом случае на них нужно смотреть как на судорожную форму реакции ― на алкогольную интоксикацию. Иногда же припадки, возникая в несомненной связи с алкоголем, представляют другую картину: припадки судорог, хотя наступающие иногда в состоянии опьянения, в главной своей массе не имеют прямого отношения к нему как таковому и обязаны своим происхождением не только алкогольной интоксикации, но и стойким изменениям в организме, развивающимся под влиянием алкоголизма, своего рода мета’алкогольным расстройствам. В этом случае прекращение пьянства хотя и даёт уменьшение числа припадков, но обычно не даёт полного их прекращения. Особенно опасным в этом отношении считается абсент, полынная водка, очень распространённая во Франции. Ещё большую роль играет алкоголизм в происхождении эпилепсии в тех случаях, когда он действует в качестве яда, поражающего зародыш. Пьянство родителей является одной из очень частых причин судорожных припадков у детей. С этим стоит в связи тот факт, что алкоголь чрезвычайно неблагоприятно влияет на развитие зародыша.   — Василий Гиляровский, «Психиатрия», 1935 ➤    Быть может, как думает Бумке, алкоголь способен провоцировать новую мутацию в виде эпилептической диспозиции зародыша, которая рецессивно наследуется в последующих поколениях. Более вероятно однако, что алкоголизм родителей может дать эпилепсию у детей только при наличии соответствующих генов в восходящих поколениях. В индивидуальной жизни Пьер Мари ставит на первом месте травму при рождении: могут иметь значение ушибы беременной матери, асфиксия новорожденного, щипцы при родах, головная водянка, энцефалиты, влекущие за собой рез и дуальную эпилепсию. В дальнейшей жизни алкогольные злоупотребления, особенно абсентом, сифилитические и артериосклеротические изменения мозга служат стимулом к развитию падучей.   — Василий Гиляровский, «Психиатрия», 1935 ➤    Характерный вкус и запах полыни с древности использовались при изготовлении вин, водок, настоек с лечебным действием. Так, вермут был известен ещё в древней Фракии, то есть в V веке до нашей эры, а в Баварии полынь добавляли в пиво вместо хмеля. Полынь вообще интереснейшее растение для этно-ботаников, изучающих особенности распространения и применения растений в разное время и у разных народов. За тысячелетия знакомства с этим растением люди накопили много сведений о его реальном и магическом применении. Полынь упоминается в древнем папирусе Эберса, её использовали в своих обрядах жрецы богини Изиды. Вспоминают о полыни древние греки — Теофраст и Диоскорид, упоминая её как символ горечи и горя и как добавку в вино. В Риме полынь добавляли в напиток для победителей спортивных состязаний, чтобы на вершине славы они не забывали о горечи жизни. Полыни приписывалось множество достоинств, например, считалось, что горечь и запах полыни отгоняют злых духов. На Руси полынь брали с собой в лес, чтобы бросить её в русалку, если той вздумается напасть на одинокого прохожего. Клали полынь и в шкафы, чтобы отогнать более реальных врагов — моль, клопов, вшей и блох. Диоскорид предлагал добавлять сок полыни в чернила, чтобы сохранить книги от мышей и червей. Табермонтанус рекомендовал пить полынь гневливым женщинам. Сажали это растение и на пасеках, где она должна была охранять пчёл от болезней. Однако в больших дозах и при постоянном применении полынь небезопасна, результатом злоупотребления полынной водкой, называемой «абсент», были нервные заболевания, вплоть до паралича и судорог. Особенно распространён был абсент во Франции, Швейцарии и Италии, в начале нашего века. Из-за обнаружившегося вскоре вреда для здоровья, во Франции и некоторых других странах его производство было запрещено. Однако нельзя быть уверенными, что ядовитость абсента была результатом только токсичности полыни. Дело в том, что для придания настойке зелёного цвета производители использовали только что появившиеся тогда ядовитые анилиновые красители и даже железный купорос. Поэтому сейчас абсент снова начал появляться в продаже. Зато вермут — пряное вино, настоянное на смеси трав, в том числе и полыни, пережил не один десяток столетий. При использовании полыни как пряности опасность передозировки вам не грозит, блюдо с опасным количеством приправы окажется попросту несъедобным из-за характерной горечи. Как пряность горькая полынь применяется реже других видов, в основном в жирных жареных и мясных блюдах, при приготовлении утки, гуся, свинины и в небольших дозах — на кончике ножа. Само русское название полыни связано с местом её произрастания — полынь растёт в поле. Не забудьте только, что тó поле, на котором растёт полынь, совсем не поле картошки или пшеницы. Засеянное человеком поле называлось совсем по-другому — нива, а полем звали степь — враждебное и непонятное Дикое поле.   — Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994 Абсент в белле’тристике Эдуар Мане «Пивец абсента» (1859) ➤    Спустя несколько времени, почти скоропостижно скончался Альфред де Мюссе. Что же это такое? Так молод! Долго ли болел? Нет, он постепенно себя отравлял и, наконец — отравился. Весть эта всполошила даже академию, которой он был сонливым секретарём. Гейне, этот в высшей степени грустный юморист, говоря о Альфреде де Мюссе, всегда называл его: «ce jeune homme d’un si beau passe». Он один, до смерти предававшийся опьянению насмешки, понял его, спившегося до смерти — абсентом.   — Евгений Лопушинский, «Эдгар Поэ (американский поэт)», 1861 ➤    — Я виноват, я беру назад своё слово. Неси меня прочь, Эллис, прошу тебя. <...> Неси меня прочь от этих мабилей и мезон-доре, от ганденов и бишей, от «Жокей клуба» и «Фигаро», от выбритых солдатских лбов и вылощенных казарм, от сержандевилей с эспаньолками и стаканов мутного абсенту, от игроков в домино по кофейным и игроков на бирже, от красных ленточек в петлице сюртука и в петлице пальто, от господина де Фуа, изобретателя «специальности браков» и даровых консультаций д-ра Шарля Альбера, от либеральных лекций и правительственных брошюр, от парижских комедий и парижских опер, от парижских острот и парижского невежества... Прочь! прочь! прочь! — Взгляни вниз, — отвечала мне Эллис, — ты уже не над Парижем.   — Иван Тургенев, «Призраки» (фантазия), 1864 ➤    Конспирируют и радикалы, заперши свою дверь тоже на ключ, но не с внутренней стороны, а снаружи; lа d́emocratie permanente et militante конспирирует не натощак, а на абсент и кирш — она шумит в душных кофейнях, самоотверженно морщась от невозможного пива и не смея заикнуться об этом, потому что хозяин — не только радикал, а голос, власть и центр.   — Александр Герцен, «Скуки ради» (глава XII), 1869 ➤    ― А я так, признаюсь, всему на свете предпочитаю рюмку доброго, забористого абсента! ― возражал тут же другой Ваня. ― Что абсент имеет свои достоинства, и притом очень фундаментальные, ― этого я никогда не отрицал и не буду отрицать. Но для того, чтобы реставрировать силы, и притом натощак... <...> Поэтому у меня так заведено: как только я просыпаюсь ― чтобы коньяк был уж на столе! И при этом маленький кусочек сахару ― непр-р-ременно!..   — Михаил Салтыков-Щедрин, «Незавершённые замыслы и наброски», 1869-1872 ➤    Есть здесь одно питейное местечко, которое мне очень нравится. Да здравствует академия Абсента, хотя официанты там грубияны. Самая утончённая, самая волнующая привычка — опьяняться этим дивным напитком. Так, чтобы потом заснуть в дерьме! <...> Теперь я работаю по ночам. От полуночи до пяти утра. В прошлом месяце я жил на улице Мсье-ле-Пренс в комнате, выходившей в сад при лицее св.Людовика. Под узким моим окном разрослись огромные деревья. В три часа утра пламя свечи бледнеет: птицы на деревьях начинают разом вопить — всё кончено. Уже не до работы. Мне нужно было смотреть на деревья, на небо в этот невыразимый, первый утренний час. <...> Я курил свою трубку, сплёвывая на черепицы, так как я жил в мансарде. В пять я спускался на улицу купить хлеба — это самая пора. Всюду шествуют рабочие. Для меня же это час, чтобы напиться у торговцев вином. Вернувшись домой, я закусывал и ложился спать в семь утра, когда солнце выгоняет мокриц из-под черепиц...   — Артюр Рембо, из письма Делаэ, 1872 ➤    Ах, это не был воздух Парижа, весёлый, лёгкий, бодрящий! Где вы, кафе на бульварах, уютные террасы, приветливый гарсон, всегда готовый пошутить и умеющий вовремя подлить капля за каплей студёную воду в молочно-белый абсент? Представьте себе плоского, чёрного клопа — это Лондон. Маленькие, мрачные домишки или высокие ковчеги в готическом и венецианском стиле, четыре-пять кафе, где ещё можно кое-как утолить свою жажду, — и больше ничего.   — Поль Верлен, письмо из Лондона, 1873 ➤    Слушание началось со всяких пустяков — бродяги, браконьеры, мелкие воришки и т. п. Когда очередь дошла до меня, наступила особая тишина, хотя публики было в этот раз довольно много. Я прослыл здесь те́м ещё типом, не говоря уже об испорченной репутации: «Рэ, помноженный на Эдгара По, усложнённый ромом, абсентом и пиконом», — таков был я в представлении немалого числа моих деревенских соседей, приехавших в город посмотреть, как будут судить «парижанина». Как обычно, допрос был чисто формальным...   — Поль Верлен, о процессе, 1873 ➤    Город уже спал и Хюсейн был отпущен к жене, когда в условный час прокрался к нам тайный «баби», об имени которого умолчу. «Хозяйн», запер двери и поставив перед закадычным другом бутылку кишмишевки с любимым им абсентом, стал пытать себя и нас... Да, да ― пытать, в качестве толмача преинтересных, но ― к сожалению ― крайне скудных по размеру рассказов гостя о преследуемой в Персии смертною казнью «религии Баби». <...> ― «Хозяйн», ты ― святой человек! Святой потому, что поступаешь согласно Биону, ― перебил моего усердного толмача «закадычный друг» после второй рюмки с абсентом, и, вынув из кармана тонкую литографированную рукопись в четвертушку, подал её мне не без торжественности. Это был Бион, т.е. ― по определению «хозяйна» ― заповеди или правила, недавно присланные в Шахруд нынешним главою «баби», неким «Баго»...   — Павел Огородников, «Очерки Персии», 1874 ➤    Да, когда-то она была роскошной женщиной, весь Париж восхищался её красотой... Она водила мужчин за нос, вельможи рыдали у её порога! Теперь она пьёт запоем, и женщины из её квартала шутки ради подносят ей абсент, а уличные мальчишки швыряют камни... Нана слушала, холодея...   — Эмиль Золя, «Нана», 1880 ➤    — Плачет и абсент пьёт с самой пятницы, говорите Вы, добрейший И<ван> С<ергеевич>. Как бы это на месте было, если бы случилось после отречения от президентского стула, а теперь, сохраняя стул, да плакать ― очень подозрительно.   — Павел Анненков, «Письма к Тургеневу», 1875-1883 ➤    Палтусову подал руку худой блондин в длиннейшем пальто с котиковым воротником. Его прыщавое чопорное лицо в золотом pince-nez, бритое, с рыжеватыми усами, смотрело на Палтусова, приторно улыбаясь… Сестру он напоминал разве с носа. Такого вида молодых людей Палтусов встречал только в русских посольствах за границей да за абсентом Cafe Riche на Итальянском бульваре.   — Пётр Боборыкин, «Китай-город», 1882 Венсан Ван Гог Натюрморт с абсентом (1887) ➤    Сегодня уже почти повсеместно можно наблюдать, как нежные женские нервы расстраивают самой болезненной и опасной из всех видов музыки (а именно, нашей новейшей немецкой музыкой), и всячески истомляют их декадентской живописью, театром и прочими ядовито-зелёными абсентами. А в результате европейская женщина буквально с каждым годом становится всё истеричнее и неспособнее к выполнению своего первого и последнего призвания – рожать здоровых детей, то есть, будущие поколения человечества. И я ещё раз задаю свой краткий вопрос: зачем они этого хотят? Что движет их желаниями? Не слишком ли ясны их побудительные мотивы? – Не есть ли всё это, в конце концов, признак растущего и побеждающего инстинкта смерти?:196   — Фридрих Ницше, «За границей добра и зла», 1885 (2009) ➤    Мсье Гаврош с меланхоличным аппетитом вынужден пассивно наблюдать, только через пыльное оконное стекло, бескрайние одноцветные поля – целое море сочной зелени, простирающейся от его носа и до самого горизонта. Дождь постепенно усиливается. Мсье Гаврош-сын чувствует себя окончательным декадентом. Буквально в нескольких словах он подытоживает удручающую картину окончательного упадка: – Ах, ну надо же, какая вопиющая непрактичность! – восклицает он, щурясь вдаль, – это глупое поле, уже который день разбавляет свой чудесный ярко-зелёный абсент обыкновенной дождевой водой!..:33   — Виржиния Милло, «Курортная хроника», ноябрь 1888 ➤    – Мы, слишком поздние люди запоздалой, нисходящей цивилизации, мы даже и поневоле несём на себе все её главные черты. Наша знаменитая «мораль сочувствия», от которой я первый предостерегал (и которую скорее можно назвать только бледным отпечатком морали, l’impressionisme morale) есть не более чем одно из проявлений чрезмерной нервной раздражимости, глубоко свойственной всему упадочному. Глядя на всех нас, невозможно избавиться от назойливого ощущения, что мы представляем собой сначала измученных и больных любителей абсента и только потом, в остатке своём – людей.:390   — Фридрих Ницше, «Фетиши в тумане», 1888 (2009) ➤    Готовность в любой момент встать навытяжку..., быть одним из стаи, очередным винтиком машины, верной частью системы, быть принятым в клан, пройти положенные ступени иерархии от рядового ягнёнка до уважаемого барана и, в конце концов, облегчённо вывалиться наружу..., из этого мира, когда придёт срок. Но простите, чем же такая готовность отличается от порицаемого всеми самоубийства..., или злоупотребления абсентом? И вот что я вам скажу: от малого до ничтожного всего один шаг... Через любой, даже самый поверхностный поступок человека буквально в два шага можно добраться – до его середины...:736   — Фридрих Ницше, «Смотри, вон человек!», 1888 (2009) ➤    ― Ты говоришь, что пристрастился к абсенту... Знаешь ли ты, что это значит? ― Наверное, да, ― ответил я равнодушно. ― В конце концов ― это смерть. ― О, если бы только смерть! ― воскликнул он с горячностью... ― Это самые отвратительные преступления, это грубость, жестокость, апатия, чувственность, одержимость! Понимаешь ли ты, какую судьбу себе уготовил?..   — Мария Корелли, «Полынь: драма Парижа», 1890 ➤    Почти целый день французская морская пехота (infanterie de marine) распевала разные шансонетки; тагалы сидели на палубе молча, а китайцы ― страстные игроки ― с равнодушно бесстрастными, казалось, жёлтыми лицами играли большими кучками в кости. Тем временем большая часть офицерства сидела в кают-компании и в промежутках между завтраком и обедом потягивала вермут или абсент, которым любезно угощали французские моряки...   — Константин Станюкович, «Вокруг света на Коршуне», 1895 ➤    Да, целых три дня после похорон моей любимой кузины я жил пивом, и только пивом. Когда я вернулся в Париж, словно мне не хватало несчастий, мой начальник стал читать мне нотации из-за того, что я пропустил лишний день, и я сказал ему не соваться в чужие дела. Я запил; и, так как в Париже пиво плохое, снова обратился к абсенту. Пил я его вечером и ночью. Утром и днём я сидел в конторе, где моя вспышка не прибавила мне популярности. Кроме того, из уважения к матери и к начальнику, я должен был скрывать от них обоих мою прискорбную привычку. Абсент! Как страшно думать о тех днях и о более недавнем времени, которое всё ещё слишком близко для моего достоинства и здоровья, особенно — достоинства, если подумать. Один глоток отвратительной ведьмы, (и какой дурак назвал её феей или зелёной музой?) один глоток всё ещё пленял меня, но затем моё пьянство привело к более тяжёлым последствиям...   — Поль Верлен, «Исповедь», 1895 ➤    Я думаю, каждому из смертных отлично известно, что цветок antirrhinum в просторечии называется львиным зевом. Думаю, это можно было и не напоминать. Открывайте зев шире и слушайте <дальше>. Между тем, не говоря ни слова, Дешоме вынул из своего портфеля первую бутылку и с крайне деловитым видом принялся поливать свой прекрасный antirrhinum — о ужас! — чистейшим абсентом. Затем, почти без паузы в то же место последовал горький ликёр биттера, несколько порций разных вермутов и т.д. – Не могу сказать, что мне было очень приятно наблюдать, как всё это сказочное творение рук человеческих без малейшего следа исчезает в недрах моей родной земли. Однако, не обращая ни малейшего внимания на моё всё более расстроенное лицо, Эдмо́н продолжил разбавлять чудесный абсент несколькими бутылками вина, а шампанское затем подливал целыми литрами — широкой струёй из садового ведра. :247   — Аль.Алле, Юр.Ханон, «Интереснейший природный феномен» (из книги «Дважды два — почти пять»), 1895-2009 ➤    ‎– Может быть, – любезно спросила графиня, – вы хотели бы немного освежиться? ‎– О, да..., я не посмел бы отказаться, благородная дама! Стаканчик абсента, например. ‎– Очень хорошо, мсье, у меня как раз имеется отменный абсент. Карлотта, принеси бутылку абсента Кюзенье! ‎Что за прелесть! – Кюзенье́..., я даже и припомнить не мог, когда мои губы в последний раз прикасались к этому... горькому нектару богов! Однако... едва только я вздохнул с облегчением, собрался снять свою китайскую шляпу и присесть немного поудобнее, графиня сразу же приняла огорчённый вид: ‎– О!.., прошу вас, мой друг, оставайтесь как были. ‎Скоро абсент был выпит, и после этого графиня сделалась, кажется, ещё более любезной...:406   — Аль.Алле, Юр.Ханон, «Пассаж человека-оркестра» (из сборника «Мы не говядина»), 1896-2009 Виктор Олива. «Абсентист» (1901) ➤    ― Чем же там народ своё хмельное малодушество доказывает? ― А вот чем, ― отвечал толстый купец и показал на рюмку. ― Это абсент. С него только одну культуру в голове чувствуешь, а чтоб заехать кому в ухо ― ни Боже мой! Ошибёшься им, так даже ругательные прения тебе на ум нейдут, а только говоришь: «пардон». И пьют его там не так, как я теперь пью.   — Николай Лейкин, «После заграничных земель», 1898 ➤    Вообще-то не стоит напиваться зелёной жидкостью. Длительностью воздействия она уступает старому доброму скотчу… я проснулся сегодня совсем разбитый, с горечью во рту… Насколько я понимаю, от абсента шлюха становится нежнее. Кроме того, он очень портит цвет лица… У меня никогда не было такого дебошного «sic!» вида, как этим утром...   — Эрнест Доусон, «Виски против абсента» (письмо Артуру Муру, февраль 1899) ➤    Знаете ли вы, что такое лавочка, где курят опиум? Никакой кабак, где продают сивуху, абсент или виски, не может сравниться с этим отвратительным притоном, где людей отравляют на ваших глазах.   — Влас Дорошевич, «Китай», 1901 ➤    Как и положено солдату, генерал путешествует налегке, и у него немного имущества. У него есть сабля, одеяло, чемодан и жестяные коробки, в которых он держит свои бумаги. Из этих коробок он, как фокусник, вынимает сувениры со всего света. Из вороха старых бумаг он достаёт старые фотографии, дагерротипы, миниатюры с портретами прекрасных женщин и предприимчивых мужчин — женщин, которые сейчас королевы в изгнании, и мужчин, которые, выпив абсента, через столик кафе рассказывают, как они вернут себе корону.   — Ричард Хардинг Дэвис, «Настоящие солдаты удачи», 1906 ➤    — Ой-ой-ой! — вопила Жанна. — Хоть пьяною меня напойте! Но старики расхохотались: — Ах, молодость, молодость! Да ведь если от тебя будет пахнуть абсентом, это уж будет собственная неосторожность! И старик Жако прибавил строго: — И к тому же, что скажут люди? Молодая Жако так напивается, что попала под поезд! Мы живём среди людей и должны считаться с общественным мнением! Ну, идём! Довольно глупостей!   — Влас Дорошевич, «Железнодорожная семья», 1906 ➤    Всякий, кто пьёт абсент всё дальше и дальше, убивает себя с каждым глотком всё ближе и ближе.:203   — Эрик Сати, Записная книжка, 1907 ➤    Она повлекла его за собой к пустому столику, стоявшему в углу. Герр Гольдштейн пожал жирными плечами и подозвал официанта. Репортёр слегка оживился и заказал абсент. Юноша с пробором погрузился в меланхолию. Посетители погребка смеялись, звенели стаканами и наслаждались спектаклем, который Пози давала им сверх своей обычной программы. Некоторые скептики перешёптывались насчёт «рекламы» и улыбались с понимающим видом. Пози Кэрингтон оперлась на руки своим очаровательным подбородком с ямочкой и забыла про публику — способность, принёсшая ей лавры.   — О. Генри, «Погребок и роза», 1900-е Альберт Анкер «Пивец абсента» (1908) ➤    — Кернер, — сказал я, — ты дурак. — Хочешь абсенту? — великодушно предложил Кернер. — Сегодня ты в гостях у искусства, которое при деньгах. Думаю, мы снимем квартиру с ванной. — Я никогда не пробовал... я имею в виду абсент, — сказал я. Официант отмерил нам по порции в стаканы со льдом и медленно долил стаканы водой. — На вид совсем как вода в Миссисипи в большой излучине ниже Натчеса — сказал я, с интересом разглядывая мутную жидкость. — Можно найти такую квартиру за восемь долларов в неделю, — сказал Кернер. — Ты дурак, — сказал я и стал потягивать абсент. — Знаешь, что тебе нужно? Тебе нужно официальное вмешательство некоего Джесси Хомза. Кернер, не будучи южанином, не понял. Он сидел размякший, мечтая о своей квартире как истый деляга-художник, а я глядел в зелёные глаза всезнающего духа полыни. Случайно я заметил, что процессия вакханок на длинном панно под потолком сдвинулась с места и весело понеслась куда-то слева направо. Я не сообщил о своём открытии Кернеру. Художники парят слишком высоко, чтобы замечать такие отклонения от естественных законов искусства стенной живописи. Я потягивал абсент и насыщал свою душу полынью. Один стакан абсента это не бог весть что, но я опять сказал Кернеру, очень ласково: — Ты дурак. — И прибавил наше южное: — Нет на тебя Джесси Хомза.   — О.Генри, «Смерть дуракам» (из сборника Голос большого города), 1908 ➤    Кровяной сгусток, опущенный в воду с камнем в частой сетке или продырявленной жестянке, составляет идеальную приманку <для голавля и язя>, и на неё следовало бы обратить внимание русским рыболовам, имеющим возможность ею пользоваться. Как для привады, так и для насадки годится всякая кровь, но лучшей считается баранья, которая гуще и долго сохраняет красный цвет, не темнея; за ней следует телячья. Брать надо по возможности совершенно свежую, а для того, чтобы она дольше не портилась, на дно ведра (жестяного), в которое её наливают, насыпают слой соли и потом постепенно сбивают жидкость палочкой. Иногда, кроме того, с той же целью французские рыболовы вливают рюмку абсента. Затем спёкшаяся кровь кладётся под пресс (доски с камнями), чтобы выжать из неё сукровицу, и оставляется здесь на 12-15 часов.   — Леонид Сабанеев (старший), «Жизнь и ловля пресноводных рыб», 1911 ➤    Париж, кроме ряда простуд, дал мне впервые катар желудка ― не кишечного канала, а желудка, в виде нервных припадков такого рода, что я, при всей моей любви к театру, стал бояться жарких театральных зал. Мне вдруг делалось не по себе и нападал страх, что я сейчас упаду в обморок. Этот катар нажит был, конечно, от ресторанной дешёвой еды и от той привычки, какую приобретаешь в Париже к разным «consommations» в кафе, то есть к разного рода бурде, вроде наливок из чёрной смородины, крыжовника и т.д. Но абсента я никогда даже и не пробовал...   — Пётр Боборыкин, «Воспоминания», 1913 ➤    Тарзан вошёл в курительную и разыскал себе кресло немного в стороне от других. Ему не хотелось разговаривать, и, потягивая маленькими глотками свой абсент, он с грустью мысленно возвращался к только что пережитым дням. И снова и снова спрашивал себя — разумно ли он поступил, отказавшись от своих прав в пользу человека, которому ничем не обязан. Не ради Вильяма Сесиля Клейтона, лорда Грейстока, он отрёкся от своего происхождения. А ради женщины, которую любят они оба — и он, и Клейтон, и которая по странному капризу судьбы досталась Клейтону, а не ему.   — Эдгар Берроуз, «Возвращение Тарзана в джунгли», 1913 ➤    Веничка не заметил, как очутился на углу бульвара Монпарнас перед столиками кафе, выдвинутыми на улицу. Он присел на скамейку и как-то неожиданно для самого себя крикнул гарсону: ― Абсент, пожалуйста. Пока таял сахар на ножичке и сладкие капли падали в зелёную влагу, Веничка думал о том, как прекрасно целомудрие и как ужасны чувственные наслаждения. «Бедная Шурочка не может предаваться чистому созерцанию, потому что её кровь отравлена вожделением и она забыла, какое счастье быть невинной». В это время Веничка взглянул на свой абсент и покраснел. Несколько раз давал он себе слово не пить этого пьяного яда, но время от времени его всё-таки тянуло к столику кафе и ему снова хотелось испытать лёгкое приятнее головокружение, хотелось опять изведать это странное чувство безответственности и фантастической свободы. И Веничка приник губами к изумрудной влаге. После второго стакана он уже смотрел на себя со стороны с добродушною иронией: «Как-то художник Павлушин покажется на глаза Шурочке. <...> Улыбаясь, Веня пробормотал: ― Анкор, сильву пле! Гарсон принёс ему третий стакан. Когда Веничка, допив свой абсент, встал и пошёл домой, у него во всём теле было ощущение лёгкости, и строгие скучные мысли исчезли сами собою. Он шёл торопливо, размахивая тростью, и представлял себе, как Шурочка ждёт его сейчас в мастерской и как он скажет ей что-нибудь дружеское и нежное. «Только не надо к ней близко подходить, ― подумал он, ― а то она почувствует запах абсента». И эта лукавая мысль совсем развеселила Веню. <...> Но то, что Шурочки не было дома, беспокоило его, и когда он вспомнил об актёре с rue de Tournon, ему захотелось опять пить абсент, и он не удержался и выпил ещё один стакан, на этот раз без сахара, в каком-то грязном баре, на перекрёстке, у остановки автобусов. В полночь, однако, он был дома. Прежде чем войти к себе в комнату, он постучал: ― Шурочка!..   — Георгий Чулков, «Шурочка и Веня», 1913 ➤    Когда я пью абсент, я наслаждаюсь каждой каплей, а, выпив, чувствую, что душа моя парит от счастья. Вам противно это слушать. Вы пуританин и в глубине души презираете чувственные наслаждения. А ведь чувственные наслаждения — самые сильные и самые утончённые. Я — человек, одарённый острым чувственным восприятием, и всю жизнь потакал своим чувствам.   — Сомерсет Моэм, «О страстях человеческих», 1915 ➤    Задвижкин крутил головою, прикрыв ресницами свои плутоватые глаза. Матросы возбужденно смеялись. ― Я сам пойду с вами в город, покажу вам все чудеса африканские… Абсентом угощу. Водка такая есть ― здорово в голову ударяет, хуже нашего ерша. Гашиш испробуем. Если его как следует накуриться, то душа в райские обители переносится.   — Алексей Новиков-Прибой, «Шалый», 1917 Этикетка абсента «La Cressonnée» (1924) ➤    Что делает абсент особым культом? Так и, кажется, будто первый изобретатель абсента действительно был волшебником, настойчиво искавшим сочетание священных зелий, которое бы очищало, укрепляло и одаряло благоуханием человеческую душу. Несомненно, если пить абсент правильно, добиться этого нетрудно. От одной порции дыхание становится свободней, дух — ле́гче, сердце — горяче́е, а душа и разум лучше выполняют те великие задачи, для которых они, возможно, и созданы Творцом.   — Алистер Кроули, «Зелёная богиня» (эссе), 1918 ➤    Мы заказали по абсенту и разглядывали толпу на площади и танцоров... Я сразу налил воды в абсент и размешал, вместо того чтобы дать ей стечь каплями. Билл бросил в стакан кусочек льда. Я ложкой помешал лёд в тёмной, мутной смеси... Мы смотрели, как наступает вечер последнего дня фиесты. От абсента всё казалось лучше. Я пил его без сахара, и он приятно горчил.   — Эрнест Хемингуэй, «Фиеста», 1926 ➤    Каждый коктейль — музыкальное произведение. Бывают коктейли в до мажоре; разве можно представить их без коньяка? Или коктейль в ля-бемоль миноре без ананаса? Разве возможен нежный экспромт в ми-бемоль мажоре без ванили и ликёра «Кордиаль-Медок»? Заманчиво создать симфонию момента, сонату настроения. Вступление — светлое аллегро Кюрасао, основные темы состоят из коньяка и водки, за которыми может следовать секвенция из небольшого количества очень старого портвейна. Затем — анданте кон мото а-ля Манхэттен, мелодичное адажио в стиле молочного, кофейного или яичного коктейля, приглушённое крепким кофе, для любителей, может быть, ещё гротескное скерцино с тминной водкой и мокко, а потом бодрое рондо мятного абсента.   — Эрих Мария Ремарк, «Гимн коктейлю», 1927 ➤    Сидит штабс-капитан у окна хмурый, как филин, кислое молоко хлебает. На столик с полынной глянет, ― так к кадыку и подкатит... Полночь пробило. Слышит он, ― шуршит за зеркалом, сухой бессмертник качается, ― малиновое мурло на свет выползает. ― Здравствуйте, господин! Молочком закусываете? ― Пшёл вон, тухлоглазый.   — Саша Чёрный, «Штабс-капитанская сласть» (Солдатские сказки), 1931 ➤    Она даже вздрогнула, руки её безжизненно сползли с плеч. Подняв к огню лампы маленькую и похожую на цветок с длинным стеблем рюмку, она полюбовалась ядовито зелёным цветом ликёра, выпила его и закашлялась, содрогаясь всем телом, приложив платок ко рту. — Вам вредно это, — сказал Клим, щёлкнув ногтем по своему стакану. — Нехаева, кашляя, отрицательно покачала головою, а затем, тяжело дыша, рассказала, с паузами среди фраз, о Верлене, которого погубил абсент, «зелёная фея».   — Максим Горький, «Жизнь Клима Самгина (Сорок лет)», 1936 ➤    Дух бульваров мёртв. Где теперь снова найдёшь время, чтобы бродить, мечтать, оттачивать мысль, пускать стрелы?.. Абсент, волшебный абсент Зелёного часа, нефритовый цветок, который цвёл на каждой террасе, восхитительно отравлял парижан, по крайней мере, давая им богатое воображение, в то время как другие коктейли вызывали тошноту без восторга.   — Робер Бюрнан, «Покушение Фиески», 1939 ➤    …одна такая кружка заменяла все вечерние газеты, все вечера в парижских кафе, все каштаны, которые, наверно, уже цветут, больших медлительных битюгов на внешних бульварах, книжные лавки, киоски и картинные галереи, парк Монсури, стадион Буффало и Бют-Шомон, «Гаранти траст компани», остров Ситэ, издавна знакомый отель «Фойо», возможность почитать и отдохнуть вечером, — словом, всё то, что он любил когда-то и мало-помалу забыл, всё то, что возвращалось к нему, когда он потягивал это мутноватое, горькое, леденящее язык, согревающее мозг и желудок, изменяющее взгляды на жизнь колдовское зелье.   — Эрнест Хемингуэй, «По ком звонит колокол», 1940 ➤    — Что это у вас? — спросил Хааке. — «Перно». Вместо абсента. — Ах, абсент. Говорят, от него французы становятся импотентами, вы слыхали? — Абсент действительно запрещен, — сказал Равик. — А «перно» совершенно безвреден. Абсент вызывает бесплодие, а не импотенцию. Потому его и запретили.   — Эрих Мария Ремарк, «Триумфальная арка», 1945 ➤    Последним аккордом в этом состязании московских амазонок была жеманная поэзия Веры Инбер, воспевавшей несуществующий абсент, парижские таверны, и каких-то выдуманных грумов, которых звали Джимми, Тэдди и Вилли. На настоящий Парнас её ещё не пускали, и на большую дорогу она вышла позже, дождавшись новой аудитории, новых вождей, и «новых песен на заре».   — Дон Аминадо, «Поезд на третьем пути», 1954 ➤    Маяковский взглянул на меня, не ответив, и сказал: ― Что же мы выпьем? Отвратительно, что больше не делают абсента. Абсент вызывал в его памяти образ Верлена, о котором Маяковский писал (тоже в одной из парижских поэм): Я раньше вас почти не читал, а нынче вышло из моды, ― и рад бы прочесть ― не поймёшь ни черта: по русски ― дрянь, переводы...   — Юрий Анненков, «Дневник моих встреч», 1966 Лессер Ури. «Абсентист» (~ 1920) ➤    Первый пьющий. Остановитесь, идиот! (Икар быстро отдёргивает руку.) Его так не пьют! Сейчас я вам покажу. Положите ложку на стакан, в котором уже есть абсент, а затем положите кусок сахара на вышеупомянутую ложку, чья своеобразная форма не могла укрыться от вашего внимания. Затем, очень медленно, лейте воду на кусок сахара, который начнет растворяться, и, капля за каплей, плодотворный и сахаристый дождь польётся в эликсир, отчего тот помутнеет. Опять лейте воду осторожно, капля за каплей, пока сахар не растворится, но эликсир ещё не станет слишком водянистым. Следите за этим, мой юный друг, смотрите, как процесс производит своё действие… непостижимая алхимия... <...> Икар (сидя перед пятым стаканом абсента). Можно сравнить абсент с воздушным шаром. Он возносит дух, как шар поднимает корзину. Он переносит душу, как шар переносит путешественника. Он приумножает миражи воображения, как шар преумножает горизонты человека, летящего над землей. Он — поток, несущий сны, как шар, который позволяет ветру управлять собой. Давайте же выпьем и поплывем в молочно-зеленоватой волне рассеянных образов в сопровождении окружающих меня завсегдатаев! Их лица зловещи, но их абсентовые сердца абсентируют вдоль тайных, может быть — абиссинских пучин.   — Раймон Кено, «Полёт Икара», 1968 ➤    Рассуждая о дьяволе и правде, философы скептически замечают, что правда о дьяволе — это такая грязная вещь, что одна капля мутит жизнь, как капля воды мутит стакан абсента. Но от этого можно опьянеть.   — Григорий Климов, «Князь мира сего», 1970 ➤    Всё же мне временами казалось, что в молодые годы он пытался придать своей уже прочно установившейся джентльменской репутации некую богемистую окраску, без особенного, впрочем, успеха. Был, например, период, когда Алданов любил сидеть в кафе перед рюмкой аперитива и, вероятно, в душе жалел, что во Франции к этому времени запретили абсент. Абсент был бы, конечно, более богемистым напитком, чем порто со льдом.   — Андрей Седых, «Далёкие, близкие. Воспоминания», 1979 ➤    Выйдя из пансиона и поступив на необременительную службу, Верлен быстро вошёл в круг тех людей, которым суждено было стать основателями «Современного Парнаса». Излюбленным местом встреч стало кафе «Газ», а излюбленным временем — шестой час. Это был священный, демонический, «зелёный» час — иными словами, час аперитива, час абсента. Настоянная на полыни водка вошла в моду лишь после войны в Алжире — так, Бодлер, который отдал дань чуть ли не всем способам опьянения, об абсенте не говорит ни слова. Но в шестидесятые годы без абсента не обходится ни одна встреча литераторов и художников. Франсуа Порше приводит длинный и скорбный список тех, кто пристрастился к «страшной зелёной ведьме» (определение принадлежит Верлену): поэт и математик Шарль Кро; Вилье де Лиль-Адан; Альбер Глатиньи — тот самый, кому Гюго дал лестное прозвище «Шекспир-дитя» (позднее приписанное Рембо); карикатурист Андре Жиль, умерший в психиатрической больнице в Шарантоне; композитор Эммануэль Шабрие; музыканты Шарль де Сиври (будущий шурин Верлена) и Кабанье, поражавший всех небесной голубизной глаз («Господи Иисусе, говорил Верлен, и это после трёх лет абсента!»). Не миновали подобной участи политики и журналисты: абсенту отдали дань знаменитый Виктор Нуар, чьё убийство в 1870 году всколыхнёт всю Францию; Рауль Риго, в будущем префект полиции Коммуны; Эжен Вермерш, ещё один будущий коммунар, которому смертная казнь будет заменена на изгнание — они встретятся с Верленом в Лондоне, где Вермерш сойдёт с ума и окончит свои дни в психиатрической больнице в Кольни; наконец, Камилл Пельтан, который станет морским министром Третьей республики — это один из немногих «благополучных» любителей абсента. Достойное место в этом ряду занимает и двадцатилетний Поль Верлен, в жизни которого кафе уже заняло громадное место: это главная пристань в его «земном странствии», ибо здесь он имеет возможность заниматься тремя вещами, без которых уже не мыслит своей жизни — пить, беседовать, грезить. Лишь под конец жизни (видимо, в трезвую минуту) Верлен разразится гневной филиппикой против любимого времяпровождения и обожаемого напитка: «О, источник безумия и преступления, идиотизма и позора, который правительства должны были бы если не запретить (в сущности, почему бы и нет?), то подвергнуть самому ужасному налогообложению — абсент!»   — Елена Мурашкинцева, «Верлен и Рембо», 1990 ➤    Сэкономленные средства он перебросил в расходы на местный колорит: рюмка абсента, рюмка перно. (Чашка кофе ― восемь франков, и это в обычном бистро...) Абсент действительно горчил полынью; перно имело привкус лакрицы, Кореньков это знал, но он не знал, какой вкус у лакрицы, и приторной сладковатостью удовлетворился...   — Михаил Веллер, «Хочу в Париж», 1990 ➤    По мере того как продолжалась ночь и лился абсент, я чувствовал, как меня охватывает ощущение забытья. Я долго пытался вспомнить, что именно Оскар Уайльд сказал об абсенте. «Первая стадия — как при обычном питье, во второй ты начинаешь видеть чудовищные и жестокие вещи, а если тебе хватит духа продолжать, ты вступишь в третью стадию, когда ты видишь то, что хочешь видеть, — прекрасные, удивительные вещи...» Но эти слова растворялись, как и засасывающее, похожее на земное притяжение чувство, которое завладело моими ногами и приковало их к земле. Обычное изнеможение и бессвязность, сопровождающие тяжёлое пьянство, не приходили, а Ронни продолжала наливать. Она всё ближе приближалась ко мне с каждым стаканом, и скоро мне начало казаться, что мы глубоко общаемся друг с другом, хотя никто из нас не произнёс ни слова. Другие обитатели комнаты стали исчезать. Я не видел, как они выходили, но неожиданно заметил, что их уже нет. Мы с Ронни остались совершенно одни, не считая уютной бархатной мебели, и в следующее мгновение оказались друг на друге. Наши голодные губы хватали в темноте сначала ткань, потом — плоть. Равновесие покинуло меня, когда я вошел в неё. Мне казалось, будто я восхожу на беспредельные высоты и падаю сквозь океан зелёных испарений. Затем я погрузился во тьму.   — Д.Дж.Левьен, «Полынь», 1998 ➤    Кроули рассказывает о случае в Хайфоне, который кажется ему «восхитительно колониальным». На углу одной из главных улиц решили снести большое здание, но француза, командовавшего работами, нигде не могли найти. Наконец один из подчинённых обнаружил его в питейном заведении, где он буквально упился абсентом. Тем не менее, француз ещё мог разговаривать и с огрызком карандаша на мраморной плите столика принялся подсчитывать, сколько понадобится взрывчатки. Однако он промахнулся и неправильно поставил запятую в десятичной дроби, в итоге заряд динамита взорвал не только здание на углу, но и весь квартал. Виноват, конечно, абсент...   — Фил Бейкер, «Абсент», 2002 ➤    То, что Мюссе пил абсент, все знали. Почти через шестьдесят лет после его смерти, незадолго до запрета, Альфред Жиро, французский политик родом из округа Понтарлье, где абсент производился, старался его защитить (у него, кстати сказать, был вложен капитал в производство). Нелепо ставить под угрозу столь успешную отрасль французской промышленности, говорил Жиро. Противники абсента полагают, что люди звереют от него, но сам он пьёт абсент каждый день, а разве он похож на бешеную собаку? Наконец, в отчаянии, Жиро привёл последний довод: абсент вдохновлял Альфреда де Мюссе, разве можно его запретить?   — Фил Бейкер, «Абсент», 2002 ➤    Слишком долгое время наблюдая за столичным компотом, я могу теперь сказать примерно вот что. Парижанин в Париже – это абсент, мой дорогой друг, чистый абсент, если вовремя не остановиться, считай, дело безнадёжно... Пиши: «пропало». Спасение от него почти невозможно, тем более, если внутри ничего нет. В общем, вариантов до обидного мало, например, можно – случайно упасть в Сену с набережной, провалиться ночью в городскую канализацию или записаться в действующую армию, желательно — на северном направлении... Всё остальное не оставляет ни единого шанса. Или, вернее, так: ваш единственный шанс – Сен-Санс. И это тоже – не лучше смертного приговора. :244   — Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания Задним Числом», 1912-2009 ➤    Не ври на меня, хитрая девочка. Никогда я не говорил, будто абсент разрушил единственную империю Нового Времени. — Ты сказала. На самом деле всё было куда проще и сложнее. Родившись почти в одно время невеликой французской революции, абсент и крах великой империи — они оба стали проявлениями одного и того же процесса, они оба, как два гренадера, шли в ногу почти сто лет. Вот почему бутылка абсента в этой маленькой истории стала всего лишь — Маркером, очередным зелёным Маркером ещё одной человеческой катастрофы: кое-где ускорив её, кое-где подтолкнув, но в целом — только окрасив своим тусклым изумрудным цветом хаки всё то, что происходило в мутной колбе с полынным экстрактом старого человеческого экссудата.   — Юрий Ханон. «Абсцесс абсента», 2011 Абсент в стихах Эдгар Дега. «Абсент» (1876) ➤    Я уж не бегаю: Парочку пегую Им я достал. В дружбе с Задариным. Жить я стал барином: Балы даю! Жизнь веду чинную, Пью не полынную ― Горское пью!   — Фёдор Кони, «Куплеты Присыпочки» (из комедии «Петербургские квартиры»), 1840 ➤    Абсент, я преклоняюсь перед тобой! Когда я пью тебя, мне кажется, Я вдыхаю душу молодого леса Прекрасной зелёной весной. Твой аромат волнует меня, И в твоём опаловом цвете Я вижу небеса былого, Как будто сквозь открытую дверь. Какая разница, о прибежище проклятых! Что ты — тщетный рай, Если ты помогаешь моей нужде; И если, прежде чем я войду в эту дверь, Ты примиряешь меня с жизнью, Приучая меня к смерти.   — Рауль Поншон, «Молитва абсенту», 1886 ➤    И всё ж сильней всего отрава глаз зелёных, Твоих отрава глаз, Где, странно искажен, мой дух дрожал не раз, Стремился к ним в мечтах бессонных И в горькой глубине изнемогал и гас. Но чудо страшное, уже на грани смерти, Таит твоя слюна, Когда от губ твоих моя душа пьяна, И в сладострастной круговерти К реке забвения с тобой летит она.   — Шарль Бодлер, «Отрава» (из сборника «Цветы зла»), 1857-1868 Альберт Маньян. «Зелёная муза» (1895) ➤    С цветком и женщиной, С абсентом и огнём Мы поиграем, Мысля об ином. Абсент Зелёным светом озарит, А роза Ароматом одарит. Но месяцы сметут всю прелесть грёз, И мы с тобой расстанемся без слёз. Рассыпятся и письма, и цветы, Останутся услады немоты, Абсента, небосвода вдалеке И судорог в немеющей руке. Ну что же, значит — скоро умирать, Нельзя с цветком и с женщиною спать.   — Шарль Кро, «Завтра», 1880-е ➤    Абсент, мать всего счастья, бесконечный ликёр, ты сверкаешь в моём стакане, зелёный и бледный, как глаза моей возлюбленной, которую я когда-то любил. Абсент, мать счастья, как она, ты оставляешь в теле память далекой боли; абсент, мать безумной ярости и шатающегося пьянства, в котором можно сказать, не чувствуя себя идиотом, что ты любим своей возлюбленной. Абсент, твой аромат утешает меня...   — Гюстав Кан, «Гимн абсента», 1880-е ➤    Тоскуя и мечась, в нечистой тесноте Кафе парижского, пишу я и мечтаю О синих отблесках утраченного рая, В зеленовато-серой темноте. Душа моя возносится в края Надежды пламенной, и нежный аромат Напоминает мне: абсент и вправду свят, Краса его владычица моя. Но горе мне! Как слабосилен я... Ведь сразу после первого стакана Я заказал второй, тоску тая.   — Эдмон Бужуа, «Альфреду Мюссе», 1890-е ➤    Зелёный изменился в белый, изумруд — в опал, но всё осталось таким же. Ты дал воде нежно стекать в стакан, и, чем больше клубился зелёный, твой ум становился яснее. Потом ты пил опаловый цвет. Воспоминания и ужасы осаждали тебя. Прошлое гналось, как пантера, и сквозь черноту ты видел тигриные глаза грядущего. Но ты пил опаловый цвет. И тёмная ночь души, долина унижений, по которой ты шёл, спотыкаясь, понемногу забылись. Ты видел голубые пейзажи ещё не открытых стран, высокие горы, спокойное ласковое море. Былое изливало на тебя своё благоухание, настоящее протягивало руку, словно маленький ребёнок, а будущее светило, как белая звезда. Но ничего не изменилось. Ты пил опаловый цвет. Ты знал тёмную ночь души, и даже в эти минуты лежал в долине унижения, а тигровая угроза грядущего пламенела в небе. И всё же на какое-то время ты забылся. Зелёный изменился в белый, изумруд в опал, но всё — то же, всё то же.   — Эрнест Доусон, «Absintha Taetra», 1898 Ласло Меднянский. «Пивец абсента» (1898) ➤    Ответь, скажи, что ты увидел в бездонной пропасти Её глаз, прозрачных, как у повешенного. Какие вспышки молний окружили ореолом твоих милых девушек? Какой оскверняющий разврат, какая опустошённая любовь Придала отблеск абсента их меланхолии? Из каких глубинных, ужасных кругов исходит твоя правда? Ропс, заставь говорить сатану, этого проповедника безбожия, Чтобы он разбил мой лоб под горами безумия...   — Жозефен Пеладан, «Ропсу...», 1890-е ➤    Потух огонь, растрачено тепло. (Таков конец всех песен на земле.) Вино златое выпито. На дне Лишь капли, что полыни горше мне. Здоровье и надежду унесло — Вслед за любовью канули во мгле. Лишь призраки со мною до конца — Из тех, что без души и без лица. И скучно и тоскливо ждать нам всем, Когда опустят занавес совсем... Таков конец всех песен на Земле...   — Эрнест Доусон, «Остатки!», 1899 ➤    Нежнее чем плодов ребёнку сок златистый Проникла в чёрный трюм зелёная река И смыла рвоты след и винный след нечистый И сорвала мой руль с железного крюка. И с этих пор один я плаваю в поэме Морей напитанных звезда́ми, ― лёт времён Зелёный свет повис, где под волнами всеми Утопленник встаёт задумчивый как сон. Сжигая синеву ритмично-замедлённо, Под страшным блеском дня неимоверный бред Сильней абсентов всех и лиры сладкозвонной Любовной горечи льёт рыжеватый свет!..   — Сергей Бобров (Артюр Рембо), «Пьяное судно», 1910 ➤    Я пью и пью, в моём стакане Уж не абсент, а мутный гной, Играющий на едкой ране Своею гадкой желтизной...   — Илья Эренбург, «В кабаке», 1913 Этикетка абсента «Robette» (1896) ➤    Будет тихо и пусто меж ними, = жадно прильнув к стеклу, = выпьет она сухими = губами белую мутную мглу. = Не станет абсента в стакане, = не станет больше огней, = и меня, и меня не станет = со всей тяго́той моей. = И ярче на шляпе алого банта = и ярче на шее коралловых бус ― = раскроется дивная рана = Богом рассечённых уст.   — Илья Эренбург, «В нежном свете гаснущего газа...», 1913 ➤    Лысый, грязный, как бездомная собака, Ночью он бродил забытый и ничей. Каждый кабачок и каждая клоака Знали хорошо его среди гостей. За своим абсентом, молча, каждой ночью Он досиживал до «утренней звезды», И торчали в беспорядке клочья Перепутанной и неопрятной бороды. Но, бывало, Муза, старика жалея, Приходила и шептала о былом, И тогда он брал у сонного лакея Белый лист, залитый кофе и вином, По его лицу ребёнка и сатира Пробегал какой-то сладостный намёк, И далёк от злобы, и далёк от мира, Он писал, писал и не писать не мог...   — Илья Эренбург, «Верлен в старости», 1913 ➤    В ночных загаженных вертепах, Абсентом горло опалив, Под звуки песенок нелепых Я был беспечен и счастли́в...   — Александр Тиняков, «Тоска по родине» (из цикла «Прелесть земли»), 1913 Жан Беро, «Письмо» (1908) ➤    …Сиди и смотри На высокую стойку, Как рыжий Анри Наливает настойку... Что подперла́ Лицо рукою, Глаза подвела Зелёной тоскою? Брось, забудь Свою Кларетту. Ты была с ней до свету И со мною побудь Чуть-чуть! Ну, веселее Выпей абсенту, Красную ленту Вплети понаглее.   — Пётр Потёмкин, «Парочка», 1914 ➤    В кафэ Hiddigeigei всегда ужасно много Маэстро маленьких всех толков, наций, рас… Там хвалят футуризм и Гёте судят строго, Играют в шахматы и пьют абсент, как квас. Потом я стал скучать на этих шумных сходках... Искусство! Истина! Как эти фразы злят! А наши, русские в своих косоворотках, О революции всё время говорят...   — Алексей Лозина-Лозинский, (из цикла «Capri»), 1916 ➤    И в стране, превращённой В фантастический сад, До сих пор запрещённый, Вновь зацвёл виноград. Средь полей кукурузы Поднялись города, Где смакуют французы Смесь абсента и льда.   — Николай Гумилёв, «Алжир и Тунис», 1918 Жан Беро «Пивцы» (1908) ➤    От неимения абсента, От созерцания кобур — Я раздражённей дез’Эссента У Гюисманса в «A rebours». И глаз чужих прикосновенье На улице или в лесу, — Без бешенства, без раздраженья, Без боли — как перенесу?!.   — Северянин Игорь Северянин, «Те, кого так много», 1918 ➤    И однажды закат был особенно красен, И особенный запах летел от лесов, И к палатке моей подошел европеец, Исхудалый, небритый, и есть попросил. Вплоть до ночи он ел неумело и жадно, Клал сардинки на мяса сухого ломоть, Как пилюли проглатывал кубики магги И в абсент добавлять отказался воды.   — Николай Гумилёв, «Экваториальный лес» (из сборника «Шатёр»), 1919 ➤    Зачем же знать кокотке и лакею, Что тот худой высокий иностранец И днём и ночью в фрачной паре (Он говорит на ломаном английском языке И вечно греется Абсентом и сигарой) Зачем же знать лакею, наконец. Что этот гость: Великий русский стихотворец…   — Анатолий Мариенгоф, «Разочарование» (Есенину), 1921 ➤    Откуда вас знаю? Вас знают все. И вот довелось состукаться. Лет сорок вы тянете свой абсент из тысячи репродукций.   — Владимир Маяковский, «Верлен и Сезан» (из цикла «Париж»), 1925 ➤    Париж кокоток и абсента, Париж застывших Луврских ниш, Париж Коммуны и Конвента И ― всех Людовиков Париж! Париж бурлящего Монмартра, Париж Верленовских стихов, Париж штандартов Бонапарта, Париж семнадцати веков!   — Николай Агнивцев, «Коммуна», 1926 Альфонс Алле, «Совсем ещё зелёные сутенёры, лёжа в траве животом, потягивают абсент» (1884 год) (так эта картина выглядела в 1897 году) ➤    Захлебнитесь абсентом! У мокрых дверей Мертвецы и сокровища брошены рядом. Старичишки, лакеи, рыгайте скорей В честь праматери вашей с обрывистым задом. Распахните гортани навстречу вину, Сок лучей закипает, в кишечнике канув, И распухшие губы роняют слюну На клеймёное дно пресловутых стаканов.   — Эдуард Багрицкий, «Париж заселяется вновь», 1930 ➤    В бочонке селёдки Уютными дремлют рядами... Изысканно-кроткий Приказчик склоняется к даме: «Угодно-с икорки? Балык первоклассный из Риги...» Кот Васька с конторки Лениво глазеет на фиги. Под штофом с полынной Тарань аромат излучает… Ужель за витриной Парижская площадь сияет?   — Саша Чёрный, «Русская лавочка», 1931

A p p e n d i X Ком’ментарии Ханóграф: Портал Ис’точники Ханóграф: Портал Лит’ература  ( бывшая и не бывшая ) Ханóграф: Портал Д.Губин, Юр.Ханон. «Музей Вождей». — Лениград: программа «Монитор» от 8 апреля 1990 г. Д.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интер...вью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Лениград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Лениград: газета «С...мена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г., стр.11 Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юр.Ханон. «Моя маленькая ханинская скрябиниана». — Мосва: журнал «Место Печати» №2 за 1992 г. — Приложение: к 120-летию со дня рождения А.Н.Скрябина, стр.102-135. Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон. «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов» — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина», — Москва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & изд.«Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Ханóграф: Портал Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. — 836 стр. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. — 544 стр. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. — стр.2-12 Юр.Ханон, Аль Алле. «Мы не свинина» (малая ботаническая энциклопедия). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. — 624 стр. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. — 648 стр. Юр.Ханон, Аль Алле. «Не бейтесь в истерике» (или бейтесь в припадке). Третий сборник (второго мусора). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман’с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон, «ПАР» (роман-автограф). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2015 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (двух...томная сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г. Юр.Ханон, Эр.Сати. «Малая аркёйская книга» (или скрытый каталог школы иезуитов). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2021 г. С а в о я р о в ы : после слов ie. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2023 г. См. так’же Ханóграф: Портал До рвоты... Дерево или животное (а то и человек) Чёрный след  человека Почти лысый, почти карлик, почти как в сказке... ( Echinopsis araliana ) Орех ты..., чёртов Божественное растение ... дьявола Старческий крест христианства Ещё один сча́стливый сорняк Тавто-логия (или царица наук) Ханóграф : Портал Траурный марш на смерть великого глухого (не говоря уже о слепых...) Игра в «Дни затмения» (или наоборот) Бальзам — как на духу́ Дурей,  Дурея,  Дурею... «Совсем ещё зелёные сутенёры потягивают абсент»... Один ... оболганный философ Смерть и(ли) Зло Смерть и(ли) Смех см. в перёд → в ссылку — Эссе «артефакты абсента» было собрано по кусочкам и сделано осенью 2011 года. На основе сокращённого и оскоплённого варианта артефактов боковой проект « викицитатник » получил маленький стерилизованный абсцесс под названием : « Абсент (просто абсент) ». Автор : Юр.Ханон.    Все права сохранены.  Auteur : Yur.Khanon.  All rights reserved.   * * * эту статью может поправлять только сам Автор. — Желающие сделать замечания или дополнения, могут оставить их при себе или слить через специальный абсентопровод. «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »