Время (Натур-философия натур)

« Колокол временный » автор:  Boris Yoffe               & Yuri Khanon ← Боль и красота Смерть или зло → Ханóграф: Портал « Колокол в’ремени » — или в’ремя колоколов —  Среди времён. Среди людей.     Где нет ни мыслей, ни идей...:7    ( М.Н.Савояровъ ) так начиналось... — Бумм!.. Бумм!.. ...т ак начиналось небольшое эссе об Андрее Тарковском, которое я написал лет тридцать назад. Между тем, мир не стоял на месте. Шло время, желтела бумага, выцветали мысли... С годами потерялось эссе, потерялся и я сам, — и теперь, странно признаться, я почти ничего не могу вспомнить оттуда, кроме этого начального, глухого: «Бумм!.. Бумм!..»   ...иной бы просто махнул рукой и сказал бы равнодушно, почти по инерции: «время...» И больше — ничего. Между тем, возвращаясь снова и снова, — это почти глупое и бессодержательное: «Бумм!.. Бумм!..», кажется, вытягивает за собой, оттуда, и ещё кое-что. Не столь глухое и гулкое...   Впрочем, основную мысль потерянного эссе воссоздать и пересказать совсем не трудно. Начало — это удары колокола из финальной новеллы «Андрея Рублёва»; речь шла о том, что все основные фильмы Тарковского образуют один ряд, один законченный магический цикл. В Андрее ставится и решается вопрос о смысле и назначении художества, затем Зеркало становится первым необходимым шагом в пути художника-подвижника, каким он утверждается программой Рублёва: шагом само’познания. После которого (и только после которого) появляется сáмое право — „я могу говорить“. Дальше..., дальше начинается собственно речь, иконопись, отливка колокола: магические фрески Соляриса и Сталкера. Затем следует ещё один важнейший шаг (как и предсказано в Страстях по Андрею), — сомнение. Молчание. Созерцание Приносящего-себя-в-жертву. Ну и наконец..., на’конец — жертвоприношение, уничтожение, стирание созданного, сделанного из этого мира.   Не знаю, насколько всё это сохранило свою силу, однако для меня самым важным и интересным и по сей день остались начальные два слова, коротких и глухих: мысль о колоколе. О том, какие жёсткие, жестокие и, порой, конвульсивные усилия прилагает каждая следующая культура ради того, чтобы громким звоном, звуком, стуком или любым другим символическим действием сплотить своих людей, сбить их в стаю, соединить общей цепью. В конце концов, не всё ведь так просто, как видно..., и слышно с поверхности. Чтобы получился громкий, настоящий Бумм, необходимо не только отлить гигантский бронзовый цветок, но ещё и, между прочим, построить башню до неба. И тогда уже невозможно перечесть, сколько поколений и сколько сил (интеллектуальных, творческих, физических) стоúт за одним этим ударом — языком по колоколу. — Какой же в нём смысл. И прок?..     беспомощность... — Бумм!.. Бумм!..   Как сотни и тысячи лет назад, колокольный звон и сегодня остаётся едва ли не единственным способом действия..., воздействия и взаимодействия с загадочной стихией, остающейся не только совершенно неясной, но и — неподвластной человеку... Со Временем... — Причём, способ этот не только условный и символический, но и, если угодно, сугубо магический. Насколько мы можем судить, навряд ли удар колокола производит реальные изменения или искажения в структуре времени, чтó бы ни скрывалось под этим словом. — По основному назначению своему, удар колокола адресуется — человеческому слуху, восприятию, сознанию, памяти, а затем — как последствие — представлению о себе и своём движении во времени... Я говорю о «движении» в самом общем смысле, разумея под ним любую степень статичности, покоя, неподвижности, динамики, скорости или усилия, само собой.   ► Время до... И время после... Всюду и всегда это — два совершенно разных времени.   ► Время до удара колокола, и время после удара колокола. Мир до удара колокола, и мир после удара колокола. Я до удара колокола, и я после удара колокола. Граница, переходная точка пересечения непересекающихся реальностей, — в конечном счёте, подобная точке перехода в небытие. Время до смерти, и время после смерти.   ► Тихий звон каких-то скрытых колоколов сигнализирует о свершении таинства евхаристии. Кажется, только что это было всего лишь хлебом и вином, и вóт уже — плоть и кровь Спасителя... Чудо случилось. Actum est...   ► Удар в гонг сообщает публике сакральную информацию о смене условий жизни, после него становится возможным то, за что раньше следовало бы «неотвратимое» наказание: начинается поединок на ринге. Гонг прозвучал — и два героя могут избивать друг друга почём зря. И сносить побои придётся всё тó в р е м я, пока не прозвучит следующий звонок, снова меняющий условия: время мордобоя закончилось. Или настал перерыв...   ► Самое незначительное, казалось бы, событие превращается в значительную перемену благодаря удару по звенящему предмету. «Встать, суд идёт!..» — и люди самые обыкновенные и ничтожные, надев мантии, превращаются в вершителей судеб.   ► Тревожный удар в рынду объявляет о начале пожара, — и все причастные должны немедленно бросить свои обычные дела ради (все)общего противостояния стихии.   ► И даже звон самой обыкновенной рельсы, подвешенной на перекладине, сообщал о прибытии или отправлении поезда, важнейшего перехода из времени движения к времени остановки, равно как и наоборот. — Время здесь и время не здесь... Время так и время иначе...     пар или фантазия...   Перечислять дальше не имеет ни умысла, ни цели.   Видимые зарубки на времени — самый устойчивый и необходимый из всех ритуалов, вне которого время попросту исчезает, ускользает и растворяется в окружающем воздухе как пар или пустая фантазия. Самый простой и привычный способ — часы. Минуты. Секунды. Или календарь: недели и месяцы. Года и тысячелетия, такие же невидимые и обладающие всей мерой условности удара в рынду или гонг. — Лишённое условных отметин и значков, время становится непонятным и неподвластным человеку, независимо от его культуры или эпохи. Проскальзывая по воображаемой линии времени, ни одна культура и ни один индивидуум не может обойти парадоксальную пустоту всего данного человеку в его опыте и через опыт времени. Всё в нём ускользающий парадокс: его цикличность и его линейность, его непрерывность и его дискретность, его динамичность и неподвижность.   Как его ни маркируй, как ни измеряй, какими грамматическими конструкциями не обкладывай, — а всё одно: пустое ускользает, жидкое вытекает между пальцев. Никакого знания, хоть как-то дополняющего или поясняющего данное нам в повседневном чувственном опыте, здесь не уловить.   Может быть, непосредственный опыт переживания времени (а есть ли оно вообще?) через длящийся звук в его противоречивости существования и несуществования..., — и есть одна из форм под’сознательного и до’сознательного знания о Боге и (или) самом себе?.. Того знания, которое носит в человек в своём сердце от рождения и до смерти («тук-тук, я ещё здесь...»), и которое хотя бы только потому уже не может не быть именно таким: смутным, ускользающим, интуитивным, до’вербальным, инстинктивным и даже физиологическим. Тело — уже само по себе — одновременность, контрапункт разноскоростных процессов. Равно как и связанное с ним внутреннее психическое пространство. Верх ловкости: умудряться узнавать время по барометру, а давление – из газет. — Альфонс Алле :12   И не только каждый человек в отдельности..., — прежде всего, общество в целом не сможет нормально существовать, если будет игнорировать или уклоняться от своего внутреннего опыта. Именно социум сначала постулирует, а затем формализует общее, единое для всех время, отмеряемое акустическими (слышимыми) и визуальными (видимыми) сигналами. Время, которое человеческое сознание способно представлять себе в единственной доступной ему форме: как протяженное и делимое пространство, условно допускающее сосуществование разных направлений и предполагающее разноскоростное движение по нему. В конечном итоге, время в общепринятой модели оказывается тождественным представлению о — движении. Если нет движения или изменения, значит (ergo!), нет и времени; движение при этом должно обладать хоть какой-неравномерностью, асимметрией, непрерывное равномерное движение совпадает с видимой неподвижностью. Таким образом, сознание (совокупное и личное) шаг за шагом попадает в прямую зависимость от собственных представлений о якобы «независимом» материальном времени. — С другой стороны (налицо ещё один парадокс), современная культура, «окончательно» оторвавшись от первоначальной природы и наплевав на солнце и луну, воображает себе время именно таким: как полную & гомогенизированную равномерность, атомарную тавтологию процессов, временами доходящую до состояния неразличимости. продолжение тела...   Отдельная статья расходов — часы, конечно. Этот горделивый механизм (несомненное достижение человеческого разума, несущее на себе и в себе все черты создателя), вне зависимости от формы и размеров, будь то уродливое продолжение тела на запястье или на животе, будь то настенный Ильич с выпрыгивающий кукушкой или бельмо циферблата на прекрасных старинных башнях, — вездесущий, претендующий на всемогущество, но на самом деле совершенно беспомощный инструмент социума, который, подобно пауку-водомерке, всего лишь скользит по поверхности времени, не оставляя на нём ни малейшего следа. Даже видимого...   Настолько же топорным остаётся и кос(т)ный язык человеческий, подчиняющий и низводящий запутанную разноголосицу разновременных процессов до утилитарного мифа о мире предметов (одушевлённых и неодушевлённых), обладающих теми или иными свойствами и находящихся в тех или иных взаимодействиях друг с другом. Притом, сам предмет, утверждаемый у них как имя существительное, предполагает неизменность, множество, повторность и самотождество, — чисто бытовое предположение, функциональное для повседневной жизни и необходимое для совместной синхронной деятельности внутри общества. При этом заранее (по умолчанию) «сокращается» априорное знание о том, что дерево на самом деле — в неменьшей степени процесс (и такая же единая сумма внутреннего движения), как, например, и то, что у них обозначается существительными «война» или «любовь».   Эфемерные и в полной мере умо’зрительные представления о прошлом, настоящем и будущем работают только в качестве совокупной привычки, производной от пространственной метафоры времени. Едва переступив внутреннюю психологическую черту и вернувшись к своей первоначальной, временнóй ипостаси, все они мгновенно превращаются в мистический волшебный ритуал, становятся предметом прикладной магии и бесконечным истоком мифотворчества (включая, между прочим, и чудотворную юриспруденцию, ведь мы уже давно выучили наизусть, что «все преступления будут рано или поздно раскрыты и наказаны»). Не говоря уже о подлинно мистической традиции обращать время в деньги (и обратно) по старой как мир схеме, принимающей у них (как в сказке) тысячу и одно обличие. Главное здесь — обоюдное желание сторон, а больше ничего, кроме этой волшебной палочки, и не требуется. Чего стóит, к примеру, восхитительная манера заключать сделки с будущим (или на будущее) через бес...корыстное посредничество страховых компаний, мало чем отличное, скажем, от ставок на ипподроме или на тараканьих бегах. С другой стороны, азартные игры, пари, тотализаторы, биржи и прочие игрушки для взрослых — не столько банальный способ конвертации ближайшего будущего в деньги, сколько, напротив, легализованная властью (или криминальная) попытка купить ощущениe личной причастности к завтрашнему дню и создать (буквально из ничего) персональное событие, маленький ритуальный спектакль. Деньги в процессе этой операции на время теряют свой серый ореол утилитарности, превращаясь в магический инструмент или, по крайней мере, портативную «машинку времени», рассчитанную на короткий срок. Исполнив несколько несложных условий (правил «игры»), всякий обыватель, щедро наделённый всеми своствами посредственности, может ненадолго «свернуть в сторону», купив за небольшую сумму волшебное ощущение выхода за пределы установленного ему конвейера минут, часов, дней и месяцев, — как правило, заканчивающегося на ближайшем кладбище...   Глядя со стороны..., и далеко со стороны, — этот беззвучный и почти будничный способ сначала взбалтывать время в шейкере, а затем ждать, пока оно разделится на до и после, не может не вызывать восхищение. И главное, ведь они достигают желаемого результата на удивление легко и непринуждённо, — при посредстве сравнительно небольшой суммы денег, банковского чека и подписи на контракте, почти как в старинном фокусе с факиром, кроликом и цилиндром...,:202 — по своему дешёвому и сердитому эффекту этот древний трюк лишь немногим уступает божественному грому и молнии..., — или хотя бы небольшому фейерверку у подножия Олимпа.   — Так или иначе, мытьём или кáтаньем, но любое назывное время, вернувшее себе изначальную «временность», может стать (и становится, сплошь и рядом) объектом поклонения и предметом религиозного культа: как будущее (европейский позитивизм, коммунизм, иудео-христианство), так и прошлое (культ предков, спиритизм, историзм), и «даже» настоящее (йога, буддизм, тантра). любой ритуал...   Глядя на них (в последние пять тысяч лет), и поневоле возникает вопрос: а не является ли любой ритуал в принципе сублимированным ответом на потребность разделить время на до и после, — в первую очередь, традиционное жертвоприношение, когда до и после доведены до максимально возможной однозначности, означая до и после смерти, — и не являются ли, далее, омерзительные практики истязаний и мучений жертвы реализацией иллюзии дления, уловления настоящего, фиксацией протяженности временного отрезка между до и после? Вопрос... со всей очевидностью — риторический...       Вообще же говоря, вся человеческая деятельность (равно повседневная и торжественная) сводится к исполнению цепочки ритуалов, необходимых для поддержания веры в традиционные мифы. При этом отлаженность социальной системы не зависит от степени произвольности или абсурдности мифов, лежащих в её основании, — лишь бы вера участников была вне подозрений, а это как раз и зависит от убедительности ритуалов и силы их воздействия: психического и художественного. Проще говоря, короля вечно играет окружение, — но и король обязан придерживаться основных правил игры (или договора, если угодно).:679 Даже вокруг обрезка ногтя можно построить рационально организованную и безотказно функционирующую систему, взаимовыгодную для подавляющего числа членов общества (клана). Для этого нужно лишь соблюсти необходимую последовательность ритуализации, к примеру, канонизировав новую святыню и объявив, скажем, чудотворными мощами почитаемого имярека, а затем обеспечив конвенциональную убедительность сверх’ценного объекта с помощью поэзии, техники, театрального искусства, живописи, акробатики и прочих стандартных средств массовой суггестии. — Далее последовательность действий определяется уже автоматически, согласно инерционному порядку: для обслуживания потока паломников возводится храм соответствующего статуса, строятся дороги, гостиницы, находит сбыт сельскохозяйственная, мануфактурная и сувенирная продукция. Очевидно, что предметом подобной веры, ведущей общество к порядку и благоустройству, может сделаться что угодно, — включая даже науку, претендующую на критичность. И если определённые мифы всё же имеют срок годности, то мифы о времени в силу своей беспредметности не поддаются никакой проверке, оставаясь, таким образом, краеугольными, незаменимыми и жизненно необходимыми и выполняя роль основных устоев. Ещё одна очевидная слабость человека, ставшего механическим придатком собственных «часов» и «лет».   И даже самую смерть, как оказывается, вполне можно если и не победить, то по крайней мере отсрочить, — при том, что беспомощность человека перед временем настолько бросается в глаза, что для её приглушения или сокрытия любые средства хороши... любимая пытка... — Бумм!.. Бумм!..   И первым же препятствием на этом тернистом пути становятся сами люди, их тело ... изнутри и снаружи. Сердцебиение, дыхание, шаг... — буквально всё противоречит равномерному делению времени на миллиметры, и вряд ли существует на свете хотя бы один «эталонный» человек, обладающий безошибочным чувством секунды: в противном случае, люди не загромождали бы пространство вокруг себя часами до такой непомерной..., почти деструктивной степени. При этом каждому..., — я повторяю, — буквально каждому даны инструменты внутреннего, индивидуального измерения (или изменения) времени, — его ускорения и растяжения, сжатия и снятия. Начиная с самых простых, это — воспоминание, ожидание, узнавание, предвкушение, волнение, страх, чувство полноты или томительной пустоты... Боль...   Излюбленная едва ли не всеми государствами и кланами пытка одиночным заключением состоит, прежде всего, в том, что в механизм восприятия, движущийся на определённой заданной скорости, не поступает топлива — изменений, движения, информации.   Блаженство художественного катарсиса, которое не купишь ни за какие деньги, это — вспышка внезапного понимания, миг открытия, в котором сходятся все разноскоростные процессы восприятия, и который дарит видимую независимость от времени — словно отблеск райского блаженства.   К сáмому фундаментальному человеческому опыту относятся такие переживания, доступные всякому человеку, как сон, фантазия, видение или галлюцинация. Все они, так или иначе, вытесняют или обесценивают «объективную реальность», многократно постулированную и подтверждённую календарём, часами, буднями или праздниками, в конечном счёте, государственной властью. Равным образом, каждый человек (находящийся в пределах нормального поведения) неизбежно знакóм с необходимостью внятного определения своего положения и, в конечном счёте, самоидентификацией — как основным средством включения себя в едино’направленный линеарный поток времени поверх временнóго цикла (сутки, месяц, год) и независимо от него. Одна традиционная культура может акцентировать процессуальную ценность линеарного движения индивида, выводя реальность преимущественно как причинно-следственное движение от события к событию (к примеру, так выглядит и европейское позитивистское представление об истории в целом); другая, напротив, нацелена больше на циклические процессы, реализуя в ритуалах мифы о смерти и воскресении, или, скажем, дыхании вселенной..., — тем не менее, каждая из культур требует от индивидуума определённого компромисса, поскольку, так или иначе, противоречит его внутреннему личному опыту. Пока мы соображаем, как бы получше убить время, время методично убивает нас. — Альфонс Алле :31   Конечно, в организованной окружающей среде современного общества нет недостатка в визуальных сигналах, подробно и наглядно рaзмечающих пространство времени. Однако до сих пор первенство здесь несомненно остаётся за аудиальными, акустическими зарубками. Звуковые сигналы хороши уже тем, что выглядят опосредованно и почти абстрактно, не апеллируя непосредственно к метафорам пространственной протяжённости и направления. Кроме того, разнообразие эмоциональной выразительности и сила воздействия таких сигналов чрезвычайно велика. Согласно тому же психофизиологическому механизму, речь, поднятая до патетического уровня декламации (и далее, — пения), становится магическим инструментом?.. — не в силу ли участвующему в этом процессе компоненту организации времени, приданию ему ритмической или агогической структуры? близость к опыту...   Из всех искусств и ритуальных действий именно музыка наиболее близка к непосредственному опыту существования, взятому отдельно, самому по себе. Вследствие своей континуальной природы, она не только сразу поглощает, но и принципиально иначе организует время на разных уровнях, образуя новую систему с той или иной степенью периодичности, — от строгой равномерности через множество отклонений от неё — вплоть до полной остановки или зависания. Как следствие, среди её возможностей содержится уникальное предложение: она образует принципиально иные модели структуры времени, отличные от принятых в быту, попутно обучая своих слушателей (вольно или невольно) этим моделям. Так, помимо линеарной бетховенской модели, я нахожу в тональной европейской музыке как минимум — ещё три: вертикальное время (шубертовская модель), раскрывающееся подобно сну или видению в одной точке линеарного; статико-динамичное (у Брукнера в симфониях, построенных как визионерское путешествие от одной вечной идеи к другой) и концентрическое (у Баха время возникает как центробежное движение от неподвижного смыслового центра круга или сферы к вечно изменчивой периферии). Но даже «детерминистская» бетховенская модель, наиболее простая и близкая школьно-чиновным представлениям о реальности, ставит слушателя перед парадоксом..., крайне точным и болезненным в своей жизненности: произведение строится как каузально определённое движение от одного события к другому, так что начальная ситуация раскрывается по ходу его развертывания и как бы разрешается, исчерпывается к концу, — при этом всё произведение существует и в целом, от начала до конца, как партитура, так что развитие и становление заведомо предстаёт как — иллюзия или намеренная симуляция (в которую в лучших произведениях Бетховена или, скажем, Вагнера, попросту невозможно не верить как в захватывающее событие с неизвестным исходом, происходящее здесь и сейчас).   В результате, что мы видим? — поистине невероятное богатство выбора, имитирующее беспредельную свободу перемещения во времени. С одной стороны, музыка (в отличие от общепринятых бытовых приборов) предоставляет богатейший выбор: четыре (или более) принципиально различающиеся модели внутренней организации. С другой же — наработанное за несколько веков культурной истории необозримое множество отдельных произведений, каждое из которых своим дыханием, сочетанием разноскоростных уровней отличается от других. Оно уникально и неповторимо. Подобное разнообразие внутренних и внешних времён достигается, прежде всего, особенностями живой музыкальной формы: соотношением разделов, реализованном на уровнях метра, темпа, ритма и гармонических тяготений. Уже в этом пункте воздействие на воображение и эмоции слушателя может быть чрезвычайным, — при том, что метро-ритм воздействует физически, почти физиологически, а переживание гармонических тяготений требует специальных навыков. К этому набору, однако, добавляется и сам по себе музыкальный звуковой материал, так или иначе, психологически связанный с сигналами (жанрово, ритмически или интонационно), маркирующими уже бытовое время, и доводящими этот символический материал во всех его параметрах (артикуляция, динамика, тембр) до максимально выразительного богатства. дорожка наверх...   Отсюда и далее дорожка уходит всё выше и выше в гору, постепенно исчезая между нависающими облаками новых времён и ощущений. — Музыка, услышанная чутким слухом, не может не превратиться в квинт’эссенцию, густую выжимку, а затем и новое наполнение реальности, непосредственного пережитого парадокса времени, мистерии существования, поскольку она оперирует теми же категориями, переживается в тех же представлениях: движение, покой, изменение, неизменность, ожидание, узнавание, преображение, воспоминание, становление, состояние, предчувствие, озарение...   И последним шагом на этом пути возвращения к почти беспредельной внутренней свободе, пожалуй, станет окончательная замена пустого дидактического трафарета «единого времени», построенного на равномерно тикающих (якобы, точных) механизмах, — на заведомо неравное со’существование людей в среде, состоящей из отдельных пересекающихся страт и расположенных в принципиально иной системе музыкальной хронометрии. Этот новый мир, построенный на следовании проникающей пульсации живого звукового ритма, будет разительно отличаться от того одномерно-плоского, к которому мы все давно уже привыкли поневоле..., — мира, похожего скорее на унылые железнодорожные рельсы, шпалы и столбы..., — мира бесконечно повторного... в своём уходящем куда-то вдаль и вниз прошедшем... и п(р)ошлом, раз и навсегда имеющим высшее выражение в одном коротком звуке : — Бумм!.. Бумм!..

...временный ком’ментарий артефакт времени...  ...временные ис’сточники  ...временная литература Ханóграф: Портал Эрнест Хемингуэй. «По ком звонит колокол» (For Whom the Bell Tolls). Charles Scribner's Sons, New York, 1940. Boris Yoffe. «Musikalischer Sinn». — Hofheim, 2012. Boris Yoffe. «Im Fluss des Symphonischen» (eine Entdeckungsreise durch die sowjetische Symphonie). — Hofheim: Wolke Verlag, 2014. — 648 s. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том первый. — 680 стр. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» или книга без права переписки. — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г.  см. тако же Ханóграф : Портал Карменная мистерия ( кроме шуток ) Един..., да не один ( костыль для велiкого мастера ) Икона и Симфония  ( выписка из истории болезни ) История одного посвящения ( в двух лицах ) Боль и Красота ( или мнимое противу’речие ) Необязательное Зло ( или икона человека ) Попытка тотальной классификации музыкальных цитат «Не те ж... нитки» Ханóграф: Портал Джудекка..., Венец её »  ( лёд и дым ) Смерть или зло Коррида: Рихтер — против — Прометея Музыкальная семантика  ( девять ступеней в...низ ) Окоп  ( или первый п’ресечённый балет )* «Ницше — contra — Ханон» Каменный Гость  ( или надгробие балета ) Средняя ли — Симфония? Что бы сказал Заратуштра  ( церковная оперетта в двух актах ) ← см. на зад  Авторы : Бр.Йоффе ( & Юр.Ханон ). Все права сохранены.   All rights reserved.   Auteurs : Br.Yoffe ( & Yr.Chanon ). * * * эту статью..., или её текст могут исправлять только её авторы. — Некоторые желающие внести свою лепту во время или на колокол, могут отослать её в рурскую колокольню или русскую рынду. * * * текст написан специально для Ханóграфа, публикуется впервые, вне времени и прос(т)ранства, перевод с русского на рурский — единовременный, перевод с горла на язык — как всегда, чистовой текст, редактура и оформление: Юр.Ханóн. «  s t y l e d  &   s c a l p e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »