Тавтология (Натур-философия натур)

« ... и снова, как всегда,                 у них одно и то же ... » автор  (тавто’логический) :  Юр.Ханон ← Вселенский разум самогó себя Не-о-бя-за-тель-но-е Зло → Ханóграф: Портал  Тавт о логия  как наука..., одним словом ( у...прямым текстом говоря ) Проснусь, очнусь, гляжу на рожи, — О боже, всё одно и то же...    ( М.Н.Савояровъ ) ...два  в  одном т автология...,  тавтология...    Тав-то-ло-ги-я..., значит..., — я говорю.         Тав...           то...            ло-ги... ...               я..., наука о человеке...                     и человечестве...,                         одна из важнейших наук...   Прошу прощения..., присел за стол (письменный стол, разумеется), да и как-то задумался случайно, знаете ли, но видно, очень уж некстати (задумался). И запамятовал..., как (по) следствие. Или замечтался..., слегка.   Сейчас..., одну минутку. Или полторы, в крайнем случае... Сейчас, сейчас немного приду в себя..., вылью себе на голову, как это полагается, ведро холодного дерьма, чтобы вернуться к ощущению реальности...,:474 и начну сызнова. Так, словно бы до того — ещё не говорил ни слова. И не сказал... Ни первого, ни второго... Ни всех прочих..., слов, как всегда, в высшей степени обременённых и отмеченных ею..., вернее говоря, её царственной дланью..., — и не только дланью, но и перстами нашей (все)общей & драгоценной госпожи Тавтологии...   — Да..., всё так, всё в точности так. Движимый самыми благородными побуждениями, по правде говоря, я задумывал и начинал это эссе..., в высшей степени философское, с высочайшей целью и таким же соизволением. — Само собой, вариантов здесь море. Можно сказать тихо и равно...душно: «я пришёл в положительное отчаяние». Ничуть не погрешив против правды (и её аналогов). — Да..., всё так, всё в точности так. Изрядно замылившись наблюдать, как в течение последних сорока лет моей жизни глубочайшее и основополагающее для всего человеческого мира понятие, усилиями моих слабоумных современников, (прежде всего, так называемых «интеллигентов»: работников стила, карандаша, языка, фейса или интер’фейса) превращается..., превращается..., нет, почти уже вовсе превратилось в типичное мусорное слово, точнее говоря, в полную бессмыслицу & легковесное гуано (по...читай: птичье).   — Да..., всё так, всё в точности так. В конце концов, здесь обсуждается только вопрос тона..., и больше ничего, дорогой профессор. Одни делают это вежливо, другие — резко, третьи — никак. И трудно сказать: кто из них более (не)прав. — Вероятно, я мог бы пренебречь элементарными правилами этикета, высказавшись громче и более горячо: «я пожелал вмешаться в процесс». И здесь всё было бы совершенно точно. — Поддавшись почти детскому искушению, я пожелал хотя немного остановить отвратительный процесс сползания вниз..., наконец, вернув одному из опорных краеугольных камней человеческого со’знания — его первоначальный блеск и мощь... (которого он никогда не имел, впрочем).   — Да..., всё так, всё в точности так. Впрочем, можно было бы пойти ещё дальше и произнесть в полный голос..., мысленно возвысившись над унылой равниной в качестве трибуны (или трибуна, на худой конец): «я решил поменять ценности местами». И такая формулировка тоже ничуть не погрешила бы против истины. — Прискучив наблюдением за бессмысленным и бессознательным человеческим поведением, кому же, как не мне пристало поднять это понятие, безусловно, важнейшее для всего мира людей — на недосягаемую прежде высоту..., которой оно единственно и заслуживает...   — И всё же..., нет. Не так. Само собой, ничего подобного я говорить не стану. И не потому, что это было бы неправдой или нарочитой глупостью, но в точности — напротив. Именно по этой... и только по этой причине. А больше ни по какой. — Да-с... И здесь я счёл бы наиболее правильным решением — поменять пластинку. и так: значит, тавтология..., — да..., если уж на то пошлó, что же такое тавтология?..  Вернее говоря: кáк они пытались её определить в последние времена до моего вмешательства...     Одну минуточку..., сейчас попробую сообщить..., несколько слов, несколько негнущимся языком.               начавши, впрочем, с одного старого грека, тоже оболганного..., и тоже философа.     Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют — и не существующих, что они не существуют.:13   — Как сообщают (с важным видом) их облигатные словари и справочники..., искомая тавтоло́гия — понимаемая как факт или событие, имеет два основных значения: первое из них — в области логики, а второе — чисто, риторическое (равно устное или письменное). А значит, в переводе на русский язык разуметь сказанное следует примерно так: прежде всего, так называемые тавтологические явления случаются у них исключительно в голове (мозгах) или на языке (в речи). Пожалуй, продолжу ещё немного..., в том же тавтологическом духе. Как видится с первого взгляда, проще и короче всех с этим вопросом поступает(ся) фундаментальный общедоступный словарь иностранных слов, вышедший в свет ещё во времена подлинного расцвета советской культурной политики либерального просвещения и вовлечения широких народных масс в освоение международного языка всемирной революции. Само собой, здесь я мог бы иметь в виду 1937 год и широко сопутствовавшие ему чудеса по...длинного интернационализма:    Тавтоло́гия (греч.tauto – то же самое + logos – слово). 1) Определение, повторяющее в иной форме ранее сказанное; 2) в логике — суждение, в котором подлежащее тождественно со сказуемым.   Слегка приоткрыв классический философский словарь более поздних советских времён, обнаруживаем там крайне скупого размера сухую статью, свидетельствующую о том, что философы (видимо, покраснев от стыда):112 попросту отнекиваются, отказываясь считать это понятие в полной мере своим (и оставляя за ним всего лишь смежные функции)..., хотя игнорировать или не замечать вовсе тоже не решаются. И всё же, до полного обмельчания дело ещё явно не дошло:    Тавтоло́гия (греч.tauto – тот же самый).  1. В математической логике – то же самое, что тождественно-истинные высказывания.  2. В традиционной логике – определение, в котором определяющее является простым повторением иными словами того, что мыслится в определяемом.   Ещё одним шагом в сторону упрощения & опрощения можно было (бы) считать, пожалуй, самый знаменитый из советских словарей, повсеместно славящийся своей толковостью, невыразимо-прекрасной. Не вдаваясь в лишние рассуждения, он ставит точку в вопросе о «том же самом» или «таком же до совпадения» в сознании и жизни совокупного человека. Как мне кажется, определение толкового словаря Ожегова по своей лаконичности граничит с правилами (не)приличия: словно бы процеженное сквозь зубы — тоном, близким к пренебрежительному:  Тавтоло́гия (спец.) — повторение того же самого другими словами, не уточняющее смысла.   И наконец, шаг за шагом приближаясь к последним современным достижениям победившего общества всеобщей грамотности совокупных мещан и потребителей, с умилением и восторгом мы смогли констатировать факт клинической гибели пациента: очевидно, он ещё дышит (едва заметно)..., хотя врачи не без удовольствия зарегистрировали гибель мозга.     Тавтоло́гия (греч. tauto — то же самое + logos — слово).   1. лингв. Повторение того же самого другими словами, не уточняющее смысла и обычно являющееся речевой ошибкой. (Примеры тавтологии: «мёртвый труп», «более длиннее»).   2. филос. В логике: логическая ошибка в определении понятия, состоящая в том, что определение подменяется изменением словесной формы определяемого понятия. (Пример логической тавтологии: «Круг — это геометрическая фигура круглой формы»).   Итак, запомним последний вывод, повторённый дважды. Пожалуй, в этом пункте их совокупные смехотворно-конструктивные познания понемногу иссякают, оставив место только одному выморочному представлению, будто бы тавто’логия (при всех равных) представляет собой не более чем ошибку мысли или речи, практически — идеальный ляпсус. Все последующие словари (равным образом, как более поздние, так и несравнимо ранние) пытаются дать добропорядочному обывателю примерно те же версии (заведомо недостаточные и ущербные), предоставляя затем полную свободу домыслам или толкованиям, а также полному отсутствию оных. Если свести все значения к общему числителю, то останется буквальная неграмотность, глупость, нелепость или казус. Случай. Иной раз даже — анекдот. Проще говоря, ни философские, ни словарные источники попросту не дают никакого общего определения: чтó есть оная «тавтология» и какова её природа (а между прочим, если судить по названию, это несомненная наука, возможно даже фундаментальная, скажем, наряду с фило’логией или психо’логией). А между тем, здесь содержится несомненная ошибка. Или пропущенная мимо ушей (и головы в целом) оценка человеком самоё себя..., точнее говоря, собственного исподнего субстрата. ...на пути к тавто’логии — А потому... первую тавто’логическую задачу можно считать сформулированной и припечатанной. Из общего попущения (прямо оттуда) становится яснее ясного: восполнением чего мне придётся теперь заняться, сугубо поневоле, конечно..., — в рамках изучения школьного предмета «тавтология человека»... Чтобы впредь хотя бы немного понимать или помнить: о чём у нас тут была речь. Если для начала последовать их общепринятым представлениям и суммировать действующие начала, попытавшись придать им видимость смысла, то можно получить некое вполне сносное определение искомого понятия.   Тавтоло́гия (речевая или мысленная) скрывает под своей поверхностью некую (идеальную) знаковую формулу, повторяющую, обосновывающую, оправдывающую или доказывающую саму себя изнутри — на основании тождественных компонентов или составных частей.   Возражать самому себе я (пока) не стану, вестимо. Хотя звучит подобная ересь, как кажется... излишне суховато и мудрёно..., особенно — для этих... мадам и месье, которые зашли сюда сугубо случайно. А потому, прежде чем (навсегда) распрощаться с нормативным миром тотальной человеческой глупости и недомыслия, я буду вынужден ещё кое-что пояснить (им про них), пользуясь, по возможности, простым и слегка шершавым языком повседневного (меж’личностного) общения. И по-возможности — не слишком часто спотыкаясь об слова. Об них, конечно... — Потому что больше ни об что здесь споткнуться не получится...   И сразу же попросил бы не искать в моих словах (из)лишней тавтологии...      Сначала преврати свою жизнь в слово,  а затем уже можешь делать из неё — всё что угодно...:54   Между тем, даже ничтожный разбор & разъятие двух’корневого слова «Тавтоло́гия» на составляющие..., а затем самая поверхностная (на грани чахоточной слабости) попытка их толкования, даёт картину кардинально иную, чем пытаются изобразить их, с позволения сказать, нравственные нравы и обычные обычаи. — И если греческое tauto, к счастью, не даёт слишком много простора для толкований, означая «такое же или то же самое»; то logos, как известно, далеко не только «слово» (или даже «число»), но также и более общее: «мысль, смысл, понятие», — не говоря уже о благоприобретённом и распухшем со временем Логосе с большой буквы, который может значить буквально всё что угодно, начиная от Ко(с)мического Разума и кончая — слегка окультуренным Господом Богом. Понятное дело, вслед за торжественным разъятием тавтологии на составляющие, неминуемо следует и обратное соединение, которое даёт обширный гомологический ряд, начиная от нижайшего бытового «тожде’словия» (почти суесловия) и кончая «Вселенским Разумом самого себя» или «Тем же Богом» (in unum Deum omnipotentem). ...один и ещё такой же   Само собой, блудить & блуждать по неизвилистым лабиринтам этой длинной шеренги — занятие не столько глупое, сколько гнусное & бес...