Говно (Натур-философия натур)

« ... и снова всё о нём ... » ,            лебединая песня автор  ( человек, как всегда в подобных случаях ) :     Юр.Ханон ← Рвота, вестимо Необязательное Зло → Ханóграф: Портал Г ’овно  или суб...станция сугубо ду’ховная ( всё... прямо в лицо прямым текстом ) Хвала, говно! Хвала без лести!     Воняй, дружище, чорт возьми!..:295  ( П.В.Шумахеръ ) ...последний  взгляд... Н ачнём же сразу и с сáмого конца (противу’положного)..., — как, будучи в высшей степени последовательным, предписывал бы нам центральный субъект этого эссе, в высшей степени натур-философского. И прошу заранее держать в виду: поскольку все мы, так или иначе присутствующие здесь, — люди (до некоторой степени) и у меня нет веских оснований предполагать, что хотя бы кто-нибудь из обратившихся в прошлом и будущем к этому тексту не был бы (в той или иной мере) человеком, то и предмет обсуждения, как следствие, будет носить исключительно человеческий (или хомологический, как следовало бы уточнить) характер. Рождённые людьми (от отца и матери, как правило), все люди необходимым и достаточным образом являются носителями антропоморфного со’знания, в полной мере обусловленного досягаемым окружением. А потому и мир, воспринятый и порождённый как их совокупностью, так и каждым из индивидов в отдельности, обладает всеми их свойствами, то есть, представляет собой вполне антропоморфный продукт, как в своей умозрительной части, так и в «осязаемой». Иначе говоря, имея дело исключительно с внутренним порождением (секрецией) самого себя, человек как целое (в любом значении этого слова) неизбежным образом воспринимает мир в целом, а также всякий его предмет по отдельности или в совокупности как антропоморфный. Именно по приведённой (выше) причине не следовало бы обманывать себя, в том числе (только ради примера), обсуждая говно и делать вид, будто оно вместе с его положением в общественном сожитии не обладает всеми свойствами антропоморфности. Собственно, здесь и заканчивается моё примечание или вступление (в говно), носящее форму самого общего комментария. Прошу не впадать в намеренную ошибку и, тем более, не тешить себя несбыточными иллюзиями. — Любое говно, каковое ни становилось бы предметом человеческого рассмотрения, обладает всеми свойствами его субъектности. Причём (и здесь я немного понижу голос), вне малейшей зависимости от согласия или несогласия, знания или незнания, а также понимания или непонимания этого тезиса.:568 А потому и центральным предметом настоящего обсуждения изначально назначено (и будет впредь) исключительно человеческое говно (или дерьмо, если кому-то более понятен или приятен именно такой термин). — Предупреждаю об этом заранее со всей доступной мне искренностью и прямотой, чтобы впоследствии избежать пустых попрёков и иных форм недовольства. Итак: здесь (ниже) находится этико-философское эссе (не медицинское, не биологическое, не парфюмерное и не какое-либо иное) о человеческом дерьме в антропоморфной картине мира. Всех, кого не слишком интересует заявленная тема (под соответствующим углом зрения и воззрения), прошу свободно проследовать мимо. Ближайший туалет находится, как всегда — за углом... Хочу я новым стать поэтом     И в оде воспою сраньё.:251     ( П.В.Шумахеръ ) Говно́ ; синонимы: дерьмо, фека́лии (сокращённо: кал), экскреме́нты, испражнения, какашки (сокращённо: каки), сраньё (лат. faeces) — как правило, под этими наукообразными терминами имеются в виду некие твёрдые метаболиты, выделяемые во внешнюю среду в процессе акта опорожнения кишечника животных и человека. Основную часть говняного субстрата составляют о...конечные продукты жизнедеятельности и непереваренные остатки еды. Однако сразу оговорюсь: это классическое определение говна нельзя было бы признать не только верным, но и удовлетворительным... ...в первом приближении... — И вот, значит, по какой причине... — Подобная точка зрения, как минимум, лишала бы самоё существование говна всякого экзистенциального смысла, точнее говоря, его последних остатков, содержащихся (замечу не без особой интонации) в любой порции продукта, сколь бы ничтожной и просроченной она ни казалась кому-то. Одну минутку терпения: и я сейчас же объясню суть поставленной проблемы. Кроме того, что приведённая для начала (с заведомыми искажениями) дефиниция заранее содержит в себе массу непереваренных частиц и включений, приводящих к неполноте и недостаточному усвоению, она также обладает ради’кальным недостатком. Как минимум, в ней не хватает центрального и главного (на)значения продукта: того, ради которого он (читай: продукт, в данном случае, говно) не просто незримо витает и, так сказать, присутствует, но также и сохраняет стойкий эффект своего неизменного, часто — незримого присутствия в любом человеческом субстрате (обществе, страте, клане, группе, особи), а также и в любую эпоху, включая в спектр понимания даже те доисторические времена, когда человечество ещё не существовало как таковое, распадаясь на отдельные стаи разрозненных гоминид и прочих приматов разного достоинства и вида. А потому, разом подытоживая сказанное вкратце, сразу позволю себе ради’кально сократить (и так уже сокращённый) синонимический ряд, отсекая от него всё лишнее (по примеру одного печально знаменитого скульптора, тёзки одновременно архангела Михаила и «короля эксцентрики»). По факту, сокращение должно было бы дойти до последней тройки основополагающих для всякой человеческой жизни понятий: говно, дерьмо и какашки. Всё остальное, что можно было бы знать об этом предмете в контексте этико-философских смыслов — или несущественно, или несёт в себе одну из форм совокупного (постороннего) знания, как то: научную, медицинскую, ритуальную или какую-то иную, тысячу раз жёваную разного рода профессионалами и, как следствие, заведомо не входящую в число задач настоящего эссе. Тем не менее, автор оставляет за собой полное право (вослед за знаменитым поэтом царя Авгия, впервые воспевшим этот предмет) выходить за поставленные самим собой рамки. Хотя бы — ради рифмы или внезапной импровизации. Пожалуй, последнее — особенно важно в рамках гомогенного соответствия между основным предметом и способом построения материала. Но тем более (важно), учитывая вездесущий (вселенский) и всепроникающий характер говна.   Главная черта растения заключается в том, что оно — растёт.     В отличие от животного, которое имеет живот, и живёт, пока жуёт.   ...к сожалению, и вас этот приговор очень даже касается, мой дорогóй...:589 ( Юр.Ханон: «Процесс Процессов» ) Практически, равное первобытно-усиленному образу и подобию единого бога, в свою очередь, созданного человеком по собственному образу и подобию, — тем не менее, оно не взыскует для себя отдельной веры («in unum Deum omnipotentem»), в отличие от всех прочих абсолютных ценностей, доступных совокупному сознанию людей (так называемых «верхних» приматов), вне зависимости от времени и места их обитания.:602 В конце концов, наблюдая за последними пятью-семью тысячелетиями их жизни (как со стороны, так и изнутри), можно было бы сделать такой вывод, будто формирование любой антропоморфной системы ценностей или взглядов (начиная от прото’религиозной и кончая этической) отталкивается, в числе других, также и от этой точки собственного субстрата, не будучи способной не замечать или игнорировать её сопредельную значимость в повседневной жизни. При том, отнюдь не просто сделать вывод, какое именно дерьмо влияет в контексте человеческого мировоззрения (или цивилизации) сильнее: своё (единственное) или «чужое» (множественное), настолько зыбка и призрачна грань между (их) индивидом и совокупностью. Человек и люди, один и множество, сознание и культура, биография и цивилизация, (список можно продолжать) — сами того не заметив, они выстроили свою естественную историю — на собственному дерьме, личном, общем и всеобщем. Отталкиваясь от него, несмотря на весьма малую его пригодность в качестве толчковой опоры, — и всякий раз возвращаясь заново в ту же точку. С закрытыми глазами и зажатым носом, — если я понятно выражаюсь.  В технике и красоте свободного полёта ничто не может сравниться                        с летящим дерьмом.:655 ( Юр.Ханон: «Задним числом», Парад Алле ) Таким образом, теперь становится прозрачно понятно, о како́м предмете и с како́й точки обзора была написана эта статья и чего́ всякий читатель, будучи в своём уме, может ожидать от прикосновения к тексту, находящемуся ниже — на странице. Собственно, только ради этого дела и поставлены здесь обе преамбулы... А потому, после соответствующего уточнения, можно (бы) и продолжить тему, опираясь на столь тяжело достигнутую осведомлённость читателя. Говно человеческое ( или статья основного признака ) Хоть завидно, но ближе обеда     Я в то утро посрать не пошёл.:305  ( П.В.Шумахеръ ) ...кратким путём... Н адеюсь, мне не придётся слишком долго трудиться над тем, чтобы ещё раз объяснить некие очевидные вещи, известные не только людям, но даже их детям. И всё же, во избежание случайного попадания ногой в один известный продукт (в результате типового недоумения или непонимания), я буду вынужден повторить несколько прописных истин (набранных, как всегда, в скобках и мелким шрифтом). — Итак... Учитывая самую природу происхождения центрального предмета натур-философического эссе о говне, приходится заранее делать поправку на то, что речь посреди него может идти только о царстве животных (Animalia), организмов аэробных и гетеротрофных не только по определению, но и по существу. Ибо только они способны в результате своей жизнедеятельности или, говоря точнее, в процессе питания производить искомый продукт. С другой стороны, если посмотреть на существование животных (организмов) сухим и беспристрастным глазом регистратора, то станет прозрачно видно, что во всякие божьи сутки едва ли не основным (и универсальным) их занятием является обыденное поедание «друг друга». При определённом познавательном тонусе также представляется возможным отметить некоторые различия в способах и структуре питания. И тогда из общего числа животных можно выделить, во-первых, хищников, поедающих преимущественно органическую массу таких же, себе подобных животных; во-вторых — травоядных, регулярно пожирающих всё съедобное из мира растений; и наконец, в качестве последнего совмещённого варианта, неких совсем не привередливых существ, готовых отправлять в ротовое отверстие и растения, и животных без особого разбора. К числу последних относятся так называемые всеядные животные, среди которых, в частности, можно обнаружить высших приматов и «даже» людей. Но все различия, какими бы они ни были важными, совершенно меркнут перед тем общим принципом, который объединяет их всех. По самому принципу своего органического существования любое животное вынуждено регулярно (всякий божий день) питаться, поглощая те или иные живые организмы, таким образом, усваивая и «утилизируя» их ткани для собственных нужд. Каким бы простым и очевидным в своей обыденности ни казался этот тезис, — его смысл нуждается в многократном дополнительном понимании. Наконец, ради особливой ясности повторим кратко: Чтобы жить самим, животные постоянно жрут друг друга и живую материю вообще. Или ещё короче: чтобы продолжать жить, животные убивают — других. ...не «со зла», конечно..., просто, таков их способ существования... ...но всё же, любой процесс не одно’рожден. К большому сожалению, он имеет свои подробности и повороты, распадаясь на массу этапов и стадий, в полном согласии с целью и средствами... Так и здесь, даже если не слишком углубляться в детали, — далеко не всё так однозначно просто. Одним фактом заглатывания живой органической массы ради превращения её в мёртвую дело не ограничивается. К сожалению, и в этом духоподъёмном процессе придётся ещё немного покопаться, засучив рукава. — Широко известно, что ротовое отверстие всякого бравого животного представляет собою только, с позволения сказать, вокзал, — начальный & отправной пункт весьма длительного и утомительного путешествия, основной целью которого становится всестороннее разрушение (деструкция) съеденного предмета. Не просто так конечно, и не ради сомнительного удовольствия разрушать, но с благородной целью сделать его пригодным для усвоения — конечно же, на нужды собственного жизнеобеспечения. И здесь можно выделить несколько основных стадий. — Для начала, живые ткани съедаемого организма сталкиваются с зубным аппаратом, производящим только грубое разрушение (перемалывание) с целью сделать внутреннюю структуру пищи доступной для последующего химического разрушения (деструкции): сначала в тёмной камере желудка, а затем — по длинному кишечному этапу. И там, находясь в узком коридоре невозможностей, осуждённые и обречённые часами бредут по стеночке (вдоль по Владимирке), постепенно разжижаясь и превращаясь в гомогенную кашу, внутри которой царит полная свобода и все’проникающее равенство. И несть в той кромешной юдоли ни иудея, ни римлянина, и нет в той зловонной среде ни единого шага в сторону, но отныне всё и вся подчинено высшему закону целе’сообразности, отделяя нужное от негодного, усвояемое от инертного, а затем проталкивая полужидкую пищевую кашу всё дальше, высасывая нужное, оставляя лишнее, непереваренное, опускаясь всё ниже и ниже, пока не опустится совсем. Туда, откуда — один выход. Последний. И снова — только вниз. Таким образом, старательно избегая излишнего натурализма в изображении биохимии и физиологии процесса, без малейшей натяжки можно определить желудочно-кишечный тракт животного — как дорогу уничтожения. «Всяк попавший туда — оставь надежду», чтобы не употреблять более определённых выражений. И снова придётся повторить неизбежное как закат Солнца: не «со зла», конечно..., — попросту, такова их натура, такова их внутренняя организация, таков их необходимый способ существования. Всё что требуется в данном случае, — отдавать себе в этом отчёт со всей возможной прямотой. Возможно, даже поглядывая (искоса) в зеркало. Желудочно-кишечный тракт всякого животного — дорога смерти или конвейер уничтожения. Или ещё короче: путь ежедневного серийного убийства. ...каким бы привычным, обыденным и неизбежным он ни выглядел — для них самих...   — Не заблуждайтесь попусту: на самом деле рукописи горят... И в самом деле, почему бы им не гореть? — им, будто бы сделанным из бумаги? Рукописи превосходно горят. Сотни раз я видел это своими собственными глазами... На самом деле не горит только дерьмо..., — влажное дерьмо.:282 ( Юр.Ханон: «Отповедь до», Междусловие, 159 ) Само собой, способ питания определяет слишком многое в формировании внутренней структуры любого организма, чтобы позволить себе пренебречь этой «мелочью». Странно констатировать, но ведь в этих моих словах нет ни тени шутки... — После всего, было бы крайне наивным предполагать, что тот или иной «образ жизни» (будничный и повседневный) может пройти бесследно для всех них вместе и каждого в отдельности. Тем более, если припомнить, что добыча и приём пищи во все времена представлял собой отдельную (иногда — жгучую) проблему, деятельность и ценность, одну из важнейших в организации жизни всякого животного. Вместо пояснений вполне достаточно произнести слово «голод» — и всё сразу займёт свои настоящие места. Еда, пища — тем важнее и острее, чем насущнее. Но даже во времена «повальной сытости» существо этой проблемы нисколько не меняется и — не отступает на задний план, как хотелось бы думать. Не будем делать наивный вид, глядя привычными глазами на привычную картину мира. Нет никакого секрета, что весь внутренний мир, психология и, как следствие, система связей серийного убийцы тотальным & фатальным образом отличается от того, кто живёт «не убивая». Сформированный от повседневной практики, образ жизни неизбежным образом включает в себя всю систему привычных ценностей (якобы здравых, «очевидных» и само собой разумеющихся, а на деле — автоматических) для всякого нормального организма, который ещё «не настолько тронулся умом», чтобы подвергать сомнению (или хотя бы стороннему анализу) собственные стереотипы. И прежде всего, стереотип питания, конечно. Согласно старейшему (как мир) принципу, не только «жена Цезаря находится вне подозрений», но также и всякий (из своих), поедающий «положенную ему от природы» пищу целесообразным для себя способом. Выстроенная тысячелетиями система отношений между субъектом и субстратом рассматривается как нечто, само собой разумеющееся и не подлежащее сомнению. И как следствие, обособленный (в общей системе) мир каждого животного вида или сообщества «сам собою» приобретает внутреннюю структуру, выстроенную, прежде всего, от стереотипов (и предметов) питания. — Для начала, собственного. И во вторую очередь — вторичного (включающего в себя необходимую защиту от угроз), поскольку ни одно животное в мире плотно переплетённых пищевых цепочек не застраховано от того, чтобы, в свою очередь, оказаться чьей-то жертвой и быть съеденным. В результате любой вид (включая человека) существует в жёсткой, непрерывно воспроизводящей себя системе «всего живого на земле», построенной как необходимый придаток к собственному кишечнику, конвейер по добыче и бесперебойному поступлению пищи. Выигравший в конкурренции обеспечивает себе дальнейшее господство — и наоборот. Любое сообщество животных организмов представляет собой — колонию серийных убийц. Или ещё короче: жизнь одних животных построена на смерти других. ...ибо таков, по их мнению, естественный порядок вещей... ...один из них... И всё же рискну кое-кому напомнить: ни один конвейер не обладает лицензией на одностороннее движение. Любые его последствия, как прямые, так и опосредованные, неизбежно сказываются на всех участниках цепочки потребления, тем более, пищевой, постоянно приводящей к статистическому числу летальных исходов. Оттого и любое животное постоянно сталкивается с оборотной стороной собственной медали. И прежде всего, это пищевой тракт, который, как оказывается, имеет два конца, в известной степени — противоположных. Передний, где поглощается всё потребное..., и, соответственно, задний, где выбрасывается всё непотребное. Причём, упомянутая «непотребность» конечного продукта в случае подавляющего числа животных организмов имеет характер «прямого действия». По мере прохождения дорóгой смерти, съеденные живые организмы не просто умирают, но ускоренным образом измельчаются, разлагаются и разнообразно гниют, а под конец (ради маркировки единожды прошедшего через кишечник) — ещё и маркируются особо безобразными, отталкивающими запахами (не считая консистенции и цвета) во избежание вторичного поедания особями своего вида (клана). Готовый продукт с непереваренными остатками убитых выбрасывается обратно в мир: компактно и, желательно, без заминки. Так производится на свет искомое говно: конечный пункт в движении из живого в неживое по внутренней дороге смерти, находящейся внутри каждого животного. — Не удивительно, что выбросив из себя нечто непотребное, ни один организм не хочет оставаться поблизости, продолжая созерцать, осязать или обонять результаты своего «творчества». Естественным образом, хочется возможно более полным образом избавиться от сделанного «какофонического» опуса: куда-нибудь зарыть, спрятать, сплавить и, главное, — уйти от него как можно дальше, забыть и больше никогда не вспоминать, пускай даже и случайно (наткнувшись). Неприятное со всех точек зрения, собственное дерьмо не только несёт в себе очевидный результат и следы убийства (преступления), но и служит классическим memento mori, напоминанием о смерти: как бывшей, так и будущей. Как чужой, так и своей. Прежде всего, говно — прямой образ трупа или кладбища. Мало на свете найдётся животных, согласных (желающих) жить посреди массового захоронения себе подобных. Скажем просто: подобное общество действует как минимум — угнетающе. Причём, на всех уровнях (действует), начиная от простейшей психики и кончая элементарным отравлением продуктами распада. Сплошь и рядом подобные депрессивные состояния можно наблюдать в зоопарках или на фермах (коровниках, свинарниках, птичниках), где в скученном (буквально по-скотски) состоянии люди воспроизводят и выращивают для себя «животную пищу» (для прохождения по внутренней дороге смерти). Находясь на жесточайшем тюремном режиме и не имея возможности скрыться от собственных метаболитов, эти обречённые..., будущие котлетные жертвы постоянно травятся (трупными) экскрементами во всех видах. Задыхаясь от вони. Пачкаясь в дерьме (своём и соседа). Поедая его, в свою очередь, вместе с таким же кормом. Однако..., здесь я вынужден прерваться, чтобы разочаровать читателя. Описанная картина всеобщего и равного загáвнивания — не более чем внутренняя метафора. Человек..., люди, достигшие феноменального успеха в тотальном господстве над природой и постепенно превратившие всё пригодное на земле в свой предмет потребления, и прежде всего, в пищу (читай: будущее говно), как следствие, своей численностью приблизились к той пороговой границе, где большая часть их общежития, по существу, мало чем отличается от только что описанной тюрьмы. Разве только дозировки и антураж — немного отличаются, в рамках масштабов цивилизации. В полной мере декоративной и парфюмерно-косметической. Но, говоря по существу..., здесь мы сталкиваемся с тем же самым случаем, когда хозяин и раб хотя и живут (как казалось бы) несопоставимо по уровню комфорта, но умирают, в итоге, от одной и той же болезни, мучительной и позорной. — Прошу прощения, но я немного прервусь (до ветру). Вероятно, прямо сейчас мне придётся забежать немного вперёд (дрезины), но конечный вывод от того нисколько не изменится... Любая человеческая цивилизация во все времена проникнута духом и запахом вселенского говна. Или ещё короче: с утра до вечера, они сидят по уши в собственном дерьме. ...ибо таковы последствия их естества, породившего мир, в котором они живут... Вместе с его всепроникающим дерьмом, вестимо... Если мне будет позволена подобная прямота. Хотя..., ничто не сравнится с их несравненной прямотой (прямого действия). Натренированные тысячелетиями непрерывными упражнениями по «тракту смерти», одним своим волшебным прикосновением (подобно золушкиной старшей сестре) они способны превратить в говно — буквально всё, что только попадёт им под руку, в рот, на зубок. — Однако..., оставим, — как говорил один мой старый приятель,:137 — всё равно из этого пальца больше ничего путного не высосешь. И в самом деле, я не нанимался излагать здесь три пуда дерьма (да ещё и в сжатом, концентрированном виде), выгребая их из своего старого фундаментального труда,безусловно, основополагающего для хомистики антропоморфного мира. Имеющий уши — да услышит (как говорил пророк). Имеющий голову — да увидит. Имеющий нос — да унюхает. Тем более, особой тонкости обоняния не нужно, чтобы учуять: как и чем пахнет от их мира. От рождения и до смерти. И затем — некоторое время после. Недаром же все религии человеческого мира придавали такое значение культу (и запаху) смерти. Отправляя весь свой век сотни и тысячи живых на тот свет кратчайшей дорогой своего кишечника, человек не может не слышать зловония, доносящегося до него из собственных недр: изнутри, снаружи, сверху и снизу, всякий божий день. Всякий час. Минуту. — Нет, не только в сакральные минуты опорожнения, но и всё остальное время жизни. От самого себя, и от ближнего своего, и от врага своего, и даже от образа и подобия своего. Отовсюду, со всех сторон доносится один и тот же запах, как бы тщательно ни скрывали и заглушали они его всю свою историю (с переменным успехом, всегда ничтожным). Оно — велiкий помощник и поплавок, позволяющий надёжно отыскать, обнаружить и установить своего щáсливого носителя. С благодарностью и славой: ищешь человека — наткнёшься на дерьмо. Или напротив: хочешь найти людей — ищи говно, иди на запах. Не ошибёшься, не промахнёшься, не оступишься (главное — не наступить или самому не обделаться). Именно оно и только оно..., даёт универсальный и самый стойкий аромат человеческой цивилизации — сколько ни скрывай его. «Унитазы в современных ванных поднимаются от пола, словно белые цветы водяной лилии. Архитекторы делают всё возможное, чтобы тело забыло о своём убожестве и человек не знал, чтó происходит с отбросами его утробы, когда над ними зашумит вода, резко спущенная из резервуара. Канализационные трубы, хоть и протягивают свои щупальца в наши квартиры, тщательно сокрыты от наших взоров, и мы даже понятия не имеем о невидимой Венеции экскрементов, над которой воздвигнуты наши ванные, спальни, танцевальные залы и парламенты». И даже сам Господь Бог, вездесущий и всемогущий, созданный человеком по своему образу и подобию... Щедро наделённый всеми характерными (и даже более того: отборными) признаками творца и раба, его создавшего, тем не менее, он напрочь лишён одного. Вероятно, самого главного, того, который единственно и должен отличать бренное от вечного, земное от небесного, высокое от низкого... Бог сущий — это человек-не-срущий,:381 человек, лишённый унизительной будничной нужды..., большой нужды. Сверх’естественным (чудесным) образом избавленный от кошмарной повинности всякий божий день оказываться лицом к лицу с собственным зловонием и дерьмом, — практически, падая с небес на землю. Как (неоднократно) сетовал один, безусловно, самый велiкий поэт (после Шумахера, разумеется): «а я здесь, в поте и пыли. Я, царь земли, прирос к земли!..» Культура и цивилизация людей выращена из ежедневной повинности опускаться до собственной задницы. Или ещё короче: нет более жёсткой точки отсчёта, как необходимость срать. ...ибо можно забывать, но нельзя — не помнить о своём исподнем... ...культ и культура... Бесспорно, это было очень сильное решение (со стороны «первого жреца»): как можно более полно очистить Бога от человеческой скверны и прочего дерьма, придумав его не только всемогущим, но и пречистым — в образе своего творца (причём, понимая собственные слова в любом направлении и толковании). Таким образом, идеал примата (и примат идеала), остаётся гарантированно нетронутым и девственно белоснежным. Посаженный усилием фантазии и воли недосягаемо высоко (где-то за облаками) и, как результат, надёжно выведенный из зоны риска (всеобщей потенциальной засранности), Бог и по сей день сияет почти первозданной чистотой. Однако, речь здесь идёт только о Всевышнем: гаранте и эталоне, сидящем иже еси на небеси. Куда хуже дела обстоят внизу, на земле: внутренняя повседневная проблема двойственности (или двусмысленности) человеческого бытия никуда не испаряется и не исчезает. Более того: по большому счёту, при всём желании, её не удаётся даже смыть и слить вместе с очередной порцией воды, безотказно поступающей в унитаз из водопровода. Газы, зловоние и смутное бурление нутряной реки смерти постоянно выносит на поверхность до своего носителя отдельные события происходящего исподнего (почти пре’исподнего) кошмара, взыскуя очистки, решения или хотя бы толкования. Ни одна индустрия не способна справиться с такой проблемой, и даже самый белоснежный унитаз не снимает жесточайшего противоречия между полётом человеческого духа и зловонием его дерьма. — И разумеется, здесь сызнова должна была вступить в игру шизоидная природа человекообразной обезьяны. Амбивалентный культ Бога и Дьявола (и вся культура, выстроенная на этом культе) дал принципиальный путь. Люди смогли соединить собственную двойственность в единую картину мира, где никакое «Я» или «Мы» не могло быть виновным пред лицем собственного говна, повинуясь своей естественной потребности убивать, поедать и гадить. Скинутые трагическим недоразумением вниз, с небес на землю (в урочище дьявола), потомки древних обезьян предстали друг перед другом (как лист перед травой) очищенными, в образе вислоухого подопытного кролика, невинной и невиновной добычи высшего хищника или всего лишь пóля сражения между силами «добра и зла». Несчастный изгой (или жертва вселенской агрессии) посреди растительного благоухания и животного зловония. В таком мире кишечник (бранная дорога смерти), постоянно наполненный всеобщим страданием и убийствами, напрямую сублимируется в прообраз адской инферны (подземного, тёмного, заутробного мира), где в усиленном стократ виде воспроизводятся избранные прелести (дайджест) человеческой утробы (словно пытаясь во всём превзойти собственное безобразие и мистический ужас перед ним). Несомненно, дьявол или сатана, как бы его ни называть, представляет собой только концентрат внутреннего животного, собрание худших черт главного виновника торжества. И вездесущее всепроникающее говно, конечно же, не становится исключением на тернистом пути избавления от скверны. О..., если бы люди всамделе могли «сделать эту сказку былью», вне всяких сомнений, они оставили бы себе удовольствие вкушать пищу, но обязанность переваривать её и, тем более, гадить — целиком передоверили бы своей «тени», бесу (а мелкому или крупному, здесь уж дело масштаба). — Пускай сам тужится и срёт, чёртов приятель, а затем поминутно наступает копытом на результаты своего грехопадения... — Большое же тебе спасибо, дорогой мой человек, за эту маленькую говняную науку длиною ровно в три колена!.., — от задницы до макушки. Не исключая также и всего остального... Не только рай и ад, но и остальная жизнь людей органически вытекает из потребности дефекации. Или ещё короче: куда ни плюнь, всё одно: попадёшь в говно. ...ибо в нём как в промежуточной точке сходится и жизнь, и смерть...     Маленькая ошибка закралась в священный текст Библии.   Материал, из которого Господь Бог вылепил человека, был стыдливо назван «первозданной глиной», хотя в первоначальном тексте, конечно же, значилось великолепное первозданное говно...:216 ( Юр.Ханон: «Мусорная Библия», том I ) И снова сократим..., как говорил один мой старинный приятель.:59 В любом случае, напрасный труд: всего не перескажешь, только зря на говно весь изойдёшь. Поистине неисчислимы те влияния и вливания, прямые и косвенные, точные и опосредованные, технические и гуманитарные, которые оказывало и впредь будет оказывать всепроникающий дух человеческого дерьма на культуру, науку, религию, быт и вообще весь уклад жизни всех известных нам форм цивилизации. — С другой стороны, ханжески-стыдливая природа высших приматов, обожающих всячески преувеличивать собственное благородство и выставлять себя в привлекательном свете, тысячелетиями приводила к всестороннему замалчиванию формообразующей роли говна в жизни людей, разумея это слово во всех возможных оттенках смысла. А между тем, преуменьшить его место и значение невозможно: ни с качественной, ни с количественной стороны. О первой части вопроса и так уже сказано более чем достаточно (хотя и фрагментарно). Подытоживая, можно только заметить, что (при всей умозрительности постановки вопроса) эти двое попросту несопоставимы: человек, экзистенциально лишённый говна и тот человек, которого мы имеем в реальной жизни. С другой стороны, остаточные совокупные деяния людей значительно превосходят всё известное в органической природе. Наука, искусство, культура, наконец, вся цивилизация как сумма артефактов и достижений лежит на одной чаше весов биологической истории. ...плоды цивилизации... — Вместе с тем, каждый человек, сколь бы велiк и значителен ни был его вклад в систему знаний и духовного опыта, в течение всей своей жизни не прекращает непрерывно питаться. Число убитых и съеденных им (всего лишь отдельной особью из миллиардов себе подобных!) организмов исчисляется миллионами, а еду к его ротовому отверстию должен был бы везти длинный товарный состав в полсотни и более вагонов. И всякий день продолжает работать непрерывный конвейер смерти, с одной стороны поглощающий всё живое, съедобное, а с другой стороны выдающий в мир очередную зловонную порцию мёртвого дефек(а)та. И чего бы ещё ни порождал в течение жизни каждый конкретный индивид, основным его повседневным даянием, так сказать, количественно недосягаемым донорским вкладом в мир безусловно остаётся говно. Именно это поучительное (или даже прискорбное) обстоятельство и заставило меня ныне взяться за стило, чтобы раскрыть незаслуженно умолчанную тему и всесторонне популяризовать её среди фракций современного общества... Строго соблюдая предельную серьёзность лица, я должен конфиденциально предупредить против всякого зубоскальства и запанибратства. Несмотря на внешне дерьмовый предмет, значение этой статьи (расходов), при всей её кажущейся аморфности, следует признать крупнейшим и краеугольным для всякого антропоморфного читателя, поскольку именно здесь и — только здесь — в ракурсе точного следования исподней науке о человеке и человечестве, очерчена экзистенциальная, эсхатологическая и гносеологическая подкладка существования людей посреди их мира: всех и каждого, от рождения и до смерти, от появления до исчезновения. Точнее говоря: от момента начального извержения на свет (в непосредственной близости от ануса) и — до последнего выкидыша (неподалёку от той же точки). Одновременно, не претендуя на всеохватность подхода, я ставлю перед собой весьма скромную цель: только наметить основной круг проблем и показать всё лучшее из достижений и результатов всемирно-исторической дефекации. Отдельные шаги познания и воспроизведения как всегда схематичны, но, тем не менее, вполне соответствуют внутренней стоимости явления. Факт. Предмет. Структура. Образ. Идея. Процесс. Результат. — Кто следующий? Прошу прощения, но здесь (ровно на этом месте) я вынужден резко прерваться..., собачий хвост. Любое движение человека, начинаясь от первозданного говна, в конечной точке опять упирается в него же... Или ещё короче: вся тщета процесса жизни исчерпывается через возврат к дефекации. ...ибо каждый из людей живёт на коротком поводке своих потребностей... В день, в который умру,    Под себя — насеру.:293     ( П.В.Шумахеръ ) ...прямое действие... Г овно́ человеческое, — сказал бы я напоследок, — и что же здесь поделаешь, таково оно — и всюду таково: говно́, сра́нь, дерьмо́, испражнение, лепёха, кака́шки, фека́л вонючий, кренделя́, дрисня́, поно́с, опять дерьмо́ человеческое, дря́нь, сраньё, кал, гове́шки, — между тем, продолжаю, не имея ни малейшего намерения выругаться, — потому что речь идёт о вполне обычном, будничном и естественном агрегатном состоянии вещества и существа..., тысячу раз прошу прощения, ибо перед нами всего лишь повседневный продукт, выступающий..., выступающий в качестве..., вернее говоря, не выступающий, а поступающий — прямо оттуда, по прямой, из прямой кишки людей на поверхность земли в качестве основного продукта их жизнедеятельности. Совместной и личной. Индивидуальной и коллективной. Любой. Но всегда свойственной. — При всей кажущейся экстремальности и даже экстравагантности этого стихийного явления (на свежий, так сказать, непосвящённый взгляд), нельзя сказать, чтобы регулярное сраньё имело в своей первооснове нечто уникальное или особенное. Вовсе нет. Как правило, оно представляет собой естественное проявление нормальной (свободной), всеобщей и равной склонности к испражнению, характерной не только для человечества, но также и для большинства бес...позвоночных животных. Говно образуется большей частью — в результате рефлекторного извержения содержимого кишечника через анальное отверстие. Акт сранья (испражнения) подчиняется особому дефекационному центру, (не путать с Кремлём, Белым домом или Смольным) расположенному в продолговатом мозге срущей особи. Однако не следовало бы видеть как в самом дерьме, так и в процессе его изготовления чего-либо феноменологического. Говоря к чести всякого животного организма, говно не обладает никакими зловредными качествами. Более того, его можно было назвать (невзирая на вонь и прочие отталкивающие проявления) вполне прямодушным, скажем, в отличие от своего производителя и носителя. В отличие от всех людей как явления и каждого человека как индивида, какашки большей своей частью не коварны, не агрессивны, не склонны к подлости, стяжательству и прочим отталкивающим гуманистическим проявлениям. Вместе с тем, говно можно назвать вполне спокойным и даже плановым продуктом жизнедеятельности. Очень редко оно возникает внезапно или без предупреждения, заставая врасплох. Традиционно предупреждая своего носителя (производителя) о приближении очередного акта испражнения, продвигающееся вперёд дерьмо производит разнообразные сигнальные симптомы через соматические центры кишечника. Редкие случаи исключения из правила не могут быть поставлены говну в вину, скорее представляя собой ярко выраженный патологический продукт человека, например: понос и прочие частные случаи жидкого или пограничного дерьма. Отдельную статью в экзистенции осмысленного существования человеческого говна составляет, с позволения сказать, сама по себе функция — сопряжения или связи с внешним миром. Прежде всего, через акт дефекации люди осуществляют плановую (ежедневную) инъекцию или, если угодно, эмиссию, извергая из своих недр на землю непереваренные остатки съеденных живых существ. С одной стороны, подлинно-ницшеанское «возвращение в мир» (через дерьмо) символизирует этико-философский аспект неразрывной связи и отношения человека к заселённой вселенной. С другой же стороны, говно символизирует и осуществляет каждодневный эсхатологический круг, снова и снова проигрывая маленькую мистерию собственного рождения и смерти. Мало кто, наблюдая процесс дефекации, не увидит в очередной куске дерьма — и свой будущий труп, кусок разлагающейся гниющей материи на месте некогда живого цветущего организма. И наконец, многие философы рассматривали сраньё как прямую аллегорию оплодотворения (или малой коитальной сцепки), где мать-земля выступает в качестве вечного женственного, а человек разумный, извергающий из себя тупиковый продукт пищеварения — предстаёт в роли творящего духа.  Пользуясь светлейшим примером Господа Бога,         всё на свете человек создаёт по своему образу и подобию.     Возможно, именно по этой причине в мире так много дерьма...:317 ( Юр.Ханон: «Детская геометрия» ) По своей структуре и внутреннему (химическому и механическому) составу каловые массы, как правило, напрямую связаны с предшествующей им едой, а также другими актуальными продуктами потребления и гражданского состояния срущего субъекта: его едой, впечатлениями, а также некоторыми смежными процессами, источником которых в подавляющем большинстве случаев является общество, государство или ближайшее окружение в пятикилометровой зоне от эпицентра дефекации. Как прямое следствие (прямой кишки), каловые массы обычно состоят из непереваренных и неусвоенных остатков недавно потреблённой пищи (съедобной или несъедобной, а также телесной, нравственной, духовной или патриотической), а также сопутствующих желудочных и кишечных соков и слизи. Впрочем, я не стану подробно останавливаться на этом предмете. Для удовлетворения потребности в подобных знаниях, как известно, существует отдельная область медицины, изучающая аноректальную область человека и находящиеся в её пределах разнообразные аспекты конечного пищеварения и дефекации. Традиционно эта отрасль называлась проктологией или копрологией, но в 1997 году на территории России она была официально переименована в колопроктологию. Медики и естествоиспытатели, относящиеся к названной специальности, испокон века представляли самую уважаемую и востребованную в обществе касту, не имея себе равных среди всех прочих враческих специальностей и фактически, пользуясь неформальным статусом высшего жреца по части дерьма. ...равно как и всего остального... — без видимых ограничений и пределов... Таким образом, наша цивилизация не испытывала ранее и не испытывает ныне недостатка в прикладных науках, посвящённых разным аспектам и стадиям человеческого испражнения. Напротив того, в области так называемой культуры (необходимым образом включая сюда прозу, поэзию, скульптуру, живопись, а также хороший тон, этикет и прочие отрасли прекрасного) говно крайне редко бывало в фаворе или хотя бы пользовалось одобрением: как у почтенной публики, так и у артистов. Вероятно, виною тому стала некоторая напряжённость и, как следствие, особая трудность обратного восприятия людьми — того продукта, который уже претерпел однократное отторжение. Кроме того, в деле адекватного преломления как процесса, так и результатов человеческого сранья в общественно приемлемых художественных образах, безусловно, требовались остро-оригинальные творческие способности к сублимации: и без того большая редкость, тем более, в подобной тематике, не только неблагодарной и неприличной (срамной), но и, сверх того, отталкивающей. А как следствие, не имеющей обширной привлекательности и коммерческих перспектив, — прежде всего, в силу отсутствия поддержки у вечно говняного по своей сути человеческого истеблишмента (в самом широком понимании этого термина)... ...велiкий певец говна... — И тем не менее, нельзя сказать, чтобы на этом пути, гомогенном и тернистом, царило полнейшее запустение. Начиная с времён дерьмовой античности (не исключая сраного средневековья и говняного ренессанса) многие выдающиеся художники и писатели своих времён (и нравов) были попросту вынуждены эпизодически обращаться к этой теме, не в силах её вовсе замолчать или обойти. При том, будем до конца откровенны: мало, до обидного мало кто решался педалировать (или надолго останавливаться) на человеческом говне, видимо, считая его проходным и не слишком благодарным объектом для сугубого воспевания. И всё же — таковые лица имели (в своё время) не только место, но и время (на своём месте). И здесь, чтобы не слишком раздувать говняной обзор в области литературы и искусства, перечисляя десятки ничего не говорящих имён, ограничусь, пожалуй, одним..., главным поэтом всех времён и народов, который впервые в истории человечества поставил перед собой подвижническую роль «воспеть человеческое дерьмо» во всём его роскошестве и объёме, без малейших изъятий и це(н)зур... Конечно же, я разумею велiчайшего русского поэта Петра Шумахера, (не)признанного монополиста этой вечной все’человечной темы, казалось бы, не терпящей никаких монополий. И тем не менее, стерпевшей её..., несмотря ни на что. К сожалению, сам по себе выбор главной литературной темы заранее обрёк поэта на вопиющую непечатность при жизни (и некоторое время после неё). Подавляющее большинство его произведений говняно-пердёжной направленности «публиковались» несколькими древнейшими (как одна известная профессия) способами, первый и главный из которых был — застольным чтением в узком кругу приятелей, коллег и вообще, говоря шире — собутыльников. Непосредственно примыкал к нему ещё один вариант так называемых поэтических концертов для студенческой и всякой другой «просвищённой» публики, которые Пётр Шумахер давал в конце 1860-х и семидесятые годы. В самые трудные времена концерты становились единственным источником заработка. Правда, такие (слишком открытые) выступления всё же несли в себе цензурный риск: и поневоле приходилось придерживать срамной репертуар всеми известными способами, тем более, когда речь шла о стихах сатирического содержания — для необъятной империи, буквально утопающей в морях собственного говна: от царского до рабского, не минуя всех прочих. — Мало что живое могло уцелеть рядом с громоподобным державным пердежом: православие, самодержавие, народность. «Что и в церковь зайдёшь, Хоть и ладан там жгут, Пробираясь в толпе, Вонь услышишь и тут». Наконец, последний путь, традиционной для всей срамной поэзии (со времён Баркова и раньше): кисло’бздёшные оды Шумахера широко расходились (по узким кругам) в ручных списках, откуда, собственно, и попали в знаменитый «дрезденский сборник» стихов, изданный, как и полагалось, в Карлсруэ, — разумеется, анонимно, без указания автора с приличным случаю заголовком «Между друзьями». Так или иначе, шумахеровское говно с громадным трудом пробивало себе дорогу из России в Россию (причём, через Германию, как это тогда было принято), не говоря уже о соответствующих гонорарах. В конце концов, человеческое дерьмо сделало своё обычное дело, постепенно поглотив поэта. Не дожив до Нового века чуть менее десяти лет, нищий старый певец царя Авгия умер в богадельне графа Шереметева (ещё одного надсадного говнюка, высоко ценившего его творчество) на Сухаревке. Оставим глупости клевретам и поэтам, О чём ни пой ― не выпьешь всё равно, Скажу к примеру: и зимой, и летом, Мой брат Шумахер воспевал говно. Я тоже первым стал, и к зависти кого-то,  Чьё имя я не назову и не прощу, Воспел я — пьянство, муть и рвоту... Пойду, пожалуй ― в жизнь воплощу. Михаил Савояров:  «Пень»  (из сборника «Стихи я», 1902) И всё же... дело его жизни не погибло втуне. Кроме единственного анонимного сборника и (гомогенной) массы бродивших по России списков, остались немногие знатоки и ценители (так сказать, дегустаторы) главное темы его творчества, а также — один мальчишка, ещё подросток, которому старый поэт успел передать самый сок своего всечеловеческого искусства.:39 — Разумеется, (говоря глубоко в скобках) я имею в виду будущего «короля эксцентрики» и знаменитого «певца рвоты», Михаила Савоярова, который, ступая нога в ногу вослед за своим учителем и старшим другом, выбрал ту же те(р)нистую густо унавоженную тропинку патентованного певца натуральных излияний: секретов и секреций. Пожалуй, только с тою спецификой, что его многогранное творчество, включавшее в себя не только поэзию, но также музыку, куплеты, пантомиму, моноспектакли и прочий внутренний бенефис, не зацикливалось только на говне, захватывая в себя и некоторые встречные явления, прежде всего, конечно же — мочеиспускание и рвоту. Именно широта образной сферы и охват физиологических интересов короля эксцентрики стал решающим в деле завоевания любви широких масс российского обывателя. Пожалуй, самым популярным и знаменитым его номером в этом жанре (не исключая, впрочем, и нескольких смежных) стала классически стройная и выверенная до последних нот песня последних лет Российской империи под неброским названием «Луна-Пьяна», которую (скажем без ложной скромности) в 1916-17 годах распевала (одновременно — под’рыгивая, под’рывая и под’плёвывая в тон автору) буквально — вся имперская столица. Несомненно, эта сценка стала высшей точкой не только оглушительной савояровской славы, но и звёздным часом поноса, блевоты и прочих экссудатов на подмостках царской эстрады..., — причём, не только российской, но и мировой, слегка осенённой поздним дымком фумизма Первой мировой (войны). Заслужив по праву высокое звание «рвотного шансонье» и «короля эксцентрики», Михаил Савояров (тем самым) обрёк себя на заведомую отверженность и маргинальность в среде слабых, недужных артистов серебряного века, откровенно больных «декоративным аристократизмом», — не называя конкретных имён (и фамилий), разумеется. В особенности таких как Северянин, Кузмин, Бальмонт, Брюсов, Волошин, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, Гумилёв, Ахматов, Иванов, Скотов, Смирнов-Собакин, Говноедов, Сраный и прочие любители падали «изысканных трупов» позднего времени.:83 Разумеется, подобный пир духа «короля рвоты» на фоне мировых катаклизмов не мог продолжаться сколько-нибудь долго. Оглушительное умолчание и последующее забвение не заставило себя ждать, обильно смазанное кровавой дриснёй великой октябрьской революции..., пардон, я хотел сказать, — боль’шевистского переворота. Дерзкий экспериментатор и единственный представитель мирового авангарда на российской эстраде хотя и не был расстрелян (или сгноён на Соловках), но полностью исчез посреди топкого советского дерьма 1930-х. Как говорится, свято место пусто не бывает: вязкая гомогенная масса времени никогда не прекращает своё старое как мир дело, тихо наползая в любые углубления и аккуратно выравнивая все неровности грунта на своём пути... Не само (выравнивает), разумеется. Но руками (и ногами) людей..., точнее говоря, дерьма человеческого. чисто, о говне — Впрочем, повторять подробности (вполне дерьмовые, как всегда) не моё дело... Навязшая промеж зубов история белой вороны, чёрного зайца или срущей собаки... с пятой ногой. ...И совсем уж ради утилизации & вящего завершения этой зловонючей темы позволю себе несколько замечаний чисто методического характера, которыми не следовало бы пренебрегать, сталкиваясь с любыми этико-эстетическими проявлениями человеческого дер’ма, вне зависимости от сферы его проявления или действия, будь то в искусстве, жизни или в условиях какого-то иного субстрата, пускай даже и носящего сугубо умозрительный или даже ментальный характер. Полагаю, что мои рекоммендации были бы кое-кому очень и очень полезны. А кое-кому и вовсе могли бы сохранить жизнь, при известных обстоятельствах. Начнём, пожалуй, с самого элементарного: смысла, понятия или слова как такового, в кажимом отрыве от подавляющего его предмета. И даже, отчасти, займёмся «чистым искусством» (на почве дерьма), если пожелаете. — Итак... При анализе любого литературного, научно-популярного или даже научного текста, содержащего на своей поверхности говно или какие-либо иные каловые массы человеческого происхождения, необходимо держать в уме, что само по себе упоминание о фекалиях, испражнении или дерьме ещё не является автоматическим суждением (или о’суждением) и не несёт внутри себя жёстко закреплённых оценок, а также связанного с ними семантического смысла. Каким бы путём ни возникало очередное говно на пути (в том числе, и познания), какие бы обстоятельства ни способствовали (или напротив, препятствовали) его появлению; наконец, какие бы дополнительные вещества или существа в нём ни содержались (или отсутствовали), в любом случае беспристрастный исследователь не должен подходить к нему с предубеждением, поскольку сам факт присутствия испражнений не может считаться абсолютной точкой отсчёта (принимая во внимание даже их запах). Дерьмо человеческое имеет сотни форм бытования и, как следствие, продиктовано самыми разными причинами. Нельзя спешить с выводами: одним своим присутствием оно может маркировать, указывать или символизировать самые разные процессы на разных стадиях существования. Но прежде всего, говно ставит акцент (одним своим запахом) на главном условии существования. Как знак смерти. Повседневного убийства. Тленности, бренности и бессмысленности любого животного бытия. Наконец, как несомненный артефакт и опрокидывающее доказательство того абсолютного и относительного Зла (в том числе, и необязательного), которое необходимым образом несёт в себе всякий факт присутствия в мире. — Впрочем, немного снизим тональность. Мне кажется, здесь более приличным случаю был бы cis-moll, а не этот надсадный моветон в тоне G. Оно... и его дух И всё же, не каждое слово в строчку, мадам... Даже когда речь — о человеческом говне. Конечно же, русскому человеку приличествовало бы различать две основные формы существования дефеката: потенциальную (внутреннюю) и результивную (по факту наличия). Надеюсь, я не открою очередной (засранной) Америки, если в дополнение к сказанному ещё и намекну, что и всякая дерьмография в человеческом мире существует (по образу и подобию своего творца) в двух основных ипостасях: как физиологический процесс (читай: единовременный акт) и как физический результат (читай: отдельный или отделённый объект). Для тех, кто опять не понял, могу немного напрячься и повторить ещё проще... Значит, так: само по себе слово «сраньё» (говоря исключительно ради примера) может иметь два значения. Первое из них — насущное извержение содержимого прямой кишки и прилегающих к нему более отдалённых отделов кишечника (применение термина сугубо экспрессивное и даже инвективное). Второе же, в точности напротив (него), соответствует вполне совершившемуся факту, явившему на свет соответствующую вещь или предмет обихода (к примеру, обозначающий лежащую на тротуаре каловую массу или какашки, расположенные на дне сияющего позолотой унитаза). Указанную разницу между двумя оттенками смысла следовало бы постоянно держать в виду, чтобы не попасть впросак. Не говоря уже о явлениях значительно более сложного (или даже составного) порядка. Отвратный (отталкивающий) вид и запах говна (а равно и срущего собрата по субстрату) не должен никого вводить в заблуждение, поскольку он заключает в себе только субъективные, сугубо оценочные компоненты. В данном случае имеет место не какое-то реальное существо вещества или его проблемы, но только инстинктивная реакция на него других людей, вернее говоря, таких же организмов, связанных между собой принципом биологической общности или подобия. Психо-физиологические причины и мотивации, вызывающие отвращение к чужому (и даже своему, что особенно показательно!) дерьму примерно таковы же, как и неприятие одними особями большинства выделительных процессов других особей: будь то рвота, плевки, продукты мочеиспускания или же дефекации. И даже более того, подобное отвращение следовало бы принимать как знак процесса, значительно более точного и важного, чем обсуждаемый предмет. В течение всей своей славной истории люди регулярно занимались тем, что истязали, убивали, грабили, насиловали друг друга, обращали в рабство и совершали громадное количество подобных гуманитарных поступков, перечислять которые — напрасный труд. Казалось бы: но при чём же тут дерьмо? — Ответ более чем прост. Во многих случаях, минуя транзитом агрегатную стадию говна (предмета, субстанции, духовной категории), можно также надёжно утверждать о наличии ярко-отрицательных эмоций человека как такового, систематически испытываемых к другим представителям своего вида — вплоть до умо’зрительного (для начала) смешивания с собственным вторичным продуктом. Собственно, они и сообщают это друг другу регулярно..., и с подкупающей прямотой. Не считая за какое-то особенное оскорбление или крайнюю меру воздействия.  Лучшее надгробие человечеству — это огромное ведро с дерьмом, конечно.:11 ( Юр.Ханон: «Средний скульптор» ) Вне всяких сомнений, самое продуктивное значение говно приобретает в тех значительных случаях, когда оно влечёт за собою некие необратимые последствия, напрямую влияя на физическую или духовную жизнь человека, воздействуя одним своим присутствием наподобие аристотелевского катарсиса или платоновской сублимации. И тогда единственное столкновение с говном (в любой из его мылимых ипостасей) приводит к принципиальному изменению всей жизни, а в ряде случаев даже к смене вех (или эпох). Собственно, в один из таких периодов царства дерьма человеческого мы живём в настоящее время (говорю это как чистую банальность — для тех, кто не в состоянии сделать такое заключение самостоятельно). В ряде случаев говно имеет экстремальный характер, и тогда по своему исключительному воздействию на внутренний опыт его не зазорно поставить в один ряд с клинической смертью, суицидом или сепсисом. Так или иначе, все эти явления связаны с экстремальным (судорожным) отношением к собственному отторгнутому экс’кременту и, как правило, выходят за рамки обыденных реакций организма на воздействия окружающей среды (в данном случае, временно помещённой внутрь субъекта, а затем возвращённой на прежнее место). Причём, я просил бы не считать мои слова метафорой или эзоповым языком. наедине с ним Как говорил один мой приятель: «о говне как о покойнике, только прямо и в глаза».:196 Не исключая в ряде случаев и прямого действия, между прочим... И напротив того, очень часто употребляемое в сугубо идеальном (или идеально-переносном) смысле как некое транспарентное явление психической или духовной жизни человека, ценностное понятие «о говне» означает резкое неприятие и выталкивание из себя конкретным индивидом чего-то чуждого, непотребного или неприемлемого (читай: непереваренных остатков и зловонных продуктов разложения), иногда — напрямую: бегство от смерти. Сублимированное дерьмо, выраженное в жёсткой (иногда, даже агрессивно-жёсткой) и стилистически сниженной форме может считаться ругательством, однако отнюдь не несущим в себе ничего уникального. В условиях тотального равенства перед подступающей внутренней природой, каждый человек может ежеминутно обратить собственные понятия о говне — в любую сторону: начиная от своего врага (или так называемого «врага рода человеческого») и кончая самим собой, драгоценным. Причём, как по произволу, так и в результате естественной случайности. Впрочем, ещё раз оговорюсь: никогда не следовало бы терять бдительность, смешивая чистый стиль с дерьмом..., поскольку подобные недоразумения, как правило, контр’продуктивны и ведут (как минимум) к окончательному загрязнению оного. В конце концов, никто из смертных не может быть гарантирован от пожизненного (общего) или, напротив, сиюминутного (конкретного) воздействия говно: как своего собственного, так и общечеловеческого (рассматривая последнее как частный случай предыдущего). Существуя в равномерно взвешенной токсической среде, нельзя быть свободным от её системного воздействия, хотя бы и сепаратно. Как результат: всеобщее и равное отравление. — Согласно закону сообщающихся сосудов (читай: по условиям стандартного конвенционального договора), все человекообразные участники подлунного мира мазаны одним совокупным продуктом. — Чтó наша жизнь?.. (пел один военный человек), — дерьмо! Увы, удручающе часто они подменяют своё главное слово — жалкими по(д)делками... Но тщетно, дружище!.. — Всё их утлое существование, вчерашнее и завтрашнее, вся их история и практика сегодняшнего дня — говорит за них лучше любых слов. Языком запаха и вкуса, консистенции и цвета, числа и подобия, взгляда и лица, но паче всего — зловонным языком их поступков и дел (по-малому и по-большому). Всякий имеющий нос — да услышит  (после всего).:633

A p p e n d i X или три слова о Говне  ( сквозь зубы ) Какой земной был прочен житель?  Сегодня хлеб ты, я — смотритель,   А завтра? — Оба мы говно!..:295   ( П.В.Шумахеръ ) Сократ, натурально...   Говно, говно, какая п’роза... ➤    Когда пойдешь в поход против врагов твоих, берегись всего худого. Если у тебя будет кто нечист от случившегося <ему> ночью, то он должен выйти вон из стана и не входить в стан, а при наступлении вечера должен омыть <тело свое> водою, и по захождении солнца может войти в стан. Место должно быть у тебя вне стана, куда бы тебе выходить; кроме оружия твоего должна быть у тебя лопатка; и когда будешь садиться вне <стана>, выкопай ею <яму> и опять зарой <ею> испражнение твое; ибо Господь Бог твой ходит среди стана твоего, чтобы избавлять тебя и предавать врагов твоих <в руки твои>, а <посему> стан твой должен быть свят, чтобы Он не увидел у тебя чего срамного и не отступил от тебя.   — Ветхий Завет, Второзаконие: пятая книга Моисеева, более 500 лет до н.э. ➤    Вот, Я возложил на тебя узы, и ты не повернёшься с одного бока на другой, доколе не исполнишь дней осады твоей. Возьми себе пшеницы и ячменя, и бобов, и чечевицы, и пшена, и полбы, и всыпь их в один сосуд, и сделай себе из них хлебы, по числу дней, в которые ты будешь лежать на боку твоём; триста девяносто дней ты будешь есть их. <...> И ешь, как ячменные лепешки, и пеки их при глазах их на человеческом кале. И сказал Господь: так сыны Израилевы будут есть нечистый хлеб свой среди тех народов, к которым Я изгоню их. Тогда сказал я: о, Господи Боже! душа моя никогда не осквернялась, и мертвечины и растерзанного зверем я не ел от юности моей доныне; и никакое нечистое мясо не входило в уста мои. И сказал Он мне: вот, Я дозволяю тебе, вместо человеческого кала, коровий помёт, и на нём приготовляй хлеб твой.   — Ветхий Завет, Книга пророка Иезекииля, ~ 590 год до н.э. ➤    Ты внёс вопрос о том, что выделяется из человека посредством кровопускания, недугов, испражнений и извержения слюней и соплей: но ты будешь опровергнут тем самым, что ты сказал. Ибо не это одно находится в теле, но также и насекомые вырождаются из нас, как например: вши и гниды, которые ни вне тела находятся, ни причитаются к телу. И никто никогда не отыскивал выделившейся из тела гниды, ни вши, выродившейся из самой плоти, для её сохранения, но скорее для истребления, и никто истребления её не считает за утрату. <...> После этого Арий желал вступить в общение с церковью в Константинополе; к этому понуждал его Евсевий, который имел большую силу у царя и надоедал по этому случаю епископу константинопольскому, и когда тот не хотел соединиться и вступить в общение с Арием и скорбел от насильственных действий Евсевия, Евсевий сказал ему: если ты не хочешь этого по своей воле, завтра в воскресный день, по утру Арий войдёт со мною в церковь, и ты что можешь сделать? Благоговейнейший и боящийся Бога епископ этого славного города Александр (он был соименник епископу александрийскому), когда услышал это, целый день и всю ночь провёл в молитве, стеная и сетуя и моля Бога, чтоб Он или взял его душу, дабы не оскверниться ему общением с Арием, или сотворил какое либо чудо, что и случилось. Ибо Арий ночью почувствовав нужду выйти для испражнения, дошёл до отхожего места и в этом месте найден в сидячем положении умершим и расседшимся. Так найден он в зловонном месте с вышедшими из него кишками, как будто извергнул он нечистое зловерие.   — Епифаний Кипрский, На восемьдесят ересей Панарий, или Ковчег (часть вторая), ~ 390 год н.э. ➤    Что же будет за преступление заповеди господня? Ох, да только огонь да мука! Не знаю, дни коротать как! Слабоумием объят и лицемерием и лжею покрыт есмь, братоненавидением и самолюбием одеян, во осуждении всех человек погибаю, и мняся нечто быти, а кал и гной есмь, окаянной — прямое говно! отвсюду воняю — душею и телом. Хорошо мне жить с собаками да со свиниями в конурах: так же и оне воняют, что и моя душа, злосмрадною вонею. Да свиньи и псы по естеству, а я от грехов воняю, яко пес мертвой, повержен на улице града. Спаси бог властей тех, что землею меня закрыли: себе уж хотя воняю, злая дела творяще, да иных не соблажняю. Ей, добро так! Да и в темницу ту ко мне бешаной зашел, Кирилушко, московской стрелец, караульщик мой. Остриг его аз, и вымыл, и платье переменил, — зело вшей было много. Замкнуты мы с ним двое жили, а третей с нами Христос и пречистая богородица. Он, миленькой, бывало серет и ссыт под себя, а я ево очищаю. Есть и пить просит, а без благословения взять не смеет. <...> Жил со мною с месяц и больши. Перед смертию образумился. Я исповедал ево и причастил, он же и преставился, миленькой, скоро. И я, гроб купя и саван, велел погребсти у церкви; попам сорокоуст дал. Лежал у меня мертвой сутки, и я ночью, востав, помоля бога, благословя ево, мертвова, и с ним поцеловався, опять подле его спать лягу. Товарищ мой, миленькой, был! Слава богу о сём! Ныне он, а завтра я так же умру.   — Житие протопопа Аввакума, им самим писанное, 1673 ➤    Плетнёвъ, нашъ мизантропъ, пишетъ мнѣ трогательное письмо: жалуется на меня, на тебя, на твой Гранъ-пасіансъ и говоритъ: Мнѣ страшно думать: это люди! Плетневъ, душа моя! что тутъ страшнаго? Люди ― сирѣчь дрянь, говно. Плюнь на нихъ да и квитъ...   — Александр Пушкин, из письма Дельвигу, 2 Марта 1827 ➤    Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашёл за избу, снял свою шапку, насрал полную и положил её на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драл. Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает: — А где же новой тулуп-то? — Какой? Ну, рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывёт по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина: — Не видал ли Какофья?   — Александр Афанасьев, Русские заветные сказки, 1860-е ➤    Они называют себя верующими, и лгут они: у них и для них не существует того бога, к которому так любят обращаться женщины, дети, идеалисты и люди, находящиеся в несчастии. И что может развить в них религиозное чувство? Уж не божественные ли науки, которые зубрят они с проклятием и скрежетом зубовным? Эти-то науки, устилаемые их сочинителями дерьмом с чертоплешинами, и развращают человека.   — Николай Помяловский, «Очерки бурсы», 1862 ➤    Чернышевский походит на старика, который надел детскую рубашонку и нагишом бегает по улицам, то у него послышится хриплый голос Симеона Столпника, целую неделю питавшегося собственным говном, то вдруг рассюсюкает по-ребячески ― а впрочем, чёрт его возьми. А есть из докторов и клинических студентов, которые на все это юродство с умилением смотрят и обещают скоро мощи автора и близкое исцеление от них всего человечества.   — Павел Анненков, из письма И.С.Тургеневу, 1864 ➤    Я должен бы был сказать несколько слов о «Дворце Справедливости» (Palais de Justice) в Лионе, где нас держали десять дней во время суда над нами. Но при этом пришлось бы коснуться таких отвратительных подробностей, что я предпочитаю перейти к другому предмету. Достаточно упомянуть, что комнаты, в которых арестованные ожидают своей очереди явиться пред судебным следователем, бывают покрыты лужами всяких скверных жидкостей, и что в Лионском «Дворце» есть несколько тёмных камер, имеющих попеременно двоякое назначение: иногда они служат ватерклозетом, а вслед затем, после самой непритязательной очистки, в них снова помещают арестованных. Никогда в моей жизни я не видал ничего столь грязного, как этот «Дворец», который навсегда останется в моих воспоминаниях, как дворец всевозможной грязи. <...> А вот что сообщает сибирский стряпчий г.Мишло, о сибирских тюрьмах, находившихся в его ведении: «Надзиратель повёл меня в камеры. Везде — грязь, переполнение, сырость, недостаток воздуха и света. Осмотрев камеры, я отправился в госпиталь. Войдя в первую же палату, я невольно отпрянул назад, поражённый невообразимым смрадом… Отхожие места являются роскошным помещением, по сравнению с этим госпиталем… Везде число арестантов в три раза превышает количество, допускаемое законом. В Верхне-Удинске, например, острог построен на 240 человек, а, между тем, в нём обыкновенно помещается 800».   — князь Пётр Кропоткин, «В русских и французских тюрьмах», 1887 ➤    Вы напрасно строите из себя круто осведомлённого, только потому, что имеете в своём подчинении значительное число сексотов. Недопустимо забывать, что всякий агент – это нерв войны..., точнее, спиритус гражданской распри. Особенно, если этот агент — глуповат, откровенно говоря, полная сволочь и продажная тварь. (Впрочем, если Вы находите его хорошим, если он Вам даже нравится, тогда прекрасно!) — завтра же я Вам пришлю посылкой целый ящик этого дневного дерьма. Пользуйтесь на здоровье. И можете даже попробовать на вкус...:50   — Эрик Сати, из эссе «Воззвание сентябриста», 1889 ➤    — О..., я изведу их всех, этих низких и гнусных животных!.. — Низких..., ну это я ещё понимаю, они и в самом деле не слишком высоки, но почему же гнусных? Что, может быть, у них грязные ноги? Или они вчера ночью загрызли твоего дорогого папу? Или, может быть, у них длинные когти... и руки по локоть в крови? — Нет, у них нету когтей на лапах, да и папа пока жив, но в любом случае они гнусные и гадкие животные, недостойные жить! — Вóт тебе, получи, вонючая падаль! Получи ещё, мерзкая потаскушка! Сдохни в собственном дерьме, поганая тварь!..:395   — Альфонс Алле, «Суровая отповедь» ( из сборника «Мы не говядина» ), 1895 ➤    Алтон Палч! Скинь штаны и пройдись колесом прямо к Корнееву. Мы с Натальей Александровной порешили обвенчаться. По говну черепки. Просим покорно на свадьбу и просим, кстати, сообщить Ваше мнение в смысле «сближения».   — Александр Чехов, из письма Антону Чехову, 1899 ➤    Иудеи с самарянами не сообщаются. Плевать я на тебя хочу… Очень нужно… Подумаешь… говно какое на лопате… зазнавшаяся денежная аристократия… (продолжай дальше в том же духе). Некогда благоволивший к тебе Гусев. Дорогой Антон Павлович.   — Александр Чехов, из письма Антону Чехову, 1899 ➤    Алтон Палч! Скинь штаны и пройдись колесом прямо к Корнееву. Мы с Натальей Александровной порешили обвенчаться. По говну черепки. Просим покорно на свадьбу и просим, кстати, сообщить Ваше мнение в смысле «сближения».   — Александр Чехов, из письма Антону Чехову, 1899 ➤    ― Народ везде один, ― сказал старик, тяжело поднимаясь с полу, ― что ты, что я, одно дерьмо-то… А за грехи мои я сам перед Господом ответ дам, не тебе судить… Все мы люди… Ноне я арестант, а завтра ты им будешь…   — Семён Подъячев, «Мытарства», 1903 ➤    «Сократ» (моё возлюбленное творение). <...> Это произведение – вот какое странное дело! – нисколько не тоскливое. <...> Да, я ухватил мою добрую звезду. Твой старый друг попал в цель. Он собирается сделаться знаменитым, при этом не превратившись в «зануду»! Исторический прецедент, однако. <...> Я здесь опять ищу издателя, который не захочет меня купить за обыкновенное «дерьмо». <...> Если бы ты смог найти мне издателя в своих краях, это был бы просто шик. Вóт как бы я выпучил глаза! Ищи и ищи снова и снова, я прошу тебя. Если бы ты знал, какие же наши все хамы & «газовщики»!...:402-403   — Эрик Сати, из письма Анри-Пьеру Роше, 1 декабря 1918 ➤    Условия борьбы между интеллигенцией и вооружёнными уголовными в Совдепии осложнялись ещё тем, что уголовные комиссары питались мясом и жирами, а интеллигенция исключительно постной пищей. Всякая власть, уходя, оставляет за собою говно. Дождь, грязь, да, истинно, истинно говорю, всякая власть, приходя, обещает рай и, уходя, запирает общество в собственный нужник.   — Михаил Пришвин, «Дневники», 1919 ➤    Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и её пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно...   — Владимир Ленин, из письма А.М.Горькому, 15 сентября 1919 ➤    Дягилев здесь <в Париже>: но я — ни шагу. Совсем ни шагу. Он как придурок носится со своей полудохлой спящей красавицей. Мне всё надоело до полного <песца>... Даже слышать не хочу. ...............Этот уродистый трюк, который ставит Дягилев, своего рода «грандиозная» феерия в жанре «задница, полная холодного дерьма».......... Он мне противен...:474   — Эрик Сати, из письма Андре Дерену, 1921 ➤    Сизиф в раю. Сизиф сияющий чистит сортиры (весна!) ― говно всё прибывает, а небо синеет, Сизиф чистит. Жена Сизифа выставляет рамы и смотрит на работу мужа изумлённая: чему Сизиф улыбается? ...исключительное желание способно сгущаться, оседать, уплотняться, превращаться в идола или Бога (кулак и Тихон Задонский), и весь секрет в том, чтобы установить разницу между идолом и Богом; не в этом ли центр всего искомого смысла нравственного существования человека. (Искушение дияволом, самозванство).   — Михаил Пришвин, «Дневники», 1919 ➤    «Дорогой писака, спасибо за бумагу, защитники права в ней весьма нуждаются. Кроме того, ты можешь, захватив с собой Восходящее Солнце и пять каналий, отправиться немедленно в коровий желудок. Очень приятно, что ты немного выпачкал свою гнусную харю в моё творчество, я ведь тоже творю два раза в день, как ты в твоей редакции. Желаю тебе провести всю жизнь в верблюжьем дерьме! Сто тысяч лысых тыкв! Пуп папессы! Садись в тёплые тётушкины штаны, пей липовый чай и чихай кошке под-хвост!»   — Илья Эренбург, «Необычайные похождения Хулио Хуренито», 1921 ➤    Наш «Спектакль Отменяется» <назначен> на 27 ноября. Мы заранее мобилизуемся в два лагеря, потихоньку роем окопы и устраиваем прочную позицию. Известная банда стреляющих «Задниц» наверняка найдёт, над чем скандалить и браниться. Для них это... совсем небольшая проблема. Дубина Бретон уже заранее трясётся, как дьявол в освящённом и благословенном дерьме (дерьме доброго священника). Да...:623   — Эрик Сати, из письма Э.Л.Т.Мезансу, 1924 ➤    Рахим дал знак. Фонарь был, очевидно, наготове: его спустили мгновенно. Внутренность тюрьмы осветилась. Мы стояли на дне обширной, конусом сужавшейся вверх, глубокой ямы. Пол и стены облицованы были скользким заплесневелым плитняком, так что подняться по наклонной стене к выходу действительно не было никакой возможности. На аршин от пола в плиты стены вделаны два огромных кольца; от кольца к кольцу — толстая — звено в три пальца — цепь, извивами своими загромождавшая пол подземелья. К звеньям её обручами, запаянными на пояс, прикованы, тесно, вплотную друг к другу, люди; каждое движение тянет за собою по цепи всех остальных. На руках — кандалы, подтянутые к той же цепи, так что поднять руку можно на уровень рта — не дальше; на ногах — колодки или кандалы. Пол густо покрыт испражнениями; на стенах, на кучах кала, на полуистлевшей от сырости одежде заключённых — кучами ползают насекомые. Особенно много клопов: стены местами рыжели огромными квадратами, сплошь покрытыми ими. В зиндане было тридцать три тела; из них двое — в самой середине цепи — полуразложились уже. Из-под серой, гнойной кожи, из пустых глазниц точились черви. Одному из них я продавил, падая, грудную клетку. — Давно умерли эти? — Вторую неделю. Отсюда никогда не убирают тел. — Вас кормят? — Вот котёл: два раза в день в него наливают воду. В полдень... во славу солнца!.. Ядом брызнуло слово… — Молчи, фальшивомонетчик!.. Спускают котёл с похлебкою. Если родственники присылают съестное — передают на конце копья, сколько острие удержит. Остальное идёт страже...   — Сергей Мстиславский, «Крыша мира», 1925 ➤    2 Апреля. Утром был снег, потом ласковое солнце из кучевых облаков, по колёвинам рыжей дороги бежала вода, грачи массами кормились на дороге, городские улицы покрыты толстым слоем рыжего говна, при малейшей неосторожности нóги, скользнув по незаметному под говном льду, изменяют, человек падает и встает весь рыжий. Я ходил рыжим по городу, и никто на это не обращал внимания, считая, что я приехал на велосипеде. К вечеру потянуло северным ветром и подморозило. Самое первое начало весны воды.   — Михаил Пришвин, «Дневники», 1926 ➤    Это уже говно, но ещё не то, что нам нужно.:185   — Илья Ильф, «Записные книжки», июль-ноябрь 1930 ➤    1. Писатель: Я писатель.  Читатель: А, по-моему, ты говно! (Писатель стоит несколько минут, потрясенный этой новой идеей, и падает замертво. Его выносят). 2. Художник: Я художник!  Рабочий: А, по-моему, ты говно! (Художник тут же побледнел как полотно, И как тростинка закачался, И неожиданно скончался. Его выносят).   — Даниил Хармс, «Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного», 1933 ➤    Прушевский всё равно не боится смерти и всё принимает. Если сравнить живых с умерш<ими>, то живые — говно. <...> Кузяве настолько хотелось есть, что он не срал, чтобы получше использовать прошлую еду. Говно тоже есть тело человека, кроме того, ― зачем его быстро тратить. <...> Беря в подарок папиросы, безрукий-безногий говорит: а зачем они мне, ― дескать, ведь я же никому ненужное говно, зачем на меня тратиться, зачем думать обо мне кому-либо! <...> Люди связаны между собой более глубоким чувством, чем любовь, ненависть, зло, мелочность и т.д. Они товарищи даже тогда, когда один из них явный подлец, тогда подлость его входит в состав дружбы. Отчего это? Оттого, что человек интересен лишь с “говном”...   — Андрей Платонов, Записные книжки, 1928-1944 ➤    Мы въехали сегодня в двухэтажный дом. В комнатах висят оборванные провода, поломанная мебель, фикус, иссохший до того, что, когда его тронули, он рассыпался, на полу книги ― по медицине, инженерии, справочник Хютте и т.п. Масса стабильных учебников, тетрадок, исписанных аршинным детским почерком, членские книжки: профсоюза, МОПРа, об-ва «Друг детей»... И всюду говно, даже на столе, печи, подоконнике, в колпаке висящей лампы. Я вначале не понимал эту страсть людей гадить на покинутых местах ― домах, садах, дворах. Потом попробовал сам и нашёл в этом удивительное удовольствие. В разрушенном доме приятно накласть не в одном углу, а всюду, насколько хватит, положить свой человеческий след.   — Юрий Нагибин, «Волховская тетрадь», 1942 ➤    А сейчас он пристал ко мне: «Сними винтовку!» Я, конечно, не выполнил его глупого и незаконного требования, не снял винтовку. Тогда он стал вырывать её у меня. Завязалась борьба, после которой ремень на винтовке был оборван. Я привязал ремень, а он, ругаясь: «Еврей! я тебя застрелю! говно!», производил жалкое впечатление. Но я только смеялся над ним.   — Владимир Гельфанд, Дневники, 1943 ➤         Солист его величества Ф.Шаляпин. — Вот! Только ему в жизни и не хватало, что паршивенького ордено́чка от идиота-царя! Говно!   — Анатолий Мариенгоф, «Это вам, потомки!», 1960 ➤    — Нет, нельзя сказать, чтобы все дни были неразумны, заставляли мучиться стыдом за себя, за несдержанность в радости, за болтовню и пр., но были и такие именно. Самое же главное в этих днях чувство, сперва даже не осваиваемое мыслью, что вместе с добром попёрло вдруг такое, против чего душа бессильна быть спокойной и твердой. Нет, нужно помнить, что ничто в чистом виде не приходит ― говно обязательно поплывет поверх потока, и как будто поток только для того и родился, чтобы нести на себе его. — Наглая и чего-то понимающая (мнимо) харя Шауры. Однако я ему вплел белорусское присловье ― поскольку он белорус: «Пережили лето горячее, переживём и говно собачие».   — Александр Твардовский, Рабочие тетради 60-х годов, 1962, 1969 ➤    Как вы понимаете, я не имею ничего против распространения в «либеральных» кругах моих стихотворных и прозаических суждений об этих самых «либералах применительно к подлости», как говаривал Салтыков-Щедрин. Я, например, буду только благодарен, если лицам определенной категории и определенного поведения передадут, что они, по-моему, ― испражнения, фекалии, экскременты, или, выражаясь более научно, ― говно.   — Юлий Даниэль, «Письма из заключения», 1966-1970 ➤    — «Белополяки нужны!» ― кричал закосевший Тихонов. «О, идиот, ― прерывал я его, ― вечно ты ляпнешь! Ты блестящий теоретик, Вадим, твои тезисы мы прибили к нашим сердцам, ― но как доходит до дела, ты говно говном! Ну, зачем тебе, дураку, белополяки?..» <...> Да, да, в тот день моё сердце целых полчаса боролось с рассудком. Как в трагедиях Пьера Корнеля, поэта-лауреата: долг борется с сердечным влечением. Только у меня наоборот: сердечное влечение боролось с рассудком и долгом. Сердце мне говорило: «Тебя обидели, тебя сравняли с говном. Поди, Веничка, и напейся. Встань и поди напейся как сука». Так говорило моё прекрасное сердце. А мой рассудок? Он брюзжал и упорствовал: «Ты не встанешь, Ерофеев, ты никуда не пойдёшь и ни капли не выпьешь».   — Венедикт Ерофеев, «Москва-Петушки», 1970 ➤    Поэтому лишь для ясности общей обстановки в Республике напомним мнение Председателя Совета Народных Комиссаров тех лет, когда все эти трибунальские заседания происходят. В письме Горькому 15 сентября 1919 г. (мы его уже цитировали) Владимир Ильич отвечает на хлопоты Горького по поводу арестов интеллигенции (среди них, очевидно, и часть подсудимых этого процесса) и об основной массе тогдашней русской интеллигенции («околокадетской») пишет: «на деле это не мозг нации, а говно».   — Александр Солженицын, «Архипелаг ГУЛаг», 1973 ➤    Я играю в обиду, злость, тоску, но всё это маскировка иной боли, иного страха, иной смертной тоски. Напился страшно и без охоты, поднял давление ― для чего? А чтобы очуметь, забыться, отгородиться от ползущего из всех щелей страха. Что-то сильно сдал я душевно, «сущее говно есмь», как говорил протопоп Аввакум. <...> В деревянной поселковой уборной было много стихов на стенах; запомнилось афористически краткое: «Хуй тому, кто злит шпану». А какой-то скептический ум так определил всю сортирную лирику: Бывая часто в месте этом, Я понял, братцы, всё давно. Среди говна вы все поэты, Среди поэтов все говно.   — Юрий Нагибин, Дневник, 1975 ➤    Ведь ранен-то был наш столь уважаемый, близкий и любимый начальник. И погубила Николая Владимировича его всегдашняя порядочность. И по должности, и по возрасту именно ему полагалось бы ехать в кабине. Вспоминалась гибель адмирала Макарова, когда говорили, что золото тонет, а говно плавает.   — Сергей Голицын, «Записки беспогонника», 1976 ➤    У меня с женой тоже были всякие неприятности. Мы даже чуть не развелись. А потом всё наладилось. ― Я твою жену хорошо понимаю, ― откликнулась Фира, ― каждая русская баба в Америке держится за свое говно. В любом случае ― чужое ещё хуже. Вот попадётся какой-нибудь шварц… Кстати, негры в этом районе ― люди интеллигентные.   — Сергей Довлатов, «Ремесло» (повесть в двух частях. Часть 2. Невидимая газета), 1984 ➤    Говно — более сложная теологическая проблема, чем зло... Минуты выделения фекалий — каждодневное доказательство неприемлемости Создания... <...> ...мир, в котором говно отвергнуто и все ведут себя так, словно его не существует вовсе, это мир, который исключает из своего поля зрения всё, что в человеческом существовании по сути своей неприемлемо. <...> Кич есть абсолютное отрицание говна в дословном и переносном смысле слова. <...> Кич – это ширма, прикрывающая смерть. <...> Сын Сталина отдал жизнь из-за говна. Но смерть из-за говна не лишена смысла...   — Милан Кундера, «Невыносимая легкость бытия», 1984 ➤    Сколько раз тебя можно учить! Сначала ― к правому плечу, а уж потом ― к левому. Вот, смотри! (Хватает его за шиворот и, сплюнув ему в лицо, вначале ударяет его кулаком по лбу, потом ― с размаху ― в правое плечо, потом в левое, потом под рёбра). Повторить ещё раз? (Повторяет то же самое ещё раз, только с большей мощью и весёлым удальством). Говно на лопате! ещё раз увижу, что крестишься, ― утоплю в помойном ведре!..   — Венедикт Ерофеев, «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», 1985 ➤    Я даже не называю это предметами роскоши, потому что это даже не роскошь, а какой-то изврат. Телевизоры, которые сами выбирают для тебя программы. Они, видите ли, лучше тебя знают, что ты любишь смотреть. По три автомобиля на семью. Дорог проложили: жми, не хочу… куда, зачем? Никто не думает, не считает… Или взять эти, не к столу будь сказано, таблетки ― чтобы говно приятно пахло. Ну, Толя! Это-то к чему? А ведь такого ― миллион. И на всё идёт ресурс, а он ограничен.   — Андрей Лазарчук, «Там вдали, за рекой…», 1986 ➤    ― Что же вы поделывали в лагере, какую работу выполняли? ― Ассенизатором работала, ― ответила я, не раздумывая. <...> Впрочем, мой ответ имел под собой реальную почву: после процесса староста барака обязала меня выдалбливать ломом нечистоты в холодном туалете, чтобы можно было их вывозить. Ей доставило истинное наслаждение поручить эту работу именно мне ― жене Бухарина. Но, к её огорчению, это занятие оказалось мне не по силам, и через 3-4 дня меня пришлось отстранить от «занимаемой должности». ― Что, для вас другой работы не нашли? ― А зачем её было искать? Для жены обер-шпиона, обер-предателя и работу выбрали самую подходящую... И что же вас так смутило, Лаврентий Павлович, если вся жизнь превращена в большое говно, то в малом не так уж и страшно покопаться! ― Что?! ― воскликнул Берия, и я повторила сказанное. Эпитет, которым я наградила жизнь, настолько груб, что у меня было поползновение опустить этот эпизод, но тогда я была бы нечестна в своих воспоминаниях.   — Анна Ларина (Бухарина), «Незабываемое», 1990 ➤    За стенами теперь почти всё время что-то тихо, но грозно рокотало, как будто тихо шептал какой-то исполин: звук был негромким, но рождал ощущение невероятной мощи. Вера стала присматриваться к новым посетителям. Сначала стали заметны странности с их одеждой: некоторые вещи, надетые на них, упорно выдавали себя за говно, или, наоборот, размазанное по ним говно упорно выдавало себя за некоторые вещи. Лица многих были вымазаны говном в форме чёрных очков; оно покрывало их плечи в виде кожаных курток и джинсами облегало ноги. Все они были вымазаны в разной степени: трое или четверо были покрыты полностью, с ног до головы, а один ― в несколько слоёв; к нему народ подходил с наибольшим почтением. Вокруг крутилось множество детей. Один мальчик очень напоминал Вере её брата, когда-то утопленного в пионерлагере, и она внимательно следила за тем, что с ним происходит. Сначала он просто сообщал покупателям, у кого из обмазанных говном они могут купить ту или иную вещь, и даже сам подлетал ко входящим и спрашивал: ― Что нужно? Вскоре он уже продавал какую-то мелочь сам, а однажды днём Вера, переставляя по полу ведро по направлению к прилавку с огромными чёрными кусками говна со строгими японскими именами, подняла глаза и увидела его сияющее счастьем лицо. Посмотрев вниз, она увидела, что его ноги, на которых раньше были ботинки, теперь густо вымазаны тем же самым, чем было покрыто большинство стоящих вокруг.   — Виктор Пелевин, «Девятый сон Веры Павловны», 1991 ➤    О нём кто-то сказал: «Он не просто большой еврейский писатель, он больше ― он просто Большой писатель». Поэтому очень неожиданны слова Севелы из книги «Остановите самолёт ― я слéзу»: «Евреи, рассеянные по всему миру, по всем странам, ― это отличное удобрение, помогающее процветанию этих стран. Евреи же, собранные вместе, превращаются в обычное говно».   — Евгений Весник, «Дарю, что помню», 1997 ➤    Есть виды животных, у которых члены стаи не вмешиваются в чужие конфликты из-за доминирования. Но не таковы обезьяны. У них подчинённые особи, не участвующие в конфликте, всегда активно выступают на стороне доминанта, если он победит. Наказанной особи они не сочувствуют, а, напротив, тоже стараются её унизить, показывают на неё, кричат, плюют, швыряют в неё камни и кал. (Только в силу такой врождённой реакции один тиран может подавлять огромное количество людей, среди которых многие миллионы и умнее его, и сильнее, и мужественнее; в силу всё той же инстинктивной реакции продавщица моментально натравливает очередь на посмевшего возразить ей покупателя).:186 <...> Борьба за доминирование много значит в жизни самцов макаков, но ведётся не столь жестко. Их доминанты не нуждаются в союзе, потому что у макаков есть одна очень гнусная инстинктивная программа (встречающаяся и у некоторых других стайных животных, например, у собак). Стоит доминанту начать наказывать одного из подчиненных, как другие спешат ему помочь: кричат, кидаются в наказываемого калом, норовят ткнуть чем-нибудь сами. Этологи разобрались, как возникает такое поведение. Это переадресованная агрессия, накопившаяся из-за страха перед доминантом. Она по обычному иерархическому принципу переносится на того, кто слабее нас. А таким во время наказания выглядит наказуемый!:217   — Виктор Дольник, «Непослушное дитя биосферы», 1999 ➤    Стихи он пишет наскоро, без любви к слову, без работы над словом. Сегодня написаны, завтра — в печать. Продаётся черновик. Продаётся поэт, поэзия. Продаётся родина. Потому что родина поэта — родная просодия. Примерно в это время народ вложил в уста карикатурного Долматовского частушку: «Ты Евгений, я Евгений, ты не гений, я не гений, ты говно и я говно, ты недавно, я — давно». (Слово «говно», заметим, вполне литературное, притом — из почтеннейших в русском языке. По некоторым признакам — однокоренное со словом «говядина». А уж оно, и это — точно, к древней Месопотамии восходит, к Шумеру. Говорю это для тех, кто, подобно мне, мата на дух не переносит ни в литературе, ни в быту).:234   — Юрий Колкер, «Евтушенко как зеркало русской деволюции», 2004 ➤    Разумеется, и я в своё время тоже жил в этом мире, и несколько одутловатых особей человеческого вида тоже предлагали мне издавать «свои» книги – за свой счёт <точно таким же образом, как через подобное унижение не раз проходил и Фридрих>. Не слишком утруждая себя прямой речью, они говорили жёваным языком бюрократа, человека без лица: за такую-то сумму денег мы готовы сделать для вас столько-то экземпляров книги... — Однако я видел кошмарную картину: за спиной у них, напряжённо дыша и поедая меня глазами, стояла плотная толпа обывателей — всех тех, кому я должен был заплатить за их потребности и удовольствия, тепло и похлёбку, жареное мясо животных и мутную пивную жижу... Ценой своей крови и мозга, ценой мучительной генерации идей я обязался обеспечить их тупое потребление? Превратить свою свежую мысль в их свежее дерьмо? – Ну что ж, неплохо, не так плохо... Должен ли я добавлять, что скорее уничтожу всякую свою книгу, партитуру или картину, чем протяну руку и пойду на сотрудничество — со стадом подонков, ходячих желудков..., прошу прощения, — людей..., вас, мои дорогие.:519   — Ницше contra Ханон ( главка 311 : «Право и лево» ), 2009 ➤    А вы не думаете, что люди не хотят убираться в стране потому, что понимают: после их уборки придёт кто-нибудь другой и обязательно поломает их «снеговиков»? Может, и так. Знаешь замечательный анекдот? Рота идет по говну. Говно до горизонта. Дошли до горизонта ― гора из говна. Перелезли. Вдруг поляна, солнце, птички, озеро, трава, цветы. Командир роты говорит: «Стой, раз-два. Вот, наконец, есть приличное место, где посрать».   — Анекдот эпохи застоя, «Разные уровни лжи», 2010 ➤    Философ и тусклый самоубийца, должно быть, как он прикрыл глаза и с усталым вздохом — отвернулся к несвежей гостиничной стене: — Что за дерьмо всё-таки эта человеческая жизнь! В конце концов, есть ли разница между тем и этим, когда любая разница — не более чем пыль, видимая или невидимая глазу. — Идите же к чёрту, дамы и господа. — Вот что я когда-то собирался сделать, отчасти за него, бросив краткий взгляд искоса. И вот он теперь здесь, будущий Альфонс... Альфонс последних четырёх часов жизни... Часов которых не было.:69   — Юр.Ханон, «Альфонс, которого не было», 2011 ➤    ― Я кино недавно смотрела про Елизавету Вторую, ― сказала она, ― и одну вещь поняла. Знаешь, что делает тебя королевой? Исключительно объём говна, который ты можешь проглотить с царственной улыбкой. Нормальный человек сблюёт и повесится, а ты улыбаешься и жрёшь, улыбаешься и жрёшь. И когда доедаешь до конца, все вокруг уже висят синие и мёртвые. А ты их королева… ― Я сейчас заплачу, ― сказал я. ― Не надо. Иди сюда, дай я тебя поцелую.   — Виктор Пелевин, «Бэтман Аполло», 2013 ➤    26 марта 2019 года Александр Лукашенко во время посещения агрохолдинга «Купаловское» в Шкловском районе зашёл на ферму и был в шоке от того, что там увидел. — Нет, эта корова еле живая, ты же видишь, как она двигается. Зачем вы меня сюда привезли? — возмущённо спрашивает Лукашенко у министра сельского хозяйства Леонида Зайца. — Чтобы я сейчас службе безопасности поручил надеть вам наручники, и Кочанову следом сюда? А Анфимова как минимум выгоню с работы. Если человек не понимает, что это — Освенцим, а вы его ставите руководителем холдинга, я Вас вообще не понимаю... Вы что, больные? Это же Освенцим. Если они больные, здесь должно быть сухо, чисто, ежеминутно, ежечасно. Они же гадят друг на друга, стоят одна на одной. Ты посмотри на эту скотину, она же вся обосранная! На шерсти закорело всё там!   — Александр Лукашенко, «Это же Освенцим», 2019 Сократ, фактически...   Говно, говно, как дивный стих... ➤    Схватили ево, дурня, Семь-та братов, Зачели ево бити, По земле таскати, В говне валяти, Едва ево, дурня, Жива опустили.   — Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым, «Про дурня: № 59», 1742 ➤    Познав, священно ебенá, жена желанну ту отраду, от всех грехов что прощена и что не дóлжно боле аду уж ей страшиться наконец, последни силы собирает, глаза на старца обращает, вопит: Святой, святой отец! — Рекла и дух пустила свой, Лежит тут тело умерщвленно, открыто жопой и <пиздой>, в крови, в сраму, всё обагренно. Монах изволил много еть, Тем страстотерпица скончалась, Вздохнув, покойница усралась, когда невмочь пришло терпеть.   — Иван Барков, «Ода монаху или видение исповеди», 1760-е ➤    Подьячий перед ним туда-сюда вертелся, — Ей-ей сте, — говорил, — я пьяным не имелся. — Мошенник, сукин сын, пред мной ты хочешь лгать, Я тот час прикажу твой рот говном зажать...   — Иван Барков, «Улика подьячего», 1760-е ➤    Да осторожен будь дорóгой: Не опрокинь с <говном> лотка! <Блядей> не щупай, <курв> не трогай! Мать их <распроеби>! тоска!   — Михаил Лермонтов, «Петергофский праздник», 1833 ➤    О ты, вонючий храм неведомой богини! К тебе мой глас... к тебе взываю из пустыни, Где шумная толпа теснится столько дней, И где так мало я нашёл ещё людей...   — Михаил Лермонтов, «Ода к нужнику», ~ 1834 ➤    «Хозяин наш прекрасный! но упрямый, ― Мне дворник говорит. ― Раскапывать велит помойную он яму, А чистить не велит». Зачем раскапывать заглохшее дерьмо? И не казнить воров, не предавать их сраму? Не лучше ль облегчить народное ярмо, Да вычистить велеть помойную-то яму. — Сочинение этой басни приписывают московскому актёру Ленскому.   — Тарас Шевченко, Дневник, 1850-е ➤    Ночевала кучка под забором, Что насрал я с вечера в охоту, И никто не удостоил взором Эту кучку: ну, её, мол, к чорту!..:292   — Пётр Шумахер, «Кучка говна» (перепев), 1850-е ➤    Конечно, что по хладнокровью ‎Мне это было всё равно, ‎Но как же бредить тут любовью, ‎Когда вокруг одно говно! ‎И возвращался я уныло ‎В свой незатейливый приют — ‎Но прежде — всё, что только было, ‎Я на равнине высрал тут.:233   — Пётр Шумахер, «Прогулка» (элегия), 1850-е ➤    Алёша Греч, меньшой из чад ‎Гнезда пчелы поганой. И телом, и душою гад ‎Вонючий и засраный. И мелкий червь из-под Москвы — ‎Межевич — цвет собранья — С задором, но без головы, ‎Пустившийся в писа́нье. Другие..., но пора давно ‎Вернуться нам к герою. Мы в со́рта высшего говно ‎Должны ступить ногою.:294   — Михаил Лонгинов, «Свадьба поэта», 1853 ➤    Я славить не хочу героев И петь не буду Громобоев — Всё то наскучило давно. Что мне вельможа или воин? Предмет иной похвал достоин — То драгоценное говно!..   — Пётр Шумахер, «Говно» (‎ода), 1860-е ➤    Да. Ну́жник дело не пустое. ‎Кому приятна вонь говна? ‎А если в жопу дует, вдвое ‎Моя душа возмущена.   — Пётр Шумахер, «Вместо эпилога», 1860-е ➤    Я бреду многих непричастен; Но, по природе беспристрастен, Я перед ним и прав и чист: В те дни, когда мне брюхо пучит, Я твердо убеждаюсь в том, Что дорожить Катков нас учит Одним лишь нравственным дерьмом.   — Алексей Жемчужников, «Письмо к С.М.Сухотину в деревню...», 1866 ➤    Не знаю, Ваня, только мне уж что-то, Не больно-то охота ― на твою охоту. Пожалуй, я превыше прочих слов, Ей предпочту любовь, говно и рвоту, Пардон, пусть будет: рвоту и любовь.:283   — Михаил Савояров, «Охота» (tour ― de Geneve), 1906 ➤    Идёт по свету чудище, Идёт, бредёт, шатается, На нём дерьмо и рубище, И чудище-то, чудище Идёт ― и улыбается!..   — Константин Фофанов, «Чудище», 1910 ➤    Нельзя понять. Нельзя поверить. Проверить тоже как нельзя. Герой, поэт ― поэт-расстрига, Цирюльник нравов, дровосек! Грешно сказать: ведь прошлый век! Казалось бы, прошло всего два мига, Герой. Титан. ― Сказать грешно: В такие времена ты воспевал говно, Когда замок амбарный Висел на сахарных устах... Всё было под запретом, Поэт строчил доносы на поэта, За это был ― поет... Что ― Майков, Тютчев, Фет?.. Сплошной помёт, осенним палом Перед одним твоим фекалом...:291   — Михаил Савояров, «Шум и хор», 1911 ➤    Куда мне деться? Куда идти? России, наверно, Всё равно. У неё, должно быть, Свои пути: Ногой — в кабак, Другой — в говно…   — Игорь Юрков, «Эмигрант», 1927 ➤    Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне, наших дней изучая потёмки, вы, возможно, спросите и обо мне.   — Владимир Маяковский, «Во весь голос», 1930 ➤    Так важно, чтоб чистое развивалось, Чтоб солнышком пахнул дом, Чтоб золото золотом называлось, Дерьмо, извините, дерьмом.   — Илья Сельвинский, Hotel „Istria“, 1935 ➤    А ну, заткнись, мудак! Чего ты добиваешься, ты хлёбало заткни, чего ты дорываешься над русскими людьми. Земля и небо ― Гóспода, но нам дано одно. Ты знал четыре способа, но все они ― говно.   — Иосиф Бродский, «Романс для Честняги и хора» (из сборника «Шествие»), 1961 ➤    Он трижды начинал сначала, Но провидение само Неотвратимо превращало Его сокровище в дерьмо.   — Аркадий Штейнберг, «К верховьям», 1967 ➤    Я весь налился тишиной. Теперь боюсь её нарушить. Грудь тоже сделалась спиной. Нет ничего передо мной, я весь внутри, а что снаружи? Снаружи, видимо, смешно: две жопы брызгают говно.   — Леонид Аронзон, «Я весь налился тишиной...», 1969 ➤    Буква З: Закон у нас похож на дышло —     Запор пройдёт, когда всё вышло... <...> Буква Г: Гармонии нехватка в мире —     Говно всплывает, тонет гиря.   — Михаил Левин, «Детская азбука», 1960-е ➤    Согласно закона вонючей природы, Болтаются звёзды. Плодятся народы. Говном наслаждаются черви в клозетах, Минуя портреты на мятых газетах.   — Павел Зальцман, «Согласно закона вонючей природы...», 1970 ➤    Смиряя свистопляску рук, Он выпил, скорчился ― и вдруг Над табором советской власти Легко взмывает и летит, Печальным демоном глядит И алчет африканской страсти. Есть, правда, трезвенники, но Они, как правило, говно.   — Сергей Гандлевский, «Рабочий, медик ли, прораб ли...», 1979 ➤    Родился И будучи младенцем Так много гадил Что не успевали Стирать пеленки И всю последующую жизнь Страдал поносом И запах говна Пронёс через неё Как знамя...   — Игорь Холин, «Родился...», 1970-е ➤    Пускай в хрестоматиях Цезарь давно, Читал его каждый заочник. Но Брут утверждает, что Цезарь ― говно, А Брут ― компетентный источник.   — Алексей Цветков, «Нелёгкое дело писательский труд...», 1978 ➤    Холин сломал ногу Слава Богу Я к нему Ничего не имею Чтобы он сломал Шею Чтобы он сломал Спину Чтобы ему Сукиному сыну Чтобы На том свете И на этом Чтобы его дети Чтобы ему быть Заживо отпетым Чтобы В сортир провалиться Чтобы Говном подавиться.   — Игорь Холин, «Холин сломал ногу...», ~1970-е ➤    Наш выбор прост. И что метать икру? Я в пустоте без родины умру. Иль родина сюда придёт ко мне, Чтоб утопить меня в своем говне...   — Наум Коржавин, «В тяжёлую минуту...», 1978 ➤    Война Из-за говна Термоядерный шквал Бушевал Четыре Года Где-то в живых Осталась Бледная спирохета Этого достаточно Для продолжения Рода.   — Игорь Холин, «Война...», ~1970-е ➤    В туалет не ходил Гадил Где спал И поедал Свой кал Говоря «Всё равно» Всё Превратится в говно.   — Игорь Холин, «В туалет не ходил...», ~1970-е ➤    Надеясь и сгорая, Ища судьбы иной. И кажется вам раем Всё то, что за стеной. Где, все сместив оценки ― Такие времена, ― Я так же бьюсь о стенку. Хоть стенка из говна.   — Наум Коржавин, «Могу в Париж и Вену...», 1980 ➤    Жили-были, ходили в кино, наконец, пионерами были. Зазевались, да ― эх! ― на говно белоснежной туфлей наступили.   — Борис Рыжий, «Лейся песня ― теперь все равно...», 1998 ➤    Иди сюда, приятель, погостим. Не разувай карман. Ты хочешь пить? Приди ко мне в могилу к десяти ― мне так отколется… Дружбан, не надо пить. Что пить ― не пить, что быть ― не быть, ― одно сплошное разноцветное говно.   — Александр Миронов, «Вчера копал могилу братану...» (из цикла «Кинематограф»), 2000

Ком ’ ментарии и снова удаляясь... Ис ’ сточники то же указание... Лит’ература  ( по...сторонняя ) Ханóграф: Портал «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юрий Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. Юр.Ханон «Русский Шумахер» (роман’с без слова). — Центр Средней Музыки, Сана-Перебур (no publier, en un an). Юр.Ханон «Савояры царя Авгия» (третий конденсат). — Сана-Перебур, Центр Средней Музыки, (no publier, en un an). Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. «Ханон Парад Алле» (или малое приложение к большому прибору). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (непубличный). — Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. Юр.Ханон, Аль Алле. «Мы не свинина» (малая ботаническая энциклопедия). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). . — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки, 2015. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Юр.Ханон, Аль Алле. «Не бейтесь в истерике» (или бейтесь в припадке). Третий сборник (второго мусора). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (двух...томная сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (лучшее из худшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г. См. так’же Ханóграф: Портал Рвота: с другого конца говна Родня... от Шумахера до Савоярова Консистенция и — цвет (без лишних слов) Не’обязательное Зло Тавто-логия (царица наук) Вселенский разум  самого́ себя Подлость как натура (или натура как подлость) Средостение: (Российская империя) Мышиный горошек (или щелкунчик по-нашему) Ханóграф: Портал Чёрный след человека (кроме шуток) Упражнения по слабости‏‎ (вселенские) Физиология шарма Дерево или животное (вопрос Георгия Гачева) Всё хоть бы — хны... Старческий крест Божественное растение ... дьявола Орден слабости‏‎ (всеобщей и равной) см. на задъ →  Auteur & автор : Юрий Ханон & Yuri Khanon.   Все права сохранены.  All rights re’served. * * * эта статья, как и всякое говно, не подлежит исправлению, кроме количественного (от автора). — Все желающие сделать дополнения до кучи, — могут выложить их в виде компактной массы, а затем направить в привычное место... * * * обнародовано исключительно впервые :   текст, редактура и оформление — Юр.Хано́н   «  s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »