Подлость (Натур-философия натур)
( или ещё одно публичное на’поминание )
1. —...Вовсе не раба необходимо выдавливать из себя по капле всю жизнь, и даже не господина..., а подлое и низкое животное..., человека. Только очистившись от шелухи и мусора суеты, повседневных потребностей, условий и правил, коросты веков и прочей пустоты привычек, – только тогда, пожалуй, и можно обнаружить ясную картину мира, сначала состоящую из скелета самого себя, а потом – и всего прочего мира. Вот так-то, мой дорогой Антон Павлович...[6]
2. – Так что в результате дарвиновская «борьба за существование» приводит отнюдь не к совершенствованию или «восхождению» видов, а к полной победе довольно подлого и уродливого искусства приспосабливаться. И если хорошенько присмотреться, то знаменитое древо жизни у него совсем не зеленеет,[10] но с одной стороны высохло, с другой сгнило, и вообще так перекошено, что и смотреть тошно... – Вóт, значит, в чём заключается секрет знаменитой «теории эволюции», если не считать всего прочего!..[11]
3. Низкий, подлый. Человек бывает низок состоянием, а подл душою. В низком состоянии можно иметь благороднейшую душу, равно как и весьма большой барин может быть весьма подлый человек. Слово низкость принадлежит к состоянию, а подлость к поведению, ибо нет состояния подлого, кроме бездельников. В низкое состояние приходит человек иногда поневоле, а подлым становится всегда добровольно. Презрение знатного подлеца к добрым людям низкого состояния есть зрелище, унижающее человечество...[14]
5. Пока, получив смертельный подарок, она медленно оседала вниз, опускаясь на колени, а затем и на пол, я продолжал очень плотно удерживать нож в ране, причём, широкое кольцо на рукоятке ножа перекрывало выход потоку крови.
6. Запах прекрасных выдержанных вин, женского тела и терпких духов внезапно пробудил в моих недрах жадное до наслаждений человеческое животное, скотину, дотоле дремавшую в потаённых глубинах моего я. И тогда Оно (это грубое грязное животное), целый год сидевшее в самом дальнем углу моего измученного существа, наконец, почувствовало слабину, вылезло из своего утлого укрытия и с лихвой взяло своё – за всё долгое время тяжких ограничений и вынужденного поста. – Ох, но если бы вы слышали: как оно извивалось и кричало подо мной, это подлое животное!..
7. Разумеется, я даже не стану трудиться произносить имена бравых наследников капитана Х., и названия очередных чортовых островов, имя которым — Легион, опять Легион. Так всегда было в мире людей..., они слишком хорошо известны: на весь мир – или на один маленький городок, или даже на узкий переулочек с грязной подворотней, остро пахнущей свежими продуктами человеческой жизнедеятельности. Или вовсе не известны (без суда и последствия). Всюду, где есть они, люди с их вечными потребностями и соответствиями..., если им не поставить предел..., всюду происходит одна и та же история с подлостью садистов из охраны, рабством слуг суда и жадностью скота власти, той или другой. – Если не поставить предел. Если им только позволить проявить свою природу..., и потребность. И тем более, когда есть Он, Тот единственный, кто позволяет. И не ставит предел. «Друзьям – всё, врагам – закон», – кажется, они сами так говорят, верные ученики друг друга. И пристало ли мне теперь опускаться до конкретностей? Об этом человеке я даже и говорить не желаю. Ни слова. 2000 год – это не просто начало нового века, это – приговор. Пожизненный приговор, а вернее говоря – смертный...[24]
9. Всякий человек — необходимо и неизбежно — подлец по рождению.
8. Принципиальное отличие здесь можно усмотреть всего одно: смерть от так называемых «естественных» причин – на деле это смерть при презреннейших условиях, несвободная смерть, смерть не только против воли, но и не вовремя, в конечном счёте, смерть дряхлеющего труса. Только низкий и в высшей степени подлый человек способен по инерции дожидаться такого позорного и беспомощного состояния. И даже более того, исходя из одной только любви к жизни, – уже следовало бы желать совершенно иной смерти, свободной, сознательной, лишённой какой-то нелепой случайности или позорной неожиданности...[11]
&. – Избавившись от самого себя, необходимо называть вещи своими именами, что у людей не слишком-то принято. Подлые и хитрые звери, исходя из потребности самосохранения, они всегда делят, отделяют и отдаляют от себя всякую вину и недостаток. При любых обстоятельствах главное для них – любой ценой сохранить свои совершенно белые штаны и создать видимость непричастности: ради этого на всякий случай жизни у них имеется отдельное алиби. – Например, они говорят: «англичане (немцы или русские, в данном случае не важно) во время таких-то событий совершили ужасные зверства и допустили жестокости», возможно даже – нечеловеческие, хотя всё обстоит в точности наоборот. Называя в качестве причины какое-то конкретное время (например, война) и определённое место (например, Франция) они по необходимости забывают, что зверства по отношению к людям совершили не какие-то отдельные зулусы или буры, а в точности – люди, каждый и всякий из людей в своём лице по отношению к другим таким же людям. – То же самое относится и ко времени. Жестокость и подлость присуща людям вовсе не вследствие «прихода» войны или потопа, а всегда: каждый день и час, разве что формы жестокого нападения или противодействия незначительно изменяются в зависимости от конкретных пределов сдерживания. Всю жизнь, от рождения и до агонии проводят они «за границей добра и зла», но ради достижения алиби – всегда указывают другое время и другое место. Только так: разделяя, отделяя и отдаляя собственную вину, они продолжают властвовать. Над миром. Но не над собой...[11]
Х. приличествующими подобному случаю... — Между людей — Подлость никогда не считалась большой добродетелью..., однако и не осуждалась сама по себе, как таковая... Да и как её осудишь, когда вся жизнь – она и есть! Главным у них в этом деле оставался – результат, и только результат... Удачная подлость – всегда добродетель, а неудачная – не всегда... Вот и вся тебе тонкая разница...[11]
|
оподлости ( однимсловом ) |
|
➤ |
...Во второй гильдии, которые мелочными товарами и харчевыми всякими припасы торгуют, также рукомесленные, рещики, токари, столяры, портные, сапожники и сим подобные. Прочие же все подлые люди, обретающиеся в наймах и в чёрных работах, которые нигде между знатными и регулярными гражданами не счисляются.[33] |
— Пётр I, Регламент или устав главного магистрата, 1721 |
➤ |
...А теперь скажу об оных подлых. Хотя противо неприятелей государство защищать и оборонять напредь сего должность была общая всего народа и все совокупно на войны ходили, но потом, как гражданство, купечество и земледельство за нуждное и полезное в государстве приято, тогда, оных в покое оставя, особных людей к обороне и защищению государства определили. Но сии были двоякие, одни должны были наследственно в войне пребывать и для того инде всадники, или конница, у нас же дворяне, яко придворные воины, у поляков шляхта от шляха, или пути, имянованы, зане всегда в походы должны быть готовы. Другие подлые, яко козаки и проч., и сии более пехотное, но не наследственно, дети бо их могли иное пропитание искать, как то от гисторей других государств и наших видим. И для того о умножении сего полезнаго стана государи прилежно старались, как то царь Алексей Михайлович несколько тысяч гусар, рейтар и копейщиков, собранных перво из крестьянства и убожества, по прекращении польской войны деревнями пожаловал и в дворянство причёл, от того в Крымском походе 1689 одного шляхетства более 50000 счислялось, в начале же швецкой войны близ 20 полков драгунских из дворянства набрано и во всей пехоте офицерством наполнено было...[34] |
— Василий Татищев, «Разговор дву приятелей о пользе науки и училищах», 1733 |
➤ |
Третие, свойство доброе, а особливо нам в шляхетстве из оного немалая польза, ибо добрые свойственники лутче, нежели великое приданое, бывает, зане по обязательству свойства они в совете благонадежнее, нежели сторонние, и в нуждах помощь подать и охранить способнее. Противно же тому, от подлости взятые жёны хотя бывают довольно милы и честного жития, но их родственники за подлость не приятны и зазрение или поношение наносят, а великородныя иногда гордостию надменны и супругам уничтожительны являются. И для того равное есть согласнейшее с твоею пользою.[34] |
— Василий Татищев, «Духовная», 1734 |
➤ |
Дерзостно не будь знаком, обходися ж смело; |
— Василий Тредиаковский, «Стихи, научающие добронравию человека», 1735 |
➤ |
8. Бжелиж из купечества и из разночинцев подлые неимущие пропитания и промыслов мужеска полу, кроме дворцовых, синодальных и архиерейских и монастырских и помещиковых людей и крестьян, а женскаго полу хотя б чьи они ни были скудные, без призрения по городам и по слободам и по уездам между двор будут праздно шататься и просить милостины, таких брать в губернский и воеводския канцелярии и записывая, по силе прежних указов отдавать на мануфактуры и фабрики, кого те фабриканты принять похотят, и давать им фабрикантам на них письма, дабы там за работу или за учение пропитание получали к напрасно не шатались.[36] |
— Анна Иоанновна, Указ о прикреплении рабочих к фабрикам и заводам, 1736 |
➤ |
Руку его усмотрел, пальцем указал бы |
— Антиох Кантемир, Сатира VII. О воспитании (к князю Никите Юрьевичу Трубецкому), 1739 |
➤ |
В нашем языке толь же довольно на последнем и третием, коль над предкончаемом слоге силу имеющих слов находится, то для чего нам оное богатство пренебрегать, без всякия причины самовольную нищету терпеть и только однеми женскими побрякивать, а мужеских бодрость и силу, тригласных устремление и высоту оставлять? Причины тому никакой не вижу, для чего бы мужеские рифмы толь смешны и подлы были, чтобы их только в комическом и сатирическом стихе, да и то ещё редко, употреблять можно было? и чем бы святее сии женские рифмы: красовулях, ходулях следующих мужеских: восток, высок были? по моему мнению, подлость рифмов не в том состоит, что они больше или меньше слогов имеют, но что оных слова подлое или простое что значат. [38] |
— Михаил Ломоносов, Письмо о правилах российского стихотворства, 1739 |
➤ |
Когда человѣк хотя и рѣдко, но за какую важную причину озлобится, то ему сего за бѣшенство и подлость нрава причитать не надобно, ибо кто никогда и ни о чём не гнѣвается, тот во вѣки скотом пребывает. А всегдашняя на весь свѣт злоба: есть грубость, и досада несносная. Человѣк чину свободнаго, гнѣвными узами окованъ быть не должен. Кто себя не знает, тот никогда самаго себя исправить не может. [39] |
— Сергей Волчков, Придворной человѣк (перевод книги Грациана с французского), 1742 |
➤ |
Да и подлинно, не столь медные кумиры |
— Антиох Кантемир, «Из Горация» (писем книга II, письмо I., «К Августу»), 1742 |
➤ |
Хотя знатныя и благородныя Особы, обыкновенно имеют больше разума и просвещённаго познания, нежели подлые и незнатные люди; однакож и оне в такия падают погрешения, которыя иногда и их самих, и славу их всеконечно раззоряют. Источник случающихся им нещастiй лехко сыскать можно: ибо наибóльшая часть из них в своих поступках не следуют никакому прáвилу, и часто делà свои делают либо по природной склонности, либо по особливому своенравию, либо по некоторому пристрастию. <...> |
— Василий Тредиаковский, Истинная политика знатных и благородных особ, 1745 |
➤ |
Цех Точилной, которые точат на точиле топоры и прочее. Однако же в сём Цехе и все подлые чорной работы люди приписаны. Прочих мастеров людей немного имеется, но оные художники при казённых делах находятся.[41] |
— Андрей Богданов, Описание Санктпетербурга, 1751 |
➤ |
Богатым ли или убогим, |
— Николай Поповский, Книга II, ода III, 1760 |
➤ |
|
— Михаил Ломоносов, «Свинья в лисьей коже», 1761 |
➤ |
Ответствует, что в нём не подлая душа, |
— Иван Барков, «Поносных тварей сонм, ханжи и лицемеры...» (Сатиры Горация), 1763 |
➤ |
Такою гордостью Река огорчена, |
— Михаил Херасков, «Фонтанна и Речка» (Сатиры Горация), 1764 |
➤ |
Отсюда мы можем свободно заключить, что у народов, у которых выкидывать младенцев обыкновение есть, пришедшие в возраст дети у отца не в великой нежности и любви содержатся; в таком состоянии и у таких народов отец думает о себе, что он не меньше есть как самовластен и самодержец над своими детьми и над своей фамилией; он понуждает их служить себе во всяких случаях и нести всю тяготу в отправлении всякой должности в дому; будучи с природы сам горд и ленив, он прохлаждается в роскошах и праздности и почитает все другие упражнения за подлые, кроме тех одних, которые требуют в нём отважности, крепости, проворства и скотской в его теле дебелости, как таких качеств, в которых он только одних возносится и всех своих сверстников превзойти старается.[45] |
— Семён Десницкий, Слово о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции, 1768 |
➤ |
Известна ль ты, когда быть подлым захочу, |
— Александр Сумароков, «Семира», 1768 |
➤ |
Во всяком человеке врождённо желать себе от других уважения. Уважайте друг друга, уважаемы будете. Закройте уши ваши от людей, кои вас ищут веселить насчёт ближнего вашего. Были бы вы на месте того ближнего, а не на вашем, то бы сии подлые души его на ваш счёт веселили.[47] |
— Екатерина II, Полемика с Новиковым, 1769 |
|
➤ |
Когда же от таких коварств остерегался, то другие, познав мой жаркий нрав, вводили меня в разговоры о делах и, хитрыми предлогами и спорами их раздраженный, не всегда воздержанный язык мой, безмерно надеясь на справедливость, часто оказывал преждевременно мои резоны и случаи к предприятиям, кои бывали инако предупреждаемы и превращаемы от злоковарных моих обманщиков, а я и примечать о том, скрытными и подлыми дорогами гнушаясь, разведывания и предосторожности не употреблял...[49] |
— Яков Шаховской, Воспоминания, 1766-1777 |
➤ |
Подлый человек, по мнению его, есть тот, который подлые дела делает; хотя б он был барон, князь или граф; а не тот, который, рождён будучи от низкостепенных людей, добродетелью, может быть, многих титлоносных людей превосходит. Кто добродетелью превысит тьму людей, не знает славнее породы тот своей. <...> Подлыми людьми по справедливости называться должны те, которые худые делают дела; но y нас, не ведаю по какому предрассуждению, вкралось мнение почитать подлыми людьми тех, кои находятся в низком состоянии. |
— Николай Новиков, «Живописец» (часть I), 1775 |
➤ |
С истинною прискорбностию вижу я людей с достоинствами, пришедших в нестерпимое самих себя презрение пред знатными людьми, от коих хотя и зависит иногда их счастие, но кои действительно такового уничижения не требуют. Часто случается мне слышать такой язык, который должен бы значить смирение, а в существе есть подлость, который знатного человека за приобретённый дорого доход или за службу, худо заплаченную, бегом ставит и приличен одному алжирскому невольнику, когда он является пред дея. Такие речи пронзают душу мою потому, что они всё естество человеческое унижают и что и тамо, где быть тому надобно, знатным людям больше делается почтения тогда, когда с ними говорят благородно.[14] |
— Денис Фонвизин, «Рассуждения о национальном любочестии», 1785 |
➤ |
Собака молвила: «Чему дивишься ты, |
— Денис Фонвизин, «Лисица — кознодей» (басня), 1787 |
➤ |
Вопр. На сколько родов разделяются подлые души? Отв. На шесть. |
— Денис Фонвизин, «Друг честных людей или Стародум», 1788 |
➤ |
|
— Николай Львов, «Ботаническое путешествие на Дудорову гору», 1792 года мая 8-го дня |
➤ |
Тогда не прихоть чли ― закон; |
— Гаврила Державин, «Афинейскому витязю», 1796 |
➤ |
В 1795 г. был произведён в генерал-поручики, после чего назначен первым русским генерал-губернатором Курляндской губернии. Состоя в этом звании, граф фон дер Пётр Алексеевич Пален, по случаю проезда через Ригу известного князя Зубова, устроил ему торжественную встречу и провожал его лично до Митавы. Это навлекло на него гнев Императора Павла, который дал ему по сему следующий рескрипт от 26 февр. 1797 г.: «С удивлением уведомился я обо всех подлостях, вами оказанных в проезд князя Зубова через Ригу; из сего я и делаю сродное о свойстве вашем заключение, по коему и поведение Моё против вас соразмерено будет». Тем же числом гр.Пален был «выключен из службы». |
— граф Пален, Русский биографический словарь А.А.Половцова |
➤ |
Срок буйства юных лет быть должен короток. |
— Иван Дмитриев, «Сокращённый перевод Ювеналовой сатиры о благородстве», 1803 |
➤ |
Я счастлив в моей беспечности, |
— Константин Батюшков, «К Филисе: Подражание Грессету, 1805 |
➤ |
А там далее ― обыкновенно по тому, что мы знаем, что видим, что слышим, счастье часто, кажется, будто женится на любви или дружба на добродетели, ― ничего не бывало: беда на проказе или скука на дурноте... Отчего же это? Оттого, что женятся большая часть по страсти слишком молоды; тут ни рассудка, ни глаз, ни ушей быть не может; а там и найдут причины, и вот в каком порядке: 1) страсть, 2) богатство, 3) знатность, 4) чины, 5) покровительство, 6) подлость, 7) скука, 8) огорчение, 9) странность, 10) свычка, 11) скотство, 12) страх, 13) так.[54] |
— Фёдор Ростопчин, «Ох, французы!», 1812 |
➤ |
Когда приезжали к нам знатные послы иноземные, Иоанн являлся в Москве с обыкновенным великолепием и торжественно принимал их в новой Кремлёвской палате, близ церкви Св.Иоанна; являлся там и в других важных случаях, но редко. Опричники, блистая в своих златых одеждах, наполняли дворец, но не заграждали пути к престолу и старым боярам: только смотрели на них спесиво, величаясь как подлые рабы в чести недостойной. Кроме сих любимцев, Иоанн удивительным образом честил тогда некоторых ливонских пленников. |
— Николай Карамзин, История государства Российского (том 9), 1820 |
➤ |
Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юпке и в короне, он не знал, он не мог знать истинны, но подлость русских писателей для меня непонятна. Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещённые времена могут родиться Калигулы. Русские защитники Самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: «Правление в России есть самовластие ограниченное удавкою».[55] |
— Александр Пушкин, Заметки по русской истории XVIII века, 1822 |
➤ |
Остаётся узнать, раскупится-ли хоть один экземпляр печатный теми, у которых есть полныя рукописи; но это безделица ― поэт не долженъ думать о своём пропитании, а должен, как Карниловичь, писать с надеждою сорвать улыбку прекрасного пола. Душа моя, меня тошнит с досады ― на что ни взгляну, всё такая гадость, такая подлость, такая глупость ― долго-ли этому быть?..[56] |
— Александр Пушкин, из письма Л.С.Пушкину, 1824 |
➤ |
Прощай, холодный и бесстрастный, |
— Аполлон Григорьев, «Прощание с Петербургом», 1846 |
оподлецах ( вдвух словах ) |
|
➤ |
В противном случае с роптаньем вопиёт: |
— Иван Барков, «Хотя ты, Меценат, с времён ведёшь род давных...» (Сатиры Горация), 1763 |
➤ |
Иройская храбрость тем удобнее могла привлечь ему сердца, что он совокуплял с нею сие прелестное нравиться искуство, плод приветливости, соединённый со властию и с великими дарованиями. Славу любил он страстно, и мнил, что она не может совокуплятися с неправосудием. Мудрая умеренность отдаляла все подозрения, которые бы греков принуждали его опасаться. Все сии добродетели изчезли во един день; что было явление, если можно так сказать, тем удивительнее, что сей государь будучи давно уже окружён подлецами, не могущими возвыситься иначе, как соделовая своего государя столь же презрительным, каковы они суть сами, имел, казалося, уже и нрав и качества испытанныя... |
— Александр Радищев, «Размышления о греческой истории или о причинах благоденствия и несчастия Греков», 1773 |
➤ |
Но более всего разные юноши разными пороками заражаются оттого, что родители их, или с излишеством потакая и поблажая им, ничему другому, таким образом поступая с ними, не научают их, кроме одной нежности и непосредственно из сей происходящему высокомерию и неповиновению. Другие ж, напротив того, родители, жестоко и сурово поступая с своими детьми, часто ругают их и нередко наказывают, и чрез то отняв у них всю охоту к наукам, из умных делают их глупцами и из благородных гнусными подлецами; а того не знают безрассудные, что невежда токмо исправляется страхом и что наказание есть последнее уже средство, и то для ленивейших. |
— Дмитрий Аничков, «Слово о разных причинах, немалое препятствие причиняющих в продолжении познания человеческого», 1774 |
➤ |
Теперь представим себе государство, объемлющее пространство, какового ни одно на всем известном земном шаре не объемлет и которого по мере его обширности нет в свете малолюднее; государство, раздробленное с лишком на тридцать больших областей и состоящее, можно сказать, из двух только городов, из коих в одном живут люди большею частию по нужде, в другом большею частию по прихоти; <...> государство, в котором почтеннейшее из всех состояний, долженствующее оборонять отечество купно с государем и корпусом своим представлять нацию, руководствуемое одною честию, дворянство, уже именем только существует и продаётся всякому подлецу, ограбившему отечество...[14] |
— Денис Фонвизин, «Рассуждение о непременных государственных законах», 1783 |
➤ |
Г-н.Здравомыслов (один). — Странный человек! Ни жалость, ни собственное к себе и к тётке почтение не удобно было его привесть в малейшее движение; а подлец и плут его слуга, как ребёнка, его туда послал... Мне здесь остаться теперь будет непристойно; домой пойду и буду водим разумом и добродетелью, когда прелестная Флена будет мною руководствовать. (Конец третьего действия) [58] |
— Екатерина Дашкова, «Тоисиоков» (комедия в пяти действиях), 1786 |
➤ |
Пришедши домой, в первом движении я не знал, что делать. Вызвать его на поединок, драться с ним не находил я ни малой приличности, ибо пьяный мужик, который в бешенстве дерётся, нападает на человека обезоруженного, есть подлец, не стоющий чести благородного поединка. Я не ищу обвинением его мерзкого поступка восторжествовать над общим мнением...[59] |
— Иван Долгоруков, «Повесть о рождении моём, происхождении и всей моей жизни...», 1790-е |
➤ |
Пременчивая тварь: в кокетстве хуже дамы, |
— Иван Дмитриев, «Послание от английского стихотворца Попа к доктору Арбутноту», 1798 |
➤ |
― «Где же твоим!.. Поедем к Тронберху, я тебя брошу! Да подержим 500 рублей пари». |
— Михаил Загряжский, «Записки о русско-турецкой войне», 1790-е |
➤ |
Как Л<огинова> дать оправить, |
— Гаврила Державин, «Храповицкому», 1793 |
➤ |
― «Стыдись мне сие говорить, чтоб я была так подла и пошла у этого подлого человека просить прощения? Он должен у меня просить! Я вам сказываю, что я буду искать защищения и жаловаться буду за эти наглости князю Григорию Александровичу <Потёмкину> и скажу, что это сделано в присутствии мужа моего, который за меня не вступился, то не стыдно ли тебе будет? И что ты его трусишь, эдакого подлеца и безбожника!» Итак они ушли, и муж мой пришёл рано вечером домой. Я удивилась, и он очень ласкался ко мне. |
— Анна Лабзина, «Воспоминания», 1810 |
➤ |
Пускай, по крыльцам бар скитаясь, |
— Николай Остолопов, «К моей хижинке», 1802 |
➤ |
Но ты не внемлешь мне! ― ты вечное пятно, |
— Александр Воейков, «Сатира к С<перанскому> об истинном благородстве», 1806 |
➤ |
Ожидаю от вашего высочества, что сдержите ваше слово и велите привести сюда прочих, желающих с товарищами итти в родину, тех, об которых я имел честь подать вам список. Тут он позвал нашего беглеца Самсона Макинцева; я не вытерпел и объявил, что не только стыдно должно бы быть иметь этого шельму между своими окружающими, но ещё стыднее показывать его благородному русскому офицеру, и что бы Наиб-султан сказал, кабы государь прислал с ним трактовать беглого из Персии армянина? |
— Александр Грибоедов, «Путевые записки», 4 сентября 1819 |
➤ |
Что будем делать? Прошлого года в сей же день я расстался с моею Катею, оставил её в Бучео, а сам пошёл в Обелешти. Всё гораздо лучше было, я шёл с надеждою победить, прогнать турок и возвратица на покой, наслаждатся плодами трудов. Теперь друг души моей далеко, дети ещё далше, имение раззорено. Победа сомнителна, в проспекте ― зимняя кампания. И за всё это — что? Ещё неудоволствие за неудоволствием от подлецов. |
— Василий Вяземский, «Журнал», 1812 |
|
➤ |
Надменный временщик, и подлый, и коварный, |
— Константин Рылеев, «К временщику» (подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»), 1820 |
➤ |
Составлен он из подлости и спеси, |
— Александр Пушкин, «К.(нязь) Г. со мною не знаком…», 1821 |
➤ |
Член тюремный и Библейский |
— Антон Дельвиг, «Петербургским цензорам», 1824 |
➤ |
Полу-милорд, полу-купец, |
— Александр Пушкин, «На Воронцова», 1824 |
➤ |
Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущуго. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал как мы, он мерзок как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок ― не такъ как вы ― иначе! ― Писать свои Mémoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь как самаго себя. Предмет неистощимый. |
— Александр Пушкин, из письма П.А.Вяземскому, 12 сет. 1825 |
➤ |
Бывало, только с Миллионной, |
— Александр Полежаев, «Сашка», 1825 |
➤ |
― Что ты пишешь? скажи мне; одно знаю, что оргии Юсупова срисовал мастерскою кистию, сделай одолжение, вклей в повесть, нарочно составь для них какую-нибудь рамку. Я это ещё не раз перечитаю себе и другим порядочным людям в утешение. Эдакий старый, придворный подлец!! |
— Александр Грибоедов, Письма, 1825 |
➤ |
Манифест читая, |
— Владимир Соколовский, «Русский император...», 1825 |
➤ |
Давно ли с Ольгою Сергевной, |
— Александр Пушкин, Антон Дельвиг, «Элегия на смерть Анны Львовны», 1825 |
➤ |
«Я помещик того же Гадячского повета и ваш сосед. Живу от хутора вашего Вытребеньки не дальше пяти верст, в селе Хортыще; а фамилия моя Григорий Григорьевич Сторченко. Непременно, непременно, милостивый государь, и знать вас не хочу, если не приедете в гости в село Хортыще. Я теперь спешу по надобности... А что это?» проговорил он кротким голосом вошедшему своему жокею, мальчику в козацкой свитке, с заплатанными локтями, с недоумевающею миною ставившему на стол узлы и ящики. «Что это? что?» и голос Григория Григорьевича незаметно делался грознее и грознее. «Разве я это сюда велел ставить тебе, любезный? разве я это сюда говорил ставить тебе, подлец? разве я не говорил тебе наперед разогреть курицу, мошенник? Пошёл!» вскрикнул он, топнув ногою. |
— Николай Гоголь, «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка», 1832 |
➤ |
Услышав, что дело идёт о спасении человека, провинившегося по службе, Волочков побледнел, задрожал, и слёзы навернулись у него на глазах. |
— Николай Греч, «Чёрная женщина», 1834 |
➤ |
Они смеялись... и этот адский смех, отозвавшись в сердце Волынского, достойно отплатил ему за проступки нынешнего вечера. |
— Иван Лажечников, «Ледяной дом», 1835 |
➤ |
Второй другого закала человек. Это, что называется, академик-парик и плохой поэт. Старая литература для него святыня, новая ― ересь и сплошь мерзость. «Каждая новая идея, ― говорит он, ― заблуждение; французы подлецы; немецкая философия глупость, а всё вместе либерализм», против которого он, Лобанов, написал уже речь. Последняя, по его мнению, должна понравиться правительству. Если бы послушать Лобанова, то цензура ничего не пропускала бы, кроме его сочинений, «благонамеренных и солидных».[61] |
— Александр Никитенко, Дневник, 1836 |
➤ |
Вот смотрите, смотрите, весь мир, всё христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! (Грозит самому себе кулаком). Эх ты, толстоносый! |
— Николай Гоголь, «Ревизор», 1836 |
➤ |
Не трепетать, когда близ вас искусством равный, |
— Михаил Лермонтов, Маскарад, 1836 |
➤ |
― Дождались мы этой канальи. Ивана Васильевича! Подавайте его сюда! Мы его, подлеца! Проучим голубчика! Мы его в палки примем, плясать заставим. Пусть пляшет с нами. Пусть околеет… Вот и к нам попался… Ге-ге-ге… брат! Не плошайте, ребята… Ату его!.. Лови, лови, лови!.. Сюда его, подлеца, на расправу… Мы его… Ге… ге… ге… И метлы, и кочерги, и все мерзкие, уродливые гадины понеслись, помчались, полетели Ивану Васильевичу в погоню...[62] |
— Владимир Соллогуб, «Тарантас», 1845 |
➤ |
О, он, конечно, готов на всякую самую положительную подлость в душе, «ибо почему же не употребить подлость в дело? Да и кто может доказать в наш век, что подлость есть подлость» и т. д., и т. д. Одним словом, он ведь взрос на этих готовых вопросах. Но он скоро догадывается, что ныне, чтоб даже и подлость-то употребить в дело, надо ждать долгой вакансии, да к тому же от нравственной готовности на подлость до дела даже и ему, пожалуй, далеко, и надо предварительно еще, так сказать, практически выровняться. |
— Фёдор Достоевский, «Дневник писателя. 1877. Год II-й» |
( илималый практикум поподлости ) |
|
4.
И всё же мне придётся сделать кое-какое дополнение...
Маленькое, хотя и против собственного (не)желания...
Сегодня кажется очевидной — старая как их мир — истина.
Ошибочная, разумеется... (какая же ещё).
С поразительной настойчивостью она сообщает всем нам, что кроме низкой или высокой «философии» всякий животный организм имеет ещё и подложенный под неё — опыт, каков бы он ни был... Не обязательно «глубокий и высокий», «широкий или длинный», но непременно свой, глубоко личный, пережитый и оттого — притяжательный.[комм. 12] И даже данный «нам» в ощущениях..., как пытался сформулировать один (печально) известный вождь...[64] Наподобие кожи на лице..., или морщин поверх головного мозга... Причём, далеко не всякое животное (из числа этих) оказывается способным — по примеру змей или театральных протистов — сменить кожу.[комм. 13] А вместе с ним — и опыт, разумеется: на какой-то новый. Или привнесённый (поверх прежнего). Или хотя бы его часть (наименее ценную). Поскольку... первая же — не только не разрешённая, но и принципиально неразрешаемая трудность на этом пути — именно в нём самом..., в пресловутом опыте и заключается. Вернее сказать, в его природе и существе. — Оглядываясь друг на друга, напрасно они говорят, будто «опыт ничему не учит». И даже «история»..., выступающая на его месте. — Всё не так, совсем не так. И даже более того: всё напротив. Поскольку — учит. Именно чтó: учит. И даже с лишком учит. Но, к сожалению, не тому. И — не того. Лучший на свете ученик: натура, субстрат, нижнее животное. Именно для него способность учиться выступает в качестве жизненно важной и основной тягловой силы спасительного приспособления к враждебному (подлому?) миру. Ровно потому большую часть натуры, как ни крутись, и составляет она, исконная и исподняя подлость. Вот её-то опыт, в основном, и учит. Вся их история штабелями выложена беспристрастными свидетельствами такого «учения». Словно бес’конечная гонка вооружения натур: чья подлость в следующий раз окажется сверху — значит, того и опыт.
И всё же, не станем слишком упрощать. Вне всяких сомнений, другие это сделают за нас, как повторялось и снова повторялось в их маленькой истории с завидной регулярностью. Пускай и не сразу, (без)действуя шаг за шагом... Для начала отсекая всё лишнее и упростив до последнего предела, затем — сократив до полного безобразия и, наконец, попросту признав «не бывшим» (как царствие Анны Леопольдовны, например). И прежде всего, потому, что кроме опыта существует ещё и нечто значительно более существенное, что — выступая в качестве видимой причины — и образует (постепенно) этот опыт. Не называя предмет по имени, тем не менее, ограничусь тем, что просто ткну в него пальцем. Не слишком утруждая себя прочими реверансами и формальностями. Прямо туда, если так можно выразиться..., точнее говоря — в никуда. То вечное и необходимое никуда, которое, собственно, и представляет собой неизбежное существо всякого существа. Его, так сказать, исподнее: землю, природу, почву, субстрат, в конце концов, то видимое-невидимое место (точнее сказать, причину), откуда вырастает каждая тварь, вне зависимости от пола, рода, лица или их — отсутствия. Как ни крутись, друг Горацио, как ни выкручивайся, а ведь именно оно каждый раз представляет собой условную точку отсчёта. В любую минуту, день, час, год или «эпоху». — Ибо..., ибо первый же шаг, совершённый существом в согласии с ним..., со своим местом или природой, автоматически — я не побоюсь этого слова приводит — к ней, к подлости. А если и не первый (шаг), то уж следующий — непременно. Но так случается только в редчайших..., прошу прощения, очень сложных случаях. Потому что всего одного естественного шага (желания, движения, действия) им всегда и вполне хватало..., чтобы оказаться — там. У своего настоящего места. Чтобы тут же привести его в исполнение. Даже не пытаясь как-то прикрыть... или затушевать существо поступка.
- В конце концов, разве можно сделать «бывшее не бывшим»? Вечный вопрос преткновения.
На первый взгляд, даже боги не были вполне вольны над этим инертным предметом. И правда: кто способен на «сделать небывалое»? Ну разве только они сами, люди?.., создавшие этих богов из собственного внутреннего материала (не первой свежести). — Но как же это им уда(ва)лось?.. Ответ разочаровывающе прост. А вот так!.. Исключительно в силу ничтожности и полнейшей необязательности факта собственного присутствия. Даже здесь, находясь в своём собственном мире, они в состоянии совершенно позабыть обо всём и (как следствие) — посчитать, будто ничего не было. Включая себя самого, между прочим. От первой и до последней формы существования. «Вот она была и — нету». «Вроде бы, только что виднелось, а теперь глядь — и пусто». «Пропала, словно и не бывало никогда». Пожалуй, я и не стал бы ставить препятствий на их обычном пути, но вот ведь какая незадача: теперь, на последнем отрезке пути — у меня не осталось такой возможности. Ищу вокруг себя, шарю руками — но нет, никак не нащупаю. «Вроде бы, только что виднелась, а теперь глядь — и снова пусто».
- Что, опять время собирать камни?...,[65] разбросанные отнюдь не мною, как всегда.
«...Не то потрясло меня, что ты совершил подлость, не то потрясло меня, что ты оболгал меня, — но только то, что я тебе больше не верю»... И в самом деле, какой же силой подлости нужно обладать, чтобы суметь отобрать у меня лучшую из моих способностей...[11]
Ницше contra Ханон. «За границей добра и зла» ( 183. Собственная тень. )
|
Красавцы..., гении..., творцы собственных дворцов..., пардон, миров, — вязавшие их из любого материала, любой материи, в общем, из чего под руку попало. А попадало под неё, как правило, на удивление одно и то же. Что поближе лежит, то и попадало: чаще всего — оно, собственное существо. — Или она, собственная натура. М-да..., даже и добавить тут нечего, когда б вы знали, из какого сора...[67] Не потому ли им самим всегда так сложно было назвать её..., показать..., выделить в чистом виде, что всеми силами пытались они закрыть его собственной тенью? — Привычка вторая натура, особенно, когда она исходит из первой..., впрочем, прошу прощения, о том уже выше (и сбоку) достаточно было сказано. Более чем достаточно. И даже он..., пресловутый «друг Горацио». Едва попытавшись назвать троих подлецов рода человеческого, достойных адского льда Джудекки, тут же споткнулся о собственную природу... Давившую, душившую. Буквально не дававшую слова сказать, вымолвить, выдавить... — И в самом деле, кто же из нас подлец из подлецов..., если..., страшно сказать, все мы. Едино и неделимо... Да ещё и равными долями. А в деталях..., только один он и кроется. — Тот, кого тем более называть нельзя. Ибо он..., страшно сказать, и она..., есть одно. Оно. Созданное единственным им доступным методом: по образу и подобию.[68] — Со всеми вытекающими. И в самом деле, кто же он? Вечный жупел на все времена. Эталон. Точка отсчёта...
И надо бы добавить ещё десяток слов ради понятности (а то ведь чёрт ногу сломит в этом адском тексте, доподлинно вам говорю!..), но увы..., язык леденеет во рту и голова покрывается толстым слоем седого лишайника. Смутные силуэты маленьких людей, какие-то липкие животные, вокруг сплошная полость, подлость..., ничего нет, всё тонет в холодном адском дыму. Запах палёной кожи, крики влюблённых, велiкий Инквизитор залезает внутрь живой плоти, засучив рукава. Ах, здравствуй, брат Торквемада, — одна только голова торчит над поверхностью озера. Черты обезображены обледенением и веками изуверских мучений: «за грехи своя»... А может бытьЮ, это не не Торквемада, а Папа Иннокентий: тот самый, отправивший всех иже еси на небеси. Сразу и не разберёшь: все на одно лицо. Как жемчужины в оправе из чистаго дерьма. — И правда..., кто же из них..., царственных подлецов, ещё оказался достойным навеки вмёрзнуть в этот лёд..., кто же..., если не Он. Даже не знаю, кого назвать. Может быть, номер первый (на последние двадцать веков)? Великий предатель, тринадесятый апостол, Иуда Искариот?..[69] И тоже ничуть не похоже на правду. И хотел бы назвать имя, да дым мешает, глаза ест, горло режет. Словно на допросе у Кагана...[70] Или, быть может, ещё один цезарев супостат, Кассий?.. Увы, воображения Данте (почти Дантеса, с позволения сказать), не хватило на нечто большее. Мартынов с Геккереном. Азеф с Константином порфирородным. Мазепа с Розенбергом. Амундсен с Франклином. Чкалов с Челюскинцами... Странно и горько видеть, что никто более не удостоился звания адского первенца по подлости... — И как поначалу их было всего трое, три: чуть ближе к берегу — парочка сенаторов (добрых граждан Рима, всадивших свой нож в плоть и кровь подлеца Цезаря), а поодаль — ещё один (околоточный Иуда из иудейской колонии)..., так и осталось. Святая троица, сиротливо вмёрзшая в лёд целого озера.[71]
- Мрак, да и только. Даже воображения у лучших из них не доставало до собственной природы.
- Казалось бы, что за шикарная подлость: возможно ли нарочно выдумать нечто более на...глядное.
- Мрак, да и только. Даже воображения у лучших из них не доставало до собственной природы.
И совсем уж напоследок..., словно бы синяя розочка на тёртом торте, — сам собою из (глубин) памяти всплыл старый-старый диалог. — Весь из моего детства (откуда же ещё!) И даже прощения не стану просить за эту маленькую невинную подлость («детскую», как я уже обмолвился). Потому что..., как говорится, всему своё время. И даже овощу, не приведи господь. А потому и кончать... имело бы прямой ляд — с того же, чем всё начиналось. — Итак, мадам..., мадмуазель... Вот маленький диалог, каждому из участников которого далеко не исполнилось совершенное количество лет. Один из них, конечно же: Александр Скрябин. А другой..., — впрочем, не довольно ли пустых разговоров?..
- — Прошу вас..., к барьеру, мсье. Ваш выход:
Прошу вас, господин Президент. Хватит петь сладкую песню, господин Президент. Эта песня у вас звучит слишком фальшиво, господин Президент. К тому же вы слишком часто даёте петуха, господин Президент. И главное: это слишком старая песня, господин Президент. Спойте что-нибудь поновее. Например, песенку про подлость. Про свою подлость, господин Президент. А мы Вас с радостью послушаем.[28]
Юр.Ханон «Три Инвалида». ( «Вариация на заданную тему» )
– Послушай-ка, «христианнейший человек», – нетерпеливо перебиваю я его несложный рассказ, – а имеется ли у тебя в умственном запасе хотя один человечек, о котором ты мог бы прямо сейчас сказать, что он – “в сущности плохой”?.. А?
Некоторое время Саша озадаченно молчит, видимо перебирая в памяти всех самых худших людей, которые известны человечеству, каких-нибудь записных подлецов, злодеев и убийц. Наконец, очевидно исчерпав свои исторические запасы, неуверенно сообщает результат:
– Ну и вопросы у тебя, даже не знаю, что сказать. Иуда, наверное...
От «неожиданности» я очень громко фыркаю, а затем разражаюсь настоящим..., почти демоническим хохотом, от которого съёживается трава и облетают листья на ближних деревьях.
– А что, ты хоть немного поближе уже никого найти не смог?.. Эх ты, “добрейший Саша”... Во-первых, на счёт Иуды ты ошибаешься весьма прочно, поскольку он, между нами говоря, второй после Христа человек на “Олимпе”, а во-вторых, при чём тут вообще бедный Иуда, если речь сейчас идёт о твоей жизни и твоей консерваторской Москве...[72]
– Нет никакой нужды разбирать всякое явление по порядку и последовательно выстраивать цепочку умозаключений. – Так, человек, способный уснуть ночью в поезде, под стук колёс..., – я полагаю, это почти наверняка негодяй и подлец... по призванию. [11]
Ницше contra Ханон. «Впередисловие» ( 52. Мастер перемещений. )
|
Раз начавши с маленькой химеры опыта, особенно приятно бывает и кончить (спустя несколько лет жизни) — тем же предметом, важность которого столь трудно переоценить... Разумеется, я снова говорю о нём..., о естестве человеческом. Или (не)человеческом, это уж как кому будет угодно: тем более, что в данном случае никакой разницы нет. Поскольку любое естество, так или иначе, сначала заказывает игру, а затем и определяет её правила. И здесь, словно в матрёшке скрывается главная трудность нашего вопроса — а равно и безвыходный тупик их существования: прежде всего, имея в виду пресловутый Homos apiens во всех его видах, подвидах, гибридах и разновидностях. Сколько ни пытайся его увещевать, воспитывать или регулировать, всё впустую. Всякий раз он ускользает, а удержать его возможно только силой, действие которой всегда ограничено — в противовес субстрату, природе или натуре... И здесь кроется его вечная трудность и временное преимущество. Можно даже сказать проще: подлец неуловим. Его слишком трудно обнаружить, поскольку он всегда рядом, всегда здесь, слишком близко, почти вплотную, — даже зеркало или увеличительное стекло не помогут его найти, так глубоко и сильно он вжался, втёрся и въелся вовсюду, куда только могли уместиться его тонкие природные флюиды. Ни дать, ни взять,[комм. 14] «unum Nebulum omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium...» Да ещё и произнесённое нараспев: трудно представить себе аналогию более точную. Для него, которому нет предела и преграды. Для него, не единожды создавшего свой мир и обратившего в рабство всё потребное. По крайней мере, в тот краткий момент, пока он царь, царит: вездесущий и всемогущий в своей проникающей подлости. Во всех видах и формах: он здесь, рядом, под руками и под рукой. Отец, мать, брат, дочь, сын и сам, что, безусловно, главное. Потому и не видно его очертаний, сколько ни щурься: ибо это он (единый и неделимый), он сам и глядит в себя, извнутри вовнутрь. Как принц... Как бог... Как два бога...[13]
- Не слишком ли я нынче возвышенно выражаюсь... о предмете столь низком (казалось бы)?
