Ком’ ментарии
- ↑ Для начала последует точная библио’графическая справка, чтóб вам всем знать... — Означенное на этой странице эссе Эрика Сати под названием «День му...зыканта» (пятый фрагмент из серии «Воспоминания больного амнезией») было впервые опубликовано 15 февраля 1913 года в парижском журнале «Музыкальное обозрение М.М.О.» («Revue musicale S.I.M.», IX année, №2, 15 fev. 1913, Mois, p.69). Понятно, что ни само эссе (помещённое ныне и здесь), ни даже его название — не представляет и не может собою представлять адекватный & точный перевод с языка на язык и, тем более, с головы на голову (примерно таким же образом, как обстоит дело и с другими фрагментами из того же цикла: «Три кандидатуры одного меня», «Что есть я» и так далее). Во французском оригинале Эрика Сати этот текст назывался «La Journée du Musicien», что (как понятно) — не совсем то же, что означенные «День музыканта». Хотя некоторым вполне может показаться, что оба приведённых варанта означают нечто одно и то же..., и тем не менее, разочарую этих (олухов). Само собой, они ошибаются, как всегда. А некоторые делают это — сугубо вторично. И тем не менее, я продолжу своё упреждение...
Исходный вариант текста на русском языке был впервые опубликован в книге: Эр.Сати, Юр.Ханон: «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сан-Перебург: 2010 год (Центр Средней Музыки совместно с издательством «Лики России»). Впрочем, оно и не удивительно, поскольку означенная книга — вообще была (и осталась) первой и единственной книгой Сати и о Сати на рурском языке. И всё же, книжная публикация, хотя и вышла в свет (и полусвет) раньше этой страницы, но кое-в-чём ей очевидно устпает. И прежде всего, в подробности и тоне. Говоря о первом: в книге текст эссе Сати не был снабжён и сотой долей выложенных здесь комментариев. А говоря о втором, трудно удержаться от инвективов, настолько дурным оказался (по вскрытии) этот тон. Кроме того, необходимо учитывать и ещё одну тонкую деталь. Говоря по сути вопроса, русский текст — не только не является, но и не может являться переводом в общепринятом понимании этого слова. Попросту говоря, он весьма чувствительно отличается от французского оригинала, в чём нетрудно убедиться, ткнув пальцем (наугад) в любое из его мест (не исключая и заднего, разумеется). По своему жанру он пребывает где-то в узком промежутке между соавторством, поэтическим переводом и псевдо’литературной адаптацией. Прежде всего, такие условия диктовал сам (по себе) характер Эрика Сати, а также его соавтора, выражающийся в их склонности обращаться со словами и смыслами более чем вольным и сложным способом. Говоря без обиняков, такая манера вообще не предполагает никакого перевода текста, но только — некую версию (или перверсию) в виде опыта по воспроизводству первоначального «духа и буквы».
- ↑ И ещё раз повторю: начиная от самого названия. Казалось бы: всего два слова. Оба простые и обыденные до невозможности: «день» и «музыкант», вместе — «день музыканта», вероятно (переводя с французского «La Journée du Musicien»). А вместе с тем, они отнюдь не равняются друг другу..., даже при беглом осмотре. Например, ничуть не покривив лицом против истины (той же самой истины, разумеется!..), я мог бы перевести название эссе, данное ему автором («La Journée du Musicien») как «Дневник музыканта». Или, скажем, «Цена музыканту». Наконец, даже «Журнал ренегата» или «Календарь для слепых идиотов». — Можете не сомневаться: всё это не имело бы ни малейшего значения... Не говоря уже — о смысле.
- ↑ Повторяю ещё раз, для педантов и нищих: приведённый ниже вариант русского текста статьи Сати «День музыканта» был впервые опубликован в книге: Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом» (эй вы там!..), 2010 год (Центр Средней Музыки совместно с изд(ев)ательством «Лики России»). И ещё раз не премину напомнить вот о чём... Русский текст по существу не является переводом в традиционном понимании этого слова и весьма чувствительно отличается от французского оригинала, в чём совсем не трудно убедиться, ткнув пальцем наугад: в любые два места текста (русского и нерусского — или наоборот). По своему внутреннему жанру вариант Сати-Ханон находится где-то в (узком) промежутке между соавторством, поэтическим переводом и литературной адаптацией. Чтобы не употреблять более грубых выражений... в последнее время.
- ↑ «Настоящий художник должен предельно строго регламентировать свою жизнь», — так начинает своё эссе Эрик Сати, с первой же строки на девяносто градусов разворачивая (будущий) обсуждаемый вопрос относительно того (прошлого) названия, которое только что было поставлено им самим во главу угла. И этот его поступок (достаточно странный, как ни крути) ни у кого не вызывает ни малейшего сомнения: словно бы так оно и должно быть. Не стану ничего оспоривать у своего соавтора и я, вестимо. Тем более, что он прав на все «сто» (здесь и ниже). — Должен. Разумеется, «должен». В конце концов, попробовал бы он поступить иначе: и что сказал бы папа?.. — Ах, какая дивная порка!
- ↑ С первых же строк эссе «оздоровительная прогулка верхом по главным аллеям моего парка» не оставляет ни малейших сомнений в том, из какой именно слоновой кости состоит (или должна состоять) башня настоящего музыканта. Ещё не раз Сати вернётся к этой теме, пожизненно наболевшей, в том числе, и в феврале 1924 года — в завершающем автобиографическом эссе «Закоулки моей жизни». — Оставим, не так ли?..
- ↑ Пожалуй, «вдохновение» — это единственное в статье «День музыканта», что не требует комментариев. Хотя и здесь запрятаны как минимум три пункта, которыми Сати мог бы заткнуть мне глотку, а затем ещё и утереть нос. На будущее предоставляю ему в этом вопросе полнейший — carte blanche.
- ↑ Приведённый здесь набор важных занятий музыканта лишний раз подчёркивает его аристократизм, глубину и, вместе с тем, похвальную заботу о собственной сохранности. Высокое искусство не только даёт этому высокому артисту достаток, позволяющий соблюдать свободный образ жизни, но и держать едва ли не предельную дистанцию от окружающего мира (включая в него и местное население). Несомненно, описываемый тип — академик изящных искусств (в прямое продолжение темы «Трёх кандидатур одного меня»). В чистом виде: желчная издёвка и (одновременно) затаённая & пожизненная мечта автора эссе.
- ↑ «Я ем исключительно только белую и белоснежную пищу...» — как будет показано ниже, выше, а также посередине, в этих строках содержатся все признаки диалога Эрика Сати со своим давно умершим «дядюшкой» и земляком Альфонсом Алле. На тридцать (с лишком) лет раньше статьи «День музыканта» преподобный Альфонс (не только фумист, но и глава художественной «школы» фумистов) выставил в центре Парижа на очередном вернисаже «Отвязанного искусства» свою монохромную белоснежную живопись или, говоря проще, белый квадрат — «Первое причастие бледных девушек в снежную пору».(Erik Satie, «Ecrits». — Paris: Champ libre, 1977, p.242) — Разумеется, внутренний диалог с ушедшим «учителем» остаётся скрытым для подавляющего числа читателей: совсем не для того он здесь и помещён. В тексте статьи этот белый, предельно белый и белоснежный цвет, словно бы вбирающий в себя и отменяеющий все остальные цвета, призван подчёркнуть неземную сущность, «горнюю» возвышенность и небесную стерильность мистифицированного образа музыканта (себя). Его величие, предельная чистота и оторванность от жизни создаёт ощущение бесконечной дистанции от повседневной жизни и быта плебеев. Академический музыкант, бесконечно рафинированный и прекрасный во всех своих проявлениях, ничем не может напоминать обычного человека.
