Каменный Гость, ос.66-с (Юр.Ханон)

« Каменный Гость »   oc.66-с              ( бал’ет..., последний в своём роде ) автор :  Yuri Khanon  ( причём, дважды ) ← 50 этюдов для упавшего фортепиано Что сказала Заратуштра (не балет) → Ханóграф: Портал ...Гость  изъ  Камня... ( надгробие балета ) ...извольте, скажу..., значит,    буквально в двух словах :   « или Каменный, —   или Гость »... ( Юр.ХанонЪ ) :107 не каменный не гость... В место   после’словия « Каменный Гость » ос.66-с (1987-1997-2007), — двух’актный балет с подзаголовком «бытовая мистерия», автор Юрий Ханон. — Так (или примерно так) в своё время выглядело оффициальное название некоего экстремального сочинения (ос.66-с)..., точнее говоря, балета (это я уже единожды говорил, кажется). Итак, если подытожить сказанное выше, «Каменный Гость» — это двухактный балет (чистой длительностью час с четвертью), задуманного в 1987 году, написанного в 1995-1997 году (с перерывами на обед, ужин и смерть) и затем ещё десять (с небольшим) лет просуществовавшего (исключительно номинально, читай: на бумаге). Партитура балета была сожжена в разгар «дела о Среднем дуэте». Точнее говоря, во время крайне некрасивых досудебных переговоров и прочих разбирательств с Алексеем Ратманским, а также представителями Большого и Мариинского театра. Именно они (как вместе, так и по отдельности) показали автору каменного гостя — со окончательной ясностью рентгеновского снимка — всю невозможность коллаборации с представителями нынешнего (или местного, говоря проще) человеческого субстрата и, как следствие, окончательную неуместность дальнейшего сохранения своих партитур, в первую очередь, знаковых и экстремальных по существу. Тем более, что негативный опыт «Среднего Дуэта» отнюдь не стал исключением или прецедентом, всего лишь... подытожив опыт предыдущей четверти века (1983-2008) систематических проявлений человеческого небрежения и свинства: равно кланового и индивидуального. Таким образом, далее можно было не рассуждать, переходя к прямому действию (Action Directe), до такой степени очевидной стала вся неуместность (гостевая и каменная) присутствия посреди сегодняшнего социума как самого автора , так и каких бы то ни было иных артефактов его существования. Средний дуэт исчезнул и стёрся с поверхности почти одновременно с Каменным Гостем... Равным образом совпали и (косвенные) причины их исчезновения. Действуя исключительно в рамках (все)общего либретто ответа, первый акт исчезновения партитуры балета «Каменный Гость» во вселенском пламени мистерии был внутренне посвящён (по примеру блестящего мэтра) «всем одутловатым и просроченным», а второй, соответственно — Алексею Ратманскому, уже вполне отдельно и безраздельно: так сказать, в личном порядке. Виновник торжества был поставлен в известность об акте уничтожения балета в его честь (вот, между прочим, ещё одна постоянно отсутствующая особа). Впрочем, сразу оговорюсь, что последняя формулировка навряд ли имеет какой-то конкретный смысл. Как (широко) известно, «поставить в известность» возможно только того, кто обладает «эффектом присутствия». К сожалению, упомянутый эффект оказался совершенно недоступным... для возможностей (тогдашнего) главного балетмейстера Большого театра.         Здравствуйте, Юрий!   Пишет Вам Алексей Ратманский, хореограф балета на музыку одной из частей Вашей Средней симфонии, помните, мы с Вами встречались в Петербурге в 1998 году. Теперь этот балет (спасибо Вам!) идёт в Большом театре, где я, волею обстоятельств, работаю директором труппы. Некоторое время назад поставить его изьявили желание и в Нью-Йорке (Нью-Йорк Сити Балет - труппа Баланчина). <...>   Искренне надеюсь, что Вы в добром здравии. Мечтаю услышать Ваши новые (и старые) сочинения, особенно написанные в жанре балета. Жаль, что они не издаются на дисках.       Остаюсь поклонник Вашей музыки, Алексей Ратманский... — партикулярное письмо от 17 августа 2006 г.   Как говорил один из авторов «Каменного Гостя», есть на свете такие слова, друг Горацио, которые (будучи сказанными поэтом) выглядят ничем не хуже дел. Равно как и в точности напротив. Ничуть не рискуя погрешить против истины, можно добавить: на свете бывали и такие композиторы, каменное слово которых могло сработать ещё и круче поэтова. В частности, именно к такому разряду слов было бы не лишним причислить и кое-какие балеты некоего автора, изрядно насидевшего здешние страницы. Напрасно повторяют: теория, мой друг, суха... Вся её мнимая сухость, если присмотреться в корень, опирается исключительно на отсутствие воли, читай: неспособность как следует намочить или, если угодно, размочить первоначально сухие тезисы. ещё не каменный гость... Разумеется, представленный здесь принцип обладает всеми признаками универсальности.   — Таким образом, ещё в главной своей задумке (либретто) балет «Каменный Гость» представлял собой ярчайшую метафору самого себя (не говоря уже о своём авторе). Собственно, именно здесь и заключается основная экзистенциальная соль этой истории: пожалуй, ради одного этого факта и стоило бы открывать страницу каменного гостя: для начала, публикацией, а затем и (про)чтением. Как минимум, это следует по определению. Ибо, как говорил один мой старинный приятель, когда представляется редкая возможность воплотить метафору в жизнь, можно ли колебаться хотя бы одно мгновение?..:25 Пожалуй, здесь я не побрезгую и повторить...   « Ка́менный Гость » — в двух словах, этот формальный балет-феерия был задуман, а затем и реализован своим автором в качестве театрально-вещественной метафоры полного отсутствия людей (и человека) при факте собственного существования. Причём, равно разумея как вполне конкретные персоны (каждый раз здесь и сейчас), так и всё человечество в целом.:5 — Недаром же эпиграфом ко всему балету поставлена глубоко прозелитарная ма́ксима из Мусорной Книги, заранее констатирующая медицинский факт (старый как этот мир), согласно которому «подавляющее большинство людей рождается, живёт и умирает — так и не приходя в сознание».:109 Несомненный знак пустого апофеоза, которым заканчивается не только балет           «Каменный Гость», но равным образом и всё остальное, человеческое вместе с ним. ...и всё же, не слишком ли круто посолено... для начала?.., и не попытаться ли сказать немного проще, ну... хотя бы — напоследок... *  *  * автор  того Гостя К ак-то раз, брат Антон, — говорю я для начала, — собралися два мелких насекомых нашего искусства, (имён я их на всякий случай называть не буду, чтобы они на меня в суд не наклеветали) но только скажу, что первого из них звали граф-псател Солобуг. Ради краткости ниже стану называть его просто графом-Аном. А второй, и паче того — зиц-комозитор какой-то, по имени Гардомыжский, значит, ниже читай: просто «Русал».    И вот, стало быть, заехали они как-то раз, этот Русал с графом-Аном прямо в Мосву, а тогда вся мосва-то была маленкая, попросту даже — ничтожная, не чета нынешней раковой опухоли — блоха на лошади за день объедет! Потому и квартира для графа-Ана и Русала во всей столице нашлась только одна, да и та — в одну комнату.       Так что осо́бо не разгуляешься, даже если захочешь.    И вот, поселились они в тесноте и обиде, затаив присную злобу друг на друга, да на всю Мосву, экую по́гань северную. Правда, злились они не всё время, иной раз прерываясь и для иных мирских дел. Граф-ан всё же решил в какую-то минуту отдохновения облокотиться на кресло и книжку немного умную почитать, раз уж самому́ бог ума не́ дал, а Русал и вовсе де́ла себе не сыскал достойного, знай, весь вечер рыбный хвост сидел теребил, да насвистывал всякую дрянь из своей будущей оперы «Каменный гвоздь».    — Слышь-ка, просьба у меня к тебе накопилась, — вдруг возник из своего кресла граф-Ан, — прерви на мгновение свой свист богомерзкий, и дай-ка лучше мне свечу.    — Свист-то я может и прерву, конечно, — нехотя прервался Русал, — да только, вишь-ты, свеча у меня осталась всего одна, да и та — богомерзкая. И светить толком не светит, а только подогревает...  (конец цитаты) П равда сказать, наряду с «главным» (фактом), как всегда, имеются и многочисленные «детали» (в данном случае, весьма пухлые). А равно и «обстоятельства» (в данном случае, весьма тухлые). К примеру, такие...       Ну..., начнём хотя бы с того, что балеты «Каменный Гость» (в отличие от одноимённой оперы к примеру) или «Окоп» (в отличие от окопника, к примеру) никогда и нигде не были поставлены, исполнены и вообще (так или иначе) приведены в исполнение. Их никто ни разу не видел, не лицезрел, а также не слышал и даже не слыхал (как своих ушей). Впрочем, этими своими ис-клю-чи-тель-ны-ми свойствами они оба ничуть не отличаются от всех прочих балетов того же автора. Потому что ни один его балет (маленький или большой, традиционный или авангардный, прямой или поперечный) никогда и нигде не был поставлен, исполнен и вообще (так или иначе) приведён в исполнение. Ни «Шагреневая Кость». Ни «Шаг вперёд — два назад». Ни «Трескунчик», ни «Зижель», ни «Осторожная тщетность» (триптих одноактных балетов)..., ни тот же (обронённый выше) «Каменный гость», ни «Собака Павлова»..., — наконец, (с...)хватит..., довольно, устал перечислять. А ведь ещё — не все перечислил..., далеко не все... балеты. Те, которых никто никогда и нигде..., и ни разу не видел, не лицезрел, а также не слышал и не слыхал (как своих ушей). И в самом деле, было бы позволительно покачать головой..., и спросить, нажав кнопку. — Его ли это вина? Или беда? — Что за дикие вопросы. Редкостная глупость (ваша, конечно).   ...Я пишу десятки своих сочинений, заранее не рассчитывая на исполнение или постановку. У меня огромное количество неисполненных произведений. <...>   Задуман большой балет «Каменный гость» и ещё ряд маленьких балетов крайне тёмного содержания. К примеру, это триптих одноактных балетов провокационного характера, первый из них — «Трескунчик», где сжато воспроизводится фабула чайковского «Щелкунчика» <а два других я пока не называю из соображений элементарной гигиены>. Затем следует «Окоп» — первый в мире балет на пересечённой местности (он посвящается Акопу) и «Каменный лепесток», всемерно утрирующий тему окаменения бажовского «Каменного цветка»... — Юр.Ханон, «Вектор жить»  (1990 г.)   — И правда, в своё время этот ба!...летный композитор изрядно прославился (на весь их мирок) как автор «Среднего дуэта», сначала поставленного на куче сцен (начиная от Мариинского с Большим и кончая Нью-Йоркским), а затем и — снятого с них к чорту..., пока суд да дело. Но всё же, эта колымага — не в один ряд. Потому что тот дуэт, (десятиминутная мелочь!) каков бы он ни был хорош, среден и прекрасен, всё же поставлен был не на балетную музыку (как у них широко принято)... А на самую что ни на есть — средне-симфоническую, что, в общем-то, глубоко ошибочный ход. Потому что балет — это прежде всего произведение. Первоисточник. Партитура. Конструкция. Вещь... И только затем — спектакль, зрелище, реализация. Собственно, о чём я здесь и пытался говорить..., не’которое время. ...ах, что за дивный балет...   какая прелесть, mon cher...   к тому же..., представь: памяти сразу двух Александр Сергеичей... ( Нина Дорлиак ) :216 К аменный Гость — согласно оффициальной справке — бытовой балет-мистерия в двух актах. Известен с 1987 года. Либретто произведения в точности соответствует либретто одноимённой оперы А.С.Даргомыжского, за исключением двух малозначительных деталей. Основные отличия: во-первых, Каменный гость (в данном случае) не опера, а балет. Как следствие, в этом произведении нет ни единого сценического слова (в том числе, даже пушкинского). Всё действие (а равно и бездействие) происходит молча, не проронив ни слова. И во-вторых: место развития известного сюжета про Дона-Хуана перенесено из захолустного Мадрида в небольшую шотландскую деревушку (вероятно, автор мог иметь в виду родину предков Эрика Сати). И главное: в конце второго действия Командор (каменный вождь), как следует постучавшись в дверь, забирает с собой в преисподнюю не одного только (грешника) Дон-Жуана, но заодно с ним — и всех прочих, находящихся здесь или присутствующих при факте исполнения. Как и полагается, громоздкий Командор вместе со своими жертвами проваливается в отверстую дыру преисподней (ближайшей по ходу действия). — Сцена остаётся девственно пустой и в стерильно безлюдной обстановке раздаются торжественные звуки траурной увертюры, помещённой — в конце балета. Типично альбигойский финал, не так ли?.. Никто не сможет отсидеться, оставшись неудовлетворённым или разочарованным...   Расчётный музыкальный хронометраж: примерно час с четвертью. Сценический, разумеется, больше. — Хотя..., сегодня говорить об этом предмете достаточно курьёзно. На всякий случай напомню: за два десятка лет своего существования взрывная музыка «Каменного Гостя» весьма удобным образом располагалась на бумаге, ни разу не оглашая окрестности, а каменная хореография существовала только фрагментарно — во внутреннем театре своего единственного автора. Проще говоря, в его воображении. — Ныне же, в последний десяток лет «Каменный Гость» номинально перестал существовать: даже на бумаге. Таким образом, хронометраж (как музыкальный, так и театральный) вплотную приблизился к своему идеальному значению и стал напоминать упавшую набок цифру восемь: ∞. командор Альфонс I Мечта всякого композитора, вне зависимости от времени и места, не так ли?..   По своей внутренней структуре «Каменный Гость» прост..., чтобы не сказать: очень прост. Начну с чисто театральной части спектакля, как вещи более простой и очевидной... хотя бы в силу своей внешней наглядности. — Полностью повторяя структуру одноимённой оперы Ивана Павловича Даргомыжского, тем не менее, балет (действуя с максимальной осторожностью) вносит в неё всего две косм(ет)ические поправки (кажется, это уже было..., — немного выше по течению).   — Во-первых, простейшее текстовое сравнение трёх произведений с одним названием позволяет судить о некоторой числовой разнице. Если каменный балет объявлен состоящим из двух актов, то опера и вслед за нею маленькая трагедия Пушкина всё же — трёхактные, — причём, первый акт чувствительно больше каждого из двух последних и состоит из двух картин. Видимый секвестр, связанный с некоторою спецификой балетного действия, на самом деле таковым не является, поскольку произошёл путём простейшего слияния. И если первый акт во всех каменнных гостях состоит из двух картин, то во втором акте две картины имеет только балет, присоединив к себе, таким образом, третий (финальный) акт вместе со всем тем сюжетным безобразием, которое в нём происходит. — В полном согласии с предложенной структурой, первый акт Каменного гостя шёл тридцать пять минут (35’ прописью), а второй — почти три четверти часа (42’ с лишним).   — И здесь, кроме шуток, начиналась уже вторая поправка, внесённая автором балета, поскольку в опере Даргомыжского первоначально вовсе не было никакой увертюры, — а спустя три десятка лет после его смерти, подготавливая оперу к очередной постановке, герр Римский-Корсаков присочинил к ней хотя и небольшую, но зато вполне традиционную увертюру. — Напротив того, как уже было сказано выше, увертюра одноимённого балета находится — в конце всего действия, венчая полное исчезновение всех присутствующих. — С одной стороны, подобное расположение увертюры выглядит странным: исполняемая обычно перед началом (но не после!) спектакля, вступительная музыка предназначена для привлечения остатков публики, по каки-либо причинам застрявшей в разных уголках театра и, затем — для создания у неё соответствующего настроения. Понятное дело, создавать настроение уже после спектакля — дело, по меньшей мере. гиблое. Но с другой стороны, как правило увертюра исполняется при пустой сцене или закрытом занавесе. Как раз это (второе) правило в данном случае выполнено неукоснительно, представляя собой чистое следование традиции. Можно сказать даже более: автор представляет увертюру в превосходной степени, исполняемую в некой пустоте. Это её свойство в некотором роде соответствует — шестой ступени мистерии (в том числе, и карманной).   ...А здесь, «на севере» (в Париже), невольно говоря каменными словами Пушкина, — пребывание, «бытие», «сущность», короче говоря, весь материал жизни становится словно бы чужой, безразличный, не имеющий отношения к низкому (почвенному) дуализму и умозрительным различениям внутри выбора «жизнь-смерть». Отчасти, он закалён, отчасти — равнодушен или попросту отвлечён, занимаясь совершенно иными вопросами. Место дуализма (или паранойи) в данном случае занимает некая непримиримая антиномия между сущностью и явлением. — Логос, оторвавшийся от земли, подобно дереву выстраивает себе замок до небес (город), независимый от деревни и сельского Эроса в том числе. — Это и становится его деятельностью, средой, трудом и, наконец, приращением, цивилизацией или культурой — чем, собственно, славен и силён германский Запад... — Георгий Гачев, «Дерево или Животное»  (одна глава из Русского Эроса)   По музыкальной структуре балет «Каменный Гость» производит..., прошу прощения, — производил бы первое впечатление чрезвычайной простоты и узнаваемости. Весь сшитый из ярчайших балетных штампов, покрытый ими как заплатками, он стал, пожалуй, макушкой той магистральной линии, которую Ханон в конце 1980-х годов называл «арьергардным балетом» (в противовес авангардному, в том числе). Лишённый почти всех недостатков экстремального «югенд-стиля», Каменный Гость (к примеру, поставленный рядом с привычными балетами Минкуса, Адана или Делиба) нёс на себе черты совсем не пародийной зрелости: сплошь скроенный по рецепту копии, со всех сторон превосходящей подлинник. Естественным образом напрашивается вопрос: почему же так произошло? И здесь, чтобы ответить, ключевым словом опять мог бы стать приснопамятный «Окоп» (первый пре’сечённый балет на пересечённой местности): ещё один случай многократно & многолетне наращённой и переношенной партитуры... гость почти каменный... И в самом деле, маленькая история этого балета заслуживает отдельной бухгалтерии.   Первые упоминания о «Каменном Госте» в виде готовой концепции и отдельных опорных зёрен датированы 1987 годом (в предварительной книге «Тусклых записок»). Само собой, время далеко не самое подходящее для реализации столь свободного замысла. Достаточно только перечислить сбивчивым пунктиром, загибая корявые старческие пальцы: работа над партитурами «Дней Затмения», тошнотный диплом (грязная панихида на окончание консерватории), бесполезная трата сил на двухчасовую гору музыки «Мадам Бовари», здесь же — эпатажные «Публичные песни» и премьерные концерты «Музыка Собак», затем..., следуя почти без перерыва — «Симфония Собак» и «Средняя Симфония», гастроли по стране (ещё СССР), внезапно вклинившийся «заказ» Малого театра на (очень большую) «Шагреневую Кость», пожалуй, на этом трагическом пункте я прервусь. Полнота перечисления не имеет никакого смысла. В конце концов, ведь ещё маячил перед глазами громадный список магистральных сочинений (бесконечно более важных с канонической точки зрения, чем какой-то балет..., пускай даже и каменный). — К тому же, ещё никак нельзя скинуть со счётов — сам театр... как учреждение (к тому же, советский театр). — То трижды волшебное местечко, без которого в те времена балет было (бы) совершенно некуда поставить. Тем более, имея в виду подобное гибридное чудовище (Пушкин и Даргомыжский в экстремально-эксцентрическом духе)... — Буквально говоря, какой-то «каменный гость» на пороге театра. Совершенно нереальное занятие, дважды пустую начинку которого автор отлично представлял себе и тогда (когда партитура ещё лежала на его столе), и теперь (когда её там уже давно нет)...   ...Подобные вопросы мне задают часто, и я всегда пытаюсь, как могу, объяснить, что моё дело — работать, писать партитуры, а не заниматься обычной человеческой суетой, налаживанием связей «с кем надо» и прочими человеческими «проставками». Есть, правда, один нюанс, слегка зловредный: у меня есть несколько готовых и до мельчайших деталей продуманных балетов, которые — попросту не записаны. Тут простой расчёт: время, что уйдёт на работу с партитурой, я могу с куда бо́льшим смыслом потратить на создание нового симфонического сочинения. Конечно, и его тоже, скорее всего, услышат не скоро, но ведь в отличие от какой-нибудь «Симфонии Собак» любой непоставленный балет ложится «на полку» дважды: как отдельное произведение и как театральный спектакль. И даже если музыка когда-нибудь будет использована, замысел всё равно останется не реализованным даже на треть... — Юрий Ханон, «Арьергардный балет»  (1991 г.)   Так и получилось, что «Каменный Гость» (несмотря на всю свою нарочитую каменность и командорский масштаб) сделался подлинным рекордсменом по части изысканного воспитания и куртуазности, словно маркиз дю Санглот, пропускающий одну за другой всю шуршащую шеренгу фрейлин его Величества... откладываясь год за годом и поочерёдно уступая место то «Трескунчику» или «Зижели», то бесконечно прекрасным «одноимённым операм», в конце концов, оказался вообще последним балетом в ряду завершённых партитур. — Десять лет..., почти магическая (необъяснимая) разница между 1987 и 1997. Ищу..., шарю руками в темноте и не могу найти ей никакого оправдания.   В конце концов, не для того ли было нужно ровно десять лет выхаживать этот странный балет, несомненно, «из ряда вон», чтобы спустя ещё такой же срок — оно перестало существовать... Якобы, по милости какого-то г(л)авнюка (пукай даже из самого Бо-о-о-льшого Театра). Само собой, совсем не о нём речь. О мелких животных — ни слова: или хорошо, или никак. И десять лет здесь тоже ни при чём. — На карте мира такой срок подлинно ничтожен..., ничем не отличаясь от ста, тысячи или десяти тысяч. Каким бы каменным или гигантским ни был этот «командор», в конце концов, сметённый с лица земли очередным нашествием саранчи, варваров или делювия, он ровным счётом ничем не отличается от всех других каменных гостей, когда-то побывавших здесь (включая пушкинского или даргомыжеского). Но вот исчезновение по воле или поневоле..., здесь и сейчас... Оно отличается почти как «да» и «нет». И здесь заключается главный ответ: ради которого он пришёл и ушёл. Ответ на то необязательное зло, которым они столь щедро одаривают друг друга. Здесь и сейчас. — Эй, дядюшка..., а можно, я не буду больше в этом участвовать?..   Собственно, этой лапидарной и не лишённой обаяния формулой в целом исчерпывается основное содержание балета «Каменный Гость» — во всех видах, в которых он только существовал или мог существовать..., в том числе, и на сцене Большой Оперы. Или Малого балета. Причём, смысл гипотетического спектакля (как если бы публика могла на него собраться завтра вечером) ничем не превосходит и, возможно, даже уступает тому вселенскому акту (уничтожения партитуры), который попросту вывел Каменного Гостя за пределы сцены и зала какого-либо театра, вне зависимости от того, называется он «Большим» или «Маленьким».   Пожалуй, немного более отчётливо эту мысль высказал (в своё время) известный германский эсквайр & херр Борис Йоффе в своём изрядно нашумевшем эссе «Смерть и Зло», претерпевшем, как минимум, две публикации и столько же изменений. А потому, не имея долее ни сил, ни желания продолжать разговаривать на эту тему, я попросту приведу про’странный отрывок оттуда, несущий на своей поверхности, как минимум, три основных смысла (не считая пяти второстепенных). от первого лица...  (2014) Впрочем, без особого расчёта внезапно оказаться по́нятым..., хотя бы отчасти. О бщепринятая (положительная) система ценностей, в которой приведённое ниже уравнение имеет самый очевидный и удобопонятный смысл (смерть=зло, жизнь=добро) сохраняет свою силу в случае анализа (жизни и смерти) большинства (людей или) произведений, описываемых в самом общем смысле понятием Нормы... — И пожалуй, она теряет свою насущность только в самых экстремальных случаях («тяжёлых», как сказал бы врач-психиатр или его друг, патологоанатом). К примеру, в точности таков частный случай Альбана Берга. Для него смерть — (равно как и жизнь) — носит на своей поверхности характер смертного приговора — без права на пересмотр или воскресение. В неврастенической системе ценностей экспрессионизма «лучше не быть вовсе, чем быть — та́к». Смерть в этом мире — это полная тьма и абсолютный конец, — в том числе и конец всего прекрасного, которое всё же существует, пускай и в форме полупрозрачной мечты или расплывчатого идеала. И что́ нужды в том, что всё прекрасное (и даже возлюбленное — вопреки всему) в ужасной реальности сегодняшнего мира оказалось смрадным чудовищем! В конце концов, вся жизнь — только длинный и мучительный миг перед освобождающим и очищающим приходом вечной и (надеюсь) окончательной смерти.   Перечисляя произвольным образом, в литературе внутри этой «вывернутой» парадигмы жили — Леонид Андреев, Роберт Музиль, конечно же, Кафка, Андрей Платонов (само собой, список лиц заведомо неполный). Возможно, каждый из них понимал (или, скорее, ощущал) факт и значение смерти немного иначе, по-своему, однако выпрямляющее и дающее свободу отсутствие иллюзий относительно жизни — у всех них практически совпадало.    ...Но не следует напрасно забывать: появление всякого «Гения» на этой Земле каждый раз сопровождается разными сомнительными «историями»; это не что иное, как бесконечные «выдумки» на его счёт. И правда, есть от чего схватиться за голову! Этот несчастный «новоприбывший» сразу же с порога во всеуслышание объявляется Антихристом, Истребителем или Буйно-помешанным, и едва ли он затем осмелится высунуть нос из своего жилища, (если оно у него есть, конечно). Одним словом, ему настойчиво намекают, что он не особенно желанный гость, и что ему было бы лучше поскорее заткнуться, или просто исчезнуть... Да-да.    Заметим вскользь, что у наших добрых и оплакиваемых «предков» Каменного Века всякий новоявленный Гений получал приём ничуть не лучший, чем теперь, в настоящее время. Нередко его встречал крепкий удар кремниевым кинжалом между лопаток, или Камнем по Веку, вернее, в глаз (совершенно в традициях эпохи). Довольно забавный способ как следует отблагодарить Го́спода за его очередной милостивый «дар» человечеству, не так ли? Впрочем, можно сколько угодно говорить и обсуждать это положение вещей, в любом случае никогда и ничего не изменится. Всё останется по-прежнему, так же грубо и нелюбезно... Во все времена гениев принято лупцевать, особенно в хорошем обществе...:507-508 — Эр.Сати, из статьи «Клод Дебюсси»  (август 1922 г.)   «Лулу» для Берга знаменовала собой окончательный акт, точку невозврата или закрытия истории (в существовании) Вечной Женственности. Это — её видимый закат и последняя (ре)инкарнация. Умерев, она не просто ушла прочь из этого мира, чтобы больше никогда не воскреснуть..., но ещё и унесла (в своём образе и теле) последнюю надежду. Ребёнок Мари́ на краю бездны (пускай даже и «всего лишь» подмостков театра) остаётся лицом к лицу с абсолютной пустотой, ничем, отсутствием будущего. И здесь, наконец-то происходит нежданный катарсис (пускай даже и навыворот), внезапное соединение сцены и зала, публики и артиста, театра и мира. Словно бы провалившись в бесконечную бездну жизни (нет, не в оркестровую яму, а пролетая дальше, поверх неё), — прямиком туда, в тёмный зал, который, по идее, должен (или мог бы) заполнить зияющую дыру, пустоту на сцене — и во всём мире. Однако не тут-то было. На деле всё происходит наоборот. — И мир, и сцена остаются совершенно голыми..., без малейших признаков совести и добра, а в зале происходит — едва ли не прямое... (почти автоматическое) продолжение этой пустоты — образа, сцены и мира. Темная безнадёжность и безнадёжная темнота пронизывают всё: и мир, и здание, и со’здание, и миро’здание... и вот, другой гость   — Тáк вóт, значит, где крылось гордиево решение формулы жизне-смерти... Едва ли не самым простым действием, доступным даже младенцу — через умножение на «ноль» — разрешается прежнее уравнение равенства. Так, после перенесённых жестоких войн и разрушения, одно за другим, крупнейших государств Европы — сначала полностью исчезает, растворившись в море крови и гноя, этическое чувство — а затем, вслед за ним, нарушается хрупкое равновесие смерти и жизни, добра и зла...   Пожалуй, для-ради особой наглядности имело бы смысл создать особенный спектакль внутри жизни..., нечто вроде микро-мистерии... или лабораторной работы на заданную тему. Скажем, написать ещё одну оперу про Крысолова из Гаммельна, однако, с небольшой деформацией сюжета... — Чтобы в финале этой масштабной фрески вослед за Крысоловом, играющим на своей старой дудочке, уходили прочь со «сцены» один за другим, узенькой цепочкой не только все дети-актёры, так называемая массовка, но затем, вослед за ними также и — все остальные дети из зала..., а затем и из города. Уходили прочь, чтобы уже — никогда не вернуться обратно...   И здесь, после небольшой (отчасти, вынужденной) паузы, одна за другой возникают совсем другие картины... из того маленького пространства, которое вечно зажато в тесном промежутке между образом и жизнью... — Иной раз такие картины называют аналогиею..., или даже метафорой. Не стану спорить, слегка подавив отвращение. И пожалуй, первое, что воскрешает из темноты памяти этот несозданный и потому неушедший крысолов, — это один из самых ярких и жизнерадостных балетов, срок несостоявшейся жизни которого уже превосходит (не)добрую четверть века. — Говоря прямым словом, конечно же, я имею в виду «Каменного Гостя», печально утонувшего во мраке времён. Он ушёл на дно, подобно булыжнику..., не оставив за собой даже пузырей. этот балет мсье Ханон написал (точнее говоря, завершил) в 1997 году на классический сюжет Пушкина-Даргомыжского, пожалуй, с одним только отличием. Тоже небольшим, хотя и тоже — достаточно важным. В торжествующем финале всемирной добродетели и христианнейшего возмездия, когда статуя «Коммандора» уводит за собой в преисподнюю этого неизлечимого грешника Дон-Жуана, окаменевший государственный муж прихватывает с собой отчего-то не только героя-любовника (как следовало бы по версии Пушкина-Даргомыжского), но заодно и всех присутствующих — я говорю, — именно так, буквально всех, оставив после себя звучать мертвенно-возвышенный и невероятный в своей красоте внутренний Реквием — тихую музыку земли, наконец-то получившей освобождение от оседлавших её людей.    Жизнь каждого человека и всех людей вместе — есть зло (абсолютное) и добро (относительное)... — Животные. Растения. Даже грибы... Всё идёт в ход. Ничто не останется без внимания. Всякий день их жизни неизбежно приносит смерть — другим.    Так можно ли считать смерть каждого человека..., или всех людей вместе — злом?.. Глупый вопрос. Юр.Ханон,  «Мусорная книга»  (том второй)   Да... Именно такова (была) бесследно исчезнувшая «Мистерия» Александра Скрябина, дивная методическая работа, шаг за шагом, кропотливо выстраивающая всеобщую гибель в масштабах Вселенной — концентрическими кругами..., словно эпидемия духовной чумы: от сцены к публики, от публики к населению, от населения выше, выше — ко всему миру, соединяя во вселенском оргазме женственную Материю и мужественный Дух, чтобы привести мир к очередному коллапсу очередной прекрасной «чёрной дыры». И ровно такова, последовавшая по её пути — тоже исчезающая «Карманная Мистерия» позднейшего Ханона, — словно бы намеренно ограничившая свои аппетиты всего лишь гибелью человечества. Две великие утопии, словно бы утонувшие..., утопшие во времени, — но успевшие сделать главное: заново уравнять бытие и небытие через громадное вселенское «Zéro» исполинской ко(с)мической рулетки. и ещё другой гость Раз и навсегда направленной изнутри и вовнутрь. Общий для всего живого путь богов и ничтожеств...   Впрочем, далеко..., далеко не только утонувшие и исчезнувшие... Остались и кое-какие следы на песке и камнях..., так сказать, живые артефакты разных попыток уравнения жизни и смерти. И прежде всего, скрябинский «Прометей» (или даже «Поэма экстаза», как более ранний вариант одного и того же), которые в красках и подробностях рассказывают о том, какими методами и инструментами их Автор будет пользоваться во время своих работ по окончанию существования этого мира вместе с его нелепыми людьми... Впрочем, не один только Саша Скрябин. Не менее подробное описание своей (как всегда) непоставленной одноразовой оперы «Венецианский гондольер» оставил и Ханон (глубоко запрятанное внутри страниц книги «Скрябин как лицо», разумеется)...:158-161 Изнутри этого особенного мира одноразовым становится не только опера..., но и всё, всё остальное, что только имеет к ней отношение: и публика, и артисты, а оркестр, и даже театр, в котором её ставят..., с таким-то трудом. Всё это вместе — полностью прогорает и отправляется в другой мир, где всё — спектакль и ничего — за кулисами. И ещё раз повторюсь: конечно же, далеко не только один гондольер, с которого всё начиналось... Практически все поздние партитуры завершаются примерно таким же результатом, находящимся где-то в промежутке между массовой смертью и окончательным просветлением... Тем самым, которое никогда не может стать окончательным...   Пожалуй, немного проще (и ехиднее) поступил Эрик Сати (на пáру со своим холерическим приятелем Пикабиа)..., буквально за полгода до своей смерти. Всю (не)благородную публику парижского света и полусвета, пришедшую на премьеру балета «Релáш» (Relâche) на дверях театра ожидала стандартная табличка с надписью: «Релáш! — спектакль отменяется».:627 Пожалуй, это был ещё очень гуманный выход..., после всего (что здесь сказано). Однако при всех прочих равных — ужé всё уравнение маленькой смерти, взятое целиком вместе со всеми его составляющими, умножалось — на ноль, маленький ноль... — один очень маленький и компактный ноль. Таким образом, не слишком утруждая себя излишними подробностями, скажем просто и точно: в подобных системах жизнь равна смерти. — Вот, собственно говоря, и всё, что (не) требовалось доказать... Подводя двойную черту:         налицо в точности та же картина, что была начертана «Каменным Гостем». П ожалуй, здесь бы самое время остановиться, чтобы взять паузу. Или дыхание... В балете..., да...  — А что, разве в балете не бывает пауз?.., или дыхания?.., — очень странно слышать. Не может быть. Ну..., в конце концов, достаточно вспомнить хотя бы моего «Каменного Гостя» на сцене Большого театра, мадам. О..., какая там была роскошная балетная пауза — в сцене перед предпоследним финалом финала. Особенно, в исполнении несравненной Светланы Захаровой (в паре со Светлицким и Ярусовым, конечно). В таких местах..., даже у слепых наворачиваются слёзы и невольные рыдания заполняют партер... А затем ложи, — ярусы и ложи, ах, какие там были в тот раз громадные лужи, неужели вы не помните, мадам?.. Всё забыли? — ну да. А ведь это было высокое..., высочайшее искусство. Даром что балет, — катарсис, чистейший катарсис, после которого вся последующая жизнь становилась другой. В другом свете. Пожалуй, это Преддверие..., настоящее преддверие Карманной Мистерии. Так сказать, её предбанник. Позволяющий ощутить, хотя бы отдалённо..., это величественное и тихое наступление пустоты. Наползающей со всех сторон. Почти окутывающей. Вселенской... А казалось бы, всего лишь какой-то балет... Мелочь. Глупость. Танец. Гость..., нежданный. Встретить, проводить, выпроводить... — И вообще, кто он такой?.., после всего. и опять другой гость «Каменный Гость»..., посреди этой пыльной земли. В пред’последнее время...   Вечно чужой, вечно неуместный..., он может действовать только с позиции силы: забрав всех с собой, туда, где только им и место. А больше никак... не может. — Так значит, во́т за что моё Вечное & вещное спасибо тебе, дорогой Лёша Ратманьский. Да... Послушай же меня теперь внимательно... — Ты, ты один оказался в этом месте и в этот час. И сумел, смог..., оказался способен оценить..., удивительным прозрением. Интуицией. Если бы не ты, эти люди ..., они... никогда не увидели и не услышали бы этой вещи..., единственной и уникальной в своём роде. Того же Каменного гостя, например. Или ещё какого-то другого (без разницы), гостя, может быть, деревянного, оловянного или даже стеклянного. И внезапно попасть совсем в другой мир, провалиться туда, словно бы случайно, слегка удивившись. Тот (мир), в котором никогда ещё не бывали. — А казалось бы, как просто всё сделано. Почти из ничего. Из каких-то подручных средств. Буквально, в трёх соснах, если посмотреть на сцену... этого мира. — И ещё музыка..., поверх всего, музыка..., словно бы несложная, не сложенная, тихая, почти невесомая. Но откуда же берётся такая сила, странность, неожиданность? И действие: почти прямое, ошеломляющее. — Точное попадание, в самую середину... Нет, не может быть. Невероятно. Только вчера этого среди нас не было..., и вот... А ведь подумать только, всего лишь директор или главный балетмейстер какого-то театра: то ли балета, то ли оперы. Фактически, никто. Пустое место. И вот так, волей случая — нежданно и внезапно прорвался прямо туда, в Неё, в Вечность. Шёл, шёл и — провалился. Как в дырку... Не говоря уже о вашей канализации, мадам... — И всё-таки, как много в этом мире решает Его Величество — Случай... Случайность... (не)Совпадение... — И здесь, ещё раз прервавшись, прошу прощения (вполне лицемерно)..., если оно ещё имеется, — после всего.:633 А значит, оставим за благо промолчать окончательно. Да..., пожалуй, это было бы самое верное решение... на сегодня. — Не пришла ли пора оставить где-то далеко в стороне ещё два малых шага..., один другого тяжелее, смешные и бес’смысленные как поступь очередного каменного командора, — они больше не дадут никакого иного понимания, кроме того..., которого уже не было и ещё — не будет. и совсем другой гость    Пожалуй, заставлю себя сделать только три акцента... напоследок или вдогонку, раз начавши с откровенного курьёза или нелепости. Словно клякса в начале страницы: едва ли не самым замкнутым примером на этом пути ... вниз и в сторону — стала она, Веселящая Симфония, ушедшая по жёлтому питерскому льду вослед за каменным гостем... — Впрочем, о ней ли вести речь сегодня, на этой странице, словно бы утеряв главную нить предложения. Воли. Ума. — Нет, всё не то, всё мимо. Путаясь разговаривать с самим собой, разговаривать на...против самого себя, да ещё и пуб’лично. — На неизвестном языке. Непонятными предложениями. Ничего не предлагая и не выставив ни одного предлога. Ступая наугад, двигаясь наощупь, заранее (почти наизусть) зная весь их путь, каждый шаг без начала и конца. Снова и снова мимо, непрерывно срываясь, промахиваясь и скользя между лишних слов.    Первое, второе, пятое... Едва ли не по прямым отпечаткам следов (ног на песке) уже не раз упомянутых всуе окостеневших прелюдий, — следует чистейший реванш. Почти как отполированный морской водой скелет, выброшенный волной на берег. И ещё, одновременно: синяя мечта детства, почти басня, почти сказка о естественной красоте смерти, почти скрябинская мистерия..., о которой тогда, до пяти лет, до десяти лет..., конечно же, ещё ничего не знал. У каждого (из нас двоих) своя «мистерия», разумеется..., так же как и неодолимо прекрасная смерть — тоже вполне своя. Совершенно отдельная, приватная и неповторимая. Кажется, только протяни руку — эё, эгей!..., — и вот она, уже здесь, между пальцев. Или прямо в них. Потому что единственным средством во все времена оставался диалог. Пускай даже без слов, без звука и без смысла. Поскольку единственным его доказательством и высшей ценностью оставался результат. Даже в его полное отсутствие... Прошу прощения..., напоследок. ...но ... не слишком ли прямая аналогия — со всей их жизнью...               ( а знака вопроса — здесь — больше не последует )...

Ком’ментарии вот и после’словие Ис’ сточники Ханóграф: Портал Литтера’тура   ( предпоследняя, вероятно ) Ханóграф: Портал Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» ( или книга, которой-не-было-и-не-будет ). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон «Три Инвалида» (или попытка скрыть то, чего и так никто не видит). — Сана-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть вторая, издание первое (несостоявшееся и уничтоженное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2002 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо», часть первая, издание второе (доработанное и ухудшенное). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2009 г. «Ницше contra Ханон» (или книга, которая-ни-на-что-не-похожа). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебурга: Центр Средней Музыки, 2016-b. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. См. так’ же Ханóграф : Портал Шаг вперёд — два назад  (де-балет) Окоп  ( или первый п’ресечённый балет ) Пять мельчайших оргазмов  (по следам того экстаза) Три одинаковые сонатины  (для положенного фортепиано) 24 Упражнения по слабости  (для неограниченного круга ... не желающих) 17 романсов на стихи Чайковского  (для фортепиано и касторки) Средняя Симфония (ос.40) Три Экстремальные Симфонии  (для хорошего оркестра) Веселящая Симфония  ( даже без тени улыбки ) Ханóграф: Портал Венецианский гондольер  ( или ещё раз на дне ) 50 этюдов для упавшего фортепиано  ( для упавшего фортепиано ) Что сказал Заратуштра  ( церковная оперетта в двух актах ) Карманная Мистерия  со всех точек зрения Покусанные картинки  ( скрипичное покушение в трёх сценах ) Симфония №5, героическая (для кифары и офиклеида) и даже «Средний дуэт» (по-среднему говоря) Анархист от — музыки О музыкальном в’лиянии собак (Юр.Ханон) см. дальше →  Все права сохранены.    Auteurs : Юрий Ханон & Yuri Khanon.     All rights reserved. * * * эту статью может исправлять только один автор. — Все желающие дополнить или поправить, — могут вызвать командора и передать свои исправления через него... * * * публикуется впервые : текст, редактура и оформление — Юрий Хано́н. «  s t y l e t  &   d e s i g n e t   b y   A n n a  t’ H a r o n  »