Воспоминания задним числом (Вениамин Смотров)

Эрик Сати. Юрий Ханон.                  « Воспоминания Задним Числом » автор (ы) :  Вениамин Смотров                       & Юр.Ханон ← « Воспоминания задним числом » « Воспоминания задним числом » в артефактах → Ханóграф : Портал Вениамин Смотров Эрик Сати   Юрий Ханон « Воспоминания Задним Числом »                               ( е...динственная ре-цензия ) этот Эрик (задним числом) П озором для отечественного музыковедения было практически полное — за исключением одной довольно краткой и весьма ангажированной работы Галины Филенко — игнорирование личности гениального Эрика Альфреда Лесли Сати (1866-1925), великого композитора и властителя умов. — Ведь без Сати не было бы и Дебюсси (в значительной мере), и Равеля, и композиторов «Шестёрки», и Анри Соге (со’товарищи), и испанского классика Федерико Момпу, и Мортона Фелдмана, и Говарда Скемптона, и кое-чего из Джона Кейджа, и музыки ambient, и самой идеи музыкального сопровождения рекламных роликов (хотя в это трудно поверить), и поп-минимализма (типа Яна Тирсена или Вима Мертенса). — Это, если говорить только о влиянии, не заостряя внимание конкретно на самой музыке эксцентричного (экстремального) француза.     Столь странное небрежение профессионального сообщества к бесспорно крупнейшей фигуре способно навести даже на дерзкие мысли о мести схоластиков музыканту, что был олицетворением бунта против всякого академизма и клановости. Когда вся история музыки буквально зиждется на «школах», Сати провозглашал: «Школы Сати не существует! И если бы она существовала, я был бы первым её противником» (так, впрочем, и происходило: едва только за Сати начинали плестись другие композиторы, пытающиеся подражать его манере, как тот мгновенно менял курс, разворачиваясь на 180 плюс-минус градусов). Это прямо-таки подрыв самих основ! Поэтому, чем попытаться объяснить феномен и загадку Сати, легче обвинить его в непрофессионализме («не доучился в консерватории»; «не написал ни одного крупного сочинения» — вот исходные апрельские тезисы любого критика Сати) и в очередной раз погрузиться в какую-нибудь из нетленных (дряблых) прелюдий Дебюсси (что обычно и делается): там тепло, уютно, предсказуемо и безопасно. Заметим вскользь, что острый на язык в своих рецензиях Дебюсси, в собственной музыке оказывался на удивление беззубым, тогда как у Сати дебюссистская пропасть между словом и делом превратилась в зимнюю канавку: между публичным именованием критика Ж.Пуэга «немузыкальной ж-п...» и сар’кастическими (в последнем слове только полученное нами несколько десятилетий назад благородное воспитание удерживает от озорного желания сделать рокировку между второй и третьей буквами) выпадами в адрес навязшей в ушах парижского слушателя музыки Шопена, представленными в «Засушенных эмбрионах» для фортепиано, нет смыслового диссонанса: в данном отношении Сати отличает, несомненно, бόльшая мировоззренческая цельность. первая книга Эрика (вид сбоку)     Одним словом, любая мало-мальски значимая работа на русском языке о Сати сейчас на вес, предположим, платины (или любой другой сколько-нибудь ценной субстанции). Тем более та, которая представлена в настоящей рецензии — подкупающее, прежде всего, толщиной (а речь идёт об объёме, превышающем шесть сотен страниц) литературное изыскание Юрия Ханона (он же экс’ Юрий Феликсович Ханин, он же Соловьёв-Савояров, — един, так сказать, в трёх лицах) «Воспоминания задним числом». Впрочем, точное название труда, сразу повергающее читателя в недоумение, звучит так: «Эрик Сати. Юрий Ханон. Воспоминания задним числом». Где тут автор? И в каких отношениях находятся знакомый, хотя бы по фамилии, Сати и этот малознаменитый для широких кругов Ханон? И не тот ли это Ханон, что «пианист-виртуоз» Ганон, который писал этюды? Тот — Шарль Луи, скончавшийся в 1900 году, на самой заре ужасного века, — вполне мог бы сгодиться Эрику Альфреду Лесли в соавторы. Но <увы, совсем> не тот, хотя и тоже в некоторой мере пианист и komponist.     Итак, написанная как бы в соавторстве респондента и реципиента (умные люди рекомендуют здесь использовать более простые слова: «исследуемого» и «исследователя» соответственно), но от лица респондента книга являет собой странный жанр (о чём автор и пытается несколько путано, в свойственной ему затуманивающей манере и используя элементы техники лжи и обмана, сказать в предисловии). Что перед нами? Документальное исследование? В некоторой степени — да, так как есть документальная основа: цитаты из писем, рисунки (практически не имея возможности проверить, мы вынуждены верить в достоверность источников автору на́ слово); указатель имён в конце тома (достаточно ироничный, если присмотреться внимательно: так, например, Бетховен в нём — Людвиг вон, Михаил Савояров на указанных страницах в тексте вообще не фигурирует, а французский композитор Андре Блох указан как «якобы композитор»). Но есть ли примеры, когда бы документальная биография («жизнь некоего мистера „Х“ в материалах и документах») писалась от первого лица? Может быть, это — художественная литература, и это роман, написанный от первого лица? Но тогда как быть с тем же указателем имен? Может — это так называемый fan fiction («фанфик») — культурный объект (литературный опус), созданный поклонником («фанатом») на базе существующей художественной реальности (литературного или кинематографического произведения)? Да, это ещё ближе, но здесь речь не идёт о продолжении или переизложении какого-либо отдельного произведения искусства. Может быть, наконец, фолк-хистори? Тоже возможно: претензия на научность, очевидные присочинения. Но, по большому счёту, тоже нет, потому как нет ревизионизма, разоблачительства, и — опять же, нестандартная форма подачи. Загадку за загадкой предъявляет нам книга Ханона, и тут, быть может, уместнее всего вспомнить фразу Л.Андриссена из предисловия к его книге о Стравинском, написанной в соавторстве с Э.Шёнбергером: «Самое интересное — чем эта книга не является». первый том того же (вид сбоку)     Если всё же попытаться разобраться в смысле такого жанрового своеобразия, то нужно откатиться назад,:641 в 1995 год, когда в том же издательстве с поэтично-благочестивым названием «Лики России» была выпущена первая ненаучно-фантастическая поэма (каждый волен выбирать жанр сам) Ханона-Соловьёва-Савоярова, в девичестве Ханина — «Скрябин как лицо». Она написана как рассказ от первого лица о дружбе композитора Юрия Ханона с его «современником» Александром Скрябиным. Нелишним будет упомянуть, что личность («лицо») Скрябина нередко оказывается объектом мистификаций (интересующихся пошлём, например, к роману тоже, кстати, петербургского писателя Э.Дворкина «Государство и светомузыка»). Практически идентичные по квази-старинному оформлению — формату, толщине, иллюстрированными факсимиле из рукописей форзацами, переплёту (твёрдый, составной, с тканевым корешком и золотым тиснением), эти две книги Ханона являют собой некую дилогию повествований о себе и двух других композиторах, и должны, как видится, рассматриваться в совокупности. Оформление книг, а также компьютерный набор и вёрстка сделаны автором, так что это в полной мере авторский продукт, своего рода идеальный (типографский) DIY («Do It Yourself» — «Сделай сам»). Маленький тираж делает книги сразу после выхода библиографической редкостью, что позволяет счастливым обладателям данных фолиантов чувствовать себя принадлежащими к кругу избранных (автор настоящей рецензии, кстати, в их число не попал).     Смотря на эти две работы как на цикл, можно заметить некоторую причинно-следственную связь: в первой книге герои её Скрябин и Ханон были близки и дружны, но не были тождественны (Скрябин являлся неким альтер-эго Ханона), ко второй книге с «автором» (или «героем», «Ю.Ханоном»; кавычки употребляются, чтобы не делать знак полного тождества между реальным человеком и «сценическим образом» Ю.Х.) произошло то, что в психологии называется «вымещением» — переориентацией с одного объекта на другой (Ю.Ханон как отдельный персонаж перестал существовать). Или (что, может быть, точнее) — «диссоциативное расстройство идентичности» — литературное расщепление личности («Ханона» и «Скрябина») перешло в собирание (слияние) двух альтер эго в одно новое («Ханон» и «Сати» без отчётливой конкретизации), как оно случилось с героем известного кафкианского фильма Дэвида Кроненберга «Муха», — это если пытаться понять логику литературных произведений. Надо сказать, что Ханон как лицо действительно имеет гораздо большее сходство с Эриком Сати, чем с кем-либо из наших типичных современников (что и порождает правомерность осуществлённого слияния). Ханон столь же антисистемный, маргинальный, желчный, со склонностью к старомодным аксессуарам в одежде, а