Эпифитные кактусы низких земель (Юр.Ханон) — различия между версиями

Ханóграф: Портал

Прошу простить, я виноват, 
Всё пячусь, кланяюсь и каюсь.
Отчасти, даже заикаюсь...  
( Михаил Савояровъ ) ^[1]

Ханон и его цереус  (2010) [2]

в
от-вот..., проходит неделя за неделей, месяц за месяцем и даже год за годом..., но всё остальное — увы — не проходит, почему-то... Хоть кол на голове теши, в ночной тиши!..^{[комм. 1]}
  А потому, значит, послушайте: во́т какое удивительное дело случилось со мною в последнюю осень...
  ...один московский человек, который отчего-то считает себя моим приятелем,^{[комм. 2]} с чрезвычайной настойчивостью просил меня написать небольшую повесть в традиционном жанре (нечто вроде мемуаров путешественника) о невиданных кактусах — рипсалисах, год назад виданных мною в стране Голландии. По правде сказать, его (ино)странную настойчивость я принял с недоумением... и даже недоверием. — Кому нынче нужны эти напрасные изыски?.. Страна эта находится достаточно низко и далеко, да и рипсалисы ― ничуть не более близкий вопрос для большинства читателей... даже журнала «Ареола», не говоря уже об авторе этой заметки. Как говорится, мал мала дальше (или «дал дала меньше»)...
  Так вот и судите теперь сами: что этот «отдалённый» я может «недалёким» вам рассказать о трёх этих крайне «неблизких» предметах? — Чуть больше, чем полное ничего...
      И прежде всего, начну с идеологии, как это было широко принято в советские времена...

  Вопреки весьма распространённому ныне порочному мнению, будто страны Европы, особенно западной ― это «очень хорошо» и представляют собой едва ли не самый светлый светоч современной цивилизации (тем более, в сравнении с нашей особливой сиволапостью), приехав в Нидерланды с инспекцией, я обнаружил там положение, близкое к почти противоположному. Значит, сейчас поясню: какое.
  Как оказалось в ходе рассмотрения вопроса, ботанические сады этой низменной страны представляют собою подлинный островок социализма и лишь незначительно отличаются от наших, отечественных.^{[комм. 3]}
  ― Вóт почему, следуя теоретической концепции минимализма, моё инспекторское эссе будет посвящено именно этим незначительным отличиям.

  Хотя прошло уже пять долгих лет, (и каких лет!.., далеко не всякая страна такие переживала) ^{[комм. 4]} как перестал я заниматься обвислыми эпифитными кактусами и «переметнулся» к вонючим стапелиям, но до сих пор рипсалисы продолжают неудержимо привлекать мой взор. По меньшей мере, как уместный предмет ностальгии. А также, несомненные изгои среди кактусов (по остроте интереса к ним любителей и профессионалов). Но прежде всего, как невероятно яркий (причём, далеко ещё не законченный) опыт природы по выведению пластически новых видов ретроградного развития, обладающих сногсшибательным дизайном и таким же (артистическим) внешним видом.
  — Кстати сказать, где как не в таких же «низких землях» (только не Европы, а центральной Америки) проходил этот эксперимент — по ракоходной эволюции кактусов, заново пытающихся приспособиться к лесному (влажному) образу жизни...

  Конечно, оранжерейные условия — совсем не то же самое, что природа. Первое, что требуется любым растениям закрытого содержания ― это человеческое внимание, понимание и уход. Само собой, здесь далеко не все находятся в равных условиях. И если почти любой любитель в низменных землях может построить хотя бы небольшую оранжерею для своих растений, то далеко не каждая оранжерея ботанического сада может содержать в себе любителя... из числа сотрудников. Сия печальная черта, прямо скажем, ничуть не уникальна. Она ― общая для всех стран и весей, — а потому по внешнему виду растений, как правило, несложно понять: кто и как за ними ухаживает.

  Большинство оранжерей в Голландии старые, «исторические» (почти ветхие), — сидящие в них сотрудники непрерывно жалуются на низкую оплату труда, а потому позволяют себе заниматься в основном тем, что им лично близко, известно или интересно.

  Начну в том же голландском порядке, как и был составлен мой тихий маршрут. В самом крупном ботаническом саду старого города Лейден, где немало отпечатков пальцев оставил ещё Карл Линней (или линейный Карл, как предпочитаю говорить я, ничуть не рискуя быть понятым), принцип составления экспозиции очень напоминает наши обычные экскурсионные оранжереи. То есть: всякой твари по паре, всего понемногу и ничего конкретно. В целях создания декораций в пределах одного помещения перемешивают самые разные растения со сходными требованиями к уходу, — и всё это богатство удобно и декоративно привешивают или пристёгивают одно к другому. «Фондовая» кактусовая оранжерея в Лейдене — на удивление старая, ветхая избушка..., едва ли не хуже наших, питерских... — и эпифитные кактусы имеют вид вполне под’стать ей: антикварный, исторический..., почти истерический. Проще говоря, коллекция изрядно запущена и только с большим трудом может зажечь хотя бы тусклую искру во взоре истинного любителя. — Скорее, вяло тлеющее ощущение старого музея или кунсткамеры..., сопредельное между сочувствием и смущением.

Амстердам,  в оранжерее старого сада  (1 фев 1991) [3]

  Пожалуй, лишь немногие (провинциальные) ботанические сады в России доходят до такого совершенства..., с одной лишь только поправкою: «всё-таки»... там не работал линейный Карл.
  Ощутимо скромнее по своим габаритам — старый ботанический сад Амстердама. Нет, даже не сад, — почти садик, палисадник или сквер Его Величества, этот артефакт средневековой истории Голландии располагается в историческом (и фактическом) центре города, неподалёку от Синего моста, на площади Ватерлоо, вход в него открыт для всех желающих и праздных. Оранжереи совсем небольшие, старые, часть из них, как я понял, перманентно ремонтируется, словно изображая музей самих себя. Эпифитные кактусы и здесь выступают в роли классических приживал, они рассеяны ровным слоем по нескольким оранжереям, где только пришлись ко двору: либо вперемешку с бромелиевыми, либо сиротливо висят над кодиеумами промеж вездесущих орхидей, традиционно возлюбленных голландцами. Видовой состав совсем не богатый, хотя сразу придётся оговориться: некоторые вполне привычные, «обычные» и вездесущие у них типажи ― вполне могут быть отнесены у нас к редкостям или даже «заморской экзотике». Однако последних здесь совсем не много, в основном это английские сорта селекционных эпифиллумов (чтобы не сказать: даже «филлокактусов») с оранжевыми или светлыми (жёлтых и кремовых расцветок) цветками..., и ещё несколько субтильных природных видов того же рода (прежде всего, Epiphyllum pumilum & strictum).

  Пожалуй, самый интересный ботанический сад я обнаружил совсем на задворках Амстердама, где-то между «Шушарами» и «Тёплым станом». Это оказались новые оранжереи местного (низко-земельского) университета. Занимая весьма скромную площадь, они, тем не менее, представляют наибольший интерес для глаза и ума.
  Впрочем, только в том случае, если они есть...

  Первое, что бросается в глаза ― это всё та же, давно знакомая рассеянность & разделённость эпифитных кактусов по всей площади оранжерей, словно бы их отовсюду постоянно интернируют (как диссидентов или перемещённых лиц). Несмотря на то, что собственно суккулентам посвящена, как и полагается, отдельная оранжерея (причём, весьма немаленькая), — из условных эпифитов я обнаружил на её территории всего два апорокактуса: leptophis & flagelliformis, в которых, при всём моём к ним расположении, было бы достаточно затруднительно признать рипсалисы. Все прочие эпифиты были ровным слоем «размазаны» по нескольким другим оранжереям, так что мне пришлось разыскивать их при помощи специальной собаки, владеющей местным наречием. Основное число рипсалисов традиционно обнаружилось при входе в коллекцию орхидных, которая там особенно велика и шикарна. Возможно, в этом сказывается тлетворное влияние английского духа, вечно соперничавшего на низких землях с немецкими аро’матами (чтобы не вспоминать о пахучих испанцах, само собой). Насколько я могу судить, набор орхидей огромен, они занимают целых три оранжереи, причём, в отличие от старых садов, хорошо заметно, что коллекция сделана недавно и рассчитана «на вырост», так много в ней молодых, крепких и небольших экземпляров. Что же касается рипсалисов, то они и здесь гости ― растут подвешенными почти под самым потолком в довольно привычных для нас деревянных корзинках, причём, ухаживают за ними те же люди, что занимаются орхидеями. Впрочем, будем эпифитно-справедливы: признаков заброшенности или особого недомогания на растениях не заметно. Они в приличном состоянии и многие цветут (каюсь, дело было в феврале).
  Хотя..., при всём моём искреннем расположении к числу и состоянию растений, говорить об этих размазанных по поверхности оранжерей двадцати-тридцати видах как о какой-то «коллекции» — весьма затруднительно. Впрочем, будем справедливы: некоторые виды из них редки, и даже имена порой звучат изысканной мелодией для загрубелого уха отечественного коллекционера.

  Короче говоря, несмотря на категорическую репутацию «ботанической страны», официальные собрания низменных земель очевидно не блещут особым разнообразием или богатством, а здешнее «министерство развешивания эпифитов», давно не претендуя ни на какие лавровые венки, откровенно почивает на лаврах...
  Но как же так!..., ― должно быть, спросят меня возмущённые любители государственного патриархата. — Пожалуй, я бы и ответил им что-нибудь по су’ществу, будь у меня чуть больше времени. А так..., ограничусь формальной отпиской. Конечно, в первую голову дело здесь в том, что любительские коллекции на Западе не только значительно превосходят государственные оранжереи, но и частенько служат для них основным источником пополнения. В условия современной России такое положение дел только на первый взгляд может показаться очевидным, однако в отношении эпифитов, растений часто крупных, разлапистых и неудобных для выращивания, наши городские квартиры не в состоянии составить мало-мальски серьёзную конкуренцию оранжерейному фонду. Хотя бы по территории.

Rhipsalis cereoides цветок  (2012) [4]

  По крайней мере, именно такое положение дел проявляется превосходным образом в отношении амстердамской коллекции стапелий, в которой всякий год вымирает по пять-десять видов (не говоря уже о полусотне). Пожалуй, если бы не любительские коллекции, выступающие надёжным тылом и постоянным источником пополнения, ботанические сады уже давно остались бы с типичной «пустыней» на том месте, где когда-то были ластовнёвые. С одной стороны, конечно, это радует. Но при отсутствии специалиста по систематике ― приводит к хроническом хаосу и сумятице. Названия растения часто написаны с орфографическими ошибками и поблизости вполне могут соседствовать два одинаковых растения с разными названиями, вроде Disocactus eichlatum и Bonifazia eichlamii, не говоря уже об обратной картине, когда неподалёку обретаются два совершенно разных растения под одним парадоксальным именем. Причём, прошу заметить: в таком состоянии они висят не день и не месяц, а уже много лет, и будут висеть ещё столько же, так что если не верите мне на́ слово ― можете сами съездить и полюбоваться на картину... годочков этак через десять.
  И всё же, опять будем справедливы: здесь есть чем поживиться негордому отечественному любителю эпифитов. Особенно богат выбор редких для нашего взора эпифиллумов со спутанными названиями (порой, фантастическими или подозрительными), причём, среди их имён с удивительным постоянством вы ни разу не встретите криптоцереусов или марниер, уже давно ставших для нас почти родными. Этот безрадостный факт, видимо, тесно связан с полным отрывом бедных низко-земельцев от бывшего ГДР-овского оазиса цивилизации, к которому мы волею судеб приникли и жадно поглощали достижения восточно-немецких братьев в области социалистической систематики кактусов и суккулентов, разработанной доблестными агентами Штази. ^{[комм. 5]}
  Здесь всё непривычно, всё иначе. В отличие от не на шутку организованных нас, посреди Амстердама творится полнейший хаос и разброд (не говоря уже о шатаниях), население хронически злоупотребляет излишествами алкоголя и демократии, не признавая никакого единоначалия. Кто живёт по Бергу, кто по Бакебергу, а иногда пытливому взору удивлённого натуралиста предстают какие-то невероятные мутанты в смеси из древнейших образчиков старо-английской системы Хаворта и неопознанных ультра-современных художеств. В результате образуется прескверный салат из родов и видов, от которого страдают умы редких советских любителей, чудом доплывших до кромки низких земель. Впрочем, сами растения, похоже, от подобного кровосмесительства не слишком-то огорчаются, не обнаруживая особенных признаков угнетения роста.
  В целом, неплохо выглядят почти все кактусовые эпифиты: и те, что растут при орхидейном начальстве, и даже те, которые соседствуют с папоротником «олений рог» или красноухими водяными черепахами.
  Впрочем, ради (той же) справедливости стоит добавить, что грубых нарушений в уходе при этом не допускается. В самых влажных оранжереях можно найти только некоторые теплолюбивые виды рипсалисов и леписмиумов, а эпифиты из филлокактусовых или каких-нибудь лесных цереусов бытуют в более сухих и холодных «ареалах», ближе к входу оранжереи. Причём, недостаток полива (и финансирования) часто компенсируется влажностью внутреннего воздуха и прочими преимуществами местного нидерландского климата.
  К тому же, не будем списывать со счетов, что большую часть жизни эпифиты проводят на высоте, хотя и пребывая в несколько подвешенном состоянии, но всё же получая несомненные преимущества в некотором отрыве от питающей их неизменно низменной среды.

  Сотрудники в оранжереях обычно приветливы (не в пример нашим), хотя и разговаривают на каком-то неприятном & непонятном языке (видимо, неславянском). Ухаживают они в основном за орхидеями, на остальные растения отвлекаются неохотно, знают их плоховато, более всего интересуясь вопросами финансирования и поминутно жалуясь на недостаток внимания со стороны бюджетных органов. Глядя на их милые лица, вполне средне-человеческие, временами теряешься сам, теряешь нить мысли и начинаешь понимать их язык буквально на физиологическом уровне: как наш собственный, родной. Ассигнования, бюджет, зарплата, низменные земли, высокие помыслы, низкие вопросы. ― Представляю, с какой радостью, будучи бюджетником, я бы приветствовал этих братьев по разуму. В конце концов, чем мы хуже? Наши люди..., и наши земли, разве они хоть чем-то менее низкие? ― Нет-нет, поймите меня правильно, я говорю не только про невскую губу, маркизову лужу или Нижний Новгород. Судя по всему, и Москва, и вся среднерусская возвышенность — ничуть не выше уровня их дамбы.
  А потому, учитывая всё сказанное выше, следовало бы поступать немного иначе, чем это сделал я, наивный идеалист...

― Если вы, в самом деле, хотите основательно и серьёзно пополнить свою коллекцию (эпифитных) кактусов, куда целесообразнее будет обращаться в частные фирмы или лично к любителям (особенно, знакомым, если таковые у вас имеются), в коем занятии я вам всем и желаю преуспеть ― до состояния полного отрыва, подвешивания и обвисания.

Каноник Юръ.Ханонъ
  14-16 янавря, 1992 

Прости, небесное созданье,   
Что я немного не с не бес...   
( Михаил Савояровъ ) ^[5]

Дм.Семёнов у цереуса [6]

— Итак..., материал про «эпифитные кактусы низких земель» видимым образом закончился. А потому, ничуть не надеясь на чтение, почтение и прочтение, я не упущу случая ещё раз повториться...

Так, словно бы зачитываю некое странное избра́нное: самые важные строки некролога... или завещания.

— Дамы и господа (дам)!.. Дам (хотя и не для начала) небольшую справку. Ныне этот материал публикуется — впервые (не говоря уже обо всём остальном), — спустя двадцать пять лет (четверть века) после его появления. Само собой, торжественность оного момента не позволяет мне говорить спокойно. А потому — скажу как есть. Вернее говоря, как было. Поскольку она..., эта маленькая эпифитная статья..., подвешенная в течение четверти века (без ухода и полива), выступила не только в качестве индикатора, но и несомненного артефакта трафаретной человеческой низости и небрежения..., причём, ничуть не менее выпуклым, чем десятки других, значительно более ярких и масштабных, таких как: «Средний дуэт», «Скрябин как лицо», «Странное сочетание», «Альфонс, которого не будет», «Ницше contra Ханон» и так далее, вплоть до итогового каталога «Неизданное и сожжённое» или завершающего аккорда Карманной мистерии.

Пожалуй, достаточно для вступления. И так уже мухи дохнут (в руках)...

Начнём от печки... В принципе, я не ездок. И любое путешествие (как форму потребления) издавна оцениваю как одно из проявлений необязательного зла. — Именно таким образом я отнёсся и к необходимости выехать в 1991 году в Амстердам (речь шла о написании «Кантаты дураков», история которой мало чем отличается от всех перечисленных выше). Поначалу категорически отказавшись от постылой поездки, затем я всё же был вынужден уступить напору «заказчика», резко сократив поездку и обставив её несколькими жёсткими условиями. Главным из них было — посещение ботанических садов. И только — их. Остальные предметы и лица меня не интересовали — прямым и точным образом.

Как говорится, этого добра в любой низкой земле — выше крыши...

Собственно, так всё и произошло. С трудом дождавшись даты обратного отъезда, буквально вне себя от ярости я вернулся обратно: к оставленной работе. Но зато мой маленький чемодан на обратном пути скрывал в своих недрах драгоценную контр’банду: более семи десятков драгоценных черенков и плодов растений, почти половину из которых составляли «эпифитные кактусы низких земель». Замечу особо: привезённые не для себя, а заранее предназначенные для некоего лица. — Вероятно, даже третьего... (в единственном числе мужского рода).^{[комм. 6]}

Это лицо, уже несколько раз упомянутое всуе, можно видеть прямо здесь.

Так сказать, в качестве бесплатного приложения (со своим сизым цереусом).

С большими предосторожностями и трудностями (всё-таки на дворе была зима, совсем не голландская, месяц февраль), спустя полторы недели все черенки оказались в Москве, у адресата.^{[комм. 7]} Сие историческое событие случилось — 17 февраля 1991 года. Только потому я и называю эту дату, что с того же дня, собственно, и началась тягомотная история моего песцового эссе про «Эпифитные кактусы низких земель».

История, которую я пытаюсь завершить сегодня. Спустя двадцать шесть лет...

...Как сейчас помню, даже в таком (заведомо скромном & сокращённом) виде (первая в этом роде) просьба моего визави произвела на меня крайне досадное впечатление. И мало того, что я с таким-то трудом и риском добывал эти черенки, затем упаковывал их, записывал названия, делал этикетки, тащил их со всеми предосторожностями сквозь все государственно-бюрократические «нельзя» и «запрещено», берёг от засыхания или замерзания, напряжённо искал оказию в Москву... и вот, наконец-то, сдал с рук на руки. Всё!.. Точка!.. Баста!... Actum est! (так мне показалось..., в первый момент). — Дело сделано, и подвешенные черенки низменных эпифитов спустя месяц, наконец, можно снять с контроля. И вот, словно щедрый пук сена — чудом восставший из пепла, три десятка нидерландских раритетов снова возвращаются ко мне в виде нового задания... — Фуй, как неприятно!.. И без того битых десять дней потеряно на какую-то пустую поездку в европейскую низменность.^{[комм. 9]} Занятый после приезда исключительно навёрстыванием потерянного времени в продвижении очередной партитуры (в виде клавира), я уже почти и позабыл бы (с невероятным облегчением), откуда брал одно или другое растение, почему именно это, как оно выглядит и в какой из тамошних низменностей произрастало. — И вдруг, пожалуйте вам!.. Оказывается, получателю понадобилась ещё и контр’ибуция..., в виде письменного отчёта. Но... — о чём же, отчёта?.. Аккуратно срезая и упаковывая черенки, заботясь исключительно о порядке и растениях, я почти не помнил никакого антуража, за исключением внутреннего, вестимо. Собственно, и эпифитные кактусы вот уже почти десяток лет также не были в эпицентре моих интересов...

Слегка раздосадованный, я сообщил об этом своему адресату.

И ещё добавил, что посреди «массы музыкальной и прочей писанины» мне (видимо) больше нечего делать, как только описывать нечто поверх описанного и жевать четырежды жёванное... Но увы, вселенская глухота победила. К сожалению, мой ответ ничуть не убедил московского любителя черенков (от лопаты). — Скорее, напротив (дополнительно раззадорил, как я теперь понимаю)... Казалось бы, получив желанные растения, следовало бы сказать композитору Х. обычное человеческое «спасибо» и отправиться с тёплой благодарностью в сердце ухаживать за черенками. Но увы... — Какими-то неведомыми путями мой визави решил, что теперь (видимо, в качестве дополнительной опции) должен непременно добиться от меня желаемого текста. Либо мытьём, либо катаньем..., либо ещё каким-то третьим методом, не известным науке. — Вот, собственно, из какого места (у него) постепенно вырос эпифитный замысел статьи (моей) для нового кактусного журнала «Ареола». Этот проект в 1989-1992 году очень занимал мсье Д.В.Семёнова, вызывая его живейшее сочувствие и участие (как в прямом, так и в обратном порядке). Как говорится, в столь благородном деле хороши были всякие приёмы. Тем более, зная моё сочувствие к чужим увлечениям и отзывчивость к просьбам, даже слишком настойчивым..., — да..., очень точное слово: просьбам...

Тем более сказать, кактусы на тот момент были — не совсем моей темой. Точнее говоря, конечно, не сами кактусы..., насколько я с ними был знаком, они ни разу не читали журнальных статей про самих себя, — а те люди (в небольшом количестве), которые при них состояли..., и теперь смутно угадывались за «спиной» моей эпифитной одиссеи в низких землях. — Клубные любители-кактусисты, отчасти, некоторые профессионалы (из числа интересующихся). И прежде всего, организаторы нового журнала и лично Дмитрий Валерианович Семёнов, который (как ни крути) должен был стать первым оценщиком моего эссе. Вместе со всем своим комплексом ожидания и свойствами характера (как-никак, зоолог из «области» пресмыкающихся). Будучи ещё с детских лет по концу семидесятых — началу восьмидесятых годов кое-как знакомым с около’кактусной публикой, честно сказать, я не вынес из этого знакомства ничего духоподъёмного. Растения я всегда любил (и сегодня ещё люблю), да... Но эти люди (вроде бы, тоже любители) не вызывали у меня ни малейшего вдохновения. — Как правило, ничем не отличающиеся от среднестатистического советского человека, вдобавок ко всему, они все были «немного того́», причём, имея в виду не какую-то особость характера или «сумасшедшинку», но прежде всего — заурядное занудство, которым они вечно портили и свой интерес к растениям, и любое общение по их поводу. Оригинальные люди среди кактусистов встречались очень редко, но даже они оказались решительно не в состоянии оценить мои спекулятивные «ботанические» идеи..., не говоря уже о стиле изложения.^{[комм. 10]} — Таким образом, поставленная задача (в рамках журнала «Ареола») заранее вызывала уныние и оскомину: я должен был по возможности оскоплять собственный текст и приспосабливать его к среднему интересу этих людей..., мне ничуть не интересных.

В тексте низменного эссе я объявил об этом сразу, во втором абзаце (хотя и в дипломатически-уклончивой форме)...

Строго говоря, это вообще моё неизменное правило, которое на языке Эрика (и моём, с давних пор) отчего-то называется «прекрасной прямотой»..., хотя, прямо скажем, традиционно-прекрасного в ней до обидного немного... И тем не менее, таково моё неукоснительное правило (если угодно, аристократическое), приводимое в исполнение во всех ситуациях так называемой человеческой жизни. — В точности так (письменно и изустно) я сразу же ответил герру Семёнову на его острое желание получить от меня «эпифитный текст», — а затем со смесью недоумения и раздражения следил за полным его нежеланием принять мою позицию. Пожалуй, единственное, что мне оставалось в такой обстановке — лёгкий саботаж. Чем я, собственно говоря, и занимался (вполне успешно) весь 1991 год, тем более, что он был до крайности перегружен совсем не той суетой, но и вполне той работой. Даже вспоминать неприятно, сколько здесь, между слов, навалено поверхностной правды: с одной стороны, это время стало последним публичным годом (с концертами и прочей коллоидной массой всяких выступлений), но и крайне продуктивным и напряжённым, с точки зрения работы над новыми музыкальными опусами (в основном, камерными), не исключая, впрочем, и текстов (отнюдь не эпи...фитного содержания). Кстати сказать, именно тогда я навалил целую кучу вокальных циклов, которые тут же шли (как из левого рога изобилия) — прямо из-под рук в концерт.

— Страшно даже и начинать этот скорбный мартиролог... А потому попытаюсь сказать скороговоркой, через запятую...

      ► “Средние песни” для двух лиц, гобоя и фортепиано,
      ► “Маленькие детские пьесы большого содержания” для фортепиано и певца (или без него),
      ► “15 Ave Maria с комментариями” для певца, орга́на и певицы,
      ► “Маленькая предельно вялая песенка” для фортепиано и певца,
      ► “Песни во время еды” для певца и сопровождения,
      ► “Беседа с публикой” (30 одинаковых песен) для фортепиано и певца,
      ► “Ошибочные песни” (на тексты Библии) для певца, певицы и камерного состава.^{[комм. 11]}

Кроме того, в ту же свинью-копилку пришлось бы добавить с десяток опубликованных эссе и статей (одни «Лобзанья пантер и гиен» в этом списке чего стоили!..., их автору), пять крупных печатных интервью (не считая непечатных, само собой), ещё с десяток телевизионных выступлений и столько же камерных концертов, крупнейшие из которых («Засушенные эмбрионы» Сати-Ханон и «Ханинские чтения») были несомненными прецедентами в своём роде.^{[комм. 12]} — Вот, говоря вкратце, примерно так выглядел оттеняющий задник (или кордебалет) для торжественного появления «моей маленькой голландской эпифитианы»...

Как говорится, только семёновской задохлой «ареолы» мне здесь и не хватало, для полного комплекта!..

...Но увы, никакие уговоры, «бюллетени состояния здоровья вождя» и прочие уважительные причины,^{[комм. 13]} вроде «законной усталости» или нежелания «заниматься не своим делом», на доблестного «заказчика» не действовали. У’порно и настойчиво, устно и письменно, прямо и косвенно он продолжал понемногу выдавливать столь насущный для него текст о голландских эпифитах, подвешенных (в деревянных корзинках) над низменными землями... И всё же, шаг за шагом, надеясь, что «сдохнет либо ишак, либо визирь», мне удалось дотянуть дело до зимы, затем, до января 1992 года. Но увы, после окончания всенародных праздников (во время которых я, как всегда, продолжал мрачно долбить звуковую материю), Д.В.Семёнов насел на меня окончательно и бесповоротно, в основном, — по телефону. И тогда я «сдался», приняв во внимание, насколько этот вопрос важен для того человека, которому я был обязан его первым красивым поступком (тоже с эпифитными кактусами), семь лет назад.

Правда, времени и сил оставалось в обрез... Буквально говорю: в обрез. — Кончилось тем, что постылую эпифитную статью мне досталось сочинять двумя вечерами (14 и 15 января), мертвецки усталым после полного дня работы, а 16 января и вовсе пришлось на битых три часа бросить работу над приснопамятной партитурой балета «Окоп» и стучать по клавишам кондовой печатной машинки, безжалостно оскопляя, сокращая и перепечатывая эпифитный текст начисто (соединив в себе цензора, редактора и секретаршу). Впрочем, как я понимаю, весь мой подвиг японского камика’дзе не произвёл на «заказчика» ни малейшего впечатления. Главное, что искомый текст оказался у него... — в анналах, прошу прощения...^{[комм. 14]} Единственное, чего я добился реально: получив оную бумагу, Д.В.Семёнов оставил меня почти в покое. Почти на год. В итоге, игра стоила свеч, конечно: на «низменном» вопросе голландских эпифитов можно было поставить галочку и успокоиться. Постылая & желанная статья была сделана..., — законченная 16 января, она вскоре отбыла в стольный град Мосву.

Итак..., шарик оказался на противной стороне. — И чем дальше, тем более противной...

Машина сначала затормозила, затем завязла в грязи и, наконец, вовсе исчезла... Тысячу раз знакомая история...

...кажется, это была последняя весть от Д.В.Семёнова о моей подвешенной статье. Вполне удовлетворившись фактом получения текста, он забросил его в кипу бумаг (или передал куда-то налево), да и напрочь позабыл о нём думать, снова обратившись к «пустым делам» и предоставив им и дальше «себя крутить». Ничего особенно в таком поведении нет, разумеется. Оно вполне исчерпывается старой как мир формулой (старика-Моцарта) «Cosi Fan Tutti», не исключая, впрочем и среднего слова. На обычном человеческом языке такое поведение исчерпывается весьма узким кругом понятий: невнимание, необязательность, небрежение, низость. В принципе, я осведомлён, что они, как правило, так относятся друг к другу — особенно в тех случаях, когда ничем не связаны и вольны поступать как им угодно, чаще всего — по инерции. Всякий день и даже всякую ночь. Чаще всего подобные эскапады у них проходят без последствий. Тоже по инерции. Как принято. Как поступают все... — А потому единственной проблемой и загвоздкой в этом процессе стал — конечно, я со своими жёсткими & негнущимися правилами, не терпящими решительно никакой небрежности. Само собой, судьба журнала «Ареола» меня мало интересовала и заботила. Этого «персонажа» я не знал и положительно не имел перед собой никакого лица. Всё было предельно просто. Статью из меня «выдавливал» вполне конкретный человек. А потому и отвечал за её дальнейшую судьбу именно он... — Особенно если учесть, что кроме доморощенной «ареолы» на свете была ещё добрая сотня всяких изданий. Или (на худой конец) хотя бы русский язык, обладающий в словарном запасе такими понятиями, как «вина», «извинение» или ещё какое-нибудь «обещание».

Ничего этого я, разумеется, не услышал и не прочитал.

— Вот почему поистине дивным (чтобы не сказать «диким») явлением для меня стало новое явление Д.В.Семёнова год спустя, когда он (как ни в чём не бывало) появился с какими-то новыми своими желаниями, затеями и заботами. О «подвешенных эпифитах низких земель» — ни слова. На всякий случай, я вяло поинтересовался: а не планирует ли он хотя бы извиниться?.. Или, быть может, он хочет, чтобы я сам (без спросу) «простил ему непростительное?»..^[12]:48 — Почти обидевшись, он спросил меня: «за что извиниться?!» Впрочем, слегка привыкший к моим «выходкам» (чёрт его знает, композитор какой-то странный), он не слишком настаивал на моих объяснениях.

Разумеется, я не стал ему ничего напоминать. Какой может быть разговор с ребёнком? Или с пьяным...

Или с обоями одновременно, да ещё и — в одном лице. Собственно, не обязательно же слова́...

В конце концов, не обязательно же слова́!.. (повторю, если кое-кто не расслышал). Есть ещё тридцать семь способов принести свои извинения. Исправиться. Вести себя иначе, в конце концов... Но нет... Ничего этого не случилось. Скорее, напротив... Год от года я продолжал (по-прежнему небрежно и вдохновенно) получать дивные артефакты прежних заслуг, имея в виду исключительное небрежение — и все прочие качества, которыми столь щедро одарён всякий человек, лишённый воли, сознания и внимания (к собственным словам), короче говоря, обыватель, плебей.^{[комм. 16]} Наконец, уже «по старой памяти» отослав (в мае 1997 года) в Москву (по прежнему адресу) шикарный экземпляр книги «Скрябин как лицо», я был вынужден окончательно вычеркнуть этого человека из числа тех, кто имел право меня знать.^[13]

Пожалуй, всё сказанное на этой странице вполне исчерпывалось бы одним словом, моим и Фридриха: «позор».

Только он один..., и более — ничего. Хотя бы даже в том, что я сегодня сказал об этом человеке несколько слов..., уже заключен абсурдный факт позора. Очевидным образом мне — не место здесь..., рядом с таким отравляющим субстратом. Мои уничтоженные уникальные книги с принципиально новой системой и систематикой растений (и живых организмов вообще)... Они не появились в вашем мире благодаря также и его небрежению, неучастию и, в конечном счёте, подлости.

Разумеется, я не стал бы просто так возвращаться к этой теме. Спустя двадцать пять лет...

— Подумаешь, тоже мне важность!.. Какие-то «подвешенные эпифиты»... да ещё и на «низменных землях»... Мелочь, пыль, пустяк. Так и подмывает присвистнуть: «Дурак! Чижика с’ел!»^[14] — И всего-то три странички (в рукописи — и того меньше, одна маленькая, исписанная бисерным почерком), среди которых нет ничего уникального. Или почти ничего. — Ну..., разве только оттенок, интонация, тональность, тон?.. И ещё, может быть, кое-что подспудное, что улавливается не в строке, и даже не в слове, а между слов. Ad marginem, — in lacunem... Хотя, с другой стороны, что за важность, что за разница, в каком масштабе, на каком материале..., на каком, в конце концов, отрезке почвы совершён факт подлости, подлога, небрежения, клятвопреступления, убийства?.. Будь то маленькая эпифитная статья, чахлая книжка стихов, одна часть симфонии, прецедентная книга или остаток бывшего мира?... Всё есть — знак, тест, проверка на элементарную пригодность... И когда они — всякий раз — ведут себя одним образом, вне всякого различия от масштаба лица или размера материала..., разве это не есть полнейшее доказательство непригодности?

И сколько ещё раз, мадам, вы намереваетесь опускать голову в этот унитаз, чтобы понять: чем там пахнет?..

Планомерно уничтожая свой и савояровский (королевский) архив, я регулярно принуждаю себя рыться в отложениях» (занятие для моего темперамента, прямо скажем, не слишком-то приятное), — пересматривать массу бумаг, сотворённых и накопленных за предыдущую жизнь. И вот, каким-то чудом натолкнувшись в январе на маленький листок рукописи «...моей голландской эпифитианы», каюсь, мне пришла в голову мысль — не уничтожать этот пустяк (в нём и ценности-то с гулькин нос), а сделать из него ещё одну ма-а-аленькую проверочку, так сказать, запоздалый тестик (когда и так уже всё понятно). — Чего проверочку?.. Само собой, того же самого, что и раньше. Всего подвешенно-человеческого и неизменно-низменного. Разве не шикарно?.. Спустя двадцать пять лет. Четверть века. Практически, юбилей (по их меркам). И вот, спустя столько-то лет (и зим), спустя рукава... (или штаны). — Вдруг, словно бы с того света — вернуться..., как явление господне..., и — наступить. На то же самое... человеческое... (или собачье?..) пахучее...

— Слегка раскисшее после очередной январской оттепели.

...Честно говоря, дивные ожидания ничуть не обманули меня. — Хотя письмо на этот раз (спустя целую эпоху) было уже не бумажное. И ответ шёл не десять дней (как прежде), и не в конверте. — Но за то..., пардон, зато всё остальное оказалось практически неизменным..., по-прежнему шикарным, во всём великолепии первозданной природы. — А ведь подумать только, ведь я отправил по электронной почте всего лишь вопрос. Крошечный вопрос. Почти ничтожный. Про маленькую эпифитную статью. Спустя четверть века..., так случилось, всё-таки собравшись с силами & волей, «я спросил у ясеня» (своего «старого доброго» знакомого, большого любителя..., как оказалось, немного потрясти ветвями): «...Милейший Дмитрий Валерианович, если так будет позволительно с моей стороны. После стольких-то лет..., м-да, хотел спросить Вас. Помните ли Вы тот текст, который Вы у меня очень просили для журнала "Ареола" (1991 год). Я всё отнекивался, но после всё же уступил и написал его для Вас. Специально для Вас. Про рипсалисы в голландских ботанических садах. По следам тех трёх десятков черенков, которые привёз контрабандой. Тоже для Вас. Назывался он "Моя маленькая голландская эпифитиана". Как я его Вам тогда отослал, так с тех пор не слыхал ни Вас, ни про него. Помните ли Вы про этот текст и его судьбу?..»

Признаться, ответ был столь шикарен, что я не удержусь передать его в точности и целиком...

Исключительно ради человеческого документа. Невзирая даже на его краткость..., почти афористичность.

Пожалуй, здесь бы мне и пристало закончить, поставив маленькую эпифитную точку... на этом вопросе, слишком высоко подвешенном посреди наших земель, слишком низменных & неизменных. — И всё же, нет... Не вполне так. Без сомнений, «рассеянность» всякого велiкого человека — глубоко почётна. Пожалуй, поставленная здесь, рядом со мной, она выглядит особенно выпуклой и красивой, по контрасту. — Правда, даже у людей..., когда забывают исключительно о своих долгах, но помнят чужие..., это качество называется немного иначе. И уже не так красиво. — И когда «пользуются от щедрот», затем забывая даже кивнуть в знак благодарности..., это качество тоже называется немного иначе.^[15] — И когда не понимают элементарной субординации, вопреки всему продолжая себя вести «как принято в ихней скобяной лавке», это тоже называется немного иначе, полностью вписываясь в рамки одного уже произнесённого слова...

А потому, чтобы не слишком захламлять мою маленькую старую оранжерею на Ватерлоо-Пляйн, я закончу наскоро и кратко.^{[комм. 18]}

Словами бедного Фридриха (и моими собственными, безусловно), из ещё одной уходящей из этого мира книги...

Видимо, слишком уж высоко подвешенной..., над уровнем этой земли..., слишком низкой. Напоследок...

Ком’ ментариев

вон отсюда, (вон) [17]

Ис’ сточников

Echinopsis velusiana [18]

Литера’ туров

Ханóграф: Портал

• Г.Г.Вольский, «Простая колючка кактуса». — Мосва: журнал «Юный натуралист», №2 за 1976 г.
• Клевенская Т.М., «Суккуленты: неприхотливые комнатные растения». (Цветы дома и в саду). – Мосва: ОЛМА-ПРЕСС, 2001 г.
• Дм.Семёнов, «Кактусы и другие суккуленты в доме и в саду». — Мосва: «Фитон+», 1999 г. — 253 стр.
• Дм.Семёнов, «Ваш любимый кактус». — Мосва: «Фитон+», 2001 г. — 176 стр.
• Дм.Семёнов, «Вот кактусы с самыми красивыми цветками». — М.: журнал «Цветочный клуб», № 4 – 2011 (стр.46-50)
• Дм.Семёнов, «Кактусы. Секреты ухода». — М.: «Фитон+», 2011 г. — 32 стр.
• Дм.Семёнов, «Так ли банальны «зелёные ёжики»? — М.: В мире растений, издательство «Фонд актуальной биологии ABF», № 12 – 2012 (стр.20-23)
• Дм.Семёнов, «Кактусы и другие суккуленты». — Мосва: «Фитон+», 2013 г. — 224 стр.
• Дм.Семёнов, «Редкое цветение обычного кактуса». — Мосва: журнал «Цветоводство», №1 – 2013 (стр.58-59)
• Инн.Синёв, «Основные биологические особенности суккулентных эпифитных орхидей». — интернет-газета Континент’us, 2010 г.
• Юр.Ханон, «Самые неожиданные растения». — Мосва: журнал «Цветоводство», №1 за 1995 г.
• Юр.Ханон, «Стапелии на севере». — Мосва: журнал «Цветоводство», №2 за 1995 г.
• Юр.Ханон, «Тезисы одного несостоявшегося доклада». — Мосва: журнал «Кактусы и другие сухолюбивые растения», №3 (29) за 2006 г.

Ханóграф: Портал

• Д.Губин, Юр.Ханон. «Музей Вождей». — Лениград: программа «Монитор» от 8 апреля 1990 г.
• Д.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интер...вью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28
• Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Лениград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2
• Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23
• Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Лениград: газета «С...мена» от 13 ноября 1991 г., стр.7
• С.Кочетова. «Юрий Ханон: я занимаюсь провокаторством и обманом» (интервью). — Сан-Перебург: газета «Час пик» от 2 декабря 1991 г., стр.11
• Юр.Ханон. «Александр Николаевич (январские тезисы)...» (к 120 годовщине со дня рождения А.Н.Скрябина). — Сан-Перебург: газета «Смена» от 7 января 1992 г. – стр.6 (и последняя)
• Юр.Ханон. «Моя маленькая ханинская скрябиниана». — Мосва: журнал «Место Печати» №2 за 1992 г. — Приложение: к 120-летию со дня рождения А.Н.Скрябина, стр.102-135.
• Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебург: «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7
• Юр.Ханон. «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов» — Сан-Перебург: газета «Смена» от 6 января 1993 г. – стр.7
• Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина», — Москва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г.
• Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» & изд.«Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз.
• Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (издание второе, до- и пере’работанное). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки» 2009 г. — том 1. — 680 с.

Ханóграф: Портал

• Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр.
• «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. — 836 стр.
• Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Санкта-Перебурга: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г.
• Юр.Ханон «Русский Шумахер» (роман’с без слова). — Центр Средней Музыки, Сана-Перебур (no publier, en un an).
• Юр.Ханон «Савояры царя Авгия» (третий конденсат). — Сана-Перебур, Центр Средней Музыки, (no publier, en un an).
• Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. — 544 стр.
• Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр.
• Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание)
• Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. — стр.2-12
• «Ханон Парад Алле» (или малое приложение к большому прибору). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2011 г.
• Юр.Ханон, Аль Алле. «Мы не свинина» (малая ботаническая энциклопедия). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2012 г.
• Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» (или книга без права переписки). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. — 624 стр.
• Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. — 648 стр.
• Юр.Ханон, Аль Алле. «Не бейтесь в истерике» (или бейтесь в припадке). Третий сборник (второго мусора). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г.
• Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г.
• Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман’с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г.
• Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г.

Ханóграф: Портал

• Юр.Ханон, «ПАР» (роман-автограф). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2015 г.
• Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г.
• Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis.
• Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (двух...томная сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г.
• Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г.
• Юр.Ханон, Аль.Алле. «Последний рассказ» (или надгробие гения). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2017 г.
• Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г.
• Юр.Ханон, Эр.Сати. «Малая аркёйская книга» (или скрытый каталог школы иезуитов). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2021 г.
• С а в о я р о в ы : после слов ^ie. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2023 г.

См. тако’ же

Ханóграф: Портал

• Почти лысый, почти карлик, почти как в сказке... ( Echinopsis araliana )
• Evangelium denudatum ( или Echinopsis oranda )
• Висячая саркостемма... ( или венок — из мяса )
• Старческий крест вашего христианства
• Бальзам — на душную ( и обратно )
• Абсент ... обсценный ( горше полыни )
• Божественное растение — дьявола ( и напротив )
• Народность, православие, — лебеда
• И какой, к чёрту, — орех

Ханóграф: Портал

• Вселенский разум (самого́ себя)
• Не-обя-за-тельное-Зло
• Тавто-логия (царица наук)
• Дерево или животное (один из вопросов Георгия Гачева)
• Траурный марш на смерть великого глухого (не говоря уже о слепых...)
• Духовное и духовое (исподнее и верховое)
• Игра в «Дни затмения» (или наоборот)
• Физиология шарма
• ... и последнее, на закуску ...