- ↑ Здесь Сати предусмотрительно не уточняет, какое именно вино он пьёт холодным: белое или красное? — кон’текст заставлял бы думать, что всё-таки белое. Однако всё остальное, включая зону умолчания — говорит об обратном. Спустя сто лет после написания эссе «День музыканта», я не смею разрубить это видимое противоречие, несущее в себе не только отдельный умысел, но и черты резко обострившегося (в последний год) диалога с одним из старых приятелей автора...
- ↑ Загадочная подробность, заслуживающая отдельного комментария, тем более что контрастная (как внутри, так снаружи) фуксия, появившись единожды в этом белоснежном тексте Сати — более никогда к нему не возвращается. Отдельная статья расходов — это, конечноже, сок (причём, без указания, из какого органа растения он выжат — скорее всего, из плодов..., как широко принято в узких кругах). «Juss» (Jus) (причём, сделанный с особым эффектом в норманно-шотландской редакции слова) — это не только ярко-окрашенное, но и более того — навязчивое понятие во внутренней мифологии Сати середины 1910-х годов. Соединяя первое и второе, получаем ещё один несомненный знак, и даже символ. — Впрочем..., не слишком ли жирно будет, для первого раза? Пожалуй, я оставлю свой комментарий относительно «сока фукции» при себе. Так сказать, до лучших времён.
- ↑ И ещё одна потаённая шпилька в адрес «лепшего друга» Дебюсси, который регулярно позволял себе роскошь не только «разговаривать», но и весьма скотским образом орать во время еды (в том числе, и на «друга-Эрика»). В этой связи особенно показательно предвидение Сати, потому что Дебюсси в самом деле «впоследствии умер». Причём, весьма недалёким от еды способом.
- ↑ Ниже текст становится заметно более разрежённым и следует скорее воображению, чем соображению. Простим же ехидному автору его невольные импровизации, начиная от скрытых шпилек в адрес княгини Полиньяк и кончая явными — в пользу капрала Сати.
- ↑ Последний тезис не вызывает ни малейших сомнений. Ни аристократ, ни высокий художник не могут позволить себе улыбку: ни на лице, ни в искусстве. Даже трудно выбрать: где она более неуместна.
- ↑ Ещё один реверанс в сторону шикарного Клода Дебюсси. Многие годы проживавший в своём особняке на улице Булонского леса (а также на многих других улицах по своему выбору) и женатый на Эмме Бардак (из банкирской семьи), именно он в течение уже третьего десятка с блеском преподавал Эрику прекрасную науку «в любых случаях охотно прощать себя». Несомненно, добившийся «в искусстве» высот «первой категории качества», (не чета автору этого текста!) не кто иной, как только «Клод французский» имел исключительное право демонстрировать своему старому приятелю: каким всё-таки должен быть «настоящий (серьёзный) музыкант».
- ↑ С прискорбием приходится констатировать, что от начала к концу текст (вместе с его субъектом) проходит несколько стадий показательной «шизофрении», пока, наконец, не останавливается перед окончательным выбором, — в последней строке, разумеется. И мы увидим, с каким блеском он будет сделан. — Хотя и таким же тайным (пардон, шизоидным) образом. — Браво..., браво-во-во, мой дорогой Эрик!
- ↑ Вековая мечта..., вернее говоря, сразу две вековые мечты. Первая — сам по себе слуга, вещь настолько же идеальная, насколько и бесполезная в домашнем хозяйстве. Особенно, если взять в толк громадный аркёйский особняк (и прилегающее к нему обширное поместье) автора этого текста. А вторая — взаимность отношений. Причём, любых: начиная от договорных социальных связей между двумя людьми — и кончая контактом между организмом и окружающей средой. Кажется, до Эрика никто ещё не додумался, что невозможно «взять температуру», не дав вместо неё — другую. Отныне (начиная с 15 февраля 1913 года) этот универсум стал обязательным..., между нами.
- ↑ «В течение долгого времени я являюсь постоянным подписчиком журнала мод»... — Кто бы сомневался, что автор говорит чистую (белую) правда. Кажется, это — последнее, что можно подумать, глядя на фотографию Эрика Сати (1913 года, например). Трудно представить себе более верного и заинтересованного «подписчика журнала мод». Но с другой стороны, всё же мы имеем дело с текстом под названием «День музыканта»..., причём, очень серьёзного музыканта. И этот текст, а также этот статус (со всеми вытекающими последствиями) — так же всерьёз — предписывает посещать салоны, налаживать связи в «белых кругах», быть в курсе последних новостей бомонда, как и полагается всякому «респектабельному» музыканту, члену (де)белой Академии изящных искусств (и наук... таких же, как говорил Альфонс). Но всё же, не будем слишком спешить с выводами. На этот раз «модная выходка» Сати неожиданно оказывается гораздо ближе к реальности, чем он сам мог подумать. Ровно через год, в феврале 1914 Эрик Сати (при посредничестве художницы Валентины Гросс) получит шикарный (нет, это вовсе не шутка..., в самом деле шикарный, едва ли не самый шикарный в своей жизни) заказ на альбом коротких пьес для фортепиано. Причём, заказ этот поступил в качестве директивы от издателя Люсьена Фогеля (или «Воже́ля», как называла его Валентина), директора «Газеты хорошего тона» (невероятно предположить!), вполне традиционного себе модного журнала. (Erik Satie, Ecrits. Paris: Champ libre, 1977, p.320) Результатом этого сотрудничества стал изысканно иллюстрированный альбом с рисунками художника Шарля Мартена, а также музыкой и каллиграфией Эрика Сати под названием «Спорт и развлечения». Полностью подготовленный к изданию до лета 1914 года, он был отложен публикацией — на пару месяцев, до осени..., и это стало роковой ошибкой. В результате «Спорт и развлечения» остались «белым листом» на битых девять лет, увидев свет только в мае 1923 года. Начавшаяся в августе война с Германией (как оказалось, это была первая мировая) внесла свои коррективы в деятельность даже журнала мод. Не говоря уже о его «постоянном подписчике»...
- ↑ Наконец, перед финальным аккордом — ещё один звук приближающейся канонады. Автор пятого (пред’последнего, как оказалось) эссе из серии «мемуары страдающего потерей памяти» всё же не забывает ещё раз напомнить о самом важном, ради чего здесь выгорожен целый «День музыканта». Точнее говоря, «загородка академика». Буквально в трёх словах... «Я ношу белый колпак, белые чулки и белый жилет» — как видно, далеко не только пища должна быть белой. На протяжении большей части (бес)сознательной жизни пустой (или смешанный до белизны) цвет служил Эрику Сати чем-то вроде точки отсчёта, всякий раз давая пищу для экстремального обновления творчества. Не зря именно художники (начиная со времён изобретения Эриком пресловутого импрессионизма в музыке) всякий раз становились источником поиска решений. Понятное дело, я даже не попытаюсь объять необнимаемое (тем более, здесь, в этом маленьком комментарии). Самый простой обзор (вроде перечисления объектов) чисто-белого вдохновения может занять несколько страниц. К примеру, известно, что ещё в 1892 году (во времена своего регулярного общения с Альфонсом Алле) Эрик Сати строго предписывал исполнять свою Первую прелюдию к «Сыну Звёзд» Жозефена Пеладана — «во всём белом». Затем, спустя какой-то год Сати сочиняет «из чисто белого» одно из знаковых своих сочинений первого периода: «Готические танцы» для фортепиано, чтобы в них показать утерянную красоту. К слову сказать, этот риторический приём Сати использует на четыре года раньше Малларме, который декларирует зоны «подавляющего белого», чтобы передать обширные периоды молчания в своей поэме «Coup de dés» (1897). Короче говоря, едва ли не всякий раз, когда необходимо передать ощущение многознач(итель)ности и чистоты, Сати встаёт перед необходимостью снова обратиться к «бесцветно-белому» цвету Изиды. Спустя пару лет (но каких лет!) после «Дня музыканта» Сати набрасывает несколько слов в своей маленькой белой поэме — более чем условном произведении, записанным в 1915 году на полях нескольких нотных тетрадей. «Мечты на блюде. Какое оно белое! Никакой рисунок не может его испортить. Оно из цельного куска мрамора». — Белый..., девственно белый (как первое причастие) лист бумаги, не испачканный ни одним символом, словно бы гипнотизирует его своей чистотой. Как умудриться написать такое сочинение, которое останется невидимым на белоснежной поверхности, не замарав его исподней чистоты?.. — Начиная в 1917 году работу над своим «главным» сочинением, симфонической драмой «Сократ», открывшей дух и стиль неоклассицизма, Сати снова пишет почти о том же: я хочу сделать его «чистым и белым как сама Античность». (Erik Satie, «Ecrits». — Paris: Champ libre, 1977, p.242) А двумя годами позже он (с какой-то неуместной доверительностью) сообщает Артюру Онеггеру, пожалуй, одному из самых подходящих к «Дню музыканта» персонажей французской «Шестёрки»: «Я хотел бы написать из маленьких линеарных контрапунктов нечто белое, совсем белое». — Ночная белизна внезапных ноктюрнов для фортепиано. «Первый менуэт», почти статический (как бюст императора Августа) и безразличный к модуляциям цвета (и тона). Графика Энгра, несколько чётких линий на белом листе, сжатый до предела конструктивизм меблировочной музыки, почти не занимающей места на бумаге, «спектакль отменяется». — Наконец, actum est, всё сказано (не открывая рта). Остаётся произнести только последнее слово. Белое как дым... Не предел ли это белизны? Ridendo dicere severum.
- ↑ «Курите, мой друг, курите...» — вот, полюбуйтесь: ещё один (частный) случай неверного перевода. Или напротив — очень точного, с точностью до наоборот. Если внимательно про...честь французский вариант, выведенный на белой бумаге рукою Эрика Сати, там будет написано буквально следующее: «Fumez, mon ami...» — или, если приводить всю цитату до конца, то получится немного длиннее: «Fumez, mon ami : sans cela, un autre fumera à votre place»... Пожалуй, если бы автор русского варианта имел бы (невероятно предположить!) хотя каплю белой совести, он перевёл бы сказанное следующим образом: «Дымите, мой друг, дымите..., иначе кто-нибудь другой будет дымить вместо вас...» Кавычки закрываются. Немая сцена. Зелёная тоска. Белая тишина... — Таким образом, комментарии излишни. Ситуация (сама собою) проясняется до (не)возможного предела. — Итак, перед нами разверзлась пропасть непонимания. Прошу люить и жаловать: вот ещё одно скрытое (до полной наготы) посвящение дядюшке Альфонсу Алле, со дня смерти которого прошло... вот уже почти восемь лет. Ибо..., прошу прощения, если мне придётся во (вне)очередной раз повторить вещи очевидные (хотя и невероятные), как белый лист бумаги на снегу или «Первое причастие бледных девушек в ужасную метель»... «Дымите, мой друг, дымите»..., — а ведь не кто-нибудь иной, как Альфонс Алле в конце 1870-х годов вошёл в число основоположников, а затем и стал «главой» группы «весьма отвязанных» господ, придумавших «новейшее течение» в искусстве под непретенциозным названием «фумизм» (fumisme) или, говоря иными словами, «пускание дыма». «Fumez, mon ami...» — причём, в лицо, глаза и нос всем, кому её только можно пустить: публике, зрителям, зевателям, обозревателям, обывателям, болтателям или читателям. Это первое: ясное как дважды два... Годы личного общения Сати со своим близким приятелем и земляком (главным представителем этого направления) пришлись как раз на окончание зрелого периода, оставившего пышные плоды в виде основных книг Альфонса Алле. В своих «Воспоминаниях больного потерей памяти» (я повторяю: именно больного, не иначе!) Эрик Сати представляет себя не только достойнейшим продолжателем худших традиций «фюмизма», но и напрямую сознаётся в этом, между прочим — устами своего «врача». И снова последнее слово здесь оказывается самым точным...
- ↑ Разумеется, тайное, какое же ещё!.. — равно как и этот сероватый комментарий, полностью следующий за внутренней структурой книги «Воспоминания задним числом». Но здесь (замечу сугубо в скобках) комментарии уже не требуются. А если даже и требуются, то — не мне.
- ↑ Кажется, мне придётся и ещё раз повторить... кое-что, — для особ особо непонятливых. Глядя с некоторым недоумением на это «первое причастие бесчувственных девиц, хлорированных чистым снегом», я счастлив, что про него (или про неё, вероятно) можно бы уже и помолчать..., наподобие траурной минуты (за оградкой мемориального кладбища). Поскольку здесь, буквально за углом существует отдельное крупнейшее исследование (причём, даже не одно), посвящённое белому на белом. И всё же, не будем обольщаться что тексты (писанные бледно-жёлтым на снегу) кто-нибудь читает. А потому... кратко сообщу содержание предыдущих серий (коричневым по снегу). Итак, свою уже не первую (а вторую) монохромную картину «Первое причастие бледных девушек в снежную погоду» («Première communion de jeunes filles chlorotiques par un temps de neige») мсье Альфонс Алле выставил 14-го октября 1883 года на Втором вернисаже Отвязанных искусств (Arts Incohérents) в галерее Вивьен (Vivienne). Разумеется, глядя на девственно белый лист бристольской бумаги или чистый холст, публика гыкала, скалила зубы и тыкала пальцами в пустоту — как в зоопарке. Впрочем, и художник совершенно ничуть не пытался их переубедить в своей девственной тупости. Но не следует полагать, что Альфонс Алле (а вслед за ним и Эрик Сати) относился к своей монохромной «живописи» как к эстетской шутке или очередной очковтирательской выходке в духе «дымизма». Не вдаваясь в напыщенные рассуждения, тем не менее, они вполне понимали настоящее значение абстрактного трюка с пустыми картинами. — Спустя ещё четырнадцать лет (весной 1897 года) Альфонс Алле с большой настойчивостью возвратился к своей идее, чтобы издать полное собрание сочинений: альбом монохромной живописи под своим авторством и таким образом удержать за собой новаторское открытие, предвосхитившее разом концептуализм и минимализм. Собственно, благодаря именно этому документу (опубликованному под идиотским названием «Альбом первоапрелесков») благодарное человечество в лице Казимира Малевича спустя ещё четверть века обрело свои нетленные квадраты: начиная от чёрного и (не) кончая всеми остальными. — Пожалуй, достаточно (на первое время).
- ↑ Разумеется, эта статья была бы для Альфонса — как родная... И совсем уже напоследок: ещё одно повторение (на злобу дня). Последнее, как я надеюсь... — Спустя ещё два года на третьей выставке «Отвязанных» 1884 года Альфонс Алле выставил сразу несколько монохромных картин (в виде красного, синего и зелёного пейзажей), в дополнение к ним «сочинив» своё единственное музыкальное произведение: «Траурный марш на похороны великого глухого», в котором (в полную аналогию его живописи) не было ни одной ноты, но только пустые нотные линейки. Это в равной степени «фумистическое» произведение представляло собой классическую минуту молчания — в знак уважения к тому принципу, что все великие скорби не терпят пустых звуков. Таким образом, за шестьдесят лет до разрекламированной пьесы «4’33”» Джона Кейджа, которая представляла собой «четыре минуты и тридцать три секунды молчания» в исполнении произвольных музыкальных инструментов, Альфонс Алле создал свою аналогичную пьесу, которая предвосхитила разом минимализм и «силентизм». Это если смотреть на предмет сугубо снаружи..., как у них обычно принято. Но если всё же дать себе труд и хотя бы немного изменить угол зрения..., тогда — можете не сомневаться — картина будет иметь совершенно иной вид... И даже характер.