Раз за разом пробегая глазами по тексту, кажется всё более, что подобная позиция достойна порицания и даже (страшно сказать!) осуждения. И тем не менее, ничего не попишешь. Уж если они сами о себе многажды сказали (но прежде того — сделали бессчётное число раз) с предельной ясностью, что в принципе подла натура или существо любого человека (животного), покуда оно не облагорожено массой сдерживающих факторов,[комм. 15] так и мне теперь остаётся только подвести ту двойную черту, которую никто из них столь упорно не желал ставить. И понятно: почему. Ибо сказанное здесь якобы «про подлость» на самом деле не имеет к ней ни малейшего отношения, лишь только расцвечивая основную мысль непастельными красками.[31] Основной вывод из природы человеческого существа известен давно и — в полной степени, однако пресловутая невысказанность его следует только из «синдрома победителя», имеющего сугубо временный характер.[18] Разумеется, сегодня никто не может посягнуть на его заслуженный триумф. Кто способен победить победителя? Глупый вопрос. Только он сам и способен, уж раз он «победитель»...[комм. 16] Не требуется обладать слишком острым зрением, чтобы увидеть. Достаточно только открыть глаза, постоянно закрытые в другую сторону...
- И это вовсе не силлогизм..., — несмотря на форму и интонацию.
То качество, которое они называют «подлостью»...,[комм. 17] оно у них всегда наготове, как пружинка в заводном цыплёнке. Только щёлкни маленьким рычажком — и сразу запрыгает, застучит клювом по полу. В точности таков и один человек в отдельности (как причина и источник), и любая популяция, включая всё «человечество» в целом (исключительно для тех, «кто понимает»). Едва только попусти слабину, сними ограничитель, дозволь выход за пределы дозволенного, наконец, только раз включи безмыслие — и сразу получишь результат. Выскочит как лысый чёрт из табакерки и начнёт выплясывать свою древнюю как мир игру. Потому что..., дорогой друг, против природы не попрёшь (особенно, если и «переть-то» не слишком хотелось): она всегда здесь, всегда под рукой, всегда готова вырваться снизу и взять — верх. Ибо только такое состояние — не противно естеству. А всякое другое, напротив — противно. Именно тут, без ложной скромности, и находится тот камешек на их дороге, об который они очень скоро споткнутся, чтобы, наконец, переломать (самим) себе и голову, и ноги.
При’ложение №4
( для любителей и профессионалов )Уйдите вон, все подлецы,
Уйдите, деды и отцы... [23]
( Михаил Савояровъ )
|
➤ |
Всякий, раз начинающий жить, неминуемо обрекает себя на подлость и повторение. |
— Юр.Ханон, «Мусорная книга», том второй |
➤ |
– Что случается, когда страна не признаёт своих гениев? |
— «Ницше contra Ханон», Позадисловие, главка 640-х : «Ради сравнения» |
➤ |
И тогда воскрес перед ним, во всей наготе, прошедший его день, и он внезапно очутился в положении человека, который накануне сделал подлость, проспал целую ночь и, проснувшись на другой день, сначала подумал, что всё это скверный сон, но потом должен был убедиться, что подлость существует действительно и что, как ни вертись, а расплачиваться за неё всё-таки придётся... |
— Михаил Салтыков-Щедрин, «Яшенька», 1865 |
➤ |
― Это в ваших устах звучит ново!.. Я думал, вы согласитесь с тем, что непримиримость нужна прежде всего именно в жизни, что честные люди должны словом и делом доказывать, что подлость есть подлость, так же уверенно и смело, как нечестные люди доказывают, что подлость есть самая благородная вещь... |
— Викентий Вересаев, «На повороте», 1901 |
➤ |
— И каждый раз, перечисляя длинный список людей, которых Нитче имел роскошь называть своими «друзьями» или «добрыми коллегами», мне видится его лицо, сморщенное гримасой боли и брезгливости. Брезгливости и боли... Гейнце, Лескин, Царнке, Виндиш, Родэ, Буркхардт, Овербек..., — так он перечислял своих славных приятелей, предателей, подлецов..., и этот список можно продолжать без малейшего смысла и успеха. Так, или почти так, он перечислял их имена: надеясь или потеряв надежду. В последние годы философские факультеты Германии чуть не наполовину состояли из его славных «друзей», каждый из которых был ещё одним профессором, учителем, профессионалом философии. Однако ни один из них даже пальцем не пошевелил, чтобы отдать Долг..., или хотя бы сделать нечто Должное для Него, единственного среди многих. Чтобы хотя бы маленьким символическим поступком отметить громадную разницу между собой, обычным человеком нормы и среды. <...> К сожалению, слишком большой отрезок своей жизни Фридрих прожил в состоянии полу’детского полу’сна, и сам будучи вполне человеком части стайного сознания. Такой вывод совсем не трудно сделать, даже бегло оглядев набор его ранних слов и поступков..., да он и сам (с высоты последних лет) всегда делил свою жизнь на две неравные части... Однако любое прошлое имеет свою цену, — оно вечно волочится позади как длинный тяжёлый хвост и за него приходится платить — всегда настоящим и в настоящем. Подросток, поэт и мечтатель, — он слишком долго пользовался внешними ценностями, изо дня в день оправдывая своё высокое звание человека, одного из людей. <...> — Пожалуй, я могу чувствовать себя сегодня вполне счастливым, рядом с Фридрихом, ибо моя начальная жизнь человека части закончилась вдвое раньше..., и я вообще не имел никаких «друзей»..., как оказалось впоследствии. — Всякий раз, глядя от себя, я говорил: избави меня бог от таких друзей, которых я видел в начале жизни, и Нитче имел таких же. — Нет-нет, не подумайте плохого..., они вовсе не были так дурны, пожалуй, их единственный недостаток заключался только в том, что они были — тоже людьми, как и все прочие. — Странное и нелепое положение вещей..., при котором всякий раз само по себе слово «друг» означает примерно то же самое, что и «друг’ой человек», часть целого, а в результате — пустота, никто..., нитче. А вот это — уже окончательный приговор. |
— «Ницше contra Ханон», Позадисловие, главка 520 : «Выстрел мимо» |
➤ |
— Мне всегда были очень дороги мои дорогие должники..., — скажу я вослед за Фридрихом. И с каждым годом они становились мне всё дороже и дороже, мои дорогие должники... Ведь их у меня вообще-то совсем не так мало, как может показаться на первый взгляд, их у меня довольно много, моих дорогих, дорогих должников... Они все у меня по цене золота и даже дороже, даже значительно дороже, мои дорогие, дорогие должники... Но иногда наступает пора, пора нарушить молчание, поставить их в шеренгу, как делал Фридрих, — и противу ваших правил назвать их одного за другим, моих дорогих, дорогих должников <...> — когда они собрались здесь, эти бледные призраки, хотя и не все..., и подлый брат мой, человек без просвета, Амшинский, Розанов, Урьяшь, Слонимский, Успенский, Тищенко, Петров, Сокуров, Исаева, Курёхин, Либерис, Соловьёв, Серебряков, Виноградов, Боярчиков, Эйфман, Цесс, Динов, Слабый, Вялый, Босов, Губин, Майзель, Александрова, Сластин, Семёнов, Скляренко, Десятников, Пежемский, Спиваков, Ростропович, Любимов, Титов, Васильева, Ашкенази, Шелаевы, Латынины, Фетинг, Форштат, Баженов, Лесковская, Леонтьева, Карманов, Таирова, Трабский, Адасинский, Ратманский, Мухлади, Романова... и прочие, прочие дважды скромные и скоромные гнилушки от мира сего... В конце концов, мало ли их на свете, всех и не перечислишь, моих дорогих, дорогих должников... — Все они, помногу и понемногу внесли свой посильный вклад в пустоту..., в подлость всемирного «Ничто» каждого времени жизни, в мой большой Уход..., уход прочь отсюда, только прочь от вас, мои дорогие, дорогие должники... Всякий из них, так или иначе, но нанёс свой дружеский удар заступом по спине или в спину, в мою спину, мои дорогие, дорогие должники... И всякий раз, сжигая листы своих партитур и поглядывая на оранжевое пламя или серый дым, я вижу среди грязи этого мира их знакомые человеческие лица. Лица моих дорогих, дорогих должников... — Но не слишком они дёшевы, в конце концов, чтобы пытаться произносить их имена... |
— «Ницше contra Ханон», Позадисловие, главка 545 : «Неоконченная симфония Шуберта» |
➤ |
— Короля играет окружение..., так говорят. Да-да, именно так: короля играет окружение, а король (вот хитрец!) ему только подыгрывает... |
— «Ницше contra Ханон», Позадисловие, главка 555-х : «Демонстрация» |
➤ |
Не пытайся быть подлее, чем ты есть. |
— Юр.Ханон, «Мусорная книга», том первый |
А...
хотя и имеющее, на первый взгляд, вид начала какой-то азбуки (вероятно, подлой), но... поставленное здесь отнюдь не в качестве буквы алфавита или какой-то другой человеческой условности, но только на месте крошечной провокации,[31] побуждающей некоего гипотетического смертного (за исключением означенных здесь, разумеется) взглянуть с другой стороны на две корзины обычных будничных поступков. В первой из них накидано всё то сомнительное богатство, которое у них принято делать (как вариант поведения нормы), не рискуя прослыть идиотом или психом; а во второй — нечто прямо противоположное. К примеру: то самое, что якобы происходит здесь, — протянутое в их утлый мир со всей прямотой и бесстыдством указательного пальца.
|
➤ |
Антон А. Адасинский. Пожалуй, я не стану лишний раз приводить его прямую речь (тем более, что она никогда не была «прямой»). И даже косвенную не стану. Пускай он уж как-нибудь сам... справится. Если сможет, конечно. — Человек суеты, он всё порывался «что-то придумать». Сделать «вместе». Или хотя бы «с моей музыкой». Раз в два-три года он очень бодро (сугубо по-деловому) звонил, полный благих намерений, оставлял на автоответчике сообщение, что у него «есть ко мне предложение, важное дело», «срочный разговор», и что он обязательно перезвонит тогда-то (чаще всего «на след.неделе» или «в августе»), когда будет на улице Съезжинской, и опять пропадал — на три года. Или на пять.[комм. 18] Или совсем (что, конечно же, предпочтительнее всего). Пожалуй, единственное, что он «таки-сделал», кажется где-то посреди британских островов, — они немножко «поплясали» под Среднюю Симфонию, а потом, испугавшись, на всякий случай стали врать (причём, даже не мне... врать), будто это были всего 20 секунд, или даже 10, пущенные на повтор (как будто я и вправду стал бы с ним судиться). В общем, всё выглядело очень правдоподобно, от начала до конца. И красиво (до полу). — Большое спасибо, дядюшка-Антон. Значит, опять жду твоего звонка... со Съезжинской. Впрочем, и соседняя Зверинская ничем не хуже.[комм. 19] Вся эта долгая «ПОНТО-МИМО» тебе очень к лицу, месье «А», ни разу не сказавший «Б». Типичное небрежение, человеческая труха и пустота тебе имя: d2n.[75] |
— Персонариум-2, сд, 213 |
|
➤ |
Елена Б. Александрова. Итак, сегодня я готов предоставить вам редчайшую услугу. Прежде никто не знал ничего подобного. И даже не видел. Но здесь, впервые, вы можете бросить взгляд на лицо той безымянной горничной, которая поставила в гостинице на стол Чайковскому графин с холерной водой. Или познакомиться с тем бродягой, который заразил своей чахоткой Антона Чехова. Пока я ещё жив, глядите: я показываю лицо безвестного убийцы Бенедикта Спинозы — вот они, милые черты Простой Мещанки, которая закопала меня живьём.., вместе с моим уникальным искусством, литературой и философией хомистики, способной открыть (или закрыть) Новую главу в жизни всего вашего мира. Но этого не случилось. Благодаря этому человекообразному лицу. Вот так: сразу и за всё приношу я ей свою Велiкую (не)благодарность. За всё, решительно за всё, что она обещала за двадцать лет (письменно или устно) и — не сделала. А не сделала она почти ничего... из того, что обещала. Эта женщина бизнесс...мен, с милым живым лицом, именно она явилась главным (без)действующим лицом той истории, где в виде финала: моё полное молчание. Почти гробовое. Прекрасный ко(с)м(ет)ический эффект! Ни одного моего диска, концерта, постановки, издания, книги и даже ни одной ... оранжереи. — Ничего из обещанного. Нуль. Zéro. И напоследок — ещё и чёрная неблагодарность ценою в десять лет и полмиллиона. Всё (не)сделанное ею — обычное преступление мещанина против Вечности, — преступление, которое не имеет ни срока давности, ни малейшего оправдания, как предельная подлость: pd16pn. |
— Персонариум-4, нб, сд, 211-219 |
|
➤ |
Станислав Б. Амшинский. Я сожалею, что мне приходится произносить это имя... Если кто-то мог сознаться, что у него был такой потрясающий друг (конечно, лучше бы скрывать, как срам)..., тем более, «друг детства», то это, прежде всего, дурно говорило бы о нём самом. Но увы, из подлой песни слова не вырвешь, как ни хотелось бы. Потому что: всамделе — был. Да и не просто «был», но — ещё хуже чем Дебюсси у Эрика: с паршивой овцы — ни шерсти, ни блеянья. Хотя..., ведь в самом деле: экстремально близкий человек. Страшно вспомнить, сколько Велiких мелких дел сделано вместе. Мало кто имел такой сногсшибательный духовный опыт в начале жизни. Ну, положим, я, анархист от бога. И ещё он, этот почти гений, употребивший весь свой «почти гений», чтобы вернуться в позу мещанина, человека желудка, ординарного потребителя жизни. «Обыкновенная История».[78] — Как сейчас помню, чтó я сказал ему тогда, в 1989 году, когда он «решил» стать кооператором («бизнес»..., ничего личного?). Прямо сказал, в лицо (тогда оно у него ещё было). — Хорошо, говорю, я помогу тебе. Но только деньгами. Сам я ради этой глупости палец о палец не ударю. Но послушай меня: как художник и как Лицо ты на этом кончишься... — Стыдно вспоминать: он ведь и в самом деле кончился. Банальная история. Тысячи и миллионы Велiких превращались в человеческий компост только из желания жить как все. Впрочем, его жизнь — это его личное дело. Но один тот факт, что рядом с ним (когда-то) был я — превращает его жизнь из компоста — в гнойный нашатырь. Не сам он пошёл ко дну, в отложения. Но ещё и внёс свою низкую лепту, чтобы попытаться утопить меня. И дело здесь даже не в том, что он, не моргнув глазом, «кинул» меня на все деньги, на которые только захотел. Главным здесь стала та низость, до которой он опустился. — Вот почему я ещё раз говорю: ты мой вечный Должник, Славик. Вся твоя жизнь рядом со мной — подлость и предательство. А ты сам — есть худшее, что ты смог оставить в этом мире, превратившись в ничто. Потому что нет на свете более выгодной сделки, чем променять жемчуг — на петуха, мой дорогой подлец: pd13pn. |
— Персонариум-2, сд, нб, 214 |
|
➤ |
Елена Б. Амшинская. Пожалуй, и не стоило бы труда говорить о ней, если бы она сама... не напросилась. Со своими анекдотическими причитаниями: «какая у тебя гениальная музыка», «какой ты гений, Юрашечка». И всякий раз только рукой махнёшь, глядя на эту слово’(п)охотливость. — Наждачная пустота. Иной раз даже интересно бывает: а помнит ли она, сколько времени сил я потратил на её пустые причитания и семейные проблемы. И вечно-то она жаловалась. На сыночка, который забывал спустить воду в унитазе, на режиссёра, который недоплатил денег, на старушку-маму, которая опять наступила на «чего-то не то». — А потом снова начиналась старая шарманка: «ты гений, Юрашечка, я даже не знала, что такая музыка бывает на свете. Первый раз слышу, как будто и не человек такое написал. Это что-то невероятное. Нет, ты не маши рукой, я всё сделаю, чтобы не только я, чтобы все, все это поняли». — Ну что, сделала? — Нет, конечно. Ничего. Тихо-тихо сидела, как мышка. И когда Сокуров меня оболгал. И когда Грибов обманул. И когда сыночек «кинул» на все 100. — А потом снова запела: «это гениальная вещь, ты великий, это потрясающее открытие». — Ну..., болтает и болтает. Значит, приспичило ей. Как-то, знаете ли, я ещё с детства привык: если тебя раз назвали «гением», обязательно жди небрежения, подлости, а то и плевка в спину. Ну..., или ничего не жди, в лучшем случае. — Вот я ничего и не ждал. Но когда она позвонила спустя ещё десять лет (и каких лет!..) и снова сказала: «ну ты же знаешь, после моего сы́ночки — ты для меня самый дорогóй человек на свете»... Тут уж моё терпение лопнуло. — Не слишком ли дёшев тебе этот «дорогой», после всего? Да ещё и после того злокачественного, который здесь, на одну ступеньку выше болтается вместе со своей драгоценной подлостью. Пожалуй, тут уже никакого бухгалтера не хватит, дорогая Елена Борисовна, чтобы баланс на счётах подвести (в тридцать два сребреника). По простейшей формуле: d8pn. |
— Персонариум-2, сд, 214 |
|
➤ |
Владимир Д. Ашкенази. Только с большим усилием я принуждаю себя выдавить хоть слово об этом дорогом месье. И верно, он выглядел таким искренним. Таким за...интересованным. Впрочем, как и все. У них так «принято». А ведь вроде бы уже не молодой человек. С большим... опытом. И всеми прочими, вытекающими... Но всё равно, зачем-то открыл рот и сказал. Всё как надо сказал. Дальше цитата: «Ровно через год, третьего декабря 1997 года я снова буду в Петербурге и непременно позвоню Вам. Я это обещаю...» Так он сказал, добавив ещё, что у него есть ко мне предложение. Важное. А в руках он держал книгу «Скрябин как лицо», кожаный экземпляр №8.[комм. 20] «Очень хорошо, что Вы что-то сделали для Скрябина». — Я только приподнял брови: «Мне казалось, что Скрябину уже ничего не нужно, слава богу, он отправился отдыхать...» — «Но мы-то с Вами обязательно сделаем, нам отдыхать ещё рано...» — закончил он и пошёл наверх по лестнице. Конечно же, я больше никогда его не видел. И конечно же, «ровно через год» он даже и не подумал позвонить. Известное дело: суета, брат...[комм. 21] И я бы никогда не узнал, чтó за важное дело у него было ко мне, если бы не... интернет. Спустя лет десять мне случайно попались на глаза его слова, сказанные месяца три спустя. Вот они, если желаете: «...у меня возникли новые творческие контакты. К ним относится малоизвестный, но, по-моему, очень интересный композитор Юрий Ханон. Он представился как эксцентрик и абсурдист, о чём говорят сами названия его сочинений: „Некий концерт“, „Опера-антракт из одноименного балета“,[комм. 22] „Средняя симфония“. Некоторые из них я намерен включить в свой новый компакт-диск под условным названием «Юмор и абсурд в музыке».[79] [комм. 23] Его мартовское интервью «Коммерсанту» носило более чем точное заглаание (к тому же, двойное) «Жизнь без музыки была бы ошибкой». — Да... Вот как раз за неё, за эту «ошибку» тебе отдельное спасибо, дорогой дядя-Володя. Сколько лет живу на свете, а всё удивляюсь как ребёнок: и кто же их за язык-то тянет? Прямо туда..., вниз: d4n. |
— Персонариум-2, сд, 215 |
|
➤ |
Игорь В. Булатовский. Питерский поэт (на букву «А»)? Переводчик (на букву «Б»)? Учредивший своё издательство, когда его выгнали из чужого. Пожалуй, здесь (при)годятся все его ипостаси, кроме главной. Ещё не названной. Человек, которому принадлежит сомнительная & несомненная честь уничтожения главной савояровской книги. И ещё одного музыкального опуса... Короче говоря, настоящий издатель, издающий издательские издания (из одного здания). Сократим всё лишнее, дружище Горацио... Пожалуй, вернее всего будет не выписывать отдельное досье, которое здесь и так имеется, а просто привести одно из последних писем, отправленных ему прямо в лицо. Как всегда: прекрасная прямота, не так ли? Ни слова за спиной. Ни слова за глаза. Всё так, ладошкой по кирпичной стене. Начало цитаты, кавычки открываются: «Пожалуй, достаточно, Игорь. Я дал Вам срок более необходимого, чтобы вылить воды себе на макушку, вернуться в исходную точку, пересчитать по пальцам свои проступки и признать вину. Ничего Вы этого не сделали. За прошедший год Вы дали более десятка обещаний чести. Не исполнив ни одного. Перечислять их в очередной раз нет смысла. Главное, что Вы бесчестный человек грошовой цены. Вы дали личные гарантии, что ответите за сделанный брак и уклонились от исполнения обязательства. Вы обещали сделать красивую, изящно изданную книгу. А на деле – как марамой выгадывали копейки на своё потребление, сделали дешёвку и пренебрегли обещанием чести переиздать испорченный Вами тираж. В конце концов, Вы даже не нашли в себе сил элементарно извиниться, но «зато» попытались отказаться от всех прежних обязательств задним числом.[4] После всего этого, не подлец ли Вы? Ответ давно известен, к сожалению. Как говорил Эрик: «это не из тех вещей, которые забываются».[80] Этот тип безнадёжен: d5n. |
— Персонариум-2-3, сд, нб, 219 |
➤ |
– Разумеется, всякое суждение или о’суждение проще всего начинать с тех не столь отдалённых времён и мест, когда многое (или почти всё) позволено по отношению к некоему «врагу» – искусственно определённому и отделённому другому человеку, чтó éсть по существу та же самая потребность... К тому же, если посмотреть как следует, то далеко не только во время войн или смут пышным цветом расцветают массовые убийства, первобытное варварство, мародёрство, насилие и прочая (все)человеческая подлость. – Вполне естественная потребность в противодействии и уничтожении других (себе подобных) существует всегда и везде, а искусственное деление на «возможное и невозможное» происходит в каждый конкретный момент жизни – судя по ситуации или по нужде... Вся разница состояния мира или войны заключается только в масштабе указанного (раз)деления и видах оружия противодействия. А слова, вечно мелкие и пустые, нисколько не меняя существа действий, они существуют только ради удобства оправдания. – Но вовсе не ради него я пришёл сюда сегодня...[11] |
— «Ницше contra Ханон», Позадисловие, главка 521 : «Излишнее пояснение» |
➤ |
Не будь подлецом или трусом перед самим собой, будь им — только перед другими, если (не)хочешь. Не стыдись и не беги собственных поступков, стыдись — только чужих, если (не)хочешь. Угрызения совести глупы и неприличны. Оставь их для посещения борделя, если (не)хочешь. Но всё же – без крайней нужды не ходи туда... |
— «Ницше contra Ханон», Фетиши в тумане, главка 10 : «Малый лабиринт» |
А...
что вы хотите сказать, будто первая буква подлости (за)кончилась?.. — Ничуть. Как уже было единожды сказано одним странным человеком, почти чудаком, она представляет собою всего лишь — знак. Да, именно так..., всего лишь условный знак, поставленный здесь отнюдь не в качестве буквы алфавита или какой-то другой человеческой условности, но только на месте крошечной провокации, побуждающей некоего гипотетического смертного (за исключением означенных здесь, разумеется) взглянуть с другой стороны на две корзины обычных будничных поступков. И тем более, не ради полноты объёма или точности перечисления. Само собой, список подленького букваря даже в первом приближении далеко..., — я хотел сказать, — он далеко не кончен, однако я принудительно прерываю его до следующего поворота. Сожалею, что всё тáк получилось..., но всё же, не стану скрывать: подобные, с позволения сказать, упражнения... для упавшего фортепиано (пускай даже и в тестовом режиме) даются не слишком-то легко. Требующие (мягко говоря!) не только изрядного количества усилий (причём, заранее бесплодных и даже вредоносных), но и специфического вдохновения, — в свою очередь, они не приносят ничего, кроме кислого привкуса. — И не только во рту. А потому я говорю... на этом месте и в этот час: достаточно, actum est. Слегка dixi. И ещё allez, — если угодно. Вчера, сегодня и даже завтра, будучи пока ещё немного живым..., среди их сложноподчинённого мира падали и мертвечины, я сочту за благо — просто откланяться и отойти в тень...,[81] сохранив, таким образом, свою натуральную подлость — практически, в первозданной чистоте и небрежении. В отличие от прочих, пожизненно облечённых весьма обременительным (на...)званием человека нормы...
Эти мои слова означали бы нечто... совсем другое.
Из’ сточников
Лит’ ературы
См. тако’ же
— Все желающие сделать замечания, могут сами сделать то же самое — или обратиться по заранее известному адресу. « s t y l e t & d e s i g n e t b y A n n a t’ H a r o n »
|