полезное. Потому что во всём этом тавтологическом ряду, несомненно, есть нечто общее, съединяющее и даже более того — главное, позволяющее не только избежать рассмотрения окольных & околоточных частностей, но и оказаться сразу — в центральной болевой точке всякой тавтологии. — Потому что единственным и непременным её основанием, вне всяких сомнений, является Он..., Тот-Кто-Говорил..., или Тот-Кто-Сказал, возможно. Иными словами, Человек (сын Божий, как известно) с его такой же природой..., — в течение веков упорно & упрямо повторяющий одну и ту же ошибку. Или напротив: совсем не ошибку, а нечто такое (такое же самое, с позволения сказать), что он сам, не желая проникнуть в суть вещей, склонен поскорее забыть и объявить ошибкой. — Иначе почему бы она, сердешная, преследовала его во все времена, во всех языках и племенах?.., где они, бесконечно повторяясь сами и повторяя друг друга, только во вторую очередь «говорили то же самое» (tautologéō), но прежде всего — одно и то же и делали..., затем лишь пытаясь подвести хотя бы какое-то объяснение под своё пожизненное копирование, всякий раз как-то незаметно переходящее — в посмертное. Со всеми вытекающими последствиями..., само собой. — И не втекающими обратно. Как поётся в одной старой песне: «Я знаю, что жизнь идёт своим путём, и мы за ней таким путём пойдём...»:56   Впрочем, (лицемерно) прошу прощения..., кажется я слишком разогнался и, как следствие, немного забежал вперёд хвоста (поезда). А потому теперь, чтобы вернуться в оборотную точку, мне придётся выполнить стандартный тавто’логический приём (или трюк..., как любил один мой друг) из старинного (как весь этот мир) арсенала человеческой природы. — Значит, оставим..., — как любил говорить другой мой знакомый...:6  Слово – это пустота, со всех сторон облепленная буквами.       Вот почему с ней так удобно играть...:56   Всё равно нам ещё придётся вернуться к этому вопросу...,:590 — незадолго до конца симфонии... И здесь, уж раз начавши, пожалуй, мне было бы к лицу ступить на зыбкую почву воспоминаний (задним числом, вестимо), чтобы, плавно перетекая из стакана в стакан, в конце концов, оставить его наполовину полным (как они любят)... или в точности напротив (как люблю я). ...мимолётное введенье...   Нет, конечно... Нельзя сказать, чтобы это стало первой нашей встречей. Разумеется, мы с ней встречались и прежде, и не раз... Едва не всякий день я имел счастье видеть её то издалека, то мельком, а иной раз она проскальзывала мимо неслышной тенью..., со своей неповторимой полу’улыбкой на лице: то ли загадочной, то ли унылой. — Вблизи и на расстоянии, дома и в школьных коридорах, она сопровождала меня с самого раннего детства, с той поры, как я стал видеть, помнить и понимать себя и людей... Но удивительное дело: никогда она не становилась навязчивой..., тем более, грубой. Её скользящая походка, деликатный наклон головы и постоянное выражение какой-то странной отрешённости и непричастности на лице — всё это никак не располагало к близкому знакомству. И казалось, так будет всегда. К счастью, это было ошибкой. — Грубо, зримо, едва не налетев друг на друга, мы столкнулись с нею лицом к лицу там же, в старых школьных классах, где едва ли не каждый день и час она показывала свои небесные черты издали..., или вполоборота, как всегда, скользя к выходу. Нет, я сейчас не смогу точно назвать время и место, имя ему было, как и полагается: вечность... и бесконечность. Но впечатление..., оно было ошеломляющим и незабываемым. Как сейчас помню этот милый мелодический голос (женский, конечно), впервые произнесший вслух короткую & краткую фразу..., полную какой-то невероятной красоты..., красоты и совершенства: строгого и непререкаемого. Словно золотое сечение, аттическая колонна или пирамида Хефрена..., даже будучи самим Мишелем Анжело, от неё уже нельзя было отсечь ничего лишнего..., ибо всё в ней олицетворяло бесконечную стройность, законченность формы и глубину содержания. И тем более в ней угадывалась тайная прелесть и прелестная тайна, сквозь проникнутая духом вечной женственности, что слова эти, стройные и строгие, олицетворяли собою верховную власть, — ту самую, о величии и преемственности которой твердили на каждом углу, всякий день и каждую минуту. Вот и сейчас я слышу дивный голос и всю фразу в целом, высеченную в граните незыблемой веры, — слышу так, словно бы с той поры не минуло десятков лет и та же самая власть по-прежнему продолжает на каждом углу твердить свои волшебные формулы, полные философии высокой и недосягаемой...  ...Учение Маркса всесильно, потому что оно верно...   До сих пор помню: как я..., полный неизъяснимого восторга, попросил её..., прошу прощения, эту женщину-педагога, насквозь советскую и социалистическую, повторить свои слова ещё раз..., и затем долго вслушивался изнутри в их дивную музыку, словно бы пытаясь проникнуть в секрет их удивительного, почти сверх’естественного воз...действия. Именно тогда, в ту самую минуту, какою-то безошибочной детской интуицией я ощутил среди тусклой материи потёртой ленинской фразы — очевидное эхо веков... (чтобы не вспоминать о вечности..., чисто человеческой вечности, разумеется..., понимая это слово в максимально узком смысле). И ещё долго я, словно никак не мог наиграться в новую дивную погремушку, повторял самому себе вопрос, пытаясь сдержать торжествующую улыбку нежданно открывшейся тайны: «Так почему же учение Маркса всесильно?..» — и сам себе отвечал стихотворением, мгновенно выученным: «да потому, что оно верно!..» А затем..., через маленькую паузу, словно бы обежав половину круга и оказавшись с противоположной стороны, уточнял у самого себя: «Но в таком случае, почему же учение Маркса верно?..» — и тут же, словно в знакомом с раннего детства ритуале, отвечал этому странному профану, не понимающему очевидных вещей с едва сдерживаемым торжеством в голосе: «да потому, что оно всесильно!..» ...дорогой наш инвалид...   Приоткрывая за своей блестящей поверхностью дальние последствия костного перелома..., сшитые накрепко красными нитками очередного вождя народа, сцементированные намертво гипсом ноябрьской «революции», теперь две эти части (как ноги или руки) срослись в одну: единую и неделимую. Словно пароль и ответ. Подпись и печать. Выстрел и отдача. Ключ и замóк. Желание и удовлетворение. С той поры..., разве можно было бы себе даже и помыслить, будто бы она..., прошу прощения, эта божественно-божественная, неподражаемо-неподражаемая, исхитительно-восхитительная..., олицетворявшая собою обаяние, силу и незыблемость всех трёх столпов государственной власти, — всего лишь нелепость, оговорка или ошибка..., как было сказано в их же словарях?.. — Нет, мой дорогой друг, даже и не надейся. Ни послабления, ни осечки больше не будет... Ибо ошибка, многократно повторённая тысячами глоток и языков, а затем — введённая туда..., в пантеон, в ранге символа высшей власти..., впредь она уже не может обернуться тыквой..., вернувши себе прежний статус «просто ошибки» или случайного недоразумения. По крайней мере до той поры... (не может), пока ей на смену не придёт другая — власть. Вместе со своими новыми символами и ошибками (поверх прежних), само собой...   Разумеется, рассказывая о нашей с ней первой встрече, я ничуть не пытаюсь шутить или представляться. И прежде всего, потому, что за своей поверхностью она (едва) скрывает те важнейшие закономерности, по которым раз и навсегда (sic! — именно так) скроена безнадёжная природа человека. — И здесь, прежде всего, следовало бы ему глубоко (в пояс..., или ниже) поклониться. Буквально в трёх словах он способен сказать о себе если и не всё, то (по крайней мере) очень многое..., что не хотел бы сказать. Пожалуй, эта история случалась с ним в его (не)продолжительной истории всякий раз, когда он пытался выразить нечто значительное..., высокое и важное для себя — но прежде всего, связанное с его сокровенными (дурно скрываемыми и хронически сдерживаемыми) желаниями, пожизненными & посмертными. И здесь, неизбежно наталкиваясь сначала на вопиющее несоответствие, а затем и на сопротивление собственного материала, он слетал с рельсов, падал с катушек и, как следствие, попадал впросак. Тыкая пальцем в небо (как в нёбо), — буквально через один-два шага его заносило, затем он промахивался и... в чистом виде проговаривался о самом себе, сердешном...   Разумеется, фразу Ильича нельзя было бы признать шедевром философского искусства или хотя бы выдающимся произведением в области риторики. Скорее, приведённый выше образец более всего ценен именно своей заурядностью и посредственностью: через него как никогда ясно видна жёсткая средняя линия, наподобие арматуры проходящая через всякое человеческое поползновение на власть. Написанная второпях, небрежно и на «живом нерве» (как и многие ленинские работы), эта «основополагающая» статья более всего ценна своим «культовым автором» (основоположником и краеугольным камнем семидесяти лет государства), а также и тем, что находится на внутреннем изломе цивилизации, где виднее всего проявляются её жилы и сухожилия..., так сказать, силовые линии, образовывавшие тяжи между массой людей и силой их подавления. — В конце концов, уже одним тем фраза о «всесилии учения Маркса» гениальна, что автор её..., попросту проговорился о структуре собственного сознания, и сам второпях прочитав навсегда врезавшееся в память стихотворение, которому его учили с раннего детства. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы увидеть за словами (и за спиной) «самого человечного человека» всего лишь религиозную диаграмму: тезис-антитезис-синтез, резко (почти катастрофически) оборвавшуюся уже на втором шаге. Символ веры..., типичное заклинание: навязшее, заученное и намертво вбитое за последние десятки веков в черепа большей части людей нынешней цивилизации, имея в виду католическую форму «Credo» — во́т что́ прозрачно просвечивает где-то там, позади..., за спиною примата о непогрешимости учения Маркса:  ...Верую в единого Бога Отца Всемогущего...   Пожалуй, даже самый поверхностный текстовый анализ позволяет обнаружить, что по существу перед нами — одна и та же фраза..., и лишь «идейный» зачин её изменён (на противу’положный, антитезу). Две пары ключевых опорных слов («всесильно-всемогущий» и «верую-верно») в железных когтях держат всю смысловую конструкцию, придавая ей жёсткость и силу власти (типичный вид суггестии) через проповедуемый факт (или символ) веры: тот типично теологический приём, который сам Ленин в течение всей жизни резко критиковал под именем «фидеизма». И разумеется, главным остаётся полнейшее отсутствие рационального смысла (и даже умысла), скрытое при помощи сакраментального «того же слова» — неизбежное и неотъемлемое свойство всякой веры. И конечно же, здесь ровно в той же степени уместна маленькая детская игра в перевёртыш, когда на строгий запрос церковно-приходского часового: «Веруешь ли ты в Единого Бога?..» — с неизбежностью катафалка следует непреодолимо стойкое и не нуждающееся в каких-либо оправданиях: «Верую в Бога-Отца Всемогущего!..», ибо здесь нет ни малейшего зазора для каких-то третьих мнений и со’мнений, всё до предела жёстко, скупо и однозначно: «Он Всесилен — потому что Верен» — и дальше ничего, разумеется..., только точка. Красная. Жирная. Круглая. — Как говорится, в подобных случаях продолжение не требуется..., разве только бледная копия, снятая с оригинала в зеркальном отражении идеально (или идейно) противной «антитезы»: власть против власти, удар против удара, да не пощадит его глаз твой, душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу... Слово против слова. Дело против дела. Тело против тела. Тезис — антитезис. А дальше — ничего...       Потому что никаким «синтезом» здесь, как во́дится, даже и не пахнет... ...в чистом виде...   — Нет, конечно же, нет... — Не каждый, далеко не каждый раз Её можно было обнаружить прямо здесь, на поверхности, да ещё и в столь шикарном облике: предельно рафинированном и обнажённом, как показал её (равно)велiкий Ильич... Императрица, почти богиня, не при всяком случае она готова была являться своим (не)верным подданным в столь явном и неприкрытом виде, когда оставалось бы только пасть ниц, возопив хором: вот, вот же Она собственной персоной..., её Величество..., Госпожа Тавтология... — Гряди, царица, бери же нас голыми руками, правь нами, казни нас, хоть живьём ешь нас с маслом, мы все твои с потрохами!.. — Ибо только особым (божественным, несомненно) случаем можно было бы оправдать столь явное явление..., едва ли не сходящее с небес на землю. Куда чаще её природную (божественную, несомненно) наготу заботливо (и хитро) прикрывали, маскировали, а то и пытались вовсе запрятать под разными личинами или «даже» секретными кодами — всякий раз согласно случаю и назначению. И всё же, довольно зная (изнутри себя) цель и методы этого маленького стайного животного, не представляло особенного труда произвести обратную работу — найти запрятанное, расшифровать кодированное, снять маску и, наконец, открыть прикрытое. — Достаточно было только поставить цель или задачу, чтобы — решить её тут же: напрямую и без промежуточных звеньев...   Первым вопросом на этом пути всегда оставалась потребность говорящего: ибо «что он более всего желает, то более всего и пытается скрыть», а вторым (и последним) — слово и дело: ибо в результате всех манипуляций с собственными заявлениями «добивается он совсем иного, чем говорит». — И конечно же, ничто более не способствует невероятному расцвету (а далее — и засилию) тавтологии, всеобщей и равной, чем отсутствие элементарного предмета обсуждения. Равенство, свобода, счастье, добродетель, бесконечность, блаженство, святость, рай, бог..., — чем дальше, выше, благороднее и абстрактнее та безусловная (невидимая) ценность, которую они пытаются «втолковать» (читай: продавить) в мозги своих сородичей, тем неизбежнее жди появления пышного хвоста павлина, где всякое перо краше соседнего, и всякое повторяет предыдущее, и все вместе сливаются (в едином экстазе) в одно сверкающее перо, не требующее и не терпящее вокруг себя более никаких перьев. — Пожалуй, в этом пункте мне не остаётся ничего иного, как только развести растерянно руками, чтобы произнести последнее ключевое слово: шизо’френия..., или, говоря мягче, шизоидная картина мира. Понятие..., скажем, далеко не тавтологическое и почти забытое в том своём виде, который обозначает старый-добрый диагноз — и не только конкретному пациенту (или реципиенту), но прежде всего — их «общей совокупности», после всего...:635   В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его...   Напрасный труд было бы заподозрить меня в том, будто бы я желаю нападать на какую-то «религию» (конкретную или любую). Вовсе нет..., и даже более того: о ней здесь вовсе не сказано ни слова..., да и не упомянул бы я о ней вовсе, если не проявляла бы она на протяжении всей истории этого человечества (словно бы выхватывая церковной свечкой из круга темноты) едва ли не самые выпуклые черты его исподнего характера..., точнее говоря, инстинктов. — Во́т что́, говоря без обиняков, всегда было и оставалось неиссякаемым источником Его непоколебимой тавтологии. Как повторил в своё время известнейший римский тавтолог Плотин (в своих прелестных «Эннеадах»): «Начало было слово, и всё есть слово». Само собой, я не нашёл бы в своей душе (а тако же в сердце и мозгу) ни единого возражения, если бы всякий из них сумел вовремя поправиться (или хотя бы справиться), заменив нейтральное и ничего не значащее слово на какое-то другое, хотя бы немного приближенное к субстрату..., равно как их всеобщему, так и каждому отдельному. Ну, например, хотя бы так... «В начале была Потребность, и Потребность была у Бога, и Потребность была Богом. Она была в начале у Бога. И всё чрез Неё начало быть, и без Неё ничто не начало быть, что начало быть...»   И совсем не случайно (в своё время) хватался за голову бедняга-граф Лев Толстой, пытаясь хоть какого-то чёрта разобрать(ся) в «наветах, заветах и поучениях» церковных подвижников, почти неподвижных в своём предельном устое..., или притворе, с позволения сказать: «как ни мучительно трудно анализировать такие выражения, в которых что ни слово, то ошибка или ложь, что ни соединение подлежащего с сказуемым, то или тавтология или противоречие, что ни соединение предложения с другим, то или ошибка, или умышленный обман...» Разумеется, единственным ответом ему могло стать (и стало) — только «отлучение от церкви»..., дело настолько же тавтологическое, насколько и бес...смысленное. Потому что даже критиковать, дорогой дружище-толстяк, надобно тоже с умом, не слишком-то застревая на равно-нелепых частностях и прочих, благо, глупостях кланового сознания... Ведь на своём птичьем языке вечно твердили они совсем о других потребностях и предметах, чем давал бы понять внешний звук их слов, отчего-то повторяющийся тем чаще, чем больше приходилось им скрывать позади, за своей спиной, за углом, в подвале, под ку(м)полом или в кармане. Так или иначе: но их захолустное местечко при любом случае обустроено ради процесса, ради прибавки или прибавления, каким бы цветом ни были разрисованы стены и какие бы статуи не стояли по краям... — Вся древнейшая, первобытная психология воли (или власти одного человека над другими) зиждется на том, что её создатели, жрецы, стоявшие во главе племён или общин, желали возможно более полным образом укрепить своё исключительное право обвинять и присуждать к наказаниям — и, в конечном счёте, властвовать. — Даже и поневоле приходится признать, что в рамках своих задач они поступали последовательно и совсем не глупо. Эту более чем заманчивую возможность распоряжаться чужими жизнями они создавали, конечно, для самих себя — но под видом права для Бога... Однако экая хитрая у них получилась штуковина, наподобие завёрнутой винтом тавтологии! Людей придумали «свободными», чтобы их можно было в любой момент судить и наказывать, — то есть, чтобы они в любой момент могли быть признаны виновными, а себя, жреца, при этом поставить «всего лишь» исполнителем воли Бога, то есть и несвободным, и невиновным. Итак: отныне всякий человек волен совершать поступки (уж если он обладает дарованной ему от самого Бога свободой воли), а значит, и всякий его поступок может рассматриваться как поступок по замыслу, а источник любого действия — находящимся в его «сознании». Что за блестящая выдумка!..:343-344 ...ещё предложение... ...ещё предложение...   — Разумеется, было бы крайне наивным (пред)полагать, будто бы древнейший инстинкт этот, столь пышно проявляя себя в пределах какого-нибудь солидарного капища или партийного комитета, — внезапно!... (это я сказал: внезапно!) — и без следа исчезнет в остальной обыдневной жизни людей. — Отнюдь..., и скорее даже напротив. Потому что именно оттуда (и прежде всего, оттуда) он начинает свою властную поступь во все прочие пределы их совокупной жизни, прикрываясь тысячей бесконечно-тавтологических слов и понятий: тем более шикарных и красивых, чем выше ставки в этой постоянно возобновляемой игре голода и экспансии (не исключая, впрочем, и прямой агрессии). Само собой, всё в точности так и никак иначе: без особых различий..., с незначительными виньетками и деталями, в рамках общей & все’общей человеческой (чтобы не сказать: гуманитарной) тавтологии. И здесь..., я снова прошу прощения, поскольку даже бесконечно повторная картина остаётся яснее ясного, как её ни крути, как ни выкручивай и не поворачивай: хоть с тыла, хоть позади, хоть наперёд ягодицами. И даже разбирая всякие словечки и слова (назвав это дело с важным видом: лингвистикой или риторикой... посреди навозной кучи), всё-таки не следовало бы слишком спутывать причину со следствием (или следственным комитетом, с позволения сказать), а главное, причинное место человека пытаться поставить позади телеги. Собственно, причина на то и есть причина, чтобы приводить к последствиям: вероятно, шаг за шагом. Не спеша. Сначала туда, затем — обратно. От простого к сложному, как хотелось бы сказать. От маленького к великому. От глины к алмазам небес. Для начала — проявив себя полной мерой посреди субстрата, в темноте, ночью, в пещере или в кустах, между своего роду-племени, рядом с женой, рабами и детьми, в повседневной бытовой жизни..., и только затем — торжественно «подняться» к горним высям, изобразив на куполе прекрасного храма всю свою роскошь в форме Отца, Сына и ещё какого-то Духа.   Не сразу и Москва (рас)строилась. И семечки лузгать приходилось с малого. Не так уж они были велики... поначалу, как им всегда хотелось. Бог, не Бог, это уж дело наживное, как говорится. Не всякому повезёт..., до Бога. А начинка-то прежняя, матушка!.. Вот потому-то, едва только отодвинь, убери одно главное слово — как глядь!.. — на его месте словно прыщ появится в точности такое же..., второе, третье...   И хотелось бы сказать: «другое»..., да язык не велит. Потому что вовсе не другое оно, а в точности то же..., именно что!..., в точности то же самое слово. Dura lex, sed Lex...  ... Закон суров, но это закон ...   Впрочем, не всегда так однозначно глупо... Фасоны и одежда иногда меняются. Шляпы не всегда слетают вместе с головой. И даже рост..., слегка подвержен инфляции..., или ещё какому-то воздействию времени. Возможны и варианты, как говорится. «Друзьям всё, врагам — закон»..., как вдохновенно врал каудильо, к примеру..., а следом за ним и наш добрый полковник..., его верный эпигон (в смысле тавтологии, прошу про...щения), а равно и неповторимый повторитель..., сугубо на своём уровне, разумеется. Впрочем, оставим его в стороне, да подальше..., — как говаривал один мой (не)добрый приятель...:375   Тем более, что единожды шагнув в ту сторону, никогда не останавливаются они, пока не увидят перед собой собственных пределов... К примеру, на всём ходу внезапно наткнувшись торсом на чью-то Велiкую стену. Или обнаружив впереди горы до небес. Или, на худой конец, собственное отражение в чёрном зеркале. Обладая всеми признаками бога своего, ещё никогда не останавливались они там, где можно было бы ещё продолжать двигаться, теснить, отодвигать, отбирать, иметь... — И никакая «Dura lex, sed Lex» не становилась точкой насыщения, едва открывалась новая возможность и следом за ним, словно белый щит на воротах, оказывалась Высшая цель: как итог Власти, Силы, распоряжения землёй, водой и жизнью на земле вокруг себя... Perpetuum Module. Можно ли остановиться на достигнутом, пока никто и ничто не останавливает? Что за дурацкий вопрос! Конечно же, нет. Вечное движение. Нет предела совершенству. — Закон что дышло. Руки, ноги, камни, плети. Теснее круг, шире глаза, длиннее руки, пальцы, когти. — Пламя, племя, уголь, угол, огонь, агония, воля и вопль, дым и лёд. Крест и роза. Месяц и год. Звезда и молот. Куй, пока молод. Чётче шаг, ровнее ряды, в ногу, в ногу, в ногу... — Кто успел, тот и съел. Кто мал, тот не взял. Кто не здесь, тот не есть. Кто не с нами, тот против нас. Кто не свой, тот чужой. Кто не жив, тот мёртв. Левой, левой... — В ногу, в ногу, в ногу...  ... Каждому Своё ...   Suum cuique... Jedem das Seine... (для тех кто понимает или хотя бы помнит). — Верх острого ума, низ остроумия. И в самом деле, какие здесь ещё могут быть вопросы? Смогли ли они когда-нибудь дойти до тавтологии выше, чище, ярче, тише?.. Вот оно, словно лишённое мяса и кожи, голое как перст, чистое как скелет лет, их исподнее, ударное, бездарное, подлейшее, простейшее. Словно коврик у ног, словно платок у носа, словно нижнее бельё... Как мы все будем иметь друг друга: кто смог — тот и строг, кто успел — тот и съел, кто знал — тот и взял, кто суров — тот и в ров. Пусть неудачник плачет... Каждому Своё... А не каждому не своё. — В ногу, в ногу, в ногу... Чёрт, чёрт, чёрт...   — Слово за слово, важно или не важно, лепо или нелепо, так или не так, этак или иначе..., копируя друг за другом и спотыкаясь на ходу, снова и снова, не слишком-то (из)меняясь с заскорузлых времён дядюшки-Эхнатона и по сей день, вдохновенно и уныло соврут они (в лицо и за глаза, себе и тому парню, без разницы) в сто тысяч триллионный раз, многозначительно приподняв указательный палец, — жест универсальный для любой правящей тавтологии силы, власти, в своём праве. — Нужно ли трудиться напоминать, что́ они при этом подумают..., и что́ сделают... Само собой, все три варианта поведения окажутся одинаково далеки... от элементарного соответствия, но зато одинаково близки к потребности, сколь бы сложной (или простой) синтаксической формой она ни прикрывалась. — Не зря же, в конце концов, наш, несомненно, прекраснейший из представителей корпуса российских губернаторов (само собой, я разумею про себя дедушку Михаила Евграфовича) столь ехидно сетовал на неискоренимую силу закона силы: «Говорил я ему: какой вы, сударь, имеете резон драться? а он только знай по зубам щёлкает: вот тебе резон! вот тебе резон! Такова единственно ясная формула взаимных отношений, возможная при подобных условиях. Нет резона драться, но нет резона и не драться; в результате виднеется лишь печальная тавтология, в которой оплеуха объясняется оплеухою. Конечно, тавтология эта держится на нитке, на одной только нитке, но как оборвать эту нитку? ― в этом-то весь и вопрос»... — Едва представишь себе подобную бесподобную идиллию, так и в мечты погрузишься — по самые ягодицы. И в самом деле, далеко не дурственный вопрос: но как же, прости Господи, оборвать эту нитку, если от самого начала «нитка эта была с Человеком, и Нитка эта была у Человека, и Нитка эта была — Человек». Даже на первый взгляд вырисовывается с...лишком сложная тавтологическая картинка, при которой уже и совсем не «нитку» обрывать придётся, а какой-то скрытый под нею предмет..., значительно более громоздкий, мясистый и толстый. Много раз я предлагал организовать бесплатные народные прогулки в колеснице Государства.   Но до сих пор почему-то никто не придавал моему проекту никакого значения.       И вроде бы мелочь, а всё — обидно...:149   Regina probationum... Признание — царица доказательств. Словно ноги, слово за слово цепляется..., так цепочка получается. Далеко ли, далёко ли ушёл, старче?.. — Да нет, как говорится, где был, там и остался. Сорок (тысяч) лет по пустыне ходил, стадо дураков за собой водил, да на том же месте и очнулся. Только слов полон рот... Одинаковых. И одинаково пустых. — Ах, друг мой, Горацио..., и не надоело ли тебе крутиться вокруг одной своей точки. Пятой, вероятно... Невероятно. Всё время вокруг и обратно. Внутри замкнутой линии, очерченной чьей-то невидимой рукой. Своей собственной, вестимо, чьей же ещё?... Но только выдаваемой за длань божью..., по своему образу и подобию. Трусцой или аллюром, сидя или лёжа. По кругу или спирали. — И всё-то у них одно и то же, и всякий раз у них одно и то же, разве только с малейшими изменениями обстоятельства места или времени (бес)действия. Один и тот же спектакль. От рождения и до нового рождения. Нечто вроде декорации..., или мизансцены, не более того. — Тавтография, тавтономия, тавтософия, тавтоскопия, тавтометрия, тавтоматика, тавтомахия, тавтоэпия, а затем... без видимого перерыва, тавтогамия, тавтофагия, тавтоэтика, тавтогенез, тавтолюционизм, тавтолистика, тавтофизика, тавтономика, тавторапия, тавтолитика, — и наконец, словно венец поверх пирожка: Она, Тавтология, Царица... Не оговорка, не ошибка, не промах бессознательного... — Слегка запыхавшись, забежать за угол и резко остановиться, словно бы для того только, чтобы немного отдохнуть и перевести дыхание. Пожалуй, нужно бы ещё и проверить: а не гонится ли за нами кто-то (такой же) по пятам, сзади. Мир — есть Бог..., они говорят. Следовательно, мира нет. А значит, нет и бога.      Есть только пустая игра..., игра слов, вроде этой...:264   Veni, vidi, vici..., увы. — Никогда за всю их истерическую историю они не ограничивались одними словами. К сожалению, вероятно... Даже поэты и евангелисты. Типичный предбанник дел (их рук и тел), произнесённый текст (или даже утаённый) очень часто приводил к последствиям. Сказанное (и несказа́нное) сплошь и рядом влекло за собой — и нечто дальнейшее, совершённое (не совершенное, нет), хотя и связь слова с делом (как и духа с телом) слишком редко была — непосредственной & прямой у этих животных, повсеместно славящихся своею изрядною кривизною. Куда чаще связь сказанного и сделанного оказывалась посредственной извилиной или хитрой загогулиной. — Тезис, антитезис, синтез... ...плавный переход... Не стану напрасно повторяться: в самом деле, вся история этого человечества изобилует примерами шизоидной связи между словом и делом. Называя это своё качество умом, ловкостью, хитростью, расчётом, деловой жилкой или даже интуицией, они неизменно высоко ценили его..., разве только кроме тех случаев, когда сами оказывались среди проигравших или перехитрённых. И здесь вступало «в дело» уже совсем другая тавтология: свой — чужой, враг — противник, средство — цель, я — не я... И предела здесь снова как будто бы не было. — Люди для людей всегда оставались не только средой, но и субстратом.   Последнее временами было особенно неприятно, а временами — и совсем нехорошо... Проигравших они никогда не ценили, словно бы мгновенно вычёркивая из числа своих (тавтоса) и, как следствие, обращая в пищу, трупы, рабов, низших и прочее исчадие чужой & чуждой части мира. Но..., прошу прощения, здесь я резко остановлю поток собственной тавтологии (пополам с красно’речием), чтобы не удалиться слишком далеко в сторону от основной обсуждаемой темы. Одновременно заметив, впрочем, что такой исход реально невозможен... — Как бы далеко от зачина я не отошёл, люди (как предмет и совокупность) останутся ровно на том же месте, во все века и тысячелетия своей маленькой истории..., продолжая с неизменной настойчивостью и постоянством творить (всё время вокруг и обратно) на всех уровнях (от личного до вселенского) примерно то же самое (с незначительными изменениями), всё время то же самое (или одно и тоже)..., каждый раз создавая вокруг себя некую особенную ауру или номосферу..., иногда также называемую тавто’полией или цивилизацией. Правильно..., прошу прощения, — хорошо ли было бы не замечать или даже игнорировать их потрясающие способности & даже таланты к бесконечному повторению?.., делать такой вид, словно бы их не существует?.. От мала до велика, от племени до корпорации, от рядового до царя, от человека до нации, — и вечно-то они повторяют друг за другом одни и те же сказки, желания, претензии, конфликты, драки, убийства, войны..., ну... и так далее, без края и предела, ибо таково, прежде всего, от века их главное (стайное) свойство совокупной натуры. — Всё время одно и то же, всё время друг за другом, всё время вокруг и обратно, — словно в старой (как их общий мир) песенке. ...вот так-то оно будет лучше, — как говаривал Наполеон I,   в очередной раз отправляя кого-нибудь на расстрел...:159   Пожалуй, наилучшим (и самым простым, кроме того) ключом к окончательному решению вопроса о тавтологии могла бы стать маленькая выдержка из теории математической логики..., если бы в ней (кроме всего прочего) было бы хоть немного больше смысла, чем в любой другой клановой дисциплине. Изложенная типическим клановым языком, напоминающим скорее щебет щегла, чем оттенки смысла, по праву рождения своего она несёт в себе куда больше «бога слов», чем настоящего понимания. И тем не менее, рискну привести одну из подобных формул... Как говорится, исключительно ради чистоты опыта. ...на пути человека...   Also..., прошу продегустировать небольшой образчик... от нашей образины.   Формула исчисления высказываний называется тавтологией (или тождественно-истинной формулой), если её значения составляют «истину» для всех наборов значений переменных, входящих в эту формулу. Нахождение тавтологий составляет основную задачу логики высказываний, поскольку они выражают законы логического мышления. В случае некоей заранее заданной произвольной формулы, в рамках стандартных исчислений нетрудно проверить: является ли она тавтологией. Для этого составляют таблицу истинности этой формулы, или проверяют её с помощью рассуждений. Например, для рассмотрения каждой конкретной формулы возможно выяснить, при каких условиях обе части дизъюнкции будут ложными. Если условия ложности первой части не совпадают с условиями второй части, значит, формула не является тавтологией. Следующие формулы исчисления высказываний являются тавтологиями: закон исключённого третьего; закон отрицания противоречия; закон двойного отрицания; законы упрощения; законы ассоциативности операций; законы дистрибутивности; закон тождества; закон контра’позиции; правило цепного заключения; свойства рефлексивности, симметричности и транзитивности операции... и закон противоречия... С другой стороны, проблема определения того, является ли произвольная формула в логике предикатов тавтологией, представляется алгоритмически неразрешимой.   Полностью удовлетворившись приведённым & проведённым опытом и отложив его под сукно, было бы затруднительно не отметить, что предмет его изучения представляет собою далеко не столь само’замкнутую академическую материю, как могло бы показаться на первый взгляд. Чем чище наука и чем рафинированнее она погружается (словно бы) внутрь собственного искусственного аппарата, тем ближе она оказывается в существе своём к внутреннему человеческому субстрату, изучающему (под видом формальных умо’построений) самоё себя. Рассуждая о предлагаемом предмете именно с такой (сугубо игноративной) точки зрения, представлялось бы крайне неточным оставить за границами настоящего обсуждения математическую логику, тем более, что она (уже рассмотренная сама по себе, снаружи вопроса) представляет собою весьма податливый материал для выводов. — Основной из которых, между прочим говоря, полностью совпадает с основным тезисом этого эссе: тавтологичность (или незначимая повторность) представляет собой одно из фундаментальных свойств человеческого интеллекта (мышления, мотиваций и поведения), напрямую проистекающего из дихотомической структуры мозговой функции (высших) приматов.   Так или иначе, прямо или криво, говорят ли они (одним словом) «логика», «математика», «политика», «философия», «риторика», «софистика» или «лингвистика», всякий раз они ведут речь о самих себе..., не исключая самых мелких подробностей предлагаемого предмета. И здесь, само собой, никак не избежать ни одного из вариантов спекуляции, на которые неизбежно опирается весь их (внутренний) мир..., как всегда, необходимым образом построенный «по образу и подобию»... — Само собой, что любая речь (в особенности, из’устная, конечно), словно поплавок на поверхности стоячей воды, в первую очередь покажет: из какого (ячеистого) материала состоит и в каких пропорциях сколочена его неказистая внутренняя конструкция, вечно привыкшая стоять на четвереньках. Как слова ни складывай, как ни переставляй местами, а всё каждый раз — снова и снова —      складываются они в одну и ту же — маленькую, выразительную фигу...:53   Пожалуй, раз’узнай они об этом хорошенько, так давным давно замкнули бы уста свои коралловые, да наложили бы бес...срочный обет молчания на ланиты свои сахарные... тавтологические без конца и краю, чтобы лишний раз не проговориться: о себе, о своей природе, о своей породе, о своём прошлом..., настоящем и даже будущем, заложенном прямо здесь, поверх всего. Потому что..., да..., потому что такова их безнадёжная наука учиться на ошибках своих... (которые никого и ничему не учат..., как они сами уже давно заметили). Понимая каждое из слов в прямом смысле... А тако же и его полном отсутствии. — И добро бы знать им (пускай они и совсем не знать) о том невероятном сокровище, навсегда похороненном среди их исподнего мусора, где-то там, поблизости от причинной точки их вечно беспричинной тавтологии, — да нет им никакой нужды до него. Раз и навсегда объявили они его всего лишь нелепостью, ошибкой, оговоркой и..., тем самым, низвели до такого же нижайшего болота, в котором и всю свою жизнь от века проводят..., вплоть до её скончания.:390 Попросту говоря, выплеснули вон вместе с грязной водой..., запросто посчитав такой же грязной водой... или таким же осадком (а то и подонком), ещё чего доброго. ...Бог весть, существует ли на свете что-нибудь более приятное,             чем солгать самому себе: вовремя и кстати...:494   В конце концов, было бы слишком наивным полагать, что эссе..., одно моё тавтологическое эссе способно развернуть, остановить или хотя бы затормозить этот ветхий процесс, вызванный к жизни их органической потребностью и природой, характерной для всех времён и поколений, включая будущие. Разумеется, нет... — И всё же, поставить точку..., задолго до окончания фразы..., или, по крайней мере, предупредить..., как всегда, знакомым движением подняв указательный палец кверху. — И кто бы теперь мог упрекнуть меня, будто я пренебрёг своим знанием?.. Очевидным образом, это была бы ложь. Первого или второго типа... Никогда бы я не принял подобного обвинения, если бы не одно обстоятельство равной силы..., о котором мне было бы разумнее сегодня умолчать.   Собственно, именно так я и поступлю..., поставив малое отточие.       Человек есть мера всем вещам — существованию существующих и несуществованию несуществующих...:375   И всё же, не совсем, не до конца... Перечитав статью от начала и до конца и пересчитав для порядка строки на его протяжении, нетрудно сообразить, что здесь не хватает одной формальной мелочи, которую от меня, вероятно ждали... с самого начала, да так и ждут до сих пор... Педанты всего света. — Само собой, я говорю об определении. Уже единожды данное в рамках тавтологического эссе как результат сопоставления словарных и энциклопедических статей (выморочных в разной степени), тем не менее, оно не удовлетворило (да и не могло удовлетворить) повсеместных любителей п’русской чёткости и порядка (слов). — Хотя (казалось бы!..), что может быть проще: после всех приведённых обстоятельств места и причины действия?.. Но нет. А раз так, значит, повторю ещё раз (то же самое)..., словно бы подчинившись неумолимому голосу природы. Опять... всё время вокруг и обратно... ...чтó есть тавтология...   — А значит, получите и распишитесь напоследок, дорогой профессор.       Потому что ещё одного повторения — больше не будет... «...не дождётеся...» — как говорил один поэт...   Тавтоло́гия (от греч.tautos, тот же самый) — фундаментальная наука, изучающая неуклонную повторность (общность) в природе, физиологии, психологии, поступках и результатах деятельности совокупного человека или человечества в целом; в конечном счёте, то же самое, что более поздняя Хомоло́гия (от греч.omos, хомос, тот же самый, одинаковый) или более узкая каноническая Хоми́стика (от лат.Homo и греч.omos, человек нормы: тот же самый, одинаковый, Homo normalis). Многократно оболганная и доведённая до полной профанации совокупными усилиями своих носителей, недоумков последней цивилизации, тавтология как наука фактически перестала существовать к середине XX века, впоследствии низведённая до уровня «речевой нелепости (lapsus linguae) или логической ошибки (lapsus cogitae)». Примерная мотивация всех участников процесса не вызывает сомнения: она в точности такова же, как и в большинстве аналогичных случаев (самозащита). — Между тем, именно тавтоло́гию (наряду с само’отрицанием) возможно было бы признать единственным (доступным людям) источником (так называемой) абсолютной истины, а также одним из наиболее точных и важных источников сведений человека о своей исподней (суб’стратной) природе. — Сделанная как и всё «по образу и подобию», она многократно и бесчисленно воспроизводит в мышлении, речи, действиях и совокупной культуре основные структурные черты своего создателя, представляя собою уникальный артефакт для анализа и диагностический материал для выводов.   Подводя краткий итог в двух словах, остаётся только заметить, что тавтоло́гия (даже в своих непродуктивных формах) способна доставить из глубины человека некое субстратное эссе (концентрат или эссенцию), в сжатой форме дающее представление о внутренней конструкции, возможностях и пределах развития его существа или сущности. К слову говоря, едва ли не самая важная выжимка из этого эссе содержится в точности здесь..., на этой странной странице, немного выше, чем сейчас находится точка аккомодации вашего зрачка... Мадам..., мсье..., мадмуазель..., не исключая также и всех прочих.   — Вот, собственно (говоря), почти всё, вкратце..., что можно было бы сказать по этому поводу (или без него)...   И всё же..., погляди-ка сюда внимательнее:           неужели всего лишь описка, оговорка, ошибка... (природы)?.. — Ты сказал, Пилат.

A p p e n d i x — в рамках тавтологии — ( не исключая всего прочего ) Опять проснусь, очнусь, и что же?.. — О боже, снова те же рожи...    ( М.Н.Савояровъ ) ...на пути в тавто’логию ➤    Часто говорят, что природа самой силы неизвестна и мы познаём лишь её обнаружение. Но, с одной стороны, определение содержания силы целиком совпадает с содержанием её обнаружения, и объяснение какого-нибудь явления некоей силой есть поэтому пустая тавтология. То, что согласно этому утверждению остаётся неизвестным, есть, следовательно, на самом деле не что иное, как та пустая форма рефлексии внутрь себя, которою одною лишь сила отличается от обнаружения, — форма, которая сама также есть нечто довольно хорошо известное. Эта форма ничего не прибавляет к содержанию и к закону, которые познаются единственно только из явления. Нас, кроме того, всегда уверяют, что, говоря о закона обнаружения силы, мы ничего не утверждаем относительно природы силы. Непонятно в таком случае, зачем форма силы введена в науку...   — Фридрих Гегель, «Энциклопедия философских наук», 1817 ➤    Меня удивляет, что никто не остановился скорее на восьмой аксиоме <Эвклида>: «фигуры, покрывающие друг друга при наложении, равны». Ведь покрывать друг друга при наложении — это либо тавтология, либо нечто совершенно эмпирическое и относящееся не к чистому воззрению, а к внешнему чувственному опыту...   — Артур Шопенгауэр, «Мир как воля и представление», 1818 ➤    Здесь следует также рассмотреть пресловутое положение: цель оправдывает средства. — Взятое само по себе, вне связи, это положение тривиально и ничего не говорит. Можно также неопределённо возразить, что праведная цель действительно оправдывает средства, но неправедная цель их не оправдывает. Если цель правомерна, то и средства правомерны; это положение представляет собою тавтологию, поскольку средство именно и есть то, что ничего собою не представляет само по себе, а есть лишь ради другого и в этом другом имеет своё определение и свою ценность — если только именно оно на самом деле представляет собою средство. Но указанное положение имеет не этот лишь чисто формальный смысл, и высказывающие его понимают под ним нечто более определённое, а именно, что дозволительно и даже, пожалуй, обязательно ради хорошей цели пользоваться как средством тем, что, само по себе взятое, вовсе не есть средство, нарушать то, что, само по себе взятое, является святым, делать, следовательно, преступление средством для достижения хорошей цели...   — Фридрих Гегель, «Философия права» (Отдел третий: Добро и совесть. § 129), 1820 ➤    Г-н Суходаев говорит: «Женщина стремится вступить в брачный союз не с женщиною, но с мужчиною»; «Эпоха» же хотя ничего об этом предмете не высказывается, но это, очевидно, пробел, который, подобно и прочим пробелам, очень мало говорит в её пользу. Наконец, г.Суходаев говорит, что его «Сочинение» ― переводное с иностранного; «Эпоха» говорит, что её издание есть издание, издаваемое... Кому отдать преферанс относительно этого пункта, «решить не решаемся», ибо опасаемся посредством какофонической какофонии впасть в тавтологическую тавтологию...   — Михаил Салтыков-Щедрин, Рецензии, 1864 ➤    ...Много хлопот тогда наделало в Москве известное изречение Гегеля: «что разумно — то действительно, что действительно — то разумно». С первой половиной изречения все соглашались, но как было понять вторую? Неужели же нужно было признать всё, что тогда существовало в России, за разумное? Толковали, толковали и порешили: вторую половину изречения не допустить. Если б кто-нибудь шепнул тогда молодым Философам, что Гегель не всё существующее признаёт за действительное — много бы умственной работы и томительных прений было сбережено; они увидали бы, что эта знаменитая формула, как и многие другие, есть простая тавтология и в сущности значит только то, что «opium facit dormire, quare est in eo virtus dormitiva», т.е. опиум заставляет спать по той причине, что в нём есть снотворная сила (Мольер).   — Иван Тургенев, «Воспоминания о Белинском», 1869 ...ещё одно виденье... ➤    ― Говорил я ему: какой вы, сударь, имеете резон драться? а он только знай по зубам щёлкает: вот тебе резон! вот тебе резон! Такова единственно ясная формула взаимных отношений, возможная при подобных условиях. Нет резона драться, но нет резона и не драться; в результате виднеется лишь печальная тавтология, в которой оплеуха объясняется оплеухою. Конечно, тавтология эта держится на нитке, на одной только нитке, но как оборвать эту нитку? ― в этом-то весь и вопрос. И вот само собою высказывается мнение: не лучше ли возложить упование на будущее? Это мнение тоже не весьма умное, но что же делать, если никаких других мнений ещё не выработалось? И вот его-то, по-видимому, держались и глуповцы. Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и не разумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стеснённых обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечёт его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня. Поэтому я не вижу в рассказах летописца ничего такого, что посягало бы на достоинство обывателей города Глупова...   — Михаил Салтыков-Щедрин, «История одного города», 1870 ➤    «Целое больше части». Это положение есть чистая тавтология, так как, взятое в количественном смысле, представление «часть» уже заранее отнесено определенным образом к представлению «целое», — именно так, что понятие «часть» означает попросту, что количественное «целое» состоит из нескольких количественных «частей». Оттого, что указанная аксиома выражает это явным образом, мы ни на шаг не подвигаемся дальше. Можно даже известным образом доказать эту тавтологию, можно сказать: целое есть то, что состоит из нескольких частей: часть есть то, несколько экземпляров чего составляет целое, следовательно часть меньше целого. Ясно, что благодаря пустоте повторения здесь только резче проявляется пустота содержания...   — Фридрих Энгельс, «Анти-Дюринг» (III. Априоризм), 1877 ➤    «Всеобъемлющее бытие единственно». Если тавтология, т.е. простое повторение в сказуемом того, что уже было высказано в подлежащем, составляет аксиому, то мы здесь имеем перед собой аксиому чистейшей воды. В подлежащем господин Дюринг говорит нам, что бытие объемлет всё, а в сказуемом он бесстрашно утверждает, что в таком случае вне его ничего нет. Что за колоссальная «системосозидающая мысль»!..   — Фридрих Энгельс, «Анти-Дюринг» (IV. Мировая схематика), 1877 ➤    В подтверждение этих непонятных, превратных, запутанных слов приводятся в выноске слова Иоанна Дамаскина, почти столь же непонятные и превратные: «Узнай то, что приписывается богу, и от сего восходя к сущности божией, мы постигаем не самую сущность, но только то, что относится к сущности ― подобно как, зная, что душа бестелесна, бесколичественна и безвидна, мы ещё не постигаем её сущности; не постигаем также сущности тела, если знаем, что оно бело или черно; но познаём только то, что относится к его сущности. Истинное же слово учит, что божество просто и имеет одно действие ― простое, благое, действующее всяческая во всём»... Как ни мучительно трудно анализировать такие выражения, в которых что ни слово, то ошибка или ложь, что ни соединение подлежащего с сказуемым, то или тавтология или противоречие, что ни соединение предложения с другим, то или ошибка, или умышленный обман, но это необходимо сделать. Сказано: «Дух обозначает естество». Дух означает только противоположное естеству. Дух прежде всего есть слово, употребляемое как противоположение всякому веществу, всему видимому, слышимому, ощущаемому, познаваемому чувствами...   — Лев Толстой, «Исследование догматического богословия» (глава IV), 1880 ➤    Не довольствуясь постановкою обвинения в «дерзком отрицании», г.Гончаров усиливается определить подробнее <признаки?> этого опасного явления. Из этих усилий выходит следующее: если одного общего места мало, то примемся за тавтологию этого общего места; быть может, повторение сделает нашу речь более убедительною. Однако ж общее место всегда остаётся общим местом, как бы ни были ядовиты его намерения. Дальнейшее развитие мысли г.Гончарова заключается в том, что Волохов «разложил материю на составные части и думал, что разложил вместе с тем и всё, что выражает материя», что он «физическими и химическими опытами разрушил бессмертие», что он указывал на какой-то «случайный порядок бытия, где люди толпятся как мошки и исчезают в бестолковом процессе жизни»...   — Михаил Салтыков-Щедрин, «Уличная философия», 1883 ➤    «Жизнь есть двойной процесс разложения и соединения, общего и вместе с тем непрерывного. Жизнь есть известное сочетание разнородных изменений, совершающихся последовательно. Жизнь есть организм в действии. Жизнь есть особенная деятельность органического вещества. Жизнь есть приспособление внутренних отношений к внешним»... Не говоря о неточностях, тавтологиях, которыми наполнены все эти определения, сущность их всех одинакова, именно та, что определяется не то, что все люди одинаково бесспорно разумеют под словом «жизнь», а какие-то процессы, сопутствующие жизни и другим явлениям.   — Лев Толстой, «О жизни» (Вступление), 1887 ➤    Вундт по поводу сознания говорит следующее: «Так как сознание есть необходимое условие всякого внутреннего опыта, то понятно, что непосредственно из этого опыта мы не можем узнать сущности сознания. Все попытки определить сознание по явлениям внутреннего опыта приводят или к тавтологии или к определениям происходящих в сознании деятельностей, которые уже потому суть не сознание, что предполагают его. Сознание именно в том и состоит, что мы находим в себе те или другие состояния; независимо от последних оно не может быть мыслимо. Бессознательные процессы всегда представляются нами по тем свойствам, которыми они должны были бы отличаться в сознании. Если невозможно выразить отличительных признаков сознательных и бессознательных состояний, то тем менее можно дать определение сознания. Нам остаётся только изучать условия сознания, то есть те обстоятельства, которыми сопровождаются все сознательные явления». Из только что приведённой выдержки очевидно, с какими затруднениями сталкиваются при определении понятия о сознании...   — Владимир Бехтерев, «Сознание и его границы», 1888 ➤    Так как дурной закон может быть отменён, как только этого желает большинство граждан, то не всегда необходимо ему подчиняться в продолжение всей жизни. Впрочем, это только незначительная деталь, и Штирнер на это ответил бы, что именно необходимость аппелировать к мнению большинства доказывает, что наше «Я» не есть господин своих действий. Выводы нашего писателя неопровержимы по той простой причине, что сказать: я не признаю ничего, кроме себя самого, значит сказать: я чувствую себя подавленным всяким учреждением, навязывающим мне какую бы то ни было обязанность. Это простая тавтология. До очевидности ясно, что никакое «Я» не может существовать само по себе. Штирнер это прекрасно понимает, и это заставляет его проповедывать свои «союзы эгоистов», т.-е. свободные союзы, в которые каждое «Я» вступает и в которых оно пребывает лишь до тех пор, пока это совпадает с его интересами.   — Георгий Плеханов, «Анархизм и социализм», 1894 ...дорогой инвалид... ➤    Определение не должно делать круга. <...> В определении определяющее и определяемое должны быть двумя различными и притом самостоятельными понятиями. Если это не соблюдается, то получается ошибка, которая называется idem per idem, или тавтологией, именно: в определении получается только повторение того же слова, т.е. употребляются слова, имеющие то же самое значение. Например: «свет есть то, чему присущ свет»; «величина есть то, что способно уменьшаться и увеличиваться». Последнее определение представляет собой тавтологию, потому что уменьшение есть убавление величины, увеличение же есть прибавление величины, а потому, если мы определяем величину посредством того, что способно увеличиваться или уменьшаться, то очевидно, что в определяющем понятии содержится определяемое понятие.   — Георгий Челпанов, «Учебник логики» (Глава V. Об определении), 1897 ➤    Впрочем, для с.-р. всё это — книга за семью печатями. Они даже всерьёз уверяют «Искру», что расчистка пути для развития капитализма — пустой догмат, ибо «реформы» (60-х годов) «и расчистили (!) полный (!!) простор развитию капитализма». Вот до чего может дописаться бойкий человек, которым владеет бойкое перо и который воображает, что «от крестьянского союза» всячинка сойти может: крестьянин не разберёт! — Но подумайте, пожалуйста, любезный автор: не слыхали ли вы когда-нибудь, что остатки крепостничества задерживают развитие капитализма? не кажется ли вам, что это даже почти тавтология? и не читали ли вы где-нибудь об остатках крепостничества в современной русской деревне?   — Владимир Ленин, «Революционный авантюризм», 1902 ➤    Возможно именно утверждение, что объекты рассматриваемых неальтруистических чувств ― «призраки» ― сами по себе составляют для человека неоценимое благо (вне всякого отношения к их дальнейшей полезности), так что любовь к ним есть ео ipso стремление к человеческому благу; «не о едином хлебе жив человек» ― и обладание «призраками» нужно ему не менее, чем обладание хлебом; утоление жажды истины и справедливости есть столь же необходимое условие человеческого счастья, как и утоление голода. Справедливость подобного утверждения самоочевидна, но только потому, что оно есть в сущности бессодержательная тавтология: понятие блага, условия счастья расширяется до пределов понятия морального добра вообще, и тогда уже нетрудно, конечно, доказать, что всякое добро есть благо.   — Семён Франк, «Фридрих Ницше и этика любви к дальнему», 1902 ➤    Но как корень-то жизни, величайшая боль мира теперь сосредоточивается именно около голода и работы, а не около проблем философии, метафизики и морали, то «нравственный поворот» и побежал, с реальным и живым чувством, именно к голоду и работе, голодающим и работающим, а не к отвлечённым вопросам, прежде сосредоточивавшим около себя идеализм. Идеализм ― это теперь социализм (без преувеличений и грубости), социализм ― это теперешний идеализм, покончу этими тавтологиями. Пока эти тавтологии сохраняют верность, ― а пусть они сохранят её навеки, ― это царство «реального идеализма» неразрушимо и непобедимо.   — Василий Розанов, «Экономический и социальный вопрос у Достоевского» (К 25-летию его кончины), 1906 ➤    Но рабы в церковь не входят, входят лишь сыны. По сущности церковного самосознания церковь состоит из сынов, из свободных и любящих, к её жизни не приобщаются рабы, изнасилованные и тяготящиеся. Отказавшийся от своей воли и своей свободы не принимается в церковь, не нужен церкви, в этом ведь сущность христианства. Для христианства это сама собою разумеющаяся тавтология. Христианское послушание есть акт вольной воли, а не принуждения. Церковь ждёт от сынов своих верности матери, требует рыцарского к себе отношения; рыцарство же не есть рабство и рабству противоположно.   — Николай Бердяев, «Философия свободы», 1911 ...и снова те же два... ➤       Обычно явления тавтологии или словесного параллелизма истолковываются как способ дать «превосходную степень действия или качества» (см. А.Шалыгин. «Теория словесности», пятое издание, стр.88 слева). В пример приводятся такие выраженья, как «бегом бежать, темным-темно, давным-давно, полным-полно и т.п.», где усиленье действия или качества, действительно, налицо. Но существует громадное количество тавтологических сочетаний, подобно вышеприведённым, где невозможно найти никакого «усиленья». Если выраженья «чуж-чуженин, стар-старичёк» ещё можно с натяжкой истолковать, как «очень чужой, очень старый», то к таким сочетаньям, как «заря-заряница, думу думать, горе горевать» такое толкование неприменимо. Дело в том, что усиление выразительности не составляет поэтического заданья, и объяснить явление тавтологии, как поэтическую фигуру, не может. Но отдельное тавтологическое сочетанье может быть использовано практическим языком, и тогда оно становится средством выраженья превосходной степени действия или качества.    Примером обращения поэтической фигуры в выразительное средство могут служить следующие явления: звукообразная тавтология «век-вековать» обращается в прилагательное «вековечный» со значеньем «очень вечный»: тавтологическое сочетанье «старый-давний» обращается в «стародавний», означая «очень давний» и т.п. Происходит, как бы слияние элементов сочетанья, поэтическое построение разрушается и словесный матерьял переформировывается в выразительное средство, усиливающее действие или качество. Но, повторяю, это расформирование поэтической фигуры есть явление практического языка и разумеется никак не может служить объясненьем фактов языка поэтического...   — Осип Брик, «Звуковые повторы», 1917 ➤    В сынах человеческих, ― сынах земных и несовершенных, ― так это и происходит, что «сын рождается», если отец был не полон. Если он не кругл, не закруглен (зерно, вид зерна, онтологическое основание закруглённости всяких вообще зёрен), если он ― угловат. Сын, дети в сынах человеческих всегда не походят на отца и скорее противолежат ему, нежели его повторяют собою. Мысль о тавтологии с отцом, неотличимости от отца противоречит закону космической и онтологической целесообразности. Повторение вообще как-то глупо. Онтологически ― оно невозможно. Посему, кто сказал бы: «Я и отец ― одно», вызвал бы ответом недоумение: «К чему?»   — Василий Розанов, «Апокалипсис нашего времени», 1918 ➤            О, засмейтесь, смехачи,         Что смеются смехами,         Что смеянствуют смеяльно,         О, иссмейся рассмеяльно смех         Усмейных смеячей и т.д. Какое словесное убожество по сравнению с ним у Бальмонта, пытавшегося также построить стих на одном слове «любить»:         Любите, любите, любите, любите,         Безумно любите, любите любовь и т.д. Тавтология. Убожество слова. И это для сложнейших определений любви! Однажды Хлебников сдал в печать шесть страниц производных от корня «люб». Напечатать нельзя было, т.к. в провинциальной типографии не хватило «Л»...   — Владимир Маяковский, «В.В.Хлебников», 1922 ➤    А как же Геккель с его знаменитым законом: «всякое целое тем совершеннее, чем несовершеннее части». Долго вглядывался и вдумывался я в этот парадокс и вдруг разглядел в нём ― невинную тавтологию. Слова Геккеля ― святая истина, но вместе совершенно бессодержательная истина, если выговорить их целиком, без всяких подразумеваемых, без всяких сокращений. Всё, что есть в них верного ― это вот что: целое тем совершеннее сравнительно со своими частями, чем несовершеннее эти части ― сравнительно со своим целым. О да, это так ― и, право же, вовсе неудивительно, что так.   — Виктор Чернов, «Записки социалиста революционера», 1922 ...между прочим... ➤       Во всех так называемых «вопросах интеллекта» существуют специальные условия игры. О них договариваются заранее..., а затем соблюдают их, по возможности.    ...Если хочешь быть правым – и действительно правым – для этого как минимум необходимо с чего-нибудь начать – становиться правым, очень правым... (заметьте, что я не занимаюсь здесь плеоназмом или тавтологией)... Даже более того..., нужно быть правым безо всякой суеты..., без шума... и без спеси... Обладание Правотой ещё не даёт никаких привилегий..., или особых прав, простите за невольное повторение... ...напротив, часто оно причиняет одни только неприятности...    ...Человек, который прав – как правило – он находится на плохом счету..., даже среди правых... Он весьма плохо виден и плохо выглядит..., даже в очках...:597   — Эрик Сати, Юрий Ханон: (из статьи) «Дух Музыки», 1924-2009 ➤    Недавно в беседе с одним из видных нынешних московских спецов, человеком большой, благородной интеллигентности и горячо преданным своей работе, ему прежде всего был задан естественный для нас, нетерпеливый «общий» вопрос: ― Ну, скажите, как же Вы всё-таки определите основное содержание этого изумительного семилетия? Он ответил раздумчиво, просто и задушевно, после короткой паузы: ― Основное содержание?.. По-моему, оно в том, что Цека стал на семь лет старше за это семилетие... Хороший, выразительный ответ. Его тавтология отнюдь не тавтологична. Он чреват углублённою мыслью, и сегодня, в день юбилея, особенно хочется его вспомнить, обдумать, развить... Да, семь лет. И каких!..   — Николай Устрялов, «Под знаком революции», 1927 ➤    ...Если Декарт и Спиноза снимали мускулы с закончившей своё бытие фазы мысли, то Кант первым стал обнажать костяк; и в этом костяке обнаружилось, что понятия «синтез» и «рассудочный синтез» ― тавтология; и всякие попытки иначе понять этот синтез ― жалкие заблуждения, ибо понятие «синтез» спаяно со второй ступенью мысли, рационалистической. Пишу это, чтобы стало ясно упорство моё в нежелании оперировать термином, не приводящим ни к чему иному, как только к констатации, что наше «я» есть форма форм...   — Андрей Белый, «Почему я стал символистом...», 1928 ➤    Советский строй он, конечно, ненавидел. Но советская власть его не тронула. Пьяный водопроводчик пришёл к нему домой и попросил бутылку водки, Нестеренко отказал, и водопроводчик двумя выстрелами из револьвера уложил сибирский кедр на месте. Надо отдать справедливость Нестеренко: он не забывал себя, но он умел поставить дело так, что неимущие поэты (впрочем, вероятно, это тавтология: «может ли поэт быть имущим?») действительно могли хорошо и дёшево, а часто бесплатно питаться...   — Вадим Шершеневич, «Великолепный очевидец», 1936 ➤    Поскольку «идея» мыслится как то, что тождественно содержанию понятия, её «самодовление», «законченность» или «замкнутость», правда, в известном смысле абсолютно самоочевидны, но только потому, что это утверждение есть тавтология ― именно простое повторение смысла принципа определённости. В этом смысле любое А есть именно только A, а не что иное, и ему «нет дела» ни до чего иного. Это отнюдь не препятствует, однако, тому, что, как показано выше, всякое A, с одной стороны, конституируется отрицанием, т.е. своим отношением к non-A, что, следовательно, разделяющее «не» есть вместе с тем начало связующее или почва, из которой впервые вырастает A, ― и что, с другой стороны, А мыслимо только как член единства многообразия ABCD..., т.е. как производное от мета’логического единства...   — Семён Франк, «Непостижимое», 1938 ...в чистом виде... ➤    Так как в эти часы должна была состояться лекция, Актовый зал филфака был полон. На маленькой эстраде около кафедры сидел своеобразный факультетский генералитет, сам назначивший себя в начальство, ― партийные по преимуществу девицы. Послание начиналось с банальных выражений газетных передовиц и до самого конца было исполнено грубого и трескучего ненастоящего пафоса. Превосходная степень, тавтология и гипербола как средства «изображения» преобладали. Многие, слушая неумеренно-казённые изъяснения в любви и преданности, опускали глаза или отворачивались. Когда же чтец огласил стишки, половина зала сидела с опущенными головами. В местах «нормально» патетических, т.е. режущих слух умеренно, многие начали постепенно приходить в себя и, поняв, что письмо далеко не скоро будет окончено, принялись за текущие учебные дела ― одни за разглядывание соседей и мокрого осеннего пейзажа за окном ― другие. Одна из партийных девиц сидела лицом к слушателям. Её вызывающая поза казалась демонстративной.   — Анатолий Батюто, Дневник, 1947 ➤    Последнее время Ржановский увлечён проблемой интуиции, её физическим смыслом. И вдруг во мне что-то оборвалось. И вдруг я подумал, что, может быть (может быть!), Ржановский, томясь ощущением, что моя, вернее, наша схема верна потому, что хороша ― это не тавтология, только некогда это объяснять, ― и не находя логического подтверждения этому ощущению, пришёл получить подтверждение нелогическое. В нём тоже есть своя логика, но особая, своя и пока непонятная, но она есть, и практика искусства её подтверждает повседневно. Нелепая надежда на то, что Ржановский нашёл решение, вспыхнула во мне...   — Михаил Анчаров, «Теория невероятности», 1965 ➤    Это вызвало новый спор, все говорили разом, но хозяин внёс ясность: орфографические ошибки не имеют значения, важна суть сообщения, а не форма. Когда на пиру Балтазара, сказал он, появились мистические письмена «мене, текел, фарес», никому не пришло в голову рассуждать, правильна ли орфография. Всех охватил ужас. Кстати, в книге пророка Даниила сказано, что письмена были «мене, мене, текел, упарсин» ― обычная при психо’графии тавтология и перестановка букв...   — Юрий Трифонов, «Другая жизнь», 1975 ➤    Трудно себе представить, однако, что тавтология может быть законным ответом на какой бы то ни было вопрос. Экспериментирование с тавтологиями отразилось в фонде русских пословиц:     — Давно ль не видались?     — Да как расстались. (В.И.Даль). Ответ нарочито тавтологический, и в нарушении максимы информативности состоит его единственная цель...   — Елена Падучева, «Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла», 1982 ➤    В старые добрые времена, Публий, таким, как ты, язык выдирали, уши обрезали и глаза выкалывали. Или кожу живьём сдирали. Или кастрировали... Может, я только потому и терплю всё это, что казнить уже наказанного ― во-первых, камерой, во-вторых, тем, как твои мозги устроены, ― получается тавтология...   — Иосиф Бродский, «Мрамор», 1982 ➤    В обычном языке слово «тавтология» означает повторение того, что уже было сказано; «Жизнь есть жизнь» или «Не повезёт так не повезёт». Тавтологии бессодержательны и пусты, они не несут никакой информации. От них стремятся избавиться как от ненужного балласта, загромождающего речь и затрудняющего общение. Иногда, правда, случается, что тавтология наполняется вдруг каким-то чужим содержанием. Попадая в определённый контекст, она как бы принимается светить отражённым светом. Французский капитан Ла Паллис пал в битве при Павии в 1525 году. В его честь солдаты сложили дошедшую до наших дней песню «За четверть часа до смерти он был ещё живой...» Понятая буквально, эта строка песни, ставшая её названием, является тавтологией. Как таковая она совершенно пуста. Всякий человек до самой своей смерти жив. Сказать о ком-то, что он был жив за день до своей смерти или за четверть часа до неё, значит, ровным счётом ничего о нём не сказать. И тем не менее какая-то мысль, какое-то содержание за этой строкой стоит. Оно каким-то образом напоминает о бренности человеческой жизни и особенно жизни солдата, о случайности и, так сказать, неожидаемости момента смерти и о чём-то ещё другом. Один писатель сказал о своём герое: он дожил до самой смерти, а потом умер. Козьме Пруткову принадлежит афоризм: «Не будь цветов, все ходили бы в одноцветных одеяниях». Буквально говоря, это тавтология и пустота. Но на самом деле смысл здесь всё-таки есть, хотя это и не собственный смысл данных фраз, а отражаемый или навеваемый ими смысл. С лёгкой руки Л.Витгенштейна слово «тавтология» стало широко использоваться для характеристики законов логики. Став логическим термином, оно получило строгие определения применительно к отдельным разделам логики. В общем случае логическая тавтология ― это выражение, остающееся истинным независимо от того, о какой области объектов идёт речь, или «всегда истинное выражение». Все законы логики являются логическими тавтологиями...   — Александр Ивин, «По законам логики», 1983 ...резкий переход... ➤    Эмпирические обстоятельства здесь ни при чём. Они есть лишь внешняя форма проявления того, что уже решилось, разыгралось в идее. Ну, не мог Гитлер слушаться генералов, не мог он отменить колхозы, потому что он не был бы тогда Гитлером. Это тавтология. Что значит ― «если бы»? Да, в принципе это движение устремлённое; совершение глупости вытекает из самой природы национал-социалистической идеи. Но речь идёт о развёртывании возможностей, заложенных в форме. А что это значит? Вот, я сейчас говорю ― выполняю закон понимания. И тогда то, о чём я говорю, есть факты. Конечно, я могу и их приводить. Но они есть не просто факты, на которые мы можем ссылаться, указывать: вот, это так, а это так. Мало ли как, всё бывает. Это ― не факт. Повторяю, философия и наука появляются одновременно, как тип рассуждения или как возможное отношение к фактам. Или как возможность превращения вообще чего-то в фактическую основу рассуждения. Здесь и появляется тема одного и многого. Ещё одно понятие философии, о котором я частично говорил...   — Мераб Мамардашвили, «Введение в философию», 1986 ➤    Текст <финала> (равно как и вся симфония в целом) сделан в развитой технике очковтирательства. Он сильно провоцирует на душевное, человеческое понимание. Проще говоря: глупый чиновник, женщина или человек способен не заметить подтекста и принять всё за чистую монету. Это и есть принцип средней музыки. Однако не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы с первой же фразы увидеть как на ладони издевательскую абсурдность стихов средней симфонии. «Я знаю, что жизнь идёт своим путём, и мы за ней таким путём пойдём»... Само’отрицание и тавтология — вот два главных слова на знамени «Symphonie mediane»...   — Юр.Ханон, «Средняя Симфония», 1991 ➤    И за что они сюда попали, каждый начальник сам догадывается. Но один из трёх ― главный. На листке <советского календаря> «22 апреля», кроме «Родился Владимир Ильич Ленин», ещё написано «День рождения В.И.Ленина». На первый взгляд тавтология, на второй взгляд угодничество. Но на третий... «родился» ― это информация, а «День рождения» ― это праздник. Нет, недаром и не по глупости возникают такие псевдо’тавтологии. Родился Маркс ― ну и Бог с ним и с его досадным происхождением. А ежели написано «День рождения», ― это радость, с этим надо поздравлять. И начальники советского народа в этот день умиляются и звонят друг другу...   — Александр Минкин, «Красное и чёрное», 1991 ➤    ...приходится признать, что Ханон превосходно осведомлён не только о музыкальных традициях. Работая над подлинной художественной прозой, он ставит на службу своим целям обширное литературное наследие века минувшего, умело извлекая в нужный момент приёмы, заимствованные из классического русского романа. Немалую роль в создании атмосферы, общей стилистики повествования играет тот особенный язык, которым оно изложено. Нарочно (нарочито) усложнённый и даже перегруженный своеобразными тавтологическими конструкциями и штампами, тем не менее он постоянно несёт на себе явственную печать эпохи, строго организуя пространство произведения в заранее определённом и сознательно выбранном автором направлении...:652   — Елена Дмитриева, из послесловия к книге «Скрябин как лицо», 1994 ➤    Проделаем ещё несколько опытов, переводя рифму из омонимической в тавтологическую, и убедимся, что при этой операции, не касающейся ни фонетической, ни ритмической грани стиха, постоянно «тушится» звучание рифмы: Море ждёт напасть ― Сжечь грозит синица, А на Русь напасть Лондонская птица. (П.А.Вяземский) Всё озираясь слева, справа, На цыпках выступает трус, Как будто под ногами лава Иль землю взбудоражил трус. (П.А.Вяземский) Лысеет химик Каблуков ― Проходит в топот каблуков. (А.Белый) Достаточно в любом из приведённых примеров (напасть ― напасть, трус ― трус, Каблуков ― каблуков) заменить омоним тавтологическим повторением, как звучность рифмы исчезнет...   — Юрий Лотман, «Структура художественного текста», 1998 ➤    Но даже и здесь..., при всём моём сочувствии к подателям сего, не удастся избежать..., или убежать от фундаментальных понятий и представлений. Примерно таким же образом, как ни одна человеческая ходьба не обходится без костей скелета. И первым делом в такие минуты откуда-то снизу всплывает неизбежная и спасительная тавтология — как второй принцип (& признак) примата так называемой «абсолютной истины». Почти как труп: в идеальном виде скрывающий под собой конструкцию собственной картины мира. — Впрочем, оставим этот пустой разговор..., как говорил в таких случаях дядюшка-Альфонс.:59   — Ник.Семёнов, Юр.Ханон, «Идея, Конструкция, Канон», 2001 ...чтó есть тавтология... ➤    72. Репетиция конца света — Разделять совсем не обязательно. Есть рецепты и попроще. Повторяй – и властвуй!.. Тавтология – вот один из самых надёжных признаков присутствия Абсолютной Истины. – И всё-таки, не следовало бы брезговать мелочами..., даже когда они слишком мелкие или находятся вдалеке.:27   — Юр.Ханон, «Мусорная Книга», 2003 ➤    Уже по возвращении в Москву ― так совпало, что сразу по приезде с симпозиума, ― я листал популярный в ту пору сатирический журнал «Крокодил» и набрёл на рубрику «Нарочно не придумаешь», где приводились всяческие нелепости из окружающего нас быта ― безграмотные вывески, двусмысленные объявления, забавные опечатки, ― и там, среди прочего, красовался товарный ярлык: «Волосодержатель для волос». Моё внимание привлёк не сам тавтологический держатель, а знакомый адрес его производителя: «Колхоз им.Дзержинского, Овидиопольский р-н Одесской области». Я вырезал ножницами и спрятал в письменный стол этот ярлык на добрую память о своих земляках. Я и по сей день не знаю, что такое волосодержатель для волос, к какому месту его надобно цеплять...   — Александр Рекемчук, «Мамонты», 2006 ➤    ...Однако попробуем на секунду остановиться, перевести абсолютный дух и немного на этот счёт поразмыслить: мне кажется, именно сейчас это было бы весьма кстати... Для начала придётся просто повторить. – «Но как же вообще возможны синтетические суждения a priori?» – спросил сам себя старый добрый мсье Кант, будучи изрядно потрясённым своим чудесным открытием. И как же он, собственно говоря, ответил? – «в силу своих способностей», разумеется (sic!). <...> Да. Вспомним ещё раз его волшебные четыре слова... «В силу своих способностей» – так сказал, или по крайней мере, так подумал он. Но посудите сами: разве же это ответ? – В силу своих способностей... Разве это может служить достойным объяснением? И разве это не есть классическая тавтология, то есть, двойное повторение вопроса (под видом ответа). Да-да, та самая величественная и прекрасная тавтология, носительница абсолютной истины... Очень точное замечание... Почему опиум действует снотворно? Почему от него хочется спать? – «В силу своих способностей», именно так, virtus dormitiva, – отвечает известный врач у Мольера...:47   — «Ницше contra Ханон» («За границей добра и зла»), 2010 ➤    – Но вот..., земля разверзлась и случилось чудо! – между прочим, в отсутствие религии, на которую при жизни столь яростно нападал Фридрих. В конце концов, мы дождались и, радостно моргая, услышали из уст «новых философов» прекрасную истину. Она гласила, что не нужно искать какого-то отдельного смысла, потому что «смысл жизни состоит в самой жизни». Блестяще! – признаюсь, даже я, сколько бы ни старался, но всё же не смог бы выдумать подобного chez d’oeuvre (не совсем) шедевра. Вслед за беднягой Энгельсом, всерьёз уверявшим, будто «единство мира состоит в его материальности», теперь, наконец, и наши господа-прагматики постепенно додумались до своего символа веры: великой краеугольной тавтологии – носительницы божественной истины. Разумеется, ни одно из этих утверждений ничуть не нуждается в критике: они «верны, потому что всесильны», – и в данном случае я счастлив просто ткнуть пальцем и ещё раз воскликнуть: браво! – наконец-то они показали себя во всей красе. Подобные истины, говоря прямо – более всего напоминают вспышку сверхновой звезды или внезапное освобождение от векового гнёта. «Ite, missa est» – идите, месса окончена! После таких откровенных откровений, признаться, уже и не знаешь, что хуже: сама месса или её отсутствие. Итак..., отныне смысл жизни заключается в самой жизни..., значит, говоря иными словами, её ценность совпадает с процессом, а результат заключается в самом факте существования...:520-521   — «Ханон contra Ницше» («Средисловие»), 2010 ➤    – Можно думать, что это ошибка..., или нелепость..., или простое недомыслие. Многие годы я создавал и оттачивал свой тавтологический стиль: сначала двухэтажный, потом высотный и, наконец, заоблачный, близкий к падению, подобно Пизанской башне, или Вавилонской блуднице... – Ещё одна типичная ложь. На самом деле – не так, всё не так... Тавтология и самоотрицание – вот единственная абсолютная правда, доступная смертному... – Если хочешь, попробуй сказать иначе, чтобы не попасть пальцем в небо...:534   — «Ханон contra Ницше» («Средисловие»), 2010 Тавтология (в) поэзии ...ещё такой же ➤    Вы согласитесь, мой читатель, Что очень мило поступил С печальной Таней наш приятель; Не в первый раз он тут явил Души прямое благородство, Хотя людей недоброхотство В нём не щадило ничего: Враги его, друзья его (Что, может быть, одно и то же) Его честили так и сяк.   — Александр Пушкин, «Евгений Онегин» (глава четвёртая), 1826 ➤    Что нужды? ― Ровно полчаса, Пока коней мне запрягали, Мне ум и сердце занимали Твой взор и дикая краса. Друзья! не всё ль одно и то же: Забыться праздною душой В блестящей зале, в модной ложе, Или в кибитке кочевой?   — Александр Пушкин, «Калмычке», 1829 ➤    Воспоминание и я ― одно и то же: Я образ, я мечта; Чем старе становлюсь, тем я Кажусь моложе...   — Василий Жуковский, <К своему портрету>, 1837 ➤    Но в этот век учтивости закон Для исполненья требовал поклон; А кланяться закону иль вельможе Считалося тогда одно и то же...   — Михаил Лермонтов, «Сашка: Нравственная поэма», 1839 ➤    Не могу не ненавидеть Этих глаз в досадной роже! Право, ― скучно, грустно видеть Каждый день одно и то же...   — Фанасий а’Фет, «Друг мой, я сегодня болен...», 1847 ➤    Для земледельческих народов Говно и золото — равны, Приумножения доходов Для них с говном сопряжены; На нём почили их надежды; И хлеб, и по́сконь для одежды Мужик добудет из говна, Взращённой на говне соломой Он кормит скот, и кроет до́мы, И барынь ря́дит. Вот те на!..   — Пётр Шумахер, «Говно» (ода), 1860-е ➤    Мне самого себя не жаль. Я принимаю все дары Твои, о Боже, Но кажется порой, что радость и печаль, И жизнь, и смерть ― одно и то же...   — Дмитрий Мережковский, «Усталость», 1892 ➤    Среди моих книжных полок, Заняв целый книжный шкаф, Живёт знаменитый тавто́лог Луций Корнелий Тавт...   — Михаил Савояров, «Наследие», 1917 ...по пятам человека... ➤    ...Вот вылезаю, как зверь из берлоги я, В холод Парижа, сутулый, больной... «Бедные люди» ― пример тавтологии, Кем это сказано? Может быть, мной...   — Георгий Иванов, «Всё представляю в блаженном тумане я...», 1958 ➤    Вослед за тем последует другой. Хоть, кажется, все меры вплоть до лести уж приняты, чтоб больше той рукой нельзя было писать на этом месте. Как в школьные года ― стирал до дыр. Но ежедневно ― слышишь голос строгий; уже на свете есть какой-то мир, который не боится тавтологий...   — Иосиф Бродский, «Телефонная песня», 1963 ➤    Я пью тебя, пленительная жизнь, Глазами, сердцем, вздохами и кожей. Казалось бы, что всё ― одно и то же, Как совершенно точный механизм. Но как мы ошибаемся, ― о, боже!...   — Рюрик Ивнев, «Я пью тебя, пленительная жизнь...», 1972 ➤    Вы называете меня Сумасшедшим И хуже того Кретином За то что я думаю Что время И пространство Одно и то же За то что любимая моя Представляется мне В виде треугольника...   — Игорь Холин, «Вы называете меня...», 1986 ➤    Поэт! Не бойся тавтологий, Окольных троп не проторяй. Пусть негодует критик строгий, Ты удивлённо повторяй :    «Какое масляное масло!    Какой на свете светлый свет!» —    И ты поймёшь, как много смысла    Там, где его, казалось, нет. <...> Как ум умён, как дело дельно, Как страшен страх, как тьма темна! Как жизнь жива! Как смерть смертельна! Как юность юная юна!..   — Зоя Эзрохи, «Повторения», 2000 ➤    Впрочем, пока ещё не решил, Где лучше глазами с тобою встречаться. В зените? Там зияние вселяет надежду, совершенно-слепяще. Либо в низинах, где ты и туман не отличны ни в чём...   — Аркадий Драгомощенко, «Не сон, а цветение невидимого остатка...», 2009

A p p e n d i x - 2 Тавтологическое псолесловие ( опчатка, читай: послисловие ) дух тавтологии И прежде всего прочего, я был бы вынужден начать окончание своего эссе с признания: точного, последовательного и опосредованного..., не говоря уже о его чёткой посредственности. — Несмотря на весьма нетрадиционный тон и вывод, содержащийся посреди этой страницы, и поневоле приходится примкнуть к автору и согласиться с ним, беспомощно разведя руками в стороны. Как говорили в подобных случаях старики-римляне времён окончательного конца империи: «Credo quia verum». — Причём, особенно важно было бы заметить это теперь, когда можно оглянуться на зад и холодно констатировать, что в самом деле всё кончилось. Потому что..., потому что, сколь бы ни сомневаться в основаниях собственных ощущений, всё-таки «esse — percipi», быть — значит, быть в восприятии. А наше восприятие постоянно даёт нам поводы усомниться в том, что оно именно таково, как нам представляется или хотя бы хотелось бы иметь в виду. Иной раз, глядя на подобное положение вещей, так и хотелось бы всплеснуть руками, сказав напоследок: Benedicti benedicentes, да благословенны благословляющие, ибо только они имеют твёрдое тавтологическое основание (или хотя бы могут уповать на таковое имение) для своей жизни: как будущей или настоящей, так и прошедшей, что особенно важно. — Все же остальные могут только равняться на них или завидовать в своей сопредельной безосновательности, ибо тождественное подобие в мире людей хотя и бесконечно, но неповторно до точности. Если даже двое делают нечто одно и то же, разве можем мы утверждать, что это одно и тоже? Конечно же — нет (и ещё двадцать раз нет). Si duo faciunt idem, non ist idem, — и я готов (под)твердить это утверждение вслед за автором хотя бы тысячу сотен раз подряд, ибо таков для человека неумолимый закон судьбы, lex fati. — А законы, как мы уже видели выше, как бы они ни были суровы, всё равно остаются законами, verbatim et litteratim («вербально и буквально», как учили нас имперские латинцы). — Учили, учили, да не выучили..., как хорошо известно. Si ferrum non sanat, ignis sanat... Кого не лечит железо, вылечит огонь..., такова их наука друг для друга..., поверх всего. И всё равно каждый следующий раз продолжают они упрямо и упорно спотыкаться об один и тот же камень: bis ad eundem lapidem offendere. Ибо вéдомо им только то, что свойственно; а свойственно только то, что потребно; а потребно только то, что ведают они как свойственную потребность свою. И теперь я (видит Бог!) не стану продолжать дальше эту бесплодную & старую как мир замкнутую цепь..., цепочку..., ибо только заложенный от рода изнутри неё изъян может прорвать её заколдованный круг. И здесь единственный ключ к естественной природе Его субстрата. Бери и пользуйся, если можешь: Do ut des, — даю, чтобы и ты дал. Но в первую голову: facio ut facias, — делаю сам, чтобы и ты так сделал. Кое-кто, пожалуй, ещё и скажет: «фуй, и что за мерзкая тавтология». И будет от себя неотъемлемо прав. Как прав, в свою очередь, и автор этой статьи..., прошу прощения, этого малого эссе Науки о человеке и человечестве, называемой (в последнее время) тавтологиею..., или хомистикой, после всего. Да будет он трижды благословенен во своём праве!.. Benedicti benedicentes. — Надеюсь, теперь Вы видите, сколь велика и широка мудрость Божия!.. Videtis qua magna sapienia Dei!.. ...у меня — всё... Кто может (или хочет), пускай добавит... поверх написанного. И да будет так же, как было бы во всяком ином случае... Ибо раз и навсегда pacta servanda sunt!.., — дорогой мой человек... ...и пускай эта заметка станет вашею    последнею тавтологиею..., — на сегодняшнем пути.   Ком ’ ментарии и снова удаляясь... Ис ’ сточники то же указание... Лит’ература  ( по...сторонняя ) Ханóграф: Портал Дм.Губин «Игра в дни затмения» (Юрий Ханон: интервью). — Мосва: журнал «Огонёк», №26 за 1990 г. — стр.26-28 Юр.Ханон «Музыка эмбрионов» (интервью с Максимом Максимовым). — Ленинград: газета «Смена» от 9 мая 1991 г., стр.2 Юр.Ханон, «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью с Кириллом Шевченко). — Ленинград: газета «Смена» от 13 ноября 1991 г., стр.7 Юр.Ханон. «Лобзанья пантер и гиен». — Мосва: журнал «Огонёк» №50 за декабрь 1991 г. — стр.21-23 Юр.Ханон: «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах). — Сан-Перебур, «Ле журналь де Санкт-Петербург», № 4 за 1992 г., стр.7 Юр.Ханон. «Не современная не музыка» (интервью). — Мосва: жернал «Современная музыка», №1 за 2011 г. «Ницше contra Ханон» или книга, которая-ни-на-что-не-похожа. — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2010 г. Юр.Ханон «Альфонс, которого не было» (или книга в пред’последнем смысле слова). — Сан-Перебург: (ЦСМ. 2011 г.) Центр Средней Музыки & Лики России, 2013 г. Юр.Ханон, Аль.Алле, Фр.Кафка, Аль.Дрейфус «Два Процесса» или книга без права переписки. — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2012 г. Юр.Ханон «Чёрные Аллеи» (или книга, которой-не-было-и-не-будет). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2013 г. Ханóграф: Портал Юр.Ханон «Три Инвалида» или попытка с(о)крыть то, чего и так никто не видит. — Сант-Перебург: Центр Средней Музыки, 2013-2014 г. Юр.Ханон. «Вялые записки» (бес купюр). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 191-202 гг. (сугубо внутреннее издание). — 121 стр. Юр.Ханон, «Мусорная книга» (в трёх томах). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 191-202-221 гг. (внутреннее издание) Юр.Ханон, «Разговор с психиатром в присутствии увеличенного изображения Скрябина», — Мосва: журнал «Место печати», №4 за 1993 г. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо». — Сан-Перебур: «Центр Средней Музыки» & «Лики России», 1995 г. — том 1. — 680 с. — 3000 экз. Юр.Ханон. «Скрябин как лицо» (часть вторая), издание уничтоженное. — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки & те же Лики России, 2002 г. — 840 стр. Эр.Сати, Юр.Ханон «Воспоминания задним числом» (яко’бы без под’заголовка). — Сана-Перебург: Центр Средней Музыки & Лики России, 2011 г. Л.А.Латынин, Юр.Ханон. «Два Гримёра» (роман с пятью приложениями). — Сан-Перебург: «Центр Средней Музыки», 2014 г. Юр.Ханон «Книга без листьев» (или первая попытка сказать несказуемое). — Сан-Перебург, Центр Средней Музыки, 2014 г. Юр.Ханон «Неизданное и сожжённое» (на’всегда потерянная книга о на’всегда потерянном). — Сана-Перебур: Центр Средней Музыки, 2015 г. Юр.Ханон «Животное. Человек. Инвалид» (или три последних гвоздя). — Санта-Перебура: Центр Средней Музыки, 2016-bis. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Внук Короля» (сказка в п’розе). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2016 г. Мх.Савояров, Юр.Ханон. «Избранное Из’бранного» (худшее из лучшего). — Сан-Перебур: Центр Средней Музыки, 2017 г. Юр.Ханон, Мх.Савояров. «Через Трубачей» (или опыт сквозного пре...следования). — Сана-Перебур: «Центр Средней Музыки», 2019 г. См. так’же Ханóграф: Портал Не-о-бя-за-те-ль-ное З...ло Вселенский разум  самого́ себя Идея, конструкция, канон ( из надписей на гробнице ) «Ницше — contra — Ханон»‎ ( и артефакты ) «Чёрные Аллеи» или книга-которой-не-было-и-не-будет Анархист от — музыки Физиология шарма Дадаизм до дадаизма Ханóграф: Портал Минимализм до минимализма Смерть и(ли) зло Упражнения по слабости‏‎ (вселенские) Чёрный след человека (кроме шуток) Орден слабости‏‎ (всеобщей и равной) Старческий крест Божественное растение ... дьявола ...кое-что немаловажное — на закуску см. то же самое →  Автор : Юр.Ханон & Юр.Савояров.   Все права сохранены.    Auteur : Yuri Khanon.    All rights re’served. * * * эту статью не может редактировать или исправлять никто, кроме её тавтологического автора. — Все желающие сделать замечания или дополнения, — могут изложить их в форме тавтологии и направить в то же место... * * * публикуется исключительно впервые : текст, редактура и оформление — Юр.Ханóн   «  s t y l e t  &   d e s i g n e d   b y   A n n a  t’ H a r o n  »