Эхинопсис велузиана (Юр.Ханон, плантариум) — различия между версиями

Ханóграф: Портал

Это кактус? Что за кактус?  
Как по нотам. Это что-то... 
Как не кактус. Как по нотам. 
( Михаил Савояровъ ) ^[1]

Echinopsis X velusiana [2]

П
редупреждаю сразу, честно, прямо и упрямо: эта страница может представлять известного рода интерес только для тех, кто любит или хотя бы интересуется растениями..., — скажем даже у́же: суккулентными растениями..., — или, скажем ещё у́же: кактусами..., — или, скажем окончательно у́зко: культиварами ежевичных кактусов, в противовес таким же (суккулентным) животным или, тем более, их приматам. — Кроме того, эта страница тем более представляет собою интерес для тех, кто хотел бы знать о принципах ботанических работ и натур-философских исследований столь известного дилетанта и воинствующего аматёра конца XX века, родной двойник которого вот уже тридцать лет бессменно возглавляет Центр Средней Музыки. Несколько более чахлый, но всё же интерес, эта странная страница также может иметь для тех, кто понимает вкус в тонком минимализме и его способности проникать во все поры, щели и трещины существования: как существенного, так и несущественного. А потому, исходя из принципа прекрасной прямоты,^[3]:406 я предупреждаю сразу: открытое вами днесь эссе про велузианский ежеподобник сотворено по принципу образа и подобия с более ранней клоново-клановой статьи про эхинопсис аралиана. Вернее сказать, ровно напротив: та статья представляет собою вариант этой... А если быть окончательно точным, то оба они: и это, и то эссе представляют собою специально сработанный сколок с некоего третьего (вероятно) или даже шестого фундаментального текста, главным назначением которого было — его внутреннее, ничем не регламентированное употребление.^[4] А засим, покончив с аннотацией и придисловием, полагаю верным перейти на строку ниже, как указано в инструкции.

Или в точности напротив...

  Еchinópsis Х velusiána ( Khanon : Х 54-c ex Ss-2001 ) — говоря суконным языком профессии, это маленькое изящное растение из семейства кактусовых и из рода эхинопсис с таким красивым и, одновременно, незнакомым (даже для дважды знатоков и трижды любителей) названием вида и видом названия — тем не менее, не является природным видом. Проще говоря, хоть всю Аргентину и Боливию оползай по-пластунски: только физиономию обдерёшь до полной неузнаваемости,^{[комм. 1]} а всё одно — ничего не добьёшься, и ни одной такой «велузианы» не сыщешь.^[5] Потому как, говоря без лишней скоромности, это растение — если верить поставленному после слова «Echinopsis» важному значку Х — вовсе не порождение природы, а напротив — искусственый гибрид (или, говоря точнее — культивар): лысый, компактный, охотно и красиво цветущий, а также бес’проблемный в культуре (список достоинств не полный, вестимо).

  — Ко всем своим прочим уникальным недостаткам и достоинствам можно прибавить, пожалуй, ещё одно свойство, в данном случае, едва ли не самое главное: означенный выше (а равно и ниже) echinopsis velusiana был выведен в первый год XXI века главным лаборантом селективно-селекционной лаборатории Санкт-Перебурского Центра Средней Музыки (ненаучный руководитель — Юрий Ханон, как всегда). Таким образом, повторяю: здесь нет ни малейшего намёка на подлинность..., или, тем более, желания обмануть.^[6] Всякому правоверному знатоку (или, тем паче, любителю) кактусов не составит труда определить с первого взгляда (или на глазок), что приведённое в начале описания название — не вид, и даже не подвид, а всего лишь — кличка, «имя собственное» (точнее говоря, имя-отчество), данное некоим автором (читай: мною) тоже некоему гибриду кактуса, у’дачным образом селекционированного (в составе нескольких гибридов первого-второго поколения) в 2000-2001 году. Итак: повторю для тех, кто любит кроткость (или краткость).

  Echinópsis Х velusiána — перед вами типичный nomen nudum (или голое имя, как говорят ботаники), каковым, по сути, является любое имя собственное, без различий пола, сословия, звания и даже... занимаемой должности.^{[комм. 2]}

— Хотя, если говорить по большому счёту, далеко не всё в этом названии так просто и пусто.

— Вот потому-то, отбросив остатки девичьей стыдливости, начнём всё сызнова — от Адама.^[7]:79-80

смотрите, вот краткое содержание пред’ыдущей серии...

  Родовое название Echinópsis (эхино́псис или «ежо́вик»)...,^{[комм. 3]} вполне подобно тому реальному предмету, который оно описывает. Да и не просто подобно, а — поднимай выше: скрывает за собой высшую связь... между растением и мозгом и, как следствие, между растением и его образом. Пожалуй, это выглядит особенно актуальным, если принять во внимание, что старое, до сих пор сохранившееся имя Echinópsis («ежевик» или «ежовик») в далёком 37 году придумал один из известнейших представителей мировой закулисы: чернокнижник, масон и любитель нумерологии, месье Линейный Шарль (чаще называемый «Карлом Линнеем»). Времена были очень старые, почти ветхие, а потому под рукою тридцатилетнего херра-ботаника тогда находилось слишком мало кактусов (и такового же опыта), чтобы познать меж ними тождество и различие более подробно. Как следствие: название «Echinopsis» в первой линнеевской классификации стало не родовым, а всего лишь — видовым («Cactus echinopsis», — как сказал дядюшка Карл);^{[комм. 4]} а трижды славное имя «ежо́вик» оказалось присвоено (по линнеевскому жребию) едва ли не случайному растению из числа тех, которые в Германской глубинке до сих пор кличут «деревенским кактусом» и держат в ночном вазоне между скамейкой и урной. — Собственно, всё это я говорил исключительно серьёзно, храня на лице мрачное выражение человека, облечённого всею полнотою аппарата государственной власти.

  И правда, кроме шуток..., всё кроме шуток: сколь бы незабавными (или даже развязными..., чёрт!) ни выглядели мои мелковатые репризы,^[8]:112 в этой сказке нет ровно ничего уникального. — Прошу наперёд зарубить себе на носу, — ибо в точности такой (деревенской, местечковой и едва развитой) была во времена линейного Линнея вся «старая» Европа..., а вместе с нею и зародышевая (благодаря тысячелетней кропотливой работе церкви и полчищ варваров) европейская наука, имевшая под своей рукой весьма примитивный аппарат: насквозь истоптанный евангелием человеческий мозг, обречённый на старый как мир набор морфологических методов исследования с изрядным добавлением метафизики, алхимии или масонской астро’логии (исключительно для тех, кто понимает)...

Крайне безрадостная картина, которую не могут скрасить даже самые красочные иллюстрации.

  — И разумеется, совсем не ради праздной болтовни мне пришлось затеять (уже второй) разговор об этом предмете (да ещё и в таком фривольном тоне). Но прежде всего потому, что яко бы отсюда, в точности из этой отправной точки, в прямое продолжение линнеевской извилины, возникли и все мои гибриды эхинопсисов: в высшей степени образные и подобные, но... во всяком случае, уж никак «не научные».^[9]

— Впрочем, об этом чуть ниже (чем обычно считается приличным)...

  Видовое название velusiána (в переводе: «велузианский» или «велузианец», веро’ятно?)...^{[комм. 5]} — представляет собой ещё один пример не вполне обычного способа (на)именования гибридов (если тебе дали линованную бумагу — пиши поперёк, братец). — Традиционно в среде садоводов & садистов сложилось так, что селекционеры дают новым сортам названия (или имена собственные «в кавычках»), до крайности (чтобы не сказать: «до неприличия») не похожие по своему внешнему виду на стандартную ботаническую терминологию, дополнительно снабжая их пометкой Hybr. (гибрид) или значком Х (в прямом виде означающим «скрещивание» или «пере’крещивание» видов).^{[комм. 6]} Честно говоря, я никогда не видел в подобной сепарации (или даже сегрегации, если угодно) ни особой красоты, ни отдельного смысла. В конце концов, даже самые обособленные и чётко определяемые природные виды в разные времена были образованы в точности таким же путём (гибридизаций, мутаций и стабилизаций), как и те, которыми ныне приходится заправлять мне (в пределах своего, отдельно взятого «ареала»).^{[комм. 7]} Видимо, руководствуясь неким натур-философским протестантизмом, с самого начала занятий селекционной работой (первым в ряду которой стал красивейший Echinopsis velutina) я давал полученным гибридам подчёркнуто «латинизменные» названия, только ради «прекрасной прямоты» добавляя к ним условное обозначение Х (а равно и производные от него: «Xo, Xc, Xh & Xn», предлагаемые варианты имеют место в зависимости от способа & задачи скрещивания, а также плотности облаков в день инаугурации осла). Что же касается до составных частей имени собственного,^[10] то оно чаще всего скрывало в себе скрытое указание на путь образования нового растения. Именно по этой причине название velusiana никак нельзя перевести на русский в виде «велузианский», кроме как ради вящей конспирации.

  — Короче..., если подвести безрадостный итог, картина получится примерно такой: полное ботаническое название Echinopsis velusiana переводится на рурский язык как «эхинопсис велузиана» со всей максимально возможной скукой..., а более — никак (не переводится).

   К’раткая ис’тория    ( органического мира )
Лысый от рождения    
Только из приличия...   
Эр.Сати, «Три поэмы любви»^[3]:306

Echinopsis X velusiana [12]

С
обственно, это нисколько не было шуткой, когда я обмолвился, будто бы это сам дядюшка Линейный Карл со своими синтетическими наклонностями (отчасти, тайными, предосудительными или даже дурными) и послужил отправной точкой для селекционного начала дороги. — «Cactus echinopsis», так наречённый крёстным отцом нынешней ботанической систематики, скрывал в себе тавтологию (как минимум божественную), невольно вскрывавшую через какую-то колючую дыню — ни много, ни мало, — основные механизмы, работающие внутри всякой человеческой коробочки. Особенно если учесть, что ни одно из ново’введённых в науку понятий не стало открытием или, тем паче, движением поперёк ветра. — И прежде всего, само по себе слово «кактус» в своём новом употреблении не было изобретено, но только подхвачено Линнеем. Древнегреческое «κάκτος», чтобы не соврать, не только не имело никакого отношения к кактусу, но и более того: вовсе не представляло собою ботанический «термин» (хотя и в этой области засветилось очень давно, ещё до времён Плиния... самого старшего из известных). Таким словечком (κάκτος) местное население называло какое-то вездесущее сорное растение, по-видимому, сильно-колючее — нечто вроде чертополоха. Точнее имя этого растения пока доподлинно не неизвестно. Однако название его сначала перешло (вместе с завоёванными греками) в римскую имперскую латынь, а затем, крадучись (чисто, христианской походкой), понемногу разошлось и укоренилось по всем романским языкам (и так далее) в качестве указания любой шиповатости или колючести, — прежде всего, растительного происхождения. Таким образом, линнеевский «Cactus echinopsis» выглядел не только нелепостью, но и ещё одной тавтологией, слегка поэтической: «колючка, похожая на ежа».

Само собой, даже в подростковом возрасте я не смог пройти мимо такой шикарной игры.

— Пускай даже если это была только игра слов...

  ...Ну хорошо, если моя мысль не слишком понятна, давайте, попробуем прикинуться (двумя) толстыми обывателями и слегка порассуждать..., широко сидя за четырёхногим столом между кружкой пива и командой: «на выход!» — В самом деле, если (благодаря некоему линейному Карлу, завсегдатаю лейденских пивных) существует на свете «колючий кактус эхинопсис», ваше ежеподобие, господин чертополох, то отчего бы мне, спустя какие-то жалкие три сотни лет не попытаться вырастить на прежней «почве» — его цивилизационную противоположность, к примеру, нечто идеально лысое?.. В конце концов, если следовать трафаретной логике антропоморфного мира, шипы на растении представляют собой (в первую очередь) — оружие. Например, для защиты. Или (что гораздо чаще) — для пускания пыли в глаза: мера превентивная и оттого значительно более эффективная. Будучи совершенно защищёнными (в моей маленькой оранжерее №2) и, как следствие, лишёнными необходимости защищаться, эти славные дети всемирного разума вполне могли бы избавиться от этой, так сказать, лишней обузы и предстать перед миром в оголённом (или наглухо «бритом», как любил говорить Эрик) виде: как мать родила, совершенно неглиже... — Пожалуй, многие бы сказали: блажь, ерунда, что за глупые выходки. — Идеальным ответом здесь могло бы стать только пушкинское, в той же степени оголённое: что за дело им? — хочу!..^[13] — Короче говоря, ещё в подростковом возрасте у меня пробудилось желание раздевать (видимо, по стопам всё той же Иды Рубинштейн) или, говоря более конструктивно, отсекать от предметов всё лишнее ради возможности неограниченного сближения с ними. В особенности же говоря, это желание укрепилось, глядя (искоса) на верхушки некоторых псевдолобивий,^[14]:220 доживших до возраста & роста восковой спелости.^{[комм. 8]} Они представляли собой зрелище поистине парадоксальное: несмотря на прекрасную околюченность нижней части растения, самые нежные и важные части стебля (точка роста!..), казалось бы, нуждающиеся в максимальной степени защиты, напротив того, были совершенно голые. Но и не просто голые: глядя на них с точки зрения гео’метрической правильности форм и эстетического вкуса, скромные и даже слегка вдавленные верхушки представляли собой зрелище удивительной (обнажённой) красоты и естества. Буквально говоря, они побуждали..., прямо-таки подталкивали вывести... разоблачённый, неодетый кактус — весь как эта восхитительная точка роста... Вероятно, некоторые бы сказали, что мною овладел экзотический демон нудизма — разве только с некоторою поправкой на исключительный интерес к растительному царству (в обход всяких там волосатых & полосатых приматов). Сам же виновник торжества, впрочем, выражался куда более невинно, заявляя о своём совершенно-детском желании произвести в пику линнеевской колючей дыне — своего (доморощенного, в прямом смысле слова) «лысого ёжика».

  Для всякого, кто хотя бы немного понимает толк в человеческой психологии, описанная картина яснее ш’пареной репы: налицо классическая мотивация и превосходное начало для любой продуктивной деятельности (в том числе и селекционной). В конце концов, разве не ровно с той же протестантской (или богоборческой) точки начинал и знаменитый американец Лютер Бёрбанк?.. Правда, отправная точка его интереса (к бесколючковой опунции) имела под собою цель куда более приземлённую, чтобы не сказать — утилитарную: пустынная говядина, дешёвый корм для скота, деньги-товар-деньги...,^{[комм. 9]} а мой подход был, скорее, сродни спекулятивной натур-философии, фразеологии или чистому искусству. Ну так..., на то он и «знаменитый американец»..., знать, не чета всяким доморощенным анархистам... от музыки.

Лютер и его опунция  (1908) [16]

  К слову сказать, Бёрбанк тут совершенно ни при чём, и приплёл я его, чисто, ради вящей весомости г’исторического сюжета. Уж слишком разным было всё в наших занятиях: начиная от антуража и стартовых условий, и кончая начинкой пирожка. А потому..., принимаясь за свою (тоже) двадцатилетнюю работу, я не делал себе ни малейшего внутреннего примера из своего амэрэканского предшественника..., хотя и поливал его (заранее и — издалека) всеми возможными формами уважения и удобрения, на которые только был способен. Тем более сказать, тогда бесколючковая форма говяжьей опунции никак не рифмовалась в моём воображении & соображении с лысым ежом эхинопсиса или псевдолобивии, предметом абсолютно поэтическим и напрочь лишённым любого практического применения. Собственно, и сам Бёрбанк (умерший в 1926 году) пережил апогей своей мировой известности — в довоенные годы. Тогда же, если мне не изменяет память, было издано в какой-то изуверско-шикарной форме его «Полное Собрание Сочинений» (включая гибриды, вероятно), которое мне никогда не попадалось на глаза (возможно, в этом и состояла моя главная беда, попросту, Бёрбанк не стал частью моего личного опыта). А спустя ещё четверть века, он (несмотря даже на свои дивные сорта картофеля, занявшие половину полей и долин США) и вовсе сделался неактуальным как некое прошлое событие в области науки (пускай даже и прикладной): брежневские агрономы и советские ботаники о нём почти позабыли (в пользу какого-нибудь Мичурина), да и времена были ощутимо другие. Знамо дело, холодная война..., и махровая как полотенце советская пропаганда не слишком-то пеклась о хиреющей популярности заокеанских (вражеских) селекционеров. Тем более, когда речь шла о кактусах, банальных объектах даже не для коллекционеров-любителей, а только каких-то чудаков, вечно плывущих против течения (да ещё и по канализации).
  Короче говоря, каким-то чудом мне удалось сохранить свою идейно-нравственную чистоту, одновременно, отдавая себе отчёт в том, что принимаюсь за какое-то бесславное, глубоко маргинальное (и даже, отчасти, морганатическое) дело, обречённое остаться фактом моей личной жизни и такой же био’графии..., если угодно, сугубо духовным мероприятием ради спасения души. Потому что высосать отсюда хоть что-нибудь «для тела» было бы совсем уж невероятно. — Итак, начиная «дело о лысом кактусе», и ежу было понятно, что в моём намерении (и занятии) нет и не может быть ничего уникального: хотя бы по формам движения ума и логики. Так сказать, личное (почти интимное) дело, отдушина для художника. Было бы невероятно предположить, что до меня, в прошлые времена, посреди громадной армии кактусистов (любителей и любовников) никому ещё не приходило в голову вывести такую метафорическую игрушку: лысое «подобие ежа». Не имея перед собой ни одного артефакта, литературного свидетельства или зримого прецедента, тем не менее, я был заранее далёк от мысли, что здесь может крыться какой-то прецедент. Наверняка не раз, и не два (я в этом был совершенно уверен), находились на свете чудаки, которые ставили перед собой подобную или аналогичную задачу...

Не говоря уже о боковых примерах — природной «селекции» (дикой & неуправляемой, разумеется).

  Думаю, я здесь не открою секрета Полы шинели, если сообщу (вполголоса), что даже прямо там, в дикой и необузданной природе обеих Америк, среди кактусов образовалось немало «лысых от рождения (только из приличия)», — как не раз говаривал блаженной памяти Эрик...^[3]:306 Вот и я следом за ним, вовсе не претендуя на приятную полноту списка, тем не менее, попробую привести в своё оправдание основные примеры, ставшие моей путе...вводной звездой..., на этом пути.

...лишённый колючек [17]

  И прежде всего, с детских лет перед глазами моими висели, покачиваясь, эпифитные кактусы (например, рипсалисы, эпифиллумы и общеизвестный зигокактус, так называемый «декабрист»),^[18] едва ли не полное большинство которых — напрочь лишено шипов, колючек (и даже волосков). Правда, эти типичные «вырожденцы» не слишком-то напоминают привычный «стереотип кактуса» (дыня-ёж, весь в колючках, круглый и толстый, длинный и стоячий..., или хотя бы — самые распространённые лепёшки: одна поверх другой, фабрики заноз имени Бёрбанка). Эпифиты представляют собой висячие (а также ползучие или слабо-стоячие) заросли почти голых тонких зелёных палочек или плоских листоподобных стеблей. Впрочем, не только отщепенцы и «вырожденцы». В качестве лысой «компенсации» всегда существовали такие модные и породистые плешивцы, как ариокарпус, лофофора или астрофитум — практически, вся аристократическая элита или взбитые сливки семейства. В своё время все они без малейших признаков сожаления отказались от шипов и колючек (сохранив для порядку, разве что, только войлок, перья или пух), с большим успехом променяв привычную физическую оборону — на химическую (не говоря уже о более тонких механизмах защиты).^{[комм. 13]} Но..., при всех несомненных заслугах в области потёртостей и проплешин, перечисленные кактусы по своему внешнему виду и местоположению (как географическому, так и в семействе) находились слишком далеко от «cactus echinopsis». Что же касается нового и (в советские времена) совершенно неизвестного вида Echinopsis subdenudatus (сверх-обнажённый), то я узнал о его существовании только двадцать лет спустя,^{[комм. 14]} когда в моём арсенале уже было несколько прекрасных ежей, гладкая выбритость которых превосходила все известные степени при’родного обнажения. Лучшим в этом ряду & роде был (и до сих пор остаётся) белоцветковый гибрид Echinopsis velutina, выведенный на основе нескольких растений бывшего рода псевдо’лобивия.^{[комм. 15]}

Даже по одному имени видно, что он лёг в основание нового гибрида, ради которого и была затеяна эта страница...

И не его одного, между прочим...

  Теперь несколько слов о кухне (впрочем, не слишком углубляясь в посудные ящики). — Находясь прямо посреди магистрального направления моей селекционной работы (прежде всего, по части облысения и свойствам цветка), Echinopsis velusiana был «слеплен» на основе нескольких промежуточных (или межеумочных, если угодно) гибридов и, что главное, на основе самого удачного гибрида «velutina» из партии моих белоцветущих псевдо’лобивий.^{[комм. 16]} Мой замысел был до позорного прост. Мне пришло в голову взять от материнского растения прекрасный (лысый и прерывисто-ребристый) габитус миниатюрного растения (не исключая галантной..., почти куртуазной формы его цветка), всего лишь присовокупив к нему — благородный сиреневый цвет от растения-осеменителя. В его роли выступила (не чистая, предварительно «расшитая») Lobivia cardenasiana.^{[комм. 17]} Последнее обстоятельство, как выяснилось впоследствии, оказалось в данном случае решающим: формальная логика не подвела и осечки не случилось. Не раз повторённый спустя пять, десять лет (рукава), тот же опыт скрещивания (шпаг) — но только с чистой карденазианой (к примеру, из клона WR498), каждый раз давал крепкие и красивые растения, ни одно из которых, впрочем, даже близко не дотягивало до художественного уровня «велузианы».

  Итак..., не будем напрасно корчить рожи, надевать маски, скрывать и скрываться: потому что мой «откровенный» рассказ о секретах производства маленького лысого шедевра мало кому пригодится... (разве что, кроме тех, кто умеет видеть за поверхностью текста и читать между строк..., весьма редкая инвалидная способность, вестимо). Мой опыт 2001 года под номером X54 неповторим. И прежде всего, потому, конечно, что эхинопсис велузиана стал тонким гибридом между двумя другими гибридами, каждый из которых уже обладал всеми свойствами генетической (и личной) уникальности. С одной стороны, какой-то малопонятный и неизвестный (за пределами моей оранжереи) «Echinopsis velutina», маленькая популяция которого составляет сегодня уже добрый десяток экземпляров. С другой..., хотя и вполне известная (и даже весьма распространённая) Lobivia cardenasiana, однако также прошедшая предварительную процедуру внутривидового (межкланового) скрещивания. Набор наследуемых признаков этого конкретного растения (а оно до сих пор процветает в моей коллекции) столь же неповторим, как и в случае с безвестной (бархатной) велутиной. Глядя на этот странный комплект, я не могу избавиться от смутных подозрений, что пожелай я, к примеру, завтра (почти два десятка лет спустя) повторить свой селекционный опыт 2001 года — и результат получился бы совершенно другим. Спустя три-четыре года новые «велузианы» показали бы мне «нос» (а то и язык).

И здесь мне придётся немного отойти в сторону, посвятив несколько слов — тонкой алхимии (этого) процесса.

Echinopsis X velusiana [19]

  Глядя даже издалека на невиданную удачливость & продуктивность того же мсье Лютера Бёрбанка, немалая часть жизни которого напоминает непрерывный цирковой фокус в области ботаники и агротехники, — с трудом возможно избавиться от ощущения, что этот человек, со всеми его гипертрофированными склонностями и наклонностями к преувеличениям, гиперболам, параболам и метафорам, оставил какой-то несусветный, почти фотографический отпечаток на всей своей деятельности. Проще говоря, занимаясь селекцией десятков, сотен и тысяч растений, он неизбежным образом репродуцировал чрез них и самого себя — как поэт, жрец и, говоря шире, человек десятикратной энергии воли. Тот же пресловутый «карликовый каштан, плодоносящий на второй год жизни»..., — спрашивается, и какая же возжа должна была попасть под хвост этого некогда скромного дерева, никогда прежде не запятнавшего свою репутацию ни одним предосудительным поступком, чтобы он — причём, я замечу: одновременно!.. — измельчал до состояния пигмея и достиг половой зрелости при младенческом росте!? Ответ будет обескураживающе прост и беспредметен. Вне всяких сомнений, в этом процессе участвовал кто-то третий, назовём его для простоты «Автор» или «Творец», действовавший в рамках старинного (как мир) рецепта, тысячи раз повторённого на страницах одной (обще)известной Книги: «...и создал по образу и подобию своему»...^[9] — Разумеется, «по своему», тут и к бабке не ходи. Это аксиома: поскольку никакого другого «образа для подобия» у него под руками попросту нет..., и не может быть. «И ныне, и присно, и вовеки веков, аминь»...^[20] А потому, чтобы не слишком застрять в человеческих анналах, я сочту за благо вернуться кратчайшим путём обратно под сень карликового каштана, одного из гениальных творений протестантского мсье Лютера. Несомненно, этот шедевр был произведён на свет под его личным напором, давлением и даже, если угодно, инъекцией. — Как всякий демиург или гений, человек творящей воли, уже одним только эффектом своего присутствия он создавал вокруг себя несколько иной мир, густо (или не густо) населённый собственными клонами и бастардами... Мир, принципиально отличный от привычного и обычного..., мир, в котором регулярно становилось возможным нечто такое, что принципиально недоступно человеку нормы, стандартному обывателю и потребителю, неизбежно живущему за счёт (потребления) созданной (другими, творцами) вокруг него среды... — Разумеется, и сам «гений» (будь то музыкальный, политический или научный) не константен на протяжении всей своей жизни. Далеко не всегда и не во все периоды своей биографии он способен воспроизводить одно и то же реактивное состояние. И, глядя со стороны, вполне возможно, что через десять лет (или пять минут) повторение подобного же опыта по созданию иных систем (и, как следствие, иных вещей внутри них) для него станет уже недоступным. И тогда он, добрый бюргер своей говяжьей родины, сидя в кресле-качалке с сигарой в зубах и бокалом пива, сможет только вспоминать (письменно или устно) свои былые чудеса во славу будущего.^[21] Так и здесь... Принимаясь за (бес)прецедентную партитуру неслыханной & экстремальной симфонии, черновик невероятной книги, которой прежде не-было-и-не-будет впредь, прорывной картины, которую никто-ещё-не-видел или лысого гибрида, которого не-бывало-в-природе, кроме всех прочих ингредиентов будущей гремучей смеси (включая бумагу, карандаш, линейки или краски), главным во всём этом процессе, неизбежно, остаётся Автор. И не просто автор, но — Лицо..., со всей его начинкой и со всем тем, на что он способен (или не способен). К тому же, в том своём состоянии и качестве, в котором он находится здесь и сейчас, в каждом конкретном месте и времени.

  Разумеется, Эрик Сати 1891 года — совсем не то же самое, что Сати 1916-го..., и селекционные гибриды у этих двоих-обоих лиц, полагаю, получились бы совсем разные. Даже при прочих равных... — Вот почему все мои старческие сказки про «неожиданный результат» и ограниченные уравнения типа «cardenasiana + velutina = velusiana» несут в себе лишь ничтожную часть умысла (и смысла), по сути, заранее описывая только малую поверхность события и не затрагивая его существа. Потому что... в них не достаёт некоего главного ингредиента.

Читай: майонеза с хреном. Ну... или наоборот.

  Следуя намеченной парадигме, становится критически важным (надеюсь, кое-кто это уже понял, ну... хотя бы немного) назвать кроме (троих & трёх) главных участников процесса — ещё и время. Совсем как в классической пьесе: срок, в который происходило некое важное событие, описываемое в «пункте 2» инструкции по пользованию чайником. — 25 июня 2001 года, а затем (как в глупых детективах) ещё и довесок, полгода спустя: 1 декабря 2001 года. — И здесь, в этих пяти сухих цифрах, пожалуй, содержится весь сок маленькой мистерии (вернее сказать, предварительного действа, конечно), зашифрованной в малопонятном имени «Эхинопсис велузиана».

музыка и животные [22]

— Но... о каких же секретах должны намекнуть эти сакраментальные даты?..

  Как говорил один наш стар(инн)ый друг: «состояние в котором я нахожусь..., не подходите о нём спрашивать...» — Разумеется, речь здесь идёт о той мизансцене: внешней и внутренней, в которой находился херр Лютер Бёрбанк, приступая к осеменению легендарного «карликового каштана с убийственными килограммовыми луковицами и сбивающим с ног запахом ананаса». — Не говоря уже о совершенно лысом кактусе... без колючек. Будь он (в виде плоских лепёшек) на корм скоту..., или — только для его э(сте)тического услаждения. И первый же вопрос, возникающий при взгляде на две даты: но почему же (прошло) полгода?.. И в самом деле, почему посев долгожданного гибрида состоялся только в ноябре, когда семечки и помыслы уже давно засохли, а всё остальное — быльём поросло?.. Не стану скрывать: сакраментальные причины задержки не имеют ни малейшего отношения к самим растениям. Они — совершенно человеческие, terre a terre (как в подобных случаях говорил Саша Скрябин),^[23]:643 и состоят они вовсе не в какой-то особой агротехнике и, тем более, не в дополнительных селекционных замыслах автора. — Прежде всего, так называемый «первый год XXI века» стал переходным в биографии обоих авторов эхинопсиса велузиана: один из них, копозитор, поставил точку (.) на своём музыкальном творчестве (имея в виду написание отдельных & локальных произведений), полностью сосредоточившись на завершении финального сочинения — пятидесяти’часовой (50 часов непрерывной прописью) «Карманной Мистерии»; что же касается второго из них, натур-философа и селекционера, то буквально через неделю после сакрального зачатия echinopsis velusiana он вплотную занялся строительством одной, а затем и второй оранжереи для своих бывших и будущих опусов... Собственно, и первое, и второе занятие (нарисованные в виде кривой Гаусса) очень быстро сомкнулись в виде реальной Карманной Мистерии, происходившей в будущие два десятка лет между кончиком его карандаша и реальной жизнью.

И если кому-то мои слова кажутся недостаточно понятными, здесь я готов — указать на дверь.

Как всегда, она гостеприимно закрыта перед каждым, кто ей близок...

  А я, тем временем, продолжу свой негромкий спич... в полном одиночестве. — Итак, ничуть не тяготясь повторением, я снова произношу всё те же волшебные слова: «Слово и Дело»..., — истасканные до полного стирания. К сожалению, сегодня в моём словарном запасе не достаточно дурных выражений, чтобы описать начавшееся в июле 2001 года стандартное человеческое обыкновение неделями, месяцами, годами (вернее говоря, пожизненно) не исполнять свои обязательства (как письменные, так и устные, без разницы) и демонстрировать удивительное постоянство небрежения. А потому скажу коротко и сухо: оранжерея, которая должна была появиться спустя те же полгода, в декабре 2001 года, и в 2005 году всё ещё оставалась недостроенной, да и спустя десять лет, каюсь, эта некрасивая «карманная мистерия» всё ещё не была кончена... Банальная, тысячу раз избитая комедия нравов...^[24] Собственно, подробности излишни. И без них отлично понятно: в корм для какого скота и в какой обстановке, внутренней и внешней,^{[комм. 18]} рождался совершенно незащищённый, лысый и голый от рождения Эхинопсис велузиана.^{[комм. 19]}

— Ровесник Карманной Мистерии, мадам. — И не одной, вдобавок.

   К’раткий результат    ( из истории вселенной )
Лысый, глупый, чисто ― плут.  
Жадный, вредный, надо едный, 
А ведь в очередь встают!..    
( Михаил Савояровъ ) ^[8]:241

Echinopsis X velusiana [25]

К
ажется, именно эти три-четыре года (2001-2005) дали самый богатый & яркий урожай на долгожданные артефакты лысой селекции, в ряде случаев — скажу без лишней скоромности, — почти невероятный по сочетанию несочетаемого и достижению недостижимого. Глядя на это сногсшибательное богатство, впрочем, открывавшееся перед глазами постепенно, год за годом, — временами возникало подспудное ощущение, что здесь не обошлось без некоего (по)-ту-стороннего вдохновения, чуда или волшебства. — Того же (видимо), волшебства, из которого выросла в те же годы непостижимая карманная мистерия, беспрецедентное предварительное действо или голубой, не от мира сего, мак с двумя лепестками в духе той са́мой лилии (да-да, я ничуть не оговорился).^[8]:190 Бывало, обнаружив поутру или, напротив, вечером очередной распустившийся гибрид, иной раз я не мог поверить самому себе..., а тако же глазам и ушам своим: эй, ущипните меня! — неужели это я... на самом деле... вижу (имею, добился, сделал, смог) такое творение, в лучших своих образцах подобное идее.^{[комм. 20]} А время от времени, признаюсь, даже возникало какое-то странное подобие чорной зависти к самому себе. Удивительное, непостижимое дело. — Мог ли я, «простой советский композитор Юра» в конце застойных 1970-х или середине опухших 1980-х, даже и помечтать о таких невероятных, шикарных растениях — со столь фантастическими цветами. Не говоря уже об их потрясающей благодарности и неприхотливости. Одно слово: «эхинопсис». Крестьянский кактус. Ваше ежеподобие: лысое, голое и красивое..., — чуть не сказал: как прекрасная Ида... с улицы Рубинштейна.^{[комм. 21]} Казалось бы, выносливость и неприхотливость эхинопсисов — давно стала общим местом и даже поводом для специфических анекдотов. И всё же, повторю: даже на фоне бородатых легенд о «неубиваемых кактусах в ночном горшке» велузианы не только не выглядели капризными, но и постоянно выдавали всё новые артефакты благодарности и благородства.

  — И во-первых строках говоря, конечно же, первое цветение, наступившее уже на четвёртый сезон (и это невзирая на крайнюю тесноту и спартанские размеры горшка). Небольшое, аккуратное, молодое & лысое растение (всего-то 5 см. в диаметре) выкидывало наверх необычайно изящные цветы сложного цвета (блуждающего в диапазоне от зеленоватого до фиолетового) и куртуазной формы — в духе Людовика XV. Вдобавок, щедрое цветение — безо всяких понуканий: дважды или даже трижды за лето. И всё же, не будем смотреть слишком узко: далеко не одни цветы. Необычайно приятное зрелище представлял собой сам кактус, сразу привлекавший внимание правильностью форм и всеми оттенками своей голой красоты в диапазоне от сочно-зелёного до бордового цвета. — Астрофитумы, лофофоры, ариокарпусы, матуканы... Пожалуй, даже на их фоне «велузиана» не выглядела бы «дурнушкой». И ещё: осанка, благородная порода..., её внешний вид ничуть не походил на классический «деревенский кактус» — настолько далеко находились все родственные связи (и даже знакомства) от группы eyriesii. — Впитав всё лучшее от миниатюрных псевдо’лобивий и отбросив по дороге уродливые шипы, echinopsis velusiana напоминал собою классически-стройную скульптуру, от которой (сызнова) «отсекли всё лишнее»,^[26] — явив потрясённому миру очередную Венеру Милосскую — в образе и подобии цветущего кактуса...

Пожалуй, последняя метафора заслуживала бы отдельной песни...^[11]:25

Например, в духе «бесконечной мелодии», — исключительно для знатоков предмета...

  Читая подобные панегирики, почти сплошь состоящие из мелодичного барабанного боя и фанфар (почти идеальная реклама, однако), сам собою невольно возникает вопрос: так что же, неужели у этого растения нет недостатков? — Отвечу почти не задумываясь: разумеется, нет..., имея в виду совершенную двусмысленность своего ответа.

Echinopsis X velusiana [27]

Разумеется, есть.

Разумеется, нет.

Разумеется, обои...

  — Лысый аки колено (в отличие, скажем от своего визави-аралианы, сохранившей микроскопические подобия шершавых колючек), тем не менее, echinopsis velusiana (как мне кажется) «мог бы быть» и немного миниатюрнее. Всё же, растение диаметром в семь-восемь сантиметров (пускай и достигшее совершеннолетия) выглядит на мой вкус через’чур основательным. Само собой, в любой момент вполне можно было бы и «осадить» его рост вширь. Для этого вполне достаточно, скажем, ограничить частоту пересадок или, напротив, всякий раз пересаживать в горшок таких же (или даже меньших) размеров, искусственно сдерживая прибавление живого веса и авторитета... — проще говоря, поступать примерно таким же образом, как это делают с классическими бонсаи. — Впрочем, оставим..., и сократим пустые разговоры, как говорил один мой старый неприятный приятель...^[11]:501 Так или иначе, натура его такова.

  — Равным образом, к числу умозрительных недостатков я могу отнести и преимущественную однодневность цветения, скажем, в отличие от материнского растения (cardenasiana), которое почти всегда открывается и на вторые сутки, когда цветок становится заметно крупнее и открывается значительно шире. Такие, несомненно, занятные упражнения velusiana демонстрирует не часто. Впрочем, у этой беды есть и кое-какая компенсация: совмещая в себе свойства сразу двух растений (цветущего ночью и днём), этот гибрид чаще всего начинает открывать цветы поздно вечером и цветёт не переставая — почти сутки. И всё же, дневные (материнские) свойства явно пересиливают. Так же, как и материнская cardenasiana почти не имеет запаха, цветы велузианы трудно назвать душистыми. Очевидно, это не их конёк...

  И ещё одну специфическую тугоухость мсье-бастард унаследовал от материнской семьи. В отличие от той же аралианы, в любой момент готовой заселить, кажется, всё свободное пространство от Земли до Марса, велузиана очень медленная, обстоятельная и только в крайних случаях (нехотя и ворча) доходит до такой банальности как вегетативное размножение. Буквально говоря: ни один из экземпляров всего велузианского клона в естественном состоянии не имел боковых побегов, столонов или деток, сохраняя гордое положение лысого солитёра... или, другими словами (для тех, кто ничего не понял), одинокого поэта, Байрона.^[28]:152 Как следствие, меланхолическая группа велузиан занимает в оранжерее едва ли не втрое более экономное место, чем их (почти) антиподы, старые холерики из группы аралиана (хотя число клонов у последних — вдвое меньше).

  И тем не менее, несмотря на все свои недостаточные недостатки совершенства, прекрасный & перфектный сам по себе, устойчивый и щедрый на цветение, гибрид велузиана существует ныне далеко... не только в виде собственной первой популяции, уже вполне основательной и маститой. Показав свои потрясающие стати, в первые годы существования он сделался, в свою очередь, исходной точкой для формирования новых гибридов (третьего, четвёртого и пятого поколений) в несколько извилистых линий, самые яркие и удачные из которых нетрудно узнать по именам..., назову только основные: Velusitina, Velusiantha, Velunosa, Velusiara, Orandiana, Subdesiana и, главное — группа Echinopsis Arasiana, о которой ещё пойдёт речь спереди (и сзади)...^{[комм. 23]} Каждый из них, вне всяких сомнений, заслуживал бы отдельного описания и особой страницы. Не говоря уже о распространении, так сказать, в широкие анти’народные массы...^{[комм. 24]} И здесь, пожалуй, мне не удастся ограничиться только перечислением поэтических названий, поскольку по данному вопросу можно заметить ещё и нечто такое, что надёжно с(о)крыто от ненаблюдательного глаза (и ума).

бес комментариев [2]

Всего один-два тонких штриха, как всегда, шитых белыми нитками...^[6]

Или несколько деликатных деталей, для начала ускользнувших от лёгкого (не)понимания...

  Не имею ни малейшего со’мнения, что сказанное строкою выше — ничуть не поклёп, не ошибка и не пустой промах. Всё так, всё в точности так: детали, едва ли не самые значительные для меня, съевшего несколько голенастых собак на ниве селекции, без сомнения ускользнули и полностью выпали из поля зрения всякого лица, пожизненно не обременённого о...сознанием задачи. Вот потому-то, не слишком утруждая себя дополнительными пояснениями, я и поместил здесь, неподалёку от финала своего эссе — ещё раз — ту же раннюю фотографию Echinopsis velusiana, с которой я и начинал этот свой ди’версионный разговор.

Без малейших намёков, само собой. Всё чисто, господа из заднего места...

  Разумеется, как дипломированный специалист, держатель столетнего архива и наследный принц этого тонкого вопроса, я говорю исключительно — о ней, о, собственной персоной, — Высокой Эксцентрике. Само собой, затрагивать этот вопрос можно только между нами..., да и то, начиная с той точки времени и пространства, где открывается элементарная способность личного сознания оценить растение (а также всё остальное без исключения) как Целое. — В частности, как образ (или подобие, на худой конец).^[9] И тогда, впервые (или, к примеру, в сотый раз — без разницы), даже при беглом взгляде на цветущий Echinopsis velusiana, не возникает ни малейшего сомнения, что здесь, посреди этого плоского и лысого кактуса с изящным (почти манерным) цветком скрывается тот же тончайший ген,^{[комм. 25]} от которого начинали своё движение (вниз, вверх или в сторону) все без исключения эксцентрики мира. Причём, вне малейшей зависимости от того, принадлежат ли они к миру людей, животных, растений или (так называемых) «вещей неодушевлённых» (чаще называемых «неживыми»). — Так или иначе, продуктивный механизм один. И даже проявления — во всех этих мирах — почти идеально-неотличимы.

А потому, чтобы не утонуть в излишних подробностях, вернёмся напрямую к той же фотографии.

  И снова я не побрезгую повториться... Вне зависимости от того, рассматривать ли отдельно цветок — или всё растение в целом, даже самый незначительный аппаратный анализ позволяет со всей определённостью выявить наличие в кадре несомненных признаков присутствия эксцентрики. Для тех, кто не обладает соответствующими возможностями, я могу дать напрокат известный прибор (эргоцентрóметр), который, при поднесении к этому кадру, всякий раз стабильно показывает « 6,13° » по международной шкале рихтера. Так или иначе, с прибором или без него, но результат очевиден: эхинопсис велузиана по итогам первоначальной гибридизации приобрёл ценнейшее (в том числе, и для дальнейшей селекции) качество — неравновесность или смещение внутреннего баланса. И прежде всего, если всё-таки попытаться объяснить оче’видное на пальцах, это качество проявляет себя в форме и пропорциях цветка: привлекающего и задерживающего на себе внимание больше, чем этого можно было бы ожидать. — Изысканный, галантный, обаятельный, изящный..., — и всё же, в его образе есть нечто, превышающее все трафаретные определения.

Это скрытое нечто и проявляет себя как: не жёсткая особость, непохожесть, эксцентричность...

  — Разумеется, всё сказанное выше — на расплывчатом и не’точном языке искусства — не покинуло бы узких пределов «поэзии смутных ощущений и полутонов», если бы не было проверено прямым действием. — Каким же?.. — Нет ничего проще, как ответить на этот вопрос. Всего в двух словах. — Ибо (невзирая на все ответвления и побочные зметки) речь на этой странице идёт только о нём, о растении: лысом, плоском, изысканном..., и только о ней, о селекции: медленной, постепенной и вещественной. Именно они двое: растение и селекция дали ответ на этот вопрос: «а было ли случайным (или надуманным её автором) проявление органической эксцентричности в образе велузианского ежеподобника». Разумеется, ответ пришёл не сразу. — Опыление, посев, пикировки, несколько лет роста и вызревания и, наконец, целая серия великолепных эксцентрических гибридов, не только унаследовавших, но и развивших (иной раз!) даже до неприличия — именно это свойство своего родителя. — Разбалансированность. Неустойчивость. Наконец, отсутствие точки опоры. — И здесь я обещанным образом возвращаюсь к той линии гибридов Echinopsis Arasiana, о которой уже обмолвился — выше.^{[комм. 26]}

  Заранее отступив от магистральной задачи создания лысого ежеподобия (в данном случае автор попросту наплевал на шипы и колючки, предоставив гибриду полную свободу проявлений дурного тона), «аррасианы» были специально придуманы и сделаны ради выведения на поверхность «эксцентрического рецессива» поэтической раздолбанности, столь деликатно (почти аристократически..., по духу) проявившего себя в родительском растении Echinopsis velusiana (clon-3). С трудом удерживаю себя (от дурного намерения) поместить здесь же ради пущей наглядности фотографию хотя бы одного из этих (до крайности) причудливых растений: ограничившись лишь метафорическим словесным описанием... — впрочем, до того только момента как сделаю о них отдельную страницу. Вот уж — вне всяких сомнений, выходка природы, почти злонамеренная по своей гримасе: эксцентрическое растение безо всяких скидок на зрение или подозрение. И в самом деле, их эпатажная вычурность (хулиганская или почти циркаческая) буквально лезет изо всех щелей, бросается в глаза. У большинства экземпляров из линейки arasiana не только сами растения, но и цветы — язык не повернётся назвать «красивыми, изящными или изысканными», как было в случае его родителей. Несоразмерные или перекошенные, щедро наделённые всеми возможными видами диспропорций и нестабильные до той степени, когда всякое новое цветение с трудом позволяет опознать «прежнее» растение (и тогда невольно тянется рука проверить: не перепутал ли, случаем, таблички), в конце концов, они проламывают всякие перегородки традиций хорошего тона. Причём, всякий по-разному, по-своему: voluntatis... Иные — наподобие молодого Вертера: поэтически растрёпанные, сложных или составных оттенков, чрезмерно завитые или скрученные; а некоторые и вовсе — дряблые или обвислые как использованный..., использованный... предмет личной гигиены. Очень приятно слышать..., а видеть — тем более.

ещё один экс’центричный цветок [29]

  Иной раз только диву даёшься, ломая (не только) голову: какой же извращённый творящий дух должен был поселиться в авторах, принимая участие в создании подобного создания... Особенно, ежели «по образу и подобию...», как это обычно полагается в подобных случаях.^[9] — Кто он такой, откуда взялся..., наконец.

Вопрос — чисто риторический, само собой...

Да ведь и ответ — ему — ничуть не уступает. Один, два, много.

  И в самом деле, не слишком ли шикарная... эксцентрика, после всего?.. Как сказал один мой приятель, один мой старый не’добрый приятель: «эта книга..., да, не сомневайтесь, эта книга посвящена всем тем, кто меня закопал, милые друзья и не-друзья»...^[3]:649 — Годы, десятилетия молчания и работы. В полном одиночестве. Земля и песок.^[4]:330 Вода и кровь. Не только не благодаря, но и вопреки... всему и всем. Двадцать лет сокрытой карманной мистерии без единого звука живого голоса. Десять лет пунической войны за первую оранжерею — вместо полугода ожидания. Сто часов ни-на-что-не-похожей музыки.^[30] Десять томов ни-на-что-не-похожих книг.^[31]:6 И поверх всего — изящные, изысканные, эксцентричные ежеподобия. Растения, которых-не-было-и-не-будет. Маленький отдельный мир на месте победившей (как всегда) пустоты... — И всякий раз, глядя на сверкающую гору сокровищ и нечеловеческого богатства, сам собой возникает вопрос: а не пора ли остановиться?.., — на достигнутом, дружище Моцарт. — В том месте, где за всем, наконец, следует тишина..., вернее сказать: мол’чание. Длинное и выразительное (для непонимания)...

— Ровно такое, чтобы в него, внутрь поместилось — всё.

  Потому что..., потому что..., как не раз уже при...говаривал мой старый & (не раз) ис’пытанный приятель по имени Виктор :

— Браво, мой (не)дорогой, браво... Исключительно точно сказано... Пожалуй, даже я так бы не сумел...

Ни при каких обстоятельствах... Да... Попросту, не нашёл бы слов.

  — Тем более, когда они уже давно кончились. Равно как и всё остальное.

Вот такой, значит, получился у меня гибрид...

    И теперь, глядя издали на этот чистый и пустой лист бумаги, я даже и не знаю: как ещё мне вас от’благодарить.

За всё, за всё, мои дорогие... Мадам..., мсье..., мадмуазель... За всё...

Ком’ ментариев

Echinopsis oranda [33]

Из’ сточников

Echinopsis X araliana [34]

Лит’ ературы

Ханóграф: Портал

• Edward F. Anderson, «Das große Kakteen-Lexikon» (übersetzt von Urs Eggli). — Stuttgart, Eugen Ulmer KG, 2005
• Walther Haage, «Das praktische Kakteenbuch in Farben». — Berlin; Neumann Verlag, 1961-1970 г. — 286 pag. (издание пятое)
• Г.Г.Вольский, «Простая колючка кактуса». — М.: журнал «Юный натуралист», №2 за 1976 г.
• Г.Грёнер, Э.Гётц, «Кактусы» (перевод с немецкого В.Чекмарёва). — М.: издательский дом «Кристина & K°», 2000 г.
• Гюнтер Андерсон, «Кактусы в нашем доме» (перевод с немецкого Порубенской Г.В.) — М.: «Интербук-бизнес», 1996 г.
• Майлс Андерсон, «Кактусы и суккуленты» (иллюстрированная энциклопедия, пер.с английского). — М., «Ниола 21-й век», 2002 г.
• В.М.Дьяконов, Н.И Курнаков, «Кактусы и их культура в комнатных условиях», — Ленинград: Издательство Ленинградского Государственного Ордена Ленина Университета имени А.А.Жданова, 1953 г.
• П.И.Левданская, «Кактусы и другие суккуленты в комнатах» (издание второе, переработанное и дополненное). — Минск: «Ураджай», 1979 г.
• Эдгар Лэм, Брайан Лэм, «Кактусы» (перевод с английского, Blandford Press Ltd. 1975 г.) — М.: «Мир», 1984 г.
• Ф.Пажоут, Я.Валничек, Р.Шубик, «Кактусы» (издание второе). — Прага: «Праце», 1963 г. — 208 с.
• С.Турдиев, Р.Седых, В.Эрихман, «Кактусы» (издание второе). — Алма-Ата: издательство «Кайнар», 1974 г. — 272 стр
• Александр Урбан, «Колючее чудо» (книга о кактусах), под рецензией доктора Пажоута. — Братислава: «Веда», издательство Словацкой академии наук, 1983 г. — 336 с.
• Вальтер Хааге, «Кактусы» (Das praktische Kakteenbuch in Farben). — Мосва: «Колос», 1992 г. — 368 с.
• Рудольф Шубик, «Кактусы». — Прага, «Артия», 1969 г. — 252 стр.
• Дм.Семёнов, «Кактусы и другие суккуленты в доме и в саду». — М.: «Фитон+», 1999 г. — 253 стр.
• С.Ю.Турдиев, Р.В.Седых, В.Т.Эрихман, «Кактусы». — Алма-Ата: Кайнар, 1980 г.

Ханóграф: Портал

• Юр.Ханон, «Самые неожиданные растения». — Мосва: журнал «Цветоводство», №1 за 1995 г.
• Т.М.Клевенская, «Суккуленты: неприхотливые комнатные растения». (Цветы дома и в саду). – Мосва: ОЛМА-ПРЕСС, 2001 г.
• Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание)
• Юр.Ханон, «Тезисы одного несостоявшегося доклада». — Мосва: журнал «Кактусы и другие сухолюбивые растения», №3(29) 2006 г.
• «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г.
• Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (яко бы интервью). — Мосва: журнал «Современная музыка», № 1 за 2011 г.
• Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г.
• Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г.
• Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г.
• Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis.
• Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказ’ка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г.
• Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г.
• Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г.

См. тако’ же

Ханóграф: Портал

• Некоторые гибриды моей селекции (на сайте каноника)...
• Лавка Zéro (фумистерия плантатора): Echinopsis X araliana
• Почти лысый, почти карлик, почти как в сказке... ( Echinopsis araliana )
• «Оранда» среди ежей ( Echinopsis oranda )
• Повесть о семи подвешенных (кактусах)
• Саркостемма... или венок — из мяса
• Старческий крест суккулентного христианства
• Абсент ... обсценный
• Народность, православие, — лебеда

Ханóграф: Портал

• Средостение: Российская империя
• Вселенский разум (самого́ себя)
• Траурный марш на смерть великого глухого (не говоря уже о слепых...)
• Физиология шарма
• Чёрный след  человека
• Лобзанья пантер и гиен  (на краю саркофага)
• Карманная Мистерия со всех точек зрения
• Тавтология (или наука о человеке)
• ... и последнее, совсем на закуску ...