Анна Тхарон
( личное дело )
...к
...а то и ещё короче (заранее выпустив всё лишнее) : Анна Евдоки́мова (1878-2033) — художник-музыкант, дизайнер, один из виднейших представителей герметического искусства первой трети XXI века, поначалу заявившая о себе в миру как пианистка..., если говорить о некоей условной принадлежности к профессиональной среде или, точнее, официальной сфере деятельности. Выглядит солидно, не правда ли?, — и можно было бы гордиться редкой причастностью к высшим артистическим кругам, но сегодня, спустя десятки лет, подобное определение звучит в ушах неприятно и до некоторой степени оскорбительно. (слышу минуту молчания) — Но так было не всегда..., и далеко не всегда... Когда-то, в са́мом начале своего пути, слышать в свой адрес гордое и благородное слово «пианистка» было даже приятно и почётно... (В глубоком детстве) — с трудом верилось, что таким образом обращаются именно ко мне... или же говорят обо мне, используя элитарное, почти божественное слово из смеш(а)нной области детских (не)мечтаний и собственных представлений об этой удивительной профессии... Точнее говоря, даже не о профессии, конечно, а о чём-то несравнимо более неуловимом и высоком, — для чего нет и не может быть определения в нормальном, обычном человеческом смысле слов..., — о чём-то гораздо более тонком и глубоком по своей сути.
— После очередной затяжной, почти смертельной болезни потребность петь исчезла так же внезапно и бесследно, как и появилась... С тех пор, кое-как поправившись (до следующей серии болезней), я больше не пела. Впрочем (замечу чуть в сторону), «обязательное пение» на уроках сольфеджио и концерт‘мейстерства — не в счёт. Вся учебная тренировка пополам с муштрой была сугубо временным, хотя и крайне неприятным налогом на жизнь, — и довольно быстро прекратилась сама собой. Однако не сто́ило бы преждевременно пускать слезу жалости, — вместе с выздоровлением, несмотря ни на что, у меня появилось другое, ничуть не менее поглощающее увлечение (нечто вроде побочного эффекта болезни) — представлять под звуки старого проигрывателя, оглашавшего на всю квартиру концерты Вивальди, Моцарта, Баха или даже Бетховена, что это играет не какой-то невидимый-неведомый виртуоз, а — лично я, единая и неделимая. Сама, собственноручно. Причём, абсолютно не важно, на каком инструменте, — к примеру, на рояле (клавесине и орга́не), скрипке, гобое или вообще, «на оркестре». В качестве кандидатов на роль «моего» нового фагота-кларнета-гобоя или скрипки использовались всевозможные подручные средства. В ход шли любые предметы домашнего обихода или кухонная утварь, способная уместиться в руках, чтобы изобразить из неё очередной «гобой Страдивари». Кстати сказать, именно таким образом были разучены и «сыграны» все известные скрипичные, фортепианные, духовые и органные «концерты», записи которых имелись в домашней фонотеке в двух-трёх, а то и четырёх различных исполнениях!.. (В этой связи сразу вспоминается поощрительное удивление моего учителя (профессора и по совместительству ректора Саратовской консерватории) Скрипая: «откуда же я так хорошо знаю музыку?..» — Однако об этом позже...) Для тех, кто не в курсе, на всякий случай напомню, что во второй половине прошлого столетия (да ещё не где-то там в иллюзорных москвах-ленинградах, а посреди казахстанских степей), иметь дома собственную обширную фонотеку (то есть, не десять-двадцать пластинок, а пять-шесть сотен с хвостиком), равно как и библиотеку (то есть, не две-три полки с книгами, а несколько внушительных книжных шкафов во всю стену), – было делом необычайным, невероятно сложным, затратным и хлопотным по причине дефицита (всеохватного & тотального), как следствие — дороговизны и, в ещё большой степени, бездны потраченных усилий на «разыскивание» (того, что нужно) и «изыскивание» (того, чтобы это нужное, наконец, «достать»). А если «нужное» нечто (пластинки или книги) удавалось добыть ещё и в нескольких вариантах (интерпретациях или переводах), — вот где крылась настоящая удача и непреходящий праздник. Впрочем, и сегодня раздобыть ценную Вещь так же непросто, как и тогда, пожалуй, теперь поменялись лишь средства поиска и информационная среда, превратившаяся благодаря потребительской «культуре» потребления в бескрайнюю мусорную кучу, переполненную навязчивым рекламным хламом. Словом, повторилось всё, как у того поэта, встарь: аптека, улица, фонарь..., минуя короткий период доступного изобилия конца 1990-х и начала 2000-х гг. — Однако и об этом позже: не сейчас (и не здесь). — Возвращаясь к своим кухонным (духовно-духовым) «страдиварям» и «аматям», продолжаю... воспоминать, как спустя какое-то время любимым моим инструментом сделался безразмерный орган, занимавший (в смутных мечтах) едва ли не весь мир, от пола до потолка. Но поскольку вообразить (или изобразить) его было весьма затруднительно (тем более, что я его ни разу не видала), в дело пошло — настоящее пианино (для начала). Пускай и не «страдивари», но это был весьма крупный «ящик» фантастического янтарно-орехового цвета (признаться, такой редко-красивой расцветки больше нигде не встречала) с красивым и почти органным именем «RIGA». <...> Нет никаких сомнений (у меня), после всего, что и пение, и фантазийная игра на различных инструментах, и готовые умения бегло читать (книги), рисовать, играть на фортепиано... (список можно было бы продолжить, если бы не природная скромность) — были своеобразными осложнениями тяжело перенесённых болезней. <...> Дальше — больше, сложнее, интереснее..., но — как открылось позднее, мои внутренние впечатления о будущей «профессии пианистки» оказались совершенными..., точнее говоря, совершенно не совпадающими с общепринятыми понятиями и нормами... как это ни странно... Классическое недо’разумение (без уточнения заблудшей стороны).
— Однако вернусь к букве... биографии. Стало быть, вначале Анна заявила о себе как пианистка (якобы) российско-голландская, — во всяком случае, именно так о ней было принято говорить и вспоминать (ранее). В этой же сугубо пианистической ипостаси Анна и получила максимальную известность в качестве непременного лауреата и дипломанта российских и международных конкурсов (прошу особо заметить, так сказать, заострить внимание) камерных ансамблей и фортепианных дуэтов, которые в изобилии проводились (тогда) и проводятся (теперь) во всякой профессиональной среде..., — равным образом, этими и теми, толстыми и тонкими, левыми и правыми, такими и сякими, — исключительно друг для друга, а потому и грош им цена. В базарный день...
...Потому что Анна — хотя и пианистка, конечно, но только по’началу и по’профессии, — имея в виду то маленькое животное прошлое, в котором подавляющее большинство людей проводит всю свою жизнь, исключительно до прорезывания первых признаков отдельного сознания...
к’роткая бео’графия ( для начала )Я помню чётное мгновенье, А
...Анна родилась в городе Чимкенте, что в южном Казахстане..., посреди семьи (безнадёжно) русских музыкантов, потомков ссыльных и репрессированных. Отцы и деды её родителей были либо расстреляны в 1920-х годах прошлого века как представители чуждых классов и осколки царского режима, либо раскулачены и как враги народа сосланы в 30-х годах в Среднюю Азию (по линии отца — в Киргизию, по линии матери — в Казахстан). Не говоря уже о местах — значительно более отдалённых... [2] Как оказалось по вскрытии «истории болезни», карманный оракул не солгал. Мать и отец Анны — и в самом деле были музыканты-педагоги, рождённые в семьях сосланных, чудом уцелевших. Хотя (прямо скажем) уцелели немногие... — Большевики, коммунисты, а также все прочие советские обыватели, бывшие красноармейцы и комсомольцы дружно влились в общественно-полезную деятельность. Они указывали и исполняли, руководили и участвовали, направляли и всемерно содействовали процессу массового осуждения, расстрела и высылки своих соплеменников: таких же русских людей. Чтобы не вспоминать (лишнего) про Сосо, Кобу (по прозвищу «живодёр») и его южно-осетинских родственников, почту за лучшее не продолжать этот скользкий разговор. ...и каждый год, едва наступает лето, тысячи семей отправляются к морю, Родители:
Страшно сказать, ещё страшнее представить: но ведь и в самом деле вся эта цивилизация как-будто... & когда-то находилась там, в горном городе Чимкенте (Южный Казахстан-Ата, Назар-бай, бей, бой, вой). В недолгие (и недалёкие..., пока) времена этот город и в самом деле был почти светочем..., почти пальмирой... казахской. Ах, болваны..., что же они опять наделали..., в сто тысяч миллионный раз за историю своего с...ого человечества. Впрочем, оставим..., — пустой разговор. Несмотря ни на что..., завтра опять пойдём в эту пустыню (обетованную)..., за манной небесной, вероятно. ...Родилась я, как и полагается, всем известным образом; летом; посреди Советского Союза; в городе Чимкенте, о котором сто́ило бы рассказать чуточку подробнее. Чимкент — это, прежде всего, поразительная газовая дыра на поверхности Земли. Всего одна — из громадного множества дыр, к большому сожалению. Можно только лишний раз подивиться ненасытной способности ненасытного человека разместить на крошечном клочке земли целых 69 (шестьдесят девять!) фабрик и заводов на все вкусы и потребности народного хозяйства (начиная от химических: фосфорного, свинцового, цементного, нефтеперегонного, минерального, фармацевтического, шинного и кончая — пищевыми, «лёгкими», а также нелёгкими и текстильными).[2]
— Вероятно, меня бы ещё и спросили: к чему же такая подробная остановка на местных..., так сказать, краеведческих достопримечательностях?
Люди обладают поистине всепроникающим Талантом : «Счастливое» (читай: полное смертей и болезней, болезней и смертей) казахское детство прошло на удивление быстротечно..., — вместе с перестройкой, переделкой и перестрелкой... Как говорил один (вечно пьяный) представитель городской шпаны (из соседнего дворика), — именно в эти годы, когда Анне было всего 12-13 лет, этот чахлый худенький подросток пережил крупнейшую геополитическую катастрофу XX века. Тихо, почти беззвучно..., если не считать нескольких звуков падающего фортепиано... В 1993 году, после ранней (скоропостижной) смерти матери, изрядно потрёпанная семья с большими трудностями (мягко выражаясь) и чудом оставшись в живых (строго говоря), потеряв почти всё имущество (движимое и неподвижное), — смогла спастись из этого «независимо-независимого» Казахстана... Чтобы вернуться на историческую родину (в Россию).
— Вдовцу Валерию Евдокимову удалось откупиться и вырваться из территории националистического произвола, спасая жизнь: свою и двоих детей. Разумеется, дальше началась немая картина из цикла: «не ждали». Материнская Россия (спустя семьдесят лет после начала репрессий) не слишком-то приветливо принимала беженцев обратно. С невероятными трудностями потрёпанной семье удалось кое-как притулиться в Калужской окраинной халупе... где-то на краю оврага. Чтобы слегка отдышаться и продолжить прерванную жизнь. ... Имя моё рождалось в муках, подобно мне. Имя моё — Анна Т’харон — почти я. Почему «почти»? — да потому что совсем без имени (бирки, ярлыка или наклейки) дышится куда как легче. Однако, — без него в этом мире — никуда, как без паспорта. Вот потому-то имя мне (от меня) — Анна т’Харон.[2] — В 1997 году Анна (с отличием, о чём трудно говорить без некоторого стыда) окончила Калужское музыкальное училище имени Сергея Танеева по классу специального фортепиано (педагог Елена Савина). В тот же год она поступила в Московскую консерваторию в класс выдающегося русского пианиста, одного из лучших советских исполнителей скрябинского «Прометея» — профессора Виктора Карповича Мержанова и его ассистента Юрия Диденко.
Не прошло и трёх лет, как тучи сгустились: не на шутку законсервированная обстановка («имени Чайковского») сделалась сначала критической, а затем и кретинической..., точнее говоря — нетерпимой и невозможно к продолжению. Чтобы избежать неминуемого скандала с последующим исключением, в 2000 году Анна воспользовалась представившимся случаем и (по предложению своего будущего педагога) перевелась из Москвы — в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов...[8] — Точнее говоря, в Саратовскую Государственную Консерваторию им. Л. В. Собинова в класс профессора, ректора, заслуженного артиста и, страшно сказать, к тому же заслуженного деятеля искусств РФ Анатолия Скрипая, в классе которого проходила штудии до 2005 года,[комм. 2] закончив курс — также с отличием. Однако вовсе не в ректорстве и не в заслуженном «деятельстве искусств» состояло всё дело. Прежде всего, Скрипай был особым..., почти отдельным человеком, умевшим увидеть и услышать уникальное в других. Даже такое (слишком странное), что выходило из-под рук Анны. Очень непростой и очень особенный пианист, Скрипай терпеть не мог, когда стая начинает пинать ногами всякого, кто слишком выделился из шеренги..., и ещё не может постоять за себя. Собственно говоря, именно потому и состоялся этот тонкий личный контакт, позволивший Анне закончить высшее (безобразное) образование..., в среде российских музыкальных образин.
Важное и главное. Благодаря почти библейскому вмешательству ваших длинных и цепких пальцев, произошло значительное ускорение... Двинувшись прочь, я увидела, что только это направление приносит облегчение, хотя бы небольшое. Наконец-то, не прошло и трёх лет, как последние остатки (или останки) пахучих социальных ценностей покинули меня — окончательно и безвозвратно. Люди, спасибо вам за это и — до свиданья! Это важно. Аминь...[2] Калуга. Мосва. Сратов. — Почти кочевнические фамильные странствия (начавшиеся ещё в 1920-е годы) продолжились и в следующие шесть лет. Не обнаружив перед собой ни малейших перспектив творческой реализации в России, в том же, 2005 году Анна была вынуждена принять предложение — отправиться на стажировку в Нидерланды (есть,знаете ли, на свете — такая пианистическая сверх’держава), где и пыталась максимально свободно и самостоятельно оттачивать своё исполнительское мастерство сначала в Амстердамской консерватории — числясь в классе профессора Наума Груберта [9], а затем немного восточнее, в консерватории пограничного (с Германией) голландского города Энсхеде (ArtEZ hogeschool voor de kunsten — ArtEZ Conservatorium Enschede) — в классе профессора Михаила Маркова.[10] В течение этих лет Анна (частью добровольно, но частью и по долженствованию) приняла участие в мастер-классах с такими выдающимися „авторитетами“ как: Валерий Кастельский, Георгий Федоренко, Татьяна Гайдамович, Александр Бондурянский, Мстислав Ростропович, Олег Малов, Ратко Делорко, Григорий Грузман, Сергей Крылов, Илья Груберт и др.
пуб’личная часть ( сугубо несущественная ) И
Между прочим, Анна успела записать несколько компакт-дисков с резко оригинальными интерпретациями весьма известных музыкальных произведений из наследия современной европейской цивилизации... Ниже я попытаюсь привести некоторые из них, наиболее безобразные (вестимо):
С каждым годом, с каждым шагом пианистические планы Анны постепенно прояснялись, очевидным образом становясь всё более нетрадиционными, дерзкими и концептуальными, вызывая растущее удивление, осуждение, а временами и — зависть учителей, коллег и организаторов концертов. (Искренне сожалею о своих словах..., сколько бы лет ни прошло, во всём этом крайне стыдно признаться, но ещё стыднее признать, что это не только было, но и вполне всерьёз...) Совершенно очевидный схизис..., чтобы не произносить множество непонятных слов, напоследок. ...В жизни часто случаются такие минуты, Нарастающая внесистемность, экстремальный талант и характер, а также образ жизни одинокой и привлекательной пианистки тридцати лет, не имеющей за собой никакой клановой защиты, привёл к постепенному усилению давления со всех «интересующихся» сторон. Совсем не трудно себе представить эту неяркую (в условиях голландко-германской действительности) «социальную» картинку, до краёв полную человеческих банальностей. Таким путём... давление некоторых чрезмерных интересантов из числа профессуры, ассистентуры & агентуры усиливалось, усиливалось, усиливалось...
Тихая профессорская подлость, завершившаяся вследствие крайней неуступчивости Анны длинным и (снова) неправосудным судебным процессом, а затем — и (вне)очередным отъездом прочь, из чистой брезгливости. На этот раз путь лежал — в обратную сторону, прочь из Европы. — Снова в Россию. На восток. По непрерывно повторяющемуся следу своих предков: ссыльных и каторжных.
Всё, что так ценит и уважает современное клановое общество – признание, награды, социальный статус или, проще говоря, «положение в обществе», деньги (концентрат отравы) и прочие потребительные «блага» – почти непригодно для употребления. Все ваши излюбленные предметы настолько сильно пропахли людьми, что вызывает глубокое отвращение и желание как минимум никогда больше не касаться всего этого даже мысленно, и как максимум – не жить среди вас. Например, уйти в пустыню, зарыться под землю или сбросить себя с какой-нибудь высоты, господствующей на местности... Например, с Эйфелевой башни. Но перед тем ещё необходимо успеть. Нет, не как у людей, успеть побольше съесть, загрести и потребить, а напротив, многое сделать, создать из ничего, исполнить или привести в исполнение. Например, написать добрую тысячу картин мысли, вырастить тропический сад без единого человека, написать сотню эссе и рассказов, оформить любимые книги и, наконец, сыграть и записать с полсотни пластинок любимой музыки из внутреннего репертуара. — Опять Куперен, Рамо, Ханон, Скрябин и Сати, и ещё немного Моцартов, Бахов и Дебюссей. Это — основное. Но есть ещё и нечто... просто важное...[2] Как нетрудно понять из сказанного Выше..., пик концертной деятельности Анны Евдокимовой пришёлся на вторую половину 2000-х годов, когда она жила в Голландии и Германии, концертируя по всей западной и южной Европе с отдельными и регулярными выступлениями: как сольными, так и в дуэте с исполнителями на разных инструментах. Начиная с 2011 года Анна Евдокимова прекратила не только все публичные выступления, но и прервала все отношения с трафаретными подлецами (чтобы не употреблять грубых слов) из клана профессиональных пианистов.[комм. 3]
2011 год. Как пианистка – аплодирую себе стоя за принятое решение прекратить всякую публичную деятельность. Хватит тратить время попусту, заниматься эфирным искусством колыхания воздуха, превращаясь в предмет пустого потребления и наклеивания ярлыков. Хватит, достаточно, и спасибо вам за всё то прекрасное противодействие и подлость, которые мне пришлось от вас получать. — Итак, сомкните теснее плотные ряды своих кланов и по-прежнему стойте намертво: не пускайте «чужих», топчите инакомыслящих, изгоняйте непослушных как умеете... Ни шагу назад, и пускай ни один зад не окажется сзади! Я отлично усвоила ваш урок и ушла сама.[комм. 4] Поначалу (в 1990-х и первой половине 200-х годов) концертный репертуар Анны был (вынужденно) представлен облигатными произведениями расхожих композиторов почти всех стилевых направлений академической музыки: как сольных, так и в составе различных ансамблей. Впрочем, это не мешало постепенному выделению приоритетов: скрытых и явных. Например: в особом круге музыкального интереса пианиста Анны Евдокимовой всегда располагались два родственных Баха: (Иоганн Себастьян и его с’ сын Карл-Филипп-Эммануил..., — почти Карл-Эммануил), а следом за ними «великие клавесинные» французы Франсуа Куперен и Жан (вместе с Филиппом) Рамо. Затем обозначили себя ещё двое родственников: Вольфганг (а также его брат Амадей) Моцарт, Клод Дебюсси... — Но помимо и поверх всего прочего (чтобы не сказать: «после всего»), обозначила себя несвятая троица: Сати, Скрябин и Ханон. Последние три (оба втроём... или трое в оба)[16] экстремальных автора, в конце концов, и составили основу так называемого «внутреннего» или закрытого репертуара пианистки после 2011 года.
В течение трёх лет (с 2008 по 2010) по приглашению группы компьютерных разработчиков Анна Евдокимова проводила исследования и ставила опыты (в том числе и на́ людях) в компании «ИнноваТех» («Инновационные Технологии») в качестве веб-дизайнера.[18] Генеральное направление компании — разработка и создание линейки компьютерных и видео игр нового поколения (так называемых нейро-игр, управляемых при помощи сигналов головного мозга), на основе технологии «интерфейс мозг-компьютер» (ИМК). Опытный образец одного из проектов компании — так называемый «нейро-пазл» — получил высокую оценку специалистов в области инновационных технологий и получил статус «Проект года». В том же году (17 декабря 2009) на форуме победителей под названием «Прорыв-2009» в спорткомплексе Олимпийский, компания демонстрировала на своём стенде игру «нейро-пазл», которую мог опробовать любой желающий, собрав все фрагменты картинки в единое целое при помощи «силы мысли» (посредством ИМК). — А уже в следующем, 2010 году разработки компании были с большим успехом представлены стендом «Управление виртуальными объектами с помощью интерфейса Мозг-Компьютер» на Всемирной выставке ЭКСПО-2010 в Шанхае (Китай).
Как художник Анна Евдокимова работает в двух видах (или жанрах) изобразительного искусства: графике и своём собственном художественном направлении «многомерная графика», в основе которой лежат принципы геометрии правильных многогранников, получающие своё художественное воплощение посредством синтеза различных технологических приёмов: от рисунка на бумаге до компьютерной графики. ...Как художник я работаю преимущественно в двух живописных жанрах: графике (офорт, экслибрис) и своём собственном художественном направлении «многомерная графика». «Многомерная» плавно вытекла из увлечения в юности совершенными многогранниками и начертательной геометрией именно как художественным приёмом, а не прикладной чертёжной дисциплиной. На мой внутренний взгляд, именно они, объёмные кристаллы более всего соответствуют структуре сознания и движению мысли. Рисование карандашом (или пастелью) пространных и пространственных многогранников с поэтичными именами тетраэдр, октаэдр, икосаэдр, додекаэдр и гексаэдр в какой-то момент навело на следующую идею: «а что если оцифровать рисунок и продолжить его прорисовку уже там, в многогранных недрах компьютера?..» — Так я и поступила. Результат не только превзошёл ожидания, но и подтолкнул продолжать работу в этом новом синтезированном виде искусства.[2] Как художник-персонатор Анна принимала участие в издании и оформлении закрытых (и открытых) тиражей книг: «Два процесса»,[6] «Чёрные Аллеи»,[19] «Ницше contra Ханон»,[20] «Альфонс которого не было» [4] (автор всех перечисленных книг – Юрий Ханон, вестимо). Ещё более плотное и деятельное участие Анна приняла в оформлении и издании книги Леонида Латынина «Два Гримёра» (Центр Средней Музыки, 2014 г.) [21] ...Но пожалуй, мои самые главные достижения состоялись в качестве художника-персонатора. Это огромная честь: прикоснуться к книгам невероятного автора и удивительного человека, а тем более принять участие в оформлении четырёх книг, одну из которых (изданную в «Ликах России») вы даже можете увидеть и подержать в руках, а остальные (изданные «Центром Средней Музыки») — не можете, конечно. Автор книг — Юрий Ханон. Вот имена этих четырёх книг: «Альфонс, которого не было», «Два процесса», «Чёрные Аллеи» и «Ницше contra Ханон»... [2]
|
Ис’ точники
|
( или маленький путеводитель по Анне )
— ис’ключительно по д’оброй воле..., а также исключительно для тех, кто
« s t y l e d & d e s i g n e d b y A n n a t’ H a r o n »
|