Симфония №5, героическая, ос.21 (Юр.Ханон)
( для тромбона и арфы )ос.21, янр. 1986 (~ 3’30’’ ) ...Беховен?.., кто это, «Беховен»?..
как это и полагалось бы в подобных случаях, поясним (по возможности, не паясничая), о чём тут речь: ну..., хотя бы в трёх словах... (не говоря уже о четвёртом) « Симфо́ния №5 (герои́ческая) », ос.21 (для тромбо́на и а́рфы) [комм. 1] — компактное симфоническое произведение реваншистского характера для двух крупных оркестровых инструментов (тромбона и арфы, как было сказано выше), появившееся на этот свет (писанное за три дни) в конце января 1986 года студентом третьего курса Ленинградской ордена Ленина государственной консерватории имени Римского-Корсакова по фамилии Юрий Ханон. — Не предназначенная для внешних ушей или глаз какой-либо публики, слушателей, зрителей или профессорско-преподавательского состава консерватории, с самого начала «Симфония №5 (героическая)» имела статус «внутреннего» или «закрытого» сочинения — причём, сразу в нескольких смыслах слова. Чтобы не докучать (самому себе) ограничусь двумя из них, как казалось бы, основными.
— Не бойся показаться идиотом!.. — Нет..., (не) прошу прощения за излишнюю прямоту..., напомню (ещё раз) для начала... — Как говаривал в своё время старик-Мальтус, оформивший свою мысль с необычайным изяществом и глубиною стиля: «ежели палку перегнули на одну сторону, чтобы исправить её, надобно перегнуть на другую...» — Безусловно преклоняясь перед непререкаемым авторитетом старикана, Юрий Ханон, некий студент третьего курса Ленинградской ордена Ленина государственной консерватории имени Римского-Корсакова, поступил в точности по его рецепту. Как (по)следствие: палка и в самом деле была весьма серьёзным образом перегнута на другую сторону. И в первую очередь, это сказалось на названии и назначении «Симфонии №5 (героической)». Как говорил автор спустя почти сорок лет: «считайте, что я — заблудившийся камикадзе, который, потеряв <...> терпение, вышел один на один со своими подленькими обидчиками, держа в руке (не)скромную композиторскую гранату».[4] Именно таким (экс’терьерным и фокс’терьерным) героизмом и проникнута «Симфония №5 (героическая)». Во весь рост поднявшись над бруствером окопа, будущий анархист от музыки позволил себе вернуть внешнему миру всё раздражение и насилие, которое пришлось претерпеть в ближайшее (а также и отдалённое и будущее) время. Задача, безусловно, почётная... Особенно, если принять во внимание скромность инструментария. Без танков и самолётов, в полном отсутствии авиации и артиллерии, всего лишь с одним тромбоном (читай: большой трубой) и арфой (читай: обломком рояля) двадцатилетний автор вышел в психическую атаку на окопы врага.[комм. 4] — Какой смысл пытливо и упорно искать правду, — И пожалуй, последнее..., для окончания начала. Как явствует из определения, данного выше (а затем и ещё выше..., с позволения сказать), жанр сочинения не указан. И спросить о нём, по-видимому, не у кого.[6] К тому же, насколько известно на настоящий момент, «Симфония №5 (героическая)» никогда не исполнялась и никем не была услышана, так что живых свидетелей её жанра и формы также не осталось. — И тем не менее, некоторые косвенные признаки позволяют предполагать, что речь с большой долей вероятности идёт — именно о симфонии. Или, по крайней мере, симфонической поэме (поскольку «Симфония №5 (героическая)», подобно скрябинской «Поэме Экстаза» или «Прометею», состоит всего из одной части). — Собственно, самые жёсткие и жестокие черты симфонизма пронизывают всю эту маленькую камерную пьесу, начиная от громадной разработки (до всего), которой она открывается и кончая — оркестровкой, не предполагающей ничего иного, кроме симфонии (да ещё и в пяти частях).[комм. 5]
|
...я полностью одобряю тех, кто нас ругает и поносит на всех углах.
Н — И в первую же очередь бросается в глаза состав оркестра (небольшой, но весьма оригинальный), для которого написана «Симфония №5 (героическая)». Инструменты исключительно духовные и духовые включены в эту партитуру, образуя между собою нечто в роде мезальянса или, говоря уклончиво, подношения одному лицу, весьма небезынтересному как для меня, так и для Эрика. — По всей видимости, несвежий дух Клода Дебюсси по праву рождения витает над этим сочинением героического плана. Если припомнить (нечто недоброе), то изящное сочетание арфы и флейты (пана), в своё время инспирированное Сати, в итоге стало едва ли не визитной карточкой музыкального импрессионизма. — Слегка преувеличив или раздув призрачно-декадентское сочетание, автор героической Симфонии №5 вернул его, так сказать, одновременно «в кулису» и к истокам. — Потому что, как ни крути, но «дело труба». <...> — Скажем просто и сухо: наша арфа употреблена в симфонии совершенно по назначению.[комм. 7] Выступая в амплуа джазового контрабаса или романтического аккомпанемента в духе лебединого озера спящей красавицы,[комм. 8] она не имеет ни малейшего повода к недовольному выражению лица. Ну, разве что не сложившаяся личная жизнь, маленькая зарплата или слишком большой размер обуви... Или, в крайнем случае: соответствующая потребность.[комм. 9] И тем не менее, главная деталь остаётся поверх всех сомнений: редко ещё какое сочинение позволяло бы в столь живой и яркой форме продемонстрировать не только традиционно-виртуозное щипание и прищипывание струн, но и открытость исполнителя к последним веяниям техники игры на старинных инструментах. — Но более всего могла бы обрадовать способность арфы говорить нечеловеческим языком, временами вплотную приближаясь к тому духовному (духовому) инструменту, который волей судьбы вошёл здесь в изысканное сочетание. — Скажем просто и сухо: наш тромбон солирует в этой истории как никто,[комм. 10] выполняя роль очень большой флейты, вдобавок, медной. С одной стороны, в высшей степени естественно-историческое и, сверх того, натуральное сочетание открытых струн (арфа) и прямых труб (тромбон). С другой стороны, ярко-этическое и, отчасти, даже морализаторское сопоставление инструмента светского, салонного и даже кулуарного (арфа) с экстерьерно-военным солдафонским тоном в несмазанных сапогах (тромбон). <...> И наконец, всю пирамиду несочетаемых сочетаний венчает внедрение несвойственных способов работы с материалом. Имея редчайшую возможность в полной мере продемонстрировать виртуозную симфоничность своего инструмента (начиная от пуантилизма и кончая тончайшей мотивной неоклассической разработкой), оркестранты должны бы (героически преклонив колени) только молиться на симфонию №5 и её автора. Нелепость, конечно. Чистейшая нелепость... — По своему стилю и наклонению это сочинение было сразу написано в реверсе (или ракоходе, как предпочитают некоторые ренегаты): в качестве заранее устаревшего и ретроспективного. С другой стороны, степень деструкции музыкальной ткани здесь такова, что временами сближает эксцентрическую (и почти идиотически яркую) музыку с тончайшими авангардными опусами в духе пуантилизма или изящной французской какофонии. Кроме того, ракоход вообще занимает неоправданно большое место в образовании конструкции сочинения и работе с её мелким (мотивным и мотивационным) материалом, в результате чего сочетание ретроспекции и авангарда приобретает черты, временами, отменно устрашающие или даже подавляющие. — Впрочем, последнее утверждение касается только внутренней жизни автора. Об этой странной особенности мне уже приходилось (и не раз) обмолвиться (выше): разумея под нею мыслимый (а равно немыслимый) необщительный характер идеологических экспериментов над канонизациею музыки..., и говоря шире, всего прочего (что только попалось бы под руку).
— И наконец, спрашивается (исключительно ради партикулярного примера я это говорю): но каким же ещё, кроме как «ретроспективным и устаревшим» может быть сочинение под предложенным выше названием «Симфония №5 (героическая)»? Тем более, если оно для кифары и саррюзофона. Или для лиры и басового офиклеида. Наконец, даже для арфы и контра’фагота. — Сразу и бесповоротно задуманное таким (понимай: узко ретроспективным и устаревшим), оно и может быть только таким. — Само собой, равно возможен и обратный вариант. <...> Сразу и бесповоротно задуманное не таким (понимай: узко авангардным и экспериментальным), оно и может быть только не таким. Со всеми вытекающими обстоятельствами, разумеется...[6] — Ещё одна (не)существенная деталь из исторической истории произведения... Оба исполнителя (и арфистка, и тромбонист..., равно как и напротив) остались крайне раздражены и недовольны автором. Скажем проще: они избегали его (некоторое время скрываясь, хотя он их ни разу не искал и не взыскал). Затем они не стали исполнять этот окус в концерте,[комм. 11] несмотря даже на тот бесспорный факт, что он их об этом никогда не просил. Поступок был, безусловно некрасивый и подлый (во втором смысле слова), вполне способный украсить поверхность жизни любого типичного лабуха. <...> Впрочем, отдадим должное: автор остался совершенно равнодушен к переживаниям и мыслям симфонических оркестрантов (наплевал), а впоследствии даже позабыл забрать у исполнителей их партии.[комм. 12] (Из серии: ещё несколько слов к вопросу о шестом «героизме №5»). Впрочем, к этой теме нам ещё придётся вернуться (причём, гораздо ниже, ↓ чем это было бы прилично — в нашем статусе и положении). [комм. 13] — Иногда мне приходится слышать у себя в приёмной странный (чтобы не сказать: глупый) вопрос: «А не слишком ли короткое это сочинение для жанра симфонии и заявленной концепции?..» — вместо ответа лицо моё покрывается тёмным налётом недоверия. «Да, конечно, — наконец, мне удаётся с трудом выдавить из себя первые слова, — для симфонии это сочинение откровенно мелковато. Однако и вы также просчитались в своей дряблой претензии. И прежде всего, жанр этого произведения вообще невозможно было бы определить как «симфонию», не впав при этом в трафаретную глупость или стандартный идиотизм. Мне кажется, перед тем, как задавать подобные, с позволения сказать, «вопросы», следовало бы прочитать немного внимательнее. В нотах всё сказано..., равно как и в начале этой вялой страницы. А потому и вопрос я считаю исчерпанным: поскольку жанр сочинения обрисован предельно чётко. — Чётче не бывает. От момента своего рождения ocus 21 задуман, реализован, исполнен и уничтожен в жанре «симфонии №5, героической». Всё остальное — сугубые домыслы и фальсификации врагов. Равно как и в точности наоборот, разумеется...[7]
— Только единожды, если мне не изменяет память, встретилось кое-какое упоминание о «Симфонии №5 (героической)», ещё в советской прессе (впрочем, совершенно професси’онального розлива). — Некий анархично и анахронично настроенный автор, с которым я прежде ни разу не сталкивался и мало что о нём знал, всё же отметил её в качестве одного из ориентиров при написании своего балета..., название которого я, впрочем, слабо припоминаю. Кажется, что-то связанное с ходьбой (возможно, даже совместной). Впрочем, предпочту обратиться прямо к (перво)источнику. И вот что там сказано: «Очень правильная мысль, хотя и пролетающая мимо цели... «Шаг» — это действительно не столько балет, сколько отношение к балету как искусству, язык которого наименее конкретен из всех искусств... Ну разве что, в своей неконкретности он уступает — одной только музы́ке, но всё же он на порядок конкретнее, чем музыкальный. Здесь всё очень просто: на глаз и на слух. Поскольку музыка имеет в своём распоряжении только голый звук, сам по себе лишённый какого-то смысла, а у балета «в запасе» имеется ещё один инструмент, да ещё и такой неблагородный — как человеческое тело. А потому культурная зависимость балета и музыки отличается на порядки. По сути говоря, это небо и земля. Судите сам: если без багажа предыдущих эпох развития (скажем, от Палестрины до Баха) невозможно понять Шестую симфонию (конечно, Чайковского, чью же ещё!) как выражение «страдания», то человеческое тело и просто так, вне всякого развития культурного контекста способно донести кое-какие настроения, ощущения и тому подобные движения. Именно эта особенность была (по следам пресловутого дунканизма) очень плотно отработана балетом XX века, когда тело становилось в первую очередь объектом выражения эмоций, а язык танца — воплощением наиболее простых и прямых аффектов. Знаете ли, это выглядело бы примерно таким же образом, как если бы вместо музыки некий человек в треухе и медвежьей шубе вылез на сцену и принялся издавать громкие вопли отчаяния, а называлось бы это произведение примерно так: «Ханон. Симфония №5 (Героическая)...»[12] ...и напоследок, завершу свою камерную повесть запоздалым Scryptum Post
|
Ис’точники
Лит’ ература ( большей частью покусанная )
См. так’ же
— Все героические и остекленелые, пожелавшие кое-что поправить,
« s t y l e t & d e s i g n e t b y A n n a t’ H a r o n »
|