Альфонс (Натур-философия натур) — различия между версиями

Действие оперы происходит в 1647 году в небольшом рыбацком селении Портичи и в Неаполе.
1-е действие: Сын вице-короля Неаполя Альфонсо готовится к свадьбе с испанской принцессой Эльвирой. Радость предстоящего торжества омрачена для него угрызениями совести: он соблазнил немую девушку, Фенеллу, которая, к тому же, неожиданно исчезла. Между тем, свадебная процессия приближается, собирая зевак. Среди них и юная Фенелла, бежавшая из тюрьмы, куда была заключена по приказу отца Альфонсо. Фенелла обращает на себя внимание Эльвиры. Та расспрашивает девушку и из её жестов понимает: Фенелла ищет своего обидчика. Она обещает ей помощь и защиту. Свадебная процессия входит в храм. Вскоре церемония заканчивается, появляются молодые, и Фенелла с ужасом узнаёт в повенчанном супруге бывшего возлюбленного. Эльвира требует объяснений. Альфонсо признаётся во всем. Стражники пытаются задержать Фенеллу, но толпа защищает её, и девушка убегает.

Французская труппа тем хороша, что гармонирует талантами и не оказывает разительных противоположностей. Небольшие комедии и водевили разыгрываются ею превосходно. Одна только драма произвела во мне впечатление от возобновления в Петербурге Французского театра, а именно: «Лудовик IX в Перроне».^{[комм. 2]} Альфонс ― Атрюкс играл в этой роли с возможным совершенством. Во французский спектакль собирается лучшая публика, в лучших нарядах, и приезжему семейству трудно достать ложу, потому что почти все абонированы. Но хорошенькая дамочка верно найдёт протекцию, и я ручаюсь, что петербургские вежливые кавалеры будут доставать ложу на лучшие спектакли милым провинцияльным своим кузинам или соседкам по деревеньке.^[1]

Ермак — немецкий бурш; казаки, его товарищи — немецкие школьники; а возлюбленная Ермака — пародия на Амалию в «Разбойниках» Шиллера. Дмитрий Самозванец и Басманов — люди, которых как ни назовите — Генрихами, Адольфами, Альфонсами, — всё будет равно, и сущность дела от этого нисколько не изменится.

В Неаполе французы встретили немного более сопротивления. Первые шаги в Италии Карл ознаменовал страшными жестокостями ― два города были истреблены (пленным французы не давали пощады). Итальянские кондотьеры не привыкли к таким войнам и тотчас отказались от битвы при одной встрече с французами. Король Альфонс сложил с себя корону и передал её сыну Фердинанду II, даровитому, но не имевшему воинских дарований; опасаясь, чтобы оставшиеся у него войска не выдали его французам, он бежал на остров Исхию...^[2]

31 августа 1861 (четверг) ... Потом я вслух читал Великим Князьям немецкие стихи различных авторов. Владимир Александрович слушал с большим вниманием, но Александр Александрович недолго выдержал, встал и ушёл к себе. За чаем Великие Князья держали себя недурно, но уже после чая Александр Александрович такую выкинул штуку, что я боюсь, не сглазил ли его Альфонс Карлович. Он вдруг вошёл в такой неуёмный восторг и, подойдя к Альфонсу Карловичу и ко мне, начал повторять свои старые штуки, кривляясь и заигрывая; я попросил его перестать и объяснил, что это вовсе не идёт; надо было видеть, какие гримасы начал он строить; подобные выходки даже не в состоянии рассердить человека, но они так болезненно отдаются в сердце, что в подобные минуты хочется заплакать, глядя на бедного Александра Александровича...^[3]

Без сомнения, найдутся там, точно так как и у нас, астрологи, наполняющие эти Кольца всевозможными мирами, без малейшаго труда объясняющие небесныя движения и очень может быть, что Альфонсы X Сатурна не имели-бы одинаковаго права с земными Альфонсами X ^{[комм. 3]} удивляться запутанности системы неба.^[4]

— Да, вот как! — сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо, тщетно отыскивая разрешения какого-то вопроса.
Старик Гаврило принёс вино.
— Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? — сказал Борис. — Он выпьет с тобой, а я не могу.
— Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? — сказал Ростов с презрительной улыбкой.
— Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, — сказал Борис.^[6]

Все эти мерзости опять-таки не воспрепятствовали той же Лукреции в короткое время сменить трёх мужей. Первым был Джиованни Сфорца, герцог Пезаро и Пьяченцы (1493 г.): с ним дочь папы развелась через четыре года вследствие его рановременной дряхлости. За ним следовал Альфонс, герцог Бизеньи (побочный сын короля Альфреда II Арагонского), в 1500 году удавленный по распоряжению шурина, того же братоубийцы ― Цезаря Борджиа. Через год двадцатидвухлетняя вдова Лукреция стояла пред брачным алтарём с Альфонсом д'Эсте,^{[комм. 5]} герцогом Феррарским.^[7]

Граждане Америки и Австралии, не усваивайте себе того узкого, сурового права, которое мы заимствовали из Рима и которое может привести нас к экономической борьбе. Возвратитесь к первобытному преданию ваших предков. Ввиду подобных фактов, число которых растёт с каждым днём, мыслящим человеком может овладеть самое серьёзное недоумение. Глас народа ― глас Божий, — говорит пословица. Если и в массах, и в интеллигенции замечается известное тяготение к прошлому, так какой уж тут Альфонс и какой Карлос могут нас интересовать?..^[8]

Понятие о борьбе и термин «борьба за существование» были введены в науку довольно давно, по преимуществу ботаниками. С давних пор уже было замечено вытеснение одних растений другими, процесс, который тем охотнее сравнивался с вытеснением первобытных народов европейцами, что вытеснителями обыкновенно являлись европейские растения. Таким образом составилось понятие о силе растения в борьбе. Явление это должно было по существу своему обратить на себя особенное внимание ботаников-географов, и лучший из них, Альфонс де-Кандоль, дал и самое полное описание процессов борьбы, насколько они были исследованы в его время.^[9]

М. — Твоя жена или вернее твоя невеста не должна быть замешана в эти дела. Я не стану говорить о ней, так как совсем её не знаю, может быть даже и не узнаю никогда. Но не зная её лично, я знаю людей, которые её знают. Она гораздо старше тебя.
О. — Двумя или тремя годами, не более. Да впрочем, она ещё очень хороша.
М. — Однако ты не удостоил бы её и одного взгляда, если бы у ней не было 40 или 50 тысяч ливров годового дохода. Ты пускаешься в афёру, а это не хорошее дело. Притом у тебя есть ребёнок, я думал при первых твоих словах, что ребёнок этот был бы известного рода поправкою, выходом из положения, которое присутствие мужа делало лишним, а смерть его позволяет узаконить. Но оказывается, что этого нет. Тебе 33 года, — возраст, когда человек может вполне проявить свою энергию и свой рассудок. Ты служишь в бюро, — место не особенно значительное, тем не менее почтенное. Ценой небольших усилий ты мог бы улучшить своё положение и сделать вполне независимым — но ты предпочитаешь жениться на женщине, стоя́щей как по воспитанию и по положению, так и по своему прошлому (Октав делает нетерпеливое движение) гораздо ниже тебя. Я ничего не спрашиваю у тебя...
Ты хочешь жениться потому, что состояние твоей жены даст тебе возможность проводить время в безделии и жить в Париже среди лентяев, которые будут или эксплуатировать, или презирать тебя, смотря по тому, будут ли они стоять ниже или выше тебя. Ты делаешь большую ошибку. Вот и всё, что я считаю себя вправе сказать тебе, как друг твоего отца, храброго моряка, умершего на моих руках и который сделал большую ошибку, отдав тебя на воспитание слишком слепо любящей матери. Бедная женщина! она дорого заплатила за это! она умерла, заплатив за твои глупости последние гроши и сознавая свою бесполезность после этого. Всё это очень нехорошо, мой друг!
О. — Я замечу только, что брак мой есть некоторым образом освящение...
М. — Знаю, что ты уже три года в связи с этой Гишар, бывшей служанкой в отеле «Золотого Льва», в известном мне городе, и с которой был тогда в связи сам хозяин отеля.
О. — И на которой он женился.
М. — Когда?
О. — За две минуты до смерти.
М. — Было время!
О. — Это было зна́ком его уважения.
М. — Уважения совершенно неосновательного, так как ты уже тогда был...
О. — Старик был вечно болен, вечно бранился, нужно было много терпения, чтобы ухаживать за ним. Редкая женщина обладает её самоотвержением.
М. — Наконец, говорят, что ты не только пользовался её расположением, но и карманом. (Октав делает нетерпеливое движение). Мне не нужно твоих оправданий! есть вещи, о которых лучше совсем не говорить.
О. (Удаляясь) — Прощайте, капитан!
М. — Ты уходишь?
О. — После того, что я слышал, я думаю, это будет самым лучшим...^[10]:13-15

М. — Отчего же вы не говорили с этим господином?
А. — Он редко бывал у меня и всегда спешил уходить. <...>
М. — Отчего же вы не писали ему, чтобы он приходил почаще?
А. — Я не знала его адреса, я знаю только его имя: господин Альфонс.^[10]:21

М. (Октаву). — Ты обедаешь с нами!
О. — Но...
М. — Оставайся, оставайся! пробудь целый день.
А. — «Я принуждён ехать в Париж» — вот фраза, которую говорил мне всегда господин Альфонс. Я её очень хорошо знаю и думал, что он вам скажет её в ответ на ваше приглашение.
М. — Простите ему за это.
А. — Я всё-таки очень люблю его.
М. — Какая она милая. (Октаву) Остаёшься же ты, наконец?
О. — Я должен вернуться в Париж.
А. (смеясь). — Вот видите!^[10]:22

Р. — Потому что этот ребёнок предпочитает лучше просить милостыню, предпочитает лучше умереть, чем жить с господином Альфонсом, как она называет его. Ребёнок чувствует и угадывает многое, чего ещё не в состоянии понимать: вы знали это, удалив её из этой комнаты...^[10]:46

То есть, приезжая даже в Париж, имею в виду главное: как можно скорее сойтись с соотечественниками. И до сих пор это мне удавалось. Во-первых, потому, что я посещал Париж весною и осенью, когда туда наезжает непроглядная масса русских, и, во-вторых, потому, что я всегда устраивался наидешевейшим способом: или в maison meublée, или в таком отельчике, против которого у Бедекера звёздочки нет.^{[комм. 6]} Приедешь и вступишь с хозяйкою («хозяин» в такого рода заведениях предпочитает сибаритствовать, ежели он «Альфонс», или живёт под башмаком и ведёт книги) в переговоры:
― Есть у вас русские?
― Oh! monsieur!^[12]

— От вашей же сестрицы слышал, поспешил объяснить Сусальцев: — язычок-то у Антонины Дмитриевны изволите ведь знать какой! Нет-нет, да отпустит вдруг, как ножичком пырнёт. Отыскала теперь эта графиня ваша молодца какого-то, мальчишке её будто бы русский язык преподавать, а Антонина Дмитриевна по этому случаю так прямо мне про всё и отрезала: «Нового Альфонса, говорит, взяла себе из нигилистов»... А «Альфонс», знаете, — ездили мы с нею в Париж на премьеру этой самой пиесы Дюма-фиса смотреть,^{[комм. 7]} — на счёт любовницы своей живущий человек, значит.
— Видали вы этого учителя? — с тревожным любопытством в глазах спросила девушка.
— Видел, как же. Ничего себе, молодой, белокурый, лицом недурён. <...> графиня-то представляла и его вместе с прочими: «Monsieur Поспелов», назвала его, и тот ему руку дал... мне не дал, — хихикнул Пров Ефремович; — а ему дал, удостоил чести...
— И Тоня была тут с вами?
— Само собой.
— И говорила с ним?
— С кем это, с учителем? Дожидайтесь, как же! Антонина Дмитриевна с одними принцами да королевичами привыкла разговаривать, промолвил Сусальцев с какою-то странною смесью самодовольства и иронии в тоне; — этот самый князь Иоанн всё её тут под ручку водил... Станет она каким-нибудь Последовым, или как его там по-настоящему зовут, заниматься!.. Она его, сказываю Вам, «кузинным Альфонсом» зазывает.^[13]

― Уж так они там набалованы, так набалованы ― совсем даже как оглашенные! ― присовокупил Иван Тимофеич, ― и к нам-то приедут ― сколько времени, сколько труда нужно, чтоб их вразумить! Есть у меня в районе француз-перчаточник, только на днях я ему и говорю: «смотри, Альфонс Иваныч, я к тебе с визитом собираюсь!»
― «В магазин?» ― спрашивает.
«Нет, говорю, не в магазин, а туда, в заднюю каморку к тебе хочу взглянуть, как ты там, каково поживаешь, каково прижимаешь… републи́к и всё такое»…^[14]

Французы замечательны своим легкомыслием. Они читают нескромные романы, женятся без позволения родителей, не слушаются дворников, не уважают старших и даже не читают «Московских ведомостей». Они до того безнравственны, что все французские консистории завалены бракоразводными делами. Сара Бернар, например, так часто разводится с мужьями, что один секретарь консистории по её милости нажил себе два дома. Женщины поступают в опереточные актрисы и гуляют по Невскому, а мужчины пекут французские булки и поют «Марсельезу». Много альфонсов: Альфонс Додэ, Альфонс Ралле ^{[комм. 8]} и другие…^[15]

Не верьте шампанскому… <...> Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие…^[16]:282

Браков на всех дачах было совершено за всё лето 5, чего, конечно, нельзя не одобрить. Женились: аптекарь, чиновник контрольной палаты, оставивший учение гимназист, французский повар и репортёр — все пятеро по любви и с дозволения родителей. В «альфонсы» поступило 105. Умерло на Сокольницком кругу от безнадёжной... погони за женихами 13 девиц и одна вдова.^[17]:128

Овидий почерпнул бы много материала для своих превращений, если бы пожил осенью в Москве. Московская осень — время торжества альфонства и фиктивных браков. Всему же миру известно, что ничто не даёт таких блестящих метаморфоз, как эти два фактора. <...> Продают себя наши умеючи, с чувством и толком. Альфонс с первого же дня после «обзаведения» начинает говорить в нос, сидеть в первом ряду и не узнавать старых знакомых, апломб же, написанный на физиомордии прохвоста, отдающего себя через маклера богатой невесте, не имеет ни начала, ни конца.^[17]:145

Шампунь поднимает голову и недоверчиво глядит на Камышева.
— Да… Вот увидите! Заметят по лицу, что вы без паспорта, и сейчас: кто таков? Альфонс Шампунь! Знаем мы этих Альфонсов Шампуней! А не угодно ли вам по этапу в не столь отдалённые!
— Вы это шутите?^[16]:165

Такое паразитное пользование женской любовью со стороны сердцеедов-мужчин — вещь весьма обыкновенная в низшем слое столичного населения; особенные мастера на это — солдатики, неизбежно фигурирующие, в качестве классических «кумовьев», чуть не в каждом кухонном романе. Это — истые Альфонсы петербургских кухарок, задолго предупредившие на практике литературное гражданство у нас этого модного ныне термина и представляемого им понятия.^[18]

С своей стороны, и женщина этой среды ни во что не ценит личность мужчины, как с внутренней, так и с внешней стороны, и отдаётся с полным безразличием всякому, кто в состоянии заплатить за её экипаж, за её обед и т.д., включительно до её издержек на Альфонса.
Альфонс тут неизбежен и является вполне естественным дополнением семейного очага содержанки. По расчёту, без всякого увлечения, а иногда с отвращением отдаваясь за деньги богатому содержателю и, конечно, не связываясь с ним внутренне никаким долгом верности, она ставить ему рога, не стесняясь, при первой оказии.^[18]

Альфонс — парижское название мужчины, промышляющего собой на рынке разврата. Это — форменный проститут, но несравненно гнуснейший, чем проститутка. Порождение современного распутства, он точно так же, как и клеймёная женщина, продаёт себя и, подобно ей, служит порочным инстинктам общественного темперамента, обнаруживаемым только не мужской, а женской половиной рода человеческого. Собственно Альфонс, как явление, как тип, не представляет собой ничего нового: он у нас, например, водился в обилии уже в восемнадцатом столетии и запечатлел себя даже на страницах истории, в лице крупных «фаворитов». Ново только название — Альфонс, очень быстро у нас распространившееся, может быть, потому, что самый тип-то стал нынче очень распространяться. О современных петербургских Альфонсах составилась целая скандалёзная литература и на знаменитейших из них чуть не тыкают пальцами, правда, иногда с риском попасть в неприятную «историю», когда изобличённый Альфонс сочтёт за благо разыграть роль оскорблённого рыцаря...^[18]

Хотя Альфонсы прикомандировываются и к пошаливающим, лакомым барыням, не торгующим собою, но главным образом ютятся они около видных, много получающих содержанок. Оно и естественно: праздные, испорченные, без всякого чувства взаимности, ради одних денег отдающиеся своим «содержателям», женщины этого сорта, по логике вещей, должны искать и развлечения и удовлетворения потребности любить — в связях на стороне, заключённых по сердцу. Героями этих-то романов и являются чаще всего Альфонсы. Обыкновенно дело устраивается так, что Альфонс, эксплуатируя нежную страсть к себе такой особы, бесцеремонно пользуется её кошельком и иногда жестоко её обирает. В операции этой всегда чувствуется в большей или меньшей степени и шантаж, особенно если Альфонс имеет дело с женщиной, сколько-нибудь дорожащей репутацией порядочности и таящей свои амурные шалости от мужа или «содержателя». Скромность или молчание в таких деликатных отношениях — слишком ценная вещь для падшей женщины, чтобы пользующийся её фавором Альфонс пренебрегал возможностью подороже их продавать.
Альфонсизм, если можно так назвать это отвратительное явление, имеет множество разновидностей. Из них особенно распространена одна, которая примыкает к голому мошенничеству и нередко делается объектом правосудия. Жертвами являются здесь чаще всего женщины уже немолодые, вдовы и старые девы, но которым ещё «ничто человеческое не чуждо». Тем не менее, они собой дорожат и если мечтают о любви, то не иначе, как о законной, освящённой супружеством. Не представляя собою лично ничего соблазнительного, они делаются предметом хищнического ухаживания со стороны Альфонсов из-за приданого.^[18]

Имущества антрепренёров, казённых подрядчиков и секретарей тёплых учреждений всегда записаны на имя жены. Распущена женщина донельзя. Каждая богатая барыня всегда окружена десятками молодых людей, жаждущих попасть к ней в альфонсы. Бедные молодые люди!
Отечеству женщина не приносит никакой пользы. Она не ходит на войну, не переписывает бумаг, не строит железных дорог, а запирая от мужа графинчик с водкой, способствует уменьшению акцизных сборов.^[19]:115

Далее сочинитель просит познакомить его с фальшивыми монетчиками, шантажистами, шулерами, червонными дамами, альфонсами, и на всё сыщик отвечает:
— И это можно... Сколько хотите!^[19]:115

Альфонс Доде прославился как автор «Contes du Lundi», не написав ещё ни одного романа; известность Мопассана основывается преимущественно на его мелких рассказах. Привычке не считать, а взвешивать строки у нас, русских, должны были положить начало уже повести Белкина. Не в объёме рассказов г.Чехова нужно искать, следовательно, разгадку тому, что о них мало говорили наши журналы и газеты; ещё меньше это зависит от места первоначального их напечатания.^[20]

— Больная! Больная! — крикнул Абогин, смеясь, плача и всё ещё потрясая кулаками. — Это не больная, а проклятая! Низость! Подлость, гаже чего не придумал бы, кажется, сам сатана! Услала затем, чтобы бежать, бежать с шутом, тупым клоуном, альфонсом! О боже, лучше бы она умерла! Я не вынесу! Не вынесу я!..^[21]:39

...Она с тебя взыскивать не будет! Дело известное, кто в альфонсы поступает... — Он не дал ей договорить, схватил за руку и, задыхаясь от внезапного наплыва гнева, отшвырнул от стола.^[22]

У меня в прачках семь лет живёт прекрасная женщина и всегда с собой борется, а в результате всё-таки всякий год посылает нового жильца в воспитательный дом. А анонимный автор всё продолжает, без подписи, и ничего знать не хочет: придёт, отколотит её, и что есть, всё оберёт. И таковы они все. Альфонсизм в наших нравах. А когда я ей сказала: «Брось их всех вон или обратись к религии: это поможет», ― она меня послушала и поехала в Кронштадт, но оттуда на обратном пути купила выборгских кренделей и заехала к мерзавцу вместе чай пить, и теперь опять с коробком ходит и очень счастлива. Что же тут сделать? «Не могу, говорит, бес сильнее».^[24]

– А как там Доде? – однажды переспросил меня капитан Фламбер.
– Доде? – тупо переспросил я, – Какой-такой До-де? Не понимаю.
– Не понимаешь? Не помнишь Доде? Что за дикая шутка, Альфонс! Прости, старик, но ведь не всякий же день на улице великие писатели валяются, далеко не всякий. Вот я тебя и спрашиваю: как там Доде? – понимаешь ли, До-де, ну..., чёрт побери, тот самый писатель Доде, знаменитый писатель, и как же его можно было забыть?.. Наш старый знакомый, Альфонс Доде.
– Ну и что из того, что Альфонс? Подумаешь, важное дело, да ведь и я тоже Альфонс, до некоторой степени, если знаешь. Но... по какому поводу ты вдруг решил спросить меня — о старике Доде?..^[25]:80

Итак, сегодня в нашем судебном заседании рассматривается дело Жанны Лефусте́, девушки в возрасте 17 лет, и Альфонса Ланде́на, (pardon, чтобы не сказать г.) её соседа по комнате, к которому она питает нежнейшие чувства, всеми силами защищает и выгораживает.^[25]:135

И, в самом деле, даже сегодня, находясь как будто в здравом уме и вялой памяти, я готов подтвердить: эта статья Сен-Женеса – самая неудержимо смешная из всех, которые я прочитал за долгое-долгое время... – Как следует просмеявшись, я равнодушно отложил газету, подошёл к зеркалу и строго спросил у своего пыльного двойника: «Кто этот каналья Сен-Женес? У меня есть серьёзные подозрения, – что под этим именем скрывается некий слабо замаскированный альфонс? Да..., и в конце концов, лле’я или не алле’яа??» – Очень тяжёлый вопрос, особенно, когда прогуливаешься на променаде Круазет, в Каннах.
– Прошу прощения (особенно, дам).^[25]:336

Вырезаю эти строчки из ветхой, рассыпающейся жёлтыми листами, сотлевшей книги. Да станут и они фамильным документом в дневнике моём! «Мёртвые только днём мертвы, а ночи им принадлежат, и эта луна, поднимающаяся по небу, ― их солнце». Альфонс Карр.^[26]

Ну что же..., с тех пор, признаюсь, я чувствую себя настоящим счастливчиком, особенно на фоне всех остальных... Только подумать: каким-то чудом мне повезло..., ведь этот молодой человек пригвоздил меня всего лишь за какой-то жалкий снобизм, – тогда как мне удалось избежать опасности несравненно более серьёзной... И главное: ведь я Альфонс, я всё-таки Альфонс и ничего – больше.
Какая чудная мысль!.. – Кажется, у меня ещё осталось немного времени, чтобы привести её в исполнение.^[25]:453

Уважаемый Альфонс Алле, если вы действительно Альфонс, за которого себя выдаёте, – спрашивают они меня, – скажите пожалуй, ста, является ли наша Академия Медицины высочайшим собранием августейших учёных или это жалкая кучка старых болванов и гаеров?^[25]:503

Контингент посетителей бенефисов очень пёстрый, чаще всего попадаются: мелкий чиновник, содержатель извозчичьей биржи, разбогатевший лавочник, купеческий альфонс и, наконец, личности загадочных профессий и подозрительного вида.^[28]

Каждая богатая барыня всегда окружена десятками молодых людей, жаждущих попасть к ней в альфонсы. Бедные молодые люди! Отечеству женщина не приносит никакой пользы. Она не ходит на войну, не переписывает бумаг, не строит железных дорог, а, запирая от мужа графинчик с водкой, способствует уменьшению акцизных сборов.

– Но вот что меня беспокоит более всего: хотелось бы знать, а в каком месте всё это время дремала наша доблестная разведка? – ведь только вдумайтесь! – весь этот секретный собачий кошмар удалось раскрыть благодаря всего одному лазутчику (да и то, не вполне трезвому), случайно случившемуся в местных кустах лопуха и бузины под Кёнигсбергом..., – да и тот, как видите, на поверку оказался – Альфонсом!^[29]:305

И вот, продолжая пользоваться вышеупомянутыми привилегиями всех романистов, я постараюсь перевести на более-менее понятный язык те птичьи мысли, которые беспорядочно и беспокойно роились в маленькой душе маленькой да-дамы.
Её друг..., а вернее, я хотел сказать, её основной друг (потому что, в конце концов, у кого же нет своего жиголо или, на худой конец, альфонса?) — точнее говоря, её авторитетный друг, мсье де Выдырьё, уезжая на побывку в Монблудьё, определённо обещал ей вернуться в Париж — не далее как сегодня вечером...^[30]:133

Волынский на него бросился. Раскатов схватился за шашку. Но присутствующие успели стать между ними и не допустили скандала. «Альфонс» ― скверная кличка, и надо быть или образцом христианского незлобия, или медным, нет, ― мало: никелированным лбом, чтобы равнодушно расписаться в её получении. Да ещё и кличка-то была не по шерсти, и получение не по адресу. Волынский был... чем хотите, только не альфонсом. Свет знал наружность дела: Волынский, полуразорённый вивер, вступил в открытую связь с Антониной Павловной Ридель, женщиной очень богатой, на пятнадцать лет его старше, ― и устами Раскатова бросил позорное обвинение...^[31]

– Надо же, прежде небывалое дело! (в конце концов, хотелось бы знать: Альфонс я или не Альфонс? – вот в чём вопрос).
Последние слова повисли в воздухе и остались без ответа.^[29]:408

О, я не стану бросать тебе упрёки, потому что, расставаясь, ты был со мной даже великодушен... И я больше не сержусь за твою нелепую ошибку, вполне понятную и простительную, ведь мои дорогие кузены из Коммерси, с которыми меня и в самом деле заметили твои друзья, и в самом деле, с первого взгляда они очень похожи на двух известных альфонсов с улицы Лепик, в гнусной связи с которыми ты меня столь жестоко и незаслуженно обвинял. Но посуди сам, кто ж тому виной, что мои дорогие родственники из Лотарингии прежде ни разу не приезжали ко мне, и ты с ними до сих пор не познакомился!^[29]:438

Особливо же возлюбил Ивана весёлый барин Альфонс Альфонсович мусье Гильоме. Сей мусье, быв принуждён бежать из отечества своего, по несогласиям с полицией нравов, он же говорил — по причинам политическим, — жил первоначально в городе Петербурге в подмастерьях у самого первого парикмахера на Большой Морской.^[32]

Каково ему было после таких лакомств да на колбасу с чесноком садиться? Подумайте, легко ли?.. Ну, и я тогда заместо шелков да атла́сов простой ситец узнала… Прежде придёт проситель: «Пожалуйте ручку» (я для этого и руки-то Альфонсом Ралле мыла), а теперь сам лапищу свою подаёт да ещё ребром... А она у него только что не щетиной поросла. И всё это приходилось терпеть при моей нежности.^[33]

Но в портретной галерее нашего автора есть, например, и «проходимец» Промтов, тоже сильный и смелый красавец, но пройдоха, лжец, шулер и альфонс, который, однако, тоже окружен некоторым ореолом красоты, так что Варенька Олесова могла бы любоваться им не меньше, чем злодеями французских романов. ^[8]

— Ведь вот везёт же людям. Вчера Кутилов у Альфонсова двести занял.
— Альфонсов молодчина. Говорят, с такою теперь миллионершей...
— Это что за молодец! Вот был Жуликов. Тот был молодец…^[34]

Случалось, что такой добычей оказывался, по его собственному выражению, какой-нибудь «рыцарь из-под тёмной звезды» — шулер, известный плагиатор, сводник, альфонс, графоман — ужас всех редакций, зарвавшийся кассир или артельщик, тратящий по ресторанам, скачкам и игорным залам казённые деньги с безумием человека, несущегося в пропасть...^[35]

— Я — живой человек и хочу жить! — выпив стакан сельтерской, говорил Казимиров. — А для этого я должен быть богатым! И я буду богатым! Буду!.. Чёрт с нею, женюсь на богатой старухе, но буду богатым!.. Взломаю кассу, буду альфонсом, украду, убью кого-нибудь, но буду богатым! Я хочу жить!.. Я жить хочу!..^[36]

Что такое отставной унтер-офицер Сила Ерофеевич Грознов?
Если взглянуть по-прокурорски:
— Альфонс и шантажист.
Грознова полюбила молодая девушка, и он за это брал с неё: всякие продукты и деньги.^[37]

Надо будет просить сменить всех командиров. Всех долой ― к чертям! И офицеров этих! Пусть пришлют лучше унтер-офицеров, храбрых да честных, чем эти три Аякса ― альфонс, сутенёр и гермафродит. А хорошо поёт, каналья, с надрывом. Надо будет его к Пестрецову отправить, пусть Нину Николаевну услаждает.^[38]

— Постой, постой... Об остальном я пока не спрашиваю... Но у неё же был только один твой вексель?..
— Чорта с два! Все шесть — целехоньки.
— Да ведь она же их рвала?
— Поддельные рвала! Этот её альфонс и подделывал под мой почерк.
— Светлая личность?! Её брат?!
— Брат?! Такой же он ей брат, как ты мне падчерица! Полетел я к ней объясняться, а он выходит и говорит: «Если вы не оставите в покое мою жену и не прекратите преследовать её своей любовью — я заявлю в английскую полицию!»

В газете «Ecler» Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом, за то, что когда-то я, пришедший из деревни, имел право носить валенки.
— Что это на Вас за гетры? — спросила она, наведя лорнет.
Я ей ответил:
« — Это охотничьи валенки.
— Вы вообще кривляетесь.»
Потом Мережковский писал: «Альфонс, пьяница, большевик!»
А я ему отвечал устно: «Дурак, бездарность!»

В тринадцатой ― рвань форменная. Например ― Ванька-Туруру. Вместо фуражки ― тулейка одна; на ногах зимою ― портянки, летом ― ничего; ни одной заплатки, всё ― в клочьях, будто собаки рвали. А ведь первый альфонс! Трёх баб имел одновременно: Груньку-Ошпырка, Дуньку-Молочную и Шурку-Хабалку. Перед зеркалом причёсывается, не иначе.^[39]

Единственное, о чём я жалел, это о том, что нельзя установить на бычьих рогах пулемётов и нельзя его выдрессировать стрелять. Почему нужно жалеть такое человечество? Единственное, что примиряет меня с боем быков ― это то, что и король Альфонс испанский против него.^[40]

― Как вам понравится этот альфонсизм? Три месяца живёт на мой счёт! Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю, и этот альфонс становится теперь в третью позицию и заявляет, что он... Ну! Довольно, товарищ! Одно из двух: или вы сейчас же отправитесь к «Цветнику» и приносите к вечеру десять рублей, или я вас автоматически исключаю из числа пайщиков-концессионеров.^[41]

Фохт сочно шлёпнул себя по выбритому черепу и не попал по мухе.
― Нету красненькой! Нету! Лучше раздобудь целковый и пошли за вином... А её, эту твою, тоже пошли... к дьяволу. А то пусть купит на свои... Подумаешь, «альфонс»!.. Ну и альфонс ― велика беда! Горлов суетливо подтянул сползающие брюки и прошлёпал толстыми губами:
― Ну, ну, миленький, неловко всё-таки...^[43]

Всюду, где бы он ни столкнулся с той или иной высочайшей особой, его награждали орденами. Чтобы получить таковые, он не стеснялся никакими средствами, доходя в своей изобретательности до виртуозности. В Мадриде он прожил больше недели, добиваясь аудиенции у короля. Это было перед пасхой, Альфонс XIII и королева в это время говели и никого не принимали. Адмирал терпеливо ждал и только на второй день пасхи представился им в цирке во время боя быков. Король был в прекрасном расположении духа, милостиво беседовал с русским адмиралом и, сняв с одного из своих придворных моряков звезду, лично приколол её на грудь Бирилёва. Больше ему нечего было делать в цирке.

— Один естественник, знакомый мой, очень даровитый парень, но — скотина и альфонс, — открыто живёт с богатой, старой бабой, — хорошо сказал: «Мы все живём на содержании у прошлого». Я как-то упрекнул его, а он и — выразился. Тут, брат, есть что-то...

Клим отказался. Тогда Тагильский, пожав его руку маленькой, но крепкой рукою, поднял воротник пальто, надвинул шляпу на глаза и свернул за угол, шагая так твёрдо, как это делает человек, сознающий, — что он выпил лишнее.
«Ассенизатор, — подумал Самгин, взглянув вслед ему. — Воображает себя умником. Похож на альфонса, утешителя богатых старух».
Ругаясь, он подумал о том, как цинично могут быть выражены мысли, и ещё раз пожалел, что избрал юридический факультет. Вспомнил о статистике Смолине, который оскорбил товарища прокурора, потом о длинном языке Тагильского.
«Врёт он, не пойдёт в прокуратуру, храбрости не хватит»...

Драма «Альфонс» написана, очевидно, под свежим впечатлением «Тамерлана» Марло. Герой Грина так же, как и его прототип, стремится к мировому господству и достигает его. Какой именно из исторических Альфонсов воспет Грином, ― неясно. Считают, что это Альфонсо Аррагонский, основатель династии в Неаполе (XV в.), но в пьесе участвуют одновременно герцог миланский и султан Вавилонии, не говоря уже о волшебнице Медее, что даёт совершенно невероятный хронологический охват и заставляет вспомнить беззаботность в этих делах ариостовой поэмы, источника следующей драмы Грина. Гринёвский Альфонс воюет, покоряет, истребляет, произносит монологи белыми стихами в стиле Марло, и этим всё исчерпывается. Пьеса имела средний успех.^[44]

...Но современная нам западная литература занята низкопробными пустяками, развлекательством тех, кому нечем наполнить досуг. Дело там доходит до такой идеализации гангстеризма, что будь жив пресловутый Альфонс Капоне, он мог бы предложить свою кандидатуру в президенты Соединённых Штатов. ^[45]

― Вам чего? Где ваш пропуск? Кто вас вызвал?
― Альфонс Коппе должен мне две тысячи пятьсот, ― кричал Швейцер с пола.
― Пусть жена возьмёт их…
― Ты!..― рявкнул на него солдат и занёс руку для удара. ― Будешь ты молчать или нет?!^[46]

Одновременно с увлечением революционной борьбой и, может быть, ещё искреннее, мы увлекались французской борьбой, процветавшей на цирковых аренах. Горький охотно бывал судьёй наших состязаний и непременно наделял их участников особыми кличками. Мне, постоянному финскому жителю, было присвоено прозвище «Гроза Финляндии». В одно из таких состязаний мой противник, черноволосый и смуглый гимназист «Альфонс XIV ― Испания», сжал моё горло и принялся душить. Я с удовольствием лёг бы на обе лопатки, но лечь оказалось так же трудно, как и вырваться. Не в силах даже крикнуть, я приготовился к смерти и потерял сознание.^[47]

И тут мне вспомнились любопытные строки, написанные без малого семьдесят лет назад знаменитым русским журналистом Власом Дорошевичем, побывавшим тогда в Испании, которая и в то время ждала перемен. «Король Альфонс XIII, шестнадцатилетний юноша, ― писал он, ― в трудную минуту возлагает на себя корону. Он вступает действующим лицом в трагедию. Оставшись вдовой с малюткой сыном, королева-регентша сохранила ему Испанию.» <...> Мы помним, чем кончил Альфонс XIII: в 1931 году он сбежал из Испании, опасаясь возненавидевшей его страны. Сейчас наследником его «облысевших шуб» выступает внук Альфонса Хуан, воспитанный в духе тех идей, которыми вдохновлялась армия, поднявшая мятеж против республики.^[48]

Через три месяца ложа печати писала: «Говорит всем известный альфонсообразный Шульгин». «Всем известный!..» Давно ли о нём ронялось презрительно: «какой-то» Шульгин?! «Альфонсообразный», конечно, выражение оскорбительное. «Альфонс» ― это мужчина, живущий на средства женщины, которая ему не жена. Тратить деньги богатой, но законной и любимой жены допускалось в лучшем обществе. Но мне не пришлось этой льготой воспользоваться. Моя жена, Катя, происходила из старинной дворянской семьи, давно обедневшей.^[49]

...И опять же насчёт сухого пайка никакого известия. Значит, я что же, выходит, должо́н жить за счёт бабы?
― Да, это нехорошо, ― сказал Гладышев. ― Ты теперь называешься ― Альфонс.
― Ну это ты брось, ― не согласился Чонкин. ― Ты, слышь, жену свою как хошь называй, хоть горшком, а меня зови по-прежнему, Ваней.^[50]

Последнее время он на заводе работягой вкалывал. И пихнул охранника-вахтёра с лестницы. Дело завели. И он в бега подался: Альфонс сохранил наивность пещерного человека. Помнишь историю с его гадами? «Гадами» на курсантском языке назывались рабочие ботинки ― тяжёлые, свиной кожи, с ременными шнурками. Альфонс как-то красил борт учебного корабля и уронил в воду гад, который по лени не зашнуровал: продевать ременной шнурок в маленькую дырочку дело тягостное и требующее адского терпения. С досады и расстройства Альфонс стряхнул в волны и второй ботинок, правильно полагая, что один-единственный гад ему не пригодится в будущем. И в этот момент боцман принёс ему первый ― успел подхватить с кормы отпорным крюком, Альфонс взял в руки спасённый гад, посмотрел вслед безвозвратно утонувшему другому и заплакал настоящими слезами.^[51]

Одни утверждают, что ты сутенёр и что тебя Циля Яковлевна и Анна содержат, другие ― напротив ― говорят, что ты содержишь Анну и Цилю Яковлевну, и они заставляют тебя шить брюки, шить всё больше брюк…
― Боб смеётся. ― Во-первых, мужчина, живущий за счёт женщины, называется альфонс, сутенёр ― это тот, кто заставляет женщину проституировать.^[52]

О проституции все наслышаны, а вот об альфонсах… новая профессия в условиях свободного рынка. Как отмечает газета, в основном альфонсы, как и дорогие проститутки, ищут клиентуру по богатым отелям, причем многие официально устраиваются туда на работу ― присматривать будущую жертву очень удобно, например, разнося заказы по номерам. Некоторые юноши, особенно умеющие хорошо танцевать, любят работать по ресторанам, дискотекам. Но, в отличие от проституток, им не нужно выходить «на охоту» каждый вечер, так как альфонс снимает клиентку не на одну ночь. «Потому что женщины любят постоянство, ― объяснил один альфонс по имени Алик. ― Некоторые так привязываются, до смерти готовы не отпускать... Я приношу радость этим женщинам».^[53]

...в ночь на 26 декабря некая г-жа Шарль, воспетая поэтом-романтиком Ламартином под именем Эльвиры, пишет своему молодому возлюбленному письмо. Г-жа Шарль была на шесть лет старше Ламартина, замужем, неизлечимо больна и завещала передать поэту распятие, с которым в руках она умерла: «Это вас, Альфонс, я сжимала в своих объятиях, и это вас я утратила, как утрачивают призрак счастья… Альфонс! Альфонс! Я задыхаюсь от волнения! Я обожаю вас, но у меня нет больше сил выразить вам это…»^[53]

Заготовит в тазах жидкую краску, доведёт себя опиумом до бешеного состояния ― и давай швырять горстями на брезент. И он у них ― абсолютно первый. Курицу нарисовать не может, а спроси, кто лучший художник, ― Бекассо́. С детства решил: вы там рисуйте ― король Альфонс в латах, барышня кушает черешню, балкон на закате дня, ― а я буду тюбики зубами перекусывать и краской харкать. И докажу. И доказал. Талант не рисование: а плюс б в квадрате.^[54]

Может, потому, что я хорошо утюжу брюки, хорошо готовлю, люблю кормить? Рапопорт обо всём узнает. Герасимов и Макарова ― а Рапопорт с ними работает ― хотят меня спасать. Рапопорт говорит: «Господи, полюби кого-нибудь другого, но только не его, потому что он бабник и альфонс». Что альфонс, это потом выяснилось, потому что одна женщина его кормила, другая одевала, а третья ― обувала. Но я всего этого не знала (потом узнаю). Кончается это тем, что Комитет партийного контроля ― ни больше ни меньше ― ставит вопрос о моральном облике Рудника, и все меня костерят направо и налево...^[55]

Так вот, миллионы мужчин ― и нулевых импотентов, и просто малоуспешных пол-потентов, счастливы были бы обладать хоть вполовину теми способностями, которыми природа наделила Героя, ― а он принимает их как должное и совсем не желает сделаться профессиональным донжуаном. Правда, при дефиците средств эти завидные способности, скорее, открывают ему путь в альфонсы ― в особенности в век рыночных отношений. Так что же ― перестать рваться в гении и устроиться любовником на содержании?! Как несравненный любовник он и на содержание может рассчитывать самое высокое... И наконец спасительный сон принёс ему передышку.^[56]

Правда, пылкая Джулия явно готова была не только оплатить счёт за ремонт, но и компенсировать нанесённую моральную травму. С избытком. Это-то и унизительно. Точно продаваться готовился, как записной альфонс. Даже взять сумму точно по счёту ― не слишком приятно. Хотя какие сантименты в наше пореформенное время? Дамы платят за себя ― и за других, если нажать как следует. <...>
Других планов не было, но нужно было сразу отучить Джулию от хозяйских замашек. Расставить точки над i, или вернее над ё, патриотичнее: зачем нам это нерусское «i»? Пусть поймёт, что она его не купила, что он не паж, состоящий при ней безотлучно! Не альфонс, откровеннее говоря. Джулия посмотрела на него. Он ответил взглядом твёрдым и насмешливым. Другая отоварила бы этот обмен взглядами в долгую сцену.^[56]

Альфред, Альфонс, Адольф..., — силюсь понять, но даже и близко не постигаю, и кому ещё могло подойти это экзотическое имя, кроме моего биологического отца. Разве что — Сен-Сансу или Д’Энди?.. Бедняги, как бы им после этого пришлось туго..., среди себе подобных, да ещё и с таким пожизненным клеймом на лице..., или даже под лицом.^[57]:20

На исходе семидесятых годов XIX века, когда польза каменного угля была подорвана изобретением конфорки, позволявшей экономно сжигать нефть, парижский особняк на улице Лафит, построенный ещё в год заключения мира с Россией и увенчанный красным геральдическим щитом, стал штабным пунктом, в котором планировалось освоение земель на Апшеронском полуострове. Альфонс Ротшильд делегировал младшего брата Эдмонда для разработки каспийской золотой жилы. Министерство финансов Российской империи благосклонно приняло капиталы крупнейшего банковского дома Европы, с помощью которых намеревалось дать толчок нефтяному делу на Апшеронском полуострове. Бароны Ротшильды открыли широкие кредиты нефтепромышленникам, многих спасли от разорения, большинство привели к процветанию. Шесть миллионов золотых рублей и двадцать пять миллионов франков хранились в бакинских сейфах Ротшильдов.^[58]

...оставив эти социально-политические глупости в стороне, невольно возникает следующий, более насущный вопрос: ну, предположим, если этого Альфонса не было, но в таком случае, был ли он вообще Альфонсом?^[25]:65

Однако по здравому размышлению всё же приходится признать, что никакая правда не абсолютна, кроме той, что любой человек изнутри по природе своей – неминуемый, вечный альфонс, и только граница человеческого измерения находится в разном месте...^[25]:66

Любой словесный блуд — бледнеет перед богословием.
Так же как и любой Альфонс — не более чем бледная тень Бога.^[29]:12

Безумным счёл тебя Альфонсов двор ―^{[комм. 9]}
Ты награжден всемирным удивленьем;
Ты отплатил ему великим мщеньем:
Их имена в поэме дивной Стёр ―
И их сразит проклятие потомства!^[59]

Как мне скрывать, чем сердце у меня
Отравлено, оковано и сжато?
Альфонс! Альфонс! Мне скучно без тебя;
Скучнее без тебя мне, Константини!
Один ― ты смел глядеть украдкой в сердце
Несчастной Леоноры, и порой
Меня ласкать участьем, снисхожденьем,
И в светлом облаке манить надеждой!
Но всё прошло! Страдает герцогиня...^[60]

Альфонс, с небес поэзии своей
Торквато Тасс тебя благословляет!
Да будет мир внутри тебя и вне!
Да божий свет красуется тобою!
Да слава имени Альфонса ― шумно
Мир пролетит и в каждом, каждом месте
Оставит о тебе святую память!
Но в те часы, когда благословенье
Торквата Тасса действие окажет,
Воспомни обо мне, о бедном Тассе!
Кто более любил тебя, Альфонс,
Кто более тебя, Альфонс, прославил?
О чем теперь грущу на троне славы?
Всё о тебе, Альфонс великодушный,
Что не могу октавы сочетать
Тебе же в честь, тебе же в прославленье!^[60]

Альфонс садится на коня;^{[комм. 10]}
Ему хозяин держит стремя.
«Сеньор, послушайтесь меня:
Пускаться в путь теперь не время,
В горах опасно, ночь близка,
Другая вента далека...^[62]

С молоду был он лихим сердцеедом:
Долго ли денег достать?
С шиком оделся, приставил лорнетку
К левому глазу, прищурил другой,
Мигом пленил пожилую кокетку,
И полилось ему счастье рекой.^{[комм. 11]}
Сладки трофеи нетрудной победы —
Кровные лошади, повар француз...
Боже! какие давал он обеды —
Роскошь, изящество, вкус!^[63]

Её Булгарин к нам занёс,
Взяв в образец Альфонса Карр,
И в книжке под названьем «Ос»
(Les guepes) принёс отчизне в дар.^[64]

О, испанец из военных.
О, скучающий красавец!
Не из тех ли вы испанцев,
Что Альфонсами зовутся?..^[65]

Поэты слова теряют,
Как у Зенкевича быки помёт.
(И.Соколов. «Альфонсы Красоты»)
Мой мозг ― публичный дом.
Моя фантазия ― проститутка:
по вечерам шляется по Тверской,
задрав высоко юбку...^[66]

Другой мой товарищ той же эпохи был Альфонс Эрнестович Вормс; мы познакомились с ним на том же семинарии Виноградова. Потом мы с ним очень дружили; он подолгу живал в моём имении. В отличие от нас, которые в деревне ходили в русских рубашках, он был всегда в крахмальной сорочке и галстуке, с видом настоящего европейца. <...> Свершилось. Вормс сбрил бороду.
Когда и с бородой он побеждал мгновенно
Сердца и нежных дев и молодиц,
То что же может быть, когда теперь
Он стал и свеж и юн,
И новою блистает красотою.
Вормс осаждён (не город), а Альфонс.^[67]

Три окна, закрытых шторой,
Круглый двор ― большое D<е>.
Это мельница, в которой
Летом жил Альфонс Доде.^[69]

Муку́ собирает в похожих на дыню
Плодах (для амбара-дупла) баобаб.
Вы только представьте: Альфонс в Аргентине
Под ним восседает средь крашеных баб...
Но в Южной Америке сроду я не был.
Какие (узнать бы) там бьют сквозняки,
Какой кандибо́бер, наёмник, фельдфебель
Там оберегает повес пикники?...^[70]