в музыке скрывающий всё душевное от любопытных глаз за маской насмешливости и нигилизма художник, что и Сати; личность таинственная и будоражащая сознание. Сейчас больше таких и нет, пожалуй. А раньше встречались, изредка. (Вот Эрик Сати, например). Живой анахронизм, одним словом. Или, точнее, анархо’низм. Человек, <прямо> противопоставивший себя всему музыкантскому сообществу, продемонстрировавший и доказавший свою самодостаточность. Музыкант, чей образ незримо присутствует в интеллектуальном климате Петербурга, но чья музыка не звучит, а сам он — словно Петрушка Стравинского, где-то в тени, с крыши балаганчика, свысока — смотрит с немым (впрочем, не всегда немым) укором на всё это копошение беспозвоночных из группы первичноротых, называемое современной петербургской композицией...     «Воспоминания» (задним числом) делятся на восемь глав, обозначающих начало какого-либо временного отрезка, окаймлённых авторскими предисловием и послесловием, которые так и названы: «Прежде всего»; «После всего» (они датированы 2008 годом). Каждая из глав имеет подзаголовок: «Разговаривая о себе», что несомненная правда. В начале главы идут воспоминания и размышления (это как бы авто’биографический раздел), затем — письма или иные документы (фрагменты газетных статей, заметки, рисунки), комментирующиеся от первого лица. Каждая глава, включая вводную, начинается словами «Меня зовут (или как крайний вариант: «Меня звали...» — В.С.) Эрик-Альфред Лесли Сати...», словно это первая глава, или — новая серия из сериала, и нужно вновь рассказать о действующих лицах (в первой главе заглавная фраза заканчивается ироническим оборотом «...как и всех остальных», — это подлинная шутка Сати).:14 предварительное издание     При чтении книги прежде всего бросается в глаза перегруженность текста: оный отягчён большим количеством длинных предложений с обилием сложных оборотов, уточнений, синонимов. Такое ощущение, что автор намеренно усложняет текст, чтобы «пробирание» по нему было подобно тяжёлому пешему проходу через джунгли, когда для того, чтобы сделать следующий шаг, нужно траву, лианы, ветви прорубать мачете. Читатель постоянно «буксует», возвращается к уже описанным фактам, нехотя наталкивается на одни и те же словосочетания или одни и те же, но переизложенные мысли. Нужно быть действительно сильно заинтересованным, чтобы дочитать текст и охватить его (впрочем, читателю ещё в предисловии предусмотрительно рекомендуется отложить книгу в сторону). «Воспоминания» (задним числом) — <отнюдь> не чтиво, которое можно небрежно пролистать между остановками в метро или ненавязчиво пробежать глазами за чашечкой кофе (оттопырив мизинец). Автор всячески пытается оградить свою книгу от поверхностного читателя. Когда-то подобным образом поступал французский (!) философ Р.Генон — он намеренно усложнял свой язык, чтобы неподготовленный читатель в его текстах не мог разобраться. Впрочем, это типичный приём, использовавшийся и в истории музыки: композиторы часто прибегали к возведению текстов своих музыкальных произведений до уровня трансцендентной технической сложности для того, чтобы отсеять непрофессионалов.     Второй отличительной особенностью литературного стиля Ханона — а мы можем говорить о стиле хотя бы на основании двух книг и нескольких эссе, опубликованных в середине 90-х годов под заголовком «Тусклые беседы», — является обильное вкрапление интонаций разговорной речи (но нарочито выспренной и старомодной) в письменную. В «Воспоминаниях задним числом» это выражается, в частности, в количестве многоточий (которые у автора венчаются запятыми, вот так: «...,»). В середине ХХ века эксперименты такого рода с языком проводил ещё один находящийся ad marginem (как Сати и Ханон) великий французский (!) писатель и misanthrope (как Сати и Ханон) Луи-Фердинанд Селин, который выработал ярко индивидуальную манеру письма, тоже создающую впечатление правдивой передачи разговорной речи (у Селина такое письмо чаще всего представляет образ монолога, ведущегося на повышенных тонах), усеяв текст многоточиями и восклицательными знаками. Количество черновиков Селина говорит о том, что это было плодом усиленной и кропотливой работы, а не импровизации, и язык «выводился» искусственно.     Манерность вступительных описаний, комментариев к письмам сочетается со странноватым юмором Сати в документах и складывается в текст, состоящий из хронологически, но не по смысловому признаку связанных между собой отрывков, обрывков, ошмёток, балансирует на грани парадокса, мизантропических идей «авторов» и едкого сарказма, заставляя вспоминать то «телеграфно-шизофренический стиль» Воннегута, то Хармса, то разного рода «записки сумасшедших», так многообразно представленные в отечественной литературе. Попутно с этим, текст насыщен многочисленными отсылками, квази-цитатами и аллюзиями, выдающими в авторе тонкого постмодерниста начала XXI века: напр., «Моя маленькая Монмартриана» (аллюзия на название рассказа Венедикта Ерофеева «Моя маленькая Лениниана»), «что за гадость этот Кальвадос» («...какая гадость эта ваша заливная рыба», — к/ф «Ирония судьбы», оф корс). Сати и Дебюсси (1910)     Особняком стоит послесловие, в котором Ю.Ханон говорит уже о собственных мотивах, побудивших написать книгу, и о некоторых эпизодах своей биографии, как может показаться на первый взгляд (так как, по его собственным словам, «читая эту книгу — вы ни в чём не можете быть уверены»).:634 Не без сожаления Ханон говорит, что «до сих пор ещё приходится “доказывать” среди профессионалов, что Сати “тоже” композитор, “тоже” великий, а не просто умалишённый»,:638 очень точно он говорит и о «внесистемности» Сати и об инерции (самое страшное слово для мира музыки. Что такое инерция, и как она убивает живое искусство, легче всего объяснить хотя бы держа перед собой афишу филармонии...). Точны также и его размышления о посмертной судьбе неудобных для общества художников и людях, наживающихся за их счёт, и весьма уместны сетования автора на то, что в книгах о Дебюсси или Равеле «либо умалчивают и едва упоминают Эрика, либо откровенно принижают его реальное участие в истории и голове каждого из этих композиторов».:642 Ханон приходит к выводу о том, что именно внесистемность Сати и послужила «профессионалам» поводом, чтобы поставить Сати в качестве одного из «изгоев» истории музыки, отведя ему роль малозначительного шута. И мы склонны с этим полностью согласиться. Как забавно: даже десятилетия спустя после похорон, Сати всё ещё будто бы опасен для академического сообщества. Это ли не доказательство его исключительности?.. Шёнберг — мёртв, как известно (любезный читатель помнит, что об этом сообщил Буле’з), а Сати — получается — нет?.. «Живее всех живых». Как его коллега Ленин-гриб... (Сати — член коммунистической партии с 1920).     В послесловии меняется язык, становясь публицистическим, жёстким и грубым: «...как свежее дерьмо» (да-да, ровно таким он и становится),:633 «в качестве приращения задницы»,:634 «ублюдки кланового сознания»:643 и подобные им словосочетания входят в диссонанс с заявленным стилем (туда же можно отнести и «добродушные» наставления читателям: «...сидите молча, если хватит способностей хотя бы на этот скромный поступок»).:639 — Впервые ироничную стилизацию сменяет местами совершенно гневливый монолог одинокого и непо́нятого человека в твёрдом ороговевшем футляре, каким был Сати, каким является и Ханон. Выделим рефренное словосочетание, выведенное в заглавие: «после всего», за 21 страницу оно повторяется не менее 27 раз (это похоже на... «Виселицу» Равеля), не считая «вариационные проведения» («важнее всего», «после этого», «после жизни»). и снова этот Эрик     Парадоксом может прозвучать тезис о том, что «большая часть этой книги написана языком страдания и боли... И если сам Сати не владел этим языком, но зато страдание владело им — полностью»,:645 так как менее всего мы можем представить себе страдающего Сати (в отличие от, например, пародируемых им же Шопена или Шуберта). Но Сати действительно был разным и непредсказуемым: он бывал и безнадёжно влюблённым, и преданным (это слово имеет два смысла — «преданным кому-либо» и «преданным кем-либо», оба они здесь оказываются правомочны), и страдающим, и вопящим от отчаяния (где-то в глубине души, где никто не видит). То, что он не обнажал интимные стороны на всеобщее обозрение, говорит только об особой хрупкости душевного склада композитора, тщательно оберегающего наиболее сокровенное от самого жестокого существа во всём мире — от другого. По воспоминаниям Э.Журдан-Моранж (получившей, однако, издевательское определение в книге Ханона), «под циничной оболочкой Сати скрывалась романтика и невысказанная доброта. После его смерти узнали, что по выходным дням он часто гулял с детьми в своём поселке в Аркёйе. Легко представляешь себе Сати, вооружённого зонтиком, а рядом с ним малыша, сосущего леденец! Он был приятелем молочника и булочника, которые, конечно, не подозревали, что “добрый дедушка” был королём снобистских салонов Парижа». Сати был поистине трагической фигурой, очень крупной и очень объёмной. Недооценённый тогда (кажется, никто из его друзей так и не разглядел масштаб композитора, иначе они не оставляли бы его с такой неуклонностью), не вполне осознанный и сейчас, постоянно загоняемый в какие-то рамки, в которых ему тесно, что при жизни (чем, как не бегством от рамок были постоянные смены стиля у Сати?..), что после смерти.     Можно спорить, получит ли читатель (если заставит себя дочитать, конечно) ясное представление о биографии Сати — так клочками и обрывочно она дана; в некоторой мере это справедливо и в отношении характера, так как образ человека, складывающийся из переведённых писем не вполне соответствует образу, складываемому из «авторских» комментариев и рассказов. Кроме того: скажем ли мы, что этой книгой исчерпаны потребности отечественного музыкознания в изучении Сати? Однозначно, нет. Но если оценивать книгу как произведение художественное — то критика, подобная приведённой выше, неправомочна — ведь никакой фантазии, никакому вымыслу нельзя отказать в праве на существование в рамках произведения искусства. Если же это — произведение искусства, то тогда справедлива другая критика — касающаяся целесообразности таких размеров и общей напыщенности, одиозности и претенциозности проекта, излишней вычурности языка и т.п... Итак, мы снова возвращаемся к вопросу: что же это за монстр перед нами? Нечто совершенно значительное или нечто абсолютно невразумительное? Предоставим читателю самому ответить на этот вопрос, но напоследок приведём авторскую оценку: «Вот она, эта книга, да и та — всего лишь воспоминания. Эрик Сати, Юрий Ханон. “Воспоминания задним числом”. Пустой звук. И не более того...»:639 — ...в памяти медленно, как затонувший собор, всплывают последние слова Звездочёта из заключения корсаковского «Золотого петушка»... спустя семь’ лет       P.S. ...  <или дополнение> из будущего.     Справедливость требует отметить, что за годы, прошедшие с момента написания данной рецензии (порядка семи), русскоязычная библиография Сати пополнилась, по меньшей мере, двумя значимыми наименованиями: это перевод заметок и писем Эрика Сати, а также воспоминаний о нём, осуществлённый блестящим транслятором Валерием Кисловым (которому наши книжные полки обязаны возможностью появления на них ряда литературных — само собой — произведений Жоржа Перека, Раймона Кено, Альфреда Жарри, Пабло Пикассо), и довольно академичная <переводная> монография Мэри Дэвис «Эрик Сати». Уже, кажется, не так позорно? (Нет, всё ещё позорно). Вместе с тем, за годы, прошедшие с момента написания данной рецензии (порядка семи), ценность «Воспоминаний» (задним числом) обнажилась со всей бесстыдной откровенностью: что ни говори, это действительно крайне своеобразная, сложная и ни на что не похожая книга, которая возвышается над музыковедческими штудиями своей непреходящей литературной ценностью; рассказывая о загадке Сати, приоткрывает тайну Ханона, а живописуя перипетии в напряжённых отношениях внутри музыкантского сообщества из одной ушедшей уже в безвозвратное прошлое эпохи, создаёт проекцию на современный музыкальный мир, нравы и повадки обитателей которого отнюдь не стали более веротерпимыми и вегетарианскими, а, напротив, только закалились, что твоя сталь. И тут хочется добавить и ещё что-то, но ведь всё уже <давно> сказано: ... и скорее, чем здесь, — там... ...примечательные примечания (от автора) Ханóграф : Портал

A p p e n d i x ( ... в виде примечаний и пояснений ... ) от автора, веро...ятно   Э та статья..., какими-то неправдами обнаружившая себя ныне & здесь..., — хотел бы я сказать мелким шрифтом, — вернее сказать, единственная публичная ре-цензия на наши с Эриком «Воспоминания Задним числом», — к моему большому сожалению..., ещё и требует кое-каких пояснений. Особенно теперь, когда её текст уже кончился..., и ниже начинается нечто странное и некрасивое..., вероятно, не лишённое некоторых черт аморальности или (даже) отличной подлости нравов... А потому я вынужден остановиться и слегка пояснить кое-какие тонкие & тёмные обстоятельства, сопутствовавшие настоящей публикации. К примеру: какими путями и почему она всё-таки оказалась здесь (спустя пять, шесть, семь лет после первого источника)..., а также: по какой причине она пребывает здесь в таком странном виде: отчасти, двойном, раздвоенном (снизу) или удвоенном (сверху)..., кроме того, весьма чувствительно отличном от первоначального варианта, какими-то неправдами попавшего в тираж осенью 2011 года.:108 — Разумеется, я не предлагаю (даже врагу) сравнивать два оных текста: тамошний (журнальный) и здешний (ханографический). И тем не менее..., действуя из соображений преимущественно филантропических, намекну кое-о-чём..., как мне представляется, нелишнем. — Равно как и в точности — напротив.   И прежде всего, должен сразу расставить все точки над буквами «е», «и» & «у», как это принято в худших домах Лондона. Прошу иметь в виду: данный опыт с рецессивной рецензией (равно как и другие ему подобные) был поставлен с соблюдением всех селекционных правил: ни в 2011 году..., ни даже сегодня я не имею решительно никакого личного знакомства с мсье Смотровым, а также ни разу с ним не встречался (включая случайные столкновения или дорожно-транспортные происшествия). Пожалуй, единственное из известных мне неизвестных уравнения — это его электрический адрес, по которому я испросил его раз...решения разместить (спустя пять, шесть, семь лет) на территории ханóграфа особый вариант его рецензии, уже порядочно подержанной (вторые руки, да ещё и задним числом), «скандал какой»..., как любил говаривать (при жизни) тот самый Шуринька Скрябин.:390 — И здесь, стало быть, укрывается второй пункт кристальной чистоты настоящей страницы: материал опубликован с сугубого разрешения автора..., точнее говоря, обоих авторов (чтобы не повторяться лишний раз). И даже более того..., он был написан специально для такого случая. Удивительное дело..., и это всё сегодня..., говоря сугубо задним числом, спустя пять, шесть, семь лет после его первоначального дето’рождения. — Равно как и в точности — напротив.   И всё-таки..., с трудом продираясь сквозь заросли (лишних) слов, хотелось бы знать, наконец: как же это всё произошло. Ну что ж..., пускай так. Уступая желанию просителей..., отвечаю предельно кратко и коротко: «очень просто..., произошло». В ноябре 217 года, собирая материалы для некоей соседней статьи (из уголовного кодекса), я случайно наткнулся (глазами) на сохранившийся у меня текст единственной рецензии на некую книгу (такую же единственную), называть которую по имени мне казалось бы излишним..., тем более — здесь (в её ловком заголовке были, кроме прочих..., намекну на всякий случай, ещё два таких слова: «задним числом»). И вот, я продолжаю: заглянув в искомый текст, буквально первое, что я в нём обнаружил, были такие слова, открывавшие обсуждение: «Позором для отечественного музыковедения...» — Далее следует выразительное многоточие... Потому что (сколько бы ни прошло времени с той давней поры, но) я помнил, что в опубликованном варианте первое слово не было позором (всякий может запросто перейти по ссылке и проверить воочию: а тáк ли это в самом деле)...,:108 тем более сказать, с таким определением я был (бы) вполне согласен. Собственно..., вот, вкратце, и всё — что пред’определило появление рецензии (в её полном..., так сказать, не’оскоплённом цензурой виде) — здесь, на партикулярной & разнузданно свободной странице ханóграфа. Всё остальное — так сказать, не более чем детали: дело техники & договорённости обоих (в смысле обоев, как всегда) авторов настоящей публичной публикации. Как говорится, дело несущественное и вполне частное. А потому так и следует пони...мать, что ниже (сугубо для желающих) я и посвящу некоторое место в точности таким деталям: вполне несущественным и частным. — Равно как и в точности — напротив.   Следуя строго по стопам глубоко уважаемых (с..ных) господ-профессионалов, при освещении истории & технологии данного вопроса вернее всего было бы обратиться к документам: в том числе и архивным (и кто бы мог возразить, что этот архив буквально на глазах стареет, с каждым днём становясь всё более архивным и архивным, не говоря уже обо всём остальном). И прежде всего, следовало бы вскрыть частную переписку последних дней декабря 217 года (тем более, что сделать это не столь трудно), в зыбкой надежде отыскать там что-нибудь вразумительное по теме обсуждаемого вопроса. Сказано — сделано... Слово за слово, шаг за шагом, так мы и поступили. И вот что удалось обнаружить при первом же приближении: среднее указание       Спасибо за готовность, Вениамин <...> Смотрите сами...       Ваша статья начиналась словами, совершенно точными и справедливыми:       «Позором для отечественного музыковедения...»       С каких слов начиналась публикация, я ск(о)ромно умолчу. :108       Одним словом это называется: клановая цензура (каким бы кланом она не производилась).       От обоих двух слов на меня повеяло духом равно забытым и блевотным.       Как Вы знаете, я не только прожил почти бес...цензурно, но и нецензурно...,       в нескольких поколениях. На моих текстах с 80-х годов внизу стояла пометка:       «разрешаю публиковать только без изменений в тексте». Санкция к нарушителю       была немедленной. Именно потому дух этот так остро и ярко я чую за версту.       Само собой, Вы знаете много больше о том, что пришлось претерпеть Вашей статье       (этой или другим) & Вам до или после публикации. Потому я и спрашиваю:       не желали бы Вы опубликовать на моём ресурсе СВОЙ вариант той статьи,       не претерпевший оскопления от скопцов. Пожалуй, так.       Это первая половина моего к Вам вопроса, вестимо...   Поскольку полученный ответ был сугубо утвердительным (оный адресат не только пожелал опубликовать свою статью в неоскоплённом виде, но и счёл бы для себя подобный поворот сюжета великой честью)..., следом была отправлена и вторая серия марлезонского балета..., говоря точнее, заявленное заранее продолжение предложения (или спрос с того вопроса), которое (как мне кажется) было резонно точно таким же образом почерпнуть из не...посредственной переписки двух подателей сего, чтобы понапрасну не заниматься очередным переизложением евангелия...       Спасибо на добрых словах & предварительном согласии, Вениамин. Это драго’ценно. <...>       ...Но именно здесь кроется вторая половина (несомненно, прекраснейшая) моего вопроса.       Я думаю, не мне Вам ныне толковать, что такое среда и клановые правилы.       Равно как и ценсура: внутренняя и внешняя, качественная и количественная.       Я отлично пони...(мать), что даже при написании этого текста Вы были немало скованы:       и местом назначения, и лицами (рожами) «заказчиков», а также своим статусом.       Вот потому-то я вынужден спросить: не желаете ли Вы вернуться и пересмотреть свой текст       сегодня (в условиях полной свободы), чтобы... добавить, изменить, сказать несказанное,       вытащить наружу умолчанное и т.д. Не рассматривайте моё предложение как обязанность.       Это — в прямом смысле «ad libitum» (либидо). Возможность, но не долг... — Равно как и в точности — напротив.   Как видно, старый (как этот мир), чтобы не сказать древнейший способ профессионалов совать свой нос в чужую переписку и здесь не сделал осечки, давши стопроцентный результат...:23 — Именно тот (неизменно превосходный) результат, который можно видеть здесь и сейчас, посреди этой страницы. Не прошло и недели, как рецензия пяти, шести, семилетней давности вышла из-под стила реставратора, засияв новыми красками. Таким образом, следует понимать, что здесь присутствует текст сразу в двух ипостасях (не считая ещё трёх дополнительных): доку’ментальной и психо’логической. Первая из них: первоначальный авторский документ, впоследствии прошедший через оскопление клановых редакторов. Второй из них: свободная от клановых рамок оценка (и самооценка) автором своего труда и предмета рецензии на дистанции нескольких лет. — Причём (и это я замечу особо) обе из них представляют собой несомненный «позор (не только) отечественного музыковедения», но также и универсальный «человеческий документ» (как любил говаривать тот же Шуринька Скрябин).:474 Пожалуй, в таком виде я определил бы его как несомненный памятник «позора любой клановой цензуре и субординации»... И мало того, что именно из неё (представленной во всех стадиях, от зарождающейся до ослабевавшей), говоря по существу, состоит вообще вся история человеческой культуры, так ещё и список несуществующего (уничтоженного или подавленного ею) многократно превосходит всё, что нам только известно. Упрощая сказанное: кланы вместе с их охранителями уничтожили за время своего существования несравненно больше, чем п(р)опустили (случайно или намеренно) через своё узкое устье. Сделанное ими произрастает из природы человека и, как следствие, не имеет ни оправдания, ни срока давности. — Имя всему этому богатству уже давно названо: не’обязательное зло (во всех его ипостасях), а единственный возможный ответ — надвигающаяся Мистерия (будь то карманная или действительная..., без разницы). Вот почему и публикуемая здесь рецензия, и самая книга, которая её вызвала и, в конечном счёте, обе отдельные жизни, которые сделали и наполнили изнутри эту книгу, раз и навсегда стали «...позором клановому человеку» вместе со всеми его бесконечно повторными прелестями и мелочами времён и нравов urbi et orbi. — Пожалуй, здесь бы я и закончил своё маленькое (не слишком ли маленькое) пояснение. вместо напоминания — Равно как и в точности — напротив.   Поскольку едва ли не самым драгоценным результатом (в данном случае) стал не только факт тройного диалога, но и внезапно возникшее соответствие, — между прочим, громадная редкость в человеческой среде. Потому что..., да, очень точное начало для предложения..., потому что, прежде всего, сама обсуждаемая здесь книга «Воспоминания задним числом» представляет собою (кроме всего прочего) ещё один «кол в горло» этим придуркам... Прошу прощения, я хотел сказать... не что иное, как вещь в высшей степени не’клановую, вне’клановую и анти’клановую во всех своих проявлениях: как изнутри, так и снаружи. — И вся её история, начиная от опорных линий биографии обеих авторов & кошмаро’подобной историей (попыток) издания, и кончая единственной рецензией, по какой-то нежданной слабости попущенной профессиональным кланом, — короче говоря, почти всё в ней и вокруг неё говорит о том же. — Включая, собственно, даже и эту страницу: пускай не последний, но один из самых ярких артефактов той же застарелой симфонии: то ли экстремальной, то ли веселящей, то ли и вовсе средней..., в худших смыслах этих слов... — Чтобы не заканчивать на «Симфонии Собак», безусловно, самой уместной в данном случае. — Равно как и в точности — напротив. ...примечательные примечания (от не’автора) привет... от Эрика ...истошные источники (после всего) Ханóграф : Портал Лит’ература  ( по...ту...сторонняя ) Ханóграф: Портал «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — СПб.: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-026-Х Эр.Сати, Юр.Ханон. «Воспоминания задним числом» яко’ бы без под’заголовка. — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Юрий Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (непубличный). — Сан-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). . — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки, 2015. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было». — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет. — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (навсегда потерянная книга о навсегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015-2016 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в прозе). — Сан-Перебур, «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (лучшее из худшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. См. так’же Ханóграф : Портал Ещё раз о книге « Воспоминания задним числом  » (сходить нá сторону) Воспоминания задним числом (яко’бы без под’заголовка) «Воспоминания задним числом» (не’изданная ре-цензия на не’изданную книгу) «Воспоминания задним числом» (ре-цензия задним числом на книгу задним числом) «Альфонс, которого не было» (или книга в последнем смысле слова) «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет Ницше contra Ханон или книга, которая-ни-на-что-не-похожа Дадаизм до дадаизма Минимализм до минимализма Ханóграф : Портал Эрик Сати. Список сочинений почти полный (в четырёх частях) Бастард Тристана (или ублюдок Вагнера) «Клод Дебюсси» или откуда берутся «предтечи» Автоматические Описи  1913 года ( описавшие всё на свете ) Музыка — только  для мебели Скрябин как Лицо ( или книга, оставшаяся... чудом ) Не-о-бя-за-тель-но-е Зло ( о причинах последствий ) Закономерный результат ( после всегом ) см. дальше →  Все права сохранены.    Auteurs : Вн.Смотров & Юр.Ханон.     All rights reserved. * * * эту статью, возможно, и мог бы редактировать или исправлять некий автор. — Все желающие сделать замечания или дополнения, — могут взять стило и кое-куда донести... * * * публикуется в...первые : текст, редактура и оф’ормление — Юр.Хано́н. «  s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »