...пять мельчайших пояснений... в порядке оргазма
( незначительное после’словие к жизни ) [комм. 1]
( место для плоского эпиграфа ) [комм. 2]
«Пять мельчайших оргазмов» (для фортепиано и некоего состава, ос.29, октябрь 1986 года) — если желаете знать, таково..., или примерно таково название небольшой пятичастной симфониетты, написанной для фортепиано и камерного оркестра печально известным студентом четвёртого курса Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова в середине осени 1986 года. Условная фамилия означенного студента была: Юрий Ханон (он же — Ханин, Савояров, Соловьёв, Хонев, Конев, Ганев или Ерий Гадюкин). К слову сказать, спустя всего три-четыре года (в конце 1980-х начале 1990-х) это сочинение вошло в число самых исполняемых, известных и популярных среди наследного наследия этого автора. Таковым же оно остаётся и до сих пор, как это ни странно слышать, прошу прощения..., — поскольку, начиная с 1992 года, более ни одна из (восьми десятков) его партитур не была вынута из шкапа и ни один оркестр не издал ни единого звука на почве его рукописного наследия.
- Значит, молчание было ему ответом...
Отдельным образом всемирно-историческую славу «Пяти мельчайших оргазмов» упрочил и поставил на прикол единственный лазерный диск, изданный на слегка отмытое золото партии и опубликованный в 1992-1993 году в городе Лондоне (подставная фирма «Olympia»). Этот диск, открываясь (бес)просветным сочинением под названием «Некий концерт» для фортепиано с оркестром, вместо завершения закрывался, безусловно, другой великой фреской в семи частях (вероятно, здесь имеется в виду «Средняя Симфония»). Означенные мельчайшие оргазмы занимали там почётное второе (центральное) место. Впрочем, имеется и ещё одна версия, согласно которой вторым номером значился как раз «Некий концерт» для фортепиано с оркестром, а на почётном первом месте, открывая диск, красовались «Пять мельчайших оргазмов». Хотя..., так было далеко не всегда. Особенно, если учесть, что подавляющее большинство профессионалов..., любителей..., и даже редких причастных решительно не замечали на диске ничего, кроме Средней Симфонии (изредка присовокупляя к ней ещё и жалкий огрызок в виде Некого концерта). Что же касается до Оргазмов (в том числе, и мельчайших)..., то их... просвещённая часть публики и вовсе поливала..., не обращая ни мельчайшего внимания. Максимум возможного — вскользь упомянуть (как часть программы диска). Или напротив, нескромно назвать по имени: как пример возмутительного (или эпатажного) поведения автора. А в остальном — ноль, zéro, нитче... Словно бы натуральный заговор молчания, настоящий бойкот окружил эти пять не винных пьесок.[комм. 3] — И здесь имело бы смысл добавить несколько цветных подробностей в качестве пояснения... — Первоначальные переговоры об исполнении музыки и издании диска проходили в городе Мосве, в некоем советском офисном помещении, точное местоположение которого я сейчас не припомню (хотя дело было где-то в очень центральной части этого провинциального населённого пункта). Беседа, впрочем, не слишком-то затянулась (в связи с крайней несклонностью автора вступать в подробные обсуждения или «пить чай»). Кажется, вторым пунктом речь зашла о музыкальном содержании диска. Услышав от автора музыки (а это, напомню, был конец 1990 года, между прочим, перестройка, Горбачёв, продуктовые талоны), хотя и странного, но вполне советского композитора, что он собирается опубликовать сочинение под названием «Пять мельчайших оргазмов», директор фирмы Вист (некий стареющий человек, в последнее время прозываемый Феликсом Перепеловым) выразил открытое сомнение в целесообразности такого поступка. Заместитель директора, впрочем, придерживался в точности такого же мнения, хотя и высказывался значительно более определённо. «Мне кажется, публика не поймёт Вас..., — начал товарищ Феликс слегка недовольным голосом, — название у неё слишком грубое и некрасивое, давайте лучше запишем какую-нибудь другую вещь...» — Ответ был прост. «Мне кажется, — сказал автор точно так же (слегка) недовольно, в тон генеральному директору, — что (при всём моём желании) никакой грубости в пяти мельчайших оргазмах нет, и не может быть. Что же касается до красоты, то это исключительно вопрос личного вкуса. Да..., и главное, в этом предмете нет ровным счётом ничего такого, что могло бы составить предмет понимания публики. Если же она в самом деле не поймёт, тем лучше для неё. Прошу прощения, но я не вижу ни малейшего смысла выпускать какой бы то ни было диск без пяти мельчайших оргазмов. Это единственная осмысленная вещь во всём проекте». — Ввиду противоположности позиций сторон начались неизбежные переговоры (в основном, они проходили по телефону, уже после отъезда автора на родину: из Мосвы в Ленинград или напротив). Поначалу директор фирмы категорически возражал и даже настаивал на замене этого сочинения (процесс возражения продолжался около месяца). Затем, исчерпав почти все доводы, он выступил с компромиссным предложением: слегка смягчить неприятное название этой пьесы.[комм. 4] Однако крайняя несговорчивость автора, не желавшего идти ни на какие компромиссы, дала жестокий результат. Или «Пять мельчайших оргазмов», или ничего. — Так и вышло, как полагал автор. Причём, актуальными оказались сразу обои варианта. Так сказать, в одновременности... Особенно ясно это видно сегодня (спустя четверть века после описываемых выше и ниже событий), когда судить о результате можно со всей разгромной очевидностью. — Всё так, всё в точности так...
- И «Пять мельчайших оргазмов», и — ничего — разом...
Запись диска (если мне не изменяет ум, честь и совесть) состоялась — в начале 1991 года. Из всех трёх сочинений наименьшее число осложнений и проблем у всех исполнителей (включая представителей заказчика, солистов и звукорежиссёра) вызвало именно это, первое (в пяти частях). Тем более, что состав, участвовавший в историческом событии, и в самом деле оказался — «неким», как и было заказано в рукописи партитуры. Для начала, я с удивлением обнаружил, что дирижёр — типический астматик, причём, в тяжёлой фазе заболевания.[комм. 5] Про оркестрантов, само собой, я даже и не заикаюсь. Там было — как всегда хорошо. Беспросветные будни первых скрипок, плавной линией опускавшиеся в пошлую банальность «заднего духовенства». В общем, не так уж и сложно себе представить: какие выражения лиц и языков могли сопровождать приведение в исполнение сочинения под названием «Пять мельчайших оргазмов». Как говорится, — в данном случае их остроумие было уже бессильно..., — находясь далеко за границами добра и зла (не говоря уже о понимании). Впрочем, — сократим (как любил говорить наш дорогой дядюшка-Альфонс)... Дальше — больше. Приехавший из Мосвы на запись заместитель директора, как оказалось, имел при себе порядочный запас коньячку. В общем-то, и бог бы с ним!..., последнего обстоятельства я бы даже и не заметил (по своей крайней невинности), если бы не звукорежиссёр, в будке которого порядочно осел московский ревизор (или провизор). Как оказалось, они (оба) прекрасно спелись на теме кавказских хребтов, так что «Средняя симфония» (завершавшая запись) происходила в условиях пронзительного дуэта согласия (прекрасное трио вдвоём)[3]:544 на почве похмельного синдрома. Несколько раз объяснившись в пылкой любви к моему «творчеству» (чего я никогда не мог слушать не морщась), звукорежиссёр последовательно довёл число дублей до такого состояния, что певцы — охрипли, а дирижёр — осип. Честно говоря, поначалу мне даже не пришло в голову, чем они там занимались (весь день, а затем усугубили вечером и добавили наутро). Во-первых, я не заходил в студию (где царили армянские пары и такой же запах), а во-вторых, звукорежиссёр очевидно был немцем..., последнее обстоятельство в моих глазах было чем-то вроде охранной грамоты. Как мне казалось (видимо, в силу той же невинности), подобное имя и фамилия никак не предполагали столь национально против’ного «непорядка»..., по крайней мере, во время работы. В общем, здесь всё получилось как в высокой литературе...
- ...а немец думает: родня (и так — пять мельчайших раз подряд)...
«Пять мельчайших оргазмов» oc.29 (1986) — сочинение, написанное как прямой отклик на «Поэму экстаза» Скрябина. При всей парадоксальности такого сопоставления, сквозь него ясно просвечивает идея...[4] — Юр.Ханон, из текста к диску фирмы «Olympia» (1991 г.)
...Но пожалуй, именно здесь, в этой точке «празднику жизни» настанет конец... Для начала последует маленькое похмелье, вроде горького разочарования, а за ним (спустя сорок дней, всё как вы любите, мадам) и — траурное многоточие... Прямо поперёк лица. Хотя, говоря по правде, начальная череда печальных анекдотов из советско-музыкального быта начала 1990-х не исчерпана даже на одну пятую (часть)..., и там, в небрежении остались ещё... прекрасные певцы, дубовый пианист, липовая студия, и снова мосовская фирма (с произвольных числом господ-товарищей от не-Рыбина до не-Мясова), макет диска, текст буклета, час за часом, не ровён час, год за годом, гад за задом, письма из Лондона и в Лондон, фабричный брак, сплетни и подлости, гоноры и гонорары, придурки и полудурки... — ну, и так далее, ускоряя темп до предельного бе’ховенского «престиссимо». Стоп, стоп, старая кляча!.. — Могу только перекреститься (на альбигойский храм последней Мистерии мира) и трижды сплюнуть, что она была у меня всего одна за всю п(р)ошлую жизнь..., такая милая, голая и бездарная..., эта показательно-показательная партийно-хозяйственная запись на диск.[комм. 6] И всё же, пожалуй, довольно с меня будней искусства..., на фоне высокой философии и такого же т’ворчества (хотя и с мельчайшим названием). — Тем более сказать, что мне почти наизусть известен весь набор слов, которые можно было бы произнести здесь и сейчас... по столь знаменательному поводу, — не говоря уже, что... многие меня поносят и теперь, пожалуй, спросят: глупо так зачем шучу?...[5] — очень точное замечание, между прочим. И что им за дело до того?.. — Так и надо... поступать.[6]:14 Потому что, как говорил один мой старый знакомый, необходимо постоянно работать в технике лжи и обмана.[7] Падающего — да подтолкни. И если некие люди, оживлённо и весело галдя, устремляются совершенно не в ту сторону, где находится нечто ценное, нет на свете ничего более соответствующего истине.[8] — Никогда я не упускаю случая отправить по ложному пути тех, кто и так по нему идёт... Вот почему все остальные занятия... куда менее осмысленны и недалёки (не говоря уже о полнейшем «напротив»)...
- После издания приснопамятного диска «Пять мельчайших оргазмов» больше никогда не звучали (публично).
- Ну..., разве что в кулуарах..., или под коврами большой политики. Там это любят, я знаю.[комм. 7]
...бес пояснений... а также и всего остального
( ещё одно незначительное после’словие )
( «Пять мельчайших оргазмов» ) [9]
( слегка поновлённый текст ) [10]
« Пять мельчайших Оргазмов »
( для фортепиано и некоего состава )
ос. 29, окр. 186 г., ~ 15’30’’ (от точки до точки) [11]
— Кажется, вы хотели слышать?.. Пожалуйте, спустя ровно тридцать лет ваша мечта осуществилась. И вот они, уже здесь. «Пять мельчайших оргазмов». Все. От первого до пятого. Вместе взятые. И по отдельности — тоже. Конечно, говоря не в прямом смысле слова, а — в переносном. Потому что именно в ней, в технике переноса и было написано — это сочинение.
— Это сочинение..., это сочинение..., я сказал..., оно..., как бы это выразиться, прошу прощения, — да.., потому что это сочинение..., оно вполне соответствует своему названию. Равно как и напротив: не соответствует..., я хотел сказать. Наоборот: взятое в целом, как оно есть — от начала до конца, оно и в самом деле может показаться «одинаковым». Хотя и тройным.
— Наличие такого сочинения, до предела серьёзного и сдержанного, очень важно в качестве прецедента. И прежде всего, оно прямым образом иллюстрирует небезызвестный тезис о ближайшем диалоге Ханона и Скрябина. Кому-то этот тезис неясен или кажется чрезмерно экстравагантным. Сейчас я не стану показывать пальцем на этих людей. Они говорят сами за себя.
— Да, конечно, от начала и до конца здесь имеет место пронизывающий диалог, отклик на промежуточную «Поэму экстаза», хотя и не в прикладном смысле, и не такой прямой, как хотелось бы сказать в первой строке. И всё же, контакт экстаза с оргазмом очень тесный, разумея тесноту в смысле духовном или каноническом. И не разумея — ни в каком ином.
— Только крайний идиот мог бы предположить (сказать), будто мельчайшие оргазмы — пародия на крупнейший экстаз.[10] Разумеется, не пародия, а также не отголосок, не ссылка, не провокация, не вариант. Пожалуй, можно поставить двоеточие: это параллельное существование тезиса. Иная форма жизни. На звуковой материи музыки это отразилось с крайней чёткостью.
— Не будем играть в мельчайшие прятки. Всё сказанное выше — безусловно лишние слова, поскольку очевидно и должно быть ясно само собой даже приватному молокососу. Но, как показала долгая практика этой краткой теории, рассчитывать на понимание не приходится. А потому можно вернуться и перечитать сызнова. Чтобы затем — (сызнова) ничего не понять.
— Два слова о музыкальном языке (так, словно бы он здесь существует). В полном соответствии со своим заглавием, это сочинение имеет механический характер, почти до предела механический. Таковы, если угодно знать, позднейшие плоды отработки метода блока (как носителя информации) в музыкальной структуре.[10] И не только в музыкальной, вестимо.
— Во главу (нижнего) угла экстаза Скрябин поставил экспрессию, процесс и существо. Но не таков человек. Снизу доверху здесь царит технология, физи(ологи)ческий подход к делу (всё как у них). До предела резкое и точное сопоставление ячеек (блоков). Кажется, резче не бывает. Словно бы попал — прямо туда, пальцем в небо, в космос... или какой-то его аналог.
— Методическое и до предела конструктивное описание времени, этой несуществующей величины. В царстве разновременных периодических колебаний: кратких и длинных, мелких и глубоких, точных и изменчивых, каковым здесь ещё может быть соитие Духа и Материи? Только в форме времени. Того времени, которое существует только в форме маятника: одного или другого.
— Нет, это не минимализм, конечно, хотя предельная скупость царит от начала до конца. Она..., не на грани искусства. Она — за его гранью. Пожалуй, именно здесь мельчайшие оргазмы пересекли черту. Не музыка, не искусство, не вещь. Не зря господа артисты дружно замалчивают (один другого краше) об этой (мельчайшей) партитуре. Как в рот набрали...
— Кропотливое создание иллюзии технического времени. Сумма (или разность) периодических процессов. Маятник Щуко. Повторность как высший принцип механики любого движения (присутствия, существования). И ещё — простое повторение как путь к высокому подъёму. Всплеск (или выплеск) в результате множества повторов.[10] — Что, снова экстаз? Или только указующий перст?
— Любо-дорого перечитать. Точнее. Ближе. Теснее. Сопоставление аффектов. Оголённый контраст (мужского и женского). Механическое повторение колебаний. Потребное и непотребное. Резкий подъём и выход. Эмиссия как результат точных повторов. Очень милая инструкция. Суммирую: структура совместной ходьбы. Структура со’знания. Пять мельчайших оргазмов. Линия. Точка.
— Есть и более сложная техника (на нижнем этаже того же домика). Мнимые различия (при резких сопоставлениях), мнимые тождества (при точных повторах). Механичность суждения только выделяет его зыбкую (не)способность. Сплошь и рядом различия оказываются тождествами, а точные повторы показывают отсутствие различий. — Настоящий призрак свободы. Искусственная игра в мир. Территория, где ничего нет и потому всё возможно.
— Нет, это не демагогия, матушка. Это почти слесарная наука. Завинтить гайку. Отвинтить гайку. Апофеоз этого тезиса — пятый (финальный) оргазм, якобы кульминация перед кодой (хвостом), когда предельно контрастное сопоставление постепенно стирается, а два «противоположных» полюса одним лёгким движением совпадают в одно. Прямая иллюстрация, как в учебнике. В данном случае, учебнике оргазма. Мельчайшего.
— Точность во всём. Неточность повсюду. Ребёнок — это маленький человек. Человек — это большой ребёнок. Любое изменение размера — не более чем оптическое явление. Человек — машина.[10] Пожалуй, непросто отыскать в музыкальном наследии сочинение, более точно попадающее в середину механического взгляда на их видимый мир. Ибо таков их мельчайший предмет оргазмов. По принципу потребности. Или в точности наоборот.
— Ещё одна иллюстрация из учебника. Всякий оргазм жить — как регулярный результат периодических процессов. Пять мельчайших оргазмов — видимая картина десяти раскачивающихся в непосредственном соседстве маятников. Пожалуй, здесь можно было бы и возразить. Но нет. Слишком трудно установить хотя бы мельчайшую разность между процессом жизни и цепочкой входящих в неё периодических процессов.
— Не следовало бы воспринимать произведение высокого (формального) философского искусства как нечто предельно конкретное. Хотя примеры такого толкования есть (тривиальная человеческая слабость). Например, в качестве инструкции по колебанию в пространстве. Или нотариальной доверенности на ведение полового акта. Всё это, говоря суконным языком дипломатии — анафема. Хотя и мельчайшая, вероятно.
— И ещё одно маленькое предупреждение любителям чрезмерно углубиться. Нельзя забывать об опасности любого приближения. Особенно, когда оно происходит — автоматически. Не только планеты, шестерёнки или маховики. Есть ещё и тело, каждый орган которого имеет свой период колебаний. Цепочка процессов. Цепочка оргазмов.[10] — Нога. Ухо. Почки. Ягодицы. Сердце. Трудно сказать, каким будет мнимое соответствие в следующий раз.
— Мадам. Мсье. Мадмуазель. Ах, что за несчастье!.. Опасайтесь случаев цепной реакции или внезапного резонанса. Всякий раз, когда случается спорадическое или неконтролируемое совмещение в пространстве или времени, последствия могут быть выше возможного. Саша Скрябин называл подобные случаи пляской на трупах или чёрной мессой, на худой конец. Здесь высшая польза пяти мельчайших оргазмов. Они... как лабораторная работа. В школе.
— И тем не менее, не следовало бы настолько расслабляться, как это заметно (по их жизни). До полной бессознательности. С утра до вечера. Не говоря уже — обо всём остальном. В подобном состоянии даже самая безвредная контрольная по физике может легко перейти в мельчайшую агонию. Без права повторения. Или переделки. И не говорите, что я вас не предупреждал. Вот оно, второе и последнее.[комм. 8] А следующего предупреждения не будет. Как всегда.
— Пожалуй, имело бы смысл оставить пару ремарок на полях (шляпы). Не следует путать: надписи рукой автора над партитурой — не предназначены для глаза или головы профана. Это — суть герметические тезисы, идеально закрытые] для понимания, но механически] доступные для прочтения. В точности как само — мельчайшее название. Можно относиться к словам как к зёрнам, стрелочкам или образам, задача которых вовсе не смысл, но только указание или путь. Часто — ложный.
— Странно сказать, зачем автор оставлял настолько дикие указания, решительно невозможные к исполнению или хотя бы пониманию. Там, в партитуре. Или равно — здесь, на полях мироздания. Тем более, когда речь идёт о профессионалах: подлинных эталонах ограниченности и тупости. Пожалуй, здесь и разгадка. Эти надписи у всякого читающего могут вызвать незначительные неверные впечатления или же полное отсутствие всяких впечатлений. — Трудно сказать, что в данном случае менее предпочтительно.
— Автор нисколько не заботился и не беспокоился неверного понимания (или восприятия) мельчайших оргазмов. И даже более того: он взыскал подобного непонимания, как повседневной ценности от мира сего. Слишком уж хорошо известно, что такое положение дел связано только с именем его (или названием). Человек нынешней цивилизации не может так запросто отпрыгнуть от своей запретной задницы. Порукой тому — его мнимое христианство. Или любая другая вера, основанная на том же предмете.
— Как следствие двух тысяч лет висения на кресте — полнейшая неспособность современного обывателя слышать слово «оргазм» без некоего специфического оживления. Всё происходящее затем (в звуке или изображении) полностью озаряется этим возбуждением, к сожалению, мельчайшим в беспросветном смысле этого слова. Как правило, оно (он, они) не несёт в себе ничего содержательного. Равно как и его бравый носитель. Страшно сказать. Ещё страшнее — увидеть.
— И здесь, от начала до конца следует тот же контраст, и то же механическое сопоставление. Сотни раз пережитое и пережёванное. Призрак собственного скелета, выпавшего из шкафа. И снова хронически затемнённые полоски коллективного бессознательного сталкиваются с лучезарным понятием о собственном низменном оргазме. — Нужны ли здесь ещё какие-то пояснения? В конце концов, разве не так было с «Поэмой экстаза»? Или с самим экстазом, вечно обслюнявленном и проклятом. Ибо он... не от мира сего.
— Скрябинский экстаз, достигнутый годами трудов и страданий, не ограничивается механической природой. Следуя господствующей в искусстве (жизни) традиции столкновения сил, он становится результатом борьбы, преодоления, роста и расширения. Страшно себе представить их нормативный мир, в котором экстаз — не более, чем процесс. Вот он, здесь, за окном. Как царь Ирод. — Совсем не такова версия пяти оргазмов. Это не процесс — но принципиальный результат (хотя и мельчайший).
— Как уже было сказано (в Библии или мимо неё), антропоморфный оргазм — это результат точного (прецизионного) механического сопоставления и повтора по древнейшей физи(ологи)ческой схеме простого счёта: один, два, много — оргазм.[комм. 9] Согласно древней картине мира, понятие «много» не могло существовать в предметном виде, принимая форму аффекта или выхода за пределы допустимого. Впрочем, автор не собирается здесь как-то защищать или отстаивать свою версию оргазма.
— И здесь, чтобы не произносить сотню лишних слов, следует ещё один неказистый вывод..., в форме маятника на трёх пружинах. — Итак: по результатам вскрытия (отечественные врачи, конечно) удалось однозначно установить: мельчайшие оргазмы (в отличие от скрябинского экстаза) напрочь лишены какого бы то ни было оттенка эротичности или (хотя бы) эксгибиционизма. Если бы не провокативное название, они (все пять) вполне могли быть отнесены к лабораторным работам по элементарной механике..., впрочем, не без Лобачевского.
— Пожалуй, невероятной бедности, чёткости и простоте пяти мельчайших оргазмов мог бы позавидовать даже Эрик,[3]:389 мастер непрерывной авто-оппозиции, не имевший (себе!) равных в этом деле. — Говорю эти (пустые) слова, имея в виду тот период, который он сам называл анти-импрессионизмом. Очередной виток повторения — в пику самому себе, прошлому и устаревшему. Музыкальный стул. Музыкальный унитаз. Музыкальный коллектор. — Мельчайшие оргазмы показали нечто такое, на что бы даже он был рад полюбоваться. После всего.
— Эй ты, дирижёр. Надоело повторять одно и то же. При исполнении оргазмов особенно важно не нарушать железный темп и ритм. Стандартное, воспитанное пятивековой школой убожества отношение к «развитию» недопустимо. Статистические статические оргазмы статиста. Никаких нагнетаний и ускорений. Точное соблюдение механических колебаний метронома. Дирижёра необходимо поместить в колбу с формалином: минимум «творчества», максимум исполнительности. А иначе...
— Временная остановка. На титульной странице партитуры пяти мельчайших оргазмов должна была сиять стандартная в своей формальности надпись (золотом по мату) «Александру Скрябину, отцу и товарищу, посвящается». Однако..., вследствие неких необъяснительных причин, этой надписи на партитуре — нет. С трудом могу понять, как это произошло. Вероятно, причина проста до неприличия. — Само название этого опуса (тоже поставленное на титульном листе) полностью совпадает с непоставленным посвящением.
— Законченные в октябре 1986 года, «Пять мельчайших оргазмов» стали отрывистым манифестом, пактом о намерениях и одновременно — прообразом будущей работы над книгой «Скрябин как лицо» (прежде всего, вторым её томом). Говоря по существу, оргазмы продолжают — вполне тот же диалог, хотя и другим языком и на другой территории. Спустя восемь лет мельчайшие намерения вылились на толстые страницы первой части, а вторая...
впрочем, прошу прощения... здесь рукопись (временно) прерывается (по мельчайшей нужде)...
Каноник Юръ.Ханон [13] 186-196 гг., «Вялые записки»
|