— Не говоря уже обо всём остальном...
Ис’ точники
- ↑ Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). – Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010 год, ISBN 978-5-87417-338-8, стр.270-271.
- ↑ 2,0 2,1 Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г.
- ↑ 3,0 3,1 3,2 3,3 3,4 3,5 3,6 3,7 3,8 3,9 Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010 г.
- ↑ 4,0 4,1 С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г.
- ↑ 5,0 5,1 Иллюстрация — Erik Satie, vers 1912-1913, photographie par Carol-Berard, president du Syndicat des musiciens dont il etait membre.
- ↑ Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis.
- ↑ Юр.Ханон, Аль.Алле «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г.
- ↑ 8,0 8,1 Иллюстрация — Erik Satie, Arcueil, 1909, photo Hamelle. — Archives Rober Caby, Paris. Между прочим, «день музыканта» ещё далеко... не настал.
- ↑ Erik Satie, «Ecrits». — Paris: Editions Gerard Lebovici, 1990. — 392 p. — pp.22-23.
- ↑ «Revue musicale S.I.M.», IX année, №2, 15 fev. 1913, Mois, p.69
- ↑ Иллюстрация — Проект надгробного бюста (автопортрет) Эрика Сати, рисованный им самим, 1913 год. Из книги: Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). – Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2009 год. Надпись Сати в оригинале выглядит так: «Je suis venu au monse très jeune dans un monde très vieux».
- ↑ Иллюстрация — Эрик Сати, рисунок под условным названием «Большой католический орга́н для собаки» (~ 1894). Тушь, бумага. Из книги: Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). – Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010 г. 682 стр. (стр.92)
Лит’ература ( кандидатский минимум )
- Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г.
- Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (непубличный). — Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г.
- Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Издательство: Центр Средней Музыки, Сана-Перебур, 2015.
- Юр.Ханон «Альфонс, которого не было». — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г.
- Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г.
- Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г.
- Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г.
- Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis.
- Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сан-Перебур, «Центр Средней Музыки», 2016 г.
- Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г.
- Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г.
- Г.М.Шнеерсон, «Французская музыка XX века». — М.: Музыка, 1964 г. (первое издание) — 1970 г. (второе издание)
- Cocteau J. «Еrik Satie». — Liège, 1957.
- Rey, Anne. «Satie». — Paris: Seuil, 1995.
- Satie, Erik. «Correspondance presque complete» (réunie et présentée par Ornella Volta). — Рaris: Fayard; Institut mémoires de l'édition contemporaine (Imec), 2000.
- Satie, Erik, «Ecrits». — Paris: Champ libre, 1977.
- Ornella Volta, «L’Imagier d’Erik Satie». — Paris: Edition Francis Van de Velde, 1979.
См. тако же
см. ещё дальше →
... в сцылку ...
Эта уникальная киническая статья была написана в качестве и ради рудимента, остатка и дополнения по окончании работы над прецедентом «Воспоминаний задним числом» ( по материалам, не вошедшим в книгу ). Спустя почти три года (на основе настоящего эссе) викитеке была подарена, пожалуй, слишком уж шикарная для этого места статья под сходным названием Эрик Сати, Юрий Ханон : « День музыканта », чёрт...
Авторы сего : Юр.Ханон & Ер.Сати. Все права сохранены. Auteurs : Khanon & Satie. All rights reserved.
- * * * эту статью могут улучшать (или напротив, ухудшать) только авторы.
— Желающие сделать заметки или пометки, могут отправить их прямиком в прорезь для головы, или через слугу с термометром.
- * * * публикуется не впервые, сокращённый перевод на французский — Эрика и дня его музыканта,
те(к)ст, редактура и оформление текста: Юр.Хано́н.
« s t y l e t & d e s i g n e t b y A n n a t’ H a r o n »
|