Три одинаковые сонатины, ос.58 (Юр.Ханон)

« Три одинаковые сонатины » oc.58  ( для положенного фортепиано ) автор :  Yuri Khanon  (если это понятно) ← « Средняя Симфония » (без её середины) « Три экстремальные симфонии » → Ханóграф : Портал ...три одинаковых пояснения  (для  внутреннего потребления) ( после’словие ) ( «Три одинаковые сонатины» ) ( слегка поновлённый текст ) « Три одинаковые сонатины » ( для положенного фортепиано ) ос. 58, фер. 195 г.,   ~ 30’00   ...ради начала разговора (всё как тогда, в 1910)   — Это сочинение..., это сочинение..., я сказал..., оно..., как бы это выразиться, — прошу прощения, потому что это сочинение..., оно вполне соответствует своему названию. Равно как и напротив: не соответствует..., я хотел сказать. Наоборот: взятое в целом, как оно есть — от начала до конца, оно и в самом деле может показаться «одинаковым». Хотя и тройным. И даже более того: почти совпадающим с самим собой. Но с другой стороны, всё это, разумеется, совершенно не соответствует реальному положению дел. И здесь, без лишних слов, в самом углу этого предложения — запрятан основной замысел Автора (как если бы он был).   — Вероятно, первым делом его могли бы спросить: слышь ты, автор, а какого тебе рожнá приспичило строчить «три одинаковые»... делать, что ли, нечего было? Или, может быть, разные не смог наскрести..., ради такого-то случая? Оскудела кубышка, что ли?.. Или вообще минималистом заделался на старости лет, от вящей слабости?... — Возражать не стану, само собой. Всё правда..., да, всё сущая правда, мой дорогой друг. Пожалуй, за одним только исключением: к данному сочинению всё сказанное не имеет ни малейшего отношения..., поскольку «Три одинаковые сонатины» — они, как бы это сказать, не просто не одинаковые, но даже и совсем не одинаковые. Так что... ко всем слабостям (перечисленным выше), следовало бы добавить ещё одну: Автору..., этому автору попросту не удалось воплотить свой замысел в материале. Не получилось у него «трёх одинаковых»..., не получилось, — да вот и дело с концом.   — Несмотря и не глядя на посвящение, скромно поставленное на титульном листе, — конечно, здесь не трудно заметить подношение (по нос) сразу трём авторам (как всегда, не считая собаки)... Во-первых, это господину Муцио Клементи (если он и в самом деле был господином); во-вторых, ещё одному господину Эрику Сати (безо всяких скидок на социальное положение) и затем, в конце концов — третьему автору этой с(т)ранной композиции (в данном случае не имея в виду ничего оскорбительного). — И что? Неужели эту маленькую мысль очень трудно понять?.. Простите, но я в недоумении.:74   — И сразу же скажу о главном. Буквально в трёх словах (одинаковых). Конечно, я хотел бы указать пальцем на основной недостаток достоинства этого сочинения (равно как и достоинство недостатка), чтобы с самого начала (между нами) не оставалось никаких недомолвок и недоговорённостей. Пожалуй, именно в этом свойстве (заранее не вдаваясь в подробности и мотивации) и состоит — главный недостаток «Трёх одинаковых сонатин», особенно если выпустить из виду их некоторую излишнюю (внешнюю) провокационность и ориентированность на внешний (дешёвый) эффект. Это неприятное (и временами даже отвратительное) свойство..., оно способно полностью заслонить (а в ряде случаев и вытеснить) не только умысел или замысел автора, но также и — всё остальное, что есть. Хотя..., именно в этом, как ни странно понять, и содержалась немалая часть авторского замысла. Внешняя часть, конечно... Впрочем, остаётся непонятным: по какой причине основное достоинство какого-либо предмета нужно называть «недостатком»... Загадка, однако. «Второе Предположение»   — А что в итоге?.., — прошу прощения, — в итоге мы в очередной раз наблюдаем старую как мир хоневскую провокацию, отправляющую едва ли не всех (гурьбой) вдаль, в степь, бегом-бегом, кустами да лесом, — да всё по ложному пути, всё по нему, дорогому... И вот что ещё главное, одним словом: первое, что бросается в глаза (и уши). И последнее, что остаётся в глазах (ушах)... — это подавляющая легковесность и мелко’травчатость этого сочинения (если этот, с позволения сказать, балаган — и в самом деле можно назвать «сочинением»). Говоря без обиняков, перед нами какая-то чушь на постном масле, очередное локальное упражнение по (творческому) бессилию, которое автор (безуспешно) пытается выдать за очередной (опечатка, читай: очевидный) прецедент. Но какой же прецедент, с позволения спросить? — очень просто. Если поверить этому провокатору, то перед нами прецедент фортепианной сонатины в доселе неизвестном жанре эксцентрической (почти цирковой) оперетты. Или напротив: прецедент оперетты без слов в доселе неизвестном жанре эксцентрической (почти цирковой) сонатины. Как говорится, ларчик просто закрывался...   — Ну что ж, попробуем поверить ему нá слово (или хотя бы сделаем такой вид)... Тем более что (даже при беглом взгляде) всё как будто подтверждается. Нет сомнений: этот автор при написании «Трёх одинаковых сонатин» куда-то съездил. Возможно, в места не столь отдалённые. Но скорее всего — ближе, по мозгам. Или прямиком — в направлении клиники неврозов, показав на этом пути нечто вроде выходного пособия..., или дивертисмента. Циркового. Эксцентрического. И я вовсе не собираюсь теперь как-то оправдываться (при всей очевидной постыдности своего положения). — Да, не стану отпираться: всё так, всё так. Однако, есть одно смягчающее обстоятельство: ведь вовсе не кто-нибудь, а сам я (собственной персоной) соорудил столь мерзкий трюк и даже пальцем не пошевелил, чтобы создать хотя бы видимость чего-то мало-мальски сериозного... Красота, как говорят, обязывает. А безобразие..., оно обязывает вд’войне.   — Без особой натяжки (хотя и с оттенком сожаления) можно признать «Три одинаковые сонатины» особенным (сложно’сочинённым) сочинением, выполненным в (ранее неизвестном) жанре трюкачества. И это, говоря без ложной скромности, ещё один трюк, достаточно плотно и жёстко засунутый автором — промеж нот, промеж страниц и промеж строк этой цирковой пьесы. Как говорил один мой старый знакомый,:295 всё это не музыка, а сплошное издевательство над музыкой, чушь и площадное шутовство. Попросту говорить не о чем!.. — Потому что (однозначно и потаённо) это — очередная ложь, тонкая и грубая, приводящая (в целом) к обману: торжествующему и подлому. — И опять же, не последнему из возможных. Далеко не последнему... Очень далеко.   — И всё же ... этот автор не сдаётся, пытаясь обеспечить себе твёрдое прошлое в качестве серьёзного художника, поборника безупречно-классических ценностей в искусстве. К примеру, было бы совсем не лишним послушать его слова, сказанные об этом предмете в середине 1990-х годов, в период подготовки и проведения судьбоносных выборов российского народа... «Три гражданских чувства руководили моими руками при написании «Трёх одинаковых сонатин», — сказал Ханон с трибуны высокого собрания, — Прежде всего, это жестокое недоверие к господину Клементи (и в его персоне — ко всей закосневшей системе музыкального безобразования); затем, подспудное недовольство недопустимо мягким поведением месье Сати (и через его голову — ко всей банковской системе Франции); и наконец, демонстративное неуважение к некоему товарищу Хоневу (и в его лице — ко всей издевательской эстетике позднего пост’модерна, сложившейся на переломе XX века)». — Тошно слушать. Глупость редкостная, конечно. — И тем не менее, мы не можем её игнорировать..., равно как и всё прочее. Три = два минус один...   — Слушая (или не слушая) эту вещь..., или хотя бы глядя на лица её слушателей, постепенно выкристаллизовывается одно ощущение..., чем дальше — тем больше, длиннее, сильнее... С каждой нотой становится всё более заметным и, наконец, совершенно явным, что здесь..., в этом деле... не обошлось без насилия..., и даже более того — изнасилования. Причём, я не прошу понимать меня в переносном смысле. Всё так, всё именно так, в полном согласии со словом: насилие. Оно... Пускай, такое же цирковое, эксцентричное, возможно, даже какое-то воображаемое..., например, за кулисами савояровского театра оперетты. Или во время исполнения церковного зингшпиля «Что сказал Заратустра»... И всё же, без особого риска преувеличения можно сказать, что насилие разлито и размазано ровным слоем по всей поверхности этого идентичного сочинения (под именем «Трёх одинаковых сонатин», если кое-кто уже позабыл), которое при вскрытии (судебными экспертами медицинского профиля) вызвало непредвиденные трудности, оказавшись неожиданно глубоким. — В противном случае (и это я подчёркиваю отдельной жирной чертой), всё сказанное не имело бы никакого смысла. — А ведь это не так...   — Слушая эту вещь (которую никто никогда не слушал, с позволения сказать), не покидает ещё одно — ощущение (видимо, важное). Словно бы кроме обмана и провокации (совершенно бессодержательных) здесь содержится и ещё кое-что, поверх внешней оболочки. Поначалу смутное. Затем — постепенно проявляющееся, как в старинных фотографиях. Может быть, струйкой дыма (как у старых-добрых фумистов, французов). Или подспудным подозрением, что всё это выглядит не так просто (как у первых минималистов, тоже французов). — И наконец, будто упавшая наземь хламида, возникает последняя возможная параллель..., в виде ещё одной фигуры — только что упомянутой (всуе, конечно всуе)... Разумеется, это вездесущие трубачи Савоярова с его трижды нарочным & нарочитым фонфоризмом.:307 Эти (почти бесконечные, почти клементиевские по своему сопровождению) куплеты, повторённые с выходкой — не три, а иногда даже сто три раза, имеют (в итоге) почти такой же вид. Скоромный с нескромностью. Претенциозный без претензии. С выходкой без выхода. И главное: в высшей степени не объявленный..., так что никто и не поймёт: (без полстакана) в чём же тут соль... Или вовсе без соли?.. — один перец на пустой желудок.   — Пункт пятый. Нельзя позабыть и категорически запрещается выпускать из вида... Отдельная дверь и такая же отдельная статья расходов в этом полутёмном коридоре — это несоразмерно большие и до предела задумчивые перерывы, поставленные как надсмотрщики — между частями сонатин. Казалось бы, приём невидный..., неслышный, почти невидимый (нельзя сказать: неслыханный). — Как и всё в этом роде... И тем не менее, хорошо бы понимать важность так называемых «мелочей». И тогда (неожиданно) окажется, что длинная бессодержательная тишина между мелкими беглыми частями трёх сонатин — вовсе не блажь этого странного копоситора (меня), но непременное и не-обходимое условие приведения пускового механизма в работу, чаще всего называемую исполнением. — Как знать, может быть, глубокомысленная тишина (по умыслу лишённая всякого смысла) хотя бы немного компенсирует крайнюю ветреность и легкомысленность этой площадной клоунады, (без сомнения) скверной и дешёвой. Выполненной в жанре классического изнасилования. И с большими паузами между приступами...   — К слову сказать, оные перерывы (составляющие никак не менее минуты в золотом эквиваленте) необходимы при любых технических вариантах исполнения. Проще говоря: в любом антураже и при любой публике (или без неё). К примеру, в концерте. Или во время записи на диск. Или при игре в будуаре. И даже при исполнении трёх сонатин в высших сферах.:268 — В последнем случае (говоря без ложной скромности) к участию в сеансе одновременной игры обязательно должен привлекаться финансовый клоун (имени Эрика Сати) с машинкой в руках. Не нужно иронизировать. Всё должно быть выполнено с максимальной точностью: как в банке. Или министерстве финансов, на худой конец.:293 Машинка начинает своё чёрное дело именно тогда, во время частных перерывов между частями целого. Но при этом (замечу особо) не заканчивает своё чёрное дело с началом «одинаковой» игры. — Ох уж эта мне машинка!.. Почти рэгтайм из Парохода...:346 ТриХанон   ( 1991 г.)   — Не знаю, нужно ли даже (пытаться) заикаться, что «Три одинаковые сонатины» (следуя в полном подобии «Трём экстремальным симфониям») нельзя и невозможно отделять друг от друга: как мысленно, так и реально. Повторяю: сколько нельзя, столько и невозможно. Всегда только вместе. Слитно. Спаянно. При любых обстоятельствах. В любой обстановке. Как репетируя, так и при исполнении. Как при записи, так и при выписке. Просто или сложно. Так или иначе. — При всех равных, «Три одинаковые сонатины» исполняются только все вместе, в одном месте и в одно время, а также в неизменном порядке (подряд под ряд). И здесь я снова настаиваю на своих словах (горькая настойка). Всякое отхождение от этого несложного принципа карается (тройным одинаковым) отстранением, причём, немедленным и полным. — Вплоть до крайней меры.   — И вообще, не следовало бы (ни на минуту) забывать, что это сочинение..., это сочинение, — сказал я..., — имеет яркий характер бухгалтерской ведомости или квартального отчёта. Вдобавок, трёхкратного. Или — кратного трём. Проще говоря (хотя, казалось бы, куда уже проще), «Три одинаковые сонатины» следует понимать как вещь, далёкую от искусства. В том числе и музы’кального. Это про(изведение), в высшей степени точное, пунктуальное, полное машинерии и шестерёнок, — по своей работе оно отдалённо напоминает арифмометр «Феликс». Для реализации сонатин необходим исполнитель, клерк, в первую очередь обеспечивающий на сцене эффект своего полного отсутствия (вариант идеальной пианолы). — Пианист обязан крутить рукоятку, ни на минуту не отвлекаясь (финансовая инспекция не дремлет). Но одновременно здесь имеется и ещё одна (не мало) важная деталь. — При исполнении было бы неверно полагать эту музыку как романтическую, к примеру. Или экспрессивную. — Так поступать не следует. Разумеется, при отсутствии прочих данных. Во всех иных случаях — я беру свои слова обратно.   — Но с другой стороны, исполнителю (клерку) вовсе не обязательно отключать фантазию (или воображение) напрочь. Есть, так сказать, кое-какие приёмы и способы обхода или обхождения, находящиеся в разной степени приближения к состоянию первородства. — И как всегда, главной целью пианиста должен стать зал. Аудитория... — Возможно, что при исполнении быстрых частей сонатин пианисту следовало бы представлять себе камни различной величины и формы, катящиеся (или падающие) с горки — вниз. Подпрыгивая, сталкиваясь и постепенно набирая скорость и массу, они постепенно превращаются в некую умозрительную лавину, конечной точкой следования которой нужно понимать публику, конечно. — Пасмурные идиоты, разве они заслуживают какого-то иного финала?.. Вчера, сегодня..., — в какой-то момент этот «бесконечный» ряд всё-таки заканчивается. Ханóграф: Портал   — В полную противоположность быстрым (presto, allegro или vivo), при исполнении медленных частей (adagio или andante, которых, как и полагается, в два раза меньше) было бы значительно полезнее думать о старом по’грузчике (или просто ишаке), который катит или волочит те же самые камни, только что скатившиеся вниз — обратно, наверх. В гору. — Что?.. Я вижу, кое-кому мои слова напомнили дурную аллегорию сизифова труда? — Мне это решительно безразлично. Насколько известно, на свете есть немало аллегорий: интересных и разных, но все они сопредельно темны для применения, в том числе и практического. Прошу прощения (за банальность), однако неверное толкование моих слов никого не избавляет от необходимости их неукоснительного исполнения. Равно как и — наоборот.   — И опять я слышу отуда-то издалека, будто какой-то человек, слегка напоминающий своим внешним видом классический тип идиота, с важным и понимающим видом произносит: «да это же стилизация». В том смысле, что «проще пареной репы». — Возражать неуместно. Подобные варианты не находятся на территории возражений. Вероятно, мне известно (далеко) не первый раз: этот человек уцелел только по моему недосмотру. Или же по рассеянности, в крайнем числе. — Конечно же, сказанное в святой простоте — всякий раз ложь и пропаганда. Никогда не следует позволять дурню произносить столь сложные и ничего не значащие слова: как «стилизация», например. Хотя бы потому, что они находятся очень далеко, и полностью за границами обсуждаемого предмета. Пускай эти люди погибнут сами, без нашего участия. — Не будем заблуждаться. Простота, мой друг, не хуже воровства. Лучше, конечно. И последнее было бы неправильно забывать. Та сонатина того Клементи   — При всех (крайне редких) случаях, когда высшей целью & мишенью произведения становится Схема или, тем более, Система (вещь подавляющим образом чужая и невидимая для человека нормы), только подлинный идиот с ушами может вспоминать о «стиле». И для таких случаев не остаётся ничего, кроме элементарных правил приличия. — Не заглядывайтесь ниже пояса, господа, даже если очень хочется. Потому что путь туда — всегда — лежит выше. Значительно выше, — я хотел сказать. Разумеется, любой стиль может быть частью схемы или даже системы. Но только в качестве строительного (или разрушительного) материала: кирпич, бревно, щепка, сальная свеча... И при всех случаях — там, ниже пояса. Куда вы вечно заглядываете, по своей старой природной наклонности...   — Да..., и вдогонку ещё одно напоминание (лишнее, конечно)... В конце каждой сонатины, как это (было) указано в нотах (вплоть до последнего момента), пианисту строго предписывается издавать посторонние звуки: достаточно громкие, жёсткие отчётливые. Именно так..., очень точное слово: издавать. Именно что: из-да-вать... Неукоснительно. Настойчиво. Тупо... — Не пытаясь отлынивать. Или манкировать. Со всей неизбежностью смены времён суток. Или года. — Так вот..., сегодня я ещё раз напоминаю: ни один пианист (если эта профессия ещё называется так)..., и даже пианистка — не имеет права уклониться. И не исполнить указанные звуки... Даже по слабости. Или природной стыдливости. Или вследствие искусственных угрызений. — Или даже по уважительной причине неуважения (к автору). Последнее особенно почётно. Вне всяких сомнений... Но в любом случае — не освобождает от этой обязанности, вероятно, обременительной.   — Теперь последует несколько тонких и узких слов о перво’источнике. О том, который здесь, справа... — Сонатина стерильного господина Клементи прошла размеренным шагом через всю мою жизнь, оставив многочисленные шрамы и полосы — на руках и лице. В раннем детстве она вызывала жестокое раздражение. В отрочестве — такое же пренебрежение. В юности — похожее недоумение. И наконец, к старости стала вызывать подлинное восхищение, постепенно переходящее в катарсис. Впрочем, не стану кривить душой: это чувство было синтетическим, включая в себя все предыдущие фазы. Одновременно и совмещённо, эта сонатина (безусловно, прекраснейшая из всех сонатин) продолжала вызывать и все предыдущие эмоции, включая состояние отчётливой пред’рвоты. — Впрочем, последнее замечание универсально.   — И вот, свершилось! Как откровение (или озарение, точно не припомню), словно разверзлись небеса — и оттуда хлынуло... Как страшный проливной дождь. Или как Гуно. Именно тогда, в глубокой старости, дождавшись отчётливого и сильного катарсиса (совмещенного с гадким смехом), я внезапно, как вспышка света, осознал всю неизбежность наступившего момента. И мне, невольно подчинившись гласу свыше, пришлось написать свои три версии (поверх первой)... Свои три возражения отвратительному господину К., жизнь которого полна недостойных поступков и ещё многого такого, что возможно излечить только экстраординарным насилием. — Например, в цирке. Между двумя действиями оперетты. Поперёк батута. На арене. Или площадной порцией шутовства...:288 Последнее — предпочтительно, конечно. « Три одинаковые сонатины »   — Нет, — скажу я твёрдо (в качестве завершения). — Нет, не следует наивно полагать, будто бы «Три одинаковые сонатины» и в самом деле — музыка: легкомысленная или развлекательная. Или какая-то иная (без попытки как-то дополнительно определить жанр или стиль). В противном случае, всё это было бы слишком глупо и не стоило даже яйца.     — Нет... (ещё раз повторю). Всё не так. И снова: нет...   — Вне всяких сомнений, «Три одинаковые сонатины» — это глубокий и до предела вдумчивый философский дивертисмент. Или глубокое раздумье о неглубоких судьбах. Совсем не шутка. — Не стану скрывать: в своё время я даже подавал этот небольшой клавир в твёрдом переплёте (чёрно-серого цвета) на соискание степени (и лавра) бакалавра по специальности: история австрийской классической философии. Потом, правда, забрал обратно. Из чистой жалости (дело было в питерском университете, на соответствующем факультете наук). — В первые дни сурового февраля 1995 года, только принимаясь за эту глубокую работу, я хотел дать ей название: «Перечитывая Петрарку»..., или «Конфуций: три шага вдоль реки»... Был, впрочем, и ещё вариант, попроще: «Прелюдия к реквиему Канта». Но всё же, в процессе работы (на третий день) постепенно победило банальное техническое название: «Три одинаковые сонатины» (ос.58) для положенного фортепиано.   — Потому что никогда (я повторяю). — Потому что. Никогда. Не следует чрезмерно выпячивать собственную высокую философию. Или показывать прилюдно высокий лоб, нависший над лицом. — И только такое понимание (в форме жёсткого постулата) позволит когда-нибудь найти ключ..., — давным-давно потерянный ключ не только к этой (как казалось бы) тройной безделушке, но и (вслед за ней) — ко всему остальному. Одинаковому. А временами даже — в трёх частях... Короче говоря, ко всему, чтó есть..., и чтó не есть — на этом свете... — Здесь... (и только здесь), в этой маленькой точке понимания, за этой маленькой чёрной стеной — и следует усматривать основной замысел (основного) Автора...          — Так, словно бы он когда-то был... на самом деле...

Ком’ментарии отъезжая (после всего) Ис’точники Ханóграф: Портал Литера’тура   ( тоже одинаковая, вероятно ) Ханóграф: Портал Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон, Альфонс Алле, Франц Кафка, Альфред Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» ( или книга, которой-не-было-и-не-будет ). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» (или попытка скрыть то, чего и так никто не видит). — Сана-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Ханóграф : Портал Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть первая, издание второе (доработанное и ухудшенное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2009 г. «Ницше contra Ханон» (или книга, которая-ни-на-что-не-похожа). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2016-b. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. См. также TABULA RASA (visa viva...   habit sua fata libelli) Шаг вперёд — два назад (де-балет) Пять мельчайших Оргазмов ( или последствие того экстаза ) «Три Экстремальные Симфонии» (совсем не одинаковые) 24 Упражнения по слабости (для неограниченного круга ... не желающих) 17 романсов на стихи Чайковского (для фортепиано и касторки) Средняя Симфония (ос.40) Карманная Мистерия со всех точек зрения и даже «Средний дуэт» (по-среднему говоря) Симфония №5, героическая (для кифары и офиклеида) Ханóграф: Портал Приевшиеся жужжания памяти велiких композиторов (для затравки) Каменный Гость‎  (или надгробие под балетом) Анархист от — музыки И даже — каноник Ницше — contra — Ханон‎ «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет Физиология — шарма Странное — соседство О музыкальном в’лиянии собак (Юр.Ханон) ← см. на зад..., если угодно  Auteur : Юрий Ханон.    Все права сохранены.     All rights reserved. * * * эту статью, одинаково говоря, вполне мог бы редактировать или исправлять некий автор. — Все желающие дополнить замечания или заметить дополнения, — могут сделать это, но не здесь (а там, что, в общем-то, одинаково)... * * * публикуется впервые : текст, редактура и оформление — Юрий Хано́н. «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »