Эрик Сати. Список сочинений почти полный (Часть вторая)

Эрик Сати. Список сочинений почти полный                   Часть вторая. 1900–1913 год автор: Юрий Ханон           при участии Эрика ← Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Часть первая Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Часть третья → Ханóграф : Портал Э р и к — С а т и — П е р в ы й Erik — Satie — I-er (справоч’ка для неграмотных)   Прежде’словие Эрик Сати, снова «Je retire» (уже там, в Аркёе) ~ 1898 К ак я уже дал себе труд сказать дважды, за 59 (пятьдесят девять прописью) лет своей не слишком-то краткой и не слишком-то короткой биографии Эрик Сати написа́л не слишком-то много музыки. Для тех, кто не понял..., или понял, как всегда, неправильно, я вынужден повторить ещё раз..., и не один..., — для особо задумчивых особ. Итак: За 59 (пятьдесят девять прописью) лет...     своей не слишком краткой жизни...         некий мсье Эрик Сати сочинил             не слишком много музыки... Проще говоря:   от рождения и до смерти Сати «успел» сделать не слишком-то много.   Не слишком-то. И это, поверьте, ещё очень мягко сказано («мягко» — по отношению к вам, а не Сати, разумеется). Во всяком случае, количество продуктивной работы в его жизни занимало чувствительно меньше времени, чем сама эта жизнь, ежедневная и повседневная, а также в комплекте с ней — и то, что у людей обычно называется жизнеобеспечением. Прошу понимать меня широко: я сейчас имею в виду не только буквальный корм, но и многое другое, что к нему примыкает. К сожалению, у них так принято: я хотел сказать, — и у самих людей, и у их руководителя, — когда он присутствует, конечно... Всякий живущий с первого же дня своей биографии в комплекте с жизнью получает также и необходимость каждую минуту заботиться о своей сохранности (как минимум), и, как следствие, о пропитании, месте обитания и прочих безусловных условностях. Сверх того, если желаете знать, он должен обладать ещё когтями, зубами, рогами и прочим набором джентльменских приспособлений. И всё это ради того, чтобы иметь возможность толкаться, отбиваться и давать всяческий отпор всем прочим, соседним джентльменам, которые то и дело пытаются его задавить, ущемить или попросту протолкнуться куда-то вперёд, где людей немного меньше, а кормёжка, стало быть, немного лучше... Дырка от сыра, дым до небес.   Не буду понапрасну описывать подробности и детали, чтобы не плодить скорбь. Её и так довольно, если замечали. А потому только подытожу, слегка улыбаясь.   Заранее.   К сожалению, будучи глубоким Инвалидом, (и здесь я опять повторяюсь, как господь бог) в своём распоряжении Эрик Сати имел всего этого (имея в виду нормальный джентльменский набор средств обороны и нападения) не так уж и много, значительно меньше среднего. И всё же, кое-что у него всё-таки имелось, про запас. Ну, например... когда он ходил пешком из столичного Аркёя в провинциальный городок Париж самым коротким & кратким путём, через густой аркёйский лес, то в кармане всегда сжимал ручку молотка. Да-да, я вовсе не оговорился, са́мого обычного молоткового молотка. Вы спросите: зачем?.. В целях обороны, разумеется. От джентльменов (и других хищников), само собой. И всё же, одного молотка на всю жизнь явно не доставало... А впрочем, — оставим этот разговор (до лучших времён). Не здесь и не сейчас обсуждать причины подобного состояния дел.   Эта статья, между прочим, уже третья в своём роде — об Эрике Сати, – хотел бы я кое-кому напомнить. — Но увы, поздно. Слишком поздно... (для тех, кто понимает).   Итак, скажем своё обязательное и непременное: «actum est», дело сделано и — заткнёмся. Потому что первое и последнее слово я уже — произнёс. И вот оно (для тех, кто имеет печальное обыкновение не понимать с первого разу): «корм», — унылые и неизбежные заботы о пропитании... Безуспешные попытки занять место среди других людей. Пожизненная защита и оборона от поползновений или нападений. И главное, – Главное!.. – непреходящее желание избавиться..., избавиться от этих досадных повинностей, прочно связанных с жизнью. Не будем далеко ходить за примером, поскольку он уже здесь, и совсем рядом. — Вот, взгляните: жил-был на свете прекрасный композитор очень маленького роста, его звали Морис Равель, — как раз в эти годы он заканчивал, заканчивал и, наконец, закончил парижскую консерваторию... — Глубоко выстрадав свою награду, стал лауреатом Римской премии, но только малой, между прочим. И ещё раз особо выделю голосом, мáлой, — потому что именно она, эта малость (нет, не только премии) — и была для него едва ли не всю жизнь предметом крайне обременительным и неприятным. Так вот..., кажется, ни о чём другом господин Равель-младший не мечтал с такой самоотдачей и напряжением душевных сил, как о настоящей синекуре, пускай даже и скромной. Регулярно и довольно настойчиво он теребил своих поклонников, друзей, приятелей и знакомых, богатых и не очень, чтобы они помогли ему пристроиться... или втереться в какое-то учреждение, чтобы иметь мундир, оклад и прочие несравненные блага. И всё это — ради чего? Удивительно дело! — только ради ... «свободы» (возможно, так называемой). Чтобы позволить себе роскошь..., не обременять себя надсадной борьбой за существование — и творить, творить... Снизу доверху. Например: «Игру воды». Или просто «Воду», прекрасную воду, без конца и края... Вот, значит, ради чего мечтал он о своей, неодолимо прекрасной синекуре. Мечтает он о ней — и до сих пор. Однако оставим этого Равеля..., до срока. Совсем ненадолго. Он нам ещё понадобится, и не раз, этот бравый мальчишка. — Возможно, немного ниже, и — значительно дальше.   Потому что, в конце концов, эта статья — о нём, об Эрике Сати, — вот что хотел бы я напомнить, снова и снова. В том числе, не исключая и — Мориса Равеля (для тех, кто понимает).   И раз начавши о нём, — об Эрике, — даже и поневоле приходится создавать видимость последовательности. Речи. И головы. И продолжать — о нём же, об Эрике...   А если говорить ещё точнее, то и не о нём вовсе, а о неком краеугольном & фндаментальном зоологическом способе существования, по которому строится снизу доверху — всякий клан, общество и со-общество людей, — чтобы не сказать: «всё Оно», человечество в целом. И вот как раз в результате подобного (не)строения, всякий нормальный, обыкновенный (даже скажем: средний) человек, «винтик с гаечкой», довольно легко и безболезненно встраивается в общую механику движения материала. По принципу взаимозаменяемости и специализации... Но едва попадается среди них одна нестандартная деталь, шестерёнка, рычажок... — ох!.., и какие же тогда мучения приходится преодолеть единственно ради того, чтобы не быть вытесненным, раздавленным или затоптанным ей..., средой. — Да... Хорошее слово, и очень точное, вдобавок. Именно ею, — средой. Вязкой, липкой и пахучей, сквозь которую Эрик-Альфред-Лесли пытался протиснуться всю жизнь. Чтобы ... хотя бы краешком глаза, наконец, увидеть его... своё место. — Бедный, бедный человек..., словно бы он не знал..., не совсем знал, — что у него попросту нет..., нет этого места. — Да, именно так, и я вовсе не оговорился. Ибо... нет ему места в этом мире, раз и навсегда. Потому что...как говорил при жизни ещё один мой н(е)изменный приятель..., имя которого я не запомнил: Если тебе не удаётся найти себе места в этой жизни, приятель, — брось..., брось пустые попытки, лучше попробуй найти что-нибудь другое. Середина жизни (1900—1913) Эрик Сати, «вель’ветовый джентльмен» Краткое в’ступление Р азумеется, я ничуть не обольщаюсь на сей счёт..., и возможно, на все прочие — так же. Только с очень большой долей... очень маленькой условности... можно разделить на части некую коллоидную массу (например, нечто вроде крахмального клейстера). Само собой, сейчас я говорю о жизни. — Только о ней. Тем более, когда речь идёт о её годах и датах. И всё же, сам первоисточник, то есть, Эрик Сати — с беспримерной готовностью обозначил в своей биографии несколько более чем чётких швов, для надёжности прошитых белой..., а временами даже красной ниткой. Почти всю жизнь ему приходилось биться, стучаться или просто прохаживаться перед многочисленными закрытыми дверьми, стенами и заборами. И всяким своим «уходом прочь» — «Je retire» — потеряв в очередной раз очередные остатки надежды, он ставил точку. Жирную, чёрную (или даже красную) точку. Чтобы не сказать более грубого слова.   Вóт почему я позволил — себе, а вслед за собой — также — и вам всем — поставить здесь две черты, две жирные чёрные линии поперёк жизни. Своей жизни. Или жизни Эрика-Альфреда-Лесли. Без разницы. Таким образом, мы получили прямо в руки три отдельных, заранее обработанных куска (мяса). Человеческого, разумеется. К тому же, разделённые тремя линиями, для надёжности. Не слишком точными, но вполне пригодными для рассмотрения. «Начало жизни». «Середина жизни» (особенно загадочное образование) и, соответственно, «Её конец». А дальнейшие рассуждения здесь, поверьте, совершенно излишни. С ними, раз и навсегда, я посоветовал бы обращаться совсем в другое место. Потому что — отныне и навсегда — здесь больше никого нет. Разве что, кроме Эрика. Эрика Сати, разумеется.   Его отчаянный уход ..., — уход прочь из города Парижа — в захолустный пригородный посёлок Аркёй случился как раз во времена массового вылета комаров — из местного болотца, что неподалёку от бывших владений маркиза де Сада... Точнее говоря, этот переезд произошёл — осенью 1898... При том, не слишком трудно заметить, что эта дата располагается на календаре человечества слегка раньше, чем 1900 год, запросто указанный в этой статье в качестве точки отсчёта. Впрочем, не будем понапрасну морщиться: разница не менее ничтожна, чем Вы сами, месье. Тем более что предыдущая парижская жизнь со всеми её расчётами и надеждами исчерпала себя значительно раньше. Прекрасная должность Парсье Бога не принесла своему держателю ничего, кроме сугубых убытков, насмешек и мелких неприятностей, временами переходящих — в средние или даже крупные. Открытый Эриком Сати новый стиль импрессионизма в музыке — уже давно подхватил и начал прикарманивать (скажем так... для некоторой простоты возражения) ближайший дружище-Клод (Де’бюсси, разумеется). Правда, и ему это открытие не принесло богатого улова (пока), но всё же... — в отличие от своего щедрого приятеля, донора и предтечи он был и оставался типическим профессионалом, частью клана и одним из них (прежде всего, по своей органике, разумеется). — Вот почему худо-бедно, но Дебюсси — не только удерживал (своё) профессиональное место, но и постепенно расширял утоптанную площадку, шаг за шагом завоёвывая признание поклонников среди публики и музыкантов новыми, прежде невиданными красотами музыкальных «пейзажей и рассветов». Пожалуй, наибольший успех и резонанс (пока) имел его «Послеполуденный отдых фавна» (1894), ставший первым маленьким триумфом, после которого весь (большой) свет узнал, — что теперь, оказывается, появилось новое направление в музыке... и — кто́ у этого направления, оказывается, первооткрыватель..., так сказать — «пионэр».   Сам же Сати всё это время оставался всего лишь безвестным приятелем первооткрывателя и пионера, «просто» маленьким нелепым другом, бестолковым неудачником, беднягой-чудаком без своего места и смысла. Но по-прежнему они регулярно «завтракали» вместе, музицируя в две или четыре руки, и между тем, продолжая обмениваться «идеями» — в домашних условиях, в пространстве между лояльным роялем и затрапезным обеденным столом. Правда, идеи всё больше высказывал «маленький нелепый друг», а большой и удачливый «пионер» всё больше их «воспринимал» (или отвергал)..., впрочем, спустя несколько дней уже с полным основанием считая их — своими... — В смысле, своими собственными. Глубоко родными, рождёнными изнутри, соком мозга. Или (со временем) превратившимися в этот сок.    ...я не в силах позабыть изумительные завтраки, на которых я бывал у моего старого друга Дебюсси, обитавшего тогда ещё на рю Кардине́. <...>    Яичница и бараньи отбивные представляли собой практически все расходы этих дружеских собраний. Но... что это была за яичница, и какие отбивные!.. Я до сих пор облизываю себе обе щеки – изнутри, как вы, наверное, догадались...    Дебюсси, который сам готовил эти яйца и эти котлетки – несомненно имел некий (очень сильно секретный) и, возможно, даже импрессионистский рецепт их приготовления. Вдобавок, всё это грациозно орошалось нежным белым бордо, которое производило самый трогательный эффект и должным образом располагало к невинным радостям дружбы.:478 — Эрик Сати, «К столу!» Биби-ля-Пюре (или Андре Салис) Н овый, двадцатый по счёту век (словно бы он и в самом деле был каким-то «новым») Сати встретил жильцом роскошной двадцатиметровой комнаты на втором этаже доходного дома в Аркёе, рабочем пригороде Парижа. И здесь я снова немного повторюсь... для слабослышащих (чтобы не сказать точнее)... В последнее время (чтобы не сказать: в последние времена) до Эрика-Альфреда и Лесли эта комната принадлежала в полном смысле богемному клошару, бродяге и пьянчуге (адепту типично верленовского образа жизни и «даже» его приятелю) по прозвищу «Биби» (в полном виде оно выглядело как «Биби-ля-Пюре», кто желает — переведёт сам, на русский). Туда его, уже изрядно больного и слабеющего (чтобы лишний раз глаза не мозолил), напоследок отселил родной сыночек, Родольф Салис, хозяин знаменитого кабаре «Чёрный (с)кот» (не путать с «кисой»). Оттуда мсье Биби впоследствии кое-как выбрался (при первой же возможности), чтобы спустя пять лет и вовсе – умрé.   Впрочем, всё это я уже один раз говорил..., — вероятно, чуть выше и левее. И теперь повторяю ещё раз только ради вящего закрепления положения дел, а именно, чтобы отчётливо понимать: на чьём же месте оказался Эрик Сати, и откуда он (регулярно) совершал свои походы в Париж (с молотком в кармане), чтобы иногда позавтракать с Дебюсси или поужинать с кем-то из своих новых друзей-шансонье. Возможно, даже перед кафе-концертом в «Чёрном коте» (явная неправда)... Или перед очередной выпивкой (без закуски). Потому что с ентой закуской — везло — далеко не всякий день...   С той поры вся жизнь Сати проходила в непрерывном (или, по крайней мере, регулярном) курсировании между Аркёем и Монмартром, всякий раз совершая нечто вроде замкнутой кривой... или круга, не слишком круглого. Словно челнок... туда и обратно, туда и обратно, и снова — туда. И сколько бы Сати ни старался извернуться, чтобы всё-таки вырваться из этого круга и... найти..., найти своё место, хотя бы отчасти (немножко) настоящее или серьёзное, — сколько он ни пробовал хотя бы как-то навязать себя этому миру..., или хотя бы убедить его в своей важной важности, значительной значительности и исключительной исключительности, у него ровным счётом ничего не получалось... Ни – че – го (и разумеется, я нисколько не преувеличиваю). В конце концов, здесь было от чего прийти в отчаяние. И не вернуться обратно.   ...Всё что я затевал с величайшей скромностью, сегодня дало осечку с невиданной дерзостью. Всё, что я годами осторожно и крадучись вёл за ручку по-над обрывом – всё мгновенно рухнуло вниз, катясь и разваливаясь на части со страшным грохотом и звоном...:163 — из письма Конраду Сати, 7 июня 1900 Аркёй, «Дом о четырёх дымоходах» место обитания Эрика Сати с 1898 года (фотография 1930 года)   Но «зато»..., зато в первую пару годочков двадцатого века Сати сочинил несколько кафешантанных мелодий и песенок (в диапазоне от «ужасной мерзости» и «жуткой гадости»), которые сделали ему кое-какое имя (в этих кругах) и стали едва ли не главным (хотя и достаточно скудным) источником звона серебряных медяков в кармане..., именно там, рядом с молотком. Ради последовательности изложения назову четыре наиболее известные из них: «Je te veux», «Tendrement», «Poudre d’Or», «La Diva de l’Empire» — без труда каждый из вас сможет отыскать их дрожащим пальцем в приведённом ниже списке, надеюсь. Поторопившись, я сказал: «все», — впрочем, кроме одной «Нежности» (которая была сочинена тремя годами раньше для Венсана Испа и потому, одинокая, осталась в предыдущей статье). Все остальные — были предназначены для мадам Полетт Дарти. С этой кафешантанной дивой, на диво популярной в те годы, Сати сначала мечтал свести знакомство..., затем ему это удалось, затем его песенки имели успех... и в конце концов, они стали добрыми друзьями... на долгие годы (включая периодические «завтраки» и «обеды», как с другом-Дебюсси). Именно так, «на долгие»..., хотя достаточно скоро Полетт Дарти бросила эстраду, и вовсе перестала быть «Полетт Дарти», превратившись в весьма традиционную (чтобы не сказать «обыкновенную») мадам Дрейфу́с. Проще говоря: «вуаля!» — вот и песенке конец, — потому что она вышла замуж за господина Дрейфуса (нет, не того!) довольно успешного (поначалу, в довоенные годы) фабриканта,:774 фабриканта в области... производства и торговли дамскими вуалями. Вполне ожидаемый (и далеко не худший) исход карьеры для кафешантанной певички, пускай даже и успешной, и знаменитой. Между прочим, сообщу, что для Венсана Испа дело кончилось далеко не так приятно...   Именно в такой, эстрадной (или почти «попсо́вой», как сказали бы теперь) среде прошли первые пять лет нового века. Далеко за границами профессионального клана музыкантов. Ничто мало-мальски серьёзное по-прежнему — не удавалось. И даже — оперетку, самую жалкую оперетку, (вот тоже сказать: манна небесная!.., позорная) которую ему, было, почти «заказали», — так и не удалось продавить, протащить и протянуть сквозь эти бесконечные театральные интриги, споры и ссоры. В конце концов, Сати дошёл до того, что стал — скромен..., внешне скромен. Он едва ли не окончательно убедил самого себя, что у него «нет голоса». Или он слишком слаб. И даже поселившись в Аркёе, в этой «таинственной обители Госпожи Нищеты», — он (из чисто филантропических соображений, разумеется) сообщал всем интере-сующимся, добрым обывателям и соседям покойного, что по роду занятий является композитором... варьете. Просто, чтобы никого не шокировать своим... величием. — Как-никак, Сам мсье Парсье, в недавнем прошлом... А в довершение всего, пришла ещё одна беда..., и снова — слегка металлическая. Со звоном, — я хотел сказать. Сначала брат Конрад..., младший брат Эрика, я хотел сказать, долгие годы бывший едва ли не единственным постоянным (& резервным) источником кое-какой помощи (хотя бы, он оплачивал комнату сначала в Париже, а затем в Аркёе)... так вот, в 1901 году его младший брат внезапно вздумал... жениться. Крайне неприятный поступок (особенно если учесть, что прежде он активно отрицал даже малейшую его возможность). Разумеется, последствия не замедлили сказаться: тонкий ручеёк монеток стал ещё тоньше. Однако и тем дело не кончилось. В декабре 1903 года (наконец-то) помер старый господин Альфред Сати, отец Эрика. И сделал это совсем не в Париже, а где-то в стороне, на юге :107 (находясь значительно дальше от Аркёя, чем это следовало бы..., для приличного человека). Чтобы не вдаваться в лишние подробности (а они всегда лишние, как мы знаем)..., скажу коротко. Очень коротко. Эрик (с точки зрения младшего брата) высказал слишком мало уважения (или слишком много пренебрежения) к смерти отца... своего второго имени. Второго из трёх. В связи с чем у Конрада с Эриком произошёл (вне)очередной разговор... на слегка повышенных тонах. И затем всякое общение между братьями (вместе со струйкой монеток, разумеется) прервалось — почти на десять лет. — Пожалуй, оставим эту неприятную тему. Увы, из неё больше ничего не высосешь.   Ещё одной окончательной драмой стала премьера в 1902 году оперы Дебюсси «Пеллеас и Мелизанда» (по пьесе Мориса Метерлинка, разумеется). И дело было даже не в успехе этой штуки (поначалу никакого успеха и не получилось, и даже напротив, первые представления кончились почти провалом и почти скандалом), а в самóм факте: окончательном и бесповоротном. Дебюсси вбил последний гвоздь в могилу импрессионизма... — того импрессионизма, который Сати когда-то придумал, создал и выстроил внутри свода своего черепа. Внутри. Но — не совсем снаружи, к сожалению.    ...После премьеры «Пеллеаса» всё было кончено. Со старой идеей было больше нечего делать. Дебюсси аккуратно и по-хозяйски вычерпал всё..., до дна. И теперь я должен был искать что-то ещё, если не хотел оказаться потерянным окончательно. В общем, это имело в точности такой вид, словно меня обокрали, надавали тумаков, а потом ещё и предложили, чтобы «всё оставалось по-прежнему, как между <старыми> друзьями». Предложение казалось заманчиво-экстравагантным, но «как по-прежнему» почему-то хотелось не очень. Итак, моё место оказалось заботливо занято старинным другом, и нужно было срочно искать что-то новое...:133-134 — Эр.Сати, Юр.Ханон: «Воспоминания задним числом» Эрик Сати «до» перемены кожи (фотография 1903-1905 года) Здесь и поневоле придётся подвести некий итог (так сказать, Summary). Или черту... пускай даже и промежуточную...   И внутри, и снаружи налицо были все признаки тупика, выйти из которого было возможно только путём толчка или усилия: волевого или какого-то другого. Например, поменяв лицо. Или хотя бы кожу. Не найдя в себе достаточно сил ни для одного из вариантов, в 1905 году Сати решил пойти самым простым путём: внешним. Со свойственным ему бычьим упрямством, Дебюсси регулярно и аккуратно советовал ему всё-таки пойти туда..., в консерваторию, чтобы восполнить «пробелы» музыкального образования.:183 Забавный совет..., не так ли? Забавный, но не слишком (как и всё посредственное... на свете). Единожды Сати, было, даже последовал рекомендациям образованного «друга», но спустя неделю — бросил бессмысленное занятие. И вот теперь, доведённый беспросветным отчаянием до ... здравомыслия, Сати — решился. В конце концов, нужно же было хоть что-то делать. И в 1905 году он поступил учиться... сорокалетний малыш..., и не куда-нибудь, а в «религиозно-музыкальную» Schola cantorum при католическом институте, самое консервативное учебное заведение Парижа, любимое детище засушенного вагнериста и «мандарина» (как его называли непримиримые молодые) Венсана д’Энди. Кажется, бо́льшего контраста нельзя было себе и представить. Тем более, что ... приняв во внимание крайнюю бедность студента, католический институт ещё и оплатил курс обучения... частично. — Значит, всё-таки «Парсье»? Но... не будем торопиться. Альбер Руссель, педагог контрапункта, был в ужасе, что тот самый Сати..., автор «Гимнопедий» и «Гноссиен» решил поменять свою категорическую и безусловную оригинальность (вне всяких рамок!) – на сушёные церковные груши (в самых что ни на есть жёстких рамках полифонии строгого стиля). И даже лепший друг-Дебюсси встал на дыбы, пытаясь отговорить от «слишком рискованной затеи». — Сорок лет..., дорогой приятель. Не поздно ли менять кожу?   Именно что, кожу! — одновременно Сати снимает с себя (прежде бессменный..., шикарный!) вельветовый пиджак и таковые же штаны, протёршиеся почти до полной прозрачности. Отныне — и до конца жизни — allez! — ни капли вельвета. Очки, котелок, чёрный костюм — типический образ махрового бюрократа, конторской крысы. Попробовать немного приподнять глаза и сравнить: «до и после»..., а затем поставить большую сургучную печать: «сравнивать бессмысленно». И точка. — Да... Эрик Сати «после» перемены кожи (фотография 1909 года) Но не пора ли мне уже заткнуться, в конце концов?   Сократим, — как говорил один мой друг, старый друг.:501   Последствия не слишком замедлили себя ждать. 16 июня 1908 года Сати получил свой первый в жизни диплом..., в котором было сказано, что отныне податель сего «имеет право посвятить себя занятиям композицией». Через двадцать лет после «Гимнопедий». И через пять лет после «Пьес в форме груши». Пожалуй, оставим этот нелепый разговор. Для девиц... нелёгкого поведения, — если кто понимает...   Между тем, и во время учения засушенному искусству церковно-приходского творчества необходимо было на что-то жить (или существовать, как говорят в таких случаях). Монеток по-прежнему не хватало. Доведённый до полной дезорганизации, Сати, не переставал искать глазами вокруг себя..., — искать «место», — опять хотел я сказать... Уже не ради того, чтобы увидели и признали его уникальность или значительность. Хотя бы – попросту, чтобы иметь возможность выжить, прожить, пережить... оплатив свой ежедневный стол и стул. Два стула. Отвернувшись от парижских неудач, Сати всё более обустраивался в Аркёе. Постепенно обрастал «местными» знакомствами, проще говоря, он всё чаще выпивал не в Париже, а прямо там, неподалёку от места жительства. Сейчас мы увидим ещё один результат. И снова не слишком долгий... как и следовало ожидать.   В конце концов, его едкое «нормандское» остроумие (а-ля-Алле) было оценено вполне «по достоинству», (не) прошу прощения за безумное число кавычек. Всё ради интонации, — только ради неё... Кстати, бедный Алле ... старикан..., совсем ещё не старый... он умер едва ли не сразу, как только Сати поступил учиться в свою засушенную «Школу канторов».:16 Однако, оставим также и эту тему, как чрезмерно продуктивную. Ради неё стоило бы написать целую статью. А то и шесть (трижды по две, почти). При определённых условиях, разумеется.   Итак, это произошло. Этого Эрика наконец-то оценили, — вот что я сказал. А стало быть, он получил, — получил оценку. Оценку от своих добрых соседей: бюргеров, — пардон, жителей чахлой парижской «провинции» Аркёй-Кашан. Именно так назывался муниципальный округ, состоявший из двух маленьких городов-пригородов: Аркёя и Кашана. С осени 1908 года Сати, наконец-то, в кои-то веки! — получает! — пускай, маленькое и скромное, но всё же — место. Своё место. Местечко. Бездна восторга (чистейшая ложь!) Отныне (и навсегда) он — руководит целым отделом в газете! — под пышным названием «Будущность Аркёй-Кашана». В его подчинении — целый один человек — точнее говоря, даже три, и все они, трое — это он сам, Эрик-Альфред-Лесли Сати..., и в комплект к ним ещё один Парсье, отвечающий за своевременное и жестокое написание & описание культурных новостей Аркёя (и Кашана), а также рекламу и всю прочую мирску́ю шелуху, ничуть не менее прекрасную и удивительную. И всё это (отметим особо) — совершенно анонимно. Не подписываясь ни одним из своих имён. Ни Эрик, ни Альфред, ни Лесли... А ещё, кроме того, Сати преподаёт при муниципалитете курсы начального сольфеджио и занимается всяким (смежным с сольфеджио) развитием & развлечением аркёйских детей... Да. Даже захватывает дух, как же это стало возможным. — Только подумать: место! Своё место. Удивительное дело. Временами у него даже не хватает времени & желания, чтобы лишний раз выбраться в Париж. Например, чтобы попасть на занятие к тому же мандарину, Венсану д’Энди (уже получив диплом, Сати продолжал брать у него уроки инструментовки)... или даже сдать экзамен. — Центр жизни... теперь он переместился туда, в маргинальный Аркёй, (на целых полтора года, удивительно длинный срок, для нашего брата, не так ли?) какой-то захолустный & бедный пригород. — Впрочем, не будем торопиться, потому что..., — потому что кончилось всё (глубоко) традиционным способом. Ещё одно, очередное «Je retire» в ряду прочих — опять не слишком-то задержалось, если понимаете.       ...Дорогой господин Тамплие.    Я должен дать Вам знать, что покидаю Местный патронат Аркёй-Кашана, – на этот раз совершенно и окончательно. Мой мотив? Извольте.    Я не желаю впредь принимать никакого участия в организации, где казначей располагает по своему усмотрению, (чрезвычайно изменчивому) всеми средствами, которые ему поручены...:222 — Эрик Сати, Аркёй-Кашан, 15 марта 1910 Эрик Сати в числе бравых лиц Муниципального патроната Аркёй-Кашана (Аркёй, фотография 1908 года)   И здесь я прерву цитату..., своевольною рукой.   Конечно же, не сто́ит попусту закрывать глаза. Или уши. Или даже рот... Сати не ограничился одной причиной, пардон, — мотивом ухода. Как всегда в подобных случаях, мотивов было много, и он с готовностью напевал их: один, два, три, пять... но при том никогда не пел — единственного и са́мого главного, из-за которого каждый раз, снова и снова возникало его фирменное... семикратно выстраданное «Je retire».   Можно сказать: скрывал. Или попросту забывал... (о самом главном)... Так обычно, и так характерно для всякого человека... Или, быть может — не знал? Что за страшная догадка! — впрочем, вполне будничная. Ничем не лучше котлеты с яичницей.   Скажем просто: он ни разу не спел этого мотива..., лейтмотива. Главного и единственного — которого хватило бы на всю жизнь. Раз навсегда.   Впрочем, не спою его теперь и я. Снова оставим. Потому — не время и не место. Совсем... Лучше скажем: «Je retire», — если понимаете.   А затем продолжим... как ни в чём не бывало. Однако на этот раз обстоятельства повернулись так, что очередное «Je retire» произошло удивительно вовремя и даже — точно. Вынужденно удалившись прочь из Аркёя... и (слегка) хлопнув в очередной дверью (на сей раз, дверью муниципального патроната), Сати стал чаще..., гораздо чаще бывать в Париже.:188 И — очень кстати. Поскольку именно его присутствие там оказалось как нельзя к месту. И даже — ко времени...   За время аркёйского отшельничества Сати в парижской мутной воде (вокруг искусства) произошли весьма существенные перемены. Музыкальный импрессионизм понемногу завоёвывал высоты. Одну за другой. Из авангардного и маргинального (даже слегка гонимого) течения он постепенно становился признанным, успешным, респектабельным и почти — господствующим. Так случается... со многими течениями. И вовсе не мне сейчас рассказывать об этом предмете, вполне традиционном для людей и кланов. Ибо — чем теплее местечко, тем сильнее вокруг него разворачивается борьба..., или склока – за лакомые куски и кусочки, а также за лучшие скамеечки и стульчики. Когда есть что́ делить..., люди не упускают возможности поучаствовать в дележе, разделе. Или раздевании... (не знаю как лучше сказать..., если по-русски). Итак... Возможно, вы желаете узнать: о чём я толкую? — Извольте. Признанным лидером и даже «первооткрывателем» музыкального импрессионизма со времён «Послеполуденного отдыха фавна» значился единолично — Клод. Фамилию повторять неуместно. Даже французы этого не делают (те, которые ещё остались в живых). Чаще они говорят просто так: «Клод французский». И даже на купюре в 20 франков до последних времён красовался он... молодой и рисованный на фоне какого-то фиолетово-серого моря дядей Сезанном или кем-то ещё из его присных. Так вот, я и говорю, — Клод Дебюсси однозначно числился в качестве «первого импрессиониста». Стало быть, он занимал «вершину». И всё же, в Париже было две импрессионистские партии, которые (разумеется!) враждовали между собой. Потому что, всё же... — «малая Римская премия» — не будем забывать этого слова. Опять Морис Равель... К сожалению (из-за возраста, но не роста!) он — никак — не мог претендовать на звание «Первого». Когда Дебюсси уже показывал свои первые «зелёные яблоки», Равель — был ещё слишком мал. Во всех смыслах. Например, он мог свободно ходить под стол... или даже под себя, временами. Однако... этот маленький человек с лицом типичного жокея (с ипподрома Фонтенбло) нетерпеливо гарцевал, претендуя на место главного. Именно так: если не первого, то хотя бы — главного импрессиониста. И у него была масса поклонников (целая партия, клан), которые хотели — в точности того же. Сначала у них получалось не слишком гладко. Но затем — несколько приятных пассов руками — и дело пошло на лад. Равель выступал с удачными и всё более крупными сочинениями. Вдобавок, сам Дебюсси себе чувствительно навредил, — устроив крайне шумный & бездарный светский скандал (к слову сказать, он всего лишь бросил свою первую жену, чтобы увести богатую жену влиятельного банкира, некую Эмму Бардак).:182 По ходу драмы первая жена едва не покончила с собой, после чего многие друзья, соратники и бывшие поклонники из числа профессиональных музыкантов (потрясённые невиданной драмой!):106-107 решительно отвернулись от Дебюсси. Само собой, Равель (как законный импрессионист номер 2) был в явном выигрыше. Но теперь оставалось ещё нанести «идеологический удар». План Равеля был прост (до неприличия). Он задумал дать в Париже серию концертов, общий смысл которых читался примерно так: «да, пускай я не был первым. Но смотрите: ведь и Дебюсси тоже не был первым».:189 Эрик Сати и Клод Дебюсси (у дверей дома последнего)   — Так во́т, значит, для чего ему понадобился..., и как нельзя лучше пригодился этот Эрик Сати!..   И здесь мне придётся немного остановиться, чтобы перевести дыхание. Да, это всё-таки произошло. Пускай поздно, но всё же не хуже чем никогда. Равель, это благородн-н-н-ный рыцарь, весь в белом, — вытащил никому не известного Эрика Сати из какого-то хламовника, вроде аркёйского патроната, — и, слегка обтряхнув пыль, представил его пред очи широкой публики узких кругов Парижа. Спору нет, благородный поступок, за который я лично — представьте, до сих пор — благодарен Равелю (ещё одна чистая ложь). Наконец-то, он смог восстановить справедл-л-ливость, и показать: кто́ на самом деле был первым, — кто был учителем и примером для Дебюсси... и для самого Равеля. Впрочем, сразу отдадим должное: (например, честь) это не был сухой и грубый расчёт... Равель действовал совершенно искренне... (можно сказать, «хотя и по расчёту, но зато — по любви») и даже — с некоторыми признаками восхищения на лице.:188 Постоянно, и почти при всякой встрече он говорил Сати «в лицо», сколь многим он ему обязан (ещё со времён то достопамятной встречи в кафе «Новые Афины»)...:222 После пренебрежительного и временами откровенно хамоватого «друга-Дебюсси», не признававшего никого и ничего, кроме самого себя, подобное обращение имело эффект — временами даже неотразимый. И хотя у нового «первого импрессиониста» не оказалось даже приличных штанов, чтобы присесть на внезапно опустевший трон, концерты имели резонанс, успех..., и впервые Сати — приняли в профессиональной среде. Как почти своего. Теперь он получил официальное звание «предтечи» (или «прекурсора», как говорили парижане). Страшно подумать! — про него стали писать критики и «даже» — музыковеды. У него появились музыкальные издатели (те же, что у Равеля с Дебюсси). Его стали играть (настоящие) пианисты. И даже сам Дебюсси, подавив вне(очередной) приступ желчи, внезапно продирижировал его двумя «Гимнопедиями» в собственной оркестровке.:229 Но... если бы вы слышали эту интонацию..., и это выражение лица..., с каким видом он теперь называл своего старого ... старшего друга... — «прекурсором», ... своим прекурсором... Не всякий долго выдержит подобную мину. Даже при хорошей игре. А здесь игра ... была не слишком-то хороша, — прямо скажем.   Да ведь и Равель не слишком-то долго выдержал прогуливаться в белых штанах..., размашистым движением руки поставив на них ... несколько красочных пятен: в основном коричневых или сиреневых... Откопал ещё какую-то мумию по фамилии Фанелли (как оказалось, очередную «предтечу»), которая училась в парижской консерватории (Conservatoire national de musique et de déclamation..., напомню на всякий случай) на одном курсе с Дебюсси, а затем — по причине полнейшей нищеты и огорчения — канула прямиком в Небытие... — ничем не лучше муниципального патроната. И вот, Сати ... тоже начал понемногу злиться на своего недорослого «благодетеля», перебирая в уме своё очередное «retire». — Впрочем, оставим. Снова оставим. И без того... — не слишком ли коротко... для «краткого вступления»?   В конце концов, для желающих получить... подробности..., — ах, слава богу, ведь для них уже есть книга. Первая книга... и вдобавок, — претолстая. Такая, какой у меня, например, никогда не было. И у вас — тоже, у вас всех... Да.:1-680 Искренне завидую вам, мадам, мсье... и даже мадмуазель. А последней завидую особенно. Потому что... ах..., и в самом деле, можно ли быть такой восхитительной ду́рой!.. — Подумать только..., здесь..., сегодня... И в таком месте.   — Даже и не знаю, чтó ещё к этому можно добавить. И снова сократим, как (снова) завещал велiкий Сократ. Эрик Сати, «Автопортрет неизвестного композитора». рисунок 1913 года   На оставшемся отрезке страницы ... или жизни... попробую вставить... всего два факта, мал мала меньше. Только два маленьких факта, заблудившихся на кончике языка. И вот первый из них..., работа Сати в парижском профессиональном журнале «Музыкальное обозрение» (Revue S.I.M.),совсем не чета «Будущности Аркёй-Кошона» (опечатке верить). В оном обозрении он проработал всего год... полтора... два (опять, как видно, та же, старая знакомая сумма... или разница). Однако результат впечатляет. Скажем короче и проще: вот они, эти два года, которые да́ли парижским петухам россыпь жемчужин... посреди их навозной кучи. Потому что именно тогда, в 1912-1913 годах Сати (оказавшись наконец-то востребованным) написал, пожалуй, самые лучшие свои эссе и зёрна из цикла «Мемуары страдающего амнезией», «Наблюдения придурка (меня)» и несколько разрозненных статей. А заодно, не на шутку расписавшись, и подстрекаемый появившейся партией поклонников его писательского усердия, Сати соорудил даже пьесу... небольшую пьесу сочинения господина Эрика Сати с музыкой того же господина (сейчас я назову её традиционно: «Ловушка Медузы», хотя на самом деле называется она не так... или не совсем так). Бле..., пардон, бле’стящая пародия (на грани жестокой бутады) на самого себя, она по праву заняла в истории искусства место первой дадаистской пьесы. Или первого артефакта театра абсурда (за добрых сорок лет до его рождения). Единственный раз (до войны) «показанная» в домашних условиях... силами семьи Леви (из которой происходил ещё один неблагодарный ученик Сати, композитор & критик Ролан-Манюэль), эта пьеса ... конечно, она не имела широкого резонанса, но зато дала несколько личных знакомств ... среди которых – художница (позднее — примкнувшая к сюрреалистам) Валентина Гросс (Гюго)... Именно благодаря ей (отчасти) мы теперь знаем такого странного, изломанного композитора: Эрик Сати. — И ещё ... благодаря ей (отчасти..., чтобы не сказать очередную грубость) этому странному, изломанному (вами) Сати удалось кое-как пережить войну... Эту вашу войну. Якобы Первую. Мировую.   Однако со вступлением явно пора кончать. Чтобы начать что-то другое: например, вы...ступление. Потому что: прямо скажем, противно. Без пояснений. Потому что предыдущие пятнадцать лет стали годами беспрецедентного молчания... временами — почти полного. Подавленный «друзьями», профессионалами, обывателями и прочей публикой от искусства и жизни, Сати не сделал почти ничего. Длинный (почти полный) список чуть ниже... говорит именно об этом. Он полон отнюдь не Его искусством, отнюдь не Его достижениями... а напротив, вашими. Мадам, мсье... и даже мадмуазель. Потому что нет вам равных в искусстве ... плодить себе подобных. Обывателей. Друзей. Профессионалов. Винтиков машины. И в конечном счёте — ничтожество от искусства и жизни... Полностью предоставленный среде, Сати справлялся с ней как мог. Но мог он, прямо скажем, совсем не много. Пара десятков «жуткой мерзости»... и несколько робких попыток выйти за рамки самого себя... Увы, он был во власти. Во власти среды. Сейчас я не стану обсуждать: допустимо ли это — до такой степени зависеть от «заказа»... в самом широком смысле слова. Однако последствия налицо. Вплоть до открытия Равелем «Америки (Сати)» в его жизни воцарилось почти полная подавленность и почти молчание, состоящее из аркёйского патроната и медяков кафешантана. Затем... благодаря Равелю, наконец, появилась Она, среда. Издатели, пианисты, критики... Подобно тому как маленькие заказы от издателей сделали за три года до войны (1911-1913) едва ли не половину всего фортепианного наследия Сати, так и работа штатного обозревателя в журнале породила едва ли не половину всего Сати — литературного. И что теперь, мы должны быть благодарны обстоятельствам? Как бы не так! — поскольку всё обстоит в точности наоборот. Хорош же этот ваш мир, где можно пробиться или сохраниться только — вопреки. И здесь я снова обрываю фразу, позволяя говорить — тишине. Той, которую вы единственно заслужили.   Однако явно пора кончать (с этим вступлением), — во́т что я уже сказал... — и не раз. Равно как и с литературой. Пора... Собственно, её окончание уже прозвучало. Могу только повторить: работа в «Музыкальном ревю» продолжалась всего-то полтора года. Ровно до тех пор, пока ... не разразился очередной скандал и Сати был вынужден снова открыть рот, чтобы произнести своё неизменное: «Je retire», прочь!.., прочь отсюда! На сей раз — из «Музыкального обозрения».   Разумеется, эта история, уникальная в своей банальности, заслуживает отдельной статьи. Уголовной... Или наоборот (не заслуживает). Это вопрос времени..., да-да, того самого времени, которое обыкновенно не отвечает — ни на один вопрос...   Оставим пустые разговоры.   Кажется, не было на свете ни одного такого места, откуда бы этот Сати не ушёл! — ну, прямо вылитый как сам я, невесть ради чего пишущий эти строки! — неловко даже сказать вслух, честное слово. И откуда он только не ушёл, прекрасный нелепый старик. И даже с этого света, в конце концов. Тихо, скромно, — ни с кем даже толком не попрощавшись, — как настоящий англичанин, Эрик. Или шотландец, пардон, наполовину. На лучшую половину (женскую, несомненно). Шотландец..., читай: происходящий из страны ско́ттов, или скотов? — Да, знаете ли... Бы(ва)ло когда-то и такое место, на поверхности мира. Чисто, между нами... Однако, забудем: это было достаточно давно. Мало кто теперь вспомнит, всерьёз. Если понимаете.

A p p e n d i X 1900-1913  (с’писок) Видит Всевышний...,    одному только господу Богу можно доверить столь важное дело. ( Михаил Савояров ) Почти полный список сочинений Эрика Сати часть вторая: 1900 — 1913 Его год Русское на’ (звание) Titre français Состав, жанр, стиль Durée 1900 Дива Империи (на слова Бонне́ и Бле́) La diva de l’Empire голос и фортепиано, кафе-концерт, одна из самых популярных песенок Сати в этом жанре (в исполнении Полетт Дарти) ~ 2'20 1900 Обед в Елисейском (дворце) (на стихи Венса́на Испа́) Un dîner à l'Élysée для голоса и фортепиано (кафе-концерт) ~ 3'50 1900 Смерть мсье Муша прелюдия (утрачена) La mort de Monsieur Mouche для фортепиано (музыка для театра) 1900 Мечта бедняка Rêverie du pauvre фортепиано ~ 4'10 1900 Золотая пыль (вальс) Poudre d’or пьеса для фортепиано (кафе-концерт, одна из популярных «мерзостей») ~ 4'30 1900 Маленькая музыка печального клоуна Petite musique de clown triste фортепиано ~ 2’00 1900 Стих светский и пышный Verset laïque et somptueux фортепиано ~ 1'10 1901 Мечтающая рыба The Dreamy Fish ритурнель для фортепиано (служебная музыка) ~ 6'15 1901-03 Кавьяр или Серый медведь (эксцентрическая опера) ... ... (не существует) Caviar заметки и пометки Сати к собственному либретто :170-172 1902 Иллюзион (заблуждение) Illusion вальс «Нежность» (оркестровка для ансамбля кабаре) ~ 3’30 1902 Я тебя хочу (вальс на стихи Анри Пакори) Je te veux голос и фортепиано, кафе-концерт, для Полет Дарти, одна из самых популярных песен Сати в жанре жуткой мерзости ~ 5'00 1902 Ангорский бык (реконструкция утерянной рукописи) The Angora Ox фортепиано, оркестровка ~ 7’30 1902 Варварская песня (очень сомнительный опус) Chanson barbare фортепиано 1903-04 Маленький праздничный сборник четыре мелодии на стихи Испа (Ария привидения, Пикадор мёртв, Колдун, Детское страдание) Petit Recueil des Fêtes голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 6'00 1904 У меня был друг (возможно, на стихи самогó Эрика Сати) J'avais un ami голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 2'20 1904 Оперетта аматёров или Оперетта любителей (вся в планах и прожектах) Operette d’Amateurs оркестр кафе-шантан, артисты (один акт) 1904 Хорошее движение Les bon mouvements голос и фортепиано (кафе-концерт) 1904 Пикадилли (марш) Le Piccadilly фортепиано (эстрадный ритурнель) ~ 1'30 1904 Сладость забвения (на стихи Мориса де Фероди) Douceur d'oublier (pour Paulette Darty) голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 2'00 1905 Калифорнийская легенда (не найдено) Légende californienne фортепиано (эстрадный ритурнель) 1905 У доктора (на стихи Венсана Испа) Chez le docteur голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 4'10 1905 Ну давай, Шошо́тта (или Чоко́тта) * Allons-y Chochotte голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 4'20 1905 Омнибус автомобиль (на стихи Венсана Испа) L'Omnibus automobile голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 3'30 1905 На империале в Оксфорд (на стихи Контамина де Латура) Impérial-Oxford голос и фортепиано (опять кафе-концерт) 1905 Три мелодии без слов Trois mélodies sans paroles голос и фортепиано (и опять кафе-концерт) ~ 3'10 1905-08 Новые холодные пьесы, сюита для собаки (На стене, На дереве, На мосту) Nouvelles pièces froides (Sur un mur, Sur un Arbre & Sur un Pont) три пьесы для фортепиано ~ 6’40 1906 Несколько номеров для комедии Мориса де Фероди «Росток Любви» Pousse l'amour (Coco chéri) ансамбль (лёгкий жанр, музыка для театра) 1906 Андалузская песня (к той же пьесе «Росток Любви») Chanson andalouse голос и фортепиано (музыка для театра) 1906 Пассакалия Passacaille фортепиано ~ 2'30 1906 Прелюд в виде коврика Prélude en tapisserie фортепиано ~ 3'10 1906 Фуга-Вальс (или Вальс-на-Бегу) Fugue-Valse фортепиано (позднее вошёл в балет «Меркурий») 1906-08 Двенадцать маленьких Хоралов Douze Petits Chorals фортепиано, учебное упражнение ~ 9'50 1906-13 Музыка интимная и секретная (Ностальгия, Холодные мечты, Дурной пример) Musiques intimes et secrètes три пьесы для фортепиано ~ 7’30 1907 Рамбуйе (лесок Рамбуйе) Rambouillet голос и фортепиано (кафе-концерт) ~ 1’00 1907 Эй! Эй! Psitt! Psitt! голос и фортепиано («жуткая гадость») 1907 Мариенбад Marienbad голос и фортепиано (вокализ, кафе-концерт, «жуткая гадость») ~ 0’50 1907 Канон Canon фортепиано (учебное упражнение по контрапункту) 1907 Птицы (праздные птицы) Les Oiseaux голос и фортепиано (вокализ, кафе-концерт) ~ 2’00 1908 Приятная безнадёжность Désespoir agréable фортепиано, учебное упражнение по контрапункту ~ 1’00 1908 Дурной пример Fâcheux exemple фортепиано (учебное упражнение по контрапункту) ~ 1’10 1908-09 Хор подростков (название, впрочем, условное) Choeur d'adolescents голос и фортепиано (учебное упражнение) 1908-09 Богу Верую до красноты (перевод мой, заведомо некорректный) Dieu Credo rouge голос и фортепиано (учебное упражнение) 1908-09 Маленькая соната Petite Sonate фортепиано (учебное упражнение) 1908-12 Неприятные суждения (Пастораль, Хорал, Фуга) Aperçus désagréables фортепиано (в четыре руки) ~ 4'50 1909 Менуэт басков (не найден) Menuet basque фортепиано 1909 Обед Пьеро (не найден) Le Dîner de Pierrot фортепиано 1909 Волшебный рассказчик (не найдено) Le Conteur magique фортепиано 1909 Большая обезьяна Le Grand Singe фортепиано (учебное упражнение) 1909 Поэзия Poésie для фортепиано (учебная пьеса) ~ 1'00 1909 Нахальство Effronterie фортепиано (учебное упражнение) ~ 2’50 1909 Две Вещи (Нахальство & Поэзия) Deux Choses фортепиано (учебное упражнение, две предыдущие пьесы) 1909 Угрюмый арестант Le prisonnier maussade фортепиано (учебное упражнение) 1909 Пустая мечта Songe-creux фортепиано (учебное упражнение) ~ 1’35 1909 Углубление Profondeur фортепиано (учебное упражнение) ~ 1’50 1909 Сорочка (на стихи Депаки) La Chemise голос и фортепиано (кафе-концерт для Полетт Дарти, последняя «жуткая гадость») :213 1909-10 Эссе, статьи и заметки L’Avenir d’Arcuel-Cachan, La Quinzaine des Sociétés, etc. Опубликованы в журнале «Будущность Аркёй-Кашана» 1910 Собачья прелюдия Prélude canin пьеса для фортепиано ~ 0'45 1910-11 Два задумчивых ноктюрна (Pas vite, Tres modérément) Deux rêveries nocturnes для фортепиано (первые образцы «неоромантизма») ~ 3’50 1911 В лошадиной шкуре (Хорал, Молитвенная фуга, Ещё хорал, Бумажная фуга) En habit de cheval четыре пьесы (для оркестра или фортепиано в четыре руки) ~ 7'00 1912 Вялые прелюдии (для собаки) (Внутренний голос, Циничная идиллия, Собачья песня, Вроде товарищества) Quatre Préludes flasques (pour un chien) четыре прелюдии для фортепиано (новый стиль «анти-импрессионизм») ~ 4'40 1912 Наблюдения дурачка (меня) Observations d’un Imbécile (Moi) три эссе, опубликованы в журнале «Глаз телёнка» 1912 Задние слова (запоздалые) Arrière-propos pour piano для фортепиано 1912 Две прелюдии для собаки Deux Préludes pour un chien для фортепиано 1912-14 (+1924) Мемуары страдающего амнезией Mémoires d’un Amnésique восемь эссе, опубликованы в журналах «Музыкальное обозрение» и «Свободные листки» 1913 Ловушка Медузы (лирическая комедия Эрика Сати в одном акте для четырёх актёров) Le piége de Méduse комедия, (опять) предвосхитившая театр абсурда 1913 Ловушка Медузы (семь коротких танцев к пьесе Эрика Сати: Кадриль, Вальс, Pas vite, Мазурка, Un peu vif, Полька, Кадриль) Le Piége de Méduse (Quadrille, Valse, Pas vite, Mazurka, Un peu vif, Polka, Quadrille) камерный ансамбль, (или фортепиано) музыка для театра ~ 3'20 1913 Старые цехины, старые кирасы (У торговца золотом (Венеция, XIII век), Танец с кирасами, Поражение кимвров) Vieux Sequins et Vieilles Cuirasses три пьесы для фортепиано (в новом жанре музыки с комментариями) ~ 4'00 1913 Три детские новости (Гадкий маленький бездельник, Колыбельная, Миленькая маленькая девочка) Trois Nouvelles Enfantines фортепиано пьесы для детей (словно написанные ребёнком) ~ 2’00 1913 Детство Кóки (материнские наставления) * L’Enfance de Ko-Quo (recommendations maternelles), inédit для фортепиано (три детские пьесы) ~ 2’20 1913 Засушенные эмбрионы (Голотурия, Эдриофтальма, Подофтальма) Embryons dessechés три пьесы для фортепиано (в новом жанре музыки с комментариями) ~ 6'00 1913 Подлинные вялые прелюдии (для собаки) (Строгое внушение, Один в доме, Играют) Veritables préludes flasques (pour un chien) три пьесы для фортепиано (одни из известнейших пьес Сати) ~ 3'00 1913 Наброски и приставания деревянного толстячка (Тирольская песня турка, Тощий танец, Испаньяна) Croquis et agaceries d'un gros bonhomme en bois три пьесы для фортепиано (Цитаты из „Турецкого марша“ Моцарта и „Испании“ Шабрие) ~ 4'50 1913 Назойливые погрешности Peccadilles importunes фортепиано (пьесы для детей, словно написанные ребёнком) ~ 3'10 1913 Маленькое детское меню Menus propos enfantins фортепиано (опять детские пьесы для детей) ~ 2' 50 1913 Танцующий паяц Les pantins dansent фортепиано ~ 2'00 1913 Автоматические Описания (На Корабле, На Фонаре, На Каске) Descriptions Automatiques три пьесы для фортепиано (предтеча «автоматического письма» дадаистов или сюрреалистов) ~ 4'40 1913 Святой Бернард (Сен-Бернар, проще говоря) San Bernardo для фортепиано 1913 Главы, которые вертят во все стороны «Понятия в разных смыслах» в трёх частях: (Та, которая слишком много говорит..., Переносчик больших камней, Жалоба заключённых) Chapitres tournés en tous sens три пьесы для фортепиано (в новом жанре музыки с комментариями) ~ 6'00 1913 Ребячливые картинки (Маленькая дневная прелюдия, Колыбельная, Марш парадной лестницы) Enfantillages pittoresques три детские пьесы для фортепиано ~ 3'40 1914 —— 1924 Список сочинений. Часть третья Tableau des œuvres. Part III * продолжжение следует ∞

Ком’ментарии среднее указание Ис’точники Ханóграф : Портал Лит’ература  ( по...ту...сторонняя ) Ханóграф: Портал Дм.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интервью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Ленинград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — СПб., «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — СПб.: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-026-Х Юрий Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ; 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). . — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сан-Перебур, «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. См. так’же  ( по списку ) Ханóграф: Портал Шоссон — или слабое звено «Три кандидатуры одного меня»  ( от первого лица ) Биби ля Пюре  ( или стул для Эрика ) Руссель: очень странный, но композитор Поль-народник или пол композитора Любители и любовники Псо-чувствие и Клебтомания День музыканта  ( из мемуаров беспамятного ) Ханóграф : Портал Автоматические Описи дел  ( описавшие всё на свете ) Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава  ( во всех смыслах ) Жанна Мортье  ( или Эмбрион №3 ) Клод Дебюсси  ( тридцать лет спустя ) Пять Гримас  ( не ко сну и не в летнюю ночь ) Раз’дражения  ( или неосторожно открытое открытие ) И минимализм — до минимализма Дадаизм до дадаизма При’вхождение и Про’должжение Ханóграф : Портал ◄ Эрик Сати. Список сочинений почти полный.                  Предуведомление. ◄ ◄ Эрик Сати. Список сочинений почти полный.                  Часть первая (1884-1899) ◄ ► Эрик Сати. Список сочинений почти полный.                  Часть третья (1914—1924) ► © Автор (Yuri Khanon ) не возражает против копирования данной статьи в разных целях (включая коммерческие) при условии точной ссылки на автора и источник информации. * * * эту статью может редактировать или исправлять только автор. — Желающие сделать замечания или заметки, могут послать их через одну *узкую дырочку, если кто достаточно понимает слова. «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »