Средняя Симфония, ос.40 (Юр.Ханон) — различия между версиями

а
впрочем, оставим (пустые разговоры). Их история ..., она уже давно учит своим бес (при) страстным гнедым оком : ни одно предупреждение до сих пор ещё ничего (и никого) не предупредило.
И никого...

...или в точности наоборот.

А потому прошу принять к сведению : означенное выше и ниже «Среднее Симфоние» — это единственное мало-мальски крупное Его сочинение из наследия этого Х., кое-как уцелевшее (и распространённое) волей слепого случая. И кроме того, пользовавшееся (шумной) известностью..., впрочем, не всегда приличной. Или желательной... — Справедливо считая этот случай несчастной нелепостью и кривой насмешкой синей индейки, тем не менее, Автор не может не отдавать отчёт (себе), что вдогонку любому обстоятельному обстоятельству времени или места действия ещё можно успеть послать свой прощальный плевок. Пардон..., поцалуй.

Невовремя припомнив..., пока не началось...

Или внезапно спохватившись..., пока не кончилось...

— Говоря по сути, именно ради него и помещён здесь настоящий пояснительный текст.
Основной чертой этого обаятельного пояснительного пояснения является прежде всего тот малозначительный факт, что оно ровным счётом ни-че-го не поясняет..., и даже само, в свою очередь, требует пояснительных пояснений.
А следовательно, они последуют. Ждите...

Пожалуй, это и есть в целом — всё, что можно (было бы) сказать о данном предмете.

Однако (для желающих) есть возможность добавить и кое-что ещё, буквально несколько слов. Или всего одно.

...и вот оно:

э
то сочинение (в форме груши, если не возражаете) задумывалось..., очень сильно задумывалось, да, оно задумывалось, а затем вызревало, перезревало, подгнивало и падало с ветки на голову Наполеона в 187-188 году (н.э.) Таким образом, приходится констатировать, что оно, подобно вспышке сверх’новой звезды..., — прошу прощения, — оно родилось уже старым, очень старым, и почти готовым к собственной смерти. Точнее говоря, к новой вспышке. *(Прошу прощения, Эри́к-Альфред-Лесли). Итак, запомним эту формулировку: «Средняя Симфония» была сделана как принципиально старое произведение. В разных смыслах. В том числе: дряхлое, антикварное и покрытое патиной времени уже в момент своего рождения.

Не только не блестящее, но (даже) матовое и де-шлифованное.^[5]

По чистой случайности (это было делом случая, так попросту случилось), что она, вопреки всему — была приведена в исполнение и даже вышла..., совсем вышла..., «на деньги партии» — в свет, тиражом в 300 экземпляров. Пожалуй, на сегодня (1993 год) я вынужден констатировать: «Средняя Симфония» – это всё, что от меня осталось. Не считая «Пяти мельчайших оргазмов», которые, конечно – вне конкурренции.^[6] На каждый день.

Как следует из только что сказанных (слов), «Средняя Симфония» заранее была инсинуирована в этот мир в качестве клеветы... — Клеветы на самогó себя, разумеется (на кого же ещё?) Изначально измысленная в качестве Велiкого произведения и созданная (раз и навсегда) в жанре Велiкой симфонии – судя по всему, она таковой и является, причём, в сáмом жёстком и ограниченном виде, вне зависимости от прочих обстоятельств места и действия.^[7] Нет ни малейшей нужды длить этот ряд, одним своим концом уходящий в небо. Неоконченная симфония Моцарта, Пятая Листа, высокий реквием Шуберта, Шестнадцатая Бетховена, Седьмая Брамса, Белая Симфония Сати и, наконец, Средняя Симфония.^[8] Этот ряд можно продолжать.

Но всё остальное — нельзя.

«Средняя Симфония» могла бы считаться (если бы ей позволили) манифестом или хотя бы флагманом Средней Музыки — второго и последнего направления существования Канона в чуждом (ему) мире людей.^[7] В отличие от экстремальной музыки, рассчитанной на принципиально внешний и ударный эффект, она представляет собой картину Фетиша изнутри (структуру в чистом виде, без оболочки). Задумчивый и глубокий, этот Фетиш засасывает сначала и продолжает сосать впредь, вплоть до полного окончания процесса.

А затем выплёвывает наружу, в полупереваренном состоянии.

«Симфония Солитёров» (скажем, в противовес «Симфонии Собак») – вот настоящее название этого произведения.^[9] Впрочем, сокрытое и выведенное автором, его никто не услышал и не узнал; оно раз и навсегда осталось втуне. Если я правильно выражаюсь. Тáм его и можно обнаружить. В любой момент.

Посвящение прекрасной тётушке Марии Каллас на обложке не значится.

...Покончим раз и навсегда с досужими разговорами. Надоело слушать. Ещё больше надоело — помнить. Но более всего надоело надоедать...
Первое экспериментальное исполнение первой части Средней Симфонии состоялось в ноябре 188 года, на деньги кинофильма «Мадам Бовари» (или «Спаси и сохрани», как бы ему очень хотелось). Тогда же моим личным распоряжением гражданину Сокурову было запрещено брать в свой низменный фильм эту среднюю музыку.^[10] Равно как и её изображение. Таким образом, здесь больше не о чем разговаривать. Средняя Симфония не имеет ни малейшего отношения к музыке кино.^[7] Всё наоборот.

о
снова и смысловая конструкция «Средней Симфонии» была в состоянии готовности к началу 188 года. Однако желание и возможность проверить первый образец Средней музыки на слухе приводят к заранее неверному и осуждаемому автором решению: превентивно опробовать Симфонию в студии – в исполнении оркестра Кировского театра оперы и балета имени Ленина. (Кстати говоря, эта проба стала не единственной, тогда же первую обкатку прошёл и кое-какой отрывок из балета «Шагреневая Кость»). Автор отлично знал, что пройдёт ещё два-три года..., и больше ничего ему попробовать не удастся. Вплоть до смерти, (чьей?) исполняя роль глухого Бетховена или лысого Ван Гога без обеих ушей.

И правда... Зачем ему уши.

Вполне достаточно и подсолнухов.

Средняя симфония, без лишних слов, она состоит из девяти частей, в лучших традициях рурского симфонизма.

Часть 0.   (Её значительность).  ~1’05

Часть 1.   (Её прошлое).    ~9’40

Часть 2.   (Её развитие).    ~1’05

Часть 3.   (Её лживая пьеса).   ~1’40

Часть 4.   (Её середина).     ~11’30

Часть 5.   (Её лживое продолжение). ~1’15

Часть 1.   (Её Настоящее).    ~12’00

Текст финала первоначально набросан в январе 188 года *(текст, возможно, прилагается..., или нет). Полностью, вчистую закончен — два года спустя. Очень точное слово. Пожалуй, этим можно и ограничиться.

К самым крупным недостаткам *музыки этого Велiкого не’музыкального произведения чаще всего относят последнюю страницу партитуры (придурковато-фанфаронскую коду финала), а также нарочитую механичность сопоставления отдельных частей, где радостный идиотизм безо всякой (видимой) мотивации чередуется с идиотизмом не в меру задумчивым. Однако позвольте вопрос: можно ли всерьёз считать недостатком или изъяном то самое свойство, которое изначально было задумано автором как – недостаток достоинства?^[7]

— Как всегда, вопрос остаётся висеть в воздухе. Мало кому понятный, он так же полностью соответствует задаче Автора: создание средних ценностей, связанных с положительным отрицанием. В связи со всем вышеизложенным, из памяти всплывает интервью примерно того же периода (191), которое носило весьма недвусмысленный, хотя и мало кому понятный по сути заголовок: «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом».^[12]
Но как же этим можно «заниматься»? — вот что я хотел бы спросить напоследок.

— Ответа как всегда нет.

Широко известна следующая версия: (после прослушивания Средней Симфонии) – «Я-то раньше думала, что Ханон..., он конечно талантливый композитор, но совсем несерьёзный, трюкач. Но теперь я ясно вижу (всхлипывает) что он большой, настоящий (вытирает слёзы) гениальный и даже..., даже велiкий композитор. Почти как Чайковский. Ведь это уму непостижимо: как это он всё удивительно точно написал... о нашей жизни». — (Редкостная, широко распространённая глупость). Только женщины и медведи способны нести подобную околесицу. Впрочем, сразу поправлюсь: именно такой результат заложен в Средней Музыке как провокация, Провокация вскрытия и сокрытия.^[12] Поскольку Средняя музыка — именно вскрывает. Она — по профессии своей – типичный патологоанатом... умирающего. — Но кто же здесь умер?

Не сам ли Он? – увы, догадка верна.

— Должен ли я ещё раз (трудиться) напоминать о необходимости неукоснительно точного соблюдения указаний метронома в партитуре. А иначе: зачем у этой музыки есть Автор? У неё, которая не имеет ничего своего...^[13]:160 кроме Автора... и метронома.^[7] — Да...

п
евцы. Их роль всецело ограничена их местом. Текст сам за них всё сделает. Их единственная обязанность – не мешать. Не орать. Не петь. Не пучить глаза. Не лезть в уши. Их лица должны быть близки к пределам задумчивости. А их роль заключаться... в солипсизме. Бытовом солипсизме, разумеется. От тихого до громкого. Всё равно. Но главное: не вредить! Nil nocere.

Ни при каких обстоятельствах.

Текст (равно как и вся симфония в целом) сделан в развитой технике очковтирательства.^[12] Он сильно..., очень сильно провоцирует на душевное, человеческое понимание. Проще говоря: глупый чиновник, женщина или человек способен не заметить подтекста и принять всё за чистую монету. Это и есть принцип средней музыки. Однако не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы с первой же фразы увидеть издевательскую абсурдность стихов средней симфонии. Как на ладони. «Я знаю, что жизнь идёт своим путём, и мы за ней таким путём пойдём»... Самоотрицание и тавтология – вот два главных слова на знамени «Symphonie mediane».^[14]

Текст финала сделан по принципу непрерывно разматывающейся цепочки. Каждое следующее звено (строка) цепляется за предыдущее, но не желает знать обо всех остальных. Главный вопрос: как далеко можно уйти от начала.^[7] Если судить по результату – ох, и недалеко же он ушёл от изначального дуба — по своей золотой цепочке.

— Вот что значит настоящая привязанность...^[15]

На отдалённых расстояниях мысль усложняется, путается и тухнет окончательно. Очень наглядная картина, ничуть не уступающая всей вашей жизни, дорогой товарищ.

Углублённый глупец скажет: это медитативная музыка, — не отдавая себе отчёта в полной бессмысленности своих медитативных слов. И что я могу ответить?.. — исполать ему, ясному соколу. Воистину исполать.

Последняя страница глупых фанфаронских фанфар полностью перечёркивает всё благоприятное впечатление от предыдущей симфонии. А также заставляет подумать, что автор всё же — подлец. Или, к примеру, бездарность, в противовес всем предыдущим прекрасным звукам. Подобно сотворению мира. Сначала прекрасно, а затем «как всегда».

— Именно тáк и следует понимать замысел Творца.

«О жизнь, где твоя правда, где твоё всё?» И ни словом больше. Потому что... раз и навсегда, — всё там.

Наконец, давайте скажем так: «Средней Симфонией» автор начал свой путь и простился.

Но — не простил.

а
llerdings lässt sich Einiges noch hinzufügen (für die, die es wünschen), noch ein paar Worte. Oder nur eins.

Dieses Werk (mit Verlaub, in der Form einer Birne) wurde konzipiert... wurde sehr stark konzipiert, ja, wurde erst konzipiert, ist dann gereift, wurde auch überreif, etwas faul, und ist vom Ast auf den Kopf Napoleons gefallen, im Jahre 187-88 (n. Ch.). Somit muss man feststellen, dass dieses Werk, ähnlich wie die Explosion einer Supernova, schon als sehr alt, fast schon auf den eigenen Tod vorbereitet, geboren wurde. Besser gesagt, auf eine neue Explosion. *(Ich bitte Sie, Erik Alfred Leslie, um Verzeihung). Also merken wir uns diese Formulierung: die Mittlere Symphonie wurde als prinzipiell altes Werk gemacht. Ein uraltes, antiquarisches und schon in dem Augenblick seiner Geburt mit der Patina der Zeit bedecktes Werk. Kein brillantes, schimmerndes, sondern mattes und ab-poliertes.

Dank eines Zufalls (es hat sich so ergeben) wurde diese Symphonie zur Vollstreckung gebracht und ist sogar rausgekommen... ganz raus... „vom Partei-Geld bezahlt“... in die Welt, mit einer Auflage von 300 Exemplaren. Scheinbar muss ich für heute (1993) konstatieren: die «Mittlere Symphonie» ist alles, was von mir geblieben ist. Von den «Fünf kleinsten Orgasmen» abgesehen, die jenseits jeglicher Konkurrenz stehen. Täglich.

Wie aus dem gerade Gesagten folgt, wurde die Mittlere Symphonie in diese Welt als eine Verleumdung platziert. Verleumdung seiner selbst, selbstverständlich, wessen sonst? Als ein großes Werk ausgedacht, in der Gattung einer grooßen Symphonie ein für alle mal geschaffen, ist sie offensichtlich dies auch geworden, fest und bestimmt, unabhängig von Ort und Zeit des Geschehens. Die Unvollendete Symphonie Mozarts, die Fünfte von Liszt, Schuberts Requiem, die Zehnte Beethovens, die Fünfte Brahms, die Weiße Symphonie von Satie und die Mittlere Symphonie. Diese Reihe kann man weiter führen.

Aber sonst – nichts.^[17]

Die «Mittlere Symphonie» könnte als Manifest der mittleren Musik gelten (falls man es ihr erlaubt hätte), der zweiten — und letzten — Entwicklungsrichtung Chanons in der (ihm) fremden Welt. Im Unterschied zu der extremen Musik, die grundsätzlich äußerlich und schlagend ist, ist die mittlere Musik das Innere eines Fetisch (eine Struktur ohne Gewand). Nachdenklich und tief, saugt dieser Fetisch uns zunächst ein und zieht uns weiter bis zum Prozessende. Um uns dann auszuspucken, in dem halbverdauten Zustand.

«Bandwurm-Symphonie» (im Gegensatz zu der «Hunde-Symphonie»), das ist der wahre Titel dieses Werkes. Allerdings, vom Urheber versteckt, blieb er geheim, falls ich mich richtig ausdrücke. Dort kann man ihn finden, zu jeder Zeit. Die Widmung an Maria Callas ist auf dem Cover nicht zu sehen.

...Genug aber mit dem Geschwätz. Ich habe es satt, zuzuhören. Noch mehr habe ich es satt, mich zu erinnern. Und am meisten habe ich es satt, es satt zu haben.^[18]
Die erste experimentelle Aufführung des ersten Satzes der «Mittleren Symphonie» fand im November 188 statt, mit dem Budget des Filmes Madame Bovary (bzw. Save and protect, wie er es gerne hätte). Gleichzeitig wurde es durch meinen eigenen Befehl Staatsbürger Sokurow verboten,^[19] meine mittlere Musik in seinem niedrigen Film zu verwenden. Genauso wie ihre Abbildung. Also gibt es hier nichts zu besprechen. Die «Mittlere Symphonie» hat keine Beziehung zur Filmmusik. Es ist gerade umgekehrt.

d
ie Basis und die Konstruktion der Symphonie waren schon 188 im fertigen Zustand. Doch der Wunsch und die Möglichkeit, das erste Beispiel der mittleren Musik mit Gehör zu prüfen, führten zu der falschen und vom Urheber verurteilten Entscheidung: die Symphonie zunächst im Studio zu versuchen, mit dem Orchester des leninschen (kein Wort über Soso) Kirow-Theaters (übrigens, es wurde auch ein Fragment des Balletts Chagrin-Knochen zur Probe gestellt). Dem Urheber war klar, dass es nach zwei oder drei Jahren für ihn keine Möglichkeit geben wird, etwas auszuprobieren. Bis zum Tod (wessen?), — in der Rolle des tauben Beethovens oder Van Goghs ohne den beiden Ohren... Wahrlich, wozu braucht er die Ohren?
Die «Sonnenblumen» reichen vollkommen.^[21]

Die Sätze der Mittleren Symphonie sind, ohne überflüssige Worte:

0.   Ihre Wichtigkeit.   ~1’05

1.   Ihre Vergangenheit.   ~9’40

2.   Ihre Entwicklung.   ~1’05

3.   Ihr verlogenes Stück.   ~1’40

4.   Ihre Mitte.   ~11’30

5.   Ihre lügnerische Fortsetzung.   ~1’15

6.   Ihre Gegenwart.   ~12’00

Ein Entwurf des Textes des letzten Satzes ist im Januar 188 entstanden, und zwei Jahre danach wurde der Text fertig gemacht. Ja, ein sehr genauer Ausdruck, auf den man sich begrenzen kann.

Zu den allergrößten Nachteilen der Musik dieses großen Werks wird meistens die letzte Partitur-Seite (die überfanfarisierte Coda des Finale) gezählt, wie das betont Mechanische in der Verbindung der Sätze, wo sich das fröhlich Idiotische ohne sichtbare Motivation mit dem übermäßig melancholisch Idiotischen abwechselt. Jedoch möchte ich fragen: kann man das ernsthaft für einen Nachteil halten, was der Urheber von vorne schon als Vorteil-des-Nachteils beabsichtigt hat?

Die Frage bleibt in der Luft hängen. Kaum zu verstehen, entspricht sie dem Vorhaben des Urhebers, nämlich dem Schaffen von mittleren Werten, die sich auf bejahende Verneinung stützen. Man erinnert sich in dem Zusammenhang an den eindeutigen, wenngleich für viele unverständlichen Titel eines Interviews aus der gleichen Zeit (191): „Juri Khanon. Ich beschäftige mich mit Provokation und Betrug“.^[12]
Aber wie kann man sich damit „beschäftigen“, das möchte ich zum Schluss fragen.

Es kommt keine Antwort.

Weit verbreitet ist folgende Variante (nach dem Anhören der Mittleren Symphonie): ... und ich habe früher gedacht, Chanon wäre... nein, bestimmt ein begabter Komponist, aber ganz unseriös, ein Clown... Doch jetzt sehe ich, er ist (sie schluchzt) ein wahrer, ein großer (sie weint) Künstler. Wie hat er alles so unglaublich genau beschrieben … unser ganzes Leben...(Seltene, weit verbreitete Dummheit). Nur Frauen und Bären können so plaudern. Allerdings korrigiere ich mich sofort: genau so ein Resultat ist in die Mittlere Symphonie eingelegt als eine Provokation. Provokation der Obduktion. Da die mittlere Musik eben obduziert: ihr Beruf ist patologische Anatomie des Sterbenden. Wer stirbt denn, ist es möglich, dass... Er selbst? Oh weh, Sie haben richtig geraten.^[22]:4

Soll ich mir noch Mühe geben und die Aufführenden auf die Metronom-Angaben aufmerksam machen? Nun, wofür hat die Partitur denn sonst einen Urheber? Sie, die außer dem Urheber und dem Metronom sonst nicht eigenes hat.

d
ie Sänger. Ihre Rolle ist mit ihrem Platz begrenzt. Der Text alleine sorgt für alles, ihre Aufgabe ist – nicht zu stören. Nicht zu schreien. Nicht zu singen. Keine großen Augen zu machen. Sich nicht in die Ohren zu drängen. Ihre Gesichter sollen an der Grenze der Nachdenklichkeit sein, ihre Rolle ist alltäglicher Solipsismus, von leise bis laut. Egal, die Hauptsache: Nil nocere. ^[24] Der Text der Symphonie wie auch sie als Ganzes verwendet eine virtuose Verarschungstechnik. Man wird zu einer gefühlsvollen Identifikation provoziert. Einfacher gesagt: ein dummer Beamter, eine Frau oder ein Mensch können den Hintergedanken übersehen und das Ganze für bare Münze halten. Das ist eben das Prinzip der mittleren Musik. Man muss aber kein Genie sein, um vom ersten Augenblick an die spöttische Absurdität der Gedichte der «Mittleren Symphonie» zu erkennen. «Ich weiß, dass das Leben einem eigenen Weg folgt, und wir werden ihm auf diesem Weg folgen». Selbstverneinung und Tautologie, das sind zwei Worte, die auf der Fahne der «Symphonie mediane» geschrieben sind.^[25]

Der Text im Finale ist wie eine sich immer weiter ausrollende Kette gemacht. Jedes weitere Segment der Kette ist mit dem vorherigen verbunden, bleibt aber autonom, will von den anderen Segmenten nichts wissen. Die Hauptfrage ist: wie weit kann man sich so vom Anfang entfernen? Urteilt man dem Resultat entsprechend, so hat er sich gar nicht weit auf der goldenen Kette bewegen können.

Aus großer Entfernung scheint der Gedanke komplexer, verwirrender und letztendlich verfault. Ein anschauliches Bild, das an Ihr Leben erinnert, teurer Genosse.^[26]:103

Ein tiefsinniger Dummkopf wird sagen: „meditative Musik“, ohne die Bedeutung seiner meditativen Worte zu kapieren. Und ich – was kann ich antworten? Heil ihm und Hoch!

Die letzte Seite mit ihren dummen Fanfaren macht den positiven Eindruck der Symphonie kaputt und lässt vermuten, der Urheber sei doch ein Bösewicht. Oder doch ein Unbegabter, abgesehen von den vorherigen schönen Klängen. Ähnlich wie die Weltschöpfung. Genauso ist es die Absicht des Schöpfers zu verstehen.

„Oh Leben, wo ist die Wahrheit, wo ist dein Alles?“ Kein Wort weiter, denn auf einmal und für immer ist alles ...dort.

Lasst uns sagen: mit der «Mittleren Symphonie» hat der Autor seinen Weg begonnen und sich auch verabschiedet,

ohne — zu verzeihen.

н
астоящий текст, как (уже было) указано выше, его (и её) автор (Юрий Ханон) набросал в 191 году, вскоре после окончания студийной записи Средней Симфонии (на многократно проституированный диск фирмы «Олимпия»), предназначаясь поначалу для его аннотации (пояснения), однако не получив такового применения и постепенно превратившись в полузакрытый словесный мусор. — Приведённый здесь текст в большей своей части взят из красной книги (тусклые заметки). Имевший поначалу принципиально тезисный вид (отдельных зёрен), вскоре он был развит до состояния эмбрионов, кое-как востребованных только двадцать лет спустя (штаны).

— Впрочем, нет. Здесь закралась какая-то ошибка.

  Сокращённый русско-рурский перевод на язык немых специально для проекта KhanógrapH (вос)произвёл некий швабский музыкóграф по имени Борис Йоффе (в 215 г.).
  Чувствительно малая часть нем(ецк)ого текста была опубликована ранее вот здесь,^[27] в толстой монографии:
  Boris Yoffe. «Im Fluss des Symphonischen» (eine Entdeckungsreise durch die sowjetische Symphonie). — Hofheim: Wolke Verlag, 2014, 648 p. — (р.513).

— Таким образом, теперь становится прозрачно понятно, что тема полностью исчерпана. Разговаривать больше не́ о чем... Равным образом, абсолютно не́ о чем было говорить и выше (↑). А значит, время было потрачено зря и всё пропало (последнее, впрочем, как всегда).

— Всего хорошего.