Рвота (Натур-философия натур) — различия между версиями

От рвоты изжарь оржаного хлеба на угольях и хорошенько намочи уксусом, посыпь туда толчёного перцу и приложи в платке к желудку.^[14]

В тошноте. Рвотное, подав разнемогающемуся тако язвою довольное количество выпить либо коровьего свежего масла распущенного, с тёплою водою смешанного, либо масла конопляного, или льняного, с тёплою же водою смешанного, при сём и запивая почаще тёплою же водою; либо, вместо чаю настоянною в горячей воде травою ромашкою запивать, доколе не подымутся рвоты и не будет довольно рвать ― либо засунув ещё и палец в рот, присоединить, чтобы скорее понудить себя ко рвотам, и сей нудительный способ. Пить же в жажду после всего сего тёплую настоянную в воде траву ромашку, либо самую чистую воду. Не упуская из виду употреблять такожде действительнейшие и аптечные лекарства, предмету тут во всем сопричастнейшие.^[15]

По временам сжимались очень сильно челюсти, и мне казалось, что я скоро разжую и проглочу свои зубы. «Это начало столбняка, думал я: вот скоро наступит и общий столбняк, а за ним и смерть». От одной мысли о смерти меня бросало в дрожь, мне становилось холодно и страшно, и я спешил писать, чтоб никого не обвиняли в моей смерти, чтоб торопились подать мне помощь, дали бы рвотное, отворили кровь, и проч. Мысль о смерти всякий раз так освежала меня, что я очень здраво понимал опасность своего положения и возможность удалить её рвотным; поэтому я несколько раз написал: «Рвотного!.. С кровью не спешить… Рвотного! рвотного!.. Скорей и побольше». Я писал эти распоряжения для того, чтоб обеспечить своё положение; мне казалось, что я скоро упаду и не буду уж в состоянии говорить; а между тем я уж давно послал за фельдшером, который и не замедлил явиться. <...> Фельдшер понял, что мне нужно дать рвотное и пошёл за ним в больницу. Вскоре после его ухода, отворяется дверь и входит человек мой; это меня взбесило, потому что я хотел скрыть от всех свое опьянение, которое могло сделаться предметом уездных сплетней. Я молчал, однако ж, и ходил взад и вперёд по комнате, надеясь, что он скоро уйдёт; но так как он остановился у дверей, точно часовой, то мне не трудно было догадаться, что его поставил там фельдшер, для того, чтоб поберечь меня; это меня примирило с ним, и я перестал об нём думать.
Рвотное мне дали в половине третьего, а через 5 минут случился со иной припадок невыразимого ужаса; я иначе не могу назвать этого необыкновенного испуга, который произошел таким образом: бегая по комнате, я вдруг зашатался и чуть не упал; человек поспешил поддержать меня, но его прикосновение так испугало меня, так показалось мне угрожающим и опасным, что я закричал, что было мочи, с выражением самого ужасного отчаянья: точно я был на краю пропасти, в которую меня толкнули, и я, падая, силился удержать равновесие; я скорчился весь, подскочил, замахал руками и ногами, а на лице у меня было столько ужаса, что оба человека в свою очередь перепугались не на шутку. <...>
Рвота наступила в половине четвёртого, и с нею вышло несколько ещё не растворившихся пилюль. Что-то жгло меня во время рвоты по направлению пищепровода, и мне казалось, что от натуг оборвалась вся слизистая оболочка желудка и пищеприёмного горла.
В первые минуты после рвоты мне казалось, что весь яд удалён и что я уже вне опасности; но сильнейшее расслабление тела, вслед за этим наступившее, дало опять прежнее направление бреду и с этих пор началась уже моя смертельная агония.^[16]

Каждым из этих сложных движений достигается в сущности одна и та же цель ― удалить раздражитель. В самом деле, при чихании развивается быстрый ток воздуха в носовой полости, который уносит с собою наружу всё, что там есть в настоящую минуту. При кашле бывает то же самое относительно гортани. А рвота, так сказать, обмывает те части полости рта, которых мы не можем обтереть языком. Никому, конечно, не придёт в голову оспаривать машинообразность этих явлений, потому что всем известно, что воля не властна над этими движениями; они являются роковым образом, если существует раздражение. Характер автоматичности в кашле, рвоте и пр. усиливается ещё тем обстоятельством, что здесь группа действующих мышц остается в каждом отдельном случае постоянною, т.е. при кашле, от чего бы он ни зависел, действуют всегда одни и те же мышцы, при чихании и рвоте то же самое.^[17]

Дневали. Зуд нестерпимый; по ночам не спишь, слабеешь с каждым днём. Пробую различные средства от зуда; сегодня, ложась спать, я намазался табачной гарью, разведённой в прованском масле. От этой мази через несколько минут у меня заболела голова до дурноты, и сделалась рвота. Ночь была проведена крайне тревожно.^[18]

...употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, — с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, — хлеб чёрный, чернильной черноты, тяжёлый и горький; хлеб этот едят все — и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные. <...> Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке́ с лебедой, люди шалеют...^[19]

Лазуревый камень. Ляпис-лазурь или лазурик, также армянский или бухарский камень. <...> В старину находил употребление в медицине и технике. В старинных фармакологиях находим, что из него приготовляли так называемые «Confectio Alkermes», которые, будучи приняты внутрь, в количестве 20 или 25 гран, производили рвоту. В позднейшее время из лазуревого камня приготовляли краску ультрамарин.^[20]:312

Многие из них, знакомые с применением хинина, припрятали и таковой также наряду со стрихнином. Казак Пичуев, заболевший лихорадкой и получивший должную дозу хинина, желал скорее выздороветь и решил, что даваемого ему хинина мало, почему и пожелал добавить из своей баночки, но вместо хинина взял щепотку стрихнина. Приняв стрихнин, он полез на лестницу к своему отверстию, пробитому в каменной стене конюшни, из которого наблюдали за появлением китайцев на противоположной баррикаде, и при первом же появлении китайской головы, вылезавшей наблюдать за действиями русских, грохотал выстрел, и косастая голова китайца валилась обратно, пробитая пулей. Бывшие у нас в посольстве 7 человек казаков, составлявших постоянную охрану посольства, все выдались как замечательные стрелки и охотники; они просиживали, не шевелясь, целыми днями, выслеживая китайца, словно они выслеживали в тайге зверя и не было у них большей радости, если выдавался такой счастливый день, что удавалось им сбить по два, по три «кокоса», как стали называть китайские головы. Так и Пичуев влез по лестнице к своей бойнице, но тотчас же свалился оттуда вниз и с ним начались судороги. Немедленно меня известили, и я, узнав в чём дело, дал ему противоядия. По счастью, после принятого лекарства, его тотчас вырвало густою массою; тем не менее судороги продолжались и с большим трудом, предварительно захлороформировав, приступлено было к промыванию желудка.^[21]

Рвота — есть акт опорожнения желудка, при чём содержимое его выводится действием брюшного пресса через рот наружу. В огромном большинстве случаев Р. есть рефлекторный акт, происходящий от сжатия желудка судорожно сокращающимися мышцами брюшного пресса при одновременном открытии входа в желудок (cardia). Нервные центры Р. лежат в продолговатом мозгу, центробежные, т.е. двигательные, нервные приводы состоят из нервов, управляющих сокращением грудобрюшной преграды и мышц брюшной стенки: сюда же относятся с большой вероятностью и нервы (ветви блуждающего нерва), управляющие мышцами, открывающими вход в желудок; чувствующие же нервы, т.е. центростремительные приводы для акта Р. принадлежат слизистой оболочке пищеварительного канала, мочеполового аппарата, желчных ходов и брюшине; а именно сюда относятся нервы: блуждающий, языкоглоточный, симпатический, желудочный.

Наконец, всем известен классический способ рефлекторного вызова Р. у каждого здорового человека при щекотании корня языка и глотки кисточкой или бородкой пера; у римлян в период Империи употреблялись после лукулловских обедов так называемые рвотные перья — pinna или digitae vomitorium; они состояли из набитого шерстью или перьями пальца перчатки из мягкой кожи длиной в несколько дюймов и надевавшегося на указательный палец с целью удлинения его. <...> В редких случаях акт рвоты подчиняется действию воли. Броун-Секар обладал способностью вызывать произвольно акт рвоты и опоражнивать свой желудок по желанию. Р. чёрная, в виде кофейной гущи или сажи, при некоторых болезнях, например, при жёлтой лихорадке, при язвах желудка, объясняется присутствием разложившейся крови, а вовсе не желчи, как думали прежде. Примесь желчи придаёт только тёмную зеленовато-желтую окраску выведенным рвотным массам и горький вкус. Грудных детей легче рвёт, и им акт этот менее тягостен, чем взрослым, благодаря тому, что дно желудка ещё не развито и желудок поставлен продольно, наподобие трубки, прямо переходящей в пищевод. Некоторые животные совсем не подвержены Р., например, кролики; зато собак рвёт очень легко...

В начале беременности по утрам, без всяких тошнотных движений, извергается большее или меньшее количество слизи, иногда окрашенной желчью. В остальное время женщина себя чувствует удовлетворительно. <...> Такие припадки не имеют особого значения, но большую опасность представляет так называемая неукротимая Р. беременных (vomitus gravidarum perniciosus), при которой приступы её повторяются несколько раз в течение дня. Нередко такое состояние кончается смертью.

Редко М<очекровие> не сопровождается расстройствами кишечника: рвота иногда неудержима; часто развивается упорный запор или истощающий понос. Рвота, возобновляющаяся после приёма пищи, мешает подкрепляться едой, больной истощается, впадает в состояние, переходящее в смертельную спячку. При медленно наступающем М. все перечисленные припадки наступают постепенно и разрастаются исподволь.

Наибольшее предрасположение к заболеванию К<оликой> имеет лошадь, вследствие особого устройства пищевода, желудка и кишок, а именно: пищевод при входе в желудок имеет сильно развитые запирательные мышцы, почему рвота у лошадей бывает только в самых исключительных случаях. В силу последнего обстоятельства все болезненные явления желудка и кишок, облегчаемые часто у других животных рвотой, у лошади достигают наибольшего развития.

Теперь остаётся прибавить, что у желудка имеется ещё одна функция, очень важная, ― это рвота, выбрасывание назад через рот вредных веществ, попавших в желудок. Значение такого отбрасывания понятно, потому что подобные вещества могли бы попасть в соки тела и принести большой вред организму. Акт рвоты не болезнь, а просто предупредительный приём, предотвращающий серьёзный вред организму. В особые подробности входить не буду, скажу только, что рвота сопровождается очень большим напряжением. Это настолько сильный акт, что боятся рвоты у старых людей, так как она часто плохо кончается у них. В двигательном акте, который существует при рвоте, главнейшее участие принимают брюшные мышцы, брюшная стенка и затем опускание грудобрюшной преграды. Она в момент рвоты, сокращаясь, опускается вниз, и эта соединенная работа брюшного пресса и диафрагмы ведёт к тому, что желудок сжимается и пища выбрасывается вон. Перед этим открывается cardia, значительно расширяется пищевод, закрываются все побочные отверстия глотки. Затем происходит ряд сокращений самого желудка и иногда даже кишки, секреция слизи и даже желудочного сока для обмывания, так что это чрезвычайно сложная деятельность, имеющая целью выбросить то, что вредно и ненужно...^[22]

Так вот, центростремительные волокна, которыми возбуждается в желудке рвотный рефлекс, идут тоже в вагусе. Различаются два рода рвотных движений ― рвота рефлекторная и рвота центральная. Вся эта рефлекторная цепь, весь этот прибор может раздражаться в двух местах ― или на концах центростремительных нервов, или в центре. И то и другое обнаруживается при разных случаях рвоты; поэтому и говорится, что рвота бывает или рефлекторная, или центральная, смотря по тому, куда приложено раздражение. Обыкновенный пример рефлекторного раздражения ― если вам попало в желудок резко химическое или грубо механическое тело, то оно вызывает рефлекторные рвотные движения. Но бывает и так: в желудок ничего не попало, а рвота происходит; тогда надо представлять себе дело так, что нечто поступило в кровь и с кровью подошло к нервному центру, откуда раздражение передаётся по центробежным нервам. Такие вещества, вызывающие рвотный акт, употребляются и в терапии, как, например, апоморфин, который, будучи введен в кровь, вызывает рвоту. Этот опыт мы можем сейчас воспроизвести на собаке. Представьте себе, что вы имеете дело с самоубийцей. Допустим, что он принял яд, и надо, чтобы он выбросил этот яд обратно. Допустим, что он хочет умереть, но ваша обязанность врача не давать ему этого сделать. Вы хотите промыть ему желудок, а он стиснул зубы и не пускает, тогда вы можете впрыснуть ему апоморфин в любое место тела под кожу и минуты через две или три начнется рвота. Вы видите важность этого акта, а между тем он не пользуется симпатией. Это, очевидно, объясняется тем, что рвота ведёт к устранению из организма вредных веществ и поэтому самую рвоту привыкли рассматривать как нечто скверное. После рефлекторной рвоты остается раздражённое состояние слизистой оболочки, и тогда понятно, что аппетита не может быть, а при введении в кровь апоморфина животное сейчас же после рвоты может опять есть.^[22]

Исследование началось и здесь с очень грубых и приблизительных методов. А в настоящее время эти методы стоят на высоте почти безупречной. Раньше, например, исследовали рвотные массы, вызывая искусственную рвоту, или доставали сок так, что давали собаке глотать губку, и затем, когда губка пропитывалась соком, её вытаскивали. Это, конечно, очень грубый способ. Во-первых, таким путём можно добыть очень мало сока, и затем, губка пропитывалась не только соком, а и пищей. Сок получался нечистый.^[22]

Семена лютиковых характеризуются курареподобным действием. Картина отравления: сок из листьев лютика ядовитого может вызвать ожог кожи и слизистых. При попадании внутрь ощущается сильное жжение во рту, глотке, желудке. Выделяется обильная слюна, появляется тошнота, рвота, боли в животе. В тяжёлых случаях наблюдаются симптомы поражения ЦНС: тремор, судороги, помрачение сознания.^[23]

Проведённые многочисленные исследования показали, что какого-то существенного эффекта можно добиться, лишь съев не менее десятка взрослых лофофор, выращенных в культуре. Причём, наиболее ощутимый эффект — ужасно неприятная (до рвоты) горечь...^[24]

Причину, по которой применяют только сухой пейот, показал эксперимент в Пархайском ботаническом саду <...> Студенты, проходившие здесь практику, прочитали модную в то время книгу Кастаньеды об обычаях индейцев яки. Однако, зная о количестве дозы — 17 «пуговиц» — они не знали о необходимости предварительной обработки — сушки пейота. В результате вскоре после начала эксперимента один из добровольцев, ощущая сильный рвотный рефлекс от сырого пейота, отказался от участия в эксперименте, а второй — аспирантка — смогла принять по той же причине меньше половины дозы, что тем не менее составило более 170 граммов. Подопытная не испытала галлюцинаций. Однако некоторое воздействие на психику всё же имело место. В частности, она ощутила полную отрешённость от окружающего мира и сообщила, что в состоянии без сожаления уйти из жизни или покончить жизнь самоубийством...^[25]

Золотая серьга и украшение из чистого золота — мудрый обличитель для внимательного уха.
Что прохлада от снега во время жатвы, то верный посол для посылающего его: он доставляет душе господина своего отраду.
Что тучи и ветры без дождя, то человек, хвастающий ложными подарками.
Кротостью склоняется к милости вельможа, и мягкий язык переламывает кость.
Нашел ты мёд, — ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться им и не изблевать его.^[27]

Что <колючий> тёрн в руке пьяного, то притча в устах глупцов.
Сильный делает всё произвольно: и глупого награждает, и всякого прохожего награждает.
Как пёс возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою.^[27]

Если желудок, не имея аппетита, принимает пищу, и её заставляют принимать насильственно, то в результате ничего другого не будет как тошнота и рвота, или по крайней мере дурное пищеварение, нездоровье. Напротив, что принимает голодный желудок, то он с удовольствием воспринимает, хорошо переваривает и всё превращает в кровь и мясо.

Тогда при царе Иване быша на соборе знаменоносцы Гурий и Варсонофий, казанские чюдотворцы, и Филипп, соловецкий игумен, от святых русских. И патриарси задумалися; а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: «глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не учёные-де люди были, — чему им верить? Они-де грамоте не умели!» О, боже святый! како претерпе святых своих толикая досаждения? Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, колько мог, и последнее слово рекл: чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: «лутче един творяй волю божию, нежели тьмы беззаконных!» Так на меня и пуще закричали: «возьми его! — всех нас обесчестил!» Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились, человек их с сорок, чаю, было, — велико антихристово войско собралося! Ухватил меня Иван Уаров да потащил. И я закричал: «постой, — не бейте!»

5 августа. Пятница. <...> Вырвало Великого Князя всем почти севоднишним обедом. Его Высочество <...> часто бывает подвержен так называемым индижестиям, по той притчине, что очень скоро кушает и куски весьма мало разжевывает и от того желудку своему даёт несносную работу.
10 августа. Среда. <...> Государь жаловался, что очень кушать ему хочется: но г.Фузадье <медик> сказал, что непременно до обеда потерпеть надобно. <...> Изволил вычислять он, сколько от вчерашнего обеду в желудке у него осталось после того, как его вырвало; и как нашёл, что один только кусок говядины там остался, а прочее всё вырвало, то изволил пуще прежнего тужить.^[28]

Оттуда государь приехал в лагерь под Красным Селом, где встретил его весь штаб гвардейского корпуса. Подошли дежурный генерал-адъютант и флигель-адъютант. Последним был Шумский, воспитанник, т.е. побочный сын, Аракчеева, прижитый им с подлой бабой, Настасьей Фёдоровной. Шумский был совершенно пьян; он подошёл к государю, споткнулся, упал, и его вырвало. Александр, брезговавший всем, что походило на пьянство и его последствия, был выведен из себя этим последним явлением, обратился к Аракчееву и сказал: «Ваша рекомендация, граф, покорнейше благодарю!» ― и пошёл далее. Шумского подняли; он исчез и не появлялся более.^[29]

Зная, что больного не выведут к наказанию, он достал вина, настоял в нём табаку и выпил. С ним началась такая рвота с кровью и так долго продолжалась, что повредила ему лёгкие. Его перенесли в больницу, и через несколько месяцев он умер в злой чахотке. Ну вот, ангел мой, я и вспомнил про этого арестанта в тот самый день… ну, знаешь, после записки-то… и решился так же погубить себя.^[30]

Между арестантами вообще существует убеждение, что хмельной не так больно чувствует плеть или палки. Но я отвлекаюсь от рассказа. Бедный малый, выпив свою крышку вина, действительно тотчас же сделался болен: с ним началась рвота с кровью, и его отвезли в госпиталь почти бесчувственного. Эта рвота до того расстроила его грудь, что через несколько дней в нём открылись признаки настоящей чахотки, от которой он умер через полгода. Доктора, лечившие его от чахотки, не знали, отчего она произошла.^[31]

Сильный гангренозный запах ошиб Кулю и заставил опустить приподнятую полу. Он постоял и, сделав усилие подавить поднимавшийся у него позыв к рвоте, зажав платком нос, опять приподнял от лица раненого угол свитки...^[32]

О, как я проклинаю тогда эту нервность, чуткость, впечатлительность, брезгливость, всё это наследие моего аристократического отца! Какое право имел он втолкнуть меня в жизнь, снабдив меня органами, которые несвойственны среде, — в которой я должен вращаться? Создал птицу — да и пихнул её в воду? Эстетика — да в грязь! демократа, народолюбца, в котором один запах этой поганой водки — «зелена вина» — возбуждает тошноту, чуть не рвоту!..

Но в эту минуту увидали Авла, склонившегося на край триклиниума: с испариной на лбу, с лицом позеленевшим, он прижимал оба кулака к желудку.
Саддукеи притворились перепуганными. (На другой же день право жертвоприношения было им даровано.) Антипа являл все признаки отчаяния; один Вителлий пребывал безучастным, хоть он и ощущал в душе жестокую тревогу: вместе с сыном он терял всю свою карьеру.
Авла стошнило… Но как только его рвота кончилась, он опять захотел есть.
Подайте мне скоблёного мрамора, наксосского сланцу, морской воды, чего-нибудь, скорей! Или вот что: не взять ли мне ванну?..^[33]

У отравившегося мышьяком старайся вызвать рвоту, для достижения чего полезно нюхать провизию, купленную в Охотном ряду.
При сильном и упорном кашле постарайся денька три-четыре не кашлять вовсе, и твоя хворь исчезнет сама собою.^[34]

  Ночь провёл ужасную. Без конца рвало и чувствовал тоску и отвращение ко всему неописанное. Принял касторки. Тяжело уснул. Действие лекарства. Опять спал. Встал с трудом в десять часов. Спал опять до самого обеда. Тут появилось какое-то подобие аппетита. Дочитывал великолепную вещь Толстого: „Холстомер“. Тосковал. Ходил к Кондратьевым. Сидел у них во время обеда. Чувствовал себя днём недурно. Но к вечеру снова началось сосание под ложечкой. (Не солитёр ли?) За ужином не было и тени аппетита. Саша Легошин принёс мне градусник (оказалось во мне жару тридцать семь и три) и двенадцатый том Толстого. Немедленно засел за „Смерть Ивана Ильича“ и кончил её. Чувствую себя неважно, под-ложечкой всё продолжает сосать. „Смерть Ивана Ильича“ мучительно-гениальна...^[36]:78

Желудочно-кишечные заболевания в 1889 г. были зарегистрированы 1760 раз. За десять лет умерло 338; из этого числа 66% относятся к детскому возрасту. Самые опасные месяцы для детей — это июль и особенно август, на долю которых приходится треть всего числа умерших детей. Взрослые от желудочно-кишечных расстройств умирают чаще всего тоже в августе, быть может, оттого, что в этом месяце идёт периодическая рыба, которою объедаются. Катар желудка здесь обыкновенная болезнь. Уроженцы Кавказа всегда жалуются, что у них «сердце болит», и после ржаного хлеба и тюремных щей у них бывает рвота.^[37]

10 часов утра. Только что пришли сказать, что Ренфильда вырвало птичьими перьями.
— Я убеждён, доктор, — прибавил санитар, — что Ренфильд просто съел своих воробьев, целиком, живыми!

16-го октября. Воскресенье. Встал поздно с чудным днём. Папа себя чувствовал лучше, но во время посещения докторов его вырвало. В 11 час. пошли к обедне ― молился вместе с Аликс. Завтракали семейно на балконе в большом доме. Гулял с моей душкой невестой; были у моря и вернулись через вертоград.

Шатилов снова сбежал вниз. Яков Константинович сидел, вернее лежал, на том же самом чемодане и, вращая помутившимися глазами, хрипел. Его одновременно душили и рвота, и кашель. Шатилова передёрнуло, он бросился в ближайшую каюту, схватил графин и стакан и стал поить больного. <...>
— Теперь легче? — спросил Шатилов.
Больной утвердительно опустил веки и ничего не ответил.
— После рвоты всегда легче. Потерпите ещё с полчаса. Скоро должно совсем стихнуть: ветра настоящего нет. Вот минуем ещё один мыс, станем носом по зыби, и тогда пойдём как по маслу.^[38]

С утра собаке стало худо. Её мучила рвота, и, воспитанная в правилах строгого приличия, она тяжело поднималась с подстилки и шла на двор, шатаясь, как пьяная. Её маленькое чёрное тело лоснилось, как всегда, но голова была бессильно опущена, и посеревшие глаза смотрели печально и удивленно. Сперва Владимир Михайлович сам вместе с тёткой раскрывал собаке рот с пожелтевшими дёснами и вливал лекарство, но она так мучилась, так страдала, что ему стало тяжело смотреть на неё, и он оставил её на попечение тётки. Когда же из-за стены доходил до него слабый, беспомощный стон, он закрывал уши руками и удивлялся, до чего он любил эту бедную собаку.

— Да ведь нехорошо тебе, Анатолий, — сказала Марья Павловна, — пожалуйста, не кури.
— Ах, оставь, — сердито сказал он и закурил, но тотчас же закашлялся; его стало тянуть как бы на рвоту. Отплевавшись, он продолжал: — Не то мы делали, нет, не то. Не рассуждать, а всем сплотиться... и уничтожать их. Да.
— Да ведь они тоже люди, — сказал Нехлюдов.

— В Париже (как раз в первые дни нового века!) появилась новая ежедневная бульварная газета, носящая хотя и скромное, но со вкусом, название «Омерзительная малышка», а также небольшое иллюстрированное обозрение «Рвота за неделю».^[39]:161

Женское отделение было полуразрушено и нас посадили в мужское... Я не знала, что мне делать, так как негде было даже присесть, разве что на поразительно грязном полу; но на нём не было даже соломы и вонь, поднявшаяся с пола, немедленно вызвала у меня рвоту... Отхожее место было нечто вроде обширного пруда, через который была перекинута полусломанная лестница; она сломалась окончательно под тяжестью одного из арестантов, попавшего таким образом в смрадную грязь. Увидав это отхожее место, я поняла причину омерзительной вони в пересыльной тюрьме: пруд подходил под здание и пол его был пропитан и насыщен экскрементами.^[40]

Надо заснуть. Я лёг было. Но только что улёгся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно, кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. Ещё раз прошёл посмотрел на спящих, ещё раз попытался заснуть, всё тот же ужас красный, белый, квадратный. Рвётся что-то, а не разрывается.^[41]

Чёрный хлеб и особенно ржаные сухари с солью очень кстати для морских путешественников. Во время морской болезни не надо допускать, чтобы желудок был пустой, иначе рвота вызовет желчь; и лучшая пища в данном случае, насколько я мог заметить из моих плаваний, — чёрные сухари с солью. Напрасно некоторые прибегают к лимонам, апельсинам и к разным кислотам. Если они помогают, то очень мало. Умышленные движения, чёрный хлеб и свежий воздух, — вот три вещи, которые я посоветовал бы всем во время качки.

— Перестаньте, — сказал я, коснувшись вздрагивающего плеча.
Но он не повернулся, не ответил и плакал. И затылок у него был молодой, как у того, и тоже страшный, и стоял он, нелепо раскорячившись, как пьяный, у которого рвота; и шея у него была в крови — должно быть, хватался руками.

Этих legendes der origines ― великое множество, но все они по своей наивной символичности представляют выразительное противоречие с глубокими переживаниями и наблюдениями тех же людей в других областях. Отчего появились кочки? «Чёрт блевал». Откуда произошла нечистая сила? «Адам народил много детей и постыдился показать их Богу. Тогда они и обратились в нечистую силу».^[42]

Народ это был, однако, по большей части крепкий, закалённый, и самые чудовищные эксперименты над своим телом обходились ему сравнительно дёшево. Проламывали друг другу головы, уничтожали начисто носы и уши, а один смельчак даже взялся однажды на заманчивое пари (без сомнения — бутылка водки) съесть динамитный патрон. Проделав это, он в течение двух-трёх дней, несмотря на сильную рвоту, пользовался самым бережливым и заботливым вниманием со стороны товарищей, которые всё боялись, что он взорвётся...

Его смущали ласки матери и трогала печаль в её глазах. Хотелось плакать, и, чтобы подавить это желание, он старался притвориться более пьяным, чем был.
А мать гладила рукой его потные спутанные волосы и тихо говорила:
— Не надо бы этого тебе...
Его начало тошнить. После бурного припадка рвоты мать уложила его в постель, накрыв бледный лоб мокрым полотенцем. Он немного отрезвел, но всё под ним и вокруг него волнообразно качалось, у него отяжелели веки и, ощущая во рту скверный, горький вкус, он смотрел сквозь ресницы на большое лицо матери и бессвязно думал:
«Видно, рано ещё мне. Другие пьют и — ничего, а меня тошнит...»

― Страшно, Андрюша! ― тихо воскликнула мать.
― Не глотали бы мух, так не вырвало бы! ― помолчав, сказал Андрей.

Его трясло, и солнцепёк, обжигая спину, лихорадил, но выпитая водка прокаливала застывшую кровь, горячила.
С подтянутого парома выбегли приехавшие с той стороны, и плечистый парень подал ему рубахи.
С шумом в голове стал натягивать на себя подштанники и никак не мог попасть ногой.
— Ничего, ничего, — говорил, поддерживая его, мужик, — к вечеру всё пройдёт.
Народ радостно заволновался: косорукий вдруг откинул голову и стал с кровью и водой блевать.^[44]

Ужас охватил меня. После страшной внутренней борьбы я рванулся, вскочил на ноги и тотчас упал на землю. Началась сильная рвота. На моё счастье, Дерсу ещё не спал. Он принёс мне воды. Я сделал несколько глотков и начал приходить в себя. Голова так сильно кружилась, что я не мог сосредоточить своё зрение ни на одном предмете: я понял, что я отравился. Несколько раз я пил воду в большом количестве и несколько раз искусственно вызывал рвоту, и это меня спасло. Так промаялся я до утра. Когда рассвело, Дерсу сбегал в лес, принёс какой-то травы, велел мне жевать её и глотать сок. <...>
К вечеру я почти оправился, но есть не мог — всё ещё мешала рвота. Поэтому я решил пораньше лечь спать в надежде, что завтрашний день принесёт полное выздоровление.^[45]

Если бы Вы знали, как мне было дурно с начала недели. Временами думал, что просто околею, как дерьмо! Я ужасно болел: никак не мог перестать блевать, целыми днями. Как оказалось на поверку, этот мсье Сати — натура слишком тонкая и деликатная, чтобы предаваться излишествам и чрезмерно грубым оргиям. Да.^{[комм. 3]} <...>
Я Вас обнимаю от всего сердца.^[39]:543-544

Кое-где в двориках уездных городков валялись куриные сиротливые перья, вызывая слёзы на глазах, да в больницах поправлялись последние из жадных, доканчивая кровавый понос со рвотой. Людских смертей, к счастью, на всю республику было не более тысячи.

С правого берега не стукнул ни один выстрел. Небо, лес, песок ― всё ярко-зеленое, призрачное… Последнее чудовищное усилие ― и ноги Трофима скребут землю. Волоком вытянул на песок ослизлое тельце жеребёнка, всхлипывая, блевал зелёной водой, шарил по песку руками... В лесу гудели голоса переплывших эскадронцев, где-то за косою дребезжали орудийные выстрелы. Рыжая кобыла стояла возле Трофима, отряхаясь и облизывая жеребёнка.^[46]

Здесь нужно быть осторожным — здесь фельдшер и две акушерки. Нужно быть очень внимательным, чтобы не выдать себя. Я стал опытен и не выдам. Никто не узнает, пока у меня есть запас морфия. Растворы я готовлю сам или посылаю Анне заблаговременно рецепт. Один раз она сделала попытку (нелепую) подменить пятипроцентный двухпроцентным. Сама привезла его из Левкова в стужу и буран.
И из-за этого у нас была тяжёлая ссора ночью. Убедил её не делать этого. Здешнему персоналу я сообщил, что болен. Долго ломал голову, какую бы болезнь придумать. Сказал, что у меня ревматизм ног и тяжёлая неврастения. Они предупреждены, что я уезжаю в феврале в отпуск в Москву лечиться. Дело идёт гладко. В работе никаких сбоев. Избегаю оперировать в те дни, когда у меня начинается неудержимая рвота с икотой. Поэтому пришлось приписать и катар желудка. Ах, слишком много болезней у одного человека! <...>
Сейчас лунная ночь. Я лежу после припадка рвоты, слабый. Руки не могу поднять высоко и черчу карандашом свои мысли. Они чисты и горды. Я счастлив на несколько часов. Впереди у меня сон. Надо мною луна и на ней венец. Ничто не страшно после уколов.

Не знаешь ли ты, чем длотуху выгонять? Один мне советовал калину, а бродяжка тут какой-то мыкался, тот велел яичное мыло с чаем пить. То есть напиться этак стаканов десятка полтора и ― под шубу... Пропреешь, значит... Ну, я пробовал, душа не примает. С неделю блевал никак. Думал, сдохну раз-навсегда-совсем...^[47]

Иногда наступало просветление. Тогда хотелось наесться до тошноты, до отвращения к пище, до рвоты, ― чтобы только покончить с этим стыдом, только бы освободить свою голову. Но дистрофическим мозгом овладевал страх ― что же будет, если этого не будет?^[49]

Прошло три года. Она не хотела за нево выходить. Она заметила, откуда он берёт золото. Ну, она стала говорить: «Давайте свадьбу играть». Собрала народу, всех своих. Она приготовила таково кушанья, чтобы ево вырвало. Он как съел, так и вырвало ево сразу. Это потроха ево вывалились — она схватила их в то время. Он остался таким же мужиком, как и был. Она: «Корми войство, а то вон выгоню». А ему и нечем. Она вон ево выгнала.^[50]

Погоди, я приеду позднее, тов. Суркин будет делать двухчасовой доклад о существе человека. Под знаком вышибаемой из ума икоты.
Под знаком рвоты, которой нет предела.^[51]

— Во всяком случае, вы должны признать, — объявил он, — что я прямодушен. Когда я имею в виду рвоту, я так и говорю — «нас рвало», а не «мы срыгивали».

Но начальник 13-го отдела НКВД возразил, что с точки зрения высшей социологии это типичная проделка дьявола, который любит делать все в темноте, сзади и наоборот.
— Как так? — сказал Борис.
— Очень просто, — сказал Максим. — Это вовсе не ее родители.
— А кто же это?
— Она приёмный ребёнок. Но это от неё скрывали. А когда после ареста она узнала правду о своих так называемых родителях, всю правду, то у неё началась рвота.

В результате постоянного отравления алкоголем однажды у Максима началась дикая рвота. В течение нескольких часов его буквально выворачивало наизнанку. До крови. Потом он согнулся, как пустой мешок, и жаловался:
– Видите, до чего мне противно всем этим заниматься? До рвоты... Потому я и оглушаю себя водкой... Но это историческая необходимость... Я должен...

Пример не благородной и не похвальной бедности. Они с женой зарабатывают достаточно, чтобы не жить так нищенски. Видимо, патологически скупы. Он правоверен до рвоты. Что за этим ― глупость или страх, я не знаю...^[52]

Всё, что человек вносит в природу по своей достаточной глупости и необразованности, она шутя выделяет из своего тела. Всякие нехватки, кризисы, голод ― всё это не просто так. Этого всего могло не быть. Это рвотные спазмы природы. Это она реагирует, Светозар Алексеевич, на всё неправильное и дурацкое. И ничего с этим не поделаешь.^[53]

Тётушка приносит мне примерно половину поллитровой банки, и я, зажав дыхание, выпиваю несколько больших глотков. Таз, заранее приготовленный, стоит у моей постели. Как только я ставлю банку на стул, из желудка у меня подымается со страшной силой рвотная спазма. Я наклоняюсь над тазом, и из меня выхлестывается содержимое желудка.
― Давай-ка ещё! Ещё! ― говорит тётушка радостно, по-видимому уверенная, что я выблевываю свою болезнь. После третьего или четвёртого выворота внутренностей из явно опустевшего желудка стала идти какая-то слизь с кровавыми пятнами.
― Ага, ― говорит тётушка удовлетворённо и даже злорадно, ― добрались наконец до тебя, до дьяволицы! Посмотрите! Посмотрите, какая она! Вот теперь-то ещё раз надо выпить... Она подносит мне банку. Снова, зажав дыханье, я проделываю то же самое. Снова рвотные спазмы. Я совсем обессилел. Из пустого желудка выжимается в капельках крови какая-то слизь, и всем кажется, что это из разрушенного гнездовья самой малярии выливается ядовитая жидкость. Потом мне дают чистой воды.^[54]

Иван, <...>, подойдя к винному, наткнулся прямо на него. Валерка тоже не удивился, увидев Ивана, — словно знал, что тот возникнет в прямоугольнике света между рядами тёмно-синих ящиков, на фоне уже повешенной на заборе напротив гирлянды тряпичных гвоздик.
— Пойдём, — сказал Валерка, перекинул позвякивающую сумку в другую руку, подхватил Ивана под локоть и потащил его вниз по Спинномозговой, кивая друзьям и огибая пронзительно пахнущие лужи рвоты.

Моё перо, трудолюбивый и упрямый ишак, не хотело писать для Дома Печати. Мне было тридцать, и пять лет я не делал для заработка ни строчки. Халтура — смерть. Но для книги требовалась прописка, а для прописки авторитетная работа. В детстве доктора говорили, что у меня повышенный рвотный рефлекс...^[55]

― Менталитет, ― шепчу я, ― это совокупность. Лена бежит в кусточки, а у меня на подоле остается недосформулированный менталитет. Он крючится и вертится, скользкая такая и мокрая тварь, не возьмёшь руками... Его надо доформулировать, срочно надо, но как я могу это сделать под рвотные спазмы девочки? Я сбрасываю его с колен...^[56]

Она вытерла рот куском грубого лопушиного листа. Парочки никакой не было. Надо было отсюда выбираться. Она двинулась ― снова её настигла рвота. На этот раз хлестало из неё ужасно, и желудок, казалось, рвался на части. Отблевав, пошла через тёмные, освещённые только слабым заоконным светом дворы...^[57]

Я знаю, у некоторых артистов боязнь сцены доходит до абсурда. У одного колоссального пианиста начинается безумная рвота, другая очень известная пианистка усвоила, что надо опрокинуть чуть-чуть коньячку и точно знает свою дозу. Каждый борется по-своему ― с помощью гипнотизёров и психоаналитиков. Есть и те, кто не волнуется. Таким был Иегуди Менухин...^[58]:333-226

Он смеялся долго и судорожно, пытаясь закрыть глаза или хотя бы перевернуться вниз лицом, но у него ничего не получилось, мучительно и забавно. Он смеялся долго и настойчиво, глядя наверх прямо перед собой, и чем дольше он смеялся, тем больше сужались его маленькие чёрные зрачки. Он смеялся долго и торопливо, пока начальные силы наконец-то не оставили его, смех постепенно перешёл в кашель, кашель перешёл в рвоту, рвота перешла в молчание и только тогда Заратуштра снова закрыл свои усталые глаза...

Буря поёт плясовую,
Свищет во всю свою мочь…
Пляшет наш бедный кораблик…
Что за разгульная ночь!
Слышны в каютах проклятья,
Рвота, молитвы и вой.
Крепко держусь я за мачту,
Думаю: буду ль домой?..^[60]

Играет буря танец,
В нём свист, и рёв, и вой;
Эй! Прыгает кораблик,
Весёлый паяц ночной.
Молитвы, рвота и ругань
Слышны из каюты в дверь;
Мечтаю, схватившись за мачту:
Попасть бы домой теперь!..^[61]

Вокруг налоя молодых
Ведут рука с рукою,
И вдруг разнёсся сзади их
Какой-то смрад струёю.
Бежит церковный с тряпкой страж —
И вдруг узрели, что́ же?
Произвести такой пассаж
‎Ни на́ что не похоже!
Ярыжкин, выпуча глаза,
В неслыханной натуге,
Как будто получил туза́,
‎Блевал на шлейф супруги.
Но всё счастливо обошлось,
‎Страж вытер всё тряпицей,
И поздравленье началось
‎Сей притчи во языцех...^[62]

Меж тем Амалия вошла
‎В дезабилье красивом,
К супругу робко подошла
‎В неведенье счастливом.
И вдруг... о ужас! перед ней
Свершилось в о́чью чудо:
Внезапно появилась ей
Облёванная груда...^[62]:65

В купальне без штанов с утра ты заседаешь;
Кругом тебя сидят нагие шулера,
Пред вами водки штоф, селёдка и икра.
Вы пьёте, плещетесь ― и пьёте вновь до рвоты.
Какие слышатся меж вами анекдоты!
Какой у вас идёт постыдный разговор!
И если временем пускаешься ты в спор,
То подкрепляешь речь не доводом учёным...^[63]

Печати русской доброхоты,
Как всеми вами, господа,
Тошнит её ― но вот беда,
Что дело не дойдет до рвоты...^[64]

Оставим глупости клевретам и поэтам,
О чём ни пой ― не выпьешь всё равно,
Скажу к примеру: и зимой, и летом,
Мой брат Шумахер воспевал говно.
Я тоже первым стал, и к зависти кого-то,
Чьё имя я не назову и не прощу,
Воспел я пьянство, муть и рвоту...
Теперь, пожалуй ― в жизнь воплощу.^[65]

Не знаю, Ваня, только мне уж что-то,
Не больно-то охота ― на твою охоту.
Пожалуй, я превыше прочих слов,
Ей предпочту любовь, говно и рвоту,
Пардон, пусть будет: рвоту и любовь.^[11]:291

Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали цинично и пряно.
Под утро их рвало. Потом, запершись,^{[комм. 4]}
Работали тупо и рьяно.^[66]

Нежнее чем плодов ребёнку сок златистый
Проникла в чёрный трюм зелёная река
И смыла рвоты след и винный след нечистый
И сорвала мой руль с железного крюка.^[67]

Оставив царские заботы
На одр больного ты сошла
Где гной и рвоты
Отраду вдруг нашла.^[68]

Раскрываются могилы, и, как рвота, вываливаются
Оттуда полусгнившие трупы и кости,
Оживают скелеты под стихийными пальцами,
А небо громами вбивает гвозди.^[69]

Поэзия ― она как рвота.
Попробуй, удержи её,
Зажми хоть рот, стяни живот,
Но всё равно прорвётся, пронесёт.
И дырочку ― найдёт.^[70]

Утро, калмыцкими глазками смейся,
Красные, трахомные лучи раскинь,
На трупные поленницы красноармейцев…
«За власть советов... Все, как один, умрём».
Подхватил и оборвал напев запевала…
Искали товарищей, и от крови рвало,
Копали могилы, в степь грозя кулаком.
Как Ермак, в студёной воде утопая,
Сгинул в побоище ночном Чапаев,
Но зато, оправившись от заминки,
Справили чапаевцы по нём поминки...^[71]

Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.

«...и возвратятся псы на блевотину свою...»
Я советский наглый «рыжий»
С красной пробкой в голове.
Пил в Берлине, пил в Париже,
А теперь блюю — в Москве.

...Когда шумит мятеж,
Голодный объедается до рвоты,
А сытого (в подвале) рвёт от страха
Вином и желчью, ― я засов тяжёлый
Кладу на дверь, чтоб ветер революций
Не разметал моих листов заветных.^[72]

От зноя на лице дымилась кожа,
Он сам себе казался гнойником;
Слюна и рвота подступали к горлу.
Он видел стены медного Кремля,
А посреди на рдяно-сизом троне
Из сталактитов пламени — Царя...^[73]

И к пыли, к одеколону, к поту,
К шуму во́льтовой дуги над головой
Присоединится запах рвоты,
Фейерверка дым пороховой.^[74]

Пристали
до тошноты,
до рвот…
Обмазывают
кистью густою.
Товарищи,
ведь это же ж
подорвёт
государственные устои!^[75]

С похмелья
Воевать неохота
Ору
Вперёд рота
У самого рвота...^[76]

Бессеребряной сталью мерцало крыло,
приближаясь к луне,
и чучмека в папахе рвало, и текло
это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.
Над одною шестой ^{[комм. 5]}
в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
двухголовый святой.^[77]

С похмелья кружилась голова.
Была рвота.
Больному ревматизмом
Поставила клизму...^[76]

Ты блюя, захлебнулась собой,
О, какими смотрел я глазами,
Как ты сопли под нижней губой
Развезла по лицу волосами...^[79]

Сдержал я рвоту силой воли,
Запел об этом я в стихах:
Воспитанье силы воли
Будет жить в веках!

Приятель мой, мутант неотверделый,
безумный мой собрат неукротимый!
У рвоты и поноса есть пределы,
и вот они. Да вот они, родимый.

Рвота моя, —
Звёзды кремля.
Лучистые орбиты
Гноем нали́ты...^{[комм. 6]}

Я выблюю всё
Что съел на обед
Ведь выблевал всё
Что за завтраком съел
Ты можешь считать
Что я заболел
Но лучше считай
Что меня больше нет^[80]:32

Пахнет пивом рыбой потом
Рвотой калом клейтуком
Я с похмелья на работу
По Москве иду пешком^[80]:98

Из нутра окаянные силы
Излетают кусками огня.
У креста материнской могилы
Рвёт небесная рвота меня...^[81]