Чёрные Аллеи (Юр.Ханон) — различия между версиями

п

редупреждаю сразу :

название этой чёрной книги (якобы «Чёрные Аллеи»)...

Оно поставлено здесь только для того, чтобы — запутать дело, отчасти...

А потому (впредь) предлагаю..., предлагаю...

Не обращать на него внимания и попросту — забыть...

Лет на́ сто... — Как и всё остальное, собственно говоря.

Впрочем, мой совет немного запоздал. Это уже — случилось.

Причём, давно.

  Кажись, лет сто (если не больше)... уже прошло со смерти (а не до́ смерти) Альфонса... — И все эти «лет сто» как у нас его определённо не знали..., да и не хотели знать, — этого странного писателя, ещё более странного художника и совсем уже странного — копозитора.^{[комм. 1]} Те немногие, кто его знал (и скрывал, отчасти) до (не)велiкой революции октябрьского переворота, постепенно умерли. Или разъехались в разные стороны. В основном, — на родину Альфонса, конечно.^{[комм. 2]} Дым до небес. А те, кто остались... — увы! — у них были уже совсем другие заботы.

«... от Колымы до самых до окраин ...»

  Впрочем, здесь я вынужден (временно) прерваться. Поскольку моё повествование, катясь неспешным шагом вдоль по чёрной аллее, само собой зашло в тупик. — Всё как положено. Всё как всегда...^[3]:601 Ещё один маленький чёрный тупик.

В чёрно-красной обложке.

п

опулярный и даже где-то легендарный французский (Чёрный) юморист начала XX века, спустя 111 лет после своей смерти Альфонс Алле только ещё начинает завоёвывать остатки страны-России. Практически, младенец, — с точки зрения (русской) литературы... Сразу и не разберёшь, кто из них сегодня менее известен: Алле или Ханон... Или наоборот: Ханон или Алле...

Затворник или чёрт?

Или обои, в конце концов.

  Битые 113 лет после смерти его рассказы оставались в чёрных запасниках мирового склада литература. И прекрасный, великий русский язык ни разу не ломался (и даже не пытался сломаться) об его лингвистические головоломки (и головомойки). Скажем проще. Сухо и равнодушно..., как всё... Альфонса Алле не переводили и не издавали..., даже в виде вопля (говоря по-русски). На то не было ни высшей воли..., ни низшего желания. Первая (не)сносная книга рассказов (и не-рассказов) на русском языке «Альфонс, которого не было» вышла на панель (пардон, в публичный тираж — я хотел сказать) из-под ханонова пера только — в 2013 году,^{[комм. 3]} пролежав битые пять лет после написания.^{[комм. 4]} А до того момента и вовсе ― никто не решался взяться за его сомнительные словесные вы’ходки и на’ходки.

  И дело не столько в том, что некий малорослый вождь (долгие годы скрывавшийся под неприятной кличкой «Сосо») не одобрял подобных экспериментов. Хотя и это (только между нами) — чистейшая правда. Не одобрял. И сурово карал — за шутки куда более скромные... Но всё же, оставим... Оставим этого шутника в стороне. Где он сам себя оставил... Поскольку причина (всё-таки) была иной. И была она спрятана (прежде всего) в громадной разнице между состоянием двух народов, этносов, стран..., как бы это странно ни звучало.

  Франция и Россия... — Пардон, Галлия и Советский Союз... И в самом деле, какое ещё тут может быть сравнение... Громадные массы необработанного (едва грамотного) населения, хлынувшие из деревень в армию, а затем — и в города, (собственно говоря, в этом и заключался основной смысл и двигатель так называемой «революции») даже два десятилетия спустя с трудом могли понять суковато-шершавые шутки белогвардейца Зощенко... Или (даже) старую (ещё дореволюционную) эксцентрику Савоярова...^{[комм. 5]} — До Альфонса ли тут, в самом деле?!. — Беллетристика-алле (построенная часто на чистой эквилибристике слов или игре воображаемых соображений) такова, что — язык сломаешь, и не только русский, но даже французский, хотя и говорят, будто бы оба они без костей.

Да и не только один язык... К нему ещё, кроме всего, — и мозг подавай.^[5] Такой же... (с)Ломанный. Или хотя бы разъезженный пара́ми абсента.

  И нельзя сказать, чтобы этот Альфонс был обделён славой. Напротив. Весьма успешный и популярный «юморист» при жизни, он и затем — ничуть не был забыт. Скорее даже — напротив. Хотя и вполне понят своими современниками (и наследниками) тоже — не был. Скажем даже более того: в последние годы жизни... и после смерти его имя превратилось в нарицательное. Можете себе представить... (чтобы далеко не ходить, на своём светлом примере). Долгое время фраза «Да это же Алле!» на парижском литературном жаргоне значила примерно следующее: «поехал!..» Или, если говорить точнее: «ну, пошёл врать! Не верьте, всё это сплошная ш’утка. Блеф. Травля». И такими словами (говоря исключительно между нами) ругали сначала — Эрика Сати, а затем далее по списку: Марселя Дюшана, Рене Клера, Тристана Тцару, Франсиса Пикабиа, Андре Бретона, дадаистов и сюрреалистов. Разумеется, вечный обыватель (стоеросовый пошляк и такая же дубина в своей сердцевине) никуда не девается. Будь то Париж или Вильно..., Белосток или Дордонь..., 1891 или 1937... — Разве что, слегка (из)меняется выражение (лица)..., или степень (опасности) на погонах... Не более того. Разница невелика: водка или бордо. Са́ло или камамбе́р... — Жизнь или смерть, наконец...

— Одна малина.

  ...Увы, совсем не таков был этот Альфонс. Его выходки — в высшей степени мутные и дымные..., как у правоверного фумиста вечно оставались для бюргера пустой картой. Чистым листом... (будь то белым или чёрным — не важно). Без разницы. — Тем хуже (для него).

  Во́т почему так случилось (по результату), что в основной среде этот Алле..., — как он был непо́нят & непонятен при жизни, так и остался (непо́нят & непонятен) чуть позже..., я хотел сказать — после неё. Пожалуй, первые, кто (спустя много времени) почувствовали вкус к его странному (словно бы невылупившемуся из яйца) абсурду — это были шуты гороховые (раненые или просто больные на голову) от искусства эпохи между двух войн. Их звали: дадаисты и сюрреалисты. (Я уже говорил). Именно они, эти двое, обои, уже далеко спустя после смерти Альфонса, первыми оценили отличные сюрреалистические качества абсурдной издёвки (с поддёвкой) Алле, — и тут же канонизировали его, объявив «предтечей» (своего) «нового» искусства.

  При том не будем (напрасно) прятать лицо в карман... На самом деле истинные масштабы влияния Альфонса — ещё не раскрыты, поскольку чаще всего они происходили в интимной обстановке. Один на один (как дважды два). В (глубокой) тайне... Tete a tete — внутри художника. Или ещё глубже...^{[комм. 6]}

  — Таково было, скажем прежде всего, влияние (сногсшибательное и пожизненное!) Альфонса Алле — на Эрика Сати, его земляка, приятеля и младшего последователя...^[6] По сути, Эрик..., этот странный изломанный композитор, решительно ничем и никем не влияемый (особенно в начале начал своей жизни) оказался полностью сформирован в своём внутреннем (и внешнем диалоге) с Альфонсом. Не композитором. И не художником. И всё-таки — и тем, и другим вместе. Потому что высоко — над самим собой. Или далеко в стороне — от него... Не потому ли (люди слегка понимающие) до самых последних лет жизни Эрика Сати вполне заслуженно продолжали называть «Альфонсом Алле музыки» (чаще, конечно — с пренебрежительной миной, желая как-то принизить его значение или попросту — обругать).^[7]:37

  Словно разорвавшийся фу’-гасный снаряд (с полу ядерной начинкой), даже после смерти Альфонс доставал свои жертвы по всей земле, действуя (неслышно и невидно) — как мутация... Доставал — спустя десятки (пока не скажу: сотни) лет. В самых неловких и неожиданных местах..., и в са́мой неудобной позе... — В конце концов, нужно ли далеко (от)ходить, когда даже знаменитый жупел «Чёрного квадрата» польского дяденьки Малевича, как показало вскрытие, на самом деле оказался — одной (и всего-то одной!) из скоромных выходок Альфонса... На добрые тридцать лет раньше (в 1882 году)^{[комм. 7]} он был обнародован Альфонсом Алле под названием «Ночная драка негров в тёмном подвале».^{[комм. 8]} И сам Малевич (этот «честный» парень), прежде чем (навсегда) скрыть факт прямого влияния, оставил на холсте (под чёрным квадратом) своё маленькое признание, написанное бледным карандашом. Словно бы (неоформленную, а затем закрашенную) — явку с повинной...^[9]

  Впрочем, оставим дряблые шутки старых супрематистов... Неизменно чёрного цвета (даже в красно-коричневых тонах), они не дают нам ровно ничего. Поскольку цель их была совсем другая. Они не дарили идеи. И не разбрасывали их — как жемчуг курам. Они сами — получили (из первых рук). И использовали (под свои нужды). — Не сказав даже «спасибо».^[10]

— Старая песенка на ту же мелодию. Всё время вокруг и обратно. И никогда — туда...

  В последние сорок четыре года Альфонс стал снова очень популярен во Франции и франкоязычных странах. И снова — основным мотором его известности стал чёрный, жестокий абсурд и остроумная игра словами, не жалеющая ничто и никого (ради красного словца). Пожалуй, сегодня верными наследниками Алле можно было бы назвать... пресловутый журнал карикатур (название точно не помню, но кончается на «ебдо»), с тою только поправкой, что их шутки (пожалуй) будут на три этажа ниже... Поскольку их цель — другая. Почти не отрывая голову от земли, они глядят и разят (своим кривым пальцем) — сугубо вокруг себя. Не таков Альфонс. Его куда больше интересует природа этого... человека. И его вечные (бес) ценности... Мастер чёрной бессмыслицы резкого поворота, бесконечно кривляющийся клоун, почти идиот..., в конце концов, охальник и альбигоец (божией милостью).^{[комм. 9]} — Однако (тут же поправлю себя) — это ничуть не свойство самого Алле, но прежде всего — тех болванов, которые и кто его читает & почитает...

— Спустя 111 лет молчания, мочения и мычания...

  Но это всё..., я напомню, — не здесь. Далеко не здесь. Поскольку всё это время только французам (и их прихлебателям) был доступен чёрный & абсурдный мир этого свинства, именуемого: «Пошёл!»

— И вот, вдруг случилось. Как манна не(бес)ная. На голову.

  Этот русскоязычный Юрий Ханон — тоже мастер чёрного, очень чёрного, и в большинстве случаев — совсем не юмора, поставил перед собой эту ничтожно-малую сверх’задачу: выудить из глубин Альфонса Алле всю его внутреннюю Чёрную Философию, от которой нет ни укрытия, ни спасения... для всякого смертного. А также — для большей части бессмертных...

  Нет, это не была первая книга Альфонса (которого не было прежде). И даже вторая (не была). И не третья... Хотя — всего одна из всей альфонсиады — была выпущена на панель, публично, в большой свет и у широкое употребление (как сзади, так и спереди, без исключения). Все остальные книжки Альфонса/Ханона остались втуне. Надёжно скрытые в чёрной тиши аллей «Центра Средней Музыки», а также ещё нескольких центров, ничуть не менее чорных.^{[комм. 10]}

— Таким образом, скажем просто и точно: «Чёрные Аллеи» — не первая (а пятая) книга Альфонса, сделанная нами (мной и Алле) в тесном сотрудничестве. Она — не первая, но при том — несомненно — первая. Как высшее достижение. И прецедент... Не зря (и не просто так) на ней поставлено два кошмарных подзаголовка, один из которых: «Первая Книга не-для-людей», а второй — «книга, которой-не-было-и-не-будет».

— И точно!

А

раз так, значит, не будем (зря) тянуть резину. Выложим наружу сразу и — всё. Чтобы ничего..., ровным счётом ничего не было понятно. И ничего..., ровным счётом ничего не осталось в голове.

  Два имени (не считая Третьего) значатся на обложке этой странной книги. Красной книги чёрного цвета. «Первой книги не-для-людей»... (не считая «Ницше contra Ханон», конечно). И ещё... «Книги, которой-не-было-и-не-будет».

  Два лица составили её основную начинку. Чёрную (но без мака).

Первый из них — француз..., (пардон, я хотел сказать, нормандец) Альфонс Алле, (не)живая легенда чёрного юмора и предтеча сюрреалистов. Не к столу буде сказано...

Второй — Юрий Ханон, мрачный эксцентрик, внук «внука короля» и Короля эксцентрики 1910-годов, предельный анархист от музыки (и литературы) эпохи невеликого Заката русских головешек.

160 отборно-чёрных рассказов Альфонса Алле включает в себя этот сборник. Я сам отбирал.^{[комм. 11]} Вот этими пальцами..., роясь в человеческом гное и дерьме. Однако вовсе не ради черноты они были отобраны. И здесь содержится главный гвоздь этого сборника..., точнее скажем, этого пособия, равного которому — прежде — не бывало...

Потому что..., потому что только в виде субстрата — человеческого субстрата и существует здесь жизнь людей и жизнь слов («литература»).^[12]

  Для начала скажем: как всегда.^{[комм. 12]} Ни один из отобранных отборных 160 чёрных рассказов нельзя признать плодом исключительного творчества Альфонса (Алле). У всех текстов – два автора, хотя степень вмешательства гибкая и различная: по необходимости и потребности.^[1]:84-85

С одной стороны, 160 чёрных выходок и мёртвых игрушек первого автора в области беллетристики абсурда...

Но с другой стороны, (и это, безусловно, главное) — высочайшие прозрения и открытия второго автора в области психологии & философии так называемого «человека». Как понять?

Беллетристика и философия?..^[13]:89 Юмористические рассказы и нудная (шопенгауэровская) тягомотина?..
  Правда. Всё (не)правда... Всё (не)так. — К тому же, Шопенгауэр тут решительно ни при чём.
  Беллетристика и философия. Всё это внезапно перемешалось с каким-то чёрным майонезом и очутилось — здесь, под одной обложкой. Впервые изложив (некоторые) части своей уникальной синтетической Доктрины, Юрий Ханон создал не только нового писателя (Альфонса, которого не было), но и принципиально новый жанр литературы: философская эксцентрика...

— Эй! Какого чёрта вы все тут заснули?

  — Ну ладно. Перед смертью всё возможно. В последнюю минуту. Или за один день... Что вы ещё успеете, месье?.. Будильник заведён. Стрелки тикают...

— И правда, возможно ли?

— Что это за чушь, в последнее время?

— Эй! Какого чёрта вы все тут заснули?

  Воз(можно) ли всерьёз представить себе «Случаи» Хармса с комментариями Фридриха Гегеля? Или пьесы Пруткова с пояснениями Фридриха Ницше? Серьёзно. Очень серьёзно. Серьёзнее не́куда. Серьёзно и обстоятельно.

Чистейшая неправда!.. Никакой серьёзности.^[14]:559 Сплошной балаган!

  — Не стану скрывать: эта морда, она мне уже порядком... надоела. А нельзя ли было бы её ... как-нибудь, немного ... тогó, без лишнего шума. Ну..., или хотя бы отодвинуть, слегка. В сторонку.

  — В общем, слушай, ты... Сколько можно повторять? — Ведь я уже говорил. И не раз... Подзаголовок Чёрных Аллей недвусмысленно гласит: вóт она, «книга, которой-не-было-и-не-будет». Или немного иначе: «Первая Книга не-для-людей». И то, и другое — равно правда: ибо до сих пор посреди человеческой литературы не существовало такой книги... — А значит, не будет её и впредь. Вам ли, мои дорогие скопцы, под силу преодолеть инерцию. Нет, конечно... Вот и езжайте дальше. Раз и навсегда. Захлопнув дверцу своего ржавого Гелент’вагена... (машина Будущего, не иначе).

  Структура книги проста. И черна (до красноты). — Этот беспрецедентный талмуд (почти 700-страничный) включает в себя «три» плюс «три» чёрные Аллеи, одна чернее другой... Итого, значит, — шесть.

Первые три состоят из ста шестидесяти (всего-то ничего!) иссиня-чёрных рассказов этого Альфонса (Альфонса Алле, — если кто-то до сих пор не понял) написанных им в течение всей жизни.

А вторые три Аллеи, хоть они и немного меньше первых, но зато состоят из ста семидесяти пяти параллельных философских эссе (руки́ второго автора, его имя Юр.Ханон, — если кто-то до сих пор не понял).^{[комм. 13]}

  Первые и вторые, вместе взятые..., как курица и яйцо (неудачное сравнение)..., не только последовательно раскрывают некое единое (чёрное) Существо Мира, но и обнажают (до возможного предела) его Существо... Причём, ниже пояса.^[16]

И значительно ниже. Да..., я не оговорился...

Причём, гораздо ниже, чем это было бы интересно.

  — И здесь, пожалуй, надлежит поставить точку. Чёрную точку, — я хотел сказать.

Жирную.

п

ожалуй, здесь я остановлю свой (и только не свой) поток слов...

Как и полагается в подобных случаях...

Могу только ещё раз напомнить: эта история ещё не закончена.

Но если сказать прямо: конечно, не следовало бы слишком заблуждаться.

В конце концов, находясь здесь и сейчас, среди этой стаи, нет ничего возможного...

Равно как и — наоборот...