Из музыки и обратно — различия между версиями

Ханóграф : Портал

Музыка сама по себе..., — pardon, этот предмет
не заслуживает даже одного слова, сквозь зубы.
( Юрий Ханон ) ^[1] ...Потому что туда и — обратно
Хоть и глупо, но всё же приятно.
( Михаил Савояров ) ^[2]

Если тебе дали линованную бумагу — пиши поперёк!
( Хуан Рамон Хименес )

— Мадам, мсье..., мадмуазель   (последняя — особенно...)

Здесь и сейчас..., сегодня и завтра..., исренне рад вас (по) приветствовать... ^{[комм. 2]}

— Не смотря ( & даже не глядя ) на то, что содержание этой статьи (эссе, портала) полностью исчерпано двумя глубоко’родственными эпиграфами, помещёнными в переди, тем не менее, я вынужден отойти и добавить... Чтобы не быть обвинённым в излишнем снобизме. Если не возражаете...

— Мадам, мсье..., мадмуазель   (последняя — особенно...)

Золотистый стафилококк (всё время туда и обратно) [3]

— Нет-нет, не бойтесь, прошу вас. Не будучи пламенным оратором, я не учиню вам публичной лекции..., это будет не более чем — беседа, маленькая беседа: можно сказать, даже беседка... Совсем маленькая. Увитая плющом..., можно сказать, даже сплющенная.^{[комм. 3]}

... Для начала я позволю себе прочесть вам письмо — так сказать, совершенно открытое и неприкрытое письмо одного человека, человека, значит, и гражданина, которое было адресовано вам, лично... — ...Но перед тем как читать это письмо вслух, я всё же дам вам несколько разъяснений по поводу того, что я — в прошлом, разумеется, и даже может быть, в глубоком прошлом, — сделал для животных — лично, как человек и гражданин...
... Послушайте. Три года назад я имел честь опубликовать в «Музыкальном обозрении» статью «Мышление и музыкальность у животных»... ...Для написания этой статьи у меня были все полезные знания..., кроме того, я в полной мере использовал свой авторитет и накопленный запас своей энергии... животной.
Да, не стану отрицать..., я и в самом деле люблю животных. И они мне отвечают тем же. Говоря проще, это чувство — взаимно...
Животные меня знают..., — и даже узнаю́т при встрече..., – собаки, особенно...
Да, я люблю животных..., это можно утверждать совершенно определённо... — В особенности сейчас, когда война создала нам столько трудностей, с особой остротой чувств я люблю курицу..., барана..., утку..., свежего лосося; а также быка..., добрую индейку с каштанами..., а также без каштанов — но с трюфелями... Впрочем, как видите, в этом деле уже замешаны и растения... Имея в виду грибы. Простите, кажется, я немного отвлёкся...
... Да, я люблю животных; потому что я становлюсь с ними добр..., слишком добр..., и даже... Время от времени мне приходится следить за собой, как бы вовсе не раздобреть...^[4]:347

— Ах, какие зычные имена здесь можно было бы припомнить... — Асафьев, Бернштейн, Шнеерсон, Бэлза, Оссовский, Друскин, Гаккель, Гозенпуд, Хрюкин... — Вне всяких сомнений: это дело... Да-с... Это большое и серьёзное дело: говорить (или, тем более, писа́ть) о музыке. И такое дело (важное и серьёзное) можно доверить только профессионалу. Человеку проверенному, доверенному, грамотному и важному... Очень важному... Можно сказать: важному до такой степени важности, чтобы эта важность была несомненной. Проверенной. Доверенной и — что самое важное — клановой. Очень редко когда такое дело можно было доверить постороннему. Даже Бернард Шоу... Или Клод Дебюсси. Или, тем более, Эрик Сати (список далеко не полный)... Когда они выступали в роли критиков или музыковедов... — фуй, как это было некрасиво. Или даже возмутительно. — На них положительно плевали. Пинали ногами. Или даже предавали общест-вен-но-но-но-му порицанию, чтобы не впадать в окончательную простоту (жанра & слога)...

...Однако, этот Стравинский, при всём уважении — не мог не вызывать у меня улыбки, пускай даже совсем небольшой... и глубоко спрятанной... Да, он был велик, несомненно... Он был хорош, абсолютно... Ни с чем не спорю. Молодой, компактный, мускулистый, лысый, гениальный... Ездил на велосипеде... Да. Великий композитор, в конце концов... Но, как раз в том-то и всё дело.

Артюр Сапек «Джоконда с трубкой» (картина, 1883 г.) [5]

Он был только музыкант, большой музыкант, всего лишь музыкант, великий творец звуков — но не более того... Одним этим исчерпывалось — всё..., пардон, вся его исполинская начинка: содержимое содержание. Вот истинный человек клана, делающий своё дело среди прочих людей. Бесподобный — среди себе подобных. Дерзкий новатор, яркий профессионал, даже гениальный сочинитель – да вот и всё. Он всегда оставался одним из них..., он был с ними, до мозга костей он был — их, и только их... Музыкант, один из музыкантов..., и не вызывало никаких сомнений, что он, как и все новаторы, очень скоро выйдет из-под огня критики ретроградов своего времени, будет признан «своим», включён в учебные учебники и послужит приращению системы, той же самой системы, вот какая штука... Он станет ещё одним мощным, ярким кирпичом — в старой стене... В той самой кирпичной стене, о которую мне приходилось усердно биться — столько лет, лысым лбом. — Ещё один стравинский профессионал, ещё один гений, ещё один прехорошенький кирпич — и не более того... Тем обиднее слышать. Интересно, кому бы пришло в голову хотя бы что-нибудь из сказанного — отнести на мой счёт... Сколько времени пройдёт, но профессионалы..., бедняги, они никогда не будут знать, что со мной поделать и куда отнести. Несчастные, я представляю себе их лица (слегка уродливые, конечно, — но только по долгу службы). Проще всего будет, конечно, вести себя — как истинный критик. Обругать (аргументированно, конечно). Объявить врагом, ленивым недоучкой, слабым талантом и тут же объяснить всё необъяснимое & необъяснённое — просто дурным характером или чудачеством. Говоря одним словом, причислить к «чужим»..., отщепенцам или врагам рода человеческого. — Спасибо. Всё слышал, и много раз. Даже не стану трудиться (воз’ражать). И то правда, разве я им не враг?... Не смею отрицать. Ах, эти бедные, бедные профессионалы... Всякий из них потеряется и обломает себе всю плешь, пытаясь хоть как-то разобраться с моими нескромными сокровищами, если понимаете... И по какой шкале меня можно оценить, с каким прибором подойти, а затем отойти обратно... Что за нелепость!.. Может быть, подойдёт фонометр?.., или звукомелкоскоп? Ведь у них не окажется под рукой ни одного инструмента, чтобы измерить величину собственного недо’умения. Да... Вот было бы славно, если бы удалось меня вовсе куда-нибудь выкинуть, замазать, или забыть... — Ан нет!.., уже не получится, не получилось. Поздно, батенька. Сначала маленький телёнок Равель дал слабину..., в отличие от бычьей твёрдости Дебюсси... Тот бы с места не сошёл, но не выдал бы, родимый... А потом в кошмарном 1917 году ещё и Дягилев всем насуропил, вишь ли, своим дурацким парадом, одноразовым... Ах, бедняги, бедняги. Представляю себе их вытянувшиеся раздражённые лица... Очень знакомые. Даже забавно взглянуть..., после всего. — Но..., оставим. Тем хуже (для них)...^[4]:535

— Хотелось бы, в таком случае, спросить..., но в чём же кроется причина?.. Почему один (великий и гениальный) при всём своём несомненном «новаторстве и про’тестантстве» — остаётся частью клана, среды, профессии, короче говоря, остаётся одним из них..., а другой — каков бы он ни был, — при всех своих свойствах и качествах нигде не находит себе места. Что бы он ни делал: всюду чужой, всегда поперёк и всё навыворот... — Откуда же берётся этот заряд невероятной стойкости и упорства, постоянно выдавливающий этого человека из стаи людей и делающий его чужим для любых «коллег и товарищей», какого бы цвета они ни бывали...^[6] — Разумеется, здесь и сейчас я не стану открывать ответа на этот вопрос. Ибо ответ ему — прост и односложен, как открытие. Как доселе невиданный взгляд на всё.^{[7]:144 (a.l.)} Как внезапно открывшаяся ..., ослепительно сияющая камера-обскура..., чёрный луч прямо в небо.

Разумеется, не имеет ни малейшего смысла..., — я хотел сказать, — не имеет ни малейшего смысла скрывать... Эта страница — несёт на своей поверхности (и даже в глубине) гласное, негласное и согласное посвящение — этому Эрику...

Ханóграф : Портал

«Danses de travers»...

Она вся, буквально — от начала и до конца могла быть посвящена — ему..., ему одному. «Музыка туда и обратно»... Поперёк... Навыворот...

И не только одни танцы. И не только одна музыка... — Равным образом, и вся его жизнь, от начала до конца — «de travers»...

В конце концов, если не он — то кто же?.. Пожалуй, у меня нет другой кандидатуры, более подходящей... в качестве эссенции.

...Всё детство я был предоставлен самому себе и — кухне... Никому даже и в голову не приходило учить меня чему-либо. — Когда мне было пятнадцать лет и наша семья окончательно распалась, я не умел ни озвучить, ни прочитать ни одной ноты. — Понимая подобное положение вещей, трудно сказать наверное, был ли я обречён стать музыкальным критиком или же, напротив, спасён от карьеры артиста, но жизнь моя сложилась так, что когда в нашем доме музыка замолкла, мне пришлось самому взяться за изучение нотной грамоты и игры на рояле при помощи учебника с рисунком клавиатуры, чтобы не погибнуть от голода ... (по музыке). ^[8]:40-41

И как здесь не прибегнуть к помощи авторитета в своей сфере..., или даже полусфере (различие не так важно). В своё время патентованный советский профессор (в области истории музыки) Галина Филенко имела шикарную неосторожность описать в пяти десятках слов поворот Сати от открытого им импрессионизма — в сторону нового стиля, примитивного и конструктивного: ^{[комм. 4]}

...Теперь Сати ополчается против образности музыки, против избытка красочности, против изысканной детализации письма, против всё усложняющихся гармонических комплексов импрессионизма. Спасение он видит в нарочитой примитивности музыкального языка и лаконичности форм; в этих пьесах всё отчётливее проступает главенство мелодии над гармонией. Появляются новые фортепианные миниатюры с неожиданными юмористическими названиями и ироническими ремарками исполнителю, в которых нетрудно увидеть явные выпады в адрес Дебюсси и дебюссистов. Таковы «Холодные пьесы» (Piéces froides, 1897), цикл, состоящий из двух сцеплённых вместе сюит по три пьесы в каждой: «Три арии, от которых все сбегут» (Trois Airs à faire fuir) и «Три танца навыворот» (Trois Danses de travers). ^[9]

Ханóграф: Портал

...спору нет, в иных обстоятельствах это дело было бы чрезвычайно интересным..., и даже (очень) важным: как следует уточнить и обсудить, что же именно здесь было сделано «навыворот»?.. Поперёк?.. Или не так... — Поскольку именно здесь, глубоко между слов и закопано некое малое & тайное знание, шаг за шагом постепенно перерастающее в цельную систему, дающую ключ (нет, вовсе не к Сати или какому-то другому чудаку, ничуть не понятому и не разгаданному, а) к той небольшой костяной коробочке, внутри которой заключается человеческая природа... — Но увы, поэзия, мой друг, суха..., а гончая лошадь бессмысленного слога, тем временем, влечёт меня всё дальше, не давая как следует остановиться и уяснить: если не самому себе, то хотя бы кое-кому... из присутствующих. И они, вне всяких сомнений (я это твёрдо знаю..., в последнее время) отвечают мне взаимностью. Поскольку ничего другого у них... — попросту нет... и не может быть, — (если эта мысль хотя бы немного понятна).

...Нет, и ещё раз нет. Я не могу и даже не стану пытаться дать здесь надлежащую оценку моим смертным прегрешениям — ...и не потому что их стыжусь, но лишь из чистой боязни выйти за пределы приличия. Не стану скрывать: в своё время они меня очень огорчали; но тогда, по недостатку знаний, я ещё не мог понять, что терзавшее меня сознание виновности и стыд — непременные спутники невежества и неопытности. Конечно, банкротство не заставило себя долго ждать. Журнал (при моей активной помощи) вскоре скончался, и мои грехи были погребены вместе с ним, но я до сих пор храню в потайном месте эти преступления критика, как убийца хранит окровавленный нож, под ударом которого пала его жертва...^[8]:65-66

Многие скажут: «...да ведь он попросту рехнулся, бедный человек». И что он тут такое несёт?.., ведь решительно ничего нельзя понять... — Это чистейшая напраслина. И даже более того, позволю себе заметить (со всей скромностью), что меня никто не нанимал, не просил и даже не притягивал за уши, как великого глухого. И даже, странно сказать, всё было в точности навыворот. — Таким образом, я сегодня не принимаю никаких претензий...^[10]:59

Альфонс Алле, «Похоронный марш на смерть великого глухого» (1884 год) [11]

...Однако, я поспешно возвращаюсь обратно. Что касается объявленной темы...,^{[комм. 7]} а именно — детей..., то их музыкальные потребности... могут быть разграничены примерно следующим образом: среди них встречаются первые, которые любят Музыку..., вторые, кому она не слишком досаждает; и последние, кого она раздражает решительно..., неизлечимо... и жестоко... Буквально преследуя по пятам.
...Должен сказать, что они..., эти последние мне совсем не антипатичны... В конце концов..., и они, тоже имеют полное право... Причём, не одно. ...Например, точно таким же образом..., я — тот самый, который говорит с вами сейчас..., — я решительно не люблю телёнка и имею на это полное право... Более того, регулярно и жестоко, я нахожу его слишком холодным..., даже в разгар лета... и даже в самую сильную жару... Говоря между нами, это одно из тех редких животных, которое мне действительно неприятно. За исключением разве что... головы, пожалуй..., которая бывает очень хороша... в растительном масле...
...У каждого свой вкус..., не так ли?.. ...Я полагаю, что я прав..., как лев..., я — абсолютно прав..., совершенно прав... и даже — более чем прав, наконец... Но заметьте, я не сам с собой разговариваю: я это говорю вам, чтобы вы знали впредь...
...В конце концов, я всегда прав, если кто-то ещё сомневается...^[4]:484-485

И всё же, остаётся глубоко неясным: о чём же тут речь... Кроме того: что он тут себе позволяет? И в конце концов, при чём тут вообще «музыка»... Пускай даже «навыворот». De travers. Или поперёк. Всё поперёк. Решительно всё. И даже слова эти поперёк, от первого до последнего, — не съесть, не прожевать, не проглотить. Всё, всё поперёк — горла...^{[комм. 8]}

...Призна́юсь, не без некоторой робости и даже с неохотой (дурно скрываемой) я решился переиздать свои статьи, подписанные псевдонимом «Corno di Bassetto», да и то сделал это лишь под влиянием своей жены, которая с нескрываемым удовольствием перечитала их, — сам же я был не в силах заняться этим тоскливым делом. — Я понимаю, что в своё время они были очень забавны и что не переведутся любители старины вроде меня, интересующиеся давно переписанными заметками о давно умерших музыкантах и актёрах...^[8]:50

— Итак, решено: значит, я буду писа́ть..., но о чём же? — Очень трудный вопрос, боюсь, разрешить мне его так просто не удастся... Но в таком случае, может быть, имеет смысл написать невесть о чём? — Да, пожалуй, это неплохая тема..., — к тому же она до сих пор недостаточно разработана... в нашей литературе.

Татьяна Савоярова «Дух демократии» (2015) [12]

— А, впрочем, пустое. — Ведь по существу абсолютно не важно, напишу ли я то или другое, потому что всё это нужно единственно для того, чтобы кое-как скоротать..., или убить время. (Как будто бы на самом деле всё обстоит не в точности наоборот, — ведь это вовсе не мы убиваем время, а время с каждой минутой убивает нас! — ах, я, бедный, бедный глупец...) ^[10]:294

— Нет, нет, прошу вас, никогда не нужно так говорить: Сен-Санс вовсе не немец... Он только несколько «тяжеловат» на голову..., и понимает всё навыворот, но — не более того...^{[комм. 9]}
Но зато (это я говорю: зато!) он чистосердечен, чёрт побери... В его возрасте можно себе позволить говорить, что хочешь... И даже немного более того...^[4]:467

Наконец, мне до того осточертело в сотнях вариантов слышать простодушное восклицание: «О! Так вы всё-таки кое-что смыслите в музыке!», что теперь я тщательно избегаю каким-то образом демонстрировать свои познания. Мои методы столь же скромны, сколь и действенны... Например, когда мне протягивают лист инструментальной музыки и просят высказать моё мнение, я принимаюсь рассматривать открытую страницу с видом чрезвычайного знатока, предварительно перевернув её — вверх ногами. А если меня приглашают опробовать качества нового концертного рояля, я делаю попытки открыть его — с узкого конца...^[8]:60

Юноши, провинциальные юноши, широко открыв глаза и рот — открыто наслаждаются достойным подражания нарядом сего изрядного парижанина, одновременно столь сдержанным и элегантным, что даже нету слов...^{[комм. 10]}
— О, этот прекрасный галстук! О, что за вырез жакета! О, какой шнурок монокля!
И все они дружно погружаются в мечты, эти добрые юноши! — Ах, как они хороши!
Париж! Решительно только в Париже умеют одеваться как следует. И наоборот...^[13]:145

О ужас! – как оказалось, неделю назад, в запале дарвиновского спора я попросту перепутал этикетки на бутылочках с лекарствами.
И что же: битую неделю бедный человек послушно пил лосьон и добросовестно втирал в голову — сироп.
— Право же, недурственно, — сказал я сам себе, — однако если ему и в самом деле стало гораздо лучше – значит, имеет смысл продолжать в том же духе.
Позднее до меня дошли слухи, что этот бедный месье, у которого долгие годы была считавшаяся неизлечимой болезнь волос и кожи головы, через месяц такого лечения навыворот — окончательно выздоровел.
(Великодушно дарю этот случай нашей доблестной Медицинской Академии)...^[7]:41

некто «средний» [14]

Его жена…, честное слово, она мила как все, — mille pardon, я хотел сказать: она ничуть не хуже остальных, очень милая жена, однако, несмотря на это, он ей почему-то регулярно изменяет с какой-то кошмарной жердью, вдобавок — англичанкой, мисс Алиной, ничуть не соблазнительной даже за два су..., и даже за одно су. Кой чёрт он вообще связался с этой... гигантской промокашкой? — хоть убей, не пойму. Даже в упор (имея в виду, глядя на неё), крайне затруднительно было отыскать, на что же он в ней польстился. Пожалуй, по одному только имени можно было бы за ней заподозрить неукротимую склонность к сладострастию и чувственности..., или в точности до наоборот, в смысле: навыворот...^[10]:229-230

...Во время последней войны («мировой», как говорят) мы импортировали музыку не только из Германии, но даже из России. Однако будем отдавать себе отчёт: импорт подобного рода честная нация должна оплачивать по достоинству. Китайцам мы платим за чай скобяным товаром только по той причине, что на нашей земле чай — не вырастает. Однако свою музыку, в отличие от чая, она породить — может. Так (не раз) случалось и прежде, так будет и впредь. Руда и рабочие руки есть; и всё это только ждёт рынка, чтобы стоило производить товар. Правда, пока картина безрадостная: приходится ждать, поскольку наш народ (в массовом порядке) предаётся донельзя пошлым развлечениям. А предаёмся мы пошлым развлечениям в основном потому, что нас — приучили к ним, хуже не бывает: британского рабочего на каждом шагу тянет в трактир и к футбольному полю; а британский джентльмен положительно принуждён тратить в юности свой досуг на досужую игру в крикет и футбол, пока не войдёт в круг взрослых людей, где он не сумеет избежать ни охоты, ни стрельбы, ни бриджа, ни бильярда, но зато спокойно сможет прожить всю свою жизнь образцовым джентльменом, не восприняв ни единой сонаты Бетховена иначе, как неприятный шум (до небес) в учебной комнате, устраивать который строго запрещено дочкам в те (редкие) часы, когда папа дома... Как ни странно, но если исключить курение и азартные игры, то почти все свои развлечения англичанин свободно может разделить — и большей частью разделяет — со своей собакой. Не слишком ли наглядна эта картина, — хотел бы я спросить напоследок. Но звук вопроса сам собой застревает у меня в горле...^[8]:268-269

Таким образом, любая эволюция (а ведь любое развитие, как ни крути, и есть эволюция) имеет как минимум две головы и шагает одновременно в обе стороны — подобно тому, как тень в течение дня может обгонять странника или наоборот, отставать от него всё далее и далее. Вóт почему никогда нельзя узнать наверное: туда идёт эволюция или обратно, прямое это развитие или навыворот. Причина этого проста или очень проста. Ибо чем больше у людей знаний, тем больше у них и желаний — и ничего с этим извечным принципом человеческой природы не поделаешь. Когда-то, очень давно, — и добро, и зло были очень невелики по размеру и вполне могли уместиться на ладони — а сегодня, если случится такое, и натолкнёшься на одно из них случайно, взглянешь на него — и ни конца, ни края ему не видно. И начинается где-то глубоко под землёй, и краем своим уходит далеко за линию горизонта. А когда каждый в отдельности человек хочет добиться для себя как можно больше добра и наслаждения, может ли в итоге привести эта самая «эволюция» к максимуму счастья?..^[16]

Всё навыво’рот (и даже музыка) [17]

— Война навыворот: один против всех. Можно ли не победить? Вопрос почти неуместный..., по своей нелепости. Нет, конечно — нельзя. И это всё, что можно сказать по этому случаю. — Сражаясь один на один с громадным, непомерным по числу войском врагов, я имею в виду лишь самые общие принципы, шеренги в целом и не желаю различать среди них отдельных лиц, не так ли?.. Мне вообще не свойственно желание заниматься не своим делом только оттого, что при известных условиях оно может доставить нечто приятное.^{[комм. 11]} — Так, нападая на какое-то крупное явление, я вправе рассчитывать, что потом оно само расправится со своими последователями, — возможно, это случится не сразу, но только спустя несколько дней после поражения... Например, в состоянии крайней досады. — Или наоборот. ^[15]:715

Во-первых, следует твёрдо помнить, что всякий живой композитор одним только своим присутствием взывает ко всеобщему сочувствию. Вернее, нет... Это я не слишком удачно выразился. Лучше сказать так: всякий композитор, находящийся в обществе, одним только видом своим вызывает у окружающих приступы острейшей жалости и сочувствия. Да и что тут лишнего говорить, когда почти все они худы до полного безобразия или наоборот, чрезмерно раскормлены, многие с трудом передвигаются, шатаются из стороны в сторону и поминутно падают лицом об стену. Они почти все поголовно хромы на одну ногу, (чаще левую), или на один глаз; пытаясь как-то скрыть это пожизненное огорчение, они постоянно сидят неподвижно на одном и том же месте, лучше всего на постаменте, вдобавок повернувшись к вам строго в профиль. Кроме того, композиторы, вечно стараясь привлечь к себе всеобщее внимание, говорят скверными надтреснутыми голосами, нарочито громко и выпучивая до предела глаза. Как большинство любителей затхлой атмосферы, они почти всегда лысые, или по крайней мере очень хотят выглядеть лысыми, но у них из этого ничего не получается. Или же наоборот, они чрезвычайно не хотят быть лысыми, но при этом непременно становятся плешивыми как молодые свиньи. Одним словом, что уж тут и говорить... Всего всё-равно не перескажешь. Сейчас точно не припомню кто́, кажется Бернард Шоу очень тонко подметил (и сделал это гораздо изящнее чем я, со свойственной только ему краткостью и иронией), что «почти всякий композитор подобен дохлой собаке» (кроме, разумеется, Вагнера). Да-да, теперь я действительно вспомнил, что это сказал Бернард Шоу. Сказал совершенно замечательно, вот только с последним утверждением я не совсем соглашусь, мне-то как раз кажется, что именно Рихард Вагнер..., впрочем, я, кажется, и без того слишком отвлёкся от главной темы своего разговора.
Итак, теперь вам достаточно точно известно, как в целом выглядит обычный среднестатистический композитор. Наверное, достаточно говорить о композиторах. Они и так уже всем давно надоели...^[18]

Ком ’ ментарии

Ханóграф: Портал

Ис ’ сточники

Ханóграф : Портал