Венецианский гондольер, ос.1х (Юр.Ханон)

« Венецианский гондольер »  ( первая опера без конца ) трижды автор : Юр.Ханон  ( не считая собаки ) ← Карманная Мистерия ( на конец ) « Приевшиеся жужжания » ( для начала ) → Ханóграф: Портал Венецианский гондольер ос.1-х ( одно’разовая опера многоразового использования ) Перво-источник...    – Ты знаешь, – внезапно переменившимся, и даже каким-то немного посветлевшим голосом сказал он, – Когда я стоял там, внизу у большого водопада на Иматре, мне опять с новой силой вспомнилась моя ещё детская мечта: написать огромную, мировую, небесную музыку. Которая была бы грандиознее всего этого мира... Понимаешь ли, я такой маленький, ничтожный рядом с этим водопадом, но ведь на самом-то деле я огромен, я бесконечно больше его, и мне это определённо известно, – и он обычным вопросительным взглядом посмотрел на меня, достаточно ли я его понял и услышал. :157    – Но с другой стороны.., – продолжал он, – Тот же самый я, который маленький и всё-таки ничтожный, он стоит внизу, у подножия водопада, и я чувствую, что у него ещё явно не достаёт сил для такого грандиозного свершения.., – человеческих сил, понимаешь?..    Конечно, я это всё понимал, и даже очень точно. Однако, не менее точно я понимал и другое: чтобы эти самые силы появились и выросли, нужно много, каждый день работать ради этой задачи.    – А сейчас, что это такое, разве это серьёзно? – Саша с безнадёжностью машет рукой куда-то в сторону, но в то же самое время как бы и на самого себя, – Я ведь даже какого-то жалкого «Кейстута» ещё ни на крошечку не продвинул! А это всего лишь опера... Да ещё и какая... Представляю себе, что бы вышло, если б она появилась в каком-нибудь театрике. Да он наверняка бы прогорел, через какой-нибудь жалкий месяц-другой, – обречённо отмахнувшись, Шуринька замолкает и отвлечённо смотрит куда-то в окно, вдаль, на сероватую петербургскую атмосферу...    После сашиных слов о прогоревшем театре мне вдруг становится забавно. Я вспомнил о своём не так давно законченном и прямо скажем, диковатом либретто одноразовой оперы «Венецианский гондольер», которым я уже успел изрядно шокировать и Лядова, и тоже одного моего неблизкого знакомого, художника императорских театров. И я решаюсь рассказать о своём, с позволения сказать, «спектакле» Скрябину, – быть может, это его хотя бы немного отвлечёт и развлечёт?..:158          « Венецианские гондольеры »                     ( бес конечная опера )     – Представь себе, – начинаю я со слегка “театральным” пафосом на лице, – Пышные декорации, буйство красок, совсем не венецианских, причём, преобладают красные и оранжевые тона. Перед публикой улочка в Венеции и часть канала. Гондольеры расположились у берега на вечерний отдых. Они пьют вино и едят рыбу (причём, не бутафорскую какую-нибудь, а совершенно по-настоящему). Между прочим..., оркестр в это время почти не играет, только вялые камерные ритурнели, но занавес открыт с самого начала, и зрители, едва заходя в зал, сразу же видят перед собою пьющих и закусывающих на сцене гондольеров..., – уже здесь Саша отчего-то сильно оживляется и начинает хитро посмеиваться, следя за дальнейшим ходом “представления”.   – Наконец зал полон, и зрители расселись по местам, – торжественно объявляю я и знáком показываю Шуриньке, что только здесь всё и начинается, – Представь, с жутким грохотом и лязгом одновременно захлопываются все двери в театре, и этот шум совпадает с мощным аккордом начала увертюры... Итак, запомним: театр закрыт. Оркестр дружно играет бодрую радостную музыку вступления, а гондольеры, не обращая внимания ни на что постороннее, продолжают неспешно пить вино и закусывать виноградом. Первые полчаса на сцене воцаряется самая обыкновенная итальянская опера, во время которой неспешно разворачивается традиционная интрига, почти банальная... Два гондольера спорят между собой за право обладать рукой или сердцем любимой девушки, Пьерины. Пытаясь решить спор, старейший и самый уважаемый гондольер назначает поединок между соперниками. Они будут по очереди петь и пить вино, пока один из них не проиграет и падёт на колени поверженный. И вот, начинается поединок. Одна прекраснее другой, следуют канцоны гондольеров и громадные кубки вина. Наконец один из соперников, Паолино, чувствуя слабость в ногах, незаметно сливает своё вино в сторону, представь себе, так и выливает, выплёскивает прямо на сцену, на пол! – Саша уже смеётся, предвкушая развитие “сюжета с подвохом”. Однако – дальнейший спектакль – превзойдёт все его ожидания, я так думаю...   – Итак, – властно продолжаю я, – вино вылито, но это вино было красным, и теперь большое пятно отчётливо видно на светлых досках сцены. Хитрый болван Паолино полностью разоблачён. Его соперник, Пьер, вне себя от ярости! – и требует подлого врага к ответу. Однако старейший гондольер опять немного остужает его пыл. Он назначает следующий поединок: теперь это уже дуэль чести. Соперники будут драться на венецианских топорах. Тотчас из кулисы появляются две служанки с огромными топорами для поединка. Однако, вина выпито уже слишком много, и несколько раз скрестив своё оружие в смертной схватке, гондольеры внезапно промахиваются мимо друг друга и бьют со всей силой топорами в живописную декорацию, изображающую одну из набережных Венеции. В “каменной” стене пробиты две большие дыры, из которых на сцену вдруг начинают лить... совершенно натуральные потоки воды. Понятное дело, сначала в зале поднимается жуткий переполох, но вскоре все облегчённо вздыхают, поскольку вода не достигает кресел партера и льётся вниз, прямо в оркестр... Я так полагаю, что среди зрителей даже слышен злорадный смех по поводу дальнейшей судьбы мокрых музыкантов. Однако музыка продолжается как ни в чём не бывало, хотя на сцене царит страшный переполох. Мокрые гондольеры бросили старый спор и забегали взад-вперёд, спасая свои немногочисленные вещи и вытаскивая старые лодки прямо на сцену. А вода между прочим всё продолжает хлестать из пробитых отверстий. Ситуация кажется почти безвыходной. Тогда один из гондольеров, это опять Пьер, – он начинает петь самую красивую канцону и одновременно пытается самоотверженно закрыть своим телом образовавшуюся в набережной пробоину. Ему вызывается помочь ревнивый Паолино, он вылезает из своей лодки и тоже становится под струёй воды, бьющей из-за стены. Однако вместо работы между ними с новой силой разгорается былая ссора, даже драка, – и вот, одно неосторожное движение руки – и... уже целый кусок бутафорской набережной плашмя выпадает на сцену...:159   Оба гондольера едва не гибнут в бурной красивой реке, хлынувшей из-за кулис театра, но всё же каким-то чудом добираются до своих лодок. Тем временем, потоки воды заполняют оркестровую яму, и потрясённые зрители видят, как музыканты постепенно поднимаются до уровня сцены. И оркестр, и дирижёр – все, оказывается, сидят в гондолах. Как раз в этот момент между сценой и зрителями медленно опускается массивная железная решётка, назначение которой пока ещё никому не понятно.. А тем временем, под напором бурной стихии – уже вся венецианская набережная с грохотом обрушивается на сцену, и прямо в публику, в кресла партера устремляется широкая, полноводная река с мутной водой довольно бодрящей температуры. Среди толпы зрителей, понятно, начинается паника, все бросаются к дверям, но увы – театр наглухо заперт. Правда, публика сидящая на ярусах и галёрке, пока чувствует себя в достаточной безопасности и даже с некоторым интересом посматривает вниз, в партер, воспринимая всё происходящее там, как вполне естественное продолжение спектакля. Однако в этот момент на сцене разворачивается уже последнее действие драмы. Под оживлённую музыку оркестра и певцов в лодках, из-за кулис на сцену выплывает страшное чудовище – огнедышащий дракон, изрыгающий каждые пять секунд из пасти длинные языки зелёного пламени. Поток полноводной реки скоро выносит его к решётке, отделяющей сцену от зала и – о ужас! – очередной огненный язык неожиданно воспламеняет ткань, в которую обёрнуты массивные железные прутья. Уже через какие-то полминуты весь зал с трепетом наблюдает величественнейшее зрелище пылающей снизу доверху решётки, из-за которой продолжает изливаться в зал полноводная, прекрасная река. Две стихии торжествующе соединяются. Прекрасные языки пламени тем временем понемногу переходят на стены театра, затем на ложи, ярусы и крышу, – начинается самый что ни на есть настоящий пожар. Обезумев от ужаса, публика мечется в поисках выхода, но увы..., железные двери накрепко закрыты, а никаких окон в театре, понятное дело, нет...   Финал... Звучит величественная музыка заключительного номера. Под торжественные, почти триумфальные звуки медленной баркаролы оркестр и певцы на лодках уплывают куда-то вдаль, за кулисы, прочь из горящего, гибнущего театра. Дирижёр, как бы прощаясь, печально машет руками в озарённый сполохами пожара зал. Конец последнего действия...   На следующий день газеты с ужасом сообщают об очередной премьере одноразовой оперы «Венецианские гондольеры». Словно бы страшный рок навис над этим прекрасным спектаклем. Каждая попытка постановки оперы венчается очередной трагедией. Театр опять полностью прогорел, вернее говоря, сгорел в результате какого-то мистического недоразумения, и каким-то чудом спастись удалось только артистам сцены и оркестра. Зрители все погибли в огне пожара и утонули в результате вчерашнего наводнения. Здание театра разрушено дотла и полностью утрачено. Однако не тут-то было. Загадочная судьба трагического спектакля со столь прекрасной музыкой и великолепными декорациями продолжает бередить лучшие умы современности. И вот, уже через две недели сообщается о начале подготовительных работ по новой постановке оперы “Венецианские гондольеры” в следующем, ещё не прогоревшем театре города...:160            ...   ...   ...Занавес, господа!..   ...   ...   ...Некоторое время мы оба: и я, и Скрябин, – потрясённо молчим, тихо поглядывая прямо друг на друга. Даже я, кажется, вполне ошеломлён величественной картиной гибели театра вместе с его незадачливой публикой. Наконец, Саша, стряхнув с себя ужасное наваждение только что “увиденной” оперы, со значением кашляет, и словно бы с новым интересом вглядывается в моё как всегда “подозрительное” лицо...   – Конечно, если бы я не знал тебя уже так долго, – говорит он с каким-то особым сомнением, – я мог бы вполне решить, что Юрочка сошёл с ума..., причём, в очередной раз, – и он сам тут же смеётся над своими собственными словами... по окончании...   – Но вот что меня в очередной раз бесконечно удивляет.., – Саша теперь даже привстаёт со своего места и нервно прохаживается вдоль рояля, – ..так это странное, почти чудовищное подобие наших с тобой устремлений, и главных желаний. Ведь я сам только что толковал тебе о своём каком-то ещё смутном желании создать нечто не сиюминутное, конкретное, а огромное, даже всемирное... Произведение, в котором сама жизнь станет только одним из действующих лиц, массовкой на сцене... Понимаешь, не какие-то милые прелюдии-мазурки, которые я играю Лядову в консерватории, не просто-пьески, которые я как человек исполняю глубоко внутри жизни..., как мельчайшая её частичка в одном, отдельном месте, но огромное, над’личностное, сверх’жизненное событие..., – и он замолчал, нерешительно уставившись куда-то в одну точку бесконечно далекого от нас пространства...   – Да-да, – тут же ехидно отозвался я из своего дальнего угла. Как всегда не вовремя на меня нашло излишне ироническое настроение, – Отлично помню: «Бетховен как носитель сверх’личностного начала...», туда-сюда носитель, из одной стороны в другую.   – А ты не смейся, – очень серьёзно возразил мне Саша, – И даже у него такое, хотя может быть и смутное желание прослеживается. Вот например – Девятая симфония. Ведь это явная попытка выйти за рамки, создать если не всемировое, то хотя бы всечеловеческое произведение... И пускай у него это не вполне получилось, но это же была только первая попытка... Он как бы предыдущий, он нáчал, показал для нас будущий возможный путь...   Я не вполне понимаю, почему, собственно говоря, Девятую Симфонию Бетховена теперь следует считать первой попыткой. И чем эта попытка, строго говоря, отличается от прочих “сверхличностных” произведений, вроде сотен реквиемов и прочих больших месс, которые чуть не каждый композитор почитал за необходимое сочинять в конце своей жизни..., или начале карьеры... Точнее говоря, отличие, конечно, было, но совсем не принципиальное, на мой-то взгляд...:161 здесь текст обрывается (по произволу автора) чуть ниже поставлена подпись: Юр.Ханон, яварь 1994, — да вот и всё...

Непроиз’вольное продолж’жение ( для тех, кто ещё желает )   ...если кое-кто ещё не понял, уточняю: приведённый (выше) отрывок взят мною из (печально) известной книги «Скрябин как лицо», где он располагается в промежутке между 157 и 161 страницей. Таким образом, придётся сказать ещё несколько слов об этом предмете. — И прежде всего, нужно отчётливо понимать, чем не является находящийся выше (во всех отношениях) текст. Говоря во-первых, это — не либретто одноимённой оперы, но только отрывок из книги, представляющий собой рассказ автора о своём (тогда ещё не законченном) произведении. Говоря суконным языком историка музыки, перед нами сюжетное эссе (или выжимка) из либретто. Примерно такую же (только значительно более жёваную и казённую) штуковину обычно получают зрители, покупая театральную программку — перед началом спектакля. Это — раз... Говоря во-вторых, находящийся здесь вариант текста — далеко не первый, но, вероятно, последний (как хотелось бы верить). Начальный синопсис (нечто вроде памятки для самого себя) был накидан в 1985 году, примерно тогда же с ним познакомился (в виде исключения) и профессор Цытович, весьма позабавившийся над этой фантасмагорией или «пародийной мистерией» (как он её называл). Спустя ещё девять небольших лет (в январе 1994 года) чувствительно модифицированный вариант (в виде разговора со Скрябиным) вошёл в первую часть книги «Скрябин как лицо», изданной с немалыми трудностями только через три-четыре года.:157-161 — Следующий вариант венецианского текста закономерным образом появился в 2009 году, при новой работе с книгой. :157-161 К слову сказать, именно оттуда (хотя и не в точном виде) «гондольер» и перекочевал — сюда, в нынешнюю публикацию. Впрочем, всё это обсуждение не имело бы ни малейшего смысла, если бы не одно обстоятельство... после Гондольеров...   Ни во время работы над книгой, ни после — ни сном, ни духом я не помышлял отдельно публиковать «Венецианского гондольера», — имея в виду, — отдельно от первой части романа «Скрябин как лицо», где он имел своё жёстко определённое место в окружении главного смысла (или пути). Вне общего места и смысла..., — ах, сказал бы я: во что превращается этот эрзац маленького шедевра... Впрочем, воздержусь. Да..., совсем слегка. — Не могу сказать, что сильно «огорчился» или был «возмущён»..., но несколько лет назад до меня как-то дошла информация, что об этом некто сильно-заботливый обеспокоился — сам, без меня. Разумеется, не спросив ни дозволения, ни какой-то иной с’цанкции..., для начала. Определённо не помню, когда в точности это случилось впервые, но теперь эта публикация кое-где датирована — 2012 годом. Впрочем, сомнительно. Вероятно, она просочилась в интернет всё-таки раньше. Поначалу, если не ошибаюсь, я увидел свой отрывок в журнале с почти ангельским названием «Опустошитель», который мне всякий раз вспоминается отчего-то под именем «Истребителя» (слово скорее католическое, чем скрябинское). Ясное дело, оттуда она протекла тоже, промочив какие-то другие электронные и’здания, — в живых из которых сегодня остался (если не ошибаюсь) только — один. Причём, там мой разговор со Скрябиным предстаёт в состоянии «обрезанном» почти до оскоплённого..., да и сам текст (понятное дело) взят из первого, широко опубликованного варианта книги (1994 года). — Именно это (несанкционированное вмешательство) и заставило меня опубликовать гондольеров сначала на своём сайте (с музыкальной подкладкой), — а затем ещё и здесь..., так сказать, ради «окончательного аккорда». Таким образом, вернув им некогда утерянное место... и смысл... ...Старая как мир мечта каждого порядочного человека:       убить кого-нибудь, хотя бы в порядке самозащиты...:11 — Аль.Алле, «Альфонс, который был»  (поверх всего)   И всё же... главным здесь остаётся только одно: «Венецианский гондольер» — всегда был моим тайным, внутренним делом. Он не должен был просочиться за пределы бумажной книги — тем более, в такой уродливой форме, оказавшись «вечным жидом» со рваными парусами, бесприютно летающим по ледяным просторам бесхозного интернета. — Таким образом, меня ткнули носом в лужу..., и я оказался попросту вынужден совершить попытку запоздалого и нелепого венецианского реванша. А значит, получайте здесь первоисточник: незапланированное эссе с краткой (окопной) историей ещё одной маленькой мистерии, имевшей некогда место в вашем мире. — ...и никто теперь не сможет сделать вид, будто бы этого никогда не было.   Кстати сказать, не начать ли с номера?.. — И в самом деле, довольно странно бывает встретить такой случай, чтобы некий условный композитор (назовём его для порядка «Х») начинал своё наследие с гипотетического опуса 1... — причём, сразу и бесповоротно с крупнопанельной оперы... столь впечатляющей основательности и размера. Как правило, «сочинение первое» — это какая-нибудь худосочная пьеска для фортепиано или блеющий в истоме романс к возлюбленной (собачке). А тут, шутка ли сказать: целый спектакль до небес. С пожаром, перегаром, наводнением и доброй тысячей трупов. Да ещё и с душком, напоследок... Да полно-те, в конце концов, не мистификация ли это?.. — Невольно вспоминается «обратный случай», когда прекрасный дядюшка-Эрик (будучи тогда почти подростком) опубликовал свою первую (совсем небольшую, минуты на две) фортепианную штуковину — сразу же под опусом 62 и масштабным названием: «Вальс-балет». — И чем не «Венецианский гондольер», после всего?..   ...Ну хорошо, а где же, в таком случае, ocus 1?.., — частенько спрашивали каноника различные люди с вялыми лицами на голове. — Ну всё-таки, где же ocus 1?   Вместо ответа на эти слова Ханон либо невразумительно молчал, вздыхая, либо тускло отшучивался, либо голословно утверждал, что, вообще-то говоря, в свете курса политической «пре’емственности» 1980-х годов, ocus 1 был присвоен некоему странному (экспрессионистскому) сочинению для фортепиано под названием «Не’соната №7», которую, кстати говоря, очень мало кто на этом свете и в глаза-то видывал. А потому ocus 1 поделили между собой ещё три равно’подозрительных сочинения, важнейшее из которых, конечно же, одноразовая опера-мистерия «Венецианский гондольер», а также ещё три небольших камерных партитуры, которые, по умолчанию выглядят примерно следующим образом...:1/1-1а — Юрий Ханон, «Вялые записки»  (1991-2002 г.)   Разгадка этой маленькой шарады проста: проще пареной редьки. Резко поменяв (а было это осенью 1984 года) первоначальную психологическую парадигму своей музыки, означенный композитор (назовём его для порядка прото-каноником «Х») решил также «обнулить» и нумерацию своих прежних опусов (почти два десятка сочинений, следовавших вполне в скрябинском траверсе). Таким образом, вместо обычных добропорядочных «op.» последовали какие-то невразумительные «ос»... — причём, начиная не с первого, а от второго номера. Первый же, противу обычая, остался вакантным. — Но зачем же так?..., — хотелось бы спросить, с трудом подавив зевоту (пополам со рвотой).   Ответ слишком прост и слишком важен, чтобы им запросто пренебречь... — Сразу же поставив цель. — Имея перед собой трудную и жёсткую задачу, длиной почти во всю жизнь. — Не будучи заранее уверенным, что эту задачу удастся реализовать: полностью или даже частично. — В такой ситуации как никогда важно обозначить силовую линию. — Поставить опоры. Натянуть провода. Определить систему координат. Установить крайние точки. — Первую и последнюю. — И только затем, между них, постепенно, шаг за шагом выстраивать новую территорию со своими отдельными правилами. — Да-с... Именно так. В точности по этой причине (и только по ней) на месте двух крайних столбов заранее возник первый «Венецианский гондольер» — и последняя «Карманная Мистерия». Говоря по существу, два варианта одной и той же истории. Маленького конца света. ...Сначала преврати свою жизнь в слово,     а затем уж можешь делать из неё всё, что угодно.:58 — Юр.Ханон, «Альфонс, которого не было»  (поверх всего)   Для начала — ocus 1, «простенький», до предела условный, театральный и литературный «гондольер», весь пронизанный духом какой-то дикой фантасмагории. Вещь, которую нельзя воспринять иначе, как анекдот, шутку, рассказ о другом мире. Говоря привычным человеческим слогом: утопия, фантазия, сказка, облако... без штанов. Такой вот специальный ocus 1, с самого начала образующий громадную триумфальную арку к последнему ocus 74, по сути — его вариант. Ещё одна (лишняя) Карманная Мистерия. Только в облегчённой форме. В одном, отдельно взятом театре. Внутри одного, отдельно взятого мира... Всего один локальный опыт. — И тем не менее, он существовал. Был. По-настоящему. — Здесь, посреди (вашей) реальности. Забавно произносить эти слова в прошедшем времени... — Как о самом себе.   ...Не требуя немедленного воплощения (в связи с заведомым отсутствием автора, заказчика и исполнителей), ocus 1-х был сразу же отложен «за щёку», точнее говоря, про запас. В 1984 году, только начиная отработку канонического языка и мелких смысловых ячеек в музыке, слишком рано было браться за «неодолимо прекрасную оперу», выстраивающую свой особый мир..., — да..., выстраивающую..., впрочем, только ради того, чтобы тут же обратить его в пепел и сапропель. Весь музыкальный материал «Венецианского гондольера» (имея в виду главные зёрна и силовые стилевые узлы) был свёрстан в 1991-1992 году, а затем ещё раз отложен в пользу других (магистральных) партитур. Дело до партитуры дошло спустя ещё пять лет. После окончания одноимённой оперы «Норма» (такой красивой, такой итальянской, такой каватины), как говорится, сам бог велел продолжать (почти не теряя скорости, почти по инерции) — в том же духе. Ну..., и я продолжил. Слегка. Партитура «Венецианского гондольера» была закончена где-то на изломе 1998 года. Пожалуй, на истории «крайних точек» можно было поставить точку. ...остатки ещё одного мира...   За исключением..., разве что, одной мелочи. Любой Карфаген, как бы ни было его имя, должен быть разрушен. Включая весь их мир. И даже их самих, сердешных... Рано или поздно, быстро или постепенно, сейчас или после нас, но ему приходит срок... И он падает. — Увы, не я придумал это их вечное правило. Они сами, своим удивительно настоятельным и упорным небрежением, настояли на своём.   Ну ладно..., — я сказал им в ответ. Если уж вы так хотите..., я сделаю это — сам. За вас. Лучше по воле, чем поневоле. Из чистой брезгливости. Только чтобы они не тянули руки, не прикасались... — Сам сделал, сам убрал. Да ещё и подмёл за собой, напоследок. Глядите: всё чисто. — Вот оно было (только что) и вот, пожалуйте, его уже нету... — К счастью, на этот раз обошлось без «осложнений». Законченная в год очередного «кризиса» (и очередного массового обнищания населения), брутальная венецианская история избежала попадания в красивый кожаный переплёт. Два экземпляра получили ординарную обложку, а один — и вовсе остался в небрежении. Как был: голый. Неприкрытый. Готовый ко всему, что только бывает в их мире... Да...   Спустя пятнадцать лет после написания партитуры..., кстати сказать, дело было тоже зимой, — все три экземпляра партитуры «Венецианского гондольера» послушно пошли по следам своего театра, да не просто так: по ветерку, по снегу, под ледком... Сначала погорев, а затем — отправившись вдаль..., значит, по неспешным водам Стикса. — Правда, в тот вечер река смерти носила до обидного прозаическое имя Ждановка. Кажется, она сызнова дождалась... очередной порции большого искусства. — Ну, не всё же ей, сердешной, на футбол-то любоваться..., со всеми вытекающими... И так с партитурой «Венецианского гондольера» было покончено где-то на изломе 2013 года. А потому здесь, на истории «крайних точек», вполне можно бы поставить — и ещё одну точку... жирную. По существу, вечный главный вопрос жизни состоит в том,         что реально неизвестно: а была ли она вообще? :72 — Юр.Ханон, «Альфонс, которого не было»  (поверх всего)   Пожалуй, напоследок остался здесь ещё один крохо’борский вопрос: о числе..., вернее говоря, о его странных колебаниях. Спрашивается: почему «Венецианский гондольер» (один-одинёшенек со своей гондолой), время от времени превращается в каких-то множественных «Венецианских гондольеров» (и в самом деле, ведь там их было не так уж и мало)... — Хотелось бы знать, в конце концов. Но впрочем, здесь моя увертюра снова заканчивается. Под торжественные, почти триумфальные звуки медленной баркаролы оркестр и певцы на лодках уплывают куда-то вдаль, за кулисы, прочь из горящего, гибнущего театра... Дирижёр, как бы прощаясь, печально машет руками в озарённый сполохами пожара зал. Конец последнего действия. Так и я..., порядком наскучив вопросами, сочту за лучшее прекратить пустые слово’словия, удалившись куда-то в сторону, и оставив на своём месте только одну... слегка помятую... шляпу... ...всё для вас..., всё для вас, мои дорогие...

Ком’ментарии триХанон  ( Трианон, 1991 г.) Ис’сточники Ханóграф: Портал Литера’тура   ( предпоследняя, вероятно ) Ханóграф: Портал Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон, Альфонс Алле, Франц Кафка, Альфред Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» ( или книга, которой-не-было-и-не-будет ). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон «Три Инвалида» (или попытка скрыть то, чего и так никто не видит). — Сана-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть первая, издание второе (доработанное и ухудшенное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2009 г. Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен» (эссе для ренегатов). — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя) Юрий Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Несколько маленьких грустных слов — по поводу годовщины усов (к 121 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7 Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» (или книга, которая-ни-на-что-не-похожа). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2016-b. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. См. так’же Ханóграф: Портал Приевшиеся жужжания  памяти велiких композиторов (с чего началось, тем и — кончилось) Три одинаковые сонатины (для положенного фортепиано) 24 Упражнения по слабости (для неограниченного круга ... не желающих) Шаг вперёд — два назад (де-балет) Средняя Симфония (ос.40) Три Экстремальные Симфонии (для хорошего оркестра) Карманная Мистерия со всех точек зрения Пять мельчайших оргазмов (по-крупному говоря) 17 романсов на стихи Чайковского (для фортепиано и касторки) Ханóграф : Портал Симфония №5, героическая (для кифары и офиклеида) Анархист от — музыки И даже — каноник Джудекка..., Венец её (вся во льду и с дымом) Ницше — contra — Ханон‎ или книга, которая-ни-на-что-не-похожа «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет Физиология — шарма или шарм физиологии Каменный Гость‎  (или надгробие под балетом) О музыкальном в’лиянии собак (Юр.Ханон) см. в даль’ше →  Все права сохранены.    Auteur : Юрий Ханон (три’жды).    All rights reserved. * * * эту статью может поправлять только автор. — Все желающие сделать какое-то дополнение, — могут положить на это дело посредством связи... * * * в таком виде публикуется впервые : текст, редактура, оформление — Юрий Хано́н. «  s t y l e t  b y   A n n a  t’ H a r o n  »