Альфонс Алле (Альфонс Алле. Лица)

Альфонс Алле        человек без центра автор: Юр.Ханон             ( при участии Альфонса А. ) ← Эмиль Гудо, поэт финансов Жорж Хуйо, от А. до Э. → Ханóграф : Портал  Человек без центра  ( статья — ни-о-чём ) Что ж ты, брат, такой лядащий,    Газ бы принял веселящий...     ( Михаил Савояровъ ) Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) для с’Правки А льфо́нс Алле́ — подождите ещё немного..., и я, быть может, объясню: что́ здесь делает этот странный человек..., — человек без центра, если будет угодно знать...   Во-первых, он здесь, потому что родился. А с ним это всё-таки произошло..., пардон. Сейчас сообщу минимальные подробности.   Alphonse Allais родился 20 октября 1854 (г...ода) в портовом городке Онфлёр департамента Кальвадос... (означенный Онфлёр — это старинный угасающий город, находящийся на берегу Ла-Манша в месте (в)падения в него небольшого (пука) Сена). А во-вторых..., — впрочем, нет. Наплевать... — Короче говоря, чтобы попусту не тянуть резину, скажу, что вскоре он — умер. Это (с ним) случилось достаточно давно..., в результате прожитой жизни..., как это традиционно принято в человеческом обществе. Он умер — 28 октября 1905 года, тоже на сене, только в его среднем течении, — где когда-то давно позябал заштатный провинциальный городок Париж (или Лютеция, — говоря по-нашенски, по-свойски).   Суммируя всё сказанное выше, вынужден сообщить, что месье Альфо́нс — (Алле́, в данном случае) — до некоторой степени французский журналист, писатель и — главное! — эксцентричный юморист очень чёрного цвета, — до сих пор известный своим острым языком и абсурдистскими выходками, на четверть века предвосхитившими известные эпатажные выставки дадаистов и сюрреалистов 1910-х и 1920-х годов. — Пожалуй, достаточно. На первое время (этого знания) вам хватит, мадам. Не исключая также — и всего остального...   Кроме того..., как бы это ловчее выразиться..., м-м-м. В общем, имейте в виду: кроме того, означенный журналист Альфонс Алле (теперь) известен, как «скрытый» родоначальник и предтеча концептуализма и минимализма в литературе, живописи, музыке и даже — в кино. Своей похоронно-эксцентрической пьесой «Месть Магнума» (1893-1895, и не только ею) он более чем на полвека предвосхитил минимализм в театре и беллетристике.:7-9 Это — раз.   Более чем за четверть века до всемерно всемирно раздутого «Чёрного квадрата» дяденьки Казимира Малевича, в 1882-1884 годах Альфонс Алле выдумал свою «монохромную» «живопись» (белые, красные и жёлтые прямоугольники вполне в рамках стиля рококо). И хотя многие якобы-исследователи якобы-супрематизма считают, что право первой ночи на «чёрный почти квадрат» (1882 год) формально принадлежит его приятелю тех времён, тоже фумисту и писателю-юмористу Полю Бийо,:428 — я вынужден всех окончательно огорошить, а затем разочаровать, заметив напоследок, что это — категорически не соответствует действительной действительности. Не только «не чёрные не квадраты», но даже и сам «чёрный не квадрат» придумал, изобрёл, создал и единолично назвал — тоже он, Альфонс Алле, за что (вечно) неблагодарное человечество будет благодарно ему по гроб, разумеется. Это — ещё раз.   И наконец, — «на конец», говорю я, — своим высочайшим произведением, «Похоронным маршем на смерть Велiкого Глухого» Альфонс Алле ровно на пятьдесят пять лет..., а если говорить точнее, то — почти на шестьдесят восемь лет опередил так называемый «силентизм», явленный потрясённому человечеству в виде эпатажной минималистической музыкальной пьесы «4′33″» Джона Кейджа, представлявшую собою четыре с половиной «минуты молчания».:7-9   Почти всю свою жизнь... (не исключая, впрочем и бо́льшей части своей смерти) — Альфонс Алле был экстремально экс’центричен. Да-да, я ничуть не оговорился. Всё так. — Он был экс’центричным писателем, экс’центричным художником и экс’центричным человеком, а кроме того, он был природным экс’центрическим философом в полном смысле этого слова. Его творчество и способ вести себя обладали признаками тотальной тотальности. Он был эксцентричен везде. И не только в своих рассказах, афоризмах, притчах, не только в музыке, стихах или «картинах», но и в са́мой привычной бытовой жизни. Он был эксцентричен каждый день, каждый час, а иногда — даже каждую минуту. Он был экс-центричен, потому что ни в чём для него не было — центра...:7-9 Или..., по крайней мере, мало в чём. Было... Как ни крути, но он был таков. А не таков он — не был. И это лишний раз подчёркивает безрадостное положение вещей. После 1917 года.   — Вóт почему было бы категорически неправильно, если статья про него хотя бы в небольшой степени не была бы такой же как он сам..., ну..., или слегка на него похожей. Не слишком-то энциклопедической, но слегка — экс’центрической. — Такой статьёй, в которой не было бы Центра. И — не более того. Краткая бео’графия Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) А льфонс Алле выбрался на этот свет 20 октября 1854 года в городе Онфлёре (департамент Кальвадос). Кажется, я слегка повторяюсь... — Это был маленький постепенно хиреющий портовый городок на берегу Ла-Манша, в том месте, где в Пролив втекают грязные воды всефранцузской Сены. — Октябрь. Канал. Пролив. Дым до небес... — У меня есть сведения, что в ту ветреную осеннюю ночь во Франции родилось очень мало Альфонсов. А в Онфлёре — и того меньше. Практически, всего один. Этот. — Кстати говоря, в тот же день (а именно, 20 октября 1854 года) бывшие французы впервые увидели на своих улицах газовые фонари. Это было эпохальное нововведение.   Вóт почему этот Альфонс..., — пардон, — этот Альфонс Алле имел полное право говорить: «Я только родился — и уже офонаревшим»!   Отец Альфонса (а ведь у него и в самом деле был отец, как это ни странно слышать) содержал аптеку... Или нет, это неудачная фраза. Всё было напротив, — это аптека содержала отца... Проще говоря, они понемногу, чередуясь и меняясь местами, содержали друг друга: его отец и его аптека. И здесь я вынужден сделать небольшое отступление... — Дело в том, что в старые времена профессия фармацевта состояла не столько в том, чтобы продавать готовые лекарственные препараты, сколько в том, чтобы выписывать рецепты, смешивать порошки и дозировать жидкости. Таким образом, господин Алле-старший был, прежде всего, химиком и лаборантом, ну..., и ещё немного — этим..., участковым... (участковым врачом, — я хотел сказать, — чтобы никого не вводить в заблуждение). Его обязанностью было принимать больных после врача и врать им — в свою очередь... В общем, если сказать короче: отец Альфонса был фармацевтом. — Раз и навсегда запомним это важное слово и замолчим. Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы закончить пустые разговоры.   Тем не менее, я продолжаю. — Альфонс Алле отправился на тот свет 28 октября 1905 года прямо там, в Париже (на Сене). Так получилось. Спустя всего 51 год после рождения его поразила довольно жалкая (по сравнению с ним) эмболия лёгких (совсем не лёгкая), которая и стала основной причиной его смерти. По странному стечению (обстоятельств) Альфонс Алле умер в одной из комнат отеля «Британия» (Britannia), что находится на рю Амстердам, неподалёку от кафе «Остен-Фокс» (Austin-Fox), где ещё при жизни Альфонс Алле провёл целую массу свободного времени (а разве не всё оно было свободным?).:116-117 Накануне врач (в смысле — доктор) строжайшим образом прописал ему битых шесть месяцев валяться как бревно, не вставая в постели, — только тогда выздоровление представлялось возможным. В противном случае — смерть.   «Забавные люди, эти врачи! Они что́, серьёзно думают, будто смерть страшнее, чем битых шесть месяцев в постели»! — Едва только врач скрылся за дверью, Альфонс Алле быстро собрался и провёл чудный вечерок в ресторане,:p.XLVIII — а приятелю, который проводил его обратно до гостиницы, он успел рассказать свой последний «анекдот»: «...Имейте в виду, завтра я буду уже трупом! Вы найдёте, что это остроумно, но я уже не стану смеяться вместе с вами. Теперь вы здесь останетесь смеяться — без меня. Итак, завтра я буду мёртв!..» :10   В полном соответствии со своей последней весёлой шуткой, он скончался на следующий день, 28 октября 1905 года... — О..., это был поистине чудесный денёк!.. — уж можете мне поверить... ...Как говорила вдова человека,           умершего после консилиума трёх лучших врачей Парижа:  — Но чтó же он мог сделать один, больной, против троих — здоровых?..:11 ( Альфонс Алле, всячина ) Ещё одна краткая бео’графия Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) О дин французский писатель (знаете ли, был такой) по имени Альфонс Алле родился 20 октября 1854 года в крайнем для Франции городке Онфлёре (департамент Кальвадос, Нормандия, неформат) по адресу Верхняя улица, дом 119.:11 Спустя каких-то жалких двенадцать лет на расстоянии нескольких шагов от этого места по адресу Верхняя улица, дом 122 родился такой же композитор, как и Альфонс Алле писатель — Эрик Сати (прошу прощения за банальность). — Идём дальше. Как говорил один из этих обоих: «мы ещё вернёмся к этому сюжету».:590 И точно: вернёмся, даже если бы того и не желали.   По какой-то несчастной случайности Альфонс оказался в семье вторым ребёнком (хотя и первым сыном) — после своей старшей сестры Жанны-Розы-Матильды. Он родился в семье ап’текаря Шарля-Огюста Алле..., и его жены Альфонсины, в девичестве Вивьен (Vivien). Ребёнок (имея в виду этого Альфонса) был крещён 28 октября в церкви Св.Екатерины и на следующий день в местной газетёнке «Онфлёрское Эхо» (согласно сложившейся традиции) было напечатано объявление о его рождении.:p.V Онфлёр, — в те времена это был маленький портовый городок на берегу Ла-Манша.   Позднее, оттирая пот со лба, Альфонс будет не раз вспоминать про свой дорого́й Онфлёр, что «...там было до смешного жарко…, для такого маленького городка»...:15   И Альфонс Алле, и Эрик Сати — оба в детстве посещали коллеж, находящийся под руководством устрашающего директора Артура Будена (Arthur Boudin), откуда вынесли самые неприятные воспоминания о годах учения и тех людях, которые «учат». Запомним эту маленькую деталь.:941-942 — Но увы, далеко не только один Буде́н был бе́ден среди бу́ден. Когда в семье кто-нибудь заболевал и требовалась серьёзная консультация, из Руана срочно вызывали звали друга семьи, доктора Флобера, который после враческой помощи охотно усаживался за семейный стол и продолжал в том же духе, много рассказывая о своём знаменитом братце.:p.V-VI — Это был далеко не лучший пример..., для начинающего фармацевта, разумеется.   Наскоро закончив обучение и получив к семнадцати годам гордое звание бакалавра, Альфонс Алле (в качестве ассистента или даже стажёра) — поступил в аптеку собственного отца, находившуюся на той же самой «Верхней улице, только немного пониже», (точнее говоря, поближе к началу). — Быть ассистентом собственного отца…, не так уж и плохо, тем более, для (карьеры) молодого человека. К тому же, родом из Онфлёра (департамент Кальвадос, Нормандия, третья Франция). Удивительным образом выглядел этот человек (видимо, нормандец). Только представить себе эту потрясающую картину: блондин..., высокого роста..., — теперь это такая редкость для Франции! Даже не пытаюсь возражать.:6 Отец Альфонса, заранее замирая от гордости, лелеял честолюбивые мечты..., фармацевт этакий! — втайне он наметил для старшего сына карьеру великого химика или — ещё более великого фармацевта. — Будущее покажет: Альфонс Алле с треском оправдал (скопом) все надежды своего аптечного отца. Он стал более чем химиком и далее чем фармацевтом. Однако поначалу было не всё так просто. Смешение жанров, мой друг, слишком мало где способно принести быстрый и надёжный результат. Впрочем, здесь могло состояться исключение из правила: уже самое начало деятельности Альфонса в семейной аптеке оказалось весьма многообещающим. В качестве дебюта Альфонс провёл несколько смелых опытов по воздействию на пациентов высококачественного плацебо своей оригинальной рецептуры, синтезировал несколько оригинальных поддельных лекарственных препаратов, а также «собственноручно» (засучив рукава) поставил несколько необычайно интересных диагнозов. О своих первых маленьких аптечных триумфах он (не без затаённого удовольствия) расскажет не сейчас..., немного позднее, в своей реалистической сказке: «Высоты дарвинизма». …У меня кое-что нашлось и для дамы, жестоко страдавшей желудком:  Дама: Не знаю, что со мной, еда сначала поднимается наверх, а потом падает вниз…  Альфонс: Прошу прощения, мадам, вы случайно не проглотили лифт?:12 ( Альфонс Алле, Обхохочешься! )   Обнаружив самые первые успехи своего сына в области враческой фармацевтики, отец не без облегчения отослал его прочь из Онфлёра (Кальвадос, Нормандия, Третья Франция) прямиком — в Париж, где и прошёл остаток жизни Альфонса Алле. Правда, время от времени он приезжал погостить обратно, иногда, кстати — с Эриком Сати,:941-942 и чаще всего — за деньгами, которые ему вечно отмеряли на аптечных весах. «Как жаль, что мой отец не был мясником», — не раз горевал по этому поводу его сын. — Отец направил его стажироваться в аптеку одного своего близкого знакомого. При более близком рассмотрении, спустя несколько лет эта аптека оказалась привилегированным масонским кабаре «Чёрная кошка», где Альфонс Алле, забросив учение в аптечном техникуме, с большим успехом продолжал составлять свои рецепты и залечивать недужных. Этим уважаемым делом он занимался — практически до конца своей жизни. Его ранние приятельские отношения с Шарлем Кро (печально знаменитым изобретателем фонографа), по идее, должны были бы (по)вернуть его обратно, в смысле, туда, — к научным исследованиям. Но увы, как нетрудно догадаться, всё произошло ровно наоборот, и этим великим планам снова не суждено было сбыться. И тем не менее, не будем скромничать. Фундаментальные научные работы Альфонса Алле представляют собой несомненный вклад в свинью-копилку науки, хотя сегодня они значительно менее известны, чем он сам.:13 Кроме шуток, Альфонс Алле успел опубликовать между делом свои серьёзнейшие химические исследования по вопросам цветной фотографии, а также пространную работу по синтезу прошлого каучука (и вытягиванию будущей резины). Кроме того, он получил патент на собственный рецепт приготовления лиофилизированного кофе. К сожалению, очевидцы, попробовавшие этот напиток, исчезли, не оставив по себе мемуаров.:13 Равно, как всего остального.   — Не правда ли, это правда..., это чистая правда, месье Альфонс...   В возрасте сорока одного года (41 прописью), посчитав, что его жизнь уже в целом кончена и жалеть больше не о чем, не на шутку постаревший Альфонс Алле женился (по странному совпадению — на своей собственной жене, Маргарит Алле). Это у них случилось в 1895 году, всего за десять лет до смерти Альфонса в отеле «Британия» (рю Амстердам, Париж, Франция). Молодая чета поселилась прямо там, я хочу сказать, — в Париже, в жилом доме №7 по улице Эдуар-Детай (Еdouard Detaille).:1107 Между прочим, музей Альфонса Алле, как утверждают его организаторы, «самый маленький в мире» до сих пор находится вовсе не по этому адресу, а довольно далеко оттуда (как до Луны, мсье), — в самой настоящей (хотя и вполне аутентичной) парижской комнате, где Альфонс Aлле не только никогда не жил, не ел, не спал, но даже в принципе — не мог там бывать.:14   От всех этих навязчивых глупостей жизни Альфонса Алле спасла маленькая лёгкая болезнь по имени эмболия, — всего одно короткое слово, очень красивое и гладкое..., как чисто выбритая задница эрдель-терьера. Одним прекрасным утром 28 октября 1905 года Альфонсу больше не пришлось вставать и чистить зубы. Он перестал скучать от жизни, потому что — умер. И это, безусловно, должно обнадёживать ... всех нас, его верных последователей.   Мне кажется, обратный билет должен всегда стоить дороже:       в конце концов, туда можно не поехать,             но не вернуться обратно — уже никак нельзя.:15 ( Альфонс Алле, всячина ) И ещё одна краткая бео’графия Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) Э то случилось 20 октября 1854 года, в маленьком кальвадосско-нормандском городке Онфлёре (Кальвадос, Нормандия, какая-то Франция), в один день с Артюром Рембо, в одном месте с Эриком Сати и почти из одного места со всеми остальными родился мсье Альфонс Алле, будущий писатель и писатель будущего... — Позднее (спустя много лет) он будет вспоминать про свой дорого́й Онфлёр, что «...там было до смешного жарко… для такого маленького городка»... Однако это ему — уже не поможет. Несчастный человек. Отныне он был — обречён, даром что Альфонс...   — Понятное дело, учился он кое-как, даже не пытаясь скрывать своего жаркого воодушевления... для такого маленького коллежа, а закончив это унылое дело, вскоре поступил стажёром в аптеку своего отца. Из всего этого нетрудно сделать вывод: видимо, его отец был аптекарем. Именно там (при отце) родились первые шедевры химического творчества Альфонса Алле: к примеру, синтетическая нитроклетчатка для приёма в рот общеопастным способом или теоретический труд по необычному применению нитроглицерина в качестве густого соуса для салата.   Высоко оценив уже самые первые успехи своего сына в области пропедевтической фармацевтики, отец с заметным облегчением отослал его вон из Онфлёра — в другой французский город (кажется, это был малоизвестный Париж), где в скором времени прошёл остаток жизни Альфонса Алле. — Иногда он приезжал погостить обратно, первое время — вместе с Эриком Сати,:54 и чаще всего — за деньгами, которые ему вечно отмеряли на аптечных весах. «Как жаль, мадам, что мой отец не был мясником», — снова говорил по этому поводу его сын.   По странному стечению обстоятельств этот Альфонс Алле умер..., — и тоже 28 октября 1905 года, и кстати, в том же провинциальном городе Париже, куда лет тридцать назад отец отправил его стажироваться в аптеке своего приятеля. Это совпадение осталось неясным и до сих пор не получило надёжного, естественно, научного объяснения. Оставим эти глупости.:6 В конце концов, эта жизнь (очень скоро) становится нелепа и смешна.       …Нужно быть терпимее к человеку, всё же, не будем забывать, в какую примитивную эпоху он был сотворён...:16 ( Альфонс Алле, всячина )   Альфонс Алле, этот странный человек, зачем-то умерший от лёгкой эмболии в возрасте 51 года, спустя всего пару дней был самым удачным образом зарыт на парижском кладбище Сент-Уан (Saint-Ouen). Над его гробом некоторое время говорили речи. А затем всё стихло. Впрочем, ненадолго... Спустя всего 39 лет, в апреле 1944 года его могила была стёрта с лица земли и исчезла без малейшего остатка под дружественными бомбами французской освободительной армии генерала Шарля де Голля (RAF). Точнее говоря, французская голь тут ни при чём, конечно. Некий английский самолёт, пролетая высоко над облаками, сбрасывал разные бомбы на Париж и его окрестности. И вот одну из них, довольно маленькую бомбу (и даже, возможно, бомбочку), он бросил с удивительной, поистине смехотворной точностью. Пролетев несколько километров сверху вниз, этот снаряд союзников попал точно в цель. А именно — в скелет Альфонса. Несомненно, это стало одной из самых удачных (хотя и чёрных) шуто(че)к великого журналиста, писателя и художника (Кальвадос, Нормандия, третья Франция). Изобретатель гремучего салата с нитро’глицерином наверняка оценил бы свой собственный — посмертный — (вдобавок, взрывной) юмор.   Покой снова был недолгим. В 2005 году, в год столетия лёгочной эмболии отеля «Британия» (рю Амстердам, Париж, Франция), воображаемые останки Альфонса Алле торжественно (с большой помпой) были перенесены на «вершину» холма Монмартр и там ещё раз прикопаны в несуществующей могиле.:16 — Всего лишь..., в ожидании следующей войны, не так ли, месье?   Спустя двадцать лет после окончания Второй мировой войны в (бывшей) Франции была организована и до сих пор активно действует политическая Ассоциация Абсолютных Апологетов Альфонса Алле (сокращённо «A.A.A.A.A.» ) Эта сугубо сплочённая группа фанатично настроенных людей представляет собой масштабный (общественный) о́рган, в котором выше всех прочих прелестей жизни ценят находки и выходки этого Альфонса. Кроме всего прочего, ААААА имеет свой юридический адрес, банковский счёт и штаб-квартиру. Всё это барахло находится в «Самом Маленьком Музее Альфонса Алле», что на Верхней улице (немного ниже, чем родился Эрик Сати) города Онфлёр (Кальвадос, Нормандия, Франция, фонарь, Аптека).:17 …В жизни часто случаются такие минуты,     когда отсутствие людоедов ощущается крайне болезненно...:17 ( Альфонс Алле, всячина )   Каждую субботу ближе к полночи музей Альфонса открыт для свободного посещения всех желающих немного проветрить черепную коробку и развлечься от паскудной скуки собственного существования. К услугам паразитически настроенных посетителей многочисленные уголовные трюки и лабораторные опыты „а ля Алле“, химические дегустации „а ля Алле“, неизлечимые диагнозы „а ля Алле“, недорогие желудочные пилюли „пур Алле“ и даже прямой разговор по старинному телефону: „Алло, Алле“.:18 Все указанные услуги можно получить за какие-то жалкие полчаса в сумрачных кулисах онфлёрской аптеки. Той самой аптеки, из недр которой когда-то в незапамятные времена родился Альфонс Алле (между прочим, почти напротив того места, где то же самое сделал и Эрик Сати). Это чрезвычайно тесное помещение также было объявлено самым маленьким музеем в мире, — впрочем, не исключая самый маленький в мире музей под названием «аутентическая комната» Альфонса Алле в Париже, и ещё — самый маленький музей «Шкаф Эрика Сати» в некультурном министерстве Франции. — Это трио двух самых маленьких музеев в мире злобно и агрессивно соперничает между собой за звание: кто меньше. Победителем, как всегда, оказывается «никто». Бессменным экскурсоводом по Алле долгие годы является некий (вечно) молодой человек с неприличным именем Жан-Ив Лорио, постоянно имеющий при себе официальный сертификат, подтверждающий от лица министерства внутренних дел, что он является побочной реинкарнацией некоего Альфонса Алле — никому не известного великого юмориста и такого же великого химика, известного всему миру. Впрочем, прошу прощения..., поскольку здесь уже начинается какая-то другая история. От которой уже не удастся (так просто) отвертеться. …Отъехать — это совсем немного умереть.       Но умереть — это очень сильно отъехать!..:18 ( Альфонс Алле, всячина ) Литературная бео’графия Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) Н е сдав очередные экзамены на звание фармацевта, Альфонс Алле был примерно наказан своим родителем и молниеносно лишён довольствия. Таким образом, порвав с аптеками (хоть и не окончательно, но достаточно радикально), ему и (поневоле) пришлось начинать публиковаться. Это маленькое событие произошло со всеми нами очень давно, кажется, в позапрошлом веке, мадам. Неприлично даже намекнуть, не только сказать... — Дело было, кажется, ещё в 1880-82 году. Первый неосторожный рассказ Альфонса, написанный по следам словесной импровизации с Артуром «Сапеком», положил начало его 25-летней писательской жизни, конец которой смогла положить только его (не)забавная смерть (нелёгкая эмболия лёгких, отель «Британия», рю Амстердам, Париж, Франция, повторяю для тех, кто опять пропустил всё самое интересное)   К сожалению (в смысле, по счастливой случайности), Альфонс Алле был до предела несерьёзным человеком: тяжёлым, мрачным и нудным до невероятной лёгкости. Он даже и «работал» над своими про (изведениями) — так же смешно и несерьёзно, как пил или ел. Впрочем, на первое время у него на это катастрофически не хватало денег. Узнав, что сын его бросил фармацевтику, злой папа-отец полностью лишил его мясных денег (в аптекарском количестве) на карманные расходы. Но даже это тяжёлое на (казание) ничему не научило этого Альфонса. Упрямый болван! — при всей своей порядочной порядочности, ни в чём этот аптечный малый не терпел порядка и прямо заявлял «Даже и не надейтесь, я — непорядочный». Хронические рассказы свои и такие же хроники записывал — чаще всего в кафе, между двумя бокалами (стаканами, рюмками, бутылками, сифонами, лишнее вычеркнуть). Над «книгами» своими почти не работал, а выглядело это примерно так: «Не городите глупостей…, чтобы я сидел, не отрывая задницы, и корпел над книгой? — это же невозможно смешно! Нет, лучше я всё-таки её оторву!»:18   — И ведь отрывал, в самом деле отрывал! — О-о-о-о! Это был человек слова..., настоящий человек слова!.. Это был человек настоящего слова, не то, что некоторые!..   Первая книжка (почти символического размера и вида) этого Альфонса (Алле) под названием «Белая ночь красного гусара» (La Nuit blanche d’un hussard rouge) вышла в начале 1887 года в парижском издательстве Оллендорф. Точнее говоря, это был не рассказ, а один из устных скетчей Альфонса Алле, с большим успехом исполнявшийся многие годы со сцены популярным парижским актёром Кокленом-младшим. Это была (пре)красненькая брошюрка из 36 страниц с карикатурными иллюстрациями художника Каран д’Аша.:p.XXII И что? — неужели коммерческий успех?.. Какая мерзость, мадам, (эта ваша селёдка под соусом)...   Затем сборники рассказов Алле стали выходить ежегодно (иногда и по два за год), и так продолжалось ровно до 1900 года, после чего Альфонс резко перестал работать с парижскими издателями. Его литературное наследие..., что за дикое слово! — в основном оно состоит из рассказов или так называемых сказок, которые не назывались сказками, но вешались на уши — не хуже ваших сказок. Этого добра (согласно контракту с журналами или газетами) он писал в среднем по две-три штуки в неделю. Словно атлант под балконом, взвалив на себя «трагическую обязанность» вести смехотворную колонку, а иногда — даже целую колонну в журнале или газете, — ах, бедняга! — ему и поневоле приходилось чуть ли не через день «смеяться за деньги». Не мудрено, что очень часто вместо смеха получалась кривая ухмылка..., а то и вовсе издевательски-чёрная клякса на белых штанах Третьей Республики... — За свою жизнь Альфонс сменил семь газет, некоторые имел по очереди, а три — одновременно. Особенно крупно он отметился в масонском журнале знаменитого кабаре «Чёрный кот» (Le Chat Noir), с которого начал свою нешуточную карьеру (под началом Эмиля Гудо, разумеется) и где позднее стал главным редактором, — самым несерьёзным редактором на свете, несомненно. — Или наоборот..., если понимаете. Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра.:20 ( Альфонс Алле, всячина )   Впрочем, число газет, в которых отметился мсье Алле, на самом деле было значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд. Сейчас объясню, из какого места тут хвост торчит...   В 1880-е годы в Париже был весьма известен некий тучный тип, Франси́с Сарсёй (Francisque Sarcey). Как обычно говорится в таких случаях: «авторитетный литературный критик» (попросту говоря, огломордый придурок) не менее авторитетной газеты «Время» (Le Temps). Проще говоря, «они имели вес». В смысле, они оба: газета и Сарсёй. Так вот, я продолжаю: видимо, многим читателям этого почти официального о́ргана партии и правительства было бы приятно узнать, что автором немалого числа статей этого вдумчивого идиота был... отвязанный начинающий журналист и записной циник — Альфонс Алле.:20 Се́й Сарсе́й представлял собой весьма распространённый тип обрюзглого жуира, ничуть не трудолюбивого, но зато прожорливого... «Он был не слишком отважен, но зато весьма важен и вальяжен». Не слишком утруждая себя празднописанием, он охотно позволял «некоторым» (неграм... в тёмном подвале ночью) сочинять за себя статьи и хроники, оплачивая это малой толикой своего будущего гонорара (из правительственной газеты «Время»). Но и кроме того, далеко не одни только деньги! — подумать только, какой почёт! — не имея фамилии Сарсёй — навряд ли какому-то «заштатному фармацевту» Алле удалось бы публиковаться «Там»..., — пардон, в «Тан». И пускай не под своей фамилией, но зато без фамильярности... — И так, статья за статьёй, месяц за месяцем, год за годом, нога за ногу, зуб за зуб, око за око, по(степенно и неспешно) блестящее имя Сарсе́я вошло в городские легенды, сделавшись этакой альфонсовской притчей — во языцех... Но особенно дон-Франсиско пользовался попу’лярностью у фракции фрондёров-фумистов — вьющихся вокруг журнала и кабаре «Чёрный кот» (не кошка). Там он попросту & запросто упоминался безо всякой фамилии, но зато под фамильярным прозвищем «наш дядюшка» (или просто «Сарсе́юшка»), — и каждый сразу понимал: о ком тут идёт речь... Сиречь, об Альфонсе. Потому что с каждым часом, с каждым годом и днём наш дядюшка всё чаще выпускал в свет за своей подписью статьи, к которым не имел никакого отношения. Ну..., кроме авторства, конечно... Таким образом, раз начавши (примерно с 1886 года) использовать этот своеобразный пародийный «псевдоним» — но уже под своими собственными статьями,:p.XXXIX раз за разом..., дальше-больше, — день за днём, месяц за месяцем, зуб за зуб, око за око, — и вот, уже пару лет спустя их главный автор, Альфонс Алле, имел полное право (тихонечко) заявить во всеуслышание:   ...Только две персоны в Париже имеют полное право подписываться «Сарсёй»; для начала это — я, и только потóм — уже сам Сарсёй...:280-283 ( Альфонс Алле, «Японский фонарь» )   Не будем напрасно корчить гримасы и гримаски непонимания. Разумеется, Инвалид. Прежде всего — Высокий Инвалид, и, как результат, живой эксцентрик. А всё остальное прилагается следом. Немного журналист и (главный) редактор, постоянный импровизатор жизни, а затем, едва ли в последнюю очередь — писатель, художник (выпуская из этого списка — скульптора), композитор, — этакое многорукое длинноухое животное! — Алле «работал» вечно в спешке, писал десятки своих рас-«сказок», сотни рассказов и тысячи статей прямо тут, на левой коленке, впопыхах и чаще всего — за столиком (или под столиком), мрачно, навеселе или совсем того́..., но всегда — «Там»..., в кафе. Потому многие из его писаний растеряны или утеряны, ещё большее число утеряло ценность, но самое важное... — так и осталось «Там», на кончике его языка — ненаписанным, несделанным, несостоявшимся. Не случайно..., совсем не случайно один из рассказов Альфонса Алле «Левый ботинок» (Le bottin) начинается примерно таким экзерсисом:   ...По правде говоря, я испытываю жуткое омерзение к жизни в кафе. Прежде всего потому, конечно, что время, проведённое в подобного рода заведениях безнадёжно украдено у благочестия и молитвы... Увы, такова современная жизнь (хотя и говорят, что в средние века современная жизнь была совсем другой), но сегодня даже самые суровые молодцы, выбиваясь из последних сил, всё-таки заставляют себя изо дня день волочить ноги в кафе, чтобы стать хотя бы немного похожими на самого Настоящего пьянчужку из-под забора... ( Альфонс Алле, «Левый ботинок»:46-51 )   Приятно поглядеть: ведь эти про-ни-кно-венные слова говорит он..., — да-да, это он, тот самый Альфонс Алле. Испытывая «жуткое омерзение к жизни в кафе»... он назначал встречи в кафе, ел в кафе, сочинял в кафе, жил в кафе, пил в кафе (с этого следовало начинать!), засыпал в кафе, да так и помер (бы) в одном из этих кафе под названием «Остен-Фокс», находящемся на улице Амстердам в Париже (Франция, Европа, Земля, двадцатый век).:263 И теперь, ради окончательной чистоты изображения, чуть ниже приведена маленькая выдержка из статьи Эрика Сати, написанной тридцать лет спустя после предыдущего «Ботинка» Альфонса Алле. И вот что там удаётся обнаружить, слегка недоумевая ради приличия:   ...Конечно, и мне иногда случается заходить в Кафе; но, во всяком случае, я прячусь — и не из-за лицемерия (которое ничуть не менее достойно порицания), но только по совету благоразумной осторожности — и, главным образом, чтобы меня не было видно. Мне было бы стыдно, если бы меня увидели, здесь, потому что, как меня часто предупреждал дядюшка Альфонс Алле: это может вызвать осечку... при женитьбе. Что такое может из себя представлять эта осечка, он не пояснял. Но я до сих пор ему верю. Как самому себе...:514 — Эрик Сати, «Дурной пример»   Прирождённый холерик (меланхолик, неврастеник, истерик), — Альфонс Алле не любил останавливаться на чём-то одном. Между прочим, очень дурное качество... для профессионала. Но ведь Альфонс им никогда и не был! — типичный любитель, аматёр — всюду и во всём. Он желал написать сразу всё, охватить всё, преуспеть во всём, но ни в чём — конкретно. И даже чисто литературные жанры у него вечно путаются, рассыпаются и подменяют один другого. Под видом статей он писал — рассказы, под названием сказок — он описывал своих знакомых,:280-283, вместо стихов импровизировал каламбуры, говорил «баснями» — но имел в виду очень чёрный не-юмор, и даже научные изобретения в его руках приобретали жестокий вид сатиры на человеческую науку и такую же (их) природу...  ...С деньгами даже бедность переносится легче, не так ли?..:23 ( Альфонс Алле, всячина )   Этот Альфонс (чтобы не сказать: Альфонс Алле) очень слабо заботился об отдельных изданиях своих произведений. Только немногие из большого числа рассказов и сказочек были отобраны (чаще всего) издателями или, иногда, им самим из громадного потока текущих публикаций в еженедельниках «Чёрный кот», «Журнал» (Le Journal) и «Улыбка» (Le Sourire). При жизни Альфонса Алле была в сборниках опубликована едва десятая часть его празднописаний. Вот названия этих сборников, они говорят сами за себя: «Обхохочешься!» (1891), «Живи жизнь!» (1892), «Дважды два — пять» (1895), «Мы не говядина» (1896), «Любовь, наслаждение и органы» (1898), «Не давайте себя поразить!» (1900) и «Капитан Кап» (1902).  Что есть лентяй?.. Это человек, который даже не делает вид, что работает...:19 ( Альфонс Алле, « Всячина » ) Альфонс, человек слов (Париж, 1890-е)   И здесь, внезапно отринув прозу жизни, придётся перейти (взглядом) немного ниже.   Буквально, всего на одну строчку (...пулемётную).   Потому что именно там... теперь находится нечто возвышенное и высокое.   Отдельную литературную главу — среди прочих выходных выходок Альфонса — образует его эксцентрическая «де-поэзия». Более всего из своих массажных опытов (для мозжечка) он ценил свои однострочные (или двустрочные) стихи, написанные в достаточно редкой и сложной форме панторифмы (или «holorhyme»). Эти вирши полностью составлены из «гомофонов» — проще говоря, чистой игры однозвучных слов и разнозначных звуков. Каждое отдельное слово в этих стихах повторялось строкой ниже в виде другого слова (или набора слов) похожего звучания, отчего рифма (как это повсеместно принято) оказывалась не в конце строки, а повсюду, от начала и до хвоста. таким образом, всё стихотворение представляло собой одну сплошную рифму. Практически невозможная к переводу на другой язык, эта каламбурная поэзия спустя двадцать-тридцать лет получила нежданное продолжение в бредовых стихах дадаистов, автоматическом письме сюрреалистов и «зауми» обериутов. Пожалуй, самое отдалённое представление об опытах Алле может дать своеобразный парафраз (не путать с парой фраз) на припев популярной песенки Михаила Савоярова «Из-за дам». Я имею в виду, пожалуй, самое лаконичное стихотворение в творчестве Хармса, которое выглядит примерно так: «За дам задам по задам» (интересно бы знать, какой самоубийца взялся бы перевести эту игрушку — на французский). У Даниила Хармса от четырёх савояровских и двух альфонсовских строк осталась — всего половина, а вместо обычных для Алле пяти-шести слов — всего одно, да и то — увечное.:24 И здесь, дабы (внезапно) прекратить пустые прения, попросту приведу один из примеров словесной эквилибристики Альфонса Алле (даю на французском языке, поскольку не нанимался ещё и поэзию тут переводить):  Par les bois du djinn où s’entasse de l’ effroi,  Parle et bois du gin ou cent tasses de lait froid   Примерно... подобный пример «посвящения» словесным упражнениям Альфонса можно найти в савояровском сборнике с таким же олорифмическим названием «Не-в-растения» в стихотворении «Омар или лис»:  Амариллис, точек пара,  А морил листочек паром...:173   При беглом прочтении различить на слух эти две строки практически невозможно, однако на глаз..., оценить разницу меж ними куда проще. Что же касается до смысла..., — впрочем, имеет ли смысл говорить о смысле стиха, когда..., — когда, говоря прямо, и вся ваша жизнь, любезнейшие, в общем-то никакого смысла не имеет... А потому я попросту помолчу..., как в последнюю минуту, на кладбище. По крайней мере, сам Альфонс Алле комментировал собственные смехотворные эксперименты примерно так: «Может быть, рифма здесь и не слишком богата, но зато мне — нравится. Во всяком случае, это лучше, чем выглядеть «поэтом» и на каждом шагу проваливаться в банальность...»:25 Его фиглярское жонглёрское онфлёрское искусство..., — оно и здесь сызнова состоит в том, чтобы свободно и лихо играть словами, звуками и смыслами — вплоть до их полного соединения и потери. Его цель при этом — минута свободы, или хотя бы её — минутная видимость. — (« ...ах, мне здесь душно, мне здесь жарко, могу ли я, наконец, открыть скобки »). Труднее всего пережить конец месяца, особенно — последние тридцать дней...:25 ( Альфонс Алле, всячина )   В 1892 году, когда его молодой (почти юный) приятель & земляк по совместному онфлёрству на Верхней улице (я опять говорю о Сати, конечно) ушёл из «жреческого театра» Розы и Креста и бес’поворотно порвал с главным «жрецом» и надутейшим «Его Величеством» драматургом-демиургом Иосифом (Жозефеном) Пеладаном, Альфонс Алле живо отреагировал на конфликт, весьма кстати ввернув своё очередное острое словцо. То ли это был каламбур, то ли ещё одно «гомофонное стихотворение» о некоем «маге» Пеладане, которого он назвал «фальшивым магом из Ливаро». Французы легко поймут виртуозную словесную игрушку: эта устная строчка звучала как «фо-маж де Ливаро». — Подобное (весьма вонючее) сочетание «фо-маж» одновременно можно было понимать как «фальшивый маг» или «фромаж де Ливаро» — особо вонючий сорт рыжего плесневого сыра, между прочим, нормандского (Кальвадос, чёрт, Франция, Ев’ропа, кладбище Сен-Пуаро).:289 Кстати (или некстати) одновременно «досталось» на орехи и самому Эрику Сати, который тут же получил своё первое крылатое прозвище, затем ходившее за ним по пятам едва ли не до конца жизни:   ...Рад сообщить, что мы выкинули вон зануду Пеладана вместе с его занудной кафедрой! Как сразу хорошо и свободно стало без него… И как сразу захотелось самому стать Пеладаном. Спустя тридцать лет вынужден признаться: мне это удалось неважно. С одной стороны. Но с другой стороны, мой дорогой Альфонс, вернее, мой земляк дядюшка Альфонс Алле, большой острослов, как только я хорошенько поддал Пеладану под одно место, сразу окрестил меня в двух словах: «Эзот’ерúк Сати», или «Эрúк Эзотерúк». Честное слово, я и сейчас почти счастлив, когда снова вижу это слово, — без уточнения...:514 ( Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом», ноябрь 1892 )   Здесь, между слов, в прямой речи — пожалуй, более всего видно, что для Альфонса Алле решительно не было чёткой границы между искусством и жизнью, между «низкой» шуткой и «высокой» литературой. Настоящий фумист, правоверный глава всех фумистов, предтеча русского фонфоризма, природный норманнский жонглёр словами, тонкий лингвист, виртуозный мастер каламбура... — Эй, маразматик, хватит молотить чушь, не слишком ли (далеко) тебя занесло, мой дорогой месье!.. Главное: раскрутить посильнее и пустить — напрямую к звёздам. Потому что игра лишённых смысла слов — вот его главный конёк, призвание и признание. Чаще всего этот путь приводил Альфонса Алле прямиком — туда (да-да, к дада), к фумистическому абсурду, случайному открытию или так называемому чёрному юмору (в случае Альфонса — мерзейший термин, поскольку юмора в его черноте куда меньше, чем нитро’глицерина в зубной пасте). « Печёный картофель легче усваивается, чем глиняное яблоко ». « Клубни бессмыслицы летят дальше, чем клобуки благочестия ». « Зёрна глупости легче всходят, чем плевелы разума ».:26 Победа скупости: научиться спать на соринках, которых не видишь в своём глазу   и отапливать зимой квартиру брёвнами, которые видишь в чужом...:26 ( Альфонс Алле, всячина ) Альфонс Алле (1894) (caricature: Guirand de Scevola)   Капитан Кап из последнего сборника Альфонса Алле..., несмотря на свою полную реальность в жизни..., — это ещё один символ следов на мокром песке..., — по пути к основанию смысла, той глубинной подземной редиске, внутри которой неожиданно соединяются все смыслы и вслед за тем — теряют все смыслы. Вот, к примеру, его последние слова: « Бюрократия — это типичные микробы, о чём с ними разговаривать? Ведь мы же не ведём переговоры с микробами. Мы их попросту — убиваем ».:27 налицо ещё один..., замечательно эффективный рецепт иссиня-чёрного коктейля-Алле с нитро’клетчаткой и глицерином, напоследок. — Или наоборот.   Потому что..., потому что здесь, в этом захламлённом задымлённом мире фумизма, решительно ни в чём нельзя нащупать... или хотя бы найти точку опоры. — Впрочем, ради чего же?..   Меланхолик и мизантроп, на всю эту жизнь Альфонс Алле обрёк себя носить маску «смехача», сделавшего своим ремеслом — развлечение коммивояжёров, буржуа, плебеев, жлобов, бюргеров и прочих «плоских людей от мира сего», которых он глубоко — презирал. Именно оно, это бьющее несоответствие между собой и самим собой и сделало этого Альфонса — особенным трагическим писателем. И тем не менее, несмотря ни на что, он продолжал — до последнего — издеваться, глумиться, и всё-таки смешить..., смешить любой ценой.:28-29 Временами мягко и причудливо, как фантазирующий американец Джеймс Турбер, гораздо чаще — мрачно и саркастически, как его без вести пропавший современник, «писатель дьявола» (и тоже американец, разумеется) Амброз Бирс, литература Альфонса Алле словно бы висит на невидимых нитках посреди пустоты европейских культур... Быть может, его фантазии иногда напоминают ветхие выдумки «иного мира» Сирано де Бержерака или мизантропические выходки Джонатана Свифта..., а впереди... — с яркостью чёрного фонаря предвосхищают словесные игры и многие абсурдистские сюжеты Бориса Вьяна (не говоря уже о последних срамных «французах» 1990-х..., о которых не только говорить не хочется, но и сказать нечего).:30   Если море не переливается через край, — это только потому,       что Провидение позаботилось снабдить океанские воды губками... ( Альфонс Алле, всячина )   ...это..., это случилось в 1913 году, спустя восемь лет после смерти «дорогого дядюшки» Альфонса, рисуя свой автопортрет, месье Эрик Сати написал под ним всего две — очень короткие строчки: Эрик Сати, проект надгробного бюста « Я родился слишком молодым во времена слишком старые ».   Глядя куда-то немного вниз и в сторону, сегодня с сожалением приходится признать, что эти слова в полной мере применимы и к Альфонсу Алле, с тою только разницей, что Эрик Сати всё-таки (хотя и немного), но «успел» дожить до молодых времён послевоенного французского авангарда, а Альфонс умер — больше чем за десять лет до них, в мрачном безбрачном 1905 году («Остен-Фокс», отель «Британия», рю Амстердам, Франция, Европа, Земля, двадцатый век). «...Пока мы соображаем, как бы получше убить время,                 время методично убивает нас...»:31   Но и после своей классической (& фумистической) «Эмболии в нелёгком отеле Британия» Альфонс уже и сам, собственной персоной превратился — в битую игру слов и даже имя нарицательное, отчасти. Долгие годы после его смерти парижские интеллектуалы & снобы высокомерно использовали это короткое словечко «Алле» — для того, чтобы резюмировать: «Это всё несерьёзно, блеф, утка, — можно не принимать в расчёт!» :271 Однако не тут-то было! — ещё одна игрушка со словом «Алле» оказалась очевидным верхоглядством вечного обывателя. Почти забытый на первые тридцать лет, Альфонс Алле на время исчез, — но только до тех пор, пока молодогвардейские сюрреалисты не вошли в период своей восковой спелости и не вспомнили о своём предтече. И тогда уже новые литераторы (среди них, скажем, в первую голову Саша Гитри и Жак Превер) снова вытащили из шкафа шкуру неубитого альфонса и, отряхнув комья пыли, возвратили его сомнительные шутки — назад, широкой публике. Суковатый дядюшка Андре Бретон включил сказки Альфонса Алле в свой очередной манифестивный сборник: «Антология чёрного юмора», таким образом, выдав сертификат превосходным сюрреалистическим качествам его шуток (и не шуток).   Да что там какой-то сборник!.., ведь и сам их термин — «сюрреализм» тоже оказался своего рода «внучатым племянником» дядюшки Альфонса. Впервые прозвучавший в 1917 году, — говоря между нами, ведь это звучное и претенциозное словечко (такой же) Гийом Аполлинер ввернул в свой манифест «Новый дух», написанный специально ради премьеры балета «Парад». И здесь колечко (дыма) времени снова замыкается, поскольку автором первого сюрреалистического балета, «более реального, чем сама реальность» — был прямой наследник, земляк и «племянник» Альфонса — опять Эрик Сати.:32   В июле 2005 года бывший премьер-министр бывшей Франции Доминик де Вильпен (по прозвищу «де-морда») во время пресс-конференции с большим апломбом ввёл в политический обиход якобы обновлённый термин — «экономический патриотизм» (видимо, с целью хотя бы как-то консолидировать отползающие в сторону Ла-Манша (Онфлёр, Кальвадос, чёрт, Франция, Ев’ропа, кладбище Пер-Лашез) остатки французской нации). Однако... было бы особенно приятно отметить, что подлинное авторство этой (безусловно, оригинальной и бес’перспективной) социал-демократической теории принадлежит... тоже — ему, сто раз оболганному дядюшке Альфонсу Алле. Пожалуй, скажу об этом предельно (у...)прямо (чтобы не соврать). Впервые эта новая бюрократическая методика была опубликована в фундаментальном «экономическом» сборнике «Дважды два почти пять».:32 Именно такое, необычайно симпатичное по своей узколобости название «Экономический патриотизм» — носил, носит..., и даже до сих пор носит... один из самых жёстких и известных рассказов этой книги.   — Ну что ж, значит, не один только над’реальный «сюрреализм», но ещё и — «под’реальная» социал-демократия? — «Идеи» «Алле» и сегодня живут и побеждают. Живописная бео’графия ( основная статья : минимализм до минимализма ) Альфонс Алле, человек слов (Париж, 1890-е) П ожалуй, достаточно. Пришла пора окончательного расчёта.   Совсем немного отвлечёмся от старого мира..., и отряхнём его пыль со своих ног.   Шутки прочь: потому что сейчас начинается — оно, настоящее, серьёзное.   — Серьёзное искусство, с позволения сказать. По крупному счёту. Такое вот, значит (искусство)..., о котором вы до сих пор даже и не подозревали.   Итак..., отныне и навсегда: имейте в виду. Это следует запомнить. И зарубить... Кроме облигатных занятий литературой — на столике и под столиком в кафе, Альфонс Алле имел в своей жизни ещё немало важных (и немаловажных! — для не мало важного общества) обязанностей и должностей. В частности, говоря об этих временах (и нравах), нельзя сокрыть от всевидящего глаза современности, что с 1878 года он занял краеуго́льный пост главы школы «фумизма» (патентованного сообщества пускателей дыма в глаза, а также нос и уши),:p.XVI одновременно являясь членом правления и заместителем председателя клуба почётных гидропатов, а также — одним из главных тайных членов от литературы (Homme de Lettres), принятых в руководящие (масонские) органы масонского (также) кабаре «Чёрная кошка».   Именно там, в среде непотаённого (и глубоко отвязанного) со-общества абсентистов-адвентистов и прочих инако-пьющих художников, и зарождались глубоко деструктивные идеи дымного искусства будущего. Или искусства дымить...   Именно там, среди этих людей, в Галерее Вивьен, во время первой и последующих выставок «Отвязанного искусства» («les Arts Incohérents») масон Альфонс Алле впервые экспонировал свои легендарные монохромные картины. Первым в серии художественных открытий Альфонса Алле стало совершенно чёрное и почти квадратное эпическое полотно «Битва негров в пещере глубокой ночью» (1882 год). И здесь начинаются досадные мелочи. — К (не)большому сожалению, я снова вынужден отвлечься на одного из сугубо временных (и сверх того — не(благо)надёжных) собутыльников, приятелей и коллег Альфонса Алле по сообществу фумистов и гидропатов. Сейчас я имею в виду тоже писателя-юмориста, впоследствии — автора скотских скетчей и прискорбных водевилей, Поля Бийо, потому что первоначально картина Альфонса Алле «Ночная драка негров в тоннеле» была выставлена (в золочёной раме и с медной табличкой, как полагается) именно под таким авторством: «Поль Бийо». — Даже несмотря на тот факт, что сам по себе «институт авторства» в искусстве как такового был ревизован и поставлен под тотальное сомнение радикальными теоретиками и практиками фумизма, в первую очередь: Альфонсом Алле и Артюром Сапеком (о других говорить не стану, поскольку меня это дело категорически не касается). Альфонс Алле, «Битва негров в подвале глубокой ночью» (1882)   — Нужно ли и говорить (напрасно), какими фанфаронскими фанфарами и подлинным фурр-рором сопровождалась прекрасная фумистическая находка Альфонса (к тому же, выставленная с тройным поворотом и двумя закоулками и непрерывно сопровождаемая «Похоронным маршем на смерть великого глухого»)... Само собой, никто не воспринял (да и не мог воспринять) монохромное открытие всерьёз... (или — почти никто..., скажем слегка более осторожно). Немного иначе рассматривал свой прорыв сам Автор (поначалу утаивший своё имя под личиной некоего «негра в тоннеле»). — Не остановившись на достигнутом успехе, спустя ровно год (это произошло уже на второй выставке «Отвязанных искусств») Алле выставил напоказ — новую дулю... На сей раз это оказался девственно белый лист бристольской бумаги под ещё более жестоким названием «Первое причастие хлоротически-бледных девушек в снежную пору» (1883 год).:p.XXI Чтобы не произносить лишних слов, — эту работу Альфонса следует признать первым «белым не-квадратом», и снова — за добрые тридцать лет до надувного матраца российско-польского „фумиста“ Казимира Малевича, полною мерой воспользовавшегося от щедрот незнакомого ему Альфонса.   — Октябрь..., ноябрь... День за днём прошёл ещё один тягостный год, — и на третьей выставке «les Arts Incohérents» появилась очередная картина Альфонса Алле. После первых двух, скромных и чёрно-белых, она была воспринята как своего рода «колористический взрыв». Прямоугольный пейзаж «Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами» представлял собой ярко-красную одноцветную картину без малейших признаков изображения. А ярко-зелёная лирическая картина (на которой также ничего не было нарисовано) называлась: «Совсем ещё зелёные сутенёры, лёжа в траве животом, потягивают абсент» (1884 год, галери Вивьен, Париж, Европа, Земля, кладбище Сен-Женевьев под деревом).       …Истинная вершина портретного искусства: когда можно запросто сесть — и побриться перед собственным изображением...:32 ( Альфонс Алле, всячина )   Пожалуй, на этом месте можно остановиться в перечислении — чтобы взять дыхание и подытожить. Как говорится, и так всё ясно. — За тридцать лет до супрематических откровений пана Казимира Малевича маститый художник-фармацевт Альфонс Алле сделался «неизвестным автором» первых (публично выставленных) абстрактных картин в одном тоне. Но не только абстракционизм... Белый прямоугольник на белом фоне и чёрный квадрат на чёрном фоне во всех возможных текстах и контекстах выступают как бухгалтерски-точное предвосхищение конструктивизма и концептуализма,:33 за вычетом всего одной мелочи... Так, сущей ерунды, которую на шершавом & суконном языке «понятий» можно было бы определить как «полное отсутствие важного вида», а также необходимых атрибутов мыльной надутости и надувания. Пожалуй, именно в этом и заключалось единственное отличие Альфонса Алле от его (вы скажете: более удачливых, не так ли?) последователей. Выставляя свои ошеломляюще новаторские работы, он нисколько не пытался выглядеть многозначительным философом или серьёзным первооткрывателем. Он брезговал законами профессиональной среды и плевал на признание или непризнание кланов. Именно это обстоятельство, пожалуй, и обусловило блестящий результат, столь прозрачно и чисто знакомый мне — по собственной жизни. Отсутствие уважения коллег, и глухое молчание профессионалов по вопросу его несомненного вклада в историю и теорию обезобразительного искусства. Пожалуй, эти монохромные картины следовало бы поставить в качестве потрясающей иллюстрации — во все учебники... по коллективной психологии, маркетингу или (на худой конец) — по истории искусства XX века. Серией своих работ новоявленный натюрмортист и живописец Альфонс Алле необычайно точно иллюстрировал старый как мир тезис: « Не так важно, что́ ты делаешь, куда важнее — как ты себя подаёшь ». …У голодного брюха нет ушей, но зато у него замечательный нюх...:33 ( Альфонс Алле, опять всячина ) Альфонс Алле, «Первое причастие бесчувственных девушек в снегу» (1883)   Что касается самого автора, то здесь не может быть двух мнений..., или трёх слов. Исключительно благодаря тому, что он отлично понимал значение своего открытия, мы сегодня имеем возможность узнать обо всех его монохромных не-квадратах. И здесь ключевым является одно-единственное слово: настойчивость (чтобы не сказать: «упрямство»). Попросту говоря, Альфонс не позволил своим бравым современникам в очередной раз обокрасть себя. И настоял на своём, чтобы восстановить справедливость... — Несмотря на все (как собственные, так и чужие) усмешки, издёвки и пускание дыма, целых пятнадцать лет после окончания выставок в галерее Вивьен Альфонс Алле держал в голове свою одноцветную серию, пока, наконец, не заставил издательство Оллендорф опубликовать полное собрание своих «отвязанных» творений (начиная от печки «чёрного квадрата» и кончая «зелёным»), впрочем, опять сопровождаемое некими подчёркнуто-невразумительными авторскими комментариями. Опубликованные в отдельном «Альбоме Перво-Апрелéсков» («Album Primo-Avrilesque», 1897 год), единственном живописном альбоме Альфонса.:XX В результате этого архивного поступка его картины хотя бы не были забыты, и спустя две эпохи и шестьдесят лет — снова выпрыгнули (как чёртик из табакерки), чтобы встать на своё законное место.   И тем не менее, не всё было так плохо. У трёх прямоугольных «квадратов» Альфонса Алле безусловно нашлись и свои внимательные..., — очень внимательные зрители.:242 И не только внимательные, но и благодарные. — Одним из них, кстати сказать, оказался всё тот же Эрик Сати. Он, кажется, сполна усвоил дерзкие уроки своего старшего приятеля..., и спустя двадцать лет — уже сам сочинил & фиксировал первые концептуальные и конструктивистские произведения, — правда, не живописные, но зато в области литературы и музыки.   ...Вот моё маленькое посвящение дядюшке Альфонсу (Алле). Мне нравится этот текст. Да. Он по праву принадлежал бы его руке. Ровно за двадцать лет до этой штуки, дядюшка опубликовал своё дивное произведение. Оно называлось «Первое Причастие оледеневших девиц, хлорированных белым снегом». Я с грустью думаю, что он, вследствие своей белой смерти, уже никогда не прочитал своими белыми глазами моей белой статьи...:271 ( Эрик Сати, «День музыканта» ) Музыкальная бео’графия ( и снова повторю, основная статья — минимализм до минимализма ) Альфонс Алле, человек звуков (Париж, 1890-е) Э то случилось благодаря одному парижскому водопроводчику по имени Виталь Оке (Vital Hocquet). — Широкая натура, я вам скажу, у этих парижских водопроводчиков!.. — в свободное от основной работы время он сочинял стихи..., иногда даже фумистические — прекрасные стихи под псевдонимом Нарцисс Лебо (Narcisse Lebeau). Так вот, — о чём я говорю! — благодаря парижскому водопроводчику по имени Виталь Оке, некий эксцентричный молодой композитор, автор странных пьес под названием «Гимнопедии» и «Гноссиенны» (кстати, если кое-кто ещё не понял, его звали Эрик Сати) — был тайно рекомендован ко вступлению в члены (якобы) подрывного привилегированного клуба (якобы) масонского кабаре «Чёрная кошка».:941-942   И что же?.., — благодаря тому же водопроводчику-нарциссу, если судить не строго, а также благодаря самому мне (тоже, несомненно, водопроводчику, хотя и совсем не нарциссу) сегодня известны два имени двоих предтеч, первых композиторов-минималистов в истории этого человечества. С готовностью я снова назову их (пре)славные имена: это Альфонс Алле и Эрик Сати (эй вы там, на галёрке). Несколько лет дружбы и совместной работы в нескольких парижских журналах и журнальчиках,:344, к тому прибавить несколько совместных поездок на родину..., в допотопный Онфлёр (Кальвадос, Нормандия, третья Франция, задняя Европа, Земля, Аптека, морг) повлияли, по-видимому, не только на Эрика Сати, человека крайне самостоятельного и не подверженного влияниям.:34 Судя по всему, и Сати лишний раз привлёк внимание постоянно эксцентричного Альфонса (Альфонса Алле, — я хотел сказать) к музыке, которую он не слишком-то жаловал... До того момента он не чувствовал в себе натуры прирождённого «композитора» и его музыкальный гений — глубоко дремал..., причём, дремал — в прямом смысле слова.   Впервые с ним это случилось довольно давно... И даже очень — давно. И здесь мне снова придётся вернуться в развязную и вечно отвязанную галерею Вивьен (Vivienne). Там, в начале октября 1884 года открылась уже третья (традиционная!) выставка «Отвязанных искусств». Та самая, на которой всемирно известный художник, романист и фармацевт Альфонс Алле показал свои новые достижения в области пейзажной живописи. На этот раз он выставил не одну (чёрную или белую), а сразу — несколько монохромных картин в основных цветах светового спектра.:XX Это был подлинный колористический взрыв! — и всё же, не он сделал главную сенсацию. На той же выставке (и под авторством того же Альфонса Алле, на сей раз, видимо, композитора) было выставлено и даже исполнено некое, по всей видимости, музыкальное произведение. Оно называлось: «Отвязанный Похоронный Марш для погребения Привязанных» («Marche Funèbre Incohérente pour enterrer les Cohérents»). «Партитура» (точнее говоря, клавир, кончено) траурного марша представляла собой — девственно пустой лист нотной бумаги в массивной чёрной рамке. На его поверхности были только такты... Большое количество равномерных и вполне размеренных тактов, расставленных с большим (похоронным) тактом..., — и больше ничего. Понятное дело, что исполнение такого лаконического опуса Dei проходило в молчании, — гробовом молчании, натурально. — Сам автор собственноручно сел за дирижёрский стул, взмахнул палочкой и — сам исполнил своё трагическое сочинение. В гордом одиночестве... Альфонс Алле, «Похоронный марш на смерть велiкого глухого» (1884)   — Оставим этот затянувшийся печальный разговор... — кто имел уши, да услышал.   Так или иначе, но премьера похоронного молчания состоялась..., состоялась в начале октября 1884 года.   А спустя ещё тринадцать лет Альфонс Алле решил повторить, и (так сказать), многократно умудрённый жизненным опытом, углубить собственное достижение. В 1897 году, вдохновлённый идеей увековечить собственные фумистические открытия в области пускания дыма и пыли, он повторно сочинил, «привёл в исполнение» и опубликовал свой первый марш, но под другим названием. И произошло это — в том же «альбоме первоапрелесков» издательства Оллендорф. После всех монохромных картин, это издание завершалось «Траурным маршем для похорон велiкого глухого», который — опять — не содержал ни одной ноты. Только гробовую тишину, в знак бесконечного уважения к смерти и глубокого понимания, что скорбь и молчание идут рука об руку.:242 Само собой, что прототипом для партитуры этого марша послужила пустая страница красивой нотной бумаги, когда-то давно великодушно одолженная Эриком Сати для однократного исполнения альфонсовского шедевра.   Таким образом, я повторю свою древнюю мысль..., ставшую сегодня едва ли не классикой (своего) жанра.   Начнём, как всегда, с бухгалтерии. — За пятьдесят пять лет до пьесы «4′33″» американского рекламиста Джона Кейджа, и почти за полвека до предсмертного молчания Эрвина Шульхофа, фармацевт Альфонс Алле стал Автором очевидно-первой публично исполненной минималистической музыкальной композиции (в истории этих людей).:35 Спустя девять лет (в апреле 1893 года) Эрик Сати записал в нотах — второй известный образец минималистической пьесы. Находясь в состоянии крайней досады на свою крайне упрямую любовницу, Сюзанн Валадон, Сати сочинил не очень длинную, но весьма однообразную по звучанию пьесу под названием «Раздражения» («Vexations»). — В конце пьесы предусмотрительно значилось авторское указание, согласно которому неве́домый пианист будущего, исполняющий пьесу, должен был играть эту пьесу «840 раз подряд, по желанию, но не больше».:285 Таким образом, если Сати (имевший незаконченное музыкальное образование) в 1893 году создал первый известный образец «репетативного минимализма», то несомненный приоритет изобретения музыки молчания (1884-1897) со всей очевидностью принадлежит — Альфонсу Алле, другому уроженцу Онфлёра (департамент Кальвадос, провинция Нормандия, старая Европа, Новый мир, Малая земля, соседняя аптека, катафалк), — «человеку слов», и вовсе не имевшему никакого музыкального образования. И здесь, окончательно прискучив обсуждением очевидных вещей, я наскоро перехожу к заключению... Эрик Сати (Париж, 1922)   Эрик Сати и Альфонс Алле — отныне и до скончания (вашего) времени прошу любить и жаловать сих малых (не) от мира сего. Вот два первых минималиста, ярчайшие и чистейшие бастарды в истории искусства этого маленького человеческого времени. Не брезгуя повторением, и я тоже — повторяю: вóт они, эти два первых, преждевременных и некоронованных минималиста. — Один, небрежно создавший в виде своих «Раздражений» и «Меблировочной музыки» репетативное направление минимализма (за семьдесят-сорок лет до его появления), и другой — почти тогда же (и за те же семьдесят лет) придумавший (в будущем помеченный как кейджевский) «силентизм» в виде молчаливой похоронной шутки «на смерть глухого», — каким бы велiким он ни казался.:36   Вчера эти два имени очень редко связывали вместе. Сегодня я их связал, для того, чтобы завтра их уже нельзя было развязать обратно... Однако в данном случае (равно как и всегда) всё моё «связное открытие» находится исключительно в области чёткого осознания очевидных силовых линий этого мира... — В конце концов, ведь и многие современники Сати & Алле в принципе помнили и даже кое-как понимали (на своём бандажном уровне), что два этих странных эксцентричных автора (писатель и композитор, поэт и драматург, живописец и график, фармацевт и критик) — чем-то неуловимо похожи, в чём-то невидимо связаны и где-то находятся рядом друг с другом. — По иронии одной жирной индейки Эрик Сати, бывший двенадцатью годами моложе, пережил Альфонса Алле — ровно (почти) на двадцать лет, — но таких лет, которые оказались почти вечностью. Альфонс эту эпоху предвосхитил, но далеко не дожил до неё. Его младший приятель эту эпоху предвосхитил, но всё-таки до неё кое-как дотянул..., — пускай и слишком молодой во времена слишком старые... Большинство его современников — их современников — по своему уровню были несравнимо ниже этих двух Художников. Типичные адаптанты, обыватели от мира сего, они не в состоянии были даже отдалённо понять значение дыма и пыли, алле и сати. И всё же кое-что самое общее и интерьерное — даже самые тупые и раздражённые, не могли не почувствовать... или хотя бы смутно уловить... Не потому ли до самых последних лет жизни Эрика Сати частенько продолжали называть «Альфонсом Алле музыки» (чаще — с пренебрежительным оттенком и ехидной интонацией, желая как-то принизить его значение или попросту обругать).:271 Не стану приводить десятки примеров. — Но даже в 1924 году, оскорбительным тоном отправляя Сати «на пенсию» и желая его как-то «аргументированно» задеть, композитор Жорж Орик, ещё очень молодой человек, никогда не знавший Альфонса Алле, опубликовал в литературной хронике вот такой плевок, слегка витиеватый:   ...Разуйте глаза! Это же просто нормандский нотариус, пригородный фармацевт, гражданин Сати из Совета Аркёя, старый приятель Альфонса Алле и кантор Розы и Креста...:514 ( «Les Nouvelles litteraires, artistiques et scientifiques», №88 от 21 июня 1924 г. )   И пожалуй, здесь он ничуть не ошибся в своём намеренном вранье, этот мелкий пакостник-орик по имени Жора... — Всё что угодно! — Пускай, фармацевт. Нотариус. И даже кантор, на худой конец... Главное, что(бы) не «композитор». И на этом пункте, пожалуй, можно поставить жирную (точку). Потому что крупнейшим вкладом фармацевта и нотариуса Альфонса Алле в историю музыки можно считать не его траурный марш памяти прекрасного глухаря-Бетховена, а собственной персоной — Эрика Сати, «Альфонса Алле музыки», — того самого Альфонса Алле, который, несомненно, являлся «Эриком Сати» литературы.:37 Редчайший факт взаимозаменяемости. И хотя сам Сати писал блестящие рассказы, эссе и пьесы, — равно как и Альфонс Алле, — и рисовал сотни графических & калли’графических картин, — но ведь он..., — прошу прощения... Да. — Но ведь он, кроме того был ещё и музыкантом,:254 тоже — как и сам Алле, и ещё — тоже был — уроженцем всё того же Онфлёра (Кальвадос, Нормандия, третья Франция, Буэнос-Айрес, Люфтганза, гуд-бай, Лотарингия, Земля, Аптека, дом инвалидов, кладбище, гриль-бар), старого-доброго Онфлёра... « ...где иногда было до смешного жарко…,                  — для такого маленького городка... »

Ком’ ментарии ...среднее указание Ис’ сточники ...среднее у’казание Литера’ тура  ( в духе «пошёл!..» ) Ханóграф: Портал Д.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интервью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Ленинград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г., стр.11 Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон. «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов» — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & изд.«Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. — 836 стр. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ханон Парад Алле» (или малое приложение к большому прибору). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. — 544 стр. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Ханóграф: Портал Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. — стр.2-12 Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. — 624 стр. Юр.Ханон, Аль Алле. «Мы не свинина» (малая ботаническая энциклопедия). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. — 648 стр. Юр.Ханон, Аль Алле. «Не бейтесь в истерике» (или бейтесь в припадке). Третий сборник (второго мусора). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Alphonse Allais «Cher Monsieur vous-même». — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1999. ISBN 2-213-60324-3 Alphonse Allais «Œuvres anthumes» (plus biographie par François Caradec). — Paris: Robert Laffont Edition S.A., 1989. François Caradec «Alphonse Allais». — Paris: Librairie Arthème Fayard, 1997, ISBN 978-2-213-59988-5 Erik Satie «Correspondance presque complete». — Рaris: Fayard; Institut mémoires de l'édition contemporaine (Imec), 2000. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г. См. так’ же Ханóграф : Портал «Альфонс, которого не было» (и который был) Дадаизм до дадаизма Минимализм до минимализма Траурный марш на смерть великого глухого (не говоря уже о слепых...) Зелёные квадраты Альфонса Алле Супрематизм или дурно оформленное «ничего» Эмиль Гудо, президент гидропатов Тристан, сын Бернара (неназванный ученик Альфонса) Ницше — contra — Ханон‎ или книга, которая-ни-на-что-не-похожа Ханóграф : Портал Музыка... исключительно — для мебели Альфонс — или доблестный ... хлыщ Абсент... обсценный «Дважды два — почти пять» Чёрный квадрат Альфонса Алле Эрик Сати : в начале жизни Рвота — как процесс и результат Пётр Шумахер: трубадур царя Авгия‎ Михаил Савояров: русский фумист см. «в даль’ше» → в ссылку Мадам, мсье, мадмуазель... прошу напрасно не удивляться (всё напрасно). Настоящее эссе «Человек без центра» представляет (собой) эксудат первого предисловия к первой книге «Альфонс, которого не было». В свою очередь, на основе настоящего эссе в этой..., википедии уже давным-давно была написана нашумевшая статья в сокращённом варианте и под стандартным названием: просто « Алле, Альфонс », нечто вроде провокации..., вызвавшей значительно больше негатива, чем хотелось бы. Тем не менее, сути дела это нисколько не меняет: на тот момент это был единственный источник по Альфонсу Алле на русском языке (я вам говорю)... Равно как и сейчас.  Авторы : Юр.Ханон  &  Юр.Ханон.     Все права сохранены.   Auteurs : Yr.Khanon  &  Al.Allais.      All rights reserved. * * * эту статью могут редактировать или исправлять только её пре...освященные авторы. — Желающие сделать замечание или заметку, могут послать её посредством телепатии, если достаточно владеют ею... и собой